Я.А. Шер
О возможных истоках скифо-сибирского звериного стиля.
Памятники скифского времени всегда занимали в научном творчестве Мира Касымовича Кадырбаева ведущее место. Одного открытия Тас-Молы было бы уже достаточно для состоявшейся научной биографии (Кадырбаев М.К., 1966, с. 315-333), но М.К. Кадырбаев всегда стремился к исследованию глубинных культурно-исторических процессов.
Скифо-сибирский звериный стиль. ^
Своеобразие изобразительной традиции, свойственное скифскому звериному стилю, является одним из самых заметных компонентов культуры ранних кочевников. Оно устойчиво сохраняется в любом материале: в золоте или камне, в дереве или бронзе, в кости или в войлочной аппликации. Звериный стиль входит в состав «скифской триады» наряду с предметами конского снаряжения и оружием.
На всём ареале скифо-сакских культур от Дуная до Монголии вещи, составляющие триаду, очень похожи между собой, отличая скифские памятники от предшествующих, последующих или синхронных культур, но не скифских. Однако когда возникает вопрос об особых регионально-хронологических признаках, присущих, например, только Средней Азии, только Алтаю или только Урало-Поволжскому региону, триада не может служить средством идентификации прежде всего потому, что в составе триады оказались те категории вещей, которые всегда были в наибольшей мере подвержены культурной диффузии, — оружие и конское снаряжение (собственно, тоже разновидность оружия). В отличие от оружия и конского убора, некоторые стилистические и семантические «формулы» звериного стиля в целом более изменчивы, а по отношению к своему этносу, месту и времени, наоборот, более устойчивы. Как одна из основных составляющих скифской культуры, звериный стиль служит показателем распространения этой культуры в пространстве и её изменений во времени.
Древние изобразительные традиции по своей информационной природе близки природе естественных языков и подчинены родственным по своим «механизмам» законам. Если бы удалось проследить истоки звериного стиля, то в известной мере это было бы равнозначно происхождению самих скифо-сакских культур. Одной из возможных гипотез о таких истоках посвящена настоящая статья.
Изучение скифо-сибирского звериного стиля имеет свою немалую историю и обширную историографию. Даже для краткого её изложения понадобилось бы значительно больше места, чем для всей данной статьи. Из недавних историографических обзоров по проблемам скифо-сибирского звериного стиля см. (Мурзин В.Ю., 1986; 1990; Ильинская В.А., Тереножкин А.И., 1986; Степи Европейской..., 1989).
Если отвлечься от не очень важных подробностей, то существующее сейчас многообразие мнений о генезисе «скифо-сибирского культурно-исторического единства» можно свести в целом к трём гипотезам, основные различия между которыми сложились в начале нашего века и мало изменились до сих пор.
1. Культура скифов сформировалась к VI в. до н.э. в. припонтийских степях на основе местных пастушеско-скотоводческих культур
(218/219)
Рис.1. Скифские вещи из Зивие.
эпохи поздней бронзы. Центр формирования скифской культуры находился здесь, а типологически близкие вещи, найденные в Средней Азии и Южной Сибири, были результатом последующего влияния скифов на далёкую азиатскую периферию и соответственно относятся к более позднему времени.
До недавнего времени эту гипотезу поддерживало большинство авторов. Считается, что скифам предшествовали срубная и катакомбная культуры эпохи бронзы, а также киммерийская культура. В одной из последних обобщающих работ о киммерийцах сделан «неутешительный», но, кажется, наиболее достоверный вывод: «В настоящее время в степной зоне Восточной Европы не известно ни одной археологической культуры или группы памятников, которые могли бы однозначно трактоваться как “киммерийские”» (Алексеев А.Ю. и др., 1993, с. 75). Нетрадиционный и, как представляется, наиболее достоверный взгляд на киммерийцев Геродота высказал И.М. Дьяконов (Дьяконов И.М., 1981; критику этого взгляда см.: Иванчик А.И., 1994, с. 148). Поскольку время пребывания в южно-русских степях геродотовых киммерийцев по традиции относится к VIII-VII вв. до н.э., то самые древние скифские памятники Причерноморья датировались не ранее VII в.до н.э., а все, сходные со скифскими азиатские памятники автоматически рассматривались как ещё более поздние. Против такой датировки возражал А.А. Иессен, который почти 40 лет тому назад, располагая весьма немногочисленными материалами, показал, что уже в VIII в. до н.э. в Припонтиде началось формирование скифской культуры (Иессен A.A., 1953; 1954). Недавно эта идея была обоснована дополнительно (Медведская И.Н., 1992).
2. Культура скифов принесена на берега Черного моря «могучей волной пришельцев с Востока, носителей иранской культуры» (Ростовцев М.И., 1918, с.32). Эта гипотеза хорошо согласовывается с рассказом Геродота о том, что скифы пришли в Припонтиду из «глубин Азии». До М.И. Ростовцева эту идею высказал В.Ф. Миллер. М.И. Ростовцев же едва ли не первый заметил необъяснимое случайными совпадениями сходство между предметами звериного
(219/220)
Рис.2. Окуневско-скифские параллели.
