С.В. Панкова

«Фигуры-лопасти» на таштыкских изображениях лошадей.

// Тропою тысячелетий. [Сборник к юбилею М.А. Дэвлет] / Тр. САИПИ. Вып. IV. Кемерово: 2008. С. 106-114.

На таштыкских деревянных плакетках и среди петроглифов встречаются изображения лошадей с характерными трёхчастными фигурами в виде соединённых «скоб» или лопастей. Расположенные обычно на шее животного, они являются одной из специфичных опознавательных черт таштыкских изображений (рис. I).

Три фигуры коней с такими «лопастями» вырезаны на тепсейских деревянных плакетках (рис. I — 1-3). Резной рисунок коня с подобным изображением представлен в одной из таштыкских композиций Шалаболинской писаницы (рис. I — 4а, б), [1] а выбитая фигура лошади — на скальной плоскости горы Сорок зубьев в Оглахтах (рис. II). [2] Подобные фигуры-лопасти узнаются и в более схематичных изображениях на «Большом фризе» Суханихи (рис. I — 5) и в других пунктах Оглахтинских гор (рис. I — 6). Кроме того, известны две наскальные гравировки, на которых такие фигуры-лопасти изображены в перевёрнутом виде. Одна из них вырезана на курганном камне у д. Подкамень (рис. I — 7) (в настоящее время фрагмент утрачен из-за отколовшегося края камня). Другая — на скальной плоскости над озером Туc (рис. I — 9) [Кызласов И., 1990, рис. 2-6] (изображение погибло из-за отслоения поверхностной корки). [3] Последняя фигура располагалась не на шее, а на крупе коня, поэтому она включена в перечисляемые изображения по формальным признакам. И, наконец, можно предполагать, что резная фигура в виде четырёхугольной «решётки» на плече лошади с одной из плоскостей Ошкольской писаницы входит в тот же ряд, но фигура уже очень далека от оригинала (рис. I — 8).

Всего, таким образом, известно пять изображений «первого порядка», и ещё столько же похожих, но так или иначе отличающихся, искажённых. Кроме того, давно отмечено сходство изображений в виде «строенных» скоб со знаками, вырезанными на астрагалах из таштыкских

(105/107)

Рис. I. Таштыкские изображения лошадей с фигурами-лопастями.

1-3 — Тепсей III, с. 1, планки 3, 4; 4 — Шалаболино; 5 — Суханиха; 6 — Оглахты; 7 — Подкамень; 8 — Ошколь; 9 — Тус.

1-3 — изображения на планках; 4-9 — наскальные рисунки: 4, 6-9 — гравировки; 5 — выбивка. 1-3 - по Грязнову, 1979; 4а — по Пяткину, 1998; 5, 6 — по Советовой, Миклашевич, 1998; 7 — по Аппельгрен-Кивало, 1931; 9 — по И. Кызласову, 1990; 4б, 8 — прорисовки автора.

(Открыть Рис. I в новом окне)

склепов (рис. III) [Михайлов, 1995, с. 19; Вадецкая, 1999, с. 110]. За счёт этих идентичных знаков число фигур-лопастей в таштыкских памятниках может быть увеличено до нескольких десятков. [4]

К интерпретации знаков на астрагалах, в том числе значков-лопастей, исследователи обращались неоднократно, считая их тамгами или счётными знаками [Киселёв, 1949, с. 258, 259; Кызласов, 1960, с. 141-144; Липский, 1956, с. 16-21]. Аналогичные фигуры, происходящие из изобразительных памятников, рассматривались, пожалуй, только Ю.И. Михайловым при анализе семантики тепсейских миниатюр. «Обычная трактовка трёхчастных фигур как доспехов» вызвала у него возражения: «Остаётся непонятным намерение героя надеть доспех на невзнузданного и неосёдланного коня (планка 3 — фиг. 3)» (см.: рис. I — l). Ю.И. Михайлов предположил, что на шеях тепсейских коней символически изображены крылья или оперенье: «Летающий конь — весьма распространённый мифологический образ и у тюрков, и у иранцев». В основе этой версии — идентичность трёхчастных изображений на шеях коней со знаками на астрагалах, на которых присутствуют также тамгообразные фигурки птиц. У коней на планках эти трёхчастные изображения подчёркивают их неординарные качества [Михайлов, 1995, с. 19]. Петроглифические изображения не были привлечены Ю.И. Михайловым, а они показывают, что фигуры-лопасти разнообразны и не все соответствуют предложенной им трактовке. Основной вопрос при интер-

