главная страница / библиотека / к оглавлению тома / обновления библиотеки

Л.Р. Кызласов

Древнехакасская культура чаатас VI-IX вв.

// Степи Евразии в эпоху Средневековья. Серия: Археология СССР. М.: 1981. С. 46-52.

 

[ Рис. 28a, 28b, 29a, 29b ]

 

Памятники древнехакасской культуры чаатас известны с XVIII в. благодаря научным экспедициям в бассейн среднего Енисея Д.Г. Мессершмидта, Г.Ф. Миллера, И.Г. Гмелина и П.С. Палласа. Первые курганы этой культуры раскопаны В.В. Радловым в 1863 г. Но выделены эти памятники из общей массы были в 80-е годы XIX в. А.В. Адриановым и Д.А. Клеменцем, которые ввели в науку народное хакасское название погребальных сооружений определенного вида — «чаатас» [Адрианов А.В., 1886, 1888; 1902-1924; Клеменц Д.А., 1886; Aspelin I. R., 1889]. Чаатас означает «камень войны». Так хакасы называют группы каменных курганов, густо обставленных высокими плитами. По народному объяснению, это — места, где древние богатыри устраивали побоища, осыпая друг друга обломками скал, в беспорядке врезавшимися в землю.

(46/47)

 

В 1886 г. А.В. Адрианов опубликовал сообщение об Уйбатском чаатасе с приложением рисунков некоторых его изваяний. В 1888 г. он же напечатал описание и план Сырского чаатаса вместе с изображением древних рисунков, имевшихся на его плитах [Адрианов А.В., 1886, с. 63, табл. I, рис. 1-9; 1888, с. 392, табл. II, рис. 1 и 24]. Первые научно зафиксированные курганы культуры чаатас были раскопаны А.О. Гейкелем в 1889 г. на Ташебинском чаатасе [Heikel A.O., 1912] и А.В. Адриановым в 1894 г. в логу Джесос близ д. Листвяговой на правом берегу р. Тубы [Адрианов А.В., 1902-1924]. Дальнейшие исследования Д.А. Клеменца и А.В. Адрианова в 1889-1898 гг., И.Р. Аспелина в 1887-1889 гг. [Appelgren-Kivalo Н., 1931] были посвящены работам на четырёх чаатасах: Уйбатском, Ташебинском, Джесосском и Кызылкульском [ОАК за 1889 г., с. 80-83; ОАК за 1890 г., с 70-72; ОАК за 1894 г., с. 104-114; ОАК за 1895 г., с. 44-47, 141-151; ОАК за 1897, с. 54-56; ОАК за 1898 г., с. 60-61; Адрианов А.В., 1902-1924, с. 41-44, 53-54, 58-60, 68; Толстой И.И., Кондаков Н.П., 1890, рис. 34; Aspelin I.R., 1889; 1912; Heikel A.O., 1912; Appellgren-Kivalo H., 1931].

 

Поскольку на стелах чаатасов встречались рисунки и рунические надписи, учёные справедливо считали, что чаатасы сооружались древними хакасами — тюркоязычным народом, сведения о котором содержат танские династийные хроники [Попов Н.П., 1874; Ядринцев Н.М., 1885; Спицин А.А., 1899; ср. Бичурин Н.Я., 1950].

 

В 20-е годы небольшие раскопки на чаатасах в Гришкином логу и Уйбатском произвел С.А. Теплоухов. В своей классификации он поместил курганы культуры чаатас в раздел памятников V-VII вв., неудачно объединив в шестом разделе своей таблицы вещи из чаатасов с предметами предшествующей таштыкской культуры. Однако С.А. Теплоухов также связал эти курганы с древними хакасами-кыргызами [Теплоухов С.А., 1929, с. 54-57 и табл. II, VI].

 

В 30-е годы курганы культуры чаатас раскапывались М.М. Герасимовым, С.В. Киселёвым и Л.А. Евтюховой на Уйбатском чаатасе и в могильнике под Георгиевской горой на р. Тубе, а В.П. Левашевой — в могильнике Капчалы I [Евтюхова Л.А., 1939; Герасимов М.М., 1941; Левашева В.П.. 1952]. Выдающиеся результаты принесли раскопки С.В. Киселёва и Л.А. Евтюховой в 1939-1940 гг. на Копёнском чаатасе. Находки из этого крупного некрополя древнехакасских бегов приобрели мировую известность [Евтюхова Л.А., Киселёв С. В., 1940; Евтюхова Л.А., 1948; Киселёв С.В., 1949, 1951].

 

В 1950-1956 гг. экспедиция Московского университета произвела раскопки на Сырском, Изыхском, Утинском (Койбальском), Абаканском и Чульском чаатасах. Этой экспедицией открыто около 32 ранее не известных чаатасов и составлена карта их распространения. В 60-е годы раскопки чаатасов в Гришкином логу, близ д. Абакано-Перевоз, в пункте Барсучиха IV, у д. Новой Чёрной и около горы Тепсей производила Красноярская экспедиция.

