|
А.М. Хазанов
|
|
7. Бляха с изображением оленя.
|
8. Бляха с изображением оленя (деталь).
|
венное животное обдирают, очищают мясо от костей и бросают его в котлы туземного производства... затем зажигают кости животных и на них варят мясо». [14] Ручки таких котлов часто изготовлялись в виде козлов. На орудиях труда, принадлежавших женщинам, на женской одежде и украшениях звериный стиль применялся сперва гораздо реже, чем на мужских. Но со временем он проник и туда. Звери встречаются на булавках, зеркалах и других предметах женского туалета.
Уже в простом перечне животных, более или менее постоянно фигурирующих в зверином стиле, отчётливо проявляется скифский эстетический иде-
ал. Красота для скифов — не самоцель и не абсолют. Красиво то, что в наибольшей степени способствует выживанию и победе. Красивое — это прежде всего быстрое, сильное, стремительное. В формировании таких воззрений не могли, конечно, не сказаться условия скифской жизни с её постоянной и тревожной военной напряжённостью, про которую сами скифы в передаче древнегреческого писателя Лукиана говорили: «У нас ведутся постоянные войны, мы или сами нападаем на других, или выдерживаем нападения, или вступаем в схватки из-за пастбищ и добычи». [15]
Даже позднее, в манихейских * [сноска: * Манихейство — религиозное течение, зародившееся в Иране в первые века н.э.] религиозных гимнах, в какой-то мере отражающих древние представления ираноязычных народов, воспеваются:
«Сила у рук,
Резвость у ног,
Зоркость глаз,
Чуткость ушей». [16]
Такова была эпоха, наложившая свой отпечаток и на искусство и на литературу.
Особенности скифского звериного стиля отчётливо проявляются в его лучших образцах.
До сих пор одним из лучших произведений скифского искусства остаётся золотой олень, некогда украшавший щит вождя, найденный в одном из курганов у станицы Костромской, на Кубани.
Олень изображён строго в профиль — видны только одна передняя и одна задняя ноги животного с острыми копытами, поджатые под туловище. Длинная шея оленя вытянута, а голова вскинута вперёд и вверх, передавая движение или готовность к движению. С той же целью длинное острое ухо почти прижато к шее. Тело животного расчленено резкими гранями на несколько широких плоскостей, создающих впечатление вздувшейся от напряжения мускулатуры. В то же время размеры рога намеренно преувеличены. Сам он сильно стилизован, по существу превращён в орнаментальное украшение из причудливых S-образных завитков, идущих вдоль всей спины животного.
В костромском олене достигнуто то органическое слияние обобщённого и лаконичного реализма с чисто условной и символической манерой изображения, которое придаёт скифскому звериному стилю столько динамизма и экспрессии.
Олень весь в движении. Но в точности определить его позу едва ли возможно. Одни полагают, что животное изображено в скачке или прыжке, другие — что в летящем галопе, третьи — в высшей точке движения, остановленного, как в кинокадре, четвёртые — лишь в готовности к движению, пятые — лежащим, шестые — в жертвенной позе. [17] Но в прыжке, галопе или движении олень никогда не поджимает под себя сразу все ноги; у гото-
|
|
9. Бляха с изображением пантеры.
|
10. Бляха с изображением волка.
|
вящегося вскочить оленя рога направлены вверх, а ноги раздвинуты; у лежащего оленя шея не будет так вытянута, а мускулатура напряжена. На жертвенное животное костромской олень также вряд ли похож. К тому же его поза не соответствует рассказу Геродота о том, как скифы приносили животных в жертвы своим богам. «Ставится жертвенное животное со связанными передними ногами, позади его стоит жертвоприноситель, который тянет к себе конец верёвки и таким образом опрокидывает животное на землю. Пока животное падает, жертвоприноситель быстро накидывает петлю на шею животного... и удавливает жертву». [18]
Всё дело в том, что мы и не должны искать точного соответствия позы оленя реальной действительности. Сила скифского искусства не в рабском копировании действительности — натурализм ему совершенно чужд и противопоказан — а в том, что оно способно передать наиболее характерные чер-
ты и свойства животного в условной орнаментализированной манере.
Другая золотая нащитная бляха также происходит с Кубани, из курганов около станицы Келермесской. На этот раз перед нами предстаёт хищник — пантера, как бы изготовившаяся к прыжку. В данном случае мастер отошёл от строго профильного принципа изображения — у пантеры видны все че-
|
|
11. Навершие в виде головы хищной птицы.
|
12. Бляха в виде головы льва.
|
тыре лапы, причём задние несколько согнуты для мощного толчка. Шея животного вытянута вперёд, голова с тупой мордой наклонена вниз, пасть хищно оскалена. Ухо его изображено торчком, подчёркивая чуткость и насторожённость зверя. Как и у костромского оленя, резкие грани, расчленяющие тело пантеры на отдельные широкие плоскости, придают ей гибкость и одновременно силу. Хотя жертва пантеры не видна, создаётся полное впечатление, что через секунду-другую грозный хищник бросится на невидимую добычу.
И опять, несмотря на полную жизненность образа, напрасно стали бы мы искать его полного соответствия с живой натурой.
Но этого мало. Лапы пантеры оканчиваются изображениями других пантер, свернувшихся в кольцо. И ещё шесть таких же маленьких пантер расположены в ряд на хвосте, причём представлены они более плоскостно, чем на лапах, чтобы придать хвосту впечатление пушистости.
Снова встречаемся мы с органическим сплавом реализма и орнаментализма.
Ещё одна бронзовая ажурная бляха обнаружена в кургане, раскопанном в степном Крыму. На ней изображён свернувшийся в кольцо волк. Перед мастером стояла нелёгкая задача исполнить образ зверя в соответствии с заранее заданной круглой формой предмета. И он решил её
|
|
13. Бляха в виде головы грифоно-барана.
|
14. Навершие с головой хищной птицы.
|
традиционным для скифского искусства образом. Сохранив некоторые отличительные признаки животного, он сильно изменил и деформировал его пропорции.
Размеры прижатого к шее уха, глаза и ноздри намеренно преувеличены. Они подчёркивают агрессивность зверя. Шея и туловище непомерно удлинены, иначе мастеру трудно было бы замкнуть их в кольцо.
На плече волка он поместил фигурку лежащего козла, а под ним голову лося. Лапы и хвост хищника оканчиваются сильно стилизованными орлиными головками, и такие же головки оказались на его плече и бедре.
В этом изображении нет жизненной силы, присущей костромскому оленю или келермесской пантере, но, несмотря на схематизм, ему свойственно определённое изящество.
Каковы же общие особенности скифского звериного стиля? Определить их в целом довольно трудно прежде всего потому, что скифское искусство довольно быстро развивалось и видоизменялось на протяжении многих веков. Кстати, описанное нами изображение волка является более поздним по сравнению с предшествующим и, как мы уже видели и увидим в дальнейшем, обладает, по сравнению с ними, целым рядом специфических черт.
И всё же скифский звериный стиль на протяжении всех этапов своего развития обладал рядом общих черт. Иначе о нём вообще было бы трудно говорить как об едином художественном течении.
Одна из особенностей скифского звериного стиля сказалась в преобладании слитных и компактных изображений с чётким и выразительным контуром. Скифским мастерам была свойственна боязнь пустого пространства, стремление заполнить всю предназначенную для украшения плоскость, разместить на ней дополнительно изображения.
Необходимость приспосабливаться к заранее заданным формам предмета выработала наклонность к замкнутому построению фигуры и вместе с тем к её обобщённой характеристике, в которой немалую художественную роль играли деформация и искажения.
И главное: никакого натурализма, никакой мелочной конкретности. Главная цель звериного стиля — верно передать основную идею и сущность образа, сильного и стремительного хищника или быстрого, чуткого, способного к сопротивлению травоядного.
Стремление к условности отмечено с первых шагов развития звериного стиля и с течением времени это стремление нарастает.
