[ дискуссия ]
В Государственном Эрмитаже
и Ленинградском отделении Института народов Азии АН СССР.
26 сентября 1961 г. под председательством проф. М.А. Гуковского состоялось научное заседание Библиотеки Государственного Эрмитажа, посвящённое обсуждению книги Л.Н. Гумилёва «Хунну» и рецензии на неё К.В. Васильева, опубликованной в ВДИ (1961, №2).
С подробным разбором рецензии выступил Л.Н. Гумилёв (Эрмитаж). Прежде всего, он возразил против утверждения К.В. Васильева, что книга не вносит ничего принципиально нового в историографию древней Центральной Азии. Новой, по мнению Л.Н. Гумилёва, является постановка вопроса об этнологии хуннов, о том, каким образом они создали мощную организацию, сопротивлявшуюся 300 лет могущественному Китаю (это — «родовая империя, основанная на подчинении окрестных кочевых племён»), о характере хунно-китайских войн, об оценке успехов китайцев (которые раньше сильно преувеличивались) и, наконец, о датировке разложения родового строя (I в. н.э., в отличие от А.Н. Бернштама — I в. до н.э.).
Замечания рецензента Л.Н. Гумилёв разделил на два типа: дельные поправки и несправедливые упрёки. Дельных поправок, по мнению Л.Н. Гумилёва, лишь одна: рецензент указал, что Хань Синь, сдавший хуннам в 201 г. до н.э. крепость Ман [Маи],— тёзка знаменитого Хань Синя. С остальными же замечаниями (их — 24) Л.Н. Гумилёв не согласился.
Обвинение, будто в книге смешаны хунну и сяньюнь, явно несправедливо: на стр. 14 прямо говорится, что их нельзя смешивать. Неверно также утверждение, что автор вступает в противоречие с Халоуном в определении границ Хуннского царства: в книге в полном соответствии с Халоуном сказано, что в III в. до н.э. хунны были зажаты между юэчжами с запада и дунху с востока (стр. 56). Однако сложиться и долго жить на столь маленькой и бедной территории хунны, насчитывавшие 60 тыс. всадников, не могли и должны были кочевать на широких просторах (так полагал и автор четырёхтомной истории Китая Кордье).
Рецензент отрицает тезис о европеоидности динлинов, ссылаясь на отсутствие данных в древнекитайских источниках, и подчёркивает, что Л.Н. Гумилёв следует устаревшей концепции Г. Грумм-Гржимайло. Между тем сам К.В. Васильев игнорирует исследование Г.Ф. Дебеца (1948 г.), а также статью Л.Н. Гумилёва «Динлинская проблема» («Известия ВГО», 1959, №1 [см. текст в сети]), где обосновывается этот тезис. Что же касается древних источников, то Ло Гуань-чжун (автор XIII в., восходивший к древним текстам) описывал в Сангочжи голубоглазых людей, высокого роста, с белыми волосами: это были сычуаньские фани.
Говоря о том, что автор выдаёт за исторический факт ряд спорных, нередко легендарных сведений, К.В. Васильев приводит в качестве примера идентификацию дунху и хоров, цзюешэ и кыпчаков. Однако дунху определил ещё в 1926 г. Грумм-Гржимайло, а цзюешэ с кыпчаками отождествил Бернштам.
Положение, что жуны в древности жили в западу за пределами Китая (в оазисе Хами), — не «литературная формула» Бичурина, а «деловая запись», заслуживающая доверия.
Л.Н. Гумилёв опроверг также положение рецензента, будто Чэнь Тан требовал уничтожить диктатуру шаньюя Чжичжи в Кангюе для защиты китайских владений.
Рецензент утверждает, что у хуннов существовала работорговля, ссылаясь на сообщения «Хоу Ханьшу»: 1) сюнну обратили в рабов людей из подвластного племени ухуань, не выплативших дани (I в. до н.э.); 2) южные сюнну купили у цянов более 10 тыс. пленных китайцев (II в. н.э.). На самом же деле в первом случае речь
(202/203)
идёт лишь о подавлении возмущения ухуаней, отказавшихся платить дань и перешедших на сторону Китая, а во втором случае рецензент не понял текста: не «купили», а «выкупили» китайцев, поскольку у них существовала кровная месть, а у хуннов и тибетцев её не было. Эта ошибка связана с тем, что К.В. Васильев некритически отнёсся к статье Ма Чан-шоу, который всех подданных рассматривал как рабов.
Рецензент упрекает автора в недостаточном знакомстве с литературой, в частности с работами японских учёных, занимавшихся экономическими проблемами истории хуннов. Но к этим работам следует отнестись критически. Например, у Эгами («Древняя культура Евразии») получается, что хуннское хозяйство неуклонно деградировало (сокращение числа голов домашнего скота на одного свободного: 19 — в пору расцвета, 9 — в 72 г. до н.э., 5 — в 68 г. до н.э., 2 — в 46 г. до н.э.). Однако Эгами оперирует данными, относящимися к годам, связанным с конкретными событиями, неблагоприятно отразившимися на хозяйстве хуннов (военное поражение в 72 г., голод — в 68 г., голод и эпидемии — в 46 г.), и не учитывает промежуточных периодов, когда хозяйство процветало. Кроме того, сами эти цифры тоже требуют критического отношения: в частности, 2 головы скота на человека — это немыслимая цифра, означающая верную смерть от голода в течение по крайней мере одного месяца.