(107/108)

Рис. II. Оглахты, гора Сорок Зубьев. Центральное изображение многофигурной композиции и фрагмент с головой лошади.

(Открыть в новом окне: левую часть, правую часть)

претации трёхчастных фигур состоит в том, передавали ли они реально существовавшие предметы или символы?

По-видимому, большинство фигур-лопастей, несмотря на различия, отражало какую-то одну идею. Однако фигуры «второго порядка» схематичны и разнородны, поэтому следует рассмотреть в первую очередь изображения «эталонной» группы. Наша задача — проанализировать эти характерные фигуры, задавшись вопросом, что они обозначали.

В основе всех изображений — три смежные «скобы» или лопасти. На многих изображениях линии «скоб» продублированы, так что фигуры имеют вид наложенных друг на друга чешуек (рис. I — 1-3, 4б, 5; рис. II). Эти «чешуйчатые» фигуры могут быть названы сложными по сравнению с иными изображениями, состоящими из простых одиночных скоб (рис. I — 6-9; рис. III — 9). На двух изображениях фигуры-лопасти соединены линией с ремнём оголовья и воспринимаются как надетые на шею лошади предметы (рис. I — 2, 4а). [5] На первом из этих изображений лопасти, кроме того, декоративно оформлены, напоминая свободные складки какого-то мягкого орнаментированного изделия, возможно, из войлока или кожи. На третьем изображении (рис. I — 1) «лопасти» не связаны с уздечкой, которую только приготовился надеть стоящий рядом воин [Грязнов, 1979; рис. 59, 3]. На следующем рисунке (рис. I — 3) ременные соединения «лопастей» с уздечкой не показаны, но трёхчастная фигура изображена так, будто она охватывает шею коня, что соответствует изображению предмета, возможно, двухслойного или собранного из нескольких деталей, различных по цвету или материалу. На оглахтинской выбивке линии лопасти формально не соединены с линиями узды, но одну из них, среднюю, продолжает линия щёчного ремня (рис. II). Таким образом, судя по рисункам «эталонной» группы, фигуры-лопасти на шеях лошадей можно скорее признать предметами, чем символами. Судя по рассмотренным изображениям, предметы-лопасти могли пристёгиваться к уздечке, а могли держаться самостоятельно, хотя такое различие может быть связано и с условным характером рисунков.

На большинстве изображений «второго порядка» фигуры-лопасти схематичны и похожи на знаки (рис. I — 5-9), причём на выбивке с Суханихи это впечатление подтверждает расположение «лопастей» в одном ряду с другими значками (рис. I — 5).

(108/109)

Рис. III. Астрагалы со знаками-лопастями.

1 — Изых, с. 1; 2 — Сыры, с. 2; 3 — Уйбат, с. 8; 4 — Тепсей III, с. 1; 5 — Тепсей III, с. 3; 6 — Ташеба, с. 1; 7-9 — Ташеба, с. 2.

1-3 — по Кызласову, 1960; 4-5 — по Грязнову, 1979. 6-9 — по Вадецкой, 1999.

