Е.А. Миклашевич
«Племя единорога» на Енисее
(сяньбэйские мотивы в наскальном искусстве
Минусинской котловины).
Так называемое переходное тагаро-таштыкское время в Минусинской котловине, охватывающее последние века до н.э. — первые века н.э., — необычайно сложный в археологическом отношении период, когда разрушается этническое и культурное единство населения этого региона, отмечается большое разнообразие относительно одновременных памятников, отражающих как приход новых групп населения, так и различные инокультурные влияния, прямые и опосредованные. Эти процессы отразились и в наскальном искусстве. Стилистически в первую очередь выделяется группа ещё в целом тагарских рисунков, но уже очень упрощённых по сравнению с хорошо детализированными каноническими изображениями времени расцвета тагарской культуры. Другая группа изображений — спирали, «лабиринты», окружности и другие абстрактные мотивы — идентифицированы как тесинские по материалам раскопок тесинского могильника, в котором были найдены плитки с подобными изображениями (Савинов 1995). Это позволяет относить к тесинскому времени и некоторые фигуративные изображения на скалах, украшенные спиралями и извилистыми линиями. Кроме того, существует большой пласт других рисунков, которые определённо относятся к этому же периоду, поскольку в их стиле отчётливо проявляется смена тагарской изобразительной традиции таштыкской. К этой группе относится большинство петроглифов на скалах гор Куня и Полосатая, рисунки Кавказской писаницы (Леонтьев, Боковенко 1984), а также некоторые изображения в горах Оглахты и Суханиха. Этот пласт характеризуют многочисленные батальные сцены. Манера изображения ног животных — ещё не размашистая «рысь» таштыкского стиля, но уже и не статичная «поза внезапной остановки» тагарского. Некоторые фигуры оленей показаны с подогнутыми под живот ногами, что позволяет сопоставить их с соответствующими изображениями в торевтике. В целом наскальное искусство этого сложного исторического периода
(320/321)
представляет большой интерес с точки зрения этнокультурной атрибуции составляющих его различных групп. Одну из таких групп нам представляется возможным сопоставить с изображениями на сяньбэйской торевтике.
Племена сяньбэй (сяньби), обитавшие на территории Центральной и Восточной Азии, сыграли важную роль в этногенезе монгольских народов. Сведения об их происхождении, истории и культуре происходят из китайских письменных источников. Сяньбэй, потомки разгромленных хунну в 209 г. до н.э. племён дунху, ко II в. н.э. создали собственное мощное государство на обломках хуннской державы и несколько столетий правили в восточно-евразийских степях. Среди многих проблем, связанных с изучением сяньбэй (Юй Сухуа 2002), актуальным является вопрос о территории их распространения. По археологическим данным, с культурой сяньбэй идентифицируется целый ряд могильников с территории Китая (Wu En 1997) и Забайкалья (Ковычев 1987). Что касается северных и западных территорий, то по письменным источникам известно, что в середине II в. предводитель сяньбэй Таньшихуай «на севере отразил динлинов», на западе «нападал на усуней», и в его владения входили земли до Притяньшанья (Бичурин 1950; Кюнер 1961; Таскин 1984). Этому есть и археологические свидетельства. Некоторые памятники Южной Сибири, традиционно связываемые с хуннской культурой, при внимательном рассмотрении находят более точные соответствия в культуре не хунну, а сяньбэй. Так, целая серия предметов из могильника Аймырлыг XXXI в Туве (Стамбульник 1983; Мандельштам, Стамбульник 1992) была убедительно сопоставлена с аналогичными предметами из сяньбэйского могильника Лаохэшень в Китае (Худяков, Алкин, Юй Су-Хуа 1999). Своеобразным индикатором культуры сяньбэй являются бронзовые позолоченные поясные пряжки и пластины с изображением крылатой лошади-единорога. Они были найдены в погребениях сяньбэйских могильников Лаохэшень и Чжалайнор в Китае, а также в могильнике Аймырлыг XXXI в Туве (Рис., 2-5, 7, 8). Этот образ связан с этногенетическими преданиями сяньбэй, согласно одному из которых во время трудного переселения сяньбэйцев через горы на юг появился священный зверь, похожий на лошадь и с голосом как у быка, и повёл народ за собой (Комиссаров 1996). По другой легенде, предок одного из правителей сяньбэй спустился к людям на небесной лошади
(321/322)
(Там же). Сам этноним «сяньби» в китайских источниках упоминался в словосочетании, означающем «пояс с пряжкой, изображающей благовещего зверя». Этот «благовещий зверь» описывался как похожий на белую лошадь с чёрным хвостом (иногда с двумя или тремя хвостами), с одним рогом, зубами и когтями, как у тигра, и голосом, словно звук барабана.
Рисунки сяньбэйского пласта в петроглифах Минусинской котловины и аналогии.
Наскальные рисунки: 1, 6, 9, 14, 17 — Куня, Енисей; 12 — Оглахты, Енисей; 11 — Тамгалы, Казахстан.
Торевтика: 2-5, 8, 18 — могильник Лаохэшень, Китай; 7, 15 — могильник Аймырлыг XXXI, Тува; 10 — могильник Дархан, Монголия; 13 — Минусинская котловина; 16 — могильник Енхор, Забайкалье.