Длительное повторение ограниченного набора изображений в традиционных канонических позах вело к тому, что для того круга лиц, на который работал мастер, достаточно было одного намёка, одной
детали — и они прекрасно понимали, какое именно животное изображено и какие именно свойства его подчёркнуты. То, над чем нередко ломают сейчас голову археологи и искусствоведы, было совершенно ясно современникам. Поэтому в произведениях, выполненных в зверином стиле, нередко сохранялся лишь один или в лучшем случае два-три отличительных признака, позволявших догадываться о видовой принадлежности изображаемого животного. Так, для лося характерны горбатая морда и короткий рог, для волка — длинные, прижатые к затылку уши, вытянутая морда, худое поджарое туловище, для горного козла — большой дугообразный рог, для барана — рог,
|
|
15. Навершие с фигурой лося.
|
16. Бляха в виде головы хищной птицы.
|
загнутый полукругом вниз, для кошачьих — выгнутая спина, для кабана — пятачок и приподнятая кверху губа.
В зверином стиле выработались определённые художественные приёмы, ставшие довольно трафаретными, но важные для правильного понимания образа. Например, три кружка, изображённые на одной линии, означали ухо, глаз, ноздрю кошачьего хищника; полукруг — пасть, для того чтобы передать образ орла или какой-то другой хищной птицы, оказывалось достаточным изобразить большой круглый глаз и хищно загнутый вниз клюв.
В то же время, в соответствии со вкусами заказчиков, пасть хищных животных изображалась ши-
17. Бляха в виде свернувшейся в клубок пантеры.
Конец VII в. до н.э. Кость.
(Открыть Илл. 17 в новом окне)
роко раскрытой, полной зубов, когти и клюв птицы удлинёнными и намеренно выделенными, ухо, ноздри и глаз — непропорционально большими, копыта — вытянутыми и заострёнными.
Но этого казалось мало.
Звериному стилю свойственны так называемые «зооморфные превращения», когда изображение одного животного дополняется изображением других животных или отдельных частей их тела. Чаще всего такие дополнения помещались на плечах и тазовом поясе изображаемого животного, а также на концах его ног, рогов и хвоста. По мнению известного исследователя скифского искусства М.И. Артамонова, «дополнительные изо-
бражения не разрушают реалистичности основного образа, не превращают его в фантастического зверя, а как бы дополняют и разъясняют его, подобно эпитетам в народной поэзии». [19] Это верно лишь отчасти. Дополнительные изображения сосредоточивают внимание зрителя на определённых свойствах образа, усиливают их, одновременно видоизменяя и усложняя образ в целом.
На бронзовом навершии из кургана №2 близ Ульского аула изображена голова хищной птицы с человеческим глазом и мощным изогнутым клювом. По контуру её изображён ещё ряд схематических птичьих головок, а несколько ниже — лежащий козёл с повёрнутой назад головой. Нельзя сказать, что дополнительные изображения здесь только разъясняют основной образ, но что они усиливают его — это бесспорно. Это изображение вызывает в памяти описание хищной птицы из «Авесты» — сложного религиозно-этического произведения, созданного родственными скифам ираноязычными народами:
«Хватающей снизу добычу когтями,
Клюющей её сверху.
Из всех птиц быстрейшей,
Проворнейшей из летающих.
Она одна среди всех живых существ
Догоняет стрелу на лету,
Даже когда хорошо она пущена.
Вылетает она, встряхивая перья,
На первой утренней заре,
В вечерние сумерки ищет ужин,
В утренней мгле ищет завтрак». [20]
Стремление выделить в образе животного его наиболее характерные свойства, воплощающие его сущность, определяющие облик животного или птицы, привело к тому, что некоторые детали стали изображаться самостоятельно. Рукоять меча украшали изображением когтистой орлиной лапы, различные предметы конской сбруи — изображением копыт коня или оленя, оленьих рогов, крыльев хищной птицы, ушей чуткого травоядного, орлиного глаза и т.д. Очень часто отдельно изображали голову животного. Всё это по-разному соеди-
18. Конский налобник со скульптурной головой оленя.
V в. до н.э. Бронза.
(Открыть Илл. 18 в новом окне)
нялось и комбинировалось на различных бытовых предметах.
Количество сюжетов в скифском зверином стиле очень ограничено. Каждое животное, за редкими исключениями, изображалось лишь в нескольких традиционных, веками повторявшихся позах. При этом в одной и той же позе перед нами нередко предстают различные животные. Например, свернувшимися в кольцо изображали и пантеру, и волка, поджавшими ноги под туловище, — и оленя, и козла и т.д. И всё же произведения звериного стиля не производят монотонного и однообразного впечатления. В немалой степени это происходит за счёт возможностей расчленить и дополнить
образ, приспособить его к форме предмета, придать ему декоративную изощрённость. Однако такой путь должен был привести к уменьшению силы и жизненной выразительности образа. Именно это и случилось со скифским звериным стилем. До сих пор мы рассматривали звериный стиль в целом. Естественно, что за многие века своего существования он не оставался неизменным и его эволюция слагается из нескольких этапов.
***
Ранние архаические памятники звериного стиля, относящиеся к концу VII — первой половине V в. до н.э., обычно считаются и самыми лучшими. Во всяком случае, именно в них с наибольшей силой проявилась такая черта, как обобщённый реализм. И костромской олень и келермесская пантера относятся именно к этому времени. На этих изображениях хорошо заметна такая особенность архаического звериного стиля, как трактовка тела животного большими плоскостями. Приём этот явно был выработан сначала в процессе резьбы по дереву и лишь затем перенесён на металл.
Среди изображений, выполненных в зверином стиле, преобладают рельефные двухмерные, но имеется группа бронзовых предметов неясного назначения, навершия которых изготовлены в виде трёхмерных фигурок животных, чаще всего быков и грифонов. Они довольно выразительны и выполнены вполне профессионально, но всё же им недостаёт обобщённого лаконизма лучших рельефных изображений.
Известная в небольшом количестве скульптура тоже имеет прикладное назначение. Чаще всего она украшала налобники — детали конской сбруи. Такова, например, бронзовая головка оленя из курганов близ села Журовка на Днепровском Правобережье.
В степном Крыму, близ Симферополя был раскопан так называемый Золотой курган, содержавший погребение знатного скифского воина. О том, что он был знатным, говорит не только богатство инвентаря, который был положен в могилу, но и зо-
19. Обкладка колчана со сценой терзания.
V в. до н.э. Золото.
(Открыть Илл. 19 в новом окне)
лотая гривна на его шее — символ власти и аристократического происхождения. О том, что он был воином, — сопутствующие ему железный панцирь, меч и лук со стрелами. Впрочем, в это время у скифов все мужчины, и тем более знатные, были воинами. Среди оружия в могиле найдена бронзовая фигурка пантеры, обложенная золотым листком с напаянными гнёздами для цветных вставок, — вероятно, от щита или от крышки колчана. Тело хищника выполнено в традиционном рельефе, а повёрнутая к зрителю голова решена как трёхмерная скульптура. Такая «эклектика», в целом не свойственная скифским мастерам, лишь подчёркивает их тягу к двухмерности и рельефу. Трёхмерная скуль-
птура была лишь боковым ответвлением в развитии скифского звериного стиля.
В раннем скифском искусстве почти нет многофигурных композиций. Одиночные изображения преобладают. Иногда лишь встречаются парные фигуры животных, сдвоенные по принципу зеркаль-
|
|
20. Обивка горита с изображением оленей и пантер.
|
21. Фигурка пантеры.
|
ной симметрии в геральдических позах. На бронзовой бляхе из погребения на берегу Цукурского лимана на Тамани — одном из самых ранних произведений скифского искусства — в профиль изображены две противостоящие друг другу в геральдической позе пантеры. Пасти их оскалены, лапы сое-
динены вместе, хвосты загнуты кверху и образуют петли на спинах.
Зооморфные превращения в зверином стиле конца VII — первой половины V в. встречаются реже, чем во второй половине V — IV вв. до н.э. Но ранние мастера действительно свободнее относились к композиции, чем их преемники. Они меньше боялись пустоты и не стремились обязательно заполнить изображениями всю поверхность предмета. В одном из келермесских курганов найдена золотая обивка от горита — футляра, в котором скифы хранили лук и стрелы. На ней восемью рядами, один за другим, отштамповано 24 совершенно одинаковых оленя, а вдоль продольных сторон обивки — ещё 16 стоящих пантер. Все они производят довольно однообразное впечатление. Более поздний мастер, если бы он избрал подобный сюжет, а это и само по себе маловероятно, то постарался хотя бы разнообразить и усилить фигуры изображаемых животных за счёт зооморфных превращений.