Замечание К.В. Васильева, что автор называет лоуфань то жунами, то тангутами, Л.Н. Гумилёв охарактеризовал как досадное недоразумение: в списке этнонимов в конце книги ясно сказано, что тангуты — это смесь жунов и кянов.
Относительно утверждения рецензента о наличии осёдлого земледельческого хозяйства у племен Центральной Азии (южной окраины Гоби) во II тыс. до н.э. (со ссылкой на Чифэнскую культуру второго периода) Л.Н. Гумилёв заметил, что хунны никакого отношения к этой культуре не имели, а кроме того, при раскопках не обнаружено костей свиней, свидетельствующих об осёдлости.
Говоря о ряде транскрипций, вызвавших возражения рецензента, Л.Н. Гумилёв сослался на общепризнанный справочник Н.В. Кюнера, которым он пользовался.
В ответ на замечание К.В. Васильева, что интерпретация плиточных могил как раннехуннских не имеет никакой археологической аргументации, Л.Н. Гумилёв признал парадоксальность своей концепции, расходящейся с точкой зрения H.H. Дикова, книга которого вышла в 1958 г.
В заключение, приведя основной вывод рецензента, что недостатки книги кроются «в незнакомство с оригиналами источников, с современной научной литературой на китайском и японском языках, в некритическом восприятии ряда устаревших концепций», Л.Н. Гумилёв обратил внимание на то, что им использованы все новые работы, в том числе японские и китайские статьи (известные ему отчасти по рефератам, отчасти по переводам), и защищал право историка использовать чужие переводы, выполненные специалистами-филологами, «в особенности в тех случаях, когда дело идёт не о нюансах, а о простой констатации фактов, подлежащих историческому анализу и синтезу».
Выступивший вслед за этим К.В. Васильев (Институт народов Азии; далее — ИНА) не возражал против того, что обобщающие исторические работы можно писать на базе хороших переводов. Однако следует учитывать ряд конкретных обстоятельств, например то, что переводы Бичурина, выполненные 100 лет назад, не всегда отвечают требованиям современной науки. Китаеведческая подготовка для написания древней истории Центральной Азии безусловно необходима, чтобы правильно понять источники и избежать фактических ошибок. К.В. Васильев привёл примеры подобных ошибок в книге. Л.Н. Гумилёв безоговорочно принял бичуринский перевод иероглифа «ли» в обоих значениях — «взойти на престол» и «поставлен на престол», тогда как правильно лишь первое значение, которое не содержит никаких следов выборности. Цитируя из «Очерка истории Юго-Восточной Азии» Холла известно о наличии письменности у хуннов (рассказ о посольстве Кан Тайя в Фунань, в отчёте которого фунаньская письменность сопоставляется с письменностью ху — одного из народов Синьцзяна), автор без всякой аргументации заменил этноним ху этнонимом хунну.
Датировка начального этапа истории хунну-сюнну у Л.Н. Гумилёва совершенно произвольна — все три даты (1764, 882 и 304 гг. до н.э.) не имеют никакого отношения к сюнну. 1764 год (падение Ся) взят не из китайских источников, а из «Исторического пояснения» Бичурина, представляющего собой написанное самим Бичуриным резюме средневековых комментариев к началу «Сюнну лечжуань»; автор, следовательно, произвольно смешал данные средневековых комментаторов с их бичуринской адаптацией и с переводом оригинала древнего источника. Это — не научный метод исторического анализа источников. В стихотворении из «Ши цзина», датируемом 822 г., говорится о походе Сюань Вана не против хунну-сюнну, а против сяньюней, которые, как известно, не были идентичны сюнну. 304 год, видимо, является ошибочной модификацией 318 г. до н.э., под которым сюнну впервые упоминаются у Сыма Цяня, но и здесь за этим этнонимом скрывался другой народ. Впервые достоверные сообщения о сюнну появляются лишь во второй половине III в. до н.э. Европейские же учёные
(203/204)
XVIII — начала XX в., вплоть до Кордье, писали о хуннских царствах в XII в. до н.э., что объясняется своего рода суммарно-романтическим методом в изучении окружавших в древности Китай варварских племён: независимо от их названия и этно-культурных особенностей их всех зачисляли в разряд гуннов. Сейчас же апологетическое воспроизведение устаревших точек зрения не соответствует требованиям науки.
В связи с крайней лапидарностью ранних сведений о хуннах надо весьма осторожно подходить и к изучению их социальной организации, используя лишь бесспорные данные источников.
Коснувшись динлинской проблемы, К.В. Васильев подчеркнул, что никаких известий о европеоидности динлинов в древнекитайских источниках нет и концепция Грумм-Гржимайло, которую поддерживает один Дебец (сам не занимавшийся древнекитайской историко-географической литературой), нуждается в пересмотре, на что указал ещё Мэнчен-Хэлфен в статье 1939 г. Идентификация же дунху-хоров и цзюешэ-кыпчаков весьма спорна, тогда как Л.Н. Гумилёв представляет её не как гипотезу, а в качестве аксиомы, не требующей доказательств. Источники не дают оснований и для того, чтобы хотя бы гипотетически рассматривать жунов как древнейшее население Хамийского оазиса: чисто литературный оборот в произведениях танского времени превращён автором в достоверный исторический факт.
По мнению К.В. Васильева, Л.Н. Гумилёв без всяких оснований характеризует Чэнь Тана как авантюриста, а в его биографии допускает ряд искажений: Чэнь Тан не «просил заменить ему заключение службой на границе», ибо его реабилитировали и восстановили в должности — притом не в качестве «младшего офицера», а в качестве фуцзяовэйя, распоряжавшегося всеми вооруженными силами Западного края.