стиля, происходящими из Сибири и Причерноморья. Сначала и он не мог допустить мысли, что звериный стиль распространялся из Южной Сибири на запад, и объяснял эти совпадения распространением иранского или ионийского влияния через Припонтиду в Сибирь (Ростовцев М.И., 1918, с. 138), но позднее М.И. Ростовцев уже прямо говорит о центральноазиатских истоках (Rostovtzeff M., 1929). Примерно тогда же на различия между скифским искусством и изобразительной традицией Древнего Востока и Греции указал Г.И. Боровка (Borovka G., 1928).
«Азию» Геродота можно было понимать по-разному, поэтому возникло три варианта «азиатской» гипотезы:
а) М.И. Ростовцев, который хорошо знал находки на юге России, но всё же весьма обобщённо — южносибирские материалы, рассматривал Азию в широком смысле, включая северный Иран и то, что недавно мы называли «советской Средней Азией».
б) А.М. Тальгрен считал скифов потомками племён срубной культуры, продвинувшихся из поволжско-приуральских степей (тоже «Азия») в Северное Причерноморье несколькими волнами, начиная с середины II тыс. до н.э. (Tallgren A.M., 1926; 1933). Эта гипотеза получила дополнительное развитие (Артамонов М.И., 1950; Граков Б.Н., 1971; Дебец Г.Ф., 1971; Кондукторова Т.С., 1972).
в) А.И. Тереножкин считал геродотовскими «глубинами Азии» Минусинскую котловину, Алтай и Монголию (Тереножкин А.И., 1976; 1982; и др.).
3. Культура скифов возникла не из единого центра, а в разных местах Великой Степи и в силу высокой мобильности кочевых племён в относительно короткий срок распространилась на огромной территории от Монголии до Дуная. Поэтому вопрос о центре происхождения скифских культур вообще не должен возникать (Грязнов М.П., 1979; 1983). Эту идею поддержали сторонники первой гипотезы: если скифские культуры складывались одновременно в разных частях евразийского континента, то и источники у них могли быть разные, в том числе и Передняя Азия (Яценко И.В., Раевский Д.С., 1980, с. 112; Раевский Д.С., 1985, с. 184).
Первая гипотеза долго была самой распространённой, а те её противоречия, которые теперь оказались на виду, тогда не были заметны, хотя уже М.И. Ростовцев отмечал, что «мы не видим рождения этого стиля на почве древней Скифии и поэтому скифским этот звериный стиль можно назвать только условно; в Скифию он явился уже готовым» (Ростовцев М.И., 1918, с. 45). В опубликованной недавно рукописи из книги «Скифия и Боспор» эта идея высказана ещё определённее: «Никакого отношения к скифам и их державе весь материал доскифских погребений не имеет. Не имеет он и никакого отношения к киммерийцам» (Ростовцев М.И., 1989, с. 196). Спустя много лет, после многочисленных открытий скифских и доскифских памятников этот вывод был подтверждён и в отношении звериного стиля. «В предшествующих культурах юга СССР нет ничего, что можно было бы связать со скифо-сибирским звериным стилем. Изображения животных, существовав-
(220/221)
Рис. 3. Окуневско-скифские изобразительные параллели.
шие в эпоху бронзы у таёжных племён Приуралья и Западной Сибири, а также у населения северных предгорий Кавказа, стилистически настолько непохожи на те, которые характерны для скифской эпохи, что их невозможно считать основными прототипами скифо-сибирского искусства» (Степи Европейской..., 1989, с. 100; практически то же см.: Алексеев А.Ю. и др., 1993. С. 75).
Отсутствие истоков звериного стиля в Причерноморье объяснялось тем, что культуры эпохи бронзы юга России были «аниконичны», т.е. вообще не имели изображений. По этой гипотезе не имевшие своих изобразительных традиций скифы познакомились со звериным стилем в искусстве Месопотамии и ахеменидского Ирана во время своих походов на Ближний Восток. Затем они его «творчески переработали» и, возвратясь после преднеазиатских походов, т.е. после 585 г. до н.э. в Причерноморье, принесли с собой. Дальше он развивался под греческим влиянием, а среднеазиатские и сибирские мотивы звериного стиля — это «варварские» подражания причерноморскому центру.
Зивие. ^
Гипотеза о ближневосточном происхождении скифского звериного стиля получила мощную поддержку после обнаружения в 1947 г. Саккызского клада в Иранском Курдистане близ селения Зивие. Это была сенсация. «Сокровища из Саккыза» стали предметом ряда исследований и публикаций (Godard A., 1950, 1951; Ghirschman R., 1950; Barnett H.R., 1956; и др.; подробную библиографию см.: Muskarella О., 1977). Среди других вещей ассирийского, урартского и ахеменидского облика здесь были явно скифские предметы с изображениями, аналогичными изображениям на вещах, найденных в самых ранних скифских курганах Причерноморья (Келермес, Мельгуновский). Казалось, что найдено недостающее звено в цепочке фактов, свидетельствующих о переднеазиатском происхождении скифского звериного стиля (рис. 1).
Теперь стало как будто бы ясно, что древнейшими памятниками скифов являются такие как Зивие, Келермес, Ульский, Мельгуновский, а все находки подобных вещей к востоку от Урала — более поздние подражания и должны
(221/222)
Рис. 4. Обломок оленного камня из кургана Аржан.