(Открыть Рис. III в новом окне)

Роли коней — носителей лопастей, и ситуации, в которые они помещены, также различны. Конь с планки 3 (рис. I — 1) явно выделяется из числа других коней на миниатюрах. В первую очередь это связано с тем, что сцена взнуздывания, включающая кроме коня, ещё воина и медведя, имеет соответствия на планке 6 [Грязнов, 1979, рис. 61, 4] и, вероятно, планке 2 [6] [Там же, рис. 59, 1], то есть представляет канонический, важный сюжет. На планке 6 лопасти у коня отсутствуют, однако смысловая идентичность этих изображений проявляется также в статичной позе, в отличие от иных, бегущих, коней на плакетках. Эта редкая для таштыкских рисунков статичность объединяет названные гравировки с центральной фигурой оглахтинской плоскости (рис. II). Особый статус последней безусловно определяется её доминирующим положением на плоскости. [7]

Фигуры коней с планки 4 (рис. I — 2-3) — один ведомый в поводу, а другой под всадником, — отличаются от описанных тем, что осёдланы и ситуационно не выделяются из вереницы коней, в которой они движутся, участвуя в каких-то бурных событиях [Грязнов, 1979, рис. 61, 2]. Роль коня на шалаболинской гравировке из контекста композиции не определяется (рис. I — 4б).

Исходя из названных различий, однозначная трактовка трёхчастных фигур-лопастей вряд ли возможна. С одной стороны, в них действительно можно предполагать элемент доспеха или какое-то шейное украшение, подобное, например, украшениям коней-изыхов [Кызласов, Леонтьев, 1980, с. 69, 71]. С другой стороны, стандартизованность всех изображений, их присутствие на особо выделенных конях, знаковый характер фигур «второго порядка» позволяют признавать символический характер трёхчастных изображений. Рассмотрим каждую из версий подробнее.

В археологических памятниках таштыкской культуры, да и других древних культур Сибири, предметы, сопоставимые с фигурами-лопастями, не известны, что, впрочем, может объясняться их изготовлением из каких-то мягких органических материалов. Первичный поиск параллелей среди этнографических предметов из Южной Сибири пока тоже остался безрезультатным. В то же время, в общих чертах таштыкские изображения сопоставимы с нашейными защитными пластинами, относящимися к культуре Тибета XV-XVII вв. (рис. IV-V). [8] Для тибетского конского доспеха были характерны парные крыловидные панели, выполненные из кожи и декоративно обработанные. Панели соединялись между собой ремешками с пряжками. Каждая панель была разделена на декоративные концентрические секции или собрана из нескольких частей [D.J. la Rocca, 2006, fig. 2, cat. 26, 30, 33]. С учётом этих аналогий «предметная» версия оказывается вполне допустимой.

(109/110)

Анализ «символической» версии предполагает поиск свидетельств о существовании у таштыкцев представлений, связанных с крылатыми конями, а также иконографических параллелей.

В изобразительных памятниках Южной Сибири крылатые кони известны в петроглифах Алтая и Тувы скифского времени [Дэвлет Е., Дэвлет М., 2005, с. 170, 171], единично — среди произведений мелкой пластики [Семёнов, 1994, рис. на с. 192]. Для культуры Минусинской котловины скифского времени этот образ не характерен.

Серия изображений коней с крыльями, происходящих из разных регионов Сибири и Центральной Азии, относится к гунно-сарматскому времени. В их числе золотая бляшка-обкладка в виде бегущей рысью крылатой лошадки из Баллодовского кургана [Руденко, 1962, табл. XXXV, 4], а также наскальная гравировка коня с отростком за спиной, возможно, обозначавшим крыло (Калбак-Таш). Его подогнутые ноги вполне могут быть названы вариантом таштыкской рыси [Соёнов, 2003, рис. 1, 4]. На других изделиях обе эти особенности — наличие крыла и движение «размашистой рысью», — сочетаются в пределах одного культурного комплекса. Таковы поясные пряжки-пластины, связываемые с культурой сяньби, на одних из которых изображены крылатые кони, а на других — кони иного вида, движущиеся характерной рысью [Миклашевич, 2004, рис. 2-8, 15, 16]. Изображения крылатых лошадок были известны в пред- или раннеташтыкское время и в самом Минусинском крае. Одно из них отлито на поясной бляхе — местной копии иноземных изделий, другое выбито на скале в Оглахтах, причём оба изображения представляли пришлую для Минусинской котловины традицию, восходящую, видимо, к изображениям того же хунно-сяньбийского круга [Миклашевич, 2004, рис. 12, 13]. Тогда же в Минусинской котловине появляются петроглифы, напоминающие изображения уже таштыкского стиля [Леонтьев, Боковенко, 1985, с. 87, 88; Советова, 2005, с. 15, 16; Панкова, 2004а, с. 325-327].

