главная страница / библиотека / обновления библиотеки / оглавление книги

Л.Н. Гумилёв. Поиски вымышленного царства. Легенда о «государстве пресвитера Иоанна». М.: 1970. Л.Н. Гумилёв

Поиски вымышленного царства

(Легенда о «государстве пресвитера Иоанна»).

// М.: 1970. 432 с.

 

Трилистник письменного стола.

 

Глава III. Путь через историю.

 

На рубеже китайской стены. — 34

Степное византийство. — 43

 

На рубеже Китайской стены.   ^

 

Хотя Китай вступил в соприкосновение с кочевыми народами, обитавшими севернее Хуанхэ, в глубокой древности, проследить характер этих взаимоотношений мы можем только с III в. до н.э. В эту эпоху произошло объединение Китая императором Цинь Ши-Хуан-ди (221 г. до н.э.) и сложение кочевой державы Хунну (209 г. до н.э.). Тогда же была построена китайская стена, разграничившая Китай и Великую степь. Стена была проведена не только по географической, но и по этнографической границе Китая; население, жившее к северу от стены, считалось китайцами «варварским», чужим как по происхождению, так и по образу жизни, а в политическом отношении враждебным, к чему были весьма веские основания. Именно там сложилась держава Хунну.

 

Территория, населенная хуннами, — совр. Внутренняя и Внешняя Монголии, Джунгария и Южная Сибирь — была крайне удобна для кочевого скотоводства, так как при уровне техники того времени не могла быть использована для земледелия. Поэтому хозяйство хуннов было специализировано: они имели в избытке мясо, кожи и меха, но, как все кочевники, нуждались в хлебе и тканях. Легче всего было получать эти продукты из Китая путём меновой торговли, на что очень охотно шло китайское население, но между народами встало имперское правительство и его советники. Императорам династий Цинь и Хань требовались средства на содержание армии солдат и чиновников, и они взяли торговлю с хуннами в свои руки, вследствие чего хунны стали получать значительно меньше тканей и хлеба, чем им это бы-

(34/35)

ло нужно. [1] Хунны на это ответили войной и к 152 г. до н.э. добились открытия рынков меновой торговли. В 133 г. китайцы возобновили войну и, пользуясь численным перевесом, оттеснили хуннов на север Гобийской пустыни. Однако попытка покорить хуннов закончилась в 90 г. до н.э. полным разгромом китайской экспедиционной армии. [2]

 

Новое наступление Китая на Хунну, начавшееся в 72 г. до н.э., проводилось путём дипломатии: китайцы сумели внести раскол в кочевые племена и поднять против Хунну их соседей: джунгарских усуней, саянских динлинов и хинганских ухуаней. Межродовая война, вспыхнувшая среди самих хуннов в 58 г. до н.э., облегчила победу Китая. Один из претендентов на престол вступил в союз с Китаем, а прочие погибли. Хунны в 52 г. до н.э. признали верховную власть Китая.

 

До тех пор пока китайская власть в степи была номинальной, мир сохранялся, но как только узурпатор Ван Ман в 9 г. н.э. попытался вмешаться во внутренние дела хуннов, они восстали и, сковав правительственные войска на границе, поддержали восстание «краснобровых» — китайских крестьян, жестоко угнетавшихся Ван Маном. Династия Младшая Хань, пришедшая к власти в 25 г., опять оказалась перед «хуннской проблемой». Только распадение державы Хунну на Северное и Южное, а также союз с сяньбийскими (древнемонгольскими) племенами, обитавшими в Маньчжурии и Восточном Забайкалье до III в. н.э., позволили китайцам создать коалицию, разгромившую Северное Хунну в 93 г. Но степь опять-таки не досталась китайцам. Вождь сяньбийцев, Таншихай, одержал ряд побед над китайскими войсками и даже перенёс военные действия на южную сторону китайской стены. Все китайские завоевания к 177 г. были потеряны.

 

Естественно, что за истекшее время китайская политическая мысль была прикована к «хуннскому вопросу». Решений проблемы было предложено два! Историки Сыма Цянь и Бань Гу были противниками расширения агрессии в северном направлении. Сыма Цянь считал покорение страны, имеющей совершенно иной климат и

(35/36)

рельеф, нежели юг, в котором привыкли жить китайцы, неосуществимым; Бань Гу находил включение в состав империи народа, чуждого по культуре, вредным, а ассимиляцию кочевников ненужной для обеих сторон. [3] Но с мнением учёных императорское правительство не посчиталось, и они были арестованы; Сыма Цяня изуродовали, но освободили, а Бань Гу умер в тюрьме.

 

Возобладала вторая концепция, последовательно проводившаяся императорами династии Хань, начиная с У-ди (140-87 до н.э.). Это было стремление создать мировую империю путём завоевания соседних народов и насаждения в их среде китайской культуры в её конфуцианском варианте. Во исполнение этой программы были покорены Чаосянь (Северная Корея), Юе — северное и южное (в Гуандуне и Индокитае) — и кочевые тибетские племена около озера Кукунор. Однако война на севере не только оказалась неудачной, но и повлекла за собой полное экономическое истощение Китая. Великолепно экипированные армии, укомплектованные отборными воинами, руководимые часто очень способными полководцами, либо терпели поражения, либо не могли закрепить с трудом достигнутый успех. Ханьский Китай во II в. н.э. вступил в полосу жесточайшего социально-экономического и политического кризиса и не мог успешно бороться с кочевниками.