Иногда считают, что для раннего звериного стиля характерны изображения животных в спокойном состоянии, в статичных позах, лежащих или стоящих. [21] С этим трудно согласиться полностью. Слишком много экспрессии в лучших образцах раннего звериного стиля, чтобы назвать их спокойными и статичными. Думается, что всё дело здесь заключается в различном уровне мастерства. Передать движение мог только мастер-художник, ремесленнику легче давались статичные позы.
Правда, в ранних произведениях звериного стиля почти полностью отсутствуют сцены терзания или борьбы животных. Но в первой половине V в. до н.э. они уже появляются, быть может, под греческим влиянием.
Несколько лет назад на Керченском полуострове киевским археологом А.М. Лесковым был раскопан богатый скифский курган, в котором, как выяснилось, задолго до археологов уже успели побывать грабители. В погребении оставался только сильно помятый золотой предмет в виде ведёрка, а в нём ещё несколько золотых изделий. Реставраторам ленинградского Эрмитажа удалось вос-
становить форму и ведёрка, и всех находившихся в нём предметов. Среди них внимания заслуживает обкладка колчана.
На ней изображён олень с вытянутой вперёд шеей, рухнувший в изнеможении на колени и откинувший назад голову. Он ещё не полностью смирился со
22. Навершие с изображением грифона.
|
своей участью, челюсти его стиснуты, ноздри раздуты, под шкурой проступают вздувшиеся от напряжения мускулы. И всё же судьба его уже решена. Лев, напавший сбоку на оленя, уже обхватил несчастное животное передними лапами и впился ему в грудь. Змея с натуралистически точно переданной чешуёй уже распрямляет свои кольца. Её широко раскрытая пасть находится почти на уровне морды оленя. Сзади орёл готовится выпустить свои когти в тело животного.
Сюжет, переданный на обкладке, оказался новым, ранее никогда не встречавшимся. Это заставляет задуматься, насколько полное представление мы вообще имеем о скифском искусстве. Ведь все
наиболее богатые курганы дошли до нас ограбленными. При таких обстоятельствах новые раскопки всегда могут принести новые материалы, которые заставят пересмотреть устоявшиеся мнения. Так уже не раз бывало в прошлом и даже совсем недавно.
Количество животных, изображавшихся в раннем зверином стиле, и их позы очень немногочисленны. Из травоядных чаще других встречаются олень и горный козёл. Олени изображались или с подогнутыми ногами или стоящими — на навершиях. Для козлов характерна поза с поджатыми, как у оленей, ногами и повёрнутой назад головой. В лесостепной части Украины, особенно в Посулье, изредка находят бляхи от конской узды, украшенные фигурками стоящих козлов с опущенной вниз мордой и круто загнутым на спину рогом.
Лось встречается реже. Его поза — такая же, как у лежащих козлов. Оригинальны изображения лосей на костяных пластинках из Жаботиноких курганов. На них выгравирована лосиха с двумя лосятами. Один предстаёт перед нами в момент появления на свет, ещё в утробной позе, другой — лежит рядом с матерью. Для его изображения мастер применил уникальный приём, не встречающийся никогда больше в скифском искусстве. Приём этот заключается в частичном совмещении двух фигур путём их наложения одной на другую. Удваивается лишь рисунок головы — голова лосёнка изображена под головой матери, туловища же их сливаются воедино.
Очень частым было изображение головы коня. Конские головки украшали детали упряжи и бронзовые секирки. Одни из них передавали спокойное состояние животного, другие, наоборот, символизировали бегущее животное — тогда у них морда вытянута, а уши прижаты к затылку. Очень редки золотые фигурки, изображающие коня с поджатыми ногами и повернутой назад головой, то есть в позе, характерной и для других часто встречающихся травоядных.
Не менее популярным было изображение головы барана на изделиях из кости, рога или бронзы.
Из хищников наибольшей популярностью пользовалась пантера, то готовая к прыжку, то с поджатыми под туловище лапами, то свернувшаяся в кольцо. Что касается львов, то чаще всего изображались только головы их, то в профиль, то в фас. Изображения волка, следовавшие традиционной схеме свернувшегося хищника, изредка появляются с начала V в. до н.э.
Говорить об изображениях орла можно лишь условно. Они настолько стилизованы, что скорее представляют обобщённый образ хищной птицы или в виде профильных фигурок с распростёртыми крыльями, или головок, на которых выделены только большой круглый глаз, восковица и хищно загнутый вниз клюв.
Известны также фантастические животные, особенно орлиноголовые и львиноголовые грифоны. Иногда встречается синкретический образ, сочетающий черты и того и другого. Встречаются также головки фантастического животного, сочетающего в себе черты грифона и барана, согласно другому мнению, барана и хищной птицы (поэтому его часто называют барано-птица). У животного баранья морда, но оканчивается она птичьим клювом. [22]
Другие животные если и представлены в раннем скифском зверином стиле, то лишь на единичных предметах.
Именно для раннего скифского звериного стиля конца VII — первой половины V в. до н.э. в наибольшей мере характерны черты того лаконичного реализма, о котором мы уже упоминали. Как писал один из первых его исследователей Г. Боровка, этот стиль отличает «строгая стилизация с высочайшим правдоподобием». [23] Однако следует отметить, что даже в раннем зверином стиле достаточно явственно прослеживаются чисто условные и орнаментальные мотивы — вспомним хотя бы про стилизованные рога оленей.
В лучших произведениях раннего скифского искусства эти черты органически сочетаются с реалистическими, но с самого начала известны и такие экземпляры, у которых орнаментальная сторона преобладает.
24. Бляшка с изображением грифона.
IV в. до н.э. Золото.
(Открыть Илл. 24 в новом окне)
Из погребения на Темир-горе близ Керчи происходит роговая подвеска со свернувшейся в клубок пантерой. Морда зверя передана всего двумя кружками, символизирующими глаз и ноздрю, и ещё одним, обозначающим ухо и одновременно служащим для подвешивания. Пасть отсутствует, её
место занял завиток хвоста. Шея и туловище намеренно удлинены, плечо и бедро подчёркнуто выделены. Ноги, плотно прижатые к шее и брюху, имеют кружки на концах. Короткий хвост совсем не похож на хвосты хищников из семейства кошачьих. Всё изображение сильно стилизовано, подчинено функциональному назначению предмета. Чтобы распознать в нём конкретное животное, тре-
буется определённое знакомство с правилами, которым подчинялись изображения зверей в скифском искусстве.
В скифском зверином стиле изначально была заложена тенденция к орнаментализму. Она заключалась уже в его прикладном характере, в его подчинённости фактуре и форме предмета. Поэтому нет ничего удивительного в том, что звериный стиль развивался именно в орнаментальном направлении Кроме того, на это развитие оказал влияние ряд внешних факторов.
***
Важные изменения претерпевает звериный стиль в V в. до н.э. Вещи, изготовленные в первой его половине, по духу и стилю, как правило, ещё очень близки к ранним образцам, даже не всегда от них отличимы. Но где-то в середине века наступает перелом. Во второй половине столетия звериный стиль уже отчётливо приобретает новые черты, характерные для него и в последующее время. К тому же именно с этого времени в зверином стиле, как и в других видах искусства, усиливаются фракийское, ахеменидское (персидское) и особенно греческое влияния.
Даже без всякого стилистического анализа и археологической датировки предмета поздние произведения часто легко отличить от ранних. В V-III вв. до н.э. исчезает рельефная объёмность, сходит на нет моделировка поверхности широкими плоскостями с резкими гранями, так удачно позволяющая преодолеть статичность в изображении животного, придать ему динамизм и жизненность. Изображения животных становятся теперь подчёркнуто плоскими и сухими, ещё больше вытянутыми в длину, как бы истощёнными. Значительное распространение получает гравировка. Навершие венчает теперь не фигурка животного или птицы, а ажурная бляха с их изображением.
Скульптура, особенно на всё тех же бронзовых навершиях, полностью не исчезла, но её ещё меньше, чем в раннее время. Даже здесь былая трёхмерность часто сменяется двухмерным профилем.
