главная страница / библиотека / обновления библиотеки / оглавление книги
А.В. БогачёвПроцедурно-методические аспекты археологического датирования(на материалах поясных наборов IV-VIII вв. Среднего Поволжья)// Самара: 1992. 208 с.
Глава 1. Два историографических очерка. «В нашей литературе мы нередко встречаемся с недостаточным знакомством с работами предшественников. Бывает, что какая-нибудь плодотворная идея, высказанная достаточно давно, приписывается авторам сводок на данную тему».А.А. Формозов [1]
Строки, вынесенные в эпиграф, побудили меня выделить историографические проблемы в отдельную главу, не ограничиваясь их упоминанием во введении. Вместе с тем, автор отдаёт себе отчёт в том, что рассматриваемая ниже историографическая интрига столь сложна, запутанна, а иногда отягощена политико-идеологическими рецедивами, что должна стать объектом целенаправленного изучения (вне какого-либо другого проблемного контекста). Вследствие этого в обзоре будут охарактеризованы лишь те идеи и разработки советских и зарубежных археологов, которые стали отправными в формировании методических основ хронологического анализа археологических источников. Во втором очерке этой главы будет рассмотрена история изучения раннесредневековых древностей Среднего Поволжья. 1. Поиски методов хронологического упорядочения археологических источников.
Несмотря на то, что интерес к собиранию реликвий в Европе появился достаточно давно, [2] археология как особая наука оформилась сравнительно недавно — на рубеже XIX-XX веков. Именно в это время археология заявила о собственной методологии, которая выражалась уже не только в правилах полевых раскопок, но и в особых мыслительных операциях с предметом исследования. Одной из замечательных сторон археологии с самого момента зарождения стала восприимчивость к передовым достижениям других научных дисциплин.
Цивилизованный мир XIX века был потрясён целым рядом естественнонаучных открытий, одним из которых была биологическая эволюционная теория происхождения видов с венчавшим её дарвинизмом. Вполне объяснимым было желание учёных проверить — насколько применим, и применим ли вообще эволюционистский подход в других науках, в частности, в гуманитарных.
По всей видимости, следует согласиться с А.Л. Монгайтом в том, что «типологический метод не был изобретением какого-либо одного археолога». [3] Однако традиционно и справедливо в историографических работах упоминаются фамилии археологов, стоявших у истоков этого метода: А. Питт-Риверс, Ганс Гильдебранд, Оскар Монтелиус, Василий Алексеевич Городцов. Причем двумя первыми метод разрабатывался на конкретном эмпирическом материале; О. Монтелиусом и В.А. Городцовым были предприняты плодотворные попытки теоретического обоснования эволюционно-типологической группировки археологических источников.
Своё понимание типологического метода О. Монтелиус изложил в целом ряде работ, [4] но в наиболее полном виде оно было представлено в публикации 1903 года. [5] Впервые был сформулирован принцип типологического изучения археологического материала: «Важнейшие серии оружия, утвари, украшений и сосудов вместе с их орнаментацией, я рассматриваю каждую в себе самой, чтобы изучить ход развития, генеалогию их, и чтобы узнать в каком порядке типы судя по их собственному критерию, следовали друг за другом». [6] И далее: «Серия типов должна таким образом, сравниваться не с деревом без ветвей, как пальма, которая растёт по прямой линии, скорее она похожа на ветвистый дуб или генеалогическое дерево». [7]
О. Монтелиус не ограничивается формулировкой основной идеи (хотя это тот случай, когда хороша уже сама идея!). Прекрасный эмпирик, много лет изучавший конкретный материал, он вводит ряд понятий, условий, процедурных тонкостей, которые должны помочь археологу провести исследование с минимальными погрешностями и максимальной результативностью. В частности, О. Монтелиус указывает на необходимость «тщательного изучения условий обнаружения»; предлагает работать с «достоверными находками», одновременно попавшими в землю; призывает уделять особое внимание хронологически «чувствительным сериям», а в последних — с особым интересом наблюдать за, казалось бы, несущественными деталями отделки вещей (орнаменты и т.д.); открывает возможности хронологического использования функционально рудиментарных признаков. Для наибольшей хронологической устойчивости типологических серий предлагается способ синхронизации их через «звенья, соединённые параллельно», т.е. через типы вещей, найденные в «закрытых комплексах».
