А.Д. Грач
Центральная Азия как историко-археологический регион.
Вопрос об определении понятия «Центральная Азия» имеет два основных взаимосвязанных аспекта — географический и историко-культурный. Центральная Азия представляет собой регион, характеризуемый совершенно определёнными географическими признаками и являющийся зоной распространения вполне специфичных археологических и историко-этнографических комплексов.
Многолетние археологические исследования в Монголии, Туве и Забайкалье позволяют представить общую картину распространения в Центральной Азии основных археологических культур, характерных для этого историко-культурного региона.
Мы не рассматриваем здесь проблемы исследования каменного века Центральной Азии, однако необходимо подчеркнуть, что огромный вклад в дело поиска и интерпретации памятников древнейшего человека был внесён акад. А.П. Окладниковым и его школой — советскими и монгольскими археологами. [1] Результаты этих открытий привлекли заслуженное внимание мировой науки.
Эпоха бронзы пока является трудноинтерпретируемым периодом истории Центральной Азии. Известно, что с территории Монголии происходит значительное число вещей карасукских типов. Трудную и очень нужную работу по систематизации этих вещей провели советские археологи-монголоведы В.В. Волков и Э.А. Новгородова. [2] В распоряжение исследователей древней истории и археологии Центральной Азии попали и первые комплексы с карасукским ин-
(244/245)
вентарем: в Туве, на могильнике Куйлуг-Хем I, обнаружено погребение с «хвостатым» ножом и лапчатой подвеской; в урочище Биче-Оймак открыта стоянка эпохи бронзы с весьма насыщенным культурным слоем; [3] одно из древнейших погребений на территории МНР открыто в Баян-Ульдзите (район Чойбалсана) — по мнению А.П. Окладникова и В.Е. Ларичева, это погребение (первоначальная поза, повидимому, сидячая) относится к эпохе бронзы или к концу неолита). [4]
К эпохе бронзы относится большая часть курганов монгун-тайгинского типа, широко распространенных в Туве, Северо-Западной и Центральной Монголии [5] и подразделяющихся на следующие основные варианты: МТ-I — погребения в валунно-плитовых камерах, сооружённых внутри наземных сооружений каменных курганов, имеющих крепиду или внешнее кольцо; МТ-IIа — погребения в неглубоких ямах с каменным обрамлением или без него и плитовым перекрытием под уплощёнными наземными сооружениями округлой формы с крепидой; МТ-IIб — такие же погребения, но под курганами подчетырёхугольной формы со стелами по углам; МТ-IIв — такие же погребения под курганами округлой в плане формы из валунов и обломков горных пород с крепидой; МТ-III — погребения в каменных ящиках подчетырёхугольной формы под курганами округлой в плане формы из валунов и обломков горных пород; МТ-IVa — погребения вблизи древней поверхности с обрамлением из каменных плиток под курганами округлой в плане формы, относящимися к типу так называемых курганов на «платформах» или к херексурам с внешним кольцевым ограждением; МТ-IVб — погребения в неглубоких грунтовых ямах под курганами округлой в плане формы из валунов и обломков горных пород с внешним подквадратным ограждением. Положение погребённых во всех вариантах памятников монгун-тайгинского типа — на боку с подогнутыми ногами, ориентировка — головой на З, СЗ.
Основания для датировки памятников монгун-тайгинского типа дают находки вещей карасукского облика на могильнике Бай-Даг III и многочисленные факты перекрыва-
(245/256)
ния алды-бельскими курганами раннескифского времени погребений варианта МТ-IIа, установленные при раскопках в Центральной Туве. Раскопки памятников монгун-тайгинского типа в Монголии проводились В.В. Волковым, который отметил их идентичность тувинским объектам. [6]
К эпохе бронзы относятся ранние хронологические группы петроглифов, открытых в начальном участке Саянского каньона Енисея, в урочищах Мугур-Саргол и Чинге, — многочисленные личины жрецов-шаманов и колесницы.
В раннем железной веке на территории Центральной, Южной и Восточной Монголии и в Забайкалье широкое распространение получила культура плиточных могил. [7] Памятники эти стали известны науке ещё в ХVIII в., когда в бассейнах рек Уда и Онон их впервые увидели участники академических экспедиций Д. Мессершмидт и Г. Миллер. По классификации Г.П. Сосновского, плиточные могилы подразделяются на три основных типа: 1 — четырёхугольные ограды с высокими угловыми камнями; 2 — четырёхугольные низкие оградки, окружённые плоским каменным наземным сооружением; 3 — уплощённые каменные сооружения, имеющие вогнутые стороны и обрамлённые по краям невысокими плитами. Применительно к территории Монголии В.В. Волковым выделяется ещё один тип — четырёхугольные в плане могилы с высокими стенками. Погребения находятся в неглубоких грунтовых ямах, положение — вытянутое на стане, ориентировка — головой на В, СВ.
Верхняя и нижняя хронологические границы этой наиболее восточной культуры скифского типа пока не вполне ясны. Очевидно, однако, что, поскольку западной границей этой культуры является Хангайский хребет, а в Западной Монголии и Туве плиточные могилы не встречены, носители культуры плиточных могил заселяли особый, весьма обширный ареал, не смешиваясь с ареалом культур скифского типа Западной Монголии и верхнего Енисея.
Одним из наиболее примечательных открытий в области центральноазиатской археологии, сделанных за последние полтора десятилетия, является обнаружение яркой и свое-
(246/247)
образной группы памятников раннескифского временя в Туве. Памятники эти объединится в алды-бельскую культуру. [8] Первые неграбленые комплексы алды-бельской культуры были раскопаны на могильнике Хемчик-Бом III, y места впадения р. Хемчик в Енисей.