Не соответствует источникам и тезис автора об исчезновении динлинов во II в.: они активно участвовали в событиях III-V вв., в частности в так называемом «мятеже пяти варваров».
В связи с вопросом о рабстве К.В. Васильев сослался на факты из своей рецензии, а также привел выдержку из статьи Ма Чан-шоу (о рабстве в государство гунну-сюнну), где говорится о покупке рабов у соседних племен и о том, что представители господствующего класса сюнну превратили ухуаней, не выплативших налога, в долговых рабов.
Что касается Чифэнской культуры, то её памятники, обнаруженные на обширной территории от Внутренней Монголии до провинции Хэбэй, свидетельствуют об осёдло-земледельческом характере хозяйства обитавших там племён.
К.В. Васильев подтвердил свой вывод, что книга Л.Н. Гумилёва, содержащая систематический пересказ общеизвестных переводов, не анализирующая новых материалов, не вводящая в научный оборот новых, оригинальных фактов, не вносит ничего принципиально нового в историографию древней Центральной Азии.
Концепция родового строя у Л.Н. Гумилёва тоже, по мнению К.В. Васильева, противоречит фактам, в частности указанию Сыма Цяня, что уже во второй четверти II в. до н.э. были введены налоги, которыми облагались «свободные воины», т.е. рядовые члены сюннуского общества.
В заключение К.В. Васильев подчеркнул, что он не получил от Л.Н. Гумилёва достаточно определённого ответа на свои замечания в рецензии.
Л.Н. Меньшиков (ИНА) показал на конкретных примерах недостаточную надёжность переводов с китайского, которыми в качестве источника пользовался Л.Н. Гумилёв. В частности, переводы Бичурина, не будучи филологическими, нуждаются в проверке, ибо Бичурин переводил без справочных пособий, без сличения параллельных текстов, что нередко приводило к искажению смысла (перевод термина «ли» как «взойти на престол» или как «возвести на престол», различный смысл параллельных мест «Старой танской истории» и использованной Бичуриным «Новой танской истории», составленной в период Сун). Л.Н. Меньшиков привёл ряд ошибок в переводе романа Ло Гуань-чжуна «Троецарствие», выполненном В.А. Панасюком, подчеркнув необходимость тщательной проверки не только перевода, но и самого текста романа, чтобы отделить легенды или вымысел от подлинных исторических фактов. Таким образом, по мнению Л.М. Меньшикова, источники у Л.Н. Гумилёва недостаточно надёжны, чтобы лечь в основу серьёзного исследования.
Б.Я. Стависский (Эрмитаж) отстаивал право историка использовать переводы китайских текстов, учитывая современную дифференцированность наук и невозможность универсальной специализации для учёного. Вина за отсутствие высококачественных переводов ложится на китаистов, но это не основание, чтобы отказываться от обобщающих исследований, ибо историческая наука и интересы общества требуют ответа на многие вопросы уже сейчас, и книга Л.Н. Гумилёва как раз идёт навстречу этим требованиям, хотя, разумеется, китаисты-филологи вправе указать ему (как и всем учёным-некитаистам) на ошибки в переводах, которыми он пользовался.
В.В. Струве (ИНА), сославшись на ряд примеров (труды Бартольда, «Исто-
(204/205)
рия русско-японской войны» Б.А. Романова), отметил правомерность использования переводов источников на западноевропейские языки. Книгу Л.Н. Гумилёва, написанную живо, хорошо, содержащую новые установки и оценки, несмотря на отдельные недостатки, обнаруженные рецензентом, невозможно вычеркнуть из списка научной литературы, чего, по мнению В.В. Струве, не отрицает и сам К.В. Васильев. Поэтому, сказал В.В. Струве, он присоединяется к тем, кто выступал в её защиту. Что же касается Бичурина, то за неимением новых переводов источников по истории Средней и Центральной Азии нецелесообразно отказываться от работы с этим весьма ценным источником.
М.Ф. Xван (ЛГУ), не согласившись с В.В. Струве, охарактеризовал рецензию К.В. Васильева как разгромную, полностью зачёркивающую книгу Л.Н. Гумилёва. По мнению М.Ф. Хвана, рецензент неудачно выступил ревнителем стандартной, основанной на современном пекинском произношении транскрипции этнонимов, которая для востоковедения является шагом назад. Упрёк Л.Н. Гумилёву в искажении китайских имён и фамилий нельзя считать справедливым, тем более что рецензент сам допустил подобное искажение (Оу Ян-сюй — вместо Оуян Сюй). Что касается идентификации цзюешэ-кыпчак, то гипотеза А.Н. Бернштама, принятая Л.Н. Гумилёвым и полностью отвергнутая К.В. Васильевым, близка к истине. М.Ф. Хван особо остановился на обвинении Л.Н. Гумилёва в незнании работ японских учёных, обратив внимание на отсутствие в Ленинграде тех номеров японских научных журналов, на которые ссылался рецензент, и указав попутно, что К.В. Васильев неточно приводит название одного из них (три слова из четырёх написаны им неверно!) 1. [сноска: 1 Впоследствии М.Ф. Хван прислал письмо в редакцию «ВДИ», в котором он оспаривает мнение К.В. Васильева о непригодности переводов Н.Я. Бичурина. По мнению М.Ф. Хвана, «переводы К. Васильева не имеют преимущества перед переводами Н.Я. Бичурина».]