Таким образом, О. Монтелиусом были впервые оконтурены понятийный аппарат и логика действий, которыми должен руководствоваться (и руководствуется по сей день!) археолог при типологическом анализе артефактов.
Завершая краткий обзор методологической концепции О. Монтелиуса, напомним ещё одно её принципиальное положение, критиковавшееся впоследствии (в частности, в советской историографии [8]), но научно не опровергнутое по сей день: «развитие может идти быстро или медленно, но всегда человек в творчестве новых форм принуждён следовать тому же закону развития, который управляет всей остальной при- родой». [9] Решить проблему соотношения сознательного и подсознательного в творческой деятельности человека ещё предстоит и, очевидно, на стыке ряда наук: психологии, социологии, кибернетики, лингвистики и археологии в том числе.
Параллельно с О. Монтелиусом над разработкой типологического метода работал В.А. Городцов. Значение теоретической и практической деятельности этого выдающегося учёного для русской и советской археологии трудно переоценить. Время показало несостоятельность попыток соотечественников в 30-е годы перечеркнуть методологические достижения В.А. Городцова. Сейчас его творчество стало объектом пристального изучения археологов (см. работы В.Д. Викторовой, [10] В.Ф. Генинга, [11] АД. Пряхина [12]), но, по-видимому, мы только приближаемся к пониманию идей В.А. Городцова.
О своем вкладе в разработку типологического метода В.А. Городцов писал: «до наших работ в этом методе совсем не были установлены классовые деления, и пользование им было неудобно, почему метод и не получал должного распространения». [13] «В основу типологического метода должны были лечь законы существования вещественных археологических памятников. Такими законами, как выяснилось, для них являются: 1) закон индустриальной причинности, 2) закон индустриальной эволюции, 3) закон индустриальных заимствований, 4) закон индустриальных случайных совпадений, 5) закон индустриальной борьбы вещественных археологических творений за своё существование". [14]
Эти законы, конечно же, не объясняли сущностных причин появления и функционирования материальных феноменов (они не объяснены и сейчас!), но приводили в систему закономерности, фиксировавшиеся в археологическом материале эмпирически, которые необходимо учитывать при анализе объектов типологическим методом.
С высоты сегодняшнего знания становятся объяснимы причины резкой критики археологами типологического метода в дискуссии начала 30-х годов. С одной стороны, гуманитарные науки начали перестраиваться для обслуживания идеологии тоталитарного государственного режима, и декларировали метод диалектического материализма как единственно верный (в том числе и для археологии). С другой, ещё не была сформулирована концепция разведения различных методов научного познания на разные уровни, оформившаяся лишь в 70-е годы. [15] Ход этой дискуссии достаточно полно охарактеризован в книге В.Ф. Генинга, [16] однако, сам автор, прекрасно понимая, что «типологический метод есть метод операционного уровня исследования для научной обработки массовых явлений», [17] тем не менее пишет: «отрыв от исторической действительности и замена её формальными факторами в основном характерны для теорий В.А. Городцова». [18]
С последней оценкой В.Ф. Генинга трудно согласиться ещё и потому, что до настоящего времени однозначно не доказано, что именно «историческая действительность» является предметом археологии; а интерес В.А. Городцова к формализации источников (к «формальным факторам»), в свете последних задач науки, пожалуй, следует рассматривать как одну из сильных сторон его методологии. В.А. Городцов одним из первых осознал необходимость классификации для сведения «бесконечного разнообразия явлений к минимуму, удобно охватываемому памятью», [19] и предложил логику её, которой следуют и сейчас: «1) чтобы деление целого производилось на едином основании; 2) чтобы подразделения взаимно исключали друг друга; 3) чтобы отделы соподчинялись один другому и 4) чтобы в основание деления полагался существенный, а не случайный признак». [20]
Следует подчеркнуть то, что вопросы классификации артефактов В.А. Городцов ставит не особняком, а в контексте типологического метода; и «“тип”, понимаемый как собрание предметов, схожих по назначению, веществу и форме», [21] рассматривается уже как результат сложной иерархической группировки материала.