Конструкция и погребальный обряд алды-бельских курганов: наземные курганные сооружения из камня, форма в плане округлая, курганы располагаются, как правило, парами, впритык друг к другу, имеются крепиды; под каждым курганным комплексом — от 1-3 до 6-7 одиночных в большинстве своём погребений в каменных ящиках или небольших срубиках, в центре — главные погребения, вокруг них, как правило, другой — погребения младших возрастных категорий. Положение погребённых — скорченное, на левом боку, ориентировка — головой на З, СЗ, С.
Комплекты инвентаря, обнаруженные в известные к настоящему времени алды-бельских погребениях: удила со стремечковидными окончаниями и другие предметы конского убора, зеркала с бортиком, кинжалы с почковидным гардами и другие серии предметов, сочетающихся с произведениями развитого скифского звериного стиля.
Царским курганом алды-бельской культуры является курган Аржан, исследованный в 1971-1974 гг. в Уюкской долине Тувы археологической экспедицией Тувинского научно-исследовательского института языка, литературы и истории под руководством М.П. Грязнова и М.Х. Маннай-оола. [9] Памятник этот представляет собой грандиозное по масштабам царское захоронение, содержащее более 160 сопроводительных захоронений коней. Авторы раскопок датируют курган VI-VII вв. до н.э.
Открытие памятников алды-бельской культуры не только включило Центральную Азию в число регионов, где протекали процессы формирования важнейших элементов, характеризующих культуры скифского типа, но и заставляет обстоятельно пересмотреть многие проблемы скифской археологии Великого пояса степей в целом.
На протяжении скифского времени этническая карта Центральной Азии претерпевала изменения: с течением вре-
(247/248)
мени алды-бельцы утратили своё доминирующее положение и были вытеснены из пределов Центральной Азии носителями саглынской культуры.
Памятники саглынской культуры, [10] открытые в Туве и Северо-Западной Монголии и датирующиеся V-III вв. до н.э., резко отличаются от алды-бельских по конструкции погребальных сооружений, обряду и комплектам сопроводительного инвентаря. Форма саглынских курганов — округлая в плане, наземные сооружения — каменно-земляные, имеются внешние ограды подчетырёхугольной (реже — округлой) формы, под курганами залегают на значительных глубинах (от 1,5 до 4 м) срубные усыпальницы подчетырёхугольной в плане формы, ориентированные сторонами на СЗ, СВ, СЗ, ЮВ или по странам света. В камерах-срубах — коллективные погребения, положение погребённых — на левом (реже — на правом) боку с подогнутыми ногами, ориентировка — головой на СЗ, З.
Наиболее замечательные памятники этой культуры расположены в высокогорной долине Саглы (отсюда и название культуры) — Саглы-Бажи II, IV, VI, Дужерлиг-Ховузу I, Даган-Тэли [11] — и неподалеку от оз. Убса-Нур — Улангомский могильник, исследованный советскими и монгольскими археологами. [12] Саглынские комплексы содержат шедевры изобразительного искусства, выполненные в скифском зверином стиле, — произведения, получившие в наши дни новую жизнь и экспонировавшиеся на ряде международных выставок — в Японии (Осака), США (Нью-Йорк, Лос-Анджелес), Франции (Париж), Италии (Венеция), Чехословакии (Прага), Польше (Варшава), Югославии (Белград), Англии (Лондон).
В скифское время на скалы Центральной Азии интенсивно наносились изображения, скопления которых представляли собой открытые святилища кочевых племён. [13] Петроглифы скифского времени, время создания которых определено путём сравнения с надежно датированными предметными сериями, подразделяются на ряд групп: изображения оленей, горных козлов и лосей с поджатыми ногами и сопутствующие им фигуры; изображения горных козлов и ма-
(248/249)
радов в позе внезапной остановки; изображения горного козла в прыжке; изображения крылатых животных; изображения маралов с древовидными рогами, хищников и сцены терзания, триквестры.
Являясь весьма надёжным и показательным источником по установлению историко-культурных связей, петроглифы Центральной Азии документируют связи с территориями Средней Азии, Казахстана и Южной Сибири.
На северной границе котловины Больших озёр Монголии обнаружена целая группа монументальных культовых сооружений древних кочевников. Все они представляют собой храмы солнца древних кочевников. Самый большой из них — Улуг-Хорум, исследованный в Саглынской долине, диаметр по внешнему кольцу — 63 м, диаметр центрального наземного сооружения по крепиде — 28 м при весе в 1540 т. 32 перемычки-«спицы», тянущиеся от внешнего ограждения к центральному сооружению, придают комплексу вид солнца, как бы распластанного в степи. Гигантское солнечное колесо Улуг-Хорума и обнаруженные на камнях обкладки изображения скакунов араванско-айрымачтауского типа, комбинирующиеся с фигурами горных баранов и козлов, ставят этот интереснейший памятник в круг солярных культовых представлений древнеиранской ойкумены.
Обнаруженные в степях Монголии и Забайкалья стелы с изображением животных и вещевых реалий — так называемые оленные камни — являются исключительно важным источником по истории Центральной Азии. [14] Нижняя хронологическая граница их распространения пока ие вполне ясна (очень возможно, что они появились ещё в эпоху бронзы), однако ясно, что во множестве их сооружали в скифское время. Можно предполагать антропоморфный характер этих памятников; отчётливо прослеживается их связь с солярным культом (оленные камни устанавливались в центральных сооружениях солнечных храмов древних кочевников).
Памятники гунно-сарматского времени отражают бурную историческую эпоху сложения в Центральной Азии крупных и своеобразных объединений кочевников — объедине-
(249/250)
ний государственного типа. Данные нарративных источников позволяет составить отчётливую картину сиены гегемонии различных этнических объединений.