Ю.Л. Кроль (ИНА), подчеркнув, что он судит о работе Л.Н. Гумилёва лишь как историк-китаист, сказал, что китаистическая часть книги не вызвала у него особого доверия. Он привёл ряд обнаруженных им в книге фактических ошибок (на стр. 57-58, 136-138) и посоветовал автору более внимательно отнестись к конкретным критическим замечаниям К.В. Васильева.
М.И. Артамонов (Эрмитаж) расценил рецензию К.В. Васильева как разгромную и написанную во враждебном тоне: отметив отдельные ошибки, рецензент не разобрал книгу в целом, ограничившись голословным утверждением о её неоригинальности. Основной недостаток книги рецензент видит в слабости её источниковедческой базы. Однако надо разобраться в этом. Возможно, что существующие переводы источников несовершенны, но из этого не следует, что историку надо обязательно самому заняться новыми переводами или, в ожидании переводов специалистов-филологов, отказаться пока от обобщающего исторического исследования. Невозможно требовать от одного человека одинаково высокой исторической и филологической подготовки, и, естественно, по сравнению со специалистом-филологом историк, даже знающий язык источника, но не занимающийся им специально, останется лишь дилетантом. Спор о право историка пользоваться имеющимися переводами беспредметен. Конечно, Л.Н. Гумилёв вправе был работать с подобными переводами, тем более что он создавал обобщающий труд, а не частное исследование, устанавливающее отдельный факт или поправку в его истолковании; к тому же неизвестно, когда появятся новые переводы и будут ли они лучше старых. Ввиду несовершенства переводов возможны ошибки, которые, разумеется, надо вскрывать, но при этом нельзя замалчивать и положительных результатов исследования. Только такое отношение к работе и является объективным, подлинно научным, а в рецензии К.В. Васильева этого нет. Ошибочность концепции Л.Н. Гумилёва рецензент пытается доказать не путём анализа всего построения, а лишь вылавливанием отдельных ошибок, которые, даже если все они подмечены правильно, не исчерпывают содержания книги и не дают основания для её общей неблагоприятной оценки. Книга Л.Н. Гумилёва, яркая и увлекательная, является обобщающим трудом, подводящим итог предшествующим исследованиям и выдвигающим новые задачи перед учеными.
Д.И. Альшиц (ГПБ им. Салтыкова-Щедрина), охарактеризовав рецензию как необъективную, остановился на трёх моментах. 1) К.В. Васильев неправильно подходит к общеисторическим вопросам. В частности, его попытка построить историю классовой борьбы у хуннов на основании случайных средних цифр и установить прямую связь между падежом скота и обострением классовой борьбы носит вульгарно-социологический характер. 2) Книга Л.Н. Гумилёва является образцом яркого, увлекательного изложения. Она в популярной форме знакомит широкого читателя с малоизвестной исторической эпохой. Эту большую заслугу автора рецензент проглядел. 3) Тезис К.В. Васильева о неправомерности создания книги о хуннах без знания древнекитайского языка неверен: незнание языка ирокезов не помешало Ф. Энгельсу сделать на основании наблюдений Моргана гениальные выводы о родовом строе. Таких примеров очень много.
(205/206)
С.Г. Кляшторный (ИНА) выразил удивление, что некоторые выступавшие считают необязательным хорошее знание источников, усматривая главное в создании концепций. Работа Л.Н. Гумилёва написана прекрасным языком, но, по мнению С.Г. Кляшторного, это лишь хороший пересказ переводов Бичурина и Мак-Говерна (притом более полный, чем в книге А.Н. Бернштама). Между тем переводы Бичурина часто неверны и использовать их можно с большими оговорками. Кроме того, в них содержится весьма ограниченная часть сведений о хуннах — может быть, 1/10 или 1/100 того, что имеется в китайских источниках. Поэтому К.В. Васильев прав, говоря о совершенно недостаточной для серьёзного исследования источниковедческой базе книги Л.Н. Гумилёва, который не владеет современной методикой научного исследования, не может обратиться к оригинальному тексту, переведённому неточно, не знает литературы, относящейся к источниковедческим проблемам его темы. Любые взятые на выбор страницы полны многочисленных ошибок, которые автор бессилен исправить, так как не владеет источниками. Работа Л.Н. Гумилёва носит научно-популярный характер, однако автор несамостоятелен и повторяет ошибки своих предшественников.
М.А. Гуковский (Эрмитаж), разделив учёных на два типа — «мелочеведов», внимательно следящих за «мелочами», и синтетиков, строящих целостные концепции, — отметил, что в науке впереди идут синтетики, а за ними следуют «мелочеведы», исправляющие их частные ошибки. Ошибки эти неизбежны, ибо нельзя написать большую работу, вникнув во все мелочи; поэтому приходится создавать обобщённую концепцию, базируясь на возможном охвате материала, как это делали Моммзен, Гиббон и др. Замечания по книге Л.Н. Гумилёва — мелкие, а мелочи — это леса, на которых строится синтетическая работа; но рецензия должна оценить концепцию в целом, а уж потом проверять прочность лесов. Без своего подхода ко всей концепции, даже при наличии многих мелких замечаний, нельзя опорочивать целиком синтетическую работу.
Подчеркнув, что он сторонник работы над источником в подлиннике, поскольку это передает аромат исторической реальности, полностью исчезающий в переводе, М.А. Гуковский, однако, признал право Л.Н. Гумилёва пользоваться переводами Бичурина, так как китайский язык очень труден и изучение его требует значительного времени.