По существу, В.А. Городцовым был очерчен круг тех проблем, которые и сегодня находятся в центре внимания археологов. Уже в первые десятилетия XX века им были поставлены вопросы, которые привлекут внимание исследователей лишь через полстолетия: о месте археологии среди других наук, о соотношении собственно археологических методов с иными методами научного познания. Всё это характеризует стройность и системность методологической концепции В.А. Городцова, что отмечалось, например, Л.С. Клейном, [22] ВД. Викторовой. [23]
До того, как в 30-е годы типологический метод был публично осуждён, ученики В.А. Городцова сделали ряд интересных типологических разработок, среди которых он сам выделил работы В.В. Гольмстен. [24]
В двадцатые годы нашего столетия археологическая теория и практика была обогащена ещё одним оригинальным методом установления относительной хронологии материала. В данном случае плодотворно были использованы достижения математической науки. Пётр Петрович Ефименко, получивший фундаментальное образование на естественном отделении физико-математического факультета Петербургского университета (где и начал серьёзно заниматься археологией), уместно и успешно применил свои знания статистики при обработке материалов раннесредневековых рязано-окских могильников. Свой анализ П.П. Ефименко обозначил как «культурно-стратиграфический». [25] Причём, второе слово в названии метода обозначало не смену почвенных напластований, а чередование временных отрезков. Возможно, по причине того, что в археологии есть собственно стратиграфический метод фиксации относительной хронологии материала, анализ П.П. Ефименко позднее получил еще ряд названий: «статистико-вариационный», «метод взаимовстречаемости» (наиболее употребляемое), «корреляционный» (употребляемое, но не совсем точное).
Прекрасно осознавая методическую новизну своей разработки, [26] П.П. Ефименко излагает не только принцип, но тщательно описывает (и это очень важно) процедурную «кухню» исследования: «точно устанавливаются типы вещей и их варианты. Каждое погребение наносится на карточку с условным обозначением его инвентаря, по графам. Как при статистических подсчётах карточки подкладываются по требуемой рубрике, причем легко группируются таким образом по типам... на ряд последовательных групп. Нанеся результаты этих выкладок на сводную таблицу, мы получим одновременно и живую картину истории древнего кладбища и проверку нашей работы...» [27]
Ключевую роль в системе П.П. Ефименко играет закрытый комплекс («достоверная находка» по О. Монтелиусу), единовременно попавших в землю (в данном случае — в могилу) вещей: «мы исходим из анализа отдельной могилы, отвечающей определённому историческому моменту. Отсюда мы ищем ряды погребений одного типа, одного времени, представляющие сошедшее в могилу поколение». [28]
Наконец, П.П. Ефименко одним из первых вводит в археологию понятие о частоте встречаемости типов (то, что впоследствии исследователи, поставившие его метод на более жёсткую статистическую основу, будут называть «коэффициентом сходства», «теснотой связи», «оценкой сопряжённости» и т.д.): «если мы изобразим на таблице все виды вещей... и соединим их линиями, отмечающими совместное нахождение, окажется, что иные из них чаще будут встречаться с одними, чем с другими формами. Но почти все они в ряде случаев будут всё же встречаться совместно... этого и естественно ожидать, если представить себе непрерывность существования посёлка, жизнь которого отражается в могильнике». [29]
Интересно заметить, что данные приведённые в историографическом обзоре Г. Драйвера, [30] свидетельствуют о появлении в США первых археологических разработок с использованием статистико-комбинаторных методик даже в двадцатые годы (статья В.Д. Стронга [31] датирована 1925 годом).
Независимое формирование схожих методологических стереотипов в археологии Европы и Америки объективно фиксирует тенденцию оформления одного из торных путей археологической науки — формализация источников и необходимость их статистической обработки, с которого советская археология свернула в начале 30-х, и на который возвратились в 60-е годы.
Логика очерка подводит к необходимости кoснуться вопросов периодизации развития науки.