Памятники гунно-сарматского времени встречены практически на всех территориях центральноазиатского региона. Всемирную известность приобрели курганы Ноин-Улы, раскопанные П.К. Козловым в 1924-1925 гг. Памятники, представленные на территории Забайкалья, подразделяются исследователями на два основных типа — Суджинский (в гробах, помещённых внутри срубов) и Дэрестуйский (в гробах). [15]
Курганы гунно-сарматского времени в Туве подразделяются на следующие основные историко-культурные группы: [16] захоронения ноин-улинского (суджинского) типа, курганы улуг-хемской культуры, содержащие скорченные погребения в плитовых ящиках под небольшими каменными курганами округлой формы (памятники эти датируются последними веками до нашей эры), курганы кок-эльского типа — каменные наземные сооружения, под которыми погребения в гробах, в том числе курганы-кладбища, где под общим наземным сооружением, состоящим, по-видимому, из периодических пристроек, расположено по нескольку десятков погребений, датируются рубежом нашей эры, положение погребённых — вытянутое на спине, ориентировка — преимущественно головой в западном направлении. [17]
На территории Монголии и Забайкалья, [18] а также, по-видимому, и в Туве кочевники соседствовали в эту эпоху с жителями осёдлых поселений.
Собственно хуннские курганы археологически установлены вполне определенно на территории Монголии (Ноин-Ула), [19] Забайкалья (Ильмовая падь) [20] и Тувы (Бай-Даг II). [21] Это четырёхугольные каменные курганы со стенками, к которым с из примыкают трапециевидные пристройки, являвшиеся, как это установлено П.Б. Коноваловым, обрамлением и перекрытием дромосов. Под главными сооружениями глубокие, до 5,5 м, могильные ямы, на дне которых гробы внутри срубов (стенки гробов обкладывались фигурной золотой и серебряной фольгой), положение погребённых — вытянутое на спине, ориентировка — головой на СЗ.
(250/251)
О погребениях собственно хуннов сохранялись описания древних хроник. Сыма Цянь, характеризуя погребальный обряд сюнну, писал в своих знаменитых «Исторических записках»: «Для похорон употребляют внешний и внутренний гроб, золото и серебро, но не насыпают могильных холмов, не сажают деревьев...» (перевод В.С. Tacкина). [22] В переводе Н.Я. Бичурина это место из Сыма Цяня выглядит следующим образом: «Покойников (здесь имеется примечание Н.Я. Бичурина о том, что речь идёт о похоронах хана. — А.Г.) хоронят в гробе; употребляют наружный и внутренний гробы; облачение из золотой и серебряной парчи и меховое, но обсаженных деревьями кладбищ и траурного одеяния не имеют». [23]
В.С. Таскин, критически пересмотревший перевод Н.Я. Бичурина, обращает внимание на существенное упущение старого перевода — отсутствие указания на то, что не насыпаются могильные холмы. Предлагаемый В.С. Таскиным вариант перевода основывается на том, что в ранних текстах встречается выражение «бу фэн бу шу», употребляемое в связи с описанием погребальных обычаев китайцев, и отсюда «фан» значит «насыпать землю для образования могильной насыпи». Не входя в разбор находящихся вне пределов нашей компетенции собственно китаеведных вопросов, отметим, что В.С. Таскин делает из своего ценного уточнения перевода неожиданный вывод: Сыма Цянь якобы утверждал, что «могилы сюнну лишены внешних признаков». [24] При этом В.С. Таскин заключает, что в таком случае ближе всего «по типу» к могилам сюнну известный Оглахтинский могильник, случайно найденный в 1902 г., и приводит свидетельство А.В. Адрианова о том, что при поисках погребений этого могильника «приходилось ходить взад и вперёд по ровному склону, выстукивать землю, не будет ли слышно пустоты, разглядывать характер неровностей и состав земли». [25] Из всего этого делается вывод о якобы существовавшем у хунну, так же как и у европейских гуннов, а также монголов, обычае не обозначать и, более того, скрывать место захоронения.
(251/252)
Между тем очевидно, что эти заключения никак не согласуются с действительными археологическими фактами. Во-первых, погребения таштыкской культуры (заметим, кстати, что это вовсе не погребения хунну), как это известно на основании многочисленных наблюдений, имели внешние признаки. Даже сейчас, спустя около двух тысячелетий после их сооружения, внешние признаки могут быть прослежены, и речь может идти только о том, что сооружения претерпели сильное и вполне естественное воздействие времени. Тот же Оглахтинский могильник демонстрирует археологические внешние признаки памятников, что видно уже из описания А.В. Адрианова («... характер неровностей и состав земли»). Во-вторых, собственно хуннские погребения — курганы ноин-улинского (суджинского) типа — имеют внешние признаки. Здесь следует ещё раз подчеркнуть важность уточнения перевода, сделанного В.С. Таскиным: археологически подтверждено, что у хуннов действительно не существовал обычай насыпать могильных холмов из земли — в Ноин-Уле, у подножия Бай-Дага, в Забайкалье мы видим наземные сооружения хуннских захоронений из камня, а вовсе не могильные земляные холмы.
Итак, за исключением собственно хуннов, пока трудно судить об этническом отождествлении, остальных групп памятников гунно-сарматского времени, между тем разрешение сложной проблемы соотношения этнических группировок, упомянутых в нарративных источниках (например, сяньби-тоба и дхуаньцы [видимо, д.б.: ухуаньцы]), с остальными выявленными группами археологических памятников составляет весьма актуальную исследовательскую задачу. Один из наиболее перспективных аспектов в этом направлении — разработка более детальной хронологии памятников. Первые данные для установления относительной хронологии памятников гунно-сарматского времени уже получены — это факты совершения впускных захоронений кок-эльского типа в курганы ноинулинского (суджинского) типа (могильник Бай-Даг II).