 

Исследованы чаатасы далеко не полно. Ни один из них не раскопан полностью современными методами, со всеми прилегающими к нему сооружениями. Препятствием тому служат разграбленность могил и сильное разрушение надмогильных сооружений, совершенные профессиональными грабителями, так называемыми бугровщиками, в первой половине XVIII в.

 

Памятники культуры чаатас расположены в Хакасско-Минусинской котловине по обоим берегам рек Енисея, Абакана, Чёрного и Белого Июсов и по их притокам. По Чулыму, за исключением р. Кии, и в Красноярском районе они неизвестны. Погребальные сооружения типа чаатас расположены цепочками, вытянутыми с юга (юго-востока) на север (северо-запад) , реже с юго-запада на северо-восток. Они представляют собой наземные мавзолеи квадратной или шестигранной формы, стенки которых построены из плашмя уложенных плит. Некоторые сооружения имеют с юго-западной стороны как бы входы, обозначенные плитами (рис. 28, А). Эти «жилища» мёртвых сооружены по форме жилища живых — наземных квадратных изб и гранёных деревянных юрт. Внутри входы и сами сооружения заложены сплошь плитняком. Снаружи они ограждены вертикально установленными с большими промежутками 8, 10 или 12 менгирами. Эти каменные столбы врыты в землю, повторяя квадратную или гранёную фигуру основного сооружения. На плитах нередко выбиты тамги, рисунки или эпитафии на енисейской письменности. Последние всегда начертаны на юго-восточных стелах. Нередко в качестве менгиров использованы древние энеолитические изваяния или стелы с рисунками таштыкского времени.

 

Сооружения типа чаатас над могилами знати окружены «курганами» рядового населения. Последние также представляют собой квадратные каменные платформы, но лишённые ограждений из вертикальных плит (рис. 28, В). Реже это отдельные курганные группы (например, Капчалы I, Георгиевская гора, «Над Поляной» и др.) из небольших округлых каменных курганчиков диаметром от 1,5 до 6 м [Евтюхова Л.А., 1939; 1948; В.П. Левашева, 1952; А.А. Гаврилова, 1968].

 

Все могилы обычно имеют кубические или прямоугольные ямы, обставленные по стенкам вертикальными деревянными столбиками. Ямы перекрыты жёрдочками, а поверх них — плитняком. Дно могил нередко выстлано берестяными полотнищами, на которых располагается кучка пережжённых косточек человека, стоят два-три сосуда, лежат немногочисленные предметы погребального инвентаря. Иногда трупосожжения захоронены в урнах — в берестяных или баночных сосудах. Основное место в могиле занимают кости домашних животных, остающиеся от обильной мясной жертвенной пищи. Это остатки передних и задних частей тушек овец, барашков, коров или свиней и поросят.

 

Трупосожжение было обязательным обрядом для взрослых обоего пола. Не сжигали только умерших детей не старше 10 лет. Их хоронили под аналогичными квадратными или округлыми сооружениями из камней, но в прямоугольных ямах, на спине в вытянутом положении, головой чаще на запад. Иногда детские могилы устроены вплотную к курганам взрослых, похороненных по обряду сожжения. В головах детей ставили жидкую пищу в лепных банках

(47/48)

«типа чаатас». Маленьких детей до одного года, повидимому, хоронили в расщелинах скал окружающих гор.

 

Некоторые археологи сообщают об изредка попадавшихся им скелетах взрослых людей, лежавших на накатах основных могил или в насыпи, без вещей. Так как подобные скелеты оказывались разбросанными при давнем ограблении могил или же их расположение не было точно зафиксировано чертежами, то затруднительно установить, являются ли подобные погребения поздними впускными захоронениями или же дополнительными погребениями слуг, неравноправных людей, а может быть, иноземных наложниц. Этот вопрос должен быть разрешён при дальнейших раскопках.

 

Памятники культуры чаатас относятся ко времени от начала VI и до середины IX в. Такие хронологические рамки определяются концом предшествующей таштыкской эпохи (камешковский этап IV-V вв.), и весьма своеобразными курганами тюхтятской культуры, относящейся к середине IX-X в.

 

Памятники культуры чаатас подразделяются нами на два этапа: утинский (VI-VII вв.) и копёнский (VIII — первая половина IX вв.). Ранние чаатасы утинского этапа расположены непременно на местах старых таштыкских могильников. Очевидно, люди, их сооружавшие, прекрасно осознавали своё кровное родство с населением предшествующей эпохи.

 

Устройство курганов ранних чаатасов свидетельствует о сохранении черт погребальной обрядности позднеташтыкскою времени. Особенно сходны между собой рядовые курганы. И те и другие имеют кубические ямы с трупосожжениями и квадратные выкладки сверху (рис. 28, В). Новое состоит в появлении особых погребальных сооружений для знати, ограждённых вертикально установленными плитами и иногда имеющих шестигранную форму (рис. 28, А, Б).