В большинстве работ, затрагивающих проблему периодизации русской и советской археологии в качестве переломного называется 1917 год. И это совершенно справедливо — политические события, официальный идеологический курс способны в значительной степени влиять на развитие или не-развитие (вспомним историю советской генетики и кибернетики) науки. Действительно, после революции в археологической науке начались преобразования кадрового, финансового, структурно-организационного характера. На научное мировоззрение русских археологов послеоктябрьские события практически не повлияли. Русская-советская археология (а, соответственно, её методология) продолжала оставаться составной частью передовой европейской и мировой науки. Тотальная, стимулируемая государством, критика любых немарксистских («чуждых») методов началась позднее. Для археологии переломным в этом смысле стал 1930 год, когда события развивались более чем стремительно.
Именно этим годом датирована книга А.В. Арциховского «Курганы вятичей», [32] в которой автор на базе тщательно разработанной типологии славянских украшений с использованием коэффициента корреляции предпринимает результативную попытку сделать «витые браслеты» материалом для относительной хронологии, а также выделяет «определённые датированные комплексы». [33] В методическом плане эта работа развивала направление, заданное разработками В.А. Городцова и П.П. Ефименко.
В этом же году вышла книга В.И. Равдоникаса «За марксистскую историю материальной культуры», [34] где автор подвергает острой критике типологический метод с его «вещеведческой» ориентацией (а, соответственно, и работы О. Монтелиуса и В.А. Городцова), предлагая взамен «социологический подход»: «комплексный метод со всеми вытекающими из него требованиями вместо засилия формально-типологического, изучение производственных процессов вместе со всеми их элементами под углом зрения “критической истории технологии”, изучение вещей как результатов производственных процессов, в связи их (вещей) друг с другом, с социальной и природной средой в их массовом распространении, всесторонне отражающем повседневную жизнь обществ, реконструкция этой жизни по её материальным остаткам — вот условия без соблюдения которых нельзя превратить старую археологию в марксистскую историю материальной культуры». [35] Однако отдадим должное автору, критика предшественников строилась на тщательной проработке их трудов, а отрицание типологического метода не было абсолютным. «Отведя ему весьма подчинённое место», [36] В.И. Равдоникас всё же «сохранил» метод для науки.
Касательно хронологического анализа археологических источников, "комплексный метод" не открывал ничего принципиально нового, а лишь подчеркивал необходимость использования при датировании стратиграфических данных, культурно-стратиграфической и типологической группировки массового материала могильников. [37] Кроме того, "приемы изучения массовых явлений, в частности корреляционная статистика» должны получить права гражданства в истории материальной культуры". [38]
И, наверное, полемика В.И. Равдоникаса впоследствии воспринималась бы как более или менее корректный научный спор, если бы не развернувшаяся сразу же после выхода его книги дискуссия, имевшая в большей степени коньюнктурно-идеологическую, нежели научную подоплёку.
Начавшаяся дискуссия о путях развития советской археологии носила двоякий характер. С одной стороны, критиковалась методология «старой буржуазной школы» русских археологов, в частности — типологический метод. С другой — предпринимались попытки обоснования новой марксистской методологии науки. Ход дискуссии достаточно подробно охарактеризован в работе В.Ф. Генинга, [39] поэтому мы выделим лишь некоторые идеи, высказанные в те годы, интересные с точки зрения нашей проблемы.
Какой-то цельной методической концепции определения хронологии археологических источников в 30-е годы предложено не было, однако были уточнены отдельные операционно-процедурные моменты археологического датирования, рассмотрены датировочные возможности различных категорий археологических источников.