Погребения хуннов — захоронения в четырёхугольных курганах с трапециевидными пристройками, многие важные
(252/253)
детали которых столь достоверно описал Сыма Цянь, — встречены только в пределах центральноазиатской ойкумены (Монголия, Тува, Забайкалье). Сооружения эти не имеют пока аналогий среди памятников среднего Енисея, Казахстана и Средней Азии. Таштыкские погребения минусинской котловины и усуньские погребения Казахстана и Средней Азии демонстрируют явное своеобразие. Поэтому вопрос об археологической характеристике собственно хуннского этноса, двинувшегося на запад, остаётся пока открытым. Соответственно неясен и вопрос об удельном весе собственно хуннов в той гигантской подвижке азиатских племён, которая в течение столетий привела к тому, что громадные орды кочевников в 375 г. появились у стен боспорских городов, а затем кочевники под водительством «бича божьего» Аттилы потрясли основы Римской империи.
Древнетюркское время (VI-Х вв.; составляет единый по историческому содержанию период древней истории Великого пояса степей, в том числе и Центральной Азии, — это узловая эпоха первоначального этногенетического оформления тюркоязычных народов, расселяющихся ныне в Центральной Азии и Сибири, в Казахстане, Средней Азии и на более западных территориях.
В археологическом отношении древнетюркское время [26] материально характеризуется памятниками, документирующими возникновение и бытование на очень широких территориях и у разных этнических групп тюркоязычных племен общих форм оружия, конского убора, украшений, сосудов и т.д. [27] Древнетюркская культурная общность и в то же время этнолокальность определённых областей характеризуются погребальным обрядом, одной из наиболее ярких форм погребений древнетюркского времени явились курганные захоронения с конём, получившие затем распространение на далеких западных территориях Великого пояса степей.
Древнейшим способом погребения у центральноазиатских тюрков была кремация: обряд трупосожжения господствовал до первой половины VII в. н.э., кремационные остатки по-
(253/254)
мещались в кольцевые выкладки, при которых в оградках были установлены каменные стелы. Памятники этого типа встречены во многих районах Центральной и Северо-Западной Монголии, в районах Центральной, Западной и Южной Тувы. [28]
Центральноазиатские курганные погребения древнетюркского времени распадаются на следующие основные хронологические группы: VII-VIII вв. (погребения с сопроводительными захоронениями коней, ориентация по длинной оси — с В на З); VIII-IX вв. (погребения с сопроводительными захоронениями коней, ориентация по длинной оси — с С на Ю); IX-X вв. (погребения без коней, но с деталями конского убора, ориентация по длинной оси — главным образом о С на Ю). Положение погребённых во всех случаях — вытянутое на спине, ориентировка — головой на В и С.
Центральная Азия явилась родиной ритуала, связанного с установкой древнетюркских каменных изваяний: статуи, изображающие воинов, являются одной из характернейших частей центральноазиатского археологического колорита. [29] Древнетюркские изваяния, найденные в Монголии, Туве и на Алтае, чётко подразделяются на две хронологические группы — VII-VIII и VIII-IX вв. н.э. Первая группа представлена изваяниями, установленными при поминальных оградках с рядами камней-балбалов, вторая группа — изваяния без оградок и, как правило, без оружия. Из Центральной Азии обычай установки статуарных поминальных изображений распространился на территорию Средней Азии [30] и далее на запад, где в более поздние времена получили распространение знаменитые половецкие каменные изваяния. [31] В итоге новейших исследований установлен один из крайних западных районов распространения центральноазиатских поминальных комплексов древнетюркского типа: комплексы эти были недавно открыты на Украине, в Провальской степи на территории Донбасса. [32]
Погребальные и поминальные комплексы высшей знати тюркских каганатов занимают особое место в исследовании археологических и историко-культурных памятников Центральной Азии: памятники эти получили особенно широкую
(254/255)
известность в мировой науке главным образом благодаря открытию древнетюркских рунических текстов на каменных стелах, установленных в память и в честь выдающихся деятелей тюркской кочевой империи — принца Кюль-Тегина, кагана Бильге, их советника «премудрого» Тоньюкука и др.
Начавшееся археологическое исследование этих комплексов позволяет составить представление об их конструктивных и обрядовых особенностях: [33] это остатки поминальных храмов, ориентированных длинной осью с В на З и имевших подчетырёхугольную в плане форму; стены храмов были покрыты расписной штукатуркой, на которой, судя по сообщениям письменных источников, была и сюжетная роспись. На В от храмов тянулись длинные ряды камней-балбалов, в рядах этих были и каменные статуи (окончания рядов балбалов всегда поворачивают влево). Стелы с мемориальными текстами устанавливались в пазах специальных постаментов, сделанных в виде черепах. В пределах комплексов имелись мемориальные скульптуры: например, на комплексе Кюль-Тегина встречены скульптуры, интерпретируемые как изображения самого принца и его жены. Наличие этих скульптур не противоречит, с нашей точки зрения, существованию обряда установки статуй, изображавших главных врагов покойного.
Обследование орхонских памятников, проведенное нами в 1968 г., позволяет заключить, что в той же долине Кошо-Цайдам, где открыты погребальные комплексы Бильге и Кюль-Тегина, имеются затянутые почвенным слоем аналогичные объекты. Это позволяет считать, что ресурс памятников, по типу идентичных уже известным, вовсе не исчерпан и будущие раскопки приведут к открытию новых архитектурных остатков, статуарных памятников и находящихся ныне под землёй стел с руническими текстами.