датироваться несколько позднее, чем первичные западные. Но вскорости возник вопрос о некоторых изобразительных мотивах в азиатских культурах эпохи поздней бронзы, в частности, в карасукской культуре. Тогда было предложено следующее объяснение: происхождение звериного стиля саков частично идёт из Причерноморья, а частью из азиатских культур эпохи поздней бронзы, но в конечном счёте и карасукские звериные мотивы тоже происходят из общих прототипов на Ближнем Востоке — из луристанской бронзы и изображений на печатях типа Керкук (Членова Н.Л., 1967, и др.; Артамонов М.И., 1971; 1973; подробнее см.: Ильинская В.А., 1976; Луконин В.Г., 1977; Степи Европейской ..., 1989; Погребова М.Н., Раевский Д.С., 1992). Были также попытки найти прототипы отдельных элементов азиатского, т.е. сакского звериного стиля (в частности, мотив зверя, свернувшегося в кольцо), в искусстве Северного Китая эпохи Западного Чжоу (Jettmar К., 1972, S.238; Jakobson E., 1988; Kossak G., 1987).
Почти 30 лет комплекс из Зивие считался неопровержимым свидетельством того, что здесь был раскопан скифский «царский» курган. В 1977 г. была опубликована работа, в которой обстоятельства обнаружения клада из Саккыза подверглись критическому анализу (Muskarella О., 1977). В момент открытия блеск сенсационных находок затмил собой вопрос об их документированности. Первые вещи из Зивие были найдены пастухами. Некоторые из них были проданы деревенскому ювелиру из Саккыза. Ювелир, в свою очередь, продал их антиквару из Хамадана, а последний привёз их одному тегеранскому торговцу древностями. После этого несколько предметов попали в Тегеранский музей, где впервые была понята научная ценность этих находок.
Молва о находках из Зивие, за которые в столице платят большие деньги, вернулась к жителям саккызской округи. Поодиночке и группами вещи якобы из Зивие стали появляться на антикварных рынках и некоторые из них попали в музеи и частные коллекции Европы и Америки. Тегеранский музей поручил одному из крупных антикваров провести «коммерческие» раскопки. Они длились три сезона. Раскопки по существу были грабительскими, а конъюнктура антикварного рынка способствовала тому, чтобы вещи, подлинное происхождение которых неизвестно, выдавались за происходящие из Зивие. Как показал О. Мускарелла, в комплекс Зивие оказались включёнными вещи, точное происхождение которых неизвестно. Относительно некоторых предметов, разошедшихся через скупщиков древностей по музеям и частным собраниям Европы и Америки, высказываются сомнения как в их происхождении из Зивие, так и в самой подлинности, поскольку отдельные предметы «из Зивие» оказались искусными современными подделками.
Работы О. Мускареллы вызвали резкое неприятие Р. Гиршмана, который, однако, не нашёл каких-либо новых контраргументов. Опубликованные им фотографии крестьян с лопатами на склоне холма, изрытом небольшими ямами, конечно, не могут заменить документации раскопок. К тому же Р. Гиршман сам отметил, что «никогда на этом памятнике не было научных раскопок» (Ghirchman R., 1979, с. 29). Надо сказать, что теория ближневосточного происхождения скифского звериного стиля и раньше вызывала возражения специалистов (Barnett H.R., 1956; Farkash A., 1973, 1977; Фаркаш Э., 1992, и др.).
Почти за 15 лет до О. Мускареллы сомнения в достоверности этих находок высказал Р. Дайсон, который проводил раскопки на поселении Хасанлу-тепе неподалеку от Зивие и в 1950-60-х гг. неоднократно посещал тот холм, на котором якобы была обнаружена «скифская гробница». В 1956 г. Р. Дайсон и его сотрудники попытались провести раскопки силами тех же местных жителей, которые снабжали находками известного тегеранского антиквара. Как пишет Р. Дайсон, практика показала, что никто из этих людей не понимал природы культурных отложений. Они выкапывали небольшие квадраты по склону и на вопрос, почему они так копают, отвечали, что они так работают с 1947 г., когда был найден клад и указали место его находки в глубокой промоине. В 1960 г. Р. Дайсон, Э. По-
(222/223)
рада и Э. Кантор нашли здесь несколько расписных черепков типа Хасанлу, но не нашли никаких следов «царской скифской гробницы» (Dyson R., 1963, р. 32-37; 1966).
Аржан. ^
Раскопки кургана Аржан в Туве дали совершенно новые факты, которые не вписывались в общепринятую схему происхождения и распространения скифских культур. Типологическое сопоставление найденных здесь удил, псалиев и наконечников стрел указывало на VIII-VII вв. до н.э. как на очень осторожную датировку со всеми возможными допусками в сторону более позднего времени. Затем, когда была сделана серия радиоуглеродных дат, оказалось, что брёвна, из которых строились помещения кургана, датируются ещё более ранним временем (Марсадолов Л.С., 1985).
Особо следует остановиться на найденных здесь вещах с изображениями и предметах мелкой пластики. Они очень выразительны и уже многократно публиковались. В них с достаточной очевидностью демонстрируется не формирующийся, а уже вполне сложившийся звериный стиль. Очень близкие аналогии обнаруживаются в ранних скифских памятниках Причерноморья и Предкавказья: Жаботин, Ульские курганы и др. (Зуев В.Ю., 1993, с.38-52). Отсюда неизбежно следует вывод, что в Центральной Азии скифский звериный стиль сложился ещё до того, как он впервые появился в Причерноморье. Считавшиеся до сих пор чуть ли не самыми древними скифскими изображениями находки из Зивие оказались едва ли не на 300 лет моложе, чем изобразительные материалы из Аржана.