Можно заключить, что образ крылатого коня действительно мог быть знаком населению Минусинского края пред/раннеташтыкского времени, хотя число изображений единично. Приведённые примеры позволяют предполагать, что стилистическая манера изображения животных «размашистой рысью» и образ крылатого коня были родственны по происхождению и могли распространяться параллельно по регионам Центральной Азии и Южной Сибири.

О знакомстве с этим образом населения, соотносимого уже с более поздней культурой склепов, свидетельствует изображение лошадки в таштыкском стиле, вырезанное на скале в одном из логов Суханихи. Её крыло показано здесь более реалистично и узнаваемо (рис. VI).

(110/111)

Рис. VI. Суханиха, наскальный резной рисунок.

(Открыть Рис. VI в новом окне)

Рис. VII.
Аналогии таштыкским фигурам-лопастям.

1 — Ноин-Ула, к. 24 (крупно); 2 — пров. Хэнань, Вост. Хань (крупно); 3 — пров. Сычуань, перед гробницей Gao Yi, 209 г. н.э. (крупно); 4 — Китай, место находки не указано. Nelson Gallery of Art, Kansas City. 3-4 вв. н.э. (крупно); 5, 6 — пров. Шаньдун.

1 — вышивка по шёлку; 2 — позолоченная бронза; 3-4 — камень, скульптура; 5-6 — камень, погребальные рельефы.

1 — по Руденко, 1962; 2-3 — по Great treasury, 1988; 4 — по Kunstschatze, 1980; 5 — no Finsterbusch, 1971.

(Открыть Рис. VII в новом окне)

Однако на всех указанных изображениях крылья, как правило, не имеют ничего общего с таштыкскими «лопастями», поэтому не являлись их непосредственными прототипами. Поиск иконографически близких аналогий заставляет обратить внимание на изобразительные памятники, связанные с культурой Китая.

На шёлковых тканях китайского производства из 6 и 24 Ноинулинских курганов вышиты изображения крылатого волка и «грифона». В основаниях их крыльев показана чешуя или оперение, весьма близкие таштыкским фигурам (рис. VII — 1) [см. также: Руденко, 1962, табл. XLVI, 2; с. 83]. Названные персонажи принадлежат ханьскому кругу образов, о чём свидетельствуют многочисленные аналогии из соответствующих памятников с территории Китая. На ханьских погребальных рельефах представлены мифические животные с рядами чешуек на плечах или тремя лопастями, из которых «вырастают» крылья в виде остроугольных или шипастых отростков (рис. VII — 5-6) [Finsterbusch, 1971, abb. 51, 326]. Большинство подобных примеров представляют фантастических животных, среди которых единороги, крылатые волки, драконы, а также крылатые кони.

Закруглённые лопасти, передающие оперение или чешую, составляющие само крыло или его основание, представлены на скульптурных изображениях фантастических существ bixie из разных провинций Китая, относящихся к эпохам Хань — Шести династий, причём знаменитейшие образцы этих изображений относятся ко времени от 2 до 6 вв., прежде всего к периоду южнокитайской династии Лян (502-557) [Kunstschatze, 1980, s. 174]. Монументальные статуи таких животных фланкировали «дороги духов», охраняя подходы к гробницам знатных лиц, а «карманные» фигурки служили амулетами и несли «благодать» своему владельцу (рис. VII — 3-4) [см. также: Oriental Art, 1972, p. 350; The great treasury, 1988, pl. 87, 93, 95, 129, 136]. Судя по тому, что даже у крылатых антропоморфных

(111/112)

«бессмертных» крылья оформлены подобным образом, в виде нескольких лопастей-перьев [The great treasury, 1988, pl. 74], этот изобразительный приём был традиционным и очень характерным для искусства Китая эпох Хань и Шести династий.