По мнению М.А. Гуковского, рецензия К.В. Васильева проникнута враждебным тоном, которого не заслуживает даже плохая книга, Л.Н. Гумилёв же написал не плохую, а хорошую книгу. Полемику по ней, получившую нежелательный поворот, следует вернуть на рельсы коллективной товарищеской работы.
Л.Н. Гумилёв, поблагодарив всех выступавших, ответил на ряд замечаний. Он не согласился с вариантами и толкованиями перевода, предложенного С.Г. Кляшторным, сказав, что каждый перевод можно подвергнуть критике, но это не значит, что вообще нельзя пользоваться переводами. Тон и приёмы выступления С.Г. Кляшторного, но мнению Л.Н. Гумилёва, — некорректны.
По поводу замечаний Ю.Л. Кроля Л.Н. Гумилёв заметил, что китайский материал он не изучал специально, а привёл как справку, необходимую для понимания основной линии исследования. Поэтому требование дать фрагменты китайской (а не хуннской) истории более подробно для его работы не является конструктивным.
Отвечая Л.Н. Меньшикову, Л.Н. Гумилёв расценил его пример с новым и старым вариантом «Танской истории» как неправильный и не имеющий отношения к разбираемому вопросу: не только Бичурин, но и Шаванн положили в основу своего исследования новый текст.
Подробно остановился Л.Н. Гумилёв на замечаниях К.В. Васильева. Он защищал переводы Бичурина, у которого различный перевод одного и того же выражения свидетельствует о том, что он понимал зависимость смысла фразы или даже слова от контекста. Замечание, что письменность была не у хуннов, а у ху, показывает, что К.В. Васильев не знает исторической географии: в III в. хунны передвинулись в Западный край. Неверно и отнесение динлинов к событиям «мятежа пяти варваров»: население Минусинской котловины, которое мы называем динлинами, никакого отношения к этому мятежу не имеет; некоторые хронисты называют иногда сычуанских маней динлинами, но это не эпитет, а метафора, подчёркивающая лишь их особые боевые качества.
Л.Н. Гумилёв отстаивал свой тезис о том, что памятники Чифэнской культуры локализуются в горных районах и не могут быть приписаны хуннам. По поводу Чэнь Тана Л.Н. Гумилёв заметил, что его громкий титул не соответствовал его реальному значению (он командовал вооружёнными силами Западного края, но они состояли всего лишь из одного полка арбалетчиков), и не согласился с тем, что он якобы обрисовал его как авантюриста.
Признав, что ханьюнь и хунну — разные племена, Л.Н. Гумилёв, ссылаясь на Бичурина, высказал предположение, что у того, очевидно, были какие-то основания для их отождествления: возможно, существовал племенной союз, в котором главен-
(206/207)
ствовали то те, то другие; поэтому описание войны с ханьюнь можно отнести и к хуннам, вернее — к их предкам.
По мнению Л.Н. Гумилёва, нельзя отрицать наличие у хуннов родового строя только на том основании, что Лаошан-шаньюй ввёл налоги, ибо один лишь факт обложения не говорит о классовой структуре общества, как показывают примеры Шотландии (где члены родовых организаций — кланов — делали взносы на общественные нужды и содержание вождя) и Афин (где свободное население не облагалось налогом).
Принципиально не согласившись с тем, что учёт данных средневековых комментаторов является «ненаучным методом исторического анализа источников», Л.Н. Гумилёв отстаивал также право исследователя опираться на выводы других учёных.
По поводу оценки книги, которую К.В. Васильев охарактеризовал как пересказ накопленного наукой материала, Л.Н. Гумилёв заметил, что то же самое можно сказать об «Истории России» Соловьёва, «Истории Рима» Моммзена и «Истории древнего Востока» Тураева.
Выступивший вторично В.В. Струве высказал пожелание продолжить рассмотрение поднятых проблем, заявив в то же время, что некоторые выступления по поводу рецензии К.В. Васильева были чересчур резкими.
По предложению М.А. Гуковского было принято решение закончить обсуждение книги Л.Н. Гумилёва и рецензии К.В. Васильева на следующем заседании.
* * *
18 декабря 1961 г. под председательством В.В. Струве состоялось заседание исторической секции Ленинградского отделения Института народов Азии АН СССР.
Во вступительном слове В.В. Струве предложил в связи с отсутствием заболевшего Л.Н. Гумилёва и ряда учёных из Эрмитажа посвятить заседание не столько разбору книги Л.Н. Гумилёва, сколько обсуждению рецензии К.В. Васильева, сотрудника Института народов Азии, которому на предыдущем заседании был брошен упрёк в некорректности и необъективности критики.
Первым выступил К.В. Васильев. Он охарактеризовал свою рецензию как попытку систематизировать характерные недостатки книги Л.Н. Гумилёва, являющиеся следствием слабой источниковедческой базы. Автор оперировал выполненными 100 лет назад Бичуриным переводами трёх глав, специально посвящённых гуннам, которые заимствованы из «Исторических записок», «Истории ранней Хань» и «Истории поздней Хань». Они охватывают лишь незначительную часть сведений о гуннах, содержащихся в упомянутых летописных сводах. На нескольких примерах К.В. Васильев показал выборочный характер бичуринских переводов. Материалы же, опущенные Бичуриным, как и данные биографий и императорских анналов, остались вне поля зрения Л.Н. Гумилёва.