 

Расходы на войну усиливали налоговый гнёт на крестьян, которые, наконец, ответили восстанием «жёлтых повязок», подорвавшим силу династии Хань (184 г.). Разложившиеся ханьские войска не могли справиться с повстанцами. Инициативу взяли на себя аристократы, члены «сильных домов». Победив крестьян, они разделились и, встав во главе отдельных армий, вступили в борьбу друг с другом и большей частью погибли в междоусобной войне. Трое уцелевших основали три царства, на севере, юго-востоке, и юго-западе, на полвека разорвав Китай (220-280).

 

Так пала империя Хань, одна из четырёх мировых империй (наряду с Римом, Парфией и Кушанской империей) древности.

 

Для Китая это была настоящая катастрофа. Достаточно сказать, что его население с 221 по 280 г. уменьши-

(36/37)

лось с 50 млн. налогоплательщиков до 7,5 млн. [4] Города лежали в развалинах. При государственном перевороте Сыма Яня к власти пришли вместо землевладельцев и ученых-конфуцианцев безграмотные, морально разложившиеся солдаты, ещё меньше понимавшие задачи своей страны. [5] Застенные земли перешли снова в руки кочевников, а кровавые распри между дворцовыми кликами поставили Китай на грань новой катастрофы.

 

Но, может быть, не Китай, а именно хунны были причиной жестокой войны, способствовавшей гибели империи Хань? Весьма распространено предвзятое мнение, что хунны были дикими разбойниками, обижавшими своих тихих, трудолюбивых соседей. Это представление зиждется на том, что в Европе хунны возглавили многочисленные племена угров, аланов, антов и германцев и положили начало «Великому переселению народов», во время которого пала Западная Римская империя. Впрочем, и здесь римляне отнюдь не были овечками, страдавшими от злодеев гуннов и других варваров. Варварам было за что мстить Риму.

 

Обстановка в Азии была несколько иной. Прежде всего отметим, что хунны стремились не к территориальным захватам, а к организации обменной торговли на паритетных началах. В 200 г. до н.э. они, окружив у деревни Байдын (в Шэньси) отряд, сопровождавший китайского императора, выпустили последнего, заключив с ним договор «мира и родства» без каких-либо территориальных уступок. Хунны основывались на том, что, захватив китайские земли, они не смогли бы на них жить. [6] Так же равнодушно восприняли они отложение усуней, переселившихся в Семиречье и Западный Тянь-шань. [7] Но свои земли они защищали отчаянно и, потеряв Иньшань, «плакали, проезжая мимо него». [8] Их войны с Китаем были не наступательными, а оборонительными.

 

Кроме того, хунны сумели создать в степи условия жизни значительно более лёгкие, нежели те, которые имели место в древнем Китае. В докладе чиновника Хоу

(37/38)

Ина (I в. до н.э.) указано, что пограничные жители, угнетаемые китайскими чиновниками, невольники, преступники и семьи политических эмигрантов только и мечтают бежать в степи, говоря, что «у хуннов весело жить». [9] Такого разноплеменного населения в державе хуннов скопилось так много, что они образовали самостоятельную этническую единицу, которую китайские историки считали племенем «цзылу». [10] Ассимиляции с коренным хуннским населением произойти не могло, так как пришельцы не входили в хуннскую родоплеменную систему, но они жили в мире и дружбе, помогая друг другу в хозяйственной деятельности и обороне своей страны.

 

Неправильно думать, что в кочевом обществе невозможен технический прогресс. Кочевники вообще, а хунны и тюрки в частности изобрели такие предметы, которые ныне вошли в обиход всего человечества как нечто неотъемлемое от человека. Такой вид одежды, как штаны, без которых современному европейцу невозможно представить себе мужской пол, изобретены кочевниками ещё в глубокой древности. Стремя впервые появилось в Центральной Азии между 200 и 400 гг. [11] Первая кочевая повозка на деревянных обрубках сменилась сначала коляской на высоких колёсах, [12] а потом вьюком, что позволило кочевникам форсировать горные, поросшие лесом хребты. [13] Кочевниками были изобретены изогнутая сабля, вытеснившая тяжёлый прямой меч, и усовершенствованный длинный составной лук, метавший стрелы на расстояние до 700 м. Наконец, круглая юрта в те времена считалась наиболее совершенным видом жилища.

 

Не только в материальной культуре, но также и в духовной кочевники не отставали от осёдлых соседей, хотя литература их была устной. Конечно, было бы нелепо искать у хуннов научные теории: их даже греки заимствовали у древних египтян и вавилонян. Кочевники созда-

(38/39)

ли два жанра сказаний: богатырскую сказку и демонологическую новеллу. И то и другое было ближе к мифологии, нежели к литературе в нашем смысле слова, но они этим способом воспринимали действительность и выражали свои чувства. Иными словами: мифология несла у них те же функции, что у нас — литература.