(322/323)
Уникальные изображения фантастических зверей, удивительно похожих на этих отлитых в бронзе единорогов, есть на одной из скальных плоскостей горы Куня в Минусинской котловине (Рис., 1, 6). Это две пары противостоящих животных с загнутыми вверх хвостами, отходящим от морды «рогом» и двумя отростками-«крыльями» на спине. Они входят в большую композицию, состоящую из парных изображений других животных — оленей, медведей, птиц, а также сражающихся воинов. Бронзовые пластины с изображениями единорогов, так же как и другие пластины той эпохи, совершенно очевидно носились на поясе парными (Дэвлет 1980), представляя таким образом тот же самый сюжет противостояния или противоборства, который мы видим в наскальной композиции Кунинской писаницы.
Кроме изображений крылатых единорогов, на поясных пластинах встречаются и изображения крылатого коня. Одна из таких пластин найдена в Минусинской котловине (точное местонахождение неизвестно; хранится в Эрмитаже — колл. 1286/25; опубликована М.А. Дэвлет 1980). Форма изделия, стиль и иконография изображения коня (Рис., 13) аналогичны сяньбэйским пряжкам с единорогами. В связи с этим стоит упомянуть серию довольно необычных изображений на скалах в горах Оглахты, среди которых есть рисунок коня с точно такими же выростами-«крыльями» на спине, как у кунинских единорогов (Рис., 12).
Реальные лошади, бегущие размашистой иноходью, также представлены как в торевтике, так и в наскальном искусстве. Пластина с таким изображением найдена в могильнике Аймырлыг XXXI (Рис., 15), другая — в могильнике Чжалайнор и три — в могильнике Енхор в Забайкалье (Кузнецов 1999) (Рис., 16). На енхорских пряжках лошади показаны бегущими как в правую, так и в левую стороны, что подтверждает, что и эти пряжки были парными, и лошади воспринимались бегущими навстречу друг другу. Аналогичные по стилю изображения бегущих лошадей есть и в наскальном искусстве. Это не только знаменитые лошади с экипажами на скале Ханын-Хад в Монголии (Nowgorodova 1980), но и некоторые петроглифы Оглахты и Куни в Минусинской котловине (Рис., 14). Эти рисунки, несмотря на сильное сходство с изображениями таштыкской культуры, все же отличаются от них и, на наш взгляд, относятся к тому же предшествующему по времени пласту, что и изображе-
(323/324)
ния единорогов, демонстрируя один из этапов и истоков формирования изобразительного канона таштыкской культуры.
В той же кунинской композиции изображена пара борющихся медведей (Рис., 9), и если другим парам противопоставленных животных есть аналогии в парных поясных пластинах, то можно предположить существование подобных пластин и с образом медведя. В 1967 г. в северной Монголии у п. Дархан были раскопаны шесть могил с инвентарем «гуннского времени», из материалов раскопок известна только одна бронзовая поясная пластина, изображающая медведя (Богданов 1997) (Рис., 10). Можно допустить, что и эти пластины могли быть парными, вместе передавая сюжет борьбы или противостояния медведей. С такой трактовкой зубастая пасть и подчёркнуто большие когти животного согласуются больше, чем с утверждением исследователя этой находки, что «медведь изображён бредущим с низко опущенной головой, подбирающим с земли корм» (Там же). Культурная принадлежность этого могильника неясна, в целом он датирован I в. до н.э. — I в. н.э. и отнесён к хуннским памятникам (Bunker 1997), но описание погребального обряда во многих деталях совпадает с таким эталонным сянбэйским могильником I-II вв. н.э. как Чжалайнор (Wu En 1997).
Среди материалов Чжалайнора упоминается также прямоугольная бляшка с изображением человека, убивающего быка (Там же). Интересно отметить, что и в кунинской композиции рядом с изображением пары единорогов есть изображение человека, ведущего (убивать?) быка. Ряд совпадений в сяньбэйской торевтике и петроглифах Куни можно продолжить: олени с подогнутыми ногами (Рис., 17, 18), изображения ланей с повернутой назад головой и др.; но и так ясно, что эти аналогии не случайны.
Таким образом, предположение о том, что во II-III вв. н.э. Минусинская котловина и Тува могли входить в состав «сяньбийской кочевой державы» (Худяков, Алкин, Юй Су-Хуа 1999) получает дополнительные подтверждения по материалам наскального искусства. Более того, сообщения письменных источников о том, что земли усуней также входили во владения сяньбэй, возможно, подтверждается изображением фантастического животного на скалах Тамгалы в Казахстане (Рис., 11), чрезвычайно похожего на единорогов Кунинской писаницы. И, наконец, ещё одним возможным указанием на проникновение сяньбэй на берега Енисея может быть топоним «Туба», созвуч-
(324/325)
ный названию одного из сяньбэйских племенных объединений «тоба», продвинувшегося на север дальше других. Именно в районе впадения реки Туба в Енисей расположены горы Оглахты и Куня, где найдены наскальные изображения крылатых коней и единорогов.
|