 

В инвентаре ранних чаатасов также заметны пережиточные таштыкские черты. Сохраняются, например, сходные амулеты в виде лошадок пли парных конских головок, вырезанные из бронзовых или серебряных пластинок (рис. 28, 48-51). Коленчатые кинжалы (рис. 28, 27, 28) восходят к железным таштыкским коленчатым ножам [Кызласов Л.Р., 1960а, рис. 31, 6, 7, 32; 48; 51, 7; 52]. К таштыкским же восходят и формы некоторых глиняных лепных сосудов: кубковидных на полых поддонах (рис. 28, 24), острорёберных, округлодонных, баночных с налепами по венчику, «закрытых» банок и сосудов с прямой шейкой (рис. 28, 15-17, 20, 24, 26). Изредка на лепных сосудах встречается точковый орнамент, сохранивший таштыкские черты и в технике нанесения, и в композиции свисающих лопастных узоров (рис. 28, 4, 6). От таштыкско-шурмакских местных серпов, мотыжек и сошников [Кызласов Л.Р., 1958, табл. III, 131; 1960а, рис. 62] происходят некоторые типы тесел, серпов и сошников VI-VII вв. (рис. 28, 35, 42, 43). В кладке одного из курганов Сырского чаатаса обнаружена заготовка жернова (рис. 28, 45) (см. Кызласов Л. Р., 1955, рис. 38, 13), а на Тепсейском чаатасе под одной насыпью найдены серп и сошник.

 

Остальные формы сосудов и предметов специфичны уже для ранних чаатасов. В могилах VI в. появляются характерные, сделанные ленточным способом на гончарном круге так называемые кыргызские вазы. Это узкогорлые сосуды, предназначенные для хранения легко испаряющихся, очевидно опьяняющих, напитков. Изготовлялись они из серой аморфной тонкоотмученной глины, приготовленной особым способом, вероятно с примесью железистых илов. Черепок их крепок, звонок и похож по тесту на черепицу. Вазы имеют на дне квадратный отпечаток шипа гончарного круга, а на отогнутом венчике — нередко кольцевой желобок для плотного закрытия крышкой. Часто это стройные яйцевидные сосуды, но некоторые из них низкие, шаровидные, иногда кругло- или уплощённодонные (рис. 28, 8, 10-13).

 

Все вазы украшены различными ленточными, спиральными или листовидными узорами, нанесёнными прокаткой цилиндрического штампа, в свою очередь покрытого ленточками, оставляющими ёлочный или пунктирный узор. На плечиках ваз и некоторых других сосудов встречаются тамги владельцев, оттиснутые мастером по сырой глине до обжига (рис. 28, 9) [Евтюхова Л.А., 1948, с. 92-94]. Часть сосудов сделана на ручном гончарном круге. Есть и лепные подражания вазам (рис. 28, 3-5).

 

На ручном гончарном круге изготовлялись и некоторые другие категории крупных тарных сосудов, типа горшков и высоких широкогорлых макитр (рис. 28, 6, 7). Более мелкие сосудики — лепные, нередко наспех сформованные из грубого теста, очевидно специально для погребального обряда. Среди них особенно характерны так называемые баночные сосуды «типа чаатас» (мелкие или средние по размерам; рис. 28, 18, 19, 22). Некоторые из них имеют на венчиках по три-четыре налепа (рис. 28, 1, 21). Редкой формой является горшок с квадратным горлом (рис. 28, 2). Встречаются и берестяные туески (рис. 28, 14), иногда украшенные рисунками.

 

К орудиям труда этого времени, кроме вышеуказанных черешковых серпов и жерновов, относятся втульчатые серпы и косы-горбуши, сошники от деревянных местных плугов (рис. 28, 40-45), а также части весьма совершенных импортных плугов с чугунными лемехами и отвалами, на одном из которых написано, что он изготовлен в V в. (рис. 28, 38, 39) [см.: Киселёв С.В., 1951, с. 570].

 

Среди предметов конского снаряжения изредка встречаются двусоставные кольчатые удила и стремена (рис. 28, 36, 37, 46, 47). Среди последних два типа (с петлёй на шейке и с восьмёркообразным завершением — рис. 28, 36, 37) получили широкое распространение в VI-X вв. Третий тип, с узким подножьем и пластинчатой дужкой для путлища (рис. 28, 47), восходит к ранним формам стремян IV-V вв., но в Южной Сибири существовал и в VI-VII вв.

 

Из предметов вооружения, кроме черешковых ножей, встречаются коленчатые кинжалы (рис. 28, 27, 28), аналогичные изображенным на древнетюркских каменных изваяниях VI — начала VIII в. [Евтюхова Л.А., 1952, рис. 12; 68]. В одном случае в могиле обнаружен небольшой берестяной колчан с расширяющимся вверх карманом и обугленными древками стрел (рис. 28, 30), с которых были

(48/49)

удалены железные наконечники [Кызласов Л. Р., 1955, рис. 38, 7). Последние выделяются типологически из числа случайных находок. Это трёхлопастные упоровые наконечники, иногда с круглыми отверстиями в лопастях (рис. 28, 31, 32).