 

Подобным образом, т.е. непохоже на нас, кочевники воспринимали и историю. Она представлялась им в виде развёрнутой генеалогии рода; эталоном было не событие или институт, а мёртвый предок. Для европейцев такой счёт поколений кажется бессмысленным, но ведь он тоже отражает течение времени, как и любая принятая в науке система отсчёта. Просто он приспособлен к другим целям и потребностям, которые вполне удовлетворяет. При этом надо помнить, что данные о фольклоре и истории древних кочевников получены нами за счёт этнографических аналогий, фрагментарных сведений и т.п. и, следовательно, очень приблизительны. Зато произведения изобразительного искусства дошли до нас в оригиналах и дают несравненно более полное представление о том, что было в древних степях на самом деле. Раскопками П.К. Козлова, С.В. Киселёва и С.И. Руденко вскрыты великолепные памятники искусства, так называемый «звериный стиль», позволившие констатировать культурную близость хуннов с народами Сибири и Средней Азии. [14] В курганах часто встречаются и китайские вещи: шёлковые ткани, бронзовые навершия и лаковые чашечки. Это были предметы повседневного обихода, попадавшие к хуннам как добыча или дань, а также выделывавшиеся китайцами, перебежавшими к хуннам (цзылу). Однако такие вещи отнюдь не определяют направления развития культуры. [15]

 

Мы так подробно остановились на этой теме, чтобы отвергнуть обывательское мнение о пресловутой неполноценности кочевых народов Центральной Азии, якобы являвшейся китайской периферией. [16] На самом деле эти народы развивались самостоятельно и интенсивно и только китайская агрессия I в. оборвала их существо-

(39/40)

вание, что было, как мы уже видели, одинаково трагично для Хунну и для Китая. Но историческое возмездие не заставило себя ждать.

 

В 304 г. старейшины южных хуннов, попавшие в подданство к Китаю, приняли решение оружием вернуть утраченные права. Пользуясь беспорядочным управлением династии Цзинь, они быстро овладели обеими китайскими столицами — Лояном и Чанъанью — и всем Северным Китаем. Вслед за хуннами в Китай проникли тибетцы, сяньбийцы — муюны и табгачи (тоба). [17] После кровавой борьбы между собою и с китайцами, оттеснёнными в бассейн Янцзы, тоба одержали верх и основали могущественную империю, официально принявшую китайское название — Вэй. Это государство в глазах кочевого населения степей было китайским, а в глазах китайцев — варварским. По существу же оно открыло особый ряд пограничных образований, которые нельзя относить ни к той, ни к другой культуре, хотя все они [18] состояли из сочетания китайских и кочевнических элементов. Но это была уже не родо-племенная держава, а феодальная империя с условным землевладением, закрепощением свободного населения и раздачей областей за службу.

 

С 495 г. в государстве Вэй китайский язык заменил тобаский в управлении, а сяньбийская одежда и причёска были официально запрещены. Однако все эти меры не примирили покорённое силой оружия китайское население с чужеземной властью. Будучи слишком слабыми для организации восстания, китайцы проникли в администрацию и войско. Постепенно фактическая власть сосредоточилась в руках воевод китайского происхождения, и в 550 г. они упразднили династию Вэй, члены которой, включая грудных детей, были изрублены на мелкие кусочки и брошены в Жёлтую реку. Китай опять стал китайским, но потомки табгачей, уже забывшие родной язык, продолжали жить вдоль китайской стены, на границе со степью.

(40/41)

 

А в степи в это время возникла новая держава, значительно более могущественная, чем Хунну. Великий тюркский каганат за короткое время, с 550 по 569 г., объединил степи от Жёлтого моря до Чёрного и присоединил к ним Среднюю Азию, впрочем, с согласия населявших её согдийцев. Согдийцы богатели за счёт караванной торговли шёлком, который они переправляли из Китая в Европу. Как только тюркские ханы прекратили внутренние войны и грабежи в степи, согдийцы стали их искренними друзьями и помощниками.

 

Но совершенно иначе отнеслись к образованию тюркского каганата в Китае, где в 581 г. власть досталась клике шэньсийских магнатов-землевладельцев, вождём которых был Ян Цзянь, основатель династии Суй. Программой этой династии стало восстановление былой мощи империи Хань, а следовательно, и война с тюрками. Словом, повторилась коллизия I в., с той лишь разницей, что вместо межплеменных усобиц китайские лазутчики (Чжан-сунь Шэн, Фэй Гю) разжигали распри между удельными князьями тюркского правящего рода.

 

Следующие три века были наполнены событиями, главным содержанием которых являлась борьба свободолюбивых кочевников против китайской агрессии. Тюрки общались с многими народами, но ни Византия, ни Иран, ни тем более сибирские угры не пытались подчинить их себе, ограничиваясь установлением дипломатических связей и охраной собственных границ. В свою очередь тюрки, вступая в вооружённые столкновения с персами или греками, преследовали экономические и политические цели, связанные с караванной торговлей. Эти столкновения были исторически неизбежны, потому что, объединив Великую степь, тюрки приняли на себя политические задачи народов, вошедших в Великий каганат. [19]

 

Совершенно иначе сложились отношения тюрок и Китая, где антитюркские настроения стали с VI в. доминирующей внешнеполитической тенденцией. Основной задачей китайских феодалов и чиновников стало установление власти над Азией, что некогда было целью династии Хань. Они не искали компромиссных решений и не хотели их. Даже крах династии Суй и бедствия, пере-

(41/42)

несённые их страной и народом, [20] не заставили китайских феодалов отказаться от этой безумной затеи. Побеждённые в гражданской войне собственными пограничными войсками, потомками табгачей, установившими приемлемый на первых порах и для тюрок и для китайского народа режим династии Тан, они путем интриг и заговоров повернули политику в привычное русло, чем вызвали восстания Кутлуга Эльтерес-хана [21] и Ань Лушаня, [22] снова залившие кровью Китай. В последующем веке (764-861 гг.) китайцы тщетно пытались удержать ключевые позиции в Великой степи и снова добиться гегемонии. Уйгуры отстояли независимость своей родины, а тибетцы, взяв китайские крепости в Шэньси, уничтожили самую возможность реванша. И хотя ни уйгурское ханство, ни тибетская монархия не пережили династии Тан, китайская агрессия была остановлена.