Одной из характернейших для древнетюркского времени категорий источников являются своеобычные петроглифы, представляющие собой тамгообразные изображения горных козлов. [34] Изображения эти обнаружены во множестве пунктов Монголии и Тувы, «тиражи» их нанесения были необычайно высоки. Центральная Азия является родиной этих
(255/256)
изображений, а прототипы их можно видеть на навершиях, венчающих знаменитые орхонские памятники — стелы в честь Бильге-кагана и Кюль-Тегина; такое же изображение можно видеть на стеле в Хачы-Хову, на древнетюркских изваяниях, на простых камнях-балбалах.
По мере великих миграционных движений древнетюркских племён на запад — юго-запад петроглифы, изображающие тамгу в виде горного козла, появились на скалах в горных массивах Восточного Туркестана, Казахстана и Средней Азии: они явились зримым свидетельством переселения людей, создавших этот символ — знак каганской власти, распространявшейся на всё более обширные территории.
Погребения кыргызов, совершённые по обряду трупосожжения, в Центральной Азии неавтохтонны; они появились в результате нашествия енисейских кыргызов, двинувшихся из районов среднего Енисея за Саяны, разгромивших в 840 г. Уйгурский каганат и подвергших сокрушительному разорению центры осёдлой цивилизации. Кыргызские погребения, оставленные в центральноазиатских долинах, в общем совпадают с чаатасами на среднем Енисее и описаниями, которые оставлены в нарративных источниках. Форма кыргызских курганов, как правило, округлая. Сооружения имеют стенки из уложенных плашмя каменных плит. В центре — остатки кремаций вместе с побывавшим в огне сопроводительным инвентарём, состоящим из предметов вооружения, конской сбруи, некоторых бытовых предметов и украшений. [35]
Изучение погребальных памятников монгольского времени (XIII-XIV вв.) находится ещё на начальном этапе, однако первые шаги в этом направлении уже сделаны. Погребения местных тюркоязычных кочевников этой эпохи открыты в Туве. Под небольшими каменными курганами, в наземных сооружениях которых установлены стелы, в неглубоких грунтовых ямах — погребения по обряду ингумации, положение — вытянутое на спине, ориентировка — головой на В, СВ. [36] Следует отметить также кладбища мусульман, открытые на Хемчике и Элегесте (погребения в подбоях, положение — чаще вытянутое на спине, ориентировка — головой на СЗ, лицом к ЮЗ, в сторону Мекки). [37]
(256/257)
Древнюю историю народов Центральной Азии нельзя рассматривать только как изолированную историю кочевников. Центры осёдлой цивилизации, появившиеся ещё в гуннское время, получили новое развитие в эпоху Уйгурского каганата. Многие уйгурские города-крепости — от столицы каганата Кара-Балгаса до десятков более скромных по размерам, однако достаточно внушительных городов, разбросанных на огромных пространствах Монголии и Тувы, — находились в постоянном и динамичном контакте с окружавшим их кочевым миром, центры осёдлой жизни городского типа существовали в Центральной Азии в предмонгольское и монгольское время. Одним из крупнейших центров был знаменитый Хара-Хото — столица государства Си Ся. [38] Поражала современников своими размерами и кипучей жизнью столица Чингизидов — Каракорум, возле руин которого возник позднее, в 1585 г., выдающийся центр буддизма в Монголии — монастырь Эрдэни-Цзу. Проблема осёдлой цивилизации Центральной Азии была в своё время поставлена Д.А. Клеменцом и вновь, уже на более широкой основе, возвращена в повестку дня советским учёным С.В. Киселёвым. [39]
Очень важной задачей на будущее является поиск и исследование городских кладбищ, располагавшихся где-то неподалеку от городищ: без этого не только невозможно охарактеризовать целый ряд важных сторон идеологии и культуры городского населения, без этого нельзя и сделать заключения об этническом составе этого населения.
Итак, Центральная Азия не явилась исключением из общемировой закономерности обязательного контакта и культурно-экономического взаимодействия кочевников с осёдлыми цивилизациями.
Исследователи Центральной Азии начали весьма активно внедрять в программу научного поиска «археологическую этнографию». Проводимое археологическим путём исследование комплексов позднейшей истории народов Центральной Азии — памятников ХVII-XIX вв. — даёт возможность проложить мост от этнографических объектов к древним комплексам, оставленным предками и предшественниками
(257/258)
современных народов. Наряду с этим исследование позднейших объектов (в частности, погребений) даёт возможность познать и такие моменты культуры, быта и идеологии, которые ныне безвозвратно канули в прошлое и потому недоступны для чисто этнографического изучения.
Наиболее распространённым неламаистским типом погребений, особенно полно изученным в Туве, [40] а также в Северо-Западной Монголии и на Алтае, следует считать впускные захоронения в наземных сооружениях более древних курганов — погребения в вытянутом положении на спине, ориентировка — головой на В, СВ, с набором бытовых и культовых предметов и сопроводительными захоронениями одной или двух лошадей (под верх и вьючной).
Обычай совершать впускные погребения в наземных сооружениях более древних каменных курганов появился не только в похоронной практике тувинцев, монголов, южных алтайцев, а гораздо раньше, в гунно-сарматское и древнетюркское время. Так, известно много случаев совершения впускных захоронений носителей улуг-хемской культуры в курганы предшествующей, саглынской культуры, погребения кок-эльского типа в собственно хуннуских курганах (Бай-Даг II). Одно из древнейших впускных погребений древнетюркского времени было открыто при исследовании наземного сооружения кургана-храма Улуг-Хорум. Кроме того, в редких, правда, случаях древнетюркские погребения как бы присоединялись к более древним объектам, причём камень брался с более древних сооружений; такие факты были отмечены Г.И. Боровкой и Наинтэ-Сумэ и нами на могильнике Саглы-Бажи V.