 

При трупосожжениях встречены пряжки: бронзовые с подвижным щитком и железные рамчатые (рис. 28, 33, 34). К сожалению, из-за разграбленности и небольшого числа раскопанных могил материальная культура ранних чаатасов еще мало известна.

 

Памятники копёнского этапа культуры чаатас (VIII — первая половина IX в.) изучены значительно лучше. В особенности многочисленны материалы, полученные при раскопках Ташебинского, Копёнского и Уйбатского чаатасов, а также 1-го Капчальского могильника [Евтюхова Л.А., Киселёв С.В., 1940; Евтюхова Л.А., 1948; Левашева В.П., 1952; Heikel A.O., 1912]. Над могилами продолжали воздвигать наземные подквадратные в плане сооружения, ограждённые вокруг вертикально вкопанными плитами и рядовые без менгиров (рис. 28, Д, Е). Около мавзолеев знати с юго-восточной стороны ставили стелы с эпитафиями, вырезанными знаками енисейской тюркоязычной письменности (рис. 28, 1) [Heikel A.O., 1912; Кызласов Л.Р., 1960в]. К сожалению, большинство стел с эпитафиями были свезены в конце XIX — начале XX в. в Минусинский музей. Курганы, у которых они стояли, остались не исследованными [Малов С.Е., 1952; Ядринцев Н.М., 1885].

 

Иногда вплотную около стенок «мавзолеев» или между вертикальными менгирами, в ямах, укрытых плитами, хоронили маленьких детей. Появляются дополнительные погребения взрослых, сжигавшихся на стороне. Их кости вместе с сопровождающим инвентарём ссыпались в небольшие и неглубокие ямки, вырытые в полах больших курганов, и покрывались плитками. Появились и ямки-тайники, в которые укладывались только вещи. Это своеобразные ритуальные «клады».

 

В VIII-IX вв. по краям чаатасов и между цепочками основных курганов сооружались сопутствующие погребения под округлыми каменными насыпями. Здесь в ямах обнаруживают погребения взрослых по обряду трупоположения или трупоположения с конём. Это захоронения слуг, союзников или клиентов, относящихся к другим, не древнехакасским этническим группам (рис. 28, Ж).

 

В основных древнехакасских курганах в кубических или подпрямоугольных могильных ямах, стенки которых по-прежнему обставлялись вертикальными столбиками, вместе с кучками пережжённых костей человека, укладывалась мясная пища. Питьё, жидкая или полужидкая пища размещались в разнообразных сосудах, среди которых преобладают глиняные лепные горшковидные и баночные сосуды «типа чаатас», в том числе и с двумя-пятью налепами на венчиках (рис. 28, 6-8). Встречаются стройные баночные сосуды с двумя налепами, узкогорлые кувшинчики (рис. 28, 9, 10) и нарядные украшенные яйцевидные или приземистые вазы, сделанные на гончарном круге (рис. 28, 11, 13). Из импортных питьевых сосудов употреблялись лаковые чёрные чаши, иногда с многолепестковыми красными розетками внутри (рис. 28, 12). В могилы знати ставили серебряные кружковидные сосуды с петлевидными ручками (рис. 28, 15, 24), а также бутылкообразные на поддонах. В одном случае на серебряном позолоченном блюде (рис. 28, 16) размещались сразу четыре золотых сосуда: бутылкообразный с утраченной крышкой (рис. 28, 23), гладкий кувшин и два кружковидных сосуда с петлевидными ручками и богатым накладным и чеканным узором (типа рис. 28, 24, 29). Снизу на поддонах первых двух сосудов имеются надписи на енисейской письменности (рис. 28, 23). В другой могиле найдена круглая золотая тарелка с очень тонким чеканным орнаментом. Описанные серебряные и золотые сосуды изготовлялись местными древнехакасскими ювелирами, создавшими к тому времени собственную высококвалифицированную и весьма продуктивную школу самых северных в средневековой Азии енисейских торевтов [Евтюхова Л.А., Киселёв С.В., 1940; Евтюхова Л.А., 1948, с. 40-46; Киселёв С. В., 1951, табл. 55, 56, с. 618-620; Теплоухов С.А., 1929, табл. II, 25]. Продукция мастеров этой школы шла и на экспорт в далёкие страны.

 

К этому же времени относятся находки разнообразных земледельческих орудий и их частей: чугунных втульчатых лемехов и отвальных досок плугов (привозных или же изготовлявшихся на месте рис. 28, 14, 28), сошников и оковок лопат, серпов и кос-горбуш (рис. 28, 25, 27), а также парных жерновов ручных мельниц (рис. 28, 26; Евтюхова Л.А., 1948, с. 80-85).