Общее развитие звериного стиля идёт в направлении орнаментации и стилизации изображения. Образ теряет теперь черты обобщённого реализма, становится всё более и более схематичным. Мы видели, что уже в ранний период отдельные части тела зверя могли приобретать орнаментальные
25. Навершие псалия в виде стилизованных голов оленя.
|
формы, причём далеко не всегда это было связано со стремлением разъяснить символику основного образа. Мы видели также, что уже в раннее время были известны и зооморфные превращения, и самостоятельные изображения головы животного или птицы. Дальнейшее развитие всех этих тенденций приводит к тому, что и образ животного в целом получает орнаментальную трактовку.
Никогда в раннем скифском искусстве мы не встретим изображение, подобное тому, которое было найдено в одном из поздних курганов Семибратней группы. Бронзовая ажурная пластина изготовлена в форме очень схематичной головы оленя в фас. От неё вверх идёт символизирующий рог стержень
27. Бляха с изображением животных.
IV в. до н.э. Серебро.
(Открыть Илл. 27 в новом окне)
с расходящимися в стороны боковыми отростками, заканчивающимися так же очень схематичными птичьими головками.
Орнаментализм в зверином стиле ещё больше усиливается, приобретает особенно сложный и изощрённый, иногда даже вычурный характер, когда с IV в. до н.э. скифское искусство испытывает довольно сильное греческое воздействие, впрочем, начавшееся значительно раньше.
IV в. до н.э. — время наивысшего политического и экономического могущества Скифии. Взаимная выгода и заинтересованность в хлебной торговле сближали скифскую аристократию и население греческих городов Северного Причерноморья. Прошли
те времена, когда скифы, по словам древнего историка, ревниво избегали «заимствования чужеземных учреждений, как от остальных скифских народов, так в особенности от эллинов». [24]
Исключения, правда, бывали и раньше. Скифский царевич Анахарсис долго жил в Греции и даже был объявлен греками одним из Семи мудрецов мира. А царь Скил свободно владел греческим языком и письменностью и имел дворец в Ольвии, где вёл греческий образ жизни. Но оба в конце концов поплатились головой за свое эллинофильство.
В IV в. обстановка изменилась. Греческая роскошь вызывала уже не только зависть, но и стремление к подражанию. В этом уже не видели ничего предосудительного.
Курган Куль-Оба был раскопан в 1830 г. на окраине Керчи, бывшем Пантикапее — столице Боспорского царства. Курган примечателен не только своими находками, но ещё и тем, что раскопки его положили начало золотой лихорадке на юге России, в которой профессиональные археологи соперничали, и не всегда удачно, с кладоискателями. По-видимому, в кургане был погребён вождь одного из ближайших к Пантикапею скифских племён. Судя по погребению, этот вождь уже явно ощущал притягательное обаяние греческой культуры. Он был погребён в характерном для греков, а не скифов, каменном склепе, хотя и с соблюдением скифского погребального ритуала. Часть предметов погребального инвентаря также имеет греческий, а не скифский облик. Другая — была типична для скифов, но изготовлена греческими мастерами.
В греческих городах Северного Причерноморья, особенно в Пантикапее, в это время многие мастерские работали специально для удовлетворения запросов скифской знати. Бо́льшая часть продукции таких мастерских изготовлялась в скифском стиле, с которым греки за века соседства успели хорошо ознакомиться. Иначе спрос на неё в скифских степях был бы куда более ограниченным. Но родные для греческих мастеров традиции, конечно, не могли не сказываться в их изделиях. Скифские мастера тоже кое-что заимствовали у греков, так что про
28. Бляха с изображением оленя.
IV в. до н.э. Золото.
(Открыть Илл. 28 в новом окне)
многие произведения звериного стиля этого времени невозможно сказать, изготовлены ли они греками в скифских традициях или скифами, находившимися под влиянием греческого искусства.
Да это и не столь важно. Важнее другое. С IV в. до н.э. в скифское искусство широко проникли греческие мотивы, приёмы изображения, некоторые сюжеты. Звериный стиль дополняется теперь всевозможными растительными побегами и пальметками. Иногда они переплетаются со звериными изображениями или, точнее, изображениями отдельных частей тела животного, создавая в целом причудливую композицию, в которой полностью господствует чисто декоративное решение.
Взглянем на ажурное украшение бронзового псалия, найденного в одном из курганов у станицы Елизаветинской. Оно должно изображать рогатую оленью голову. Но напрасно мы стали бы искать в нём хоть какие-то реалистические черты. Голова оленя, исполненная крайне схематично, занимает очень небольшое место. Остальное заполнено причудливо сплетёнными рогами, похожими скорее на растительные побеги, или растительными побегами, которым придано отдалённое сходство с рогами. Перед нами изящная и красивая чисто орнаментальная композиция.
Примером орнаментальной композиции может служить и серебряная бляха из Краснокутского кургана, на которой мы видим две конские головки на длинных изогнутых шеях, поднимающиеся наподобие цветков из растительной пальметки. Таковы и многие другие, выполненные в зверином стиле, предметы этого времени.
Сами изображения зверей становятся теперь более сложными. Зооморфные превращения встречаются значительно чаще, чем прежде, но задача их уже иная — не столько дополнить, сколько украсить основной образ. Нет уже прежних строгих правил, позволяющих располагать дополнительные изображения лишь на определённых частях тела изображаемого животного. Ушла в прошлое и прежняя нелюбовь к многофигурным композициям. Зато изображение в целом теперь нередко приобретает такие черты, что в нём очень трудно, иногда просто невозможно, распознать реальное животное, послужившее прототипом.
Немалый опыт, например, нужен для того, чтобы определить, что на украшении псалия из Елизаветинского могильника изображены фигуры двух симметрично лежащих зверей, обращённых в противоположные стороны, что в пасти каждый из них держит по голове оленя с ветвистыми рогами, а концы загнутых хвостов оканчиваются головкой грифона.
Значительно чаще, чем прежде, встречаются теперь и сцены терзания и борьбы животных. В них ощущается заметное греческое влияние. В изо-
бражённых сценах такого рода, особенно в тех, которые непосредственно были выполнены греческими мастерами, при сохранении экспрессии и динамизма, присутствуют и натуралистические моменты.
В таких сценах нет сочувствия к обречённому на гибель животному. Прежний культ силы и других агрессивных качеств ещё даёт о себе знать в искусстве.
Динамизм и экспрессия характерны для позднего периода развития скифского звериного стиля ещё в большей степени, чем для раннего. Кажется, что нарастание их идёт параллельно с деформацией естественных форм, утратой ими реалистических черт. Сильное движение, например, передаётся теперь иногда чисто формальными приёмами, отсутствующими в предшествующем периоде. Получают известное распространение изображения хищного зверя (из породы кошачьих) в сложной декоративной трактовке. Туловище у хищника перекручено и к тому же ещё свёрнуто в кольцо, а задняя лапа животного перегибается таким образом, что достаёт до морды.
Иногда заметно стремление следовать старым образцам, но и в таких произведениях уже явственно ощущается отход от прежних канонов.
Раскопки Куль-Обы были в основном закончены к вечеру 24 сентября 1830 года, в присутствии сотен любопытствующих. Осталась неисследованной лишь небольшая часть каменного склепа. Для охраны её от возможных грабителей сторожить курган на ночь был оставлен полицейский караул. Впрочем, руководитель раскопок Павел Дебрюкс [Поль Дюбрюкс] полагал, что и без полицейских никто не осмелится проникнуть в склеп — его стены могли в любой момент обрушиться. Но грабители тем не менее осмелились рискнуть.
Ночь была холодная, перспектива провести её на кургане не прельщала чуждых романтике полицейских. Как только археологи ушли с кургана, они самовольно отправились восвояси. Восемь-десять грабителей, прятавшихся за холмом, только этого и ждали. Жажда обогащения оказалась сильнее
страха. Грабители проникли в склеп и, разворотив плиты пола, обнаружили тайник.
Что именно они нашли в нём, в точности неизвестно. Бесценные творения искусства разошлись по рукам, часть их была переплавлена в слитки золота, навсегда погибла для науки.
Удалось спасти только одну ценную находку — массивную, весящую 266 грамм золотую нащитную бляху с изображением оленя. Человека, возвратившего её, Николай I наградил большой суммой денег — 1200 рублями. Сам Дебрюкс, бескорыстный энтузиаст археологии, умер в нищете.