Погребения позднейших исторических периодов отражают стойкость древних традиций, устоявших, невзирая на то что Центральная Азия явилась зоной соприкосновения великих мировых религий — буддизма и ислама, невзирая на то что ламаизм в конце ХVI в. быстро распространился в Монголии и на сопредельных территориях, что и привело к возникновению многочисленных монастырей и к созданию таких центров, как Эрдэни-Цзу, Их-хуре (Гандантэгчинлинг) и др. Несмотря на живучесть древних тра-
(258/259)
диций, столь явственно отразившихся, например, в погребальных обрядах, ламаизм стал крупной социально-политической силой: по данным 1921 г., только в Монголии было 747 монастырей со 100 тыс. лам в них (ныне в стране действует один монастырь — Гандантэгчинлинг — в Улан-Баторе с числом лам немногим более 100). [41]
Нельзя не отметить, что современная Монголия бережно относится к сокровищам старой культуры: на архитектурных сооружениях, созданных руками народных мастеров, ведутся большие реставрационные работы, а в реставрации комплекса Эрдэни-Цзу принимала деятельное участие ЮНЕСКО.
Исследования археологических памятников разных исторических эпох с несомненностью показывают, что Центральная Азия, являясь историческим регионом первого порядка, никогда не была обособленной от общеисторических процессов, протекавших на необъятных пространствах Евразии. Так, племена Центральной Азии — носители алды-бельской и саглынской культур, а также носители культуры плиточных могил находились в орбите важнейших исторических процессов, охвативших Великий пояс степей в скифское время, и внесли свой весомый вклад в сложение общности культур скифского типа, простиравшейся от Ордоса до Северного Причерноморья и Подунавья. Именно в эту пору в Центральной Азии впервые сомкнулись могучие влияния античной и передневосточной цивилизаций. Наконец, именно в эту эпоху в Центральной Азии сложился тот палеоэкономический комплекс — экстенсивное кочевое скотоводство, — который вплоть до этнографической современности составлял господствующий хозяйственно-культурный тип этого региона.
Несомненная взаимосвязанность и взаимообусловленность характеризуют исторические процессы, протекавшие на этих территориях в гунно-сарматское время. Выход на историческую арену кочевников гунно-сарматского времени привёл к крушению скифо-сакского мира: в то время как на востоке образовалась хуннуская держава, на западе сарматы перешли Дон и заперли скифов в пределах Крыма.
(259/260)
В конечном итоге процессы эти привели к так называемому Великому переселению народов, достигшему пределов Западной Европы.
В древнетюркское время раннесредневековые кочевники проложили новый степной мост от Центральной Азии до границ Византии. Сложение древнетюркских каганатов способствовало консолидации мелких этнических групп в более крупные объединения, в эту эпоху имели место миграции древнетюркских кочевников из Центральной Азии в Среднюю Азию и сложение на новых территориях предков ряда современных тюркоязычных народов.
Археологические памятники Центральной Азии дают неоспоримые свидетельства разносторонних связей с соседними и весьма отдалёнными цивилизациями: в погребениях скифского времени можно видеть раковины каури и сердолик из Индии, персидские ткани и античные пастовые бусы и т.д.
История народов, населяющих ныне Центральную Азию, корнями своими уходит в глубокую древность. Центральная Азия наших дней составляет историко-этнографический регион, сложение которого отразило исторические процессы, на протяжении тысячелетий протекавшие в восточных пределах Великого пояса степей Евразии.
Примечания ^
[1] А.П. Окладников. Первобытная Монголия. — К вопросу древнейшей истории Монголии. Улан-Батор, 1964; он же. Новые данные по древней истории Монголии. — Олон улсын монгол эрдэмтний II их хурал, б. I. Улаан-Баатар, 1973; В.Е. Ларичев. Палеолит Северной, Центральной и Восточной Азии. Ч. I. Азия и проблема родины человека (История идей и исследования). Новосибирск, 1969; Ч. 2. Азия и проблема локальных культур (Исследования и идеи). Новосибирск, 1972.
[2] В.В. Волков. Бронзовый и ранний железный век Северной Монголии. Улан-Батор, 1967; Э.А. Новгородова. Центральная Азия и карасукская проблема. М., 1970.
[3] А.Д. Гpач. Итоги и перспективы археологических исследований в Туве. — «Краткие сообщения о докладах и полевых исследованиях Института археологии АН СССР». Вып. 118. 1969, с. 45.
(260/261)
[4] А.П. Окладников, B.E. Лapичев. Археологические исследовании в Монголии в 1967 г. — «Известия Сибирского отделения АН СССР. Серия общественных наук», № 11. Вып. 8. 1968, с. 107-108.
[5] А.Д. Гpач. Новые данные о древней истории Тувы. — УЗТНИЯЛИ. Вып. 15. 1971, с. 94-96.
[6] В.В. Волков. Бронзовый и ранний железный век Северной Монголии, с. 46-47.
[7] Г.П. Сосновский. Плиточные могилы Забайкалья. — Труды Отдела истории первобытной культуры Государственного Эрмитажа. Т. I. 1941, с. 273-809; Н.Н. Диков. Бронзовый веж Забайкалья. Улан-Уда, 1959; В.В. Волков. Бронзовый и ранний железный век Северной Монголии; Л.A. Eвтюхова, H.H. Теpехова. Плиточные могилы Кондуйской долины. — Новое в советской археологии (Памяти С.В. Киселёва). М., 1965, с. 244-248; В.Е. Лapичев. О происхождении культуры плиточных могил Забайкалья. — Археологический сборник. Вып. I. Улан-Удэ, 1959; Д.Наваян. Дорнод монголын хурлийн уе. Улаанбаатар, 1975; B.C. Гришин. Бронзовый и ранний железный века Восточного Забайкалья. М., 1975.