 

В этой жестокой борьбе — объяснение мнимой застойности народов Срединной Азии. Они не уступали европейцам ни в талантах, ни в мужестве, ни в уме, но силы, которые другие народы употребляли на развитие культуры, тюрки и уйгуры тратили на защиту своей независимости от многочисленного, хитрого и жестокого врага. За 300 лет они не имели ни минуты покоя, но вышли из войны победителями, отстояв родную землю для своих потомков.

 

Не менее примечательно общее для всех народов Центральной Азии неприятие китайской культуры. Тюрки

(42/43)

имели свою собственную идеологическую систему, которую они отчётливо противопоставляли китайской. После падения Второго каганата в Азии наступила эпоха смены веры. Тогда уйгуры приняли манихейство, карлуки — ислам, басмалы и онгуты — несторианство, тибетцы — буддизм в его индийской форме, а китайская идеология не перешагнула через Великую стену.

 

Степное византийство.   ^

 

Когда мы произносим слово «Византия» без каких бы то ни было пояснений и добавлений, то содержание понятия бывает различным. Может оказаться, что Византия — это Восточная Римская империя, реликт былого величия, на протяжении тысячи лет катившийся к упадку. Так понимали термин «Византия» и Гиббон и Лебо, называвший это государство Bas-Empire, a также Владимир Соловьёв. Может быть, под этим термином подразумевается греческое царство, возникшее как антитеза выродившейся античности, имевшее свои собственные ритмы развития, свои светлые и теневые стороны. Такой видели Византию Успенский, Кулаковский и Шарль Диль.

 

А может быть, Византия просто огромный город, средоточие торговли и образованности, воздвигшийся на берегах голубого моря и окружённый выжженными горами, где полудикое население веками пасло коз и снимало оливки и виноград. Это тоже закономерное понимание термина, но мы в нашей работе хотим использовать его четвёртое значение: Византия — культура, неповторимая и многообразная, выплеснувшаяся далеко за государственные границы константинопольской империи. Брызги её золотого сияния застывали на зелёных равнинах Ирландии (Иоанн Скотт Эригена), в дремучих лесах Заволжья (Нил Сорский и нестяжатели), в тропических нагорьях вокруг озера Цана (Аксум) и в Великой Евразийской степи, о которой и пойдёт речь.

 

В таком понимании термина «Византия» не только город Константинополь и подвластная ему страна, и даже не только халкедонское исповедание, но целостность, включающая в себя равно православных и еретиков: монофизитов и несториан, христиан и гностиков (маркионитов и манихеев, о которых тоже будет упомянуто). То, что перечисленные течения мысли боролись между собою, не противоречит предложенному значению термина,

(43/44)

ибо идейная, да и политическая борьба — тоже вид связи, форма развития.

 

Христианская религиозная мысль с самого момента своего возникновения растеклась на множество струй, из которых большая часть высохла, а некоторые превратились в мощные потоки. Небольшая группа иудео-христиан, т.е. евреев, признавших пришествие Мессии, исчезла без следа. Зато проповедь апостола Павла, обращённая к просвещённым язычникам, обрела многих неофитов. Эллинов особенно поразила идея, дотоле им чуждая, о существовании стихии зла, и они начали трактовать её по-разному: наиболее образованные и умеющие мыслить последовательно возложили ответственность за все несправедливости и несчастья мира на особу, его сотворившую, и с раздражением назвали её «демиургом», т.е. ремесленником. Они считали, что демиург — не очень крупный демон, сотворивший мир и человека (Адама) для того, чтобы Адам жил в неведении и был для него, демиурга, игрушкой. Но мудрый змей просветил Адама и помог ему добиться свободы, за что демиург мучит потомков Адама и Евы.

 

Это течение мысли положило начало гностицизму, религиозно-философской концепции, рассчитанной на людей мудрых и образованных (гносис — знание). Можно опустить описание трёх главных направлений гностицизма: египетского, сирийского и маркионитского (от имени христианского гностика Маркиона) — и остановиться только на изящной концепции персидского мыслителя Мани (III в. н.э.), объединившего идеи христианские, зороастрийские и даже индийские. Мани учил, что существует «беснующийся мрак» — пространство вечной тьмы, имеющей сгустки ещё более тёмные, чем вмещающая их среда. Эти скопления мрака движутся беспорядочно, как молекулы в броуновском движении, но однажды они случайно приблизились к краю своего пространства, к границе «вечного Света» и попытались проникнуть туда, чтобы омрачить «царство Света». Против них вышел сражаться носитель светлого начала, которого Мани называет «Первочеловек» и придаёт ему качества Ормузда. Силы мрака победили, растерзали «Первочеловека» и облекли тьмой частицы Света, которые теперь томятся в плену. На выручку этим частицам, т.е. душам, приходил Христос, а вслед за ним он, Мани, воплощение

(44/45)

Святого Духа, Параклета-Утешителя. Цель их прихода — освобождение душ от материи — кристаллизованной тьмы; отсюда вытекает, что всё материальное, всё, что привязывает человека к миру и жизни, — греховно.