 

В могилах находят многочисленные детали конского снаряжения, оставшиеся от сёдел и уздечек, обычно возлагавшихся на костёр при сожжении умершего. Это разнообразной формы железные стремена с петлёй на шейке (рис. 28, 2-4), а также с восьмёркообразным завершением (рис. 28, 5). Некоторые из них имели прорезное подножие. Среди стремян встречаются высокохудожественные местные изделия, украшенные инкрустациями или аппликациями из меди и серебра, воспроизводящими цветы, растительные побеги (рис. 28, 4) или порхающих птиц. Такой же инкрустацией украшались удила и псалии из могил знати [Евтюхова Л.А., 1948, рис. 23; 102; Левашева В.П., 1952, рис. 1, 8, 9, 40, Heikel A.O., 1912]. Удила выковывались двусоставные с двойными перевитыми кольцами и третьим подвижным кольцом для повода (рис. 28, 19). Псалии их были S-овидными. Концы их нередко заканчивались внизу «сапожком» и вверху «шишечками» или даже скульптурными головками баранов и оленей. Все они имеют петли различной формы (рис. 28, 19-22). Появились удила с перекрученными грызлами (рис. 28, 17). Некоторые стремена и удила с псалиями отливались из бронзы. Сёдла были высокими, с передними луками арочной формы, правильно реконструированные исследователями Копёнского чаатаса. Это удалось сделать благодаря находкам двух наборов бронзовых скульптурных рельефов, воспроизводящих сцены охоты всадников на различных диких животных. Сцены дополнены бронзовыми стилизованными воспроизведениями гор, поросших лесом, и летящих облаков [Евтюхова Л.А., Киселёв С.В., 1940, рис. 54; Евтюхова Л.А., 1948, рис. 80; 87; 88; Киселёв С.В., 1951, табл. LVIII,

(49/50)

1, 2]. От сёдел в могилах ещё сохранились железные подпружные пряжки (рис. 28, 34).

 

К украшениям конской сбруи относятся подвесные бронзовые шлейные бляхи (рис. 28, 29, 32), среди которых имеются фигурные подвески с изображениями зверей (рис. 28, 30, 31), а также бронзовые пряжки, бубенчики, ворворки для кистей (рис. 28, 18, 33, 37) и др. Впервые появляются бронзовые бляхи-тройчатки, закрепляющие перекрестия ремней (рис. 28, 59). Разнообразные пряжки и бляшки украшали уздечные наборы (рис. 28, 35, 43, 45, 47, 49, 51, 53).

 

Из-за обряда трупосожжений от одежд людей сохраняются лишь золотые и серебряные бляшки, наконечники и пряжки наборных поясов (рис. 28, 36, 42, 44, 46, 48, 50, 52, 54-58, 60-67), среди которых многие являются образцами тонкой высокохудожественной ювелирной работы. Они нередко украшены не только растительными узорами, но и изображениями фениксов, уток, рыб, петухов, фантастических драконов, а в одном случае изображён лев, терзающий барана (рис. 28, 48, 52, 55, 57, 63). Подвесками таких поясов являлись фигурные «лировидные» бляхи (рис. 28, 67).

 

В могилах знати находят золотые браслеты, пуговицы, серьги с подвесками (рис. 28, 38-40), а также серебряные воспроизведения цветов — аппликаций по металлу.

 

В нескольких могилах встречены деревянные статуэтки стоящих баранов, головы и шеи которых обложены листовым золотом, а туловища — серебряными или медными обкладками, сохраняющими форму самой скульптуры (рис. 28, 41). Фигурки баранов созданы весьма реалистично, в древней традиции, восходящей к таштыкской эпохе. В таштыкских склепах обнаружено много деревянных фигурок баранов, оклеенных плющеным золотом. Описанные фигурки являются свидетельством того, что малая пластика имела место как в быту, так и в погребальном обряде древних хакасов в эпоху чаатасов. К сожалению, из-за ограбления мавзолеев знати до нас дошли далеко не полные, отрывочные данные о действительном богатстве тех высокохудожественных памятников скульптурного, ювелирного и прикладного искусства, которые изготовлялись на Енисее в VIII-IX вв. [Евтюхова Л.А., 1948, рис. 28; 104; 105; Левашева В.П., 1952, рис. 1, 3, 4].