Бляха из кургана Куль-Оба внешне очень похожа на костромского оленя и другие аналогичные изображения. Но, видимо, желая сделать образ более правдивым или просто следуя привычной для него манере, мастер изобразил у животного все четыре ноги. В то же время рога у оленя выходят теперь непосредственно из спины — явное усиление орнаментальных черт, а последний их отросток заканчивается головкой барана.
Кроме того, на бедре оленя изображён грифон, на животе заяц, на плече лев, а под шеей — собачка, причём все эти животные исполнены не в условной скифской, а в реалистической греческой манере. Размещение дополнительных изображений на шее и животе изображаемого животного противоречило всем правилам, выработанным в предшествующий период. Согласно этим правилам дополнительные изображения следовало помещать на плечах и бёдрах оленя. Но для мастера IV в. до н.э., изготовившего кульобского оленя, это, по-видимому, уже не имело значения.
Некоторая сухость и геометризм формы, ощутимые в фигуре кульобского оленя, также напоминают о том, что от костромского его отделяют несколько веков. За это время изменились сами каноны скифского искусства.
Наряду с основным направлением в развитии звериного стиля в поздний период, для которого в целом характерно усиление орнаментализма и схематизации, появляется также чётко выраженное натуралистическое направление. Оно было особен-
но тесно связано с воздействием классического греческого искусства. Однако, будь то декоративный узор или натуралистическая деталь, в том и другом случае мы обнаруживаем стремление к самодовлеющей декоративности.
В то же самое время основные сюжеты и позы, характерные для позднего периода развития скифского звериного стиля, не претерпели кардинальных изменений по сравнению с более ранним временем. Правда, исчезают или становятся очень редкими образы горного козла, барана, барано-птицы, свернувшегося в кольцо кошачьего хищника, но зато появляются самостоятельно или заимствуются извне образы таких животных, птиц и даже насекомых, как собака, овца, утка, лебедь, петух, кузнечик, муха, значительно чаще, чем прежде, встречаются бык, заяц, лев, фантастические животные, не говоря уже о распространённых сценах терзания.
Общая оценка позднего скифского звериного стиля — дело не простое. Конечно, можно сопоставить его с ранним и, отметив утрату реалистических черт, безоговорочно охарактеризовать поздний период как упадок. [25] Но едва ли это верно.
Конечно, в IV-III вв. до н.э. звериный стиль утратил лаконизм и реалистические черты более раннего времени, стал чисто орнаментальным. Но зато он стал и более изящным и динамичным, более экспрессивным. В нём появились ритмичность и гармония, недостающие ранним изображениям. Трудно не согласиться с одним из наиболее крупных исследователей скифского искусства М.И. Ростовцевым, который писал: «...конечно, все дело вкуса. Но для меня звериные пальметки, образованные из рогов животных, являются таким же важным художественным произведением, как пальметки из растений и цветов в искусстве Ближнего Востока и Греции». [26]
Нельзя односторонне оценивать и греческое влияние, которому нередко отводится лишь отрицательная роль. Скифский звериный стиль в своей основе всегда оставался глубоко оригинальным и самобытным явлением. И судьбы его определя-
лись не в греческих полисах, а в степях Причерноморья. Греческие мастера в известной мере способствовали победе орнаментализма в скифском искусстве, но она совершилась бы и без них по причинам и чисто художественного и социального порядка. Не надо забывать, что тенденция к формализации, связанная с прикладным характером звериного стиля, была присуща ему с самого начала. Греческие мастера не всегда понимали законы зооморфных превращений, но к IV в. до н.э. законы эти были мертвы и для самой Скифии, иначе скифская знать не покупала бы изделий, изготовленных с отступлениями от традиционных канонов.
В то же время греческое влияние принесло рафинированность многовековой художественной традиции, придало звериному стилю некоторую мягкость форм, обогатило его многофигурными композициями.
Звериный стиль гибнет не из-за греческого воздействия. Он прекращает своё существование, когда в III в. до н.э. окончательно иссякли питавшие его истоки, когда начинается лишь однообразное повторение старых мотивов, когда из него ушла жизнь. Так случилось не только в Скифии, но и повсюду в евразийских степях, где был распространён звериный стиль. Но в других районах он породил новые стилистические направления, связанные преемственностью со старым. В Скифии же звериный стиль погиб окончательно и навсегда, не оставив наследников.
***
Нам известны основные каноны и правила скифского звериного стиля, основные этапы его развития, наконец, его судьба. И только одно остаётся неясным — его происхождение, которое столь же загадочно, как и происхождение самих скифов.
До сих пор ведутся споры о том, является ли скифская культура новообразованием или же прародина её просто ещё не найдена, принесли ли скифы с собой в Северное Причерноморье свою культуру уже в готовом, сложившемся виде или она сфор-
мировалась уже в Причерноморье, но довольно быстро.
Так же обстоит дело и со скифским звериным стилем. И он появляется как бы внезапно, неожиданно. И даже наиболее ранние его образцы производят впечатление не первых робких попыток,
29. Обкладка топорика.
|
изготовленных неуверенной и ищущей рукой, а вполне законченных произведений искусства, выполненных в уже устоявшихся традициях. Короче, создаётся впечатление, что первые страницы истории звериного стиля ещё не прочитаны, что нам в лучшем случае известна его дальнейшая история, но отнюдь не предыстория этого древнего скифского искусства.
Ещё несколько десятилетий назад наибольшей популярностью пользовались три точки зрения на происхождение звериного стиля. Согласно первой, он берёт своё начало от раннегреческого (ионийского) искусства. Те, кто придерживались её, полагали, что греческие переселенцы принесли с собой
в Северное Причерноморье традиции изображения животных, а скифы заимствовали их и переработали в соответствии со своими вкусами. [27]
Сторонники второй точки зрения предлагали искать истоки звериного стиля на месте, в степных, лесостепных и лесных культурах Евразии, где якобы традиции изображения животных существовали, по крайней мере, с неолита (новокаменного века) и дожили до скифского времени.
«Тропы, которыми этот стиль вышел из лесов и долин своей родины, — писал Д.И. Эдинг, один из учёных, придерживавшихся подобного взгляда, — заросли и были забыты; следы его пути отмечены на неизмеримых пространствах Евразии». [28] И действительно, в Минусинской котловине, в культуре поздней бронзы, именуемой карасукской, встречаются некоторые изображения животных, которые затем переходят в местную культуру скифского времени. Но только там, и нигде больше. [29]
Наконец, согласно третьей точке зрения, корни стиля уходят на Ближний Восток, где традиции изображения животных насчитывают тысячелетнюю давность. Скифы и их союзники во время своих походов на Ближний Восток вполне могли воспринять эти традиции и, несколько видоизменив стилистически, распространить затем в евразийских степях. [30]
Первая точка зрения существовала сравнительно недолго. Ранние произведения звериного стиля оказались древнее, чем время основания греческих городов в Северном Причерноморье. К тому же образы животных, изображавшихся греками, не походили на скифские образцы.
Но и две остальные гипотезы были легко уязвимы для критики. В самом деле, в эпоху поздней бронзы, непосредственно предшествующей скифскому времени, в евразийских степях известно всего несколько изображений, а в Северном Причерноморье буквально ни одного. К тому же все подобные изображения по стилю довольно далеки от изображений скифского времени. На Передней Азии так же не были известны изображения животных, напоминавших скифские. Казалось, что вся
проблема зашла в тупик. И только сравнительно недавно были сделаны находки, которые, хотя и не привели к окончательному решению вопроса, но, по крайней мере, вдохнули новую жизнь в дискуссию.
В 1947 году в Зивие, неподалеку от города Саккыза в Северо-Западном Иране, местные крестьяне нашли «клад» с золотыми вещами. Лишь спустя некоторое время учёные обнаружили, что «клад» на самом деле был богатым древним погребением, одним или двумя — теперь уже невозможно установить в точности. Но пока всё это выяснилось, золотые изделия из него разошлись по всему свету. И это было ещё не самым худшим злом, потому что чуть не перессорившиеся при дележе драгоценностей крестьяне одно время были даже готовы разломать их на части. Только в 1962 году в Париже на выставке, посвящённой иранскому искусству, удалось на короткое время собрать почти все изделия саккызского клада воедино. [31]
Установлено, что их следует датировать концом VII в. до н.э. Выяснилось и более поразительное обстоятельство: саккызские вещи не были едиными в стилистическом отношении, они были изготовлены в разнородных традициях: то ассирийской, то урартской, то манейской *. [сноска: * Манейское царство — одно из государств Переднего Востока в начале 1 тыс. до н.э.] И что самое неожиданное, среди них оказались такие, которые были изготовлены явно в скифской или в смешанной скифско-переднеазиатской манере. Мало кто мог ожидать, что на золотых обкладках ножен меча, налучье и других подобных предметах встретятся олени и козлы с подогнутыми к животу ногами, свернувшиеся в кольцо и припавшие к земле пантеры и орлиные головки.