 

С этой концепцией боролись христиане, утверждавшие, что создатель мира благ, а мир, созданный им, прекрасен. В противовес гностицизму возникли монистические системы: неоплатонизм, утверждавший, что материя — ничто (мэон), а мир — это истечение из божественной Плеромы — полноты всего сущего, и христианский монизм в учении Оригена, проповедовавшего, что после светопреставления и Страшного суда по милосердию божьему дьявол будет прощён.

 

Православная мысль к IV в., усвоив отдельные элементы всех перечисленных концепций, выкристаллизовалась в особую философему. Но тогда начались новые затруднения, уже чисто богословского, а не философского характера, отразившиеся в жестокой борьбе на вселенских соборах.

 

Появились четыре направления христианской мысли: арианское — распространившееся среди германских племён, несторианское — наиболее важное для нашей темы, монофизитское — возникшее как антитеза несторианству, и халкедонитское (от места, где происходил IV собор) — ставшее господствующим исповеданием Византийской империи.

 

Вулканом вольномыслия в первые века нашей эры был Передний Восток. В начале IV в. александриец пресвитер Арий выступил с проповедью, что Христос-Логос меньше своего отца, ибо он сын и, значит, рождён. Архиепископ Александр и его диакон Афанасий возражали Арию, указывая, что слово «рождён» к божественной сущности неприменимо, и обвинили его в ереси Павла Самосатского, учившего, что Христос был человек, осенённый божественной мудростью. Спор быстро перерос в гражданскую войну, причём одни императоры поддерживали ариан, а другие — православных. Одновременно проповедовали свои учения гностики, неоплатоники, митраисты, и все боролись против всех.

 

Не следует думать, что представители этих учений были неискренни в своих привязанностях к исповеданиям веры. В те времена потребность в логически-последова-

(45/46)

тельном мировоззрении была очень острой. [23] Конечно, не случайно, что наиболее рационалистические и буквалистские толкования догмы религии были связаны с антиохийской школой, философские — с александрийской, а эмоционально-эстетические — с константинопольской, где эллинский элемент среди населения был преобладающим. Но нам нет необходимости далее останавливаться на перипетиях религиозной борьбы в Римской империи, а можно сосредоточить внимание на проникновении этой бурлящей, раскалённой мысли на Дальний Восток и в бескрайние пространства Великой степи. [24]

 

После того как в 227 г. в Гундишапуре, резиденции персидского шаха, принял мученический венец мыслитель и писатель Мани, объявивший себя наследником Христа и Параклетом, замученный мобедами, зороастрийским духовенством, его последователи вынуждены были бежать из Персии, но на западе манихейство подвергалось постоянному гонению и ушло в подполье. [25] На востоке манихеи нашли приют в Трансоксании и в оазисах вдоль великого караванного пути. [26]

 

В 431 г. на вселенском соборе в Ефесе был предан анафеме константинопольский патриарх Несторий, неосторожно заявивший, что «у Бога нет матери». Его победители немедленно вступили в борьбу между собою, но как монофизиты, так и православные халкедониты были единодушно нетерпимы к несторианству. Особенно обострилась вражда после 434 г., когда на соборе в Бит-Запате несторианство было признано господствующим исповеданием персидских христиан, в том числе и прихожан Мервской митрополии. Поддержка персидского шаха для византийских несториан оказалась роковой. В 489 г. император Зенон подтвердил осуждение несториан и закрыл эдесскую школу, где несториане преподавали своё учение. Школа переехала в Персию, в Ни-

(46/47)

зиб, а в 499 г. в Ктезифоне возникла несторианская патриархия, расцветшая в VI в. [27]

 

Из Персии несториане широко распространились по Восточной Азии. В VI в. христиане проповедовали свою веру среди кочевых тюрок не без успеха. Тюрки, захваченные в плен византийцами в битве при Балярате в 591 г., имели на лбах татуировку в виде креста и объяснили, что это сделано по совету христиан, живших в их среде, чтобы избежать моровой язвы. [28] Этот факт отнюдь не говорит о распространении христианства среди кочевых тюрок VI в., но позволяет констатировать нахождение христиан в степи.

 

В 635 г. несторианство проникло в Китай и было встречено правительством весьма благожелательно. [29] Первые императоры династии Тан, Тай-цзун и Гао-цзун, покровительствовали христианам и позволяли им строить церкви. Во время узурпации престола императрицей У Цзэтянь, связанной с буддистами, на христиан началось гонение, но узурпаторша была быстро лишена власти сторонниками династии Тан. В 714 г. в империи Тан император Сюань-цзун указом запретил буддизм, а в 745 г. разрешил проповедь христианства. [30] С этого времени несторианство начало распространяться в Джунгарии, находившейся под контролем империи Тан, и обретать неофитов среди кочевников, главным образом басмалов, но довольно долго его успехи были незначительны.