На скульптурах и статуэтках крылатых коней крылья, как правило, показаны более реалистично, хотя встречаются и их схематичные рисунки (рис. VII — 2) [Ibid., 1988, pl. 70].

Возможное отражение в таштыкских памятниках именно «китайского» варианта передачи крыльев не столь невероятно, учитывая, что и один из основных признаков таштыкского художественного стиля — «размашистая рысь» — это так называемый «ханьский бег», имеющий то же происхождение [Савинов, 1993, с. 227; Дэвлет, 1998, с. 193]. По представлениям жителей Поднебесной, кони находились в родстве с драконами [Шефер, 1981, с. 88, 89], с чем может быть связана чешуйчатая передача их крыльев. Приведённые изображения-аналогии, если сопоставление верно, свидетельствуют о символическом характере таштыкских «лопастей», как изображений крыльев. Таким образом, и «символическая» версия имеет свои обоснования.

И всё же таштыкские трёхчастные фигуры, даже на «эталонных» изображениях выглядят довольно далёкими от этих предполагаемых прототипов. Все известные таштыкские фигуры-лопасти имеют стилизованный, стандартизованный вид, позволяя предполагать, что их прототипы попали на Енисей в сложившемся виде, причём в дальнейшем такая передача крыльев не получила здесь собственного живого развития. Возможно, перистое/чешуйчатое оформление крыльев, как у bixie, оказало влияние на облик предметов, надевавшихся на шею коней. Защитная и декоративная функции могли сочетаться в одном предмете, который нёс и символическую нагрузку, связанную с представлением о крылатых конях.

Именно «чешуйчатые» фигуры-лопасти оказываются чаще связаны с уздой или имеют более реалистичный, детальный вид, чем простые изображения. Кроме того, в большинстве приведённых аналогий с территории Китая крыло-оперение аналогично «сложным» знакам таштыкских рисунков. Поэтому можно предположить, что «простые» дуги у таштыкских фигур — это упрощённый, схематичный образ. Те и другие вполне могли существовать параллельно, о чём свидетельствует присутствие астрагала со схематичными «лопастями» в том же тепсейском склепе, где находились планки с детальными изображениями (рис. III — 4). При этом не исключается, что со временем первые — «полновесные» изображения — уступили место упрощённым, знаковым. Постараемся рассмотреть имеющиеся изобразительные памятники с этой точки зрения.

Тепсейские плакетки предстают как эталон изображений таштыкского стиля. Это связано с их концентрацией в одном закрытом комплексе, с детальностью изображений, каноничностью сюжетов и устойчивым сочетанием всех основных признаков таштыкского стиля. Однако означает ли эталонный характер тепсейских миниатюр их старший возраст по сравнению с таштыкскими петроглифами вообще или хотя бы с гравировками? Вряд ли об этом можно говорить определённо. Ясно пока лишь то, что склеп 1 на Тепсее, где и находились плакетки с гравировками, не относится к числу позднейших таштыкских памятников, отличающихся рядом особенностей [Вадецкая, 1999, с. 128, 129; 2001, с. 144; Савинов, 2005, с. 133]. Значит, в принципе, подобные миниатюры, содержащие важную информацию прокламативного или мифологического характера и сделанные, очевидно, профессионалами, вполне могли быть образцами для таштыкских наскальных изображений.

Что касается петроглифов, то пока не выявлены показательные признаки, позволяющие даже относительно датировать таштыкские композиции. Рассмотрим по возможности каждое из изображений с трехчастными фигурами.