Новые гипотезы не заставили себя долго ждать. Некоторые исследователи обратили внимание на то, что район Саккыза относится как раз к той области, где скифы закрепились во время своего пребывания на Ближнем Востоке, превратив его в свой опорный центр. Может быть, в саккызских погребениях были похоронены скифские цари или пред-
водители? А вещи в зверином стиле, положенные с ними в могилу, свидетельствуют о том, как быстро и успешно осваивали скифы переднеазиатское художественное наследство, и при этом не только осваивали, но и перерабатывали его в соответствии со своими собственными вкусами. Многим такая мысль показалась очень заманчивой. Ведь она, казалось, могла вывести из тупика проблему происхождения звериного стиля. Не случайно крупнейший иранист Р. Гиршман назвал саккызские находки «азиатской фазой скифского искусства». [32] У переднеазиатской гипотезы происхождения скифского звериного стиля появились новые приверженцы. [33] Однако находки из Зивие не решают всей проблемы.
Дело в том, что для истории скифского звериного стиля «саккызский клад» оказался не таким уж уникальным, как казалось на первый взгляд. В конце VII — начале VI в. до н.э. предметы, выполненные в зверином стиле, появляются уже на очень широких территориях. Они известны и в Средней Азии, и в Восточном Казахстане, и на Кубани, и в Северном Причерноморье, и в далекой Туве.
Тот факт, что «саккызский клад» содержит вещи, выполненные в различных стилистических манерах, тоже можно объяснить по-разному. Почему бы, например, не предположить, что на скифского царя в Саккызе работали местные мастера, которые, изготовляя вещи, украшали их не только в привычной для себя манере, но и пытались копировать древнейшие, не дошедшие до нас скифские образцы? Ведь и помимо Саккыза известны памятники, открытые задолго до него, в которых вещи в типичном для скифов зверином стиле встречаются вместе с другими вещами, имеющими переднеазиатские черты.
Чем не скифская по духу и стилю знаменитая келермесская пантера? И в том же кургане найдены меч, на лопасти ножен которого изображен олень с подогнутыми ногами — опять же в типично скифской манере, и топорик, на золотой обкладке рукояти которого многие фигуры животных выпол-
нены тоже в скифских традициях. Этот курган датируется началом VI в. до н.э. К тому же самому времени относится и Литой курган, ещё в XVIII в. раскопанный в Поднепровье. У меча из этого кургана на лопасти ножен изображён все тот же олень с подогнутыми ногами.
Но и в Келермесском, и в Литом курганах имеются вещи, украшенные не в скифских, а в переднеазиатских традициях. Рассмотрим для примера ножны меча из Литого кургана. На них изображены фантастические существа с туловищами быка или хищника, с хвостами в виде скорпиона, головами то льва, то барана или орла, с крыльями в виде рыбы со звериной головой и человеческими руками, держащими натянутый лук со стрелой. Всё это очень далеко от скифского искусства и его канонов, но зато очень близко искусству Ближнего Востока. Снова, как и в Саккызе, мы встречаемся с непонятным сочетанием различных традиций.
И снова возможны различные объяснения. Скифы могли просто принести с собой вещи, выполненные в переднеазиатском стиле, в качестве военного трофея из далёких походов. Они даже могли привести с собой пленных мастеров. Скифские мастера, познакомившиеся на Ближнем Востоке с местным искусством, могли усвоить некоторые его черты. Таким образом, по-прежнему существуют различные предположения относительно происхождения скифского звериного стиля. В то время как Р. Гиршман, М.И. Артамонов, Н.Л. Членова и другие ищут его истоки в Передней Азии, Б.Н. Граков полагает, что он оформился на Кубани, [34] а Б.Б. Пиотровский, С.С. Черников, В.А. Ильинская, А.И. Тереножкин и другие исследователи, допуская наличие в зверином стиле отдельных переднеазиатских заимствований, считают, что в основном он сложился в степных и горных районах Сибири и Центральной Азии, откуда в готовом виде распространился в VII в. до н.э. в Северном Причерноморье и на Кавказе в результате скифского вторжения. [35]
Загадка происхождения скифского звериного стиля между тем по-прежнему остаётся неразгаданной.
И по-прежнему можно только выдвигать более или менее правдоподобные предположения. Вряд ли случайно, что до сих пор в Северном Причерноморье не найдено абсолютно никаких корней звериного стиля, ничего, что указывало бы на возможность его местного происхождения. Некоторые исследователи полагают, что они были, но не сохранились, так как изображения зверей делались из нестойких материалов. И при этом ссылаются на Алтай, где, благодаря вечной мерзлоте, образовавшейся под насыпями курганов, найдены изображения зверей из дерева, кожи и войлока в стиле, очень близком к скифскому.
Может быть, от резьбы по дереву происходит столь характерная для раннего скифского искусства моделировка тела животного широкими плоскостями? Может быть, от опыта аппликации по коже и войлоку ведут своё начало столь характерные для звериного стиля чёткость и выразительность силуэта изображения? Может быть, и так.
Но ведь того, что было характерно для Алтая в более позднее время, уже в VI-V вв. до н.э. могло и не быть в Северном Причерноморье, тем более в предскифскую эпоху. Что касается резьбы по дереву и аппликации, то ведь звериный стиль является не единственной возможной сферой их применения.
Нельзя полностью сбрасывать со счетов возможность того, что какие-то истоки звериного стиля находились в евразийских степях. Но в то же время нельзя и недооценивать силу воздействия переднеазиатского искусства.
Скифский звериный стиль явился новообразованием, как новообразованием была вся скифская культура — культура народа, недавно перешедшего к кочевому образу жизни, освоившего железо и переживавшего новый этап социального развития. Естественно предположить, что звериный стиль возник на Ближнем Востоке в начале I тыс. до н.э. Там скифы впервые столкнулись с развитыми классовыми цивилизациями, там их общество начало развиваться ускоренными темпами, там впервые приобщалась к роскоши скифская аристократия и
там же существовала тысячелетняя традиция изображения животных в определённых положениях. Оставалось, по-видимому, только использовать эту традицию и приспособить её в соответствии со своими воззрениями, верованиями, вкусами и потребностями. Может быть, так поступали не только скифы. На Ближнем Востоке, примерно в то же время, что и скифский звериный стиль, родилось искусство других иранских народов — мидийцев и персов. Но скифское искусство не спутаешь с персидским, потому что каждый народ творчески перерабатывал переднеазиатское художественное наследие в соответствии с собственными вкусами. Советский иранист В.Г. Луконин удачно назвал те элементы переднеазиатского искусства, которые скифы, персы, мидийцы и другие народы восприняли в переработанном виде, «стилем цитат» — мозаикой составленной из различных композиций и образов. [36] Но эти цитаты были не только взяты из чуждого контекста, но и переведены на другой язык. В результате этих сложных процессов и родился звериный стиль, чтобы спустя очень немногое время распространиться по всем евразийским степям от Средней Европы до Тихого океана.
***
Подчас очень трудно понять даже современника. Значительно труднее — духовный мир людей, отделённых от нашего времени почти тремя тысячами лет исторического развития. К тому же данных, с помощью которых можно было бы попытаться проникнуть в духовный мир скифов, не слишком много.
Звериный стиль в этой связи приобретает большое значение как материал, нуждающийся в объяснении, и одновременно как материал, с помощью которого можно многое объяснить.
Звери в динамичных позах, золотые украшения, сверкающие на оружии, навершия на издающих звон при движении дышлах колесниц, бляшки, нашитые на одежду, безусловно, красивы. Поэтому трудно поверить, чтобы в их изготовлении и использовании отсутствовал эстетический момент.