К.В. Васильев не согласился с тем, что государственность у гуннов в течение почти четырёх веков базировалась на родовой организации: Л.Н. Гумилёв не заметил интереснейшей особенности государственности у гуннов — наличия административных должностей, заимствованных из китайского бюрократического аппарата (дуюй, сянфэн). Кроме того, общеизвестен факт введения у гуннов во второй четверти II в. до н.э. системы регулярного налогообложения и имущественных кадастров, также заимствованных из Китая. Совместить все это с длительным господством родового строя невозможно. Между тем, исходя из тезиса о «родовой империи», Л.Н. Гумилёв делает вывод об отсутствии работорговли у гуннов, что противоречит фактам. В выступлении на дискуссии он утверждал, будто в тексте источника сказано, что китайцев не «купили», а «выкупили». На самом деле в оригинале употреблено слово «перепроданы», не имеющее никакого отношения к глаголу «выкупать (из рабства)». Подчеркнув, что свидетельства о рабовладении у гуннов достаточно многочисленны, К.В. Васильев вновь сослался на приведённый в его рецензии факт, доказывающий наличие у гуннов долговой кабалы и неверно истолкованный Л.Н. Гумилёвым. В качестве параллели он привлёк также то обстоятельство, что в период владычества гуннов в Западном крае тамошний наместник шаньюйя назывался «дуюй, ведающий рабами». Таким образом, по мнению К.В. Васильева, социологическая концепция автора не соответствует исторической истине.
Считая весьма умозрительной мотивировку гунно-китайских войн при шаньюйях Модэ, Лаошане и Цзюньчэне, К.В. Васильев, сославшись на источники, выходящие за пределы бичуринских переводов, отверг трактовку раннего этапа этих войн как «борьбу за свободную торговлю». Не подкрепляется источниками («Историческими записками» и «Историей ранней Хань») и положение Л.Н. Гумилёва о государственной монополии на внешнюю торговлю в первой половине II в. до н.э.: сообщения Сыма Цяня и Бань Гу о торговой деятельности жителей раннеханьской империи за её пределами, систематизированные в «Истории китайской торговли» Ван Сяо-туна (Шанхай, 1935, стр. 53, 61, 62), убеждают в том, что ни о каком «сосредоточении внешней торговли в руках двора» не может быть и речи.
(207/208)
Примером искажения истины вследствие знакомства с источниками через вторые и третьи руки является, по мнению К.В. Васильева, освещение Л.Н. Гумилёвым деятельности Чэнь Тана, характеристика целей и итогов его похода в Среднюю Азию. Опираясь не на биографию Чэнь Тана, написанную Бань Гу, а лишь на её краткий пересказ, сделанный Бичуриным, Л.Н. Гумилёв утверждает, что: 1) закрепление шаньюйя Чжичжи в Средней Азии не обеспокоило ханьский двор, ибо не задевало непосредственно китайских интересов; 2) Чэнь Тан попал в Западный край как опальный офицер — к тому же офицер невысокого ранга; 3) единственной целью похода против Чжичжи, организованного Чэнь Таном по собственной инициативе, вопреки воле двора и наместника, было его стремление реабилитировать себя. Однако Чэнь Тан не нуждался в реабилитации: он вышел из тюрьмы и был восстановлен в должности задолго до того, как попал в Западный край, где он, являясь первым помощником наместника и главой вооружённых сил, занимал видное положение. Из биографического повествования Бань Гу явствует, что ханьский двор понимал необходимость похода против Чжичжи и план Чэнь Тана был одобрен наместником. Следовательно, произвольно обрисовав деятельность Чэнь Тана, Л.Н. Гумилёв исказил историческую перспективу: серьёзное событие — уничтожение диктатуры Чжичжи, угрожавшего жизненным интересам Китая в Западном крае и подрывавшего китайское влияние в Средней Азии,— превратилось в рядовой батальный эпизод.
Далее К.В. Васильев остановился на теории о динлинах-европеоидах, свидетельствующей, по его мнению, о некритическом восприятии Л.Н. Гумилёвым трудов востоковедов прошлого. Л.Н. Гумилёв признал, что в древних текстах нет сведений о типе динлинов, сказав, однако, что эта теория строится на анализе изображений и данных палеоантропологии. Между тем Грумм-Гржимайло, концепцию которого защищает Л.Н. Гумилёв, именно путём текстологических наблюдений пытался доказать европеоидность народа ди, который он идентифицировал с динлинами. Эти наблюдения не выдерживают критики. Столь же малоубедительно перенесение данных палеоантропология и археологии Южной Сибири III-II тыс. до н.э. на реально-исторических динлинов, первое достоверное упоминание о которых (в «Повествовании о гуннах» Сыма Цяня) относится к III в. до н.э. Противоречит источникам и тезис о том, что в середине II в. до н.э. динлины сошли с исторической арены: в IV-V вв. они упоминаются (например в «Цзиньшу» и «Вэйшу») как грозная сила на северо-западных границах Китая, причём районы их обитания не соответствуют предложенной Л.Н. Гумилёвым локализации. Древние авторы считали данный народ идентичным динлинам ханьского времени, и нет оснований сомневаться в этом.
Коснувшись теории гуннского этногенеза, К.В. Васильев охарактеризовал утверждение автора, что «хунны возникли из смешения китайских эмигрантов и степных кочевых племён», как плод недоразумения: Л.Н. Гумилёв скопировал высказывания Бичурина, неточно резюмировавшего комментарии средневековых китайских эрудитов. Упоминания же гуннов в источниках XII-VIII вв. до н.э., как показал Л.Н. Меньшиков, относятся в действительности к другим племенам.