 

Распространяющееся несторианство встречало сопротивление не со стороны местных религий, пришедших в упадок после падения Тюркского каганата, а от подобных ему прозелитических религий: буддизма, ислама, манихейства и бона. Первые две религии долгое время не находили последователей в степи. Тоньюкук воспрепятствовал пропаганде буддизма на том основании, что «Учение Будды делает людей слабыми и человеколюбивыми», [31] а тюргешский хан Сулу ответил послу халифа Хишама (724-743) так: «Среди моих воинов нет ни

(47/48)

цирюльников, ни кузнецов, ни портных; если они сделаются мусульманами и будут следовать предписаниям ислама, то откуда же они добудут себе средства к жизни». [32] Ислам представлялся кочевникам исключительно городской религией, и они относились к нему так же, как и бедуины Аравии век назад. Зато манихеи, изгнанные в 732 г. из китайских владений императором Сюань-цзуном, [33] нашли сторонников среди уйгуров и поддержали хана Моянчура в тяжёлой внутренней войне. [34]

 

Поскольку христиане оказались противниками уйгурского хана, то после победы он склонился на сторону манихеев, которые его поддержали. Вскоре Уйгурия быстро превратилась в теократическую державу, где правила манихейская община. [35] Хану оставили только военные дела.

 

Манихеи, оказавшись у власти, проявили такую религиозную нетерпимость, [36] что рассорились со всеми соседями: тибетскими буддистами и последователями религии бон, сибирскими шаманистами, мусульманами, китайцами и, уж конечно, несторианами. Здесь мы не будем прослеживать политическую историю Уйгурии, отметим лишь, что, когда эта страна была сокрушена в 840-847 гг. кыргызами, вместе с ней погибла и манихейская община. [37] Опустевшие после ухода уйгуров на юг степи постепенно заселились монголоязычными племенами. Культурная традиция на время оборвалась, но как только восстановился кое-какой порядок, несторианство буквально затопило Центральную Азию.

 

Зато в Китае, где несторианство было терпимо с 635 г., [38] в 845 г. специальным указом Танского прави-

(48/49)

тельства оно было объявлено вне закона вместе с буддизмом и манихейством. Это событие совпало с разгромом Уйгурии, в которой до сих пор Китай нуждался как в союзнике и которая охраняла интересы и жизнь кочевников, обитавших в пределах Срединной империи. [39] Последовавшим за указом гонениям христиане оказали куда более сильное сопротивление, чем буддисты и манихеи. Но позиции христианства в Китае были сильно подорваны. В 987 г. христианский монах, вернувшийся в Константинополь с Дальнего Востока, рассказал, что «христиане в Китае исчезли и уничтожены по разным причинам и что только он один убежал». [40] Можно быть уверенным, что здесь имеется некоторое преувеличение и что осколки несторианства оставались на северной границе Китая вплоть до начала XI в., когда развернулась интересующая нас вторая волна христианской экспансии на Дальнем Востоке.

 

Буддизм выдержал натиск куда более успешно, чем христианство. И даже манихейство не было полностью подавлено, хотя для того, чтобы удержаться, оно прибегло к обману. Манихеи начали притворяться буддистами. Сначала это была сознательная мимикрия: нельзя же было, в самом деле, каждому неофиту объяснять, что он вступает в запрещённую правительством общину, которая маскируется под буддийскую, будучи в действительности манихейской! Такими разъяснениями можно было только оттолкнуть неофитов, да ещё и нарваться на предателей. Поэтому, выдавая себя за буддистов и соблюдая соответствующий декорум, китайские манихеи постепенно слились с буддистами, и даже такие учёные, как Бируни, перестали различать их. [41] Особенно интенсивным было это смешение в тех областях, где позже возникло Тангутское царство: манихейские божества светил в буддийском облике обнаружены на иконах Хара-Хото. [42]

 

Итак, в аспекте борьбы мировоззрений влияние ки-

(49/50)

тайской и мусульманской культур в степи было ограничено и остановлено византийской культурой, понимаемой в самом широком смысле. И самое любопытное в этом явлении было то, что успех «степного византийства», т.е. проникновение христианства и манихейства в степь, нельзя подвести под рубрику «культурных влияний». Всякое влияние предполагает какую-нибудь форму принуждения, хотя бы моральную, интеллектуальную, эмоциональную. А кочевники были всегда очень чувствительны к любым формам принуждения и умели весьма успешно отбиваться от них. Но Византийская империя, находясь далеко от степей Центральной Азии, не давила и не могла давить на кочевников. К тому же проповедь христианства среди кочевников вели те, кого в самой Византии считали еретиками. Поэтому распространение христианства в степи было не «культурным влиянием», а пересадкой идейных ценностей.

 

Универсализм христианства, в котором «несть ни варвар, ни скиф, ни эллин, ни иудей», привился в кочевом мире, потому что он не третировал кочевников как неполноценных людей и не вёл к подчинению чужому хану, будь то «Сын Неба» или «Наместник пророка». Напротив же, победа «китайского гуманизма», [43] т.е. стремление избавиться от чужеродных элементов в своей культуре, свелась к расправе над беззащитными подданными и потому не перехлестнула китайскую стену.

 

К 1000 г. несторианство в Китае исчезло. [44] Сунское правительство объявило войну религии как таковой и победило. Но кого? Кучку монахов и немногих пограничных метисов, искавших утешения и покоя! Уцелевшие китайские несториане бежали в степь, и с этого момента несторианство стало антикитайской силой, во много раз более мощной, чем до гонений.