[8] А.Д. Гpач. Алды-бельская культура раннескифского времени в Туве. — Соотношение древних культур Сибири с культурами сопредельных территорий. Новосибирск, 1975, с. 249-258.
[9] М.П. Гpязнов, М.Х. Маннай-оол. Курган Аржан — могила царя раннескифского времени. — УЗТНИИЯЛИ. Вып. 16, с. 191-206; они же. Курган Аржан по раскопкам 1973-1974 гг. — УЗТНИИЯЛИ. Вып. 17, с. 185-198; М.П. Гpязнов. К хронологии древнейших памятников ранних кочевников. — Успехи среднеазиатской археологии. Вып. 3. Л., 1975, с. 9-12.
[10] А.Д. Гpач. Новые данные о древней истории Тувы, с. 96-98. Ср.: С.И. Вайнштейн. Памятники скифского времени в западной Туве (по материалам археологических исследований 1954 г.). — УЗТНИИЯЛИ. Вып. 3. 1955, с. 78-102; он же. Археологические исследования в Туве в 1955 г. — УЗТНИИЯЛИ. Вып. 4. 1956, с. 33-35, 39, 40; он же. Памятники казылганской культуры. — ТТКЭАН. Т.2. 1966, с. 143-184; Л.Р. Кызласов. Этапы древней истории Тувы (в кратком изложении). — ВМГУ. 1958, № 4, с. 75-89, табл. II; М.Х. Маннай-оол. Тува в скифское время (уюкская культура). М., 1971; В.С. Полторацкая. Памятники ранних кочевников в Туве. — Археологический сборник. Вып. 8. Л., 1966, с. 76-102.
(261/262)
[11] А.Д. Грач. Могильник Саглы-Бажи II и вопросы археологи Тувы скифского времени. — СА. 1967, № 3, с. 215-238; он же. Новые исследования в Саглынской долине. — АО. 1975. М., 1976.
[12] В.В. Волков, Э.А. Новгородова. Археологические исследования в Монголии. — АО. 1972. М., 1973, с. 498-499; они же. Археологические работы в Монголии. — АО. 1973. М., 1974, с. 535-536; они же. Советско-монгольская экспедиция. — АО. 1974. М., 1975, с. 557-558; Д. Цэвэндорж. Уникальная находка. — «Монголия». 1974, № 4, с. 26-27.
[13] А.Д. Гpач. Петроглифы Тувы. I (Проблема датировки и интерпретации, этнографические традиции). — Сборник МАЭ. Т. 17. 1957; он же. Петроглифы Тувы. II (Публикация комплексов, обнаруженных в 1955 г.). — Сборник МАЭ. Т. 18. 1958; Д. Доpж. К истории изучения наскальных изображений Монголии. — Монгольский археологический сборник. М., 1962, с. 45-54.
[14] А.П. Окладников. Оленный камень с р. Иволги. — СА. 19. 1954. с. 207-220; Н.Л. Членова. Об оленных камнях Монголии и Сибири. — Монгольский археологический сборник. М., 1962, с. 27-35; M.Х. Mаннай-оол. Оленные камни Тувы. — УЗТНИИЯЛИ. Вып. 13. 1968, с. 138-149; Э.А. Новгоpодова. Карасукские традиции в раннескифском монументальном искусстве Монголии. — Древний Восток. Сборник I. К семидесятилетию академика М.А. Коростовцева. М., 1975, с. 288-291; она же. Оленные камни и некоторые вопросы древней истории Монголии. — Олон улсын монголч эрдэмтнийн II их хурал, б. I. Улаанбаатар, 1973, с. 385-338.
[15] Ю.Д. Талько-Грынцевич. Материалы к палеоэтнологии Забайкалья. — Труды Троицкосавско-Кяхтинского отделения Приамурского отдела Русского географического общества. Т. 3. Вып. 2-3. 1900; Т. 4. Вып. 2. 1901; Г.П. Сосновский. Дэрестуйский могильник. — «Проблемы истории докапиталистических обществ». 1935, № 1-2; А.В. Давыдова. О классификации памятников хунну. — Ранние кочевники Средней Азии и Казахстана (Краткие тезисы докладов на конференции. Ноябрь 1975 г.). Л., 1975, с. 34-35; П.Б. Коновалов. Погребальные сооружения хунну (по материалам раскопок «рядовых» могил). — Сибирь, Центральная и Восточная Азия в средние века. Новосибирск, 1975 (История и культура востока Азии. Т. 3), с. 17-46; он же. Погребальные памятники хунну. Новосибирск, 1975 (автореф. дис. на соискание ученой степени канд. ист. наук).
(262/263)
[16] А.Д. Грач. Новые данные о древней истории Тувы, с. 99-102.
[17] C.И. Bайнштейн, В.П. Дьяконова. Памятники в могильнике Кокэль конца I тысячелетия до нашей эры — первых веков нашей эры. — TTКЭAH. Т. 2. 1966, с. 185-292; С.И. Вайнштейн. Раскопки могильника Кокэль в 1962 г. (погребения казылганской и сыын-чюрекской культур). — TTКЭAH. Т. 3. 1970, с. 7-79; В.П. Дьяконова. Большие курганы-кладбища на могильнике Кокэль (по результатам раскопок за 1963-1965 гг.). — TTКЭAH. Т. 3, с. 80-209; она же. Археологические раскопки на могильнике Кокэль в 1966 г. — ТТКЭАН. Т. 3. с. 210-288.
[18] А.В. Давыдова. Иволгинское городище (К вопросу о гуннских поселениях в Забайкалье). — СА. 25. 1956, с. 261-300.