Разумеется, нельзя впадать в другую крайность и игнорировать несомненные свидетельства связей скифских культур сибирского, среднеазиатского и причерноморского ареалов с культурами Ближнего Востока. Эти связи и влияния действительно были, в том числе и в элементах скифо-сибирского звериного стиля, но они проявились длительное время спустя, на этапе VI-IV вв. до н.э. (Руденко С.И., 1961). Сейчас об этих влияниях можно говорить не в общем виде, а указывая конкретные элементы звериного стиля, которые были позаимствованы скифо-сакскими мастерами у других изобразительных традиций и, наоборот, что инокультурные мастера заимствовали у скифов и саков (подробнее об этом — ниже). В свете новых данных становится более обоснованной та часть второй гипотезы, где говорится об изобразительных традициях, восходящих к карасукской культуре и, как представляется автору этих строк, к ещё более ранним периодам. Однако, прежде, чем рассматривать те элементы звериного стиля, которые уходят в глубокую древность, необходимо постараться предотвратить возможные недоразумения и уточнить, что имеется в виду в данной статье под понятием «стиль».
Смысл понятия «стиль». ^
Пользуясь понятиями «изобразительная традиция», «стиль», «элементы стиля» и т.п., мы не всегда вкладываем в эту терминологию одинаковое содержание. В одной из публикаций на эту тему приводились примеры различных дефиниций «звериного стиля» (Шер Я.А., 1980, с. 47-60). Эти примеры свидетельствовали о неразработанности системы понятий, но не давали реального их разъяснения.
Всякое изображение можно рассматривать как единство двух составляющих: что изображено (лошадь, олень, козёл и т.п.) и как изображено (в геометрическом стиле, в скифо-сибирском, ахеменидском или в стиле Гандхара). Это единство неразрывно, оно подобно двум сторонам одного листа бумаги и представляет собой единство в одном изображении плана содержания (лось, человек, волк и т.д.) и плана выражения (гандхарский, согдийский, стиль Камарес и т.д.).
Понятие «стиль» используется в археологической литературе так широко и свободно, как будто бы здесь не осталось неясностей. К сожалению, на самом деле это не всегда так. Часто смешиваются понятия «стиль» и «сюжет». Например, говорят, что скифо-сакский звериный СТИЛЬ в силу его сложности невозможно вывести из какого-либо одного источника и в этой связи представляет безусловный интерес исследование отдельных СЮЖЕТОВ этого искусства. В данном случае смешение понятий приводит к абсурду: для того чтобы понять, откуда началось развитие стиля, предлагают заняться сюжетами. Но соотношение сюжета и стиля — это соотношение содержания и формы. Одни и те же сюжеты изображений постоянно встречаются в самых разных культурах, никогда между собой не соприкасавшихся (охота, жертвоприношения, звери и т.д.). Поэтому искать истоки того или иного древнего искусства, обращаясь к сюжетам, практически безнадежно, поскольку
(223/224)
они идут от палеолита. Зато форма, стиль у каждой древней (да и современной) культуры свои, присущие только ей. Анализ и сопоставление элементов стиля помогает нам во множестве однообразных сюжетов вычленять изображения, принадлежащие одной культуре или эпохе (подробнее см.: Шер Я.А., 1980, с. 25-41).
Рис.5. Изображения оленей с клювовидными мордами.
Сюжет легко описать словами. Например, глядя на какой-то рисунок, можно сказать: сцена охоты или более подробно: всадник на лошади, вооружённый луком и стрелами, охотится на оленя. Точно теми же словами, заменяя в нужных случаях оленя на антилопу или кабана, можно описать изображение на сасанидском блюде, гравировку на пластинке из могильника Кудыргэ и многие другие изображения аналогичного сюжета. Но ни этими, ни какими-либо иными словами мы ничего не скажем о тех выразительных особенностях, которыми скифо-сибирское изображение конного лучника отличается от тюркского или сасанидского. Мало того, слова, которые широко используются для характеристики скифосибирского звериного стиля (например, Ростовцев М.И., 1918, с.44; Руденко С.И., 1952, с. 138; Смирнов А.П., 1966, с. 166; Членова Н.Л., 1967, с. 110; Фёдоров-Давыдов Г.А., 1976, с. 15, и др.) можно практически без изменений использовать для описания подобного, тоже в каком-то смысле «звериного» стиля луристанской бронзы, орнамента кельтов, стилизованных изображений зверей в искусстве индейцев северозападного побережья США и Канады или искусства викингов. И дело вовсе не в том, что кто-то не смог подобрать нужных слов для описания особенностей скифо-сибирского звериного стиля.