 

А теперь поставим острый вопрос: так ли уж нам надо разбираться в судьбах вероисповеданий и мнений? Какое это имеет значение для судеб гибнувшего Китая, поднимавшейся Западной Маньчжурии, покинутой народом Уйгурии, наполнявшегося людьми Тангутского царства? Что нам даст изучение религиозных движений вместо разбора социально-экономических отношений, о ко-

(50/51)

торых в этой работе говорится только мимоходом? Даст много, ибо идеологические системы не что иное, как индикатор глубинных процессов — экономических, социальных и этногенетических. Фантастические мифологемы— пена на воде, но по пене мы определяем глубину реки и скорость течения. Конечно, это окольный путь. А что делать, если прямой непроходим из-за отсутствия сведений? Период X-XI вв. недаром называется «тёмным»: он весь прошёл под знаком молчания летописцев. До этого мы ставили вопрос о преодолении лжи источников, что, конечно, очень нелегко сделать. Но как разорвать пелену безмолвия? Как найти опорные точки для исследования при полном отсутствии прямой информации? Вот задача, непосильная для индуктивного метода.

 

И тут приходит очередь дедукции. Если собрать крупицы информации и расположить их в пространстве и во времени, т.е. на исторической карте и синхронистической таблице, то контуры «белых пятен» сузятся и появится возможность их приблизительного заполнения. Но именно для этой цели необходимо наблюдение за индикатором, т.е. за колебанием успехов религиозной проповеди враждебных систем мысли и мироощущения.

 

Затем поставим вторую, вспомогательную, проблему: кто виноват в заговоре молчания — сама историческая действительность, не породившая событий, достойных описания, или летописцы, пренебрёгшие своими обязанностями? Ответ на это был дан китайскими историками ещё в 874 г. «В сие время Китай начал колебаться от безначалия (имеются в виду смуты, повлёкшие за собой падение династии Тан. — Л.Г.) и мало имел времени заниматься внешними сношениями с смежными народами (намёк на то, что географическая наука, находившаяся в эпоху Тан в расцвете, благодаря активной поддержке правительства, претендовавшего на гегемонию в Азии, пала, как только эти претензии оказались неосуществлёнными. — Л.Г.), почему и сведенья китайцев о восстановлении Дома Хойху (Уйгурии) кратки и прерывисты». [45] Впрочем, и после восстановления в Китае порядка и централизации — 960 г. — сведения о кочевниках столь же скудны, вплоть до эпохи Чингисхана.

(51/52)

Выбранный нами окольный путь даёт возможность отчасти заполнить купюру в истории. И вот каким способом!

 

В это чуть ли не самое жестокое для классового общества Китая столетие (860-960) нередки были случаи, когда социальное положение каждого отдельного человека менялось иногда по нескольку раз в течение его жизни. Разжалованный полководец становился нищим батраком, удачливый разбойник становился князем, слуга за своевременный донос превращался в крупного феодала, а при смене власти делался крестьянином.

 

С другой стороны, каждый отдельный человек, будучи одиноким, чувствовал себя беззащитным. Поскольку в эту эпоху уже не играла роли принадлежность ни к семье или определённому кругу, ни даже к политической группировке, потому что предательство стало заурядным явлением, постольку каждый человек вынужден был искать людей, близких себе хотя бы по духу. Входя в ту или иную религиозную общину, он попадал в среду людей, которым мог доверять, потому что общину он выбирал согласно своим вкусам и наклонностям. Часто такие общины совпадали с определёнными территориально-политическими образованиями. Например, буддистов тянуло в Тангут или в Кидань, а христиан — к уйгурам или шато. С течением времени инкорпорация изменила состав этнической группы до неузнаваемости. Потому-то, когда мы сравниваем этнографическую карту Азии IX в. с картой XIII в., то первое, что бросается в глаза, — это их несходство. Конечно, за истекшие 300 лет имели место и переселения племён, но это касалось только северных окраин Великой степи, а этническая трансформация её массива произошла за счёт исторической судьбы, т.е. закономерного изменения, механизм которого в общих чертах обрисован нами.

 

Но этот же самый механизм порождал религиозную нетерпимость. Она стимулировалась не догматами сложных и разработанных теодицей, а простой неприязнью к другой группе людей, личными отношениями и затем распространялась на всю систему религиозных воззрений. Особенно активно в этом отношении действовали китайские националисты, поборники конфуцианства и враги любого мистицизма, в том числе и своего — даосского. Посмотрим, чего они добились.

 


 

[1] Л.Н. Гумилёв, Хунну, стр. 88-89.

[2] Там же, стр. 139-142.

[3] Там же, стр. 4.

[4] Н.Я. Бичурин, Собрание сведений по исторической географии..., стр. 658.

[5] Л.Н. Гумилёв, Троецарствие в Китае.

[6] Н.Я. Бичурин, Собрание сведений о народах..., т. I, стр. 51.

[7] Л.Н. Гумилёв, Хунну, стр. 86.

[8] Н.Я. Бичурин, Собрание сведений о народах..., т. I, стр. 95.

[9] Там же, стр. 94.

[10] Е. Chavannes, Les pays d’Occident..., стр. 522-526.