Но устоявшиеся до однообразия правила изображения, стереотипы, состоящие из постоянно варьирующихся, но количественно ограниченных элементов, крайне ограниченное число изображавшихся животных — всё это свидетельствует о суровой власти традиций. В то же время эти традиции были не настолько сильны, чтобы полностью исключить развитие скифского звериного стиля, которое прошло через определённые этапы.
Понять смысл эволюции звериного стиля, понять взаимозависимость преемственности и новшеств в нем — значит во многом приблизиться к пониманию духовной жизни человека скифского времени. [37] Уже М.И. Ростовцев отмечал связь звериного стиля с аристократическим слоем скифского общества. [38] В целом это верно. Однако среда, в которой получили преимущественное распространение предметы, выполненные в зверином стиле, нуждается теперь в некоторой конкретизации и уточнениях.
Есть одно правило, которое выдерживается на протяжении всего времени существования звериного стиля, причём, чем дальше, тем все более и более последовательно. Чем богаче курган, чем, следовательно, богаче и знатнее был погребённый, тем больше в нём находят предметов, выполненных в зверином стиле, и тем они совершеннее.
Однако такие предметы встречаются в VII-V вв. до н.э. не только в аристократических погребениях, но и в могилах дружинников — профессиональных или полупрофессиональных воинов, а иногда и в небогатых рядовых погребениях. Поэтому правильнее предположить, что предметы, выполненные в зверином стиле, были распространены не только в узкоаристократической, но и в более широкой воинской среде. Правда, единичные предметы, выполненные в архаическом зверином стиле, находят также на некоторых поселениях скифского времени. Но примечательно, что эти находки представлены предметами конской сбруи и тем самым опять-таки связаны с воинским бытом. В то же время глиняные фигурки животных, найденные на ряде поселений лесостепной Скифии и предположительно относящиеся к культовой практике, сти-
листически не имеют ничего общего со звериным стилем, свидетельствуя о том, как мало проникал последний в гущу рядового земледельческого населения.
Связь архаического звериного стиля с воинской средой и военным бытом столь же отчётливо проявляется и в наборе предметов, на которые помещались изображения животных. Здесь можно выделить три основные группы: оружие, предметы сбруи боевого коня и предметы сакрального и социально-культового назначения. Примечательно, что на вещах повседневного обихода и даже украшениях звериный стиль встречается лишь в единичных случаях. Очевидно, именно воинская среда и явилась определяющей в формировании эстетических принципов скифского искусства, которые проявляются не только в выборе сюжетов, но и в стилистике изображений.
В дошедших до нас отрывках скифского эпоса также явственно превалирует военно-героическое начало. Таким образом, звериный стиль и скифское искусство вообще в своих эстетических принципах отражают вполне определённые ценностные ориентации скифского общества, в конечном счёте, определявшиеся историческим уровнем его социального развития.
Скифы в данном случае не являются исключением. Например, у скандинавов в конце VIII — начале IX в., в начале эпохи викингов — времени, в стадиальном отношении сравнимом с эпохой переднеазиатских походов у скифов, тоже быстро возникают новые виды искусства — поэзия скальдов и орнаментально-изобразительный экспрессивный стиль, в котором, кстати, господствующим мотивом было изображение животных.
Однако мало сказать, что скифский звериный стиль связан с воинской средой. Важно выделить те социальные группы, которые являлись основными потребителями предметов, выполненных в зверином стиле, а в ряде случаев и прямыми заказчиками Здесь мы снова сталкиваемся со скифской аристократией, которой принадлежала ведущая роль законодателя вкусов и моды. Именно в богатейших
погребениях типа Келермесских и Ульских курганов встречены наиболее совершенные в художественном отношении произведения звериного стиля, к тому же не в единичных экземплярах, а в большом количестве, с разнообразными сюжетами и образами. Многие из них послужили образцами для последующего копирования и подражания в более широких слоях общества.
К тому же значительная часть этих шедевров из богатых курганов, которые служили образцами, была изготовлена из золота — металла, в сколько-нибудь большом количестве доступного лишь ограниченному кругу лиц. Наконец, обращает на себя внимание парадный характер многих предметов, выполненных в зверином стиле. Только в богатых курганах встречаются мечи в золотых ножнах, обложенные золотыми пластинами гориты и колчаны, парадные пояса и т.д. Для того чтобы понять это явление, надо вспомнить события скифской истории.
Звериный стиль возник тогда, когда в скифском обществе стало заметно имущественное и социальное неравенство, когда выделившаяся знать, как всегда и всюду в эпоху классообразования, стремилась подчеркнуть свою обособленность от остального общества всеми средствами, в том числе и идеологическими.
Всегда в эпоху классообразования вырабатываются внешние атрибуты власти — особые украшения, причёски, одежды, возникает особый ритуал поведения по отношению к их носителям. У скифов, вероятно, звериный стиль имел и такие функции. Пантеры и олени на щитах их владельцев внешне, а может быть, и не только внешне, походили на гербы средневековых феодалов — и те, и другие свидетельствовали о знатности и родовитости их владельцев.
Как уже отвечалось, в V и особенно в IV-III вв. до н.э. звериный стиль претерпевает существенные изменения. Они коснулись и среды его бытования. Именно в это время он окончательно стал аристократическим. Сотни вещей в зверином стиле обнаружены в каждом из царских курганов (нес-
мотря на то что в каждом из них до археологов успели побывать грабители). И всего лишь несколько найдено в сотнях курганов рядовых скифов, относящихся к тому же IV в. до н.э. Ремесленники на Каменском городище, как показали многолетние раскопки, изготовляли вещи, выполненные в зверином стиле. Но сами ими почти не пользовались, эти вещи предназначались только для аристократии.
В IV-III в. до н.э. в Скифии существенные изменения наблюдаются также в наборе предметов, украшенных в зверином стиле, и их материале. Соотношение золота и бронзы изменяется в пользу золота, костяные изделия вообще перестают украшаться в зверином стиле. Увеличивается количество нашивных бляшек и пластин для одежды и головного убора, а число предметов конской сбруи уменьшается.
Кроме того, предметы в зверином стиле значительно чаще, чем раньше, встречаются в погребениях знатных женщин. Всё это свидетельствует о том, что возрастает парадно-декоративная функция звериного стиля, в то время как его связь с чисто военным бытом уменьшается. Таким образом, в IV-III вв. до н.э., с одной стороны, наблюдается сужение той социальной среды, в которой продолжает бытовать звериный стиль, с другой — изменяется отношение к нему со стороны его традиционных потребителей. Даже у них звериный стиль уже не является, вероятно, доминирующим видом изобразительного искусства. Растёт популярность антропоморфных образов и сюжетов, не составляющих, однако, единого стилистического направления. Распространяются жанровые сцены, очевидно, связанные с героическим эпосом. Увеличивается восприимчивость к собственно греческому искусству, связанная с растущей эллинизацией скифской знати. Ещё в V в. до н.э. царь Скил, поплатившийся жизнью за своё эллинофильство, был исключением. Но уже в IV в. до н.э. среди приближённых царя Атея нашлись такие, которые выражали удовольствие от игры захваченного в плен знаменитого греческого флейтиста Исмения, и исключением при этом скорее был
сам царь, заявивший, что предпочитает слушать ржание коня.
Именно среди подобных почитателей греческого искусства распространялись гориты со сценами из жизни Ахилла, серьги с изображением Афины Паллады и многие другие чисто греческие изделия. Более изощрённому вкусу таких людей и должны были отвечать новые веяния в позднескифском зверином стиле, рафинированном, подчас даже вычурном.
Тенденция к формализации, связанная с прикладным характером звериного стиля, была ему присуща всегда. Но социальные сдвиги способствовали тому, что она выступает в поздний период на первый план. Дальнейший рост социальной стратификации, возникновение государства и начавшаяся эллинизация скифской аристократии привели к тому, что звериный стиль, в своей основе отражавший идеалы варварского общества эпохи классообразования, к III-I вв. до н.э. уже перестал быть знамением времени. Оставшиеся ещё за ним социальные функции были уже связаны не столько с отражением понятной всему обществу системы ценностных ориентации, сколько с декоративным назначением дорогих вещей, поднимавших их владельца в глазах общества.