 

На рубеже IX в. в средневековой Хакасии появляются монументальные архитектурные сооружения, которые открыты в самые последние годы (Кызласов Л.Р., 1972; 1974; 1975[б]; Кызласов Л.Р., Кызласов И.Л., 1973). В котловине Copra, на р. Пююр-сух, на станции Ербинская, обнаружены остатки деревянного городка, посредине которого возвышался внушительный храм-дворец (рис. 28, Г). Массивные сырцовые стены были сооружены на огромном прямоугольном каменном стилобате (41х32,5 м). Эта платформа, вытянутая с востока на запад, имела высоту около 1,7 м. Она была воздвигнута из пяти-шести слоёв больших гранитных валунов, уложенных в глиняный раствор, и обмазана жидкой глиной, смешанной со щебнем. Стены здания (толщиной 2-2,4 м) возведены в 1,6-2,4 м от краёв платформы. Они сохранились на высоту около 2 м и первоначально достигали 3&n sp;м. Стены образовывали прямоугольник (37,5х28,5 м), ориентированный по странам света. Сооружены они в основном из кирпича размером 48х24х10 см. Внутренняя площадь здания (33х24 м) составляет около 800 кв.м. От перекрытых плоской кровлей внутренних помещений типа галерей остались обгоревшие брёвна, балки, резные деревянные колонны с овальными капителями. Изнутри стены, доски потолков и колонны были оштукатурены и побелены. Северная и южная стены имели низкие алтарные пьедесталы, сложенные из сырца. От декора сохранились цветы-аппликации, вырезанные из коры. Над центральным залом в потолке находился световой люк. В восточной стене расчищен вход, к которому поднимался пологий пандус, сооружённый из валунов. Он также обмазан глиной со щебнем. Широкий дверной проём (2,45 м) имел два порога и две двустворчатые двери. Одна из них открывалась наружу, а другая внутрь помещения. Очевидно, парадный вход предназначался для одновременного прохождения многих людей. Другой, малый вход (его проём 1,9 м вверху и 1,28 м внизу), предназначенный для избранных, находился в северной стене, вблизи северо-восточного угла. Он также имел две двери, разделённые тамбуром.

 

Строительные материалы и архитектурные приёмы позволяют заключить, что ербинское монументальное здание воздвигнуто строителями, принадлежавшими к школе западного среднеазиатского и центральноазиатского, а не дальневосточного зодчества. Планировка здания подтверждает, что оно предназначено для торжественных общественных сборов, вероятно, как светского, так и духовного характера. Особенности планировки храма-дворца позволяют предполагать его манихейскую принадлежность. Это согласуется с письменными данными (рис. 28, Г).

 

Таким образом, в котловине Copra обнаружен, скорее всего, древнехакасский храмовый город. Храм-дворец содержался в большой чистоте, в нём, кроме железных костылей, скоб и вышеотмеченного декора, обнаружены немногочисленные остатки последнего периода обитания людей в здании. Это обломки двух костяных свистулек от стрел и черепки глиняных сосудов. Среди последних боковинка «кыргызской» вазы с характерным пунктирным орнаментом и сквозным отверстием, а также обломки баночных сосудов с насечённым венчиком и слабо прочерченным орнаментом в виде свисающих треугольников и отверстий на шейке. Подобная посуда характерна для самого конца культуры чаатас и для последующего времени. Вероятно, ербинский храм-дворец ещё какое-то время существовал и во второй половине IX-X в.

 

Из других монументальных архитектурных сооружений к этому периоду относится прямоугольная крепость-город в с. Шушенском, на правом берегу Енисея. Она имела глинобитные стены и глубокие рвы вокруг них. Периметр стен около 800 м. Стены были ориентированы по странам света, а ворота, ведущие в крепость, находились близ северо-западного угла. Всеми этими особенностями укрепление напоминает прежде всего города-крепости VIII-IX вв., сооружённые уйгурами в Туве [Кызласов Л.Р., 1969[а], с. 59-63]. Можно предположить, что в начале войны с последними древние хакасы, чтобы обезопасить свои южные границы, построили крепость. Для ее сооружения они, скорее всего, ис-

(50/51)

пользовали взятых в плен уйгур. К сожалению, этот интереснейший памятник, зафиксированный П.С. Палласом в 1772 г. [Паллас П.С., 1788, с. 546], в настоящее время застроен селом и погиб для изучения.

 

Зато второе монументальное укрепление, также зафиксированное Палласом 200 лет назад, уцелело и было обследовано в 1973 г. [Кызласов Л.Р., 1974]. Этот уникальный средневековый памятник-стена, запиравшая Саянское ущелье, служил оплотом на южной границе древнехакасского государства. Степа преграждала проход из северной части Уйгурии (ныне Тува) в Хакасско-Минусинскую котловину в самом узком месте Саянской трубы, прорезанной Енисеем, текущим в этом месте с юга на север. Здесь в 1 км к югу от устья р. Голубой (правого притока Енисея) на обоих берегах Енисея стоят две скалы. Ширина долины Енисея между ними составляет около 800 м, из которых 500 м приходится на современное русло реки. Стена проходит поперёк долины реки от правого берега до восточной скалы. Длина её 258,5 м. Скала левого берега (западная) обрывается в волны реки.