Резная композиция из Шалаболино, помимо коня с лопастями, включает лучника, целящегося в какое-то животное (рис. I — 4б). Лучник отличается признаками, характерными для более ранних петроглифов Минусинской котловины. Это, во-первых, разворот руки, натягивающей тетиву, не вверх, как на всех таштыкских рисунках, а вниз — «Ф-образно» [Советова, Миклашевич, 1999, с. 65, табл. 6]. Во-вторых, у него обозначен признак пола, что совсем не характерно для

(112/113)

таштыкских гравировок. В-третьих, изображена расширяющаяся книзу одежда, тогда как для таштыкских рисунков традиционен приталенный силуэт. По этим признакам вся сцена может быть отнесена к раннему этапу существования рисунков таштыкской традиции.

На датировку оглахтинской фигуры (рис. II) могла бы указывать форма псалия, однако она неясна: нижний конец изображения повреждён позднейшей выбивкой, и трудно сказать, был ли псалий S-видным или стержневым. Хронологическое соотношение таштыкских петроглифов, выполненных в технике выбивки или гравировки, требует отдельного анализа, так как, скорее всего, в какой-то период те и другие существовали параллельно.

Хронологическое положение таштыкской фигуры с разновременного панно на Суханихе (рис. I — 5), композиций Подкамня и Ошколя (рис. I — 7-8) пока не определяется. Можно лишь предполагать, что они представляют поздние образцы таштыкских изображений, когда трёхчастная фигура уже потеряла первоначальный смысл. Для двух последних рисунков это может подтверждаться присутствием в их композициях так называемых долгополых персонажей [Appelgren-Kivalo, 1931, abb. 302; 97; на рис. 97 эта фигура ошибочно не показана], однако это предположение сначала само должно быть обосновано. Изображение с берега озера Тус, включая коня с «лопастями», выглядит уже почти «кыргызским» (рис. I — 9) [Кызласов, 2002, с. 60], исходя хотя бы из рисунка флага, но объяснить это более доказательно пока трудно. Видимо, трёхчастные лопасти на крупе этого коня совсем (уже?) не связаны с исходными детальными фигурами.

В заключение коснёмся астрагалов со знаками в виде тройных лопастей. Рядом с последними бывают вырезаны ромбы, кресты, круги, схематичные фигурки птиц, то есть, те же значки, что представлены на крупах лошадей из таштыкских композиций. Совершенно идентичны наборы знаков на астрагале из 2-го ташебинского склепа (рис. III — 9) и оглахтинской выбивке (рис. II). Как и в изобразительных памятниках, знаки-лопасти на астрагалах бывают простыми (таких большинство) и «чешуйчатыми», но число «лопастей» может быть от одной до четырёх (рис. III). Некоторые значки с астрагалов предельно схематичны, в таких рисунках «лопасти» узнаются с трудом (рис. III — 4, 7). Знаки-лопасти и сопутствующие значки расположены обычно на «спинке» астрагала — наиболее ровной и просторной его стороне, лишь иногда заходя на бортики. «Лопасти» часто размещены у определённого края астрагала — того, что имеет пару «рогов»-выступов, а другие значки, если они есть, ближе к противоположному краю (рис. III — 1, 6, 9). Такое размещение соответствует и расположению фигур-лопастей на шее, а различных «значков» — на крупе изображённого коня. Кроме того, знаки-лопасти всегда обращены «ножками» к краю, а дугами к центру астрагала, то есть стандартно ориентированы в пространстве предмета. Можно допустить, что астрагалы со знаками-лопастями обозначали лошадей с подобными изображениями, что вполне соответствует символическому характеру этих предметов (Липский, 1956, с. 23, 24; Грязнов, 1979, с. 143; Вадецкая, 1999, с. 107).

Таким образом, проведённый анализ таштыкских трёхчастных фигур-лопастей позволяет предполагать, что изначально они передавали какой-то реальный предмет, видимо, связанный с символикой крыла, хотя у нас нет пока этому вещественных подтверждений. Параллельно с этими изображениями и, должно быть, позднее, наносились рисунки знакового характера, отражавшие схематичную передачу образа, а со временем, возможно, и его забвение.

[1] Приведены две отличающиеся прорисовки, выполненные разными авторами. На первой показаны «простые» лопасти, явно соединённые с уздечкой (рис. I — 4а). На второй уздечка отсутствует, а лопасти на шее коня не простые, а «чешуйчатые» (рис. I — 4б).