[11] K.A. Wittfogel and Fêng Hsia-shèng, History..., стр. 505.

[12] С.В. Киселёв, Древняя история южной Сибири, стр. 161; С.И. Руденко, Культура населения Горного Алтая в скифское время, стр. 229, 232-234, рис. 143, 144, 145, 146.

[13] Г.Е. Грумм-Гpжимайло, Исторический атлас Монголии.

[14] С.И. Руденко, Культура хуннов и Ноинулинские курганы.

[15] С.И. Руденко и Л.Н. Гумилёв, Археологические исследования П.К. Козлова..., стр. 241-243.

[16] См.: «Вестник древней истории», 1962, №3, стр. 202-210; ср.: «Народы Азии и Африки», 1962, №3, стр. 196-[199, 199]-201.

[17] См.: Н.Я. Бичурин, Собрание сведений по исторической географии..., стр. 658-662; Шан Юэ, Очерки истории Китая, стр. 142-143; R. Grousset, L’Empire des steppes, стр. 95-103.

[18] К их числу мы причисляем империи Тан и Ляо (киданей), потерявших связь со степью, но не Юань и Цин, опиравшихся на родные земли вплоть до падения.

[19] М.И. Артамонов, История хазар, стр. 133 и сл.

[20] Шан Юэ, Очерки истории Китая, стр. 188-197.

[21] Необходимо учитывать, что все завоевания империи Таи на западе и на востоке были совершены кочевниками, называвшими фактического основателя этой династии. — «Табгачский (т.е. Тобасский) хан» (см.: Л.Н. Гумилёв, Древние тюрки, стр. 221), так как он происходил из тюркского рода (Н.Я. Бичурин, Собрание сведений о народах..., т. I, стр. 355). Но его преемник Гао-цзун (650-683) очень скоро утратил то, чего с таким трудом добился его отец, вернувшись к политике традиционного китайского высокомерия. Последствием этого было создание Второго тюркского каганата (679-745) и потеря Китаем гегемонии в Восточной Азии, оказавшейся эфемерной (Г.Е. Грумм-Гржимайло, Западная Монголия..., т. II, стр. 218).

[22] Ань Лушань, сын согдийца и тюркской княжны, сделал карьеру в танской армии от солдата до генерала. В 756 г. он возглавил мятеж трех корпусов, укомплектованных кочевниками, составлявшими ударную часть армии. После подавления движения в 763 г. Китай оказался не в состоянии продолжать завоевательную полигику и перешел к обороне.

[23] «И ариане и православные обвиняли друг друга в нелогичности; характерным для их спора было обращение к разуму» («История Византии», I, стр. 169).

[24] Христианство проповедовалось в Средней Азии еще до арианских споров, так как первое упоминание епископии города Мерва датируется 334 г. (R. Grousset, Histoire de l’Extrême-orient, vol. I, стр. 353). С 420 г. она стала митрополией.

[25] F. Сumont, La propagation...

[26] В.В. Бартольд, О христианстве в Туркестане..., стр. 6, 18.

[27] Н. Пигулевская, Map Аба I.

[28] Феофилакт Симокатта, История, стр. 130-131.

[29] Р. Pelliot, Chretiens...

[30] См., например: Р. Xенниг, Неведомые земли, стр. 105; P.Y. Sаеki, The nestorian documents..., стр. 457.

[31] Н.Я. Бичурин, Собрание сведений о народах..., т. I, стр. 274.

[32] В.В. Бартольд, О христианстве в Туркестане..., стр. 9.

[33] R. Grousset, Histoire de l’Extrême-Orient, vol. I, стр. 352.

[34] Л.H. Гyмилёв, Древние тюрки, стр. 382.

[35] E.Chavannes et P. Pelliot, Un traité manichéen..., vol. I.

[36] Например, они называли Будду бесом (см.: Е. Chavannes et P. Pelliot, Un traité manichéen..., стр. 193) и изображали в кумирнях демона, которому Будда моет ноги (В.П. Васильев, Китайские надписи в орхонских памятниках, т. III, стр. 23).

[37] Л.Н. Гумилёв, Древние тюрки, стр. 428-431. Так, ибн Бахр сообщает, что в середине IX в. в столице уйгуров живут тюрки «зороастрийцы и зиндики», а в X в. манихейский храм в Уйгурии рассматривался как исключительное явление (А.Ю. Якубовский, Арабские и персидские источники об уйгурском Турфанском княжестве в IX-X вв., стр. 428, 435).

[38] P. Pelliot, Chrétiens..., стр. 624.

[39] J. Marquart, Guwaini’s Bericht..., стр. 480; E. Chavannes et P. Pelliot, Un traité manichéen..., стр. 284 и сл.

[40] A. Moule, Christians in China..., стр. 76; P. Pelliot, Chretiens..., стр. 626.

[41] K. Wittfogel and Fêng Hsia-shèng, History..., стр. 308.

[42] С.M. Кочетова, Божества светил в живописи Хара-хото, стр. 471-502.

[43] Н.И. Конpад, Запад и Восток, стр. 127.

[44] Р. Pеlliоt, Chrétiens..., стр. 626.

[45] Н.Я. Бичурин, Собрание сведений о народах..., т. I, стр. 338-339.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

наверх

главная страница / библиотека / обновления библиотеки / оглавление книги