Как это уже было показано (подробнее см.: Шер Я.А., 1980, с. 45 и сл.), задача адекватного словесного описания изображений неразрешима в своей основе. Даже когда делается «фоторобот», описание получается очень приблизительным. Но для фоторобота главное не манера изображения, т.е. не выразительная, а содержательная часть рисунка. А для исследования того или иного стиля главное — не содержательные, а выразительные элементы, т.е. особенности стиля. При их рассмотрении выразить словами можно только некие эстетические оценки, которые характеризуют общие черты, но не детали. Это позволяет считать каждый стиль особым изобразительным языком (графики, живописи, скульптуры). Аналогично и в музыке, и в других искусствах, с той лишь разницей, что в музыке, танце, поэзии действуют другие языки, не изобразительные, имеющие свой «словарь» и свою «грамматику». Общим для всех этих языков (изобразительного, музыкального, танцевального) является то, что они непереводимы в термины естественного языка.
Например, можно сказать, что найденные при раскопках кургана Аржан бронзовые фигурки горных баранов, изображения оленей на обломке оленного камня и некоторые иные рисунки такой же манеры реалистичны. В отличие от них изображения, найденные в курганах Пазырык, Уландрык, Иссык, и иные подобные можно назвать орнаментальными. Оба определения верны и ни у кого не вызовут сомнений. Однако таким словесным описанием невозможно зафиксировать конкретные различия в стиле тех и иных изображений. Именно поэтому многие археологи, обращаясь к анализу древних изображений или орнаментов, все больше прибегают к обозначениям при помощи специальных кодов или графических элементов (см., например, Gardin J.-C., 1979, р. 41).
«Звериный стиль» в доскифских культурах Центральной Азии. ^
Звериный стиль «по всей обширной области своего распространения нигде не имеет непо-
(224/225)
средственных предшественников, за исключением Минусинской котловины» (Артамонов М.И., 1971, с. 25, 26). В Минусинской котловине и в прилегающих районах Хакасии известен особый тип каменных стел с изображениями. Они получили название окуневских. Подобных стел нет больше нигде. По вопросу о датировке и культурно-исторической атрибуции этих стел нет полной ясности. Сначала их считали относящимися к карасукской культуре (Грязнов М.П., Шнейдер Е.Р., 1929; Киселёв C.B., 1933), затем, после появления новых данных, их датировали андроновским временем (Грязнов М.П., 1950), потом — еще более ранней эпохой — окуневской культурой — III-II тыс. до н.э. (Вадецкая Э.Б., 1967; Леонтьев Н.В., 1978; Максименков Г.А., 1975). В этом же районе встречаются петроглифы, воспроизводящие те же персонажи, что и на стелах. Некоторые вопросы классификации, датировки и интерпретации окуневских стел спорны (подробнее см.: Шер Я.А., 1980, с. 219 и сл.), но для данной темы достаточно двух бесспорных фактов: 1) окуневские изображения на стелах и аналогичные петроглифы значительно древнее скифо-сакской эпохи; 2) эти памятники недвижимы и поэтому не могли быть предметами заимствования или обмена.
И на окуневских стелах, и среди аналогичных по стилю петроглифов постоянно встречается образ хищного зверя, обладающий инвариантными семантическими и стилистическими особенностями. Семантически подчёркивается свирепый характер хищника — оскаленная зубастая пасть с длинным, изогнутым, как бы змеиным языком. Вообще образ свирепого хищника распространён очень широко в искусстве древности и поэтому мало что мог бы дать в настоящем контексте. Но в данном случае важны некоторые стилистические элементы, о которых не только нельзя сказать, что они распространены столь же широко, как сам образ хищника, но, наоборот, эти художественные приемы характерны только для окуневских и раннескифских изображений.
Приём билатерального сечения, когда голова хищника как бы составлена из двух одинаковых верхних половин, после изображений на окуневских стелах, известен только в раннескифской костяной и бронзовой пластике (рис. 2).
На самых ранних изображениях все элементы на своих местах и тот факт, что на каждой плоскости у хищника по два глаза и по два уха, нисколько не смущал мастера, следовательно, так и было задумано. То же мы наблюдаем и на раннескифских вещах. В связи с этими изображениями заслуживают внимания древние индоевропейские мифологический персонажи собаки-волки как парные «есаулы» божеств, подобные двум волкам-псам Одина (Иванов В.В., 1975, С. 400). Но уже на несколько более поздних скифских вещах мы наблюдаем исчезновение второго уха. Тем самым вместо билатерального сечения получается обычный профиль. Но при обычном профиле теряет смысл второй глаз, и тогда вместо второго глаза появляется чисто декоративный кружок или завиток на нижней челюсти. Получается почти хрестоматийный пример, иллюстрирующий основы типологического метода О. Монтелиуса: кружок на челюсти хищника утратил свой первоначальный смысл (как глаз), но ещё сохраняется как реликтовый признак. Этот факт свидетельствует, во-первых, о генетической связи между исходными и вторичными изображениями и, во-вторых, о том, что вторичные изображения являются более поздними по времени, чем исходные.
Наблюдаются также и другие стилистические особенности, подкрепляющие сделанный вывод. На окуневских изображениях распространён приём «разрисовки» фигур персонажей поперечными ломаными или извилистыми линиями. На крупе хищника есть изображение косого креста. Те же стилистические приемы мы наблюдаем и в относительно более позднее время на петроглифах Енисея, Алтая и на оленных камнях Монголии. Причём, и здесь, по мере продвижения на запад, наблюдаются признаки вырождения стиля. Это хорошо видно по петроглифам Иссык-Куля, которые, несомненно, позже саяно-алтайских. Есть параллели и в семантических элементах некоторых изображений звериного стиля. Например, в жезле, найденном в кургане №8 (Черновая, мог. 21) можно видеть прототип многих савроматских резных вещей (Смирнов К.Ф., 1964), почти идентичных по стилю и семантике (рис. 3).