По мнению К.В. Васильева, Л.Н. Гумилёв напрасно ставит себе в заслугу оригинальный анализ гунно-китайских отношений на основе критического разбора источников, ибо ему известна — к тому же не в оригинале — лишь незначительная часть источников.
Сославшись на статью Люй Цзунь-э, К.В. Васильев вновь подтвердил свой тезис, что основным занятием представителей Чифэнской культуры второго периода было не скотоводство, а земледелие.
В заключение К.В. Васильев не согласился с тем, что его замечания являются мелкими и частными: они имеют прямое отношение ко всей книге в целом и показывают, что концепции Л.Н. Гумилёва не соответствуют исторической истине.
Выступивший затем Б.И. Панкратов выразил согласие со всеми положениями рецензии К.В. Васильева.
В.М. Штейн заметил, что нельзя заниматься историей восточного народа без знания языка изучаемой страны. Проблема гуннов — прежде всего китайская проблема, а переводы Бичурина сейчас явно устарели. По мнению В.М. Штейна, в рецензии нет ничего некорректного и обидного для Л.Н. Гумилёва; она производит благоприятное впечатление и тем, что основана на знании китайских и японских источников, причём именно тех материалов, на которых только и можно было разработать тему, взятую Л.Н. Гумилёвым.
Л.Н. Меньшиков повторил свою мысль о ненадёжности переводов Бичурина, не являющихся филологическими, и сомнительности концепций, построенных на основе этих переводов. Например, из сопоставления текстов старой и новой истории Тан с переводом Бичурина видно, что очень неясный и труднопонимаемый отрывок из «Новой истории Тан», являющийся результатом не совсем удачного сокращения «Старой истории Тан», переведён Бичуриным прямо противоположно его подлинному смыслу. А это ставит под сомнение и книгу Л.Н. Гумилёва, базирующуюся почти исключительно на сведениях Бичурина. Кроме того, сами эти сведения иног-
(208/209)
да трактуются крайне произвольно (например, Сыма Цяню и Бань Гу приписываются мнения и оценки, о которых нельзя с уверенностью сказать, что они действительно принадлежат этим авторам).
С.С. Сорокин охарактеризовал рецензию как вполне корректную: в её тоне и выводах никакого оскорбления автора усмотреть нельзя. Безусловно, занимаясь гуннами, надо знать китайский язык (а желательно — и японский), но, кроме того, необходимо владеть и археологическим языком. С.С. Сорокин привёл ряд примеров, свидетельствующих о недостаточном знании Л.Н. Гумилёвым этого языка (вопрос о наличии стремян в конце I тыс. до н.э. в статье «Терракотовые фигурки обезьян», отсутствие анализа знаменитого памятника хуннов — Нижнего Иволгинского городища в Забайкалье). Неправильно использует Л.Н. Гумилёв и научный аппарат, допуская много неточностей. Таким образом, общая оценка книги, данная К.В. Васильевым, совершенно справедлива.
Ю.А. Заднепровский также полностью солидаризировался с рецензией К.В. Васильева. Он отметил, в частности, ряд серьёзных недостатков в разделе книги, касающемся Средней Азии. Полнейший разнобой в локализации Кангюя показывает, что Л.Н. Гумилёв не знает литературы вопроса и высказывает нередко необоснованные суждения. Столь же произвольна локализация г. Чигу в верховьях Нарына (а не у Иссык-куля, как считал Семенов-Тяньшанский); не упомянуты автором и существующие в литературе локализации г. Эрши. По мнению Ю.А. Заднепровского, ошибки Л.Н. Гумилёва не случайны: они свидетельствуют о небрежности, граничащей с незнанием источников и литературы, и поэтому его концепцию в целом принять нельзя. Книга Л.Н. Гумилёва — не историческое сочинение, а историческая повесть, имеющая не исследовательский, а беллетристический характер.
А.М. Беленицкий сказал, что рецензия написана с профессиональным знанием дела и в весьма выдержанном тоне. По его мнению, Л.Н. Гумилёв пренебрежительно относится к конкретным сведениям и иногда из единичного факта делает чересчур широкие и малообоснованные выводы. Что касается переводов источников, то, разумеется, использование их правомерно, но брать одни лишь переводы за основу всего исследования и безапелляционно оперировать ими очень опасно, о чём и свидетельствует книга «Хунну». А.М. Беленицкий согласился с мнением, что, если бы не было введения и примечаний, книгу, написанную, безусловно, очень хорошим языком, можно было бы считать научно-популярной, но отнюдь не историческим исследованием.
A.Н. Кононов расценил рецензию как корректную во всех отношениях основанную на глубоком знании материала, и выразил пожелание, чтобы выступление К.В. Васильева на этом заседании также было опубликовано.
B.В. Струве, резюмируя итоги дискуссии, сказал, что, как показало обсуждение, нападки на рецензию и обвинение её в необъективности нельзя считать справедливыми. В предложенной им резолюции, принятой абсолютным большинством голосов, содержащаяся в рецензии критика источниковедческой базы работы Л.Н. Гумилёва и основные выводы К.В. Васильева были признаны правильными, а стиль и тон критических замечаний расценены как вполне корректные.