[2] Это изображение — центральная и самая крупная фигура плоскости, окружённая многочисленными небольшими фигурками лошадей, в основном поздними подражаниями. Центральная фигура и сама неоднократно дополнялась в разное время. В числе дополнений, не относящихся к исходной фигуре, — бубенчик-шаркунец, чёлка, седло, всадник, признак пола и линия посреди хвоста. Фигура лошади обладает целым рядом черт, не характерных для изображений таштыкского художественного стиля. Пожалуй, только лопасти на шее, знаки на крупе и «султанчик» на голове позволяют причислять её к числу таштыкских изображений. Необычны крупные размеры фигуры (около 60 см в длину) и её доминирующий характер, уникально для таштыкских изобразительных памятников присутствие псалия. Кроме того, для них нехарактерны непропорционально крупная голова, отделённая от шеи линией, выделенная губа, а также передача копыт кружками и разделение задних ног в виде выгнутой кверху дуги. Эти признаки обычны, скорее, для петроглифов окуневского круга, в которых также встречаются поперечные линии на морде, постановка ног в одной плоскости и их передача ниже колен одной линией, присутствующие на оглахтинской фигуре [Миклашевич, 2006; Савинов, 2006]. Указанные особенности позволяют предполагать, что для создания таштыкской фигуры было использовано более древнее изображение, продублированное по контуру и дополненное. С другой стороны, вполне допустимо, что мы ещё многого не знаем о таштыкских изобразительных вариантах, и сомнения в изначально таштыкской принадлежности фигур необоснованны. В любом случае, детальная проработка «лопастей» позволяет считать их и всю фигуру таштыкскими, а не более поздним подражанием, подобно другим многочисленным лошадкам той же плоскости.

[3] Оставшиеся фрагменты с изображениями находятся в Красноярском краевом и Хакасском республиканском краеведческих музеях.

[4] Точное число астрагалов с этими знаками не может быть названо, так как в публикациях, по-видимому, указаны далеко не все найденные экземпляры.

[5] При копировании изображений легче не заметить какую-то деталь, чем домыслить отсутствующую, поэтому можно считать верными соединение «лопастей» с уздой на первой прорисовке (рис. I — 4а) и их чешуйчатый вид на второй (рис. I — 4б).

[6] Планка сохранилась частично и на оставшемся фрагменте изображения коня нет, однако здесь присутствуют все остальные участники композиции, а человек со щитом изображён аналогично воину с планки 3. Сказанное позволяет полагать, что конь был вырезан справа от воина, на несохранившемся фрагменте плакетки [Панкова, 2004].

[7] Трудно удержаться от сопоставления этих «пассивных» коней с хакасскими изыхами — молодыми меринами, которых после посвящения духам больше никогда не использовали для езды [Кызласов, Леонтьев, 1980, с. 69].

[8] Приношу благодарность н.с. Эрмитажа Е.В. Степановой, указавшей мне на эти аналогии.

Библиография   ^

Вадецкая Э.Б. Таштыкская эпоха в древней истории Сибири. СПб., 1999.

Вадецкая Э.Б. Погребальные маски из таштыкского склепа Арбан II // Евразия сквозь века. СПб., 2001.

Грязнов М.П. Таштыкская культура // Комплекс археологических памятников у горы Тепсей на Енисее. Новосибирск, 1979.

Дэвлет Е.Г, Дэвлет М.А. Мифы в камне: Мир наскального искусства России. М., 2005.

Дэвлет М.А. Петроглифы на дне Саянского моря (гора Алды-Мозага). М., 1998.

(113/114)

Киселёв С.В. Древняя история Южной Сибири // МИА. № 9. М.-Л., 1949.

Кызласов Л.Р. Таштыкская эпоха в истории Хакасско-Минусинской котловины. М., 1960.