Звериный стиль в карасукской культуре. ^
Оленные камни — памятники более позднего времени, чем стелы, но и они предшествуют скифо-сакской эпохе (Novgorodowa E., 1980; Волков В.В., 1981). Датировка оленных камней в целом тоже не бесспорна, но мы рассмотрим изображения только на тех оленных камнях, доскифский возраст которых можно считать твёрдо установленным.
(225/226)
Рис. 6. Стилистические элементы раннескифского звериного стиля.
В Монгольском Алтае, в местности Ушкийн-Увэр найдены каменные стелы с изображениями, отдельные элементы которых датируются карасукским временем — XII-X вв. до н.э.
Обломок оленного камня с изображениями найден при раскопках кургана Аржан в его насыпи (рис. 4). Поскольку в насыпи кургана этот камень оказался уже не как предмет культа, а как строительный материал, время его изготовления, конечно, раньше, чем время сооружения кургана. Исследователи кургана Аржан датировали этот камень XII-IX вв. до н.э. На камнях из Ушкийн-Увэра и Аржана есть изображения оленей и других животных. На первом выбиты олени с «клювовидными мордами». Изображения такого типа известны среди петроглифов Верхнего Енисея (Дэвлет М.А., 1976; 1980). У некоторых карасукских кинжалов навершия сделаны в виде головы оленя с удлинённой, клювовидной мордой (рис. 5). Западная граница ареала изображений оленя с клювовидной мордой проходит по западным отрогам Алтая. Самое западное — рисунок на скале в хребте Тарбагатай. По сравнению с аналогичными монгольскими изображениями он несёт на себе явные признаки редукции. В западной части пояса степей, т.е. именно в скифских землях такая манера не встречается вообще.
Аржан: ранний этап скифо-сибирского звериного стиля. ^
На камне из Аржана олени изображены в несколько иной манере, чем на большинстве оленных камней. Назовём её условно «реалистической». Ареал этого стилистического типа очень широк: от Ордоса на востоке до Украины на западе. По всему поясу степей и предгорий «реалистические» изображения оленей распространены практически непрерывно без лакун. На этом континууме можно заметить определённые следы редукции или другие изменения стиля во времени, причём такие, которые указывают на направление развития с востока на запад.
Обратимся к более дробным стилистическим признакам, выделенным жирной линией на рис. 6. При всей разнице, которая наблюдается между изображениями оленей с клювовидными мордами и изображениями аржанского типа, нельзя не заметить некоторых общих для этих двух типов деталей. У тех и других (и не только у оленей) глаза сделаны в виде двойного концентрического круга, частично выступающего над линией лба. Из этого выступа как бы вырастают рога и уши. Форма уха практически идентична у обоих типов. И те, и другие имеют на холке подчёркнутый угловой выступ. У оленей с клювовидными мордами этот выступ имел композиционное значение: благодаря ему вереницы оленей на плоскости оленного камня удачно сочетались между собой, так как изгиб спины животного вписывался в изгиб стилизованных удлиненных рогов. Эти особенности отмечал М.П. Грязнов (Грязнов М.П., 1984). Затем этот выступ утратил своё композиционное значение, но продолжает существовать ещё какое-то время (1-2 века) «по инерции» в соответствии с законом подобия как реликтовый признак и на изображениях аржанского типа.
Показательно, что в скифо-сибирском стиле позднейшего времени этого признака уже нет. Нет его и на большинстве западных изделий скифского звериного стиля, как нет и на Ближнем Востоке. Те же западные вещи, которые сохранили на себе данный признак, по-видимому, являются самыми ранними образцами сакского звериного стиля, проникшими на запад с первыми волнами центральноазиатских племён. Думается, что они могут играть роль весьма чёткого индикатора принадлежности данной вещи к раннему (VIII-VI вв. до н.э.) этапу ски-
(226/227)
фо-сибирского звериного стиля. Например, абрис бронзовой бляшки в виде фигурки оленя из могильника Уйгарак в Средней Азии в точности повторяет все стилистические элементы изображения аржанского типа, хотя уже заметны следы некоторого упрощения.
Сходство между изображениями аржанского типа, происходящими с различных территорий, вполне очевидно и вряд ли может вызвать сомнения. Если бы речь шла об изображениях на золотых, бронзовых, костяных и т.п. предметах, можно было бы подумать об импорте или иных способах заимствования. Но среди изображений, представленных на рис. 6, большинство является петроглифами, недвижимость которых не нуждается в доказательстве. Следовательно, в пространстве степей Евразии перемещались не только вещи, но и люди, владевшие художественной традицией.