И всё же последовавшее в III в. до н.э. быстрое и полное исчезновение звериного стиля кажется труднообъяснимым как с чисто художественной, так и с социальной стороны. Очевидно, объяснение надо искать в политических потрясениях, которые в это время испытывала Скифия и которые, вероятно, прервали многие традиции в развитии её искусства. Впрочем, не исключено, что в позднескифском царстве в Крыму и социальное развитие шло уже во многом в другом направлении.
Но чем же объяснить столь сильную тягу к звериному стилю, существовавшую в скифском обществе на протяжении многих веков?
Если признать, что звериный стиль, наряду с социальными, имел определённые религиозные основы, в значительной степени единые для всех скифов, то станет понятнее, почему, являясь преимущест-
венно аристократическим, он в ограниченной степени всё же проникал в архаический период и в более широкие слои общества.
В научной литературе известное распространение получило мнение о пережитках тотемизма как основе скифского звериного стиля. [39] Тотемизм — это вера в сверхъестественную связь, существующую между определёнными животными, растениями и даже неодушевлёнными предметами и родственной группой людей, которая якобы ведёт от них своё происхождение. Полагают, что пристрастие лишь к определённым видам животных в зверином стиле связано с тем, что они являлись тотемами скифских родов.
Но тотемизм характерен в основном для ранних этапов развития человечества. Скифы давно их миновали. Поэтому в лучшем случае можно говорить про отдалённые пережитки тотемизма, первоначальное значение которого было давно забыто.
Тотемистическая теория не в состоянии объяснить своеобразие звериного стиля или отбора предметов, которые больше других украшались в зверином стиле — оружия и сбруи боевого коня, то есть предметов, жизненно важных для скифов в бою.
В характере распространения отдельных мотивов звериного стиля также нет никаких указаний на связь с тотемистическими представлениями. В любом районе Скифии мы встречаем практически одни и те же сюжеты. Примечательно что и в отдельных курганах и могильниках, которые предположительно надо связывать с семейно-родственными группами, невозможно отметить чётко выраженное предпочтение какому-либо одному сюжету.
Другие исследователи полагают, что скифский звериный стиль имеет в своей основе не тотемистические, а магические представления. [40]
Согласно правилам магии, изображение определённых животных или определённых частей их тела способствует перенесению на обладателей таких изображений присущих животному черт: быстроты оленя, стремительности пантеры, зоркости орла, силы льва и т.п. Вероятно, на это надеялись и владельцы вещей, выполненных в скифском звери-
ном стиле, сюжеты которого почти всегда отражают идеал скифа-воина: натиск, готовность к стремительному наступлению и столь же быстрому бегству, жизнестойкость, способность быть всегда начеку.
Мы не оговорились насчёт бегства. Один из самых опасных для противника боевых приёмов скифской конницы заключался в том, что нередко она обращалась в притворное бегство, провоцируя врага на преследование, заставляя его расстроить свои ряды, чтобы затем внезапно обрушиться на него.
Зооморфные превращения, которые должны были ещё более усилить магические черты, заложенные в первоначальном образе, естественно связать с верой в охранительные силы предметов, которые были исполнены в зверином стиле. Таким образом, ещё одно из назначений предметов звериного стиля в скифском обществе — служить могучими талисманами и оберегами для их владельцев, увеличивать их силу и удачу, устрашать врага. Возможно, в этом и заключается одна из причин быстрой победы орнаментализма и схематизма в зверином стиле. Целям магии, видимо, условная схема отвечала столь же хорошо, как и реалистическое изображение.
Но вполне допустимо предположение, что предметы в зверином стиле имели ещё одно значение: служили олицетворением богов, представлявших небесные явления и природные силы, были их зримыми образами. В очень многих религиях божества изображались в виде тех или иных животных, а отдельные животные считались посвящёнными тому или иному божеству, являясь его символом. Например, очень часто символом солнца служил образ оленя с золотыми рогами или коня. Может быть, так же обстояло дело и у скифов. Однако чёткого соответствия между отдельными животными и конкретными божествами скифского пантеона проследить не удаётся. Скорее всего, одно и то же животное в различных ситуациях могло символизировать различных богов.
Примечания. ^
Глава 2.
[14] Геродот, IV, 61.
[15] Лукиан. Токсарис или дружба, 36.
[16] И.С. Брагинский. Из истории таджикской народной поэзии. М., 1956, стр. 106.
[17] М.И. Ростовцев. Скифия и Боспор. Пг., 1925, стр. 318; и сл. А.В. Арциховский. Основы археологии. М., 1955. стр. 115; Н.Л. Членова. Скифский олень. — «Материалы и исследования по археологии СССР», №115. М., 1962, стр. 195; М.И. Вязьмитина. Ранние памятники скифского звериного стиля. — «Советская археология», 1963, №2, стр. 168; С.С. Черников. Загадка золотого кургана. М., 1965, стр. 30-31.
[18] Геродот, IV, 60.
[19] М.И. Артамонов. Скифо-сибирское искусство звериного стиля (основные этапы и направления). — «Материалы и исследования по археологии СССР». М., 1971, стр. 27.
[20] И.С. Брагинский. Ук.соч., стр. 36.
[21] М.И. Артамонов. Ук.соч., стр. 27.
[22] Н.Н. Погребова. Грифон в искусстве Северного Причерноморья в эпоху архаики. — «Краткие сообщения Института истории материальной культуры», вып. XXII. М.-Л., 1948; В.А. Ильинская. Некоторые
мотивы раннескифского звериного стиля. — «Советская археология..., 1965, №1; М.И. Артамонов. Происхождение скифского искусства. — «Советская археология», 1968, №4, стр. 34.
[23] G. Borovka. Scythian Art. London, 1928.
[24] Геродот, IV, 76.
[25] М.И. Артамонов. Скифо-сибирское искусство звериного стиля.
[26] М. Rostovtzeff. The Animal Style in South Russia and China. Princeton, 1929.
[27] Б.В. Фармаковский. Архаический период в России. — «Материалы по археологии России», №34. Пг., 1914, стр. 34-37.
[28] Д.И. Эдинг. Резная скульптура Урала. М., 1940, стр. 98.
[29] С.В. Киселёв. Древняя история Южной Сибири. М., 1951, стр. 172 и сл.
[30] М.И. Ростовцев. Эллинство и иранство на юге России. Пг., 1918, стр. 44-45.
[31] Б.Б. Пиотровский. Скифы и Древний Восток. — «Советская археология», XIX, М.-Л., 1954; R.D. Barnett. The Treasure of Ziwiye. «Iraq», XVIII, 2, 1958; R. Ghirshman. 7000 ans d’art en Iran. Paris, 1961.
[32] R. Ghirshman. 7000 ans d’art en Iran. Paris, 1961, стр. 81.
[33] H.Л. Членова. Происхождение и ранняя история племён тагарской культуры. М., 1967, стр. 111; М.И. Артамонов. Происхождение скифского искусства. — «Советская археология», 1968, №4.
[34] Б.Н. Граков. Скифы. М., 1971, стр. 102.
[35] Б.Б. Пиотровский. Ванское царство. М., 1959; С.С. Черников. Ук.соч., стр. 136; В.А. Ильинская. Некоторые мотивы раннескифского звериного стиля. — «Советская археология», 1965, №1; Археологія Украиньскої PCP, т. II, Київ, 1971, стр. 160-168.
[36] В.Г. Луконин. Искусство древнего Ирана (основные этапы). «История иранского государства и культуры». М., 1971, стр. 107.
[37] Вопрос о социальных и религиозных основах скифского звериного стиля был разработан совместно мною и А.И. Шкурко и доложен в докладе на III Всесоюзной конференции по вопросам скифо-сарматской археологии. — См. A.М. Хазанов, А.И. Шкурко. Социальные и религиозные основы скифского искусства. Тезисы докладов III Всесоюзной конференции по вопросам скифо-сарматской археологии (скифо-сибирский «звериный» стиль). М., 1972, стр. 53. [см. также их статью]
[38] М. Rostovtzeff. The Animal Style in South Russia and China. Princeton. 1929.
[39] См., например, С.С. Черников. Ук.соч., стр. 56, 136-137; Н.Л. Членова. Происхождение и ранняя история племён тагарской культуры, стр. 129.
[40] К. Schefold. Der Skythische Tierstil in Südrussland. «Eurasia Septentrionalis Antiqua». XII, Helsinki, 1938, стр. 64; Б.Н. Граков. Скіфи, Київ, стр. 21.