 

В настоящее время стена представляет собой хорошо сохранившийся вал с застроенным верхом, идущий почти точно с востока на запад. Высота вала по срезу западного конца 1,65 м, а с юга (со стороны врага) — 1,85 м. Ширина основания вала — 10-11 м. В срезе вала по бокам видны стенки, сложенные из обломков скалы. Между ними, видимо, заливалась тонкоотмученная глина, подстеленная речными валунами. Ширина между стенками 6,6 м. Почти на всем протяжении вала в нём видны обломки скальной серо-синей «графитной» породы, из которой была сложена первоначально стена. Вал имел два прохода шириной по 3,4 м. Датируется стена находкой в её размыве обломка баночного сосуда «типа чаатас».

 

Зимой по льду Енисея стена в древности, вероятно, наращивалась с помощью завала из брёвен, что делало Саянское ущелье непроходимым для врагов. Хакасы называют эту стену Омай-тура — «крепость Омая». А так как «тура» означает собственно «дом» пли «деревянная башня», то не исключено, что стена действительно первоначально имела деревянные башни, в которых нёс охрану сторожевой гарнизон.

 

Ещё одной сложной системой пограничных укреплений древних хакасов являются (к сожалению, не изученные археологами) каменные стены в Западном Саяне, построенные на вершине Бюргорак по Хантегирскому хребту и в верховьях р. Тебе. Они также прикрывали южную границу государства.

 

Следует сказать ещё об одной группе населения Хакасии в VIII-IX вв., материальная культура которой хотя и близка к древнехакасской культуре чаатас, но, строго говоря, совсем не относится к ней. Это особая этнографическая группа древних тюрок, бежавшая из Тувы в конце VIII — начале IX в. на север к древним хакасам в период уйгурского засилия в бассейне верхнего Енисея [Кызласов Л.Р., 1969, глава III]. Поселённые в Уйбатских горах, вероятно, на правах союзников, древние тюрки сохранили свою культуру и погребальные обычаи. К их памятникам относятся некоторые погребения могильника Капчалы II (курганы 1, 8 и 13). Они имеют округлые плоские каменные насыпи (диаметром 4 м и высотой 0,2-0,35 м) (рис. 28, Ж). Под ними располагаются большие ямы (от 1,9х1,4х1,1 до 2,8х2,25х1,25 м). Погребённые мужчины захоронены по обряду трупоположения с конём. Скелеты людей лежат в вытянутом положении, на спине, головой на юго-восток в юго-западной части ям, а костяки коней — на боку, головами па северо-запад и в одном случае, на восток — юго-восток. В ненарушенных погребениях останки людей лежат в берестяных гробах, имевших деревянный каркас. Наличие несвойственных для тюрок берестяных гробов является воздействием уйгур, под властью которых эти тюрки жили в Туве во второй половине VIII в. до своего бегства на север.

 

У лошадей обнаружены крюковые двусоставные удила, по два стремени (с восьмёркообразными петлями), овальные пряжки от подпруг, железные бляшки уздечек и их обломки (рис. 28, 74, 75, 77, 78). Нашлись и обычные для древних тюрок роговые подпружные пряжки (рис. 28, 76). Захороненные мужчины были воинами. При них сохранились роговые накладки сложных луков, остатки берестяных колчанов, стрелы с трёхлопастными наконечниками и костяными свистульками, черешковые железные кинжалы и ножи, а также пальштабовидные тёсла (рис. 28, 68-73). От сопроводительной мясной пищи уцелели кости овцы (рёбра и позвонки) [Левашева В.П., 1952]. Все эти предметы обычны для аналогичных по обряду погребений древних тюрок Алтая, Тувы, Монголии и Средней Азии в VIII-IX вв.

 

Добавим, что на р. Базе найдено редкое для Хакасии, явно сделанное тюрком, вышедшим из Тувы, каменное изваяние человека (с отбитой головой), державшего в руках сосудик с боковой ручкой (рис. 28, 79). Аналогичные по иконографическому типу фигуры людей обычны для тюрок Тувы в период Уйгурского каганата VIII-IX вв. [Кызласов Л.Р., 1969, табл. II, 65; рис. 26; 27; с. 82; Евтюхова Л.А., 1952, рис. 7; 20; 21; 23-26; 32; 33-37; 40; 41; 43].

 

Древнехакасское государство, как сообщают письменные источники, возникло к VI в. после того, как «их [кыргызов] племя смешалось с динлинами» [Бичурин Н.Я., 1950, с. 350-357; Кюнер Н.В., 1961, с. 281, 282; Киселёв С.В., 1951]. Динлино-кыргызскпй племенной союз сложился в период борьбы с гуннами и окреп в таштыкскую эпоху. Хотя это было объединение племён сложного этнического состава, оно было устойчивым и занимало всю территорию Хакасско-Минуспнской котловины и лесостепную полосу. К VI в. здесь сложились классовые отношения, возникла монопольная собственность господствующего класса на землю, появилось зависимое крестьянство. В то же время продолжали развиваться даннические отношения с подчинёнными иноязычными племенами, обращались в рабство военнопленные. Государство эксплуатировало и свободных общинников с помощью различных повинностей (общественные работы, «подарки», постой и кормление, военная служба и т.п.).