Думается, что темпы этих передвижений были относительно быстрыми, в пределах одного века (VIII в. до н.э.). К такому выводу приводят наблюдения над неизменностью основных стилистических особенностей раннего этапа скифо-сибирского звериного стиля на столь обширной территории. За длительный срок произошли бы более существенные потери. Некоторые изменения наблюдаются, но не столько в стиле, сколько в семантических элементах. Например, Саяно-Алтайскому региону скифского времени не свойственны изображения быка. Это ещё отмечал С.И. Руденко: «Нет изображений быка или яка, хотя изображения последнего известны на скифо-сибирских золотых бляхах, часть которых, впрочем, относится к более позднему времени» (Руденко С.И., 1952, с. 156).
Среди петроглифов Средней Азии скифо-сакского времени бык встречается нередко, но в данном случае интересно то, что новый по своей семантике образ полностью вписался в аржанский стиль, хотя по семантике это уже иной персонаж, по-видимому, связанный с местной среднеазиатской традицией. Особенно интересные изменения видны в образе дикого кабана из Средней Азии по сравнению с прототипом из Тувы. Такие изменения получаются при многократном механическом копировании полузабытого исходного образца. Этот пример тоже говорит о распространении стиля с востока на запад, а не в обратном направлении. Если бы было наоборот, мы бы чаще встречали редуцированные изображения на востоке, а реалистические на западе. Новые данные по раннескифскому звериному стилю в петроглифах получены в Восточном Казахстане (Самашев З.С., 1984; 1992).
Крайними западными вариантами аржанского стиля следует, по-видимому, считать изображения лосей на жаботинских костяных пластинках, бронзовую фигурку оленя из Журовки, изображения козла на штандартах из Ульского аула на Северном Кавказе. Рассмотренными примерами не исчерпывается перечень подобных аналогий. Размеры статьи не позволяют привести его полностью, но специалистам эти вещи хорошо известны.
Выводы. ^
Самые ранние истоки скифо-сибирского звериного стиля обнаруживаются в энеолитическую эпоху в определённых семантических и стилистических особенностях тех изображений, которые связаны с «быкоголовыми» изваяниями и с изделиями типа жезла из Черновой (мог. 21). Они не могут быть позднее II тыс. до н.э. Уже поднимался вопрос о принадлежности некоторых из изваяний афанасьевской культуре (Шер Я.А., 1980, с. 227, 228). Он продолжает оставаться актуальным.
Дополнительный импульс и некоторые новые элементы звериный стиль получил от карасукской культуры, а к концу I тыс. до н.э. он уже фактически сложился. Время формирования основных канонов звериного стиля совпало с существенными демографическими и социальными сдвигами в обществе ранних кочевников Центральной Азии, положившими начало первым волнам экспансии на запад. Следы этой первой волны можно проследить по изобразительным материалам, найденным в таких памятниках как открытая М.К. Кадырбаевым Тас-Мола, Памирская (Бернштам А.Н., 1952; 1956), Уйгарак (Вишневская O.A., 1973), Гумарово (Исмагилов Р.Б., 1987), а также из некоторых савроматских и раннескифских курганов.
В последующие периоды (VI-V вв. до н.э.) звериный стиль испытывает на себе древнеиранское влияние, но не прямое, как это объяснялось передневосточной гипотезой, а косвенное, сделавшее его орнаментальным (Саглы в Туве, Пазырык на Алтае, Иссык в Средней Азии и др.). В припонтийских степях преобладающим стало греческое и фракийское влияния, принесшие с собой и иные сюжеты, напрямую связанные со скифской, греческой и фракийской мифологией. Многочисленные более или менее отдалённые реминисценции скифо-сибирского
(227/228)
звериного стиля можно наблюдать в искусстве гунно-сарматского времени, в кельтско-германских культурах, в искусстве викингов и в древнеславянском искусстве.
Конечно, были и заимствования стилистических изобразительных приёмов из скифо-сибирского репертуара в искусство соседних народов. Например, бутероли, фигурные оконечные обоймы ножен коротких мечей-акинаков в виде свернувшегося в кольцо хищника. Как показал П. Бернар, этот мотив на бутеролях, найденных в Египте и в Иране, «попал сюда от скифов в VII в. до н.э., возможно, через мидийцев» (Bernard P., 1976, р.246).
К сожалению, пока чаще предпринимаются попытки анализа локальных комплексов скифо-сибирского звериного стиля (Алтай, Тува, Средняя Азия, Приуралье, Поволжье, Причерноморье и т.д.). В их важности и необходимости нет сомнений, но понять характер и направление изменений этого феномена во времени и пространстве можно только путем межрегиональных сопоставлений. Особое значение имеет методика таких сопоставлений. Что сопоставлять? Если сопоставлять вещи по сюжетам изображений или по «общему облику» стиля, мы не продвинемся дальше уже полученных результатов. Если же сопоставлять дробные стилистические элементы, из устойчивых сочетаний которых, собственно, и образуется скифо-сибирский звериный стиль, и если точно так же разделить на отдельные устойчивые элементы особенности скифского, ассирийского, урартского, ахеменидского, северокавказского и других «звериных стилей» и проследить их изменчивость во времени и/или пространстве, можно получить много новых чисто исторических выводов.
Литература. ^
Бернштам А.Н., 1952. Историко-археологические очерки Центрального Тянь-Шаня и Памиро-Алтая [-Алая]. М. [МИА №26]
Бернштам А.Н., 1956. Саки Памира // ВДИ. №1.