[19] С.А. Теплоухов. Раскопки курганов в горах Ноин-Улы. — Краткие отчёты экспедиций по исследованию Северной Монголии в связи с Монголо-Тибетской экспедицией П.К. Козлова. Л., 1925; А.Н. Беpнштам. Очерк истории гуннов. Л., 1951; С.И. Руденко. Культура хуннов н ноинулинские курганы. М.-Л., 1962.
[20] П.Б. Коновалов. Раскопки в Ильмовой пади. — АО. 1972. М., 1978, с. 218-220.
[21] А.Д.Гpач. Итоги и перспективы археологических исследований в Туве, с. 49; A.M. Мандельштам. К гуннской проблеме. — Соотношение древних культур Сибири с культурами сопредельных территорий. Новосибирск, 1975, с. 4-5.
[22] Материалы по истории сюнну (по китайским источникам). Предисл., пер. и примеч. В.С. Таскина. М., 1968, с. 40.
[23] Н.Я. Бичурин (Иакинф). Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. Т. I. М.-Л., 1950, с. 50.
[24] Материалы по истории сюнну, с. 135.
[25] Там же, с. 135-136.
[26] А.Д. Гpач. Хронологические и этно-культурвые границы древнетюркского времени. — ТС (К шестидесятилетию А.Н. Кононова). 1966, с. 188-193.
[27] С.В. Киселёв. Древняя история Южной Сибири. М., 1950; Л.А. Евтюхова. О племенах Центральной Монголии в IX в. (По материалам раскопок курганов). — СА. 1957, № 2, с.205-227; А.Д. Гpач. Хронологические и этно-культурные границы
(263/264)
древнетюркского времени; он же. Древнетюркское погребение с зеркалом Цинь-вана в Туве. — СЭ. 1958, № 4, с. 18-84; он же. Археологические раскопки в Монгун-Тайге и исследования в Центральной Туве (полевой сезон 1957 г.). — ТТКЭАН. Т. I. 1960, с. 9-12, 17-40, 69-72; он же. Археологические исследования в Кара-Холе и Монгун-Тайге (полевой сезон 1958 г.). — ТТКЭАН. Т. 1. с. 73, 120-143, 146-148; он же. Археологические раскопки в Сут-Холе и Бай-Тайге. — ТТКЭАН. Т. 2. 1966, с. 81, 96-99, 105; Л.Р. Кызласов. Этапы средневековой истории Тувы, — ВМГУ. 1964, № 4, с. 69-74, 81-82; он же. История Тувы в средние века. М., 1969; С.И. Вайнштейн. Памятники второй половины I тысячелетия в Западной Туве. — ТТКЭАН. Т. 2. с. 292-347; он же. Некоторые вопросы истории древнетюркской культуры (в связи с археологическими исследованиями в Туве). — СЭ. 1966, № 3, с. 60-81; С.И. Вайнштейн, М.В. Кpюков. Об облике древних тюрков. — ТС. М., 1966, с.177-187; Д.Г. Савинов. Этнокультурные связи населения Саяно-Алтая в древнетюркское время. — ТС. 1972. М., 1973, с. 339-350; Ю.И. Тpифонов. Об этнической принадлежности погребений с конём древнетюркского времени (в связи с вопросом о структуре погребального обряда тюрков-тугю). — ТС. 1972. М., 1973, с.351-374; Н. Сэр-Оджав. Эртний турэгууд (VI-VIII зуур). Улаан-Баатар, 1970.
[31] Н.И. Веселовский. Современное состояние вопроса о каменных бабах или балбалах. — «Записки Одесского общества истории и древностей». Т. 32. 1915, с. 408-440; С.А. Плетнёва. Половецкие каменные изваяния. — САИ (E4-2). М., 1974.
[32] М.И. Гладких, И.А. Пислapий, А.А. Кpотова, Л.C. Гераськова. Исследования на Ворошиловградчине. — AО. 1974. М., 1975, с. 268.
[33] L. Jisl. Vorbericht über die archeologlsche Erforschung des Kül-tegin-Denkmals die tschechoslovakisch-mongolische Expedition
(264/265)
des Jahres 1955. UAJ. Bd 32. H.1-2. 1960; С.Г. Кляшторный. Древнетюркские рунические памятники как источник по истории Среднем Азии. М., 1964, с. 55-76.
[34] А.Д. Гpач. Вопросы датировки и семантики древнетюркских тамгообразных изображений горного козла. — ТС. 1972. М., 1978, с. 316-333.
[38] [П.К. Козлов.] Монголия и Амдо и мёртвый город Хара-Хото. Экспедиция Русского географического общества в нагорной Азии П.К. Козлова.1907-1909. М.-Пг., 1928; Е.И. Кычанов. Очерки истории тангутского государства. М., 1968.
[39] С.В. Киселёв, Л.А. Евтюхова, Л.Р. Кызласов, H.Я. Меpпеpт, В.П. Левашева. Древнемонгольские города. М., 1965; С.И.Вайнштейн. Средневековые осёдлые поселения и оборонительные сооружения в Туве. — УЗТНИЯЛИ. Вып. 7. 1959, с. 260-274; он же. Древний Пор-Бажин. — СЭ. 1964, № 6, с. 103-114; Л.Р. Кызласов. Средневековые города Тувы. — СА. 1959, № 3, с. 66-75.
[40] В.П. Дьяконова. Погребальный обряд тувинцев как исторический источник. Л., 1975.
[41] H.A. Жуковская. Этнографические исследования в МНР (Некоторые итоги и перспективы Советско-Монгольской историко-культурной экспедиции). — СЭ. 1972, № 5, с. 112.
|