 

Первоначально, ещё в раннеташтыкской древности, социальные различия совпадали с этническими. Тюркоязычные кыргызы стали правящей аристократической группой. Им подчинялись самодийские,

(51/52)

угорские и кетоязычные этнические группы. Постепенно тюркоязычное ядро в населении древнехакасского государства в процессе ассимиляции значительно возросло, появилось осознание своего родства и единства, но аристократический род кыргыз по-прежнему оставался династийным среди других тюркоязычных родов древних хакасов («кара будун» рунических текстов). Наименование «хакас», зафиксированное письменными источниками, есть общее имя слагавшейся в VI-XII вв. средневековой народности Саяно-Алтайского нагорья. Общественное развитие в государстве древних хакасов привело к формированию в нём к IX в. феодальных отношении [Кызласов Л.Р., 1969].

 

Население древнехакасского государства занималось земледелием, скотоводством и различными ремёслами. Земледелие было высокоразвитым, плужным и в значительной степени основанным на искусственном орошении. Сеяли просо, ячмень, пшеницу, гималайский ячмень, коноплю, рожь. Муку мололи ручными и водяными мельницами. Крестьяне, занимавшиеся земледелием, жили деревнями. Сельские поселения состояли из изб, деревянных гранёных юртообразных жилищ, столбовых надворных построек и полуземлянок. Усадьбы ограждались деревянными заборами. Все это подтверждается последними археологическими данными.

 

Скотоводство было пастушеским, с применением стойлового содержания скота. На зиму заготовлялось сено. В составе стада преобладали коровы. Разводили свиней и мелкий рогатый скот. Скотоводство было в некоторой степени уже интенсивным. Имеются, например, сведения о выведении разных пород лошадей. По засушливым степным участкам и мелкосопочнику размещались полукочевые хозяйства рядовых крестьян, специализировавшихся на разведении верблюдов и мелкого рогатого скота. Жившие в горнотаёжной зоне даннические племена занимались преимущественно охотой, рыболовством и сбором съедобных растений. Они разводили домашних оленей.

 

Специализированные группы древних хакасов занимались горным делом и выплавкой разнообразных металлов (железо, медь, олово, золото, серебро, свинец, мышьяк и т.д.). Особенно широко были развиты кузнечное, оружейное, литейное, ювелирное, гончарное, шорное, каменотёсное, плотницкое и столярное ремёсла. Ремесло уже отделилось от земледелия. Сложились обособленные поселения металлургов и кузнецов. Велась широкая внешняя и внутренняя торговля. За рубеж продавались товарное зерно, оружие, пушнина, скот, мускус, древесина берёзы, ископаемые бивни мамонта и изделия ювелирного мастерства. К IX в. появилось регулярное строевое войско.

 

Большим достижением общественного развития было употребление собственной енисейской письменности. Эта письменность древних хакасов является одной из ветвей руноподобной письменности, зародившейся в VII в. Другой ветвью была орхонская письменность древних тюрок. Оба алфавита отличаются друг от друга, хотя, вероятно, имеют общее происхождение. Есть основание полагать, что руноподобная письменность для тюркоязычных народов Южной Сибири и Центральной Азии была изобретена одним человеком или же одной комиссией учёных того времени.

 

Как бы то ни было, но в эпоху чаатас возник новый обычай ставить с юго-восточной стороны некоторых бегских курганов стелу с начертанной на века эпитафией. Наиболее ранние стелы с Ташебинского и Алтынкольского чаатасов отличаются канонизированной стандартностью формы и разлинованностью камня под текст.

 

Письменность и грамотность получили широкое распространение, ибо найдены надписи на бытовых предметах (зеркалах, пряслицах, сосудах, монетах — см. рис. 34). Очевидно, существовали особые училища и учителя. Вероятно, в древнехакасском государстве имелась своя литература, в том числе и переводная. Иметь рукописные книги было необходимо, так как около начала IX в. древнехакасская знать приняла одну из мировых религий того времени — манихейство. Может быть, именно храм в котловине Copra упомянул побывавший на Енисее арабский географ Абу Дулаф: «Есть у них храм для богомоления и тростник, которым пишут. Парод рассудительный и осмотрительный. Зажегши светильник, не гасят его, пока не погаснет сам собою. В молитвах употребляют особую мерную речь...» [см.: Кызласов Л.Р., 1969, с. 127].

 

Разнообразные данные, прежде всего археологические, показывают, что государство древних хакасов, размещавшееся в бассейнах среднего Енисея, Абакана и Чулыма, представляло собой в VI-IX вв. наиболее северный оплот средневековой цивилизации.

 

 

 

 

 

 

наверх

главная страница / библиотека / к оглалению тома / обновления библиотеки