Кызласов Л.Р. Сампир // Труды хакасской археологической экспедиции. Вып. 9. Абакан, 2002. [в публикации эта ссылка выпала]

Кызласов И.Л. Таштыкские рыцари // Проблемы изучения наскальных изображений в СССР. М., 1990.

Кызласов Л.Р., Леонтьев Н.В. Народные рисунки хакасов. М., 1980.

Леонтьев Н.В., Боковенко H.A. Кавказская писаница на Тубе // КСИА. № 184. М., 1985.

Липский А.Н. Некоторые вопросы таштыкской культуры в свете сибирской этнографии // Краеведческий сборник. № 1. Абакан, 1956.

Миклашевич Е.А. «Племя единорога» на Енисее (сяньбэйские мотивы в наскальном искусстве Минусинской котловины) // Изобразительные памятники: стиль, эпоха, композиция. СПб., 2004.

Миклашевич Е.А. Окуневские лошади: к проблеме появления одомашненной лошади в Южной Сибири // Окуневский сборник 2. Культура и её окружение. СПб., 2006.

Михайлов Ю.И. Семантика образов и композиций в таштыкской изобразительной традиции (опыт анализа тепсейских плакеток) // Древнее искусство Азии: Петроглифы. Кемерово, 1995.

Панкова С.В. Таштыкские гравировки на Тепсее // Археология и этнография Алтая. Вып. 2. Горно-Алтайск, 2004.

Панкова С.В. К проблеме истоков таштыкского стиля // Изобразительные памятники: стиль, эпоха, композиция. СПб., 2004а.

Руденко С. И. Культура хуннов и Ноинулинские курганы. М.-Л., 1962.

Савинов Д.Г. Таштыкский художественный стиль как компонент хуннской культурной традиции // Охрана и изучение культуры населения Алтая. Ч. II. Барнаул, 1993.

Савинов Д.Г. Миниатюрные стремена в культурной традиции Южной Сибири // Снаряжение кочевников Евразии. Барнаул, 2005.

Савинов Д.Г. О выделении стилей и иконографических групп изображений окуневского искусства // Окуневский сборник 2. Культура и её окружение. СПб, 2006.

Семёнов Вл.А. Хронология курганов знати могильника Кош-Пей I в Уюкской котловине в Туве // Элитные курганы степей Евразии в скифо-сарматскую эпоху. СПб., 1994.

Советова О.С. Петроглифы тагарской эпохи не Енисее (сюжеты и образы). Новосибирск, 2005.

Советова О.С., Миклашевич Е.А. Хронологические и стилистические особенности среднеенисейских петроглифов (по итогам работы Петроглифического отряда Южносибирской археологической экспедиции КемГУ) // Археология, этнография и музейное дело. Кемерово, 1999.

Соёнов В.И. Петроглифы Горного Алтая гунно-сарматского времени // Древности Алтая. Известия лаборатории археологии. № 10. Горно-Алтайск, 2003. (текст в сети)

Шефер Э. Золотые персики Самарканда. Книга о чужеземных диковинах в империи Тан (Культура народов Востока. Материалы и исследования). М., 1981.

Appelgren-Kivalo Н. Alt-Altaische Kunstdenkmäler. Helsingfors, 1931.

Finsterbusch K. Verzeichnis und Motivindex der Han-Dastellungen. Band II. Abbildungen und Addenda. Wiesbaden, 1971.

Kunstschaetze aus China. 5000 v. Chr. Bis 900 n. Chr. Neuere archäologische Funde aus der Volksrepublik China. Katalog: Н. Brinker, R. Goepper. Zürich, 1980. Oriental Art. Vol. XVIII. No. 4. Winter, 1972.

Pyatkin B. N. The Shalabolino petroglyphs on the River Tuba (Middle Yenisei) // International Newsletter on Rock Art, № 20.1998.

Rocca la., D. J. Warriors of the Himalayas. Rediscovering of arms and armour of Tibet. New-York, 2006.

The great treasury of Chinese fine arts. Sculpture (2). Sculpture of the Qin and Han dynasties. Beijing, 1988.

наверх