* * *
Редакция ВДИ получила письма Л.Н. Гумилёва и редактора его книги М.И. Артамонова, отсутствовавших на заседании 18 декабря 1961 г., с замечаниями по поводу отдельных выступлений участников дискуссии.
Л.Н. Гумилёв в письме не соглашается с резолюцией совещания, выражая удивление, что замечания рецензента признаны правильными, а неверная, по его мнению, цитация текста — корректной. Если все использованные для книги переводы неточны, то следует признать негодными все работы по Средней и Центральной Азии и по всемирной истории, написанные за последние 100 лет, поскольку они основаны именно на этих переводах. Несостоятельно и утверждение о неполноценности переводов Бичурина: разночтения между ними и переводами других китаистов несущественны, а прямые ошибки редки. Сведения, содержащиеся в биографиях, как правило, не меняют оценок из текстов хроник, поэтому переводчики хроник мало уделяли внимания биографиям, и все историки Азии опираются на опубликованные материалы хроник. Расхождение же в оценке событий с автором источника не свидетельствует о незнании точки зрения последнего, а является результатом критического отношения к источнику.
В своём втором выступлении ряд возражений рецензент вообще не рассматривал: вопрос о связи Чифэнской культуры с гуннами, о реальной силе Чжичжи и т.д.
Динлинскую теорию Грумм-Гржимайло К.В. Васильев критикует в её первоначальном, устаревшем варианте, оставляя без внимания статью Л.Н. Гумилёва «Динлинская проблема» (ИВГО, 1959, №1). Цитаты из «Цзяньшу» и «Вэйшу», приводимые рецензентом, лишь подтверждают мысль о потере динлинами после поражения от Таншихая самостоятельного политического значения.
(209/210)
Единственное принципиальное разногласие с К.В. Васильевым Л.Н. Гумилёв видит в трактовке хуннского общества как патриархально-родового или рабовладельческого. Приводимые К.В. Васильевым тексты, по мнению Л.Н. Гумилёва, переведены формально, без понимания смысла. Главное же — разница в подходе к исследованию: автор базируется на огромном сравнительном материале из русских, французских и английских книг, а рецензент оперирует сравнительно небольшим количеством текстов, оставшихся вне поля зрения переводчиков-китаистов.
Возражая В.М. Штейну, Л.Н. Гумилёв расценил его точку зрения как губительную для науки. Утверждение, что «проблема гуннов — это прежде всего китайская проблема», неверно: почему надо считать, что Забайкалье, Монголия, Тува, Семиречье и Южная Сибирь, населенные тюрками и монголами, — историческая принадлежность Китая?! Бросив автору упрек в незнании китайского языка, сам В.М. Штейн, однако, занимается китайско-индийскими связями, не владея индийскими языками. С позиции В.М. Штейна не могли бы заслуживать доверия работы почти всех историков Центральной Азии, которые не были китаистами (В.В. Бартольд, К.А. Иностранцев, С.П. Толстов и др.). Изучение китайских текстов — не единственный путь исследования, и нет ничего противоестественного в координации усилий учёных: филологи переводят тексты, а историки изучают описанные в них события. Возражать против разделения труда в науке значит делать шаг назад. Если не группировать и не интерпретировать факты, отслоенные от текстов, то самая публикация этих фактов никому не нужна. Запрещать некитаистам судить об истории сопредельных с Китаем стран — неправильно, неплодотворно и неэтично. Из выступавших же никто не написал книги по истории сколько-нибудь большого периода, руководствуясь методом, который они столь настойчиво рекомендовали.
В заключение своего письма Л.Н. Гумилёв решительно возражает против того, чтобы сводить весь исторический анализ и синтез лишь к комментарию к текстам, подчеркнув, что принять тезис о запрещении исследования фактического материала значит упразднить историческую науку вообще, а требовать сейчас, при растущей дифференциации наук и специализации, совершенного владения разными специальностями — это значит отрицать коллективность и содружество учёных.
М.И. Артамонов в присланном письме отметил, что дискуссия в Эрмитаже пошла на пользу рецензенту: в его выступлении на заседании 18 декабря 1961 г. содержится меньше неаргументированных утверждений. К.В. Васильев поставил принципиальный вопрос о рабовладельческом строе у хуннов, по которому мог бы возникнуть конструктивный творческий диспут, если бы этому не помешала совершенно иная направленность заседания, где высказывались лишь упреки в адрес Л.Н. Гумилёва. Даже литературные достоинства книги расценивались некоторыми как нечто неуместное для научной работы.
История основывается на комплексном изучении разнообразных фактов, и никакая источниковедческая дисциплина не в состоянии заменить историю как синтез. Не заменяет историю и китайская филология.
Л.Н. Гумилёв сумел оторваться от традиционной точки зрения, воспроизводящей взгляды китайских летописцев, и увидеть историю хуннов изнутри. Но это его достоинство было расценено на заседании как недостаток эрудиции. Книга Л.Н. Гумилёва полезна уже тем, что вызвала дискуссию не только о хуннской проблеме, но и о принципах исторического исследования. Спор по поводу работы Л.Н. Гумилёва был бы конструктивным, если бы на заседании в ЛОИНА опровергались выводы автора, а не опорочивалась та источниковедческая база, которая уже 100 лет лежит в основе всех научных построений по истории хунну. Теперь же К.В. Васильев и ЛОИНА обязаны показать, что новые переводы действительно смогут сколько-нибудь существенно изменить представления о хунну и их истории, изложенные в книге Л.Н. Гумилёва.
|