Грязнов М.П., 1979. Об едином процессе развития скифо-сибирских культур // Тезисы докладов Всесоюзной археологической конференции. Кемерово.
Дебец Г.Ф., 1971. О физических типах людей скифского времени // Проблемы скифской археологии (МИА. №177). М.
Зуев В.Ю., 1993. Изучение жаботинских гравировок и проблема развития звериного стиля в европейской Скифии на рубеже VII-VI вв. до Р.Х. // ПАВ №6.
Иванов В.В., 1975. Реконструкция индо-европейских слов и текстов, отражающих культ волка // Известия АН СССР. T. XXXIV. Сер. литературы и языка, №5.
Иванчик А.И., 1994. К вопросу об этнической принадлежности и археологической культуре киммерицев. 1. Киммерийские памятники Передней Азии // ВДИ. №3.
(228/229)
Иессен A.A., 1953. К вопросу о памятниках VIII-VII вв. до н.э. на юге европейской части СССР (Новочеркасский клад 1939 г.) // СА. Вып. XVIII. M.
Иессен A.A., 1954. Некоторые памятники VIII-VII вв. до н.э. на Северном Кавказе // Вопросы скифо-сарматской археологии. М.
Ильинская В.А., Тереножкин А.И., 1986. Скифия // Археология Украинской ССР. Т. 2. Киев.
Исмагилов Р.Б., 1987. Каменная стела и золотые олени из Гумарово // Скифо-сибирский мир. М.
Киселёв C.B., 1933. Семантика орнамента карасукских стел // ИГАИМК. Вып.65. Л.
Кондукторова Т.С., 1972. Антропология древнего населения Украины. М.
Максименков Г.А., 1975. Окуневская культура // Автореф. дисс. ... докт. ист. наук. Новосибирск.
Марсадолов Л.С., 1985. Хронология курганов Алтая (VIII-IV вв. до н.э.) // Автореф. дисс. ... канд. ист. наук. Л.
Медведская И.Н., 1992. Периодизация скифской архаики и Древний Восток // СА. [РА] №3.
Мурзин В.Ю., 1986. Некоторые дискуссионные вопросы современного скифоведения // Археология Украинской ССР. Т.2. Киев.
Мурзин В.Ю., 1990. Происхождение скифов: основные этапы формирования скифского этноса. Киев.
Ростовцев М.И., 1989. Государство, религия и культура скифов и сарматов // ВДИ. №1.
Самашев З.С., 1984. Некоторые раннесакские изображения в петроглифах Казахстана // Скифо-сибирский мир (искусство и идеология). Тезисы докладов. Кемерово.
Тереножкин А.И., 1976. Киммерийцы. Киев.
Тереножкин А.И., 1982. Рец. на: М.П.Грязнов. Аржан. Царский курган раннескифского времени. Л., 1980 // СА. №3.
Фаркаш Э., 1992. Искусство кочевников в музеях США // ВДИ. №4.
Яценко И.В., Раевский Д.С., 1980. Некоторые [аспекты] состояния скифской проблемы // Народы Азии и Африки. №5.
Barnett H.R., 1956. The Treasure of Ziwiye // Iraq, XVIII (2).
Bernard P., 1976. A propos des bouterolles de fourreaux achemenides // Revue Archéologique. 2.
Borovka G., 1928. Scythian Art. London.
Dyson R., 1963. Archaeological Scrap. Glimpses of History at Ziwiye // Expedition, 5 (3).
Dyson R., 1966. Test Exavation at Ziwiyech, 1964 // American Journal of Archaeology. Vol.70.
Farkash A., 1973. Sarmatian Roundels and Sarmatian Art // MMJ. Vol.8.
Farkash A., 1977. Interpreting Scythian Art: East and West // Artibus Asiae. Vol.XXXIX, 2. Ascona.
Gardin J.-C., 1979. Une archéologie théorique. Hachette, Paris.
Ghirshman R., 1950. Notes Iraniens, IV. Le trésor de Sakkes, les origines de l'art mede et les bronzes du Luristan // Artibus Asiae. Vol. 13 (3).
Godard A. 1950. Le trésor de Ziwiye (Kurdistan). Haarlem.
(229/230)
Godard A. 1951. A propos du trésor de Ziwiye // Artibus Asiae. Vol. 14 (3).
Jakobson E., 1988. Beyond the Frontier. A Reconsideration of Cultural Interchange between China and Early Nomads // Early China, 13. Berkeley.
Jettmar K., 1972. Die Steppenkulturen und die Indoiranier des Plateaus // Iranica Antiqua. Vol. 9.
Kossak G. 1987. Von den Anfangen des skytho-iranischen Tierstils // Bayerische Akademie der Wissenschaften, Philosophischistorische Klasse. Heft 98. München.
Muskarella O., 1977. «Ziwiye» and Ziwiye: The Forgery of a Provenience // Journal of Field Archaeology. 4 (2).
Rostovtzeff M., 1929. The Animal Style in South Russia and China. Princeton.
Tallgren A.M., 1926. La Pontide prescythique apres l’introduction dex métaux // Eurasia septentrionalis antiqua. Vol.II. Helsinki.
Tallgren A.M., 1933. Zum Ursprungs gebiet des sogenannten skythischen Tierstyls // Acta Archaeologica. Vol. 4, fasc. 2-3.
|