В частности, А.А. Миллер анализировал логику определения относительной хронологии комплексов в различных стратиграфических ситуациях [40] отмечая, при этом, важность установления количественных и качественных оценок сравнительного материала: «лишь в таком случае возможно будет отделить явления частного порядка». [41]
Н.Б. Бакланов подчёркивал необходимость извлечения хронологической информации при изучении древней строительной техники: «Разница применения тех или иных строительных материалов, различные способы их обработки с помощью различных орудий производства, наконец, конструктивные приёмы — в большинстве случаев датируют памятник с достаточной определенностью». [42] Важно, что автор обратил внимание на возможность использования при абсолютном датировании памятника «документальных данных в летописях и иных литературных источниках». [43]
И.И. Мещанинов в статье «К вопросу о датировке археологических памятников» указывал па необходимость учёта «социальной значимости вещи», а также «учёта структуры общества, создавшего данную изучаемую вещь». [44]
М.Г. Худяков в работе с аналогичным вышеупомянутой статье названием, пытается рассмотреть соотношение в археологии абсолютного и относительного датирования. Под последним понимается, однако, датировка «конкретно — по социально-экономическим формациям». [45]
А.В. Шмидт предостерегал от ошибки механического переноса хронологической схемы, разработанной для одних географических зон на другие территории; кроме того, «нельзя строить хронологические схемы, где одно звено будет взято из Камского края, а последующие — из Окского». [46] Разграничив естественнонаучные и собственно археологические методы датирования, А.В. Шмидт среди последних особо выделил датировку по монетам («которые нередко находятся в могилах или кладах совместно с различными предметами местного изготовления»), а также — по импортам («чужеродным изделиям»). [47]
А.В. Арциховский в теоретической статье «Даты» в контексте хронологического анализа археологических источников поднимает ряд проблем, связанных, прежде всего, с необходимостью использования массового поселенческого материала (керамика, стеклянные браслеты, гвозди и т.д.) и целесообразностью его статистической обработки, «что даст в будущем хорошие относительные шкалы городищенской хронологии». [48] По мнению автора, при выявлении закономерностей и причин взаимовстречаемости различных типов изделий следует использовать коэффициенты корреляции. [49] Подчеркнем более расширенное понимание А.В. Арциховским «комплекса» не только как погребения, «но сюда же относятся и клады. Иногда и при раскопках жилых слоев предметы открываются в таком сочетании, что могут быть сочтены комплексом. Своеобразным комплексом является и миниатюра, петроглиф». [50]
Отметим, что практически всеми участниками дискуссии в большей или меньшей мере критиковался «схематизм» типоло- гического метода, а метод диалектического материализма признавался в качестве единственно верного, хотя и нуждающегося в «конкретизации» применительно к археологии. И поскольку подобная точка зрения возобладала и стала пропагандироваться как «официальная», интерес археологов к методологическим проблемам науки значительно снизился (по крайней мере, не проявлялся на страницах научной печати). Более того, статистико-комбинаторные методики перестали активно использоваться даже в эмпирических сугубо процедурных разработках советских археологов 30-50-х годов. Исследование М.П. Грязнова «Древняя бронза Минусинских степей», [51] вышедшее в 1941 году, является одной из немногих работ того периода, где автор, решая вопросы относительной хронологии сибирских кельтов через сочетание их формы и орнаментации, удачно применил метод П.П. Ефименко.
В зарубежной археологии 40-50-х годов интерес к методологическим проблемам науки нарастал, что отмечали в достаточно подробных историографических обзорах В.Б. Ковалевская, [52] В.А. Башилов, [53] Л.С. Клейн. [54] В этот период на первый план выдвигается проблема классификации артефактов, которая достаточно целенаправленно исследовалась археологами США в сороковые (И. Рауз, [55] А. Крэбер, [56] А. Кригер [57]) и пятидесятые (Дж. Брейнерд, [58] В. Робинсон, [59] А. Сполдинг, [60] Д. Форд [61]) годы. В Европе разработкой аналогичных вопросов занимались французские исследователи Ж.-К. Гарден, [62] Ж. Дешей. [63]
Однако, теоретические аспекты формировании специальных датировочных методик в археологии того периода рассматривались значительно реже, нежели проблемы классификации. Целенаправленный поиск в этом направлении вёлся американскими исследователями. В частности, Г.Р. Уилли и Ф. Филипс в ряде работ [64] попытались в хронологическом контексте рассмотреть взаимосвязь известных археологических понятий «горизонт», «фаза», «традиция», «компонент». В советской историографии существует неоднозначная оценка методологических кон- цепций этих учёных. В.А. Башилов отмечал, что «общие принципы хронологии, выработанные на практике различными учеными, суммированы и сведены в довольно стройную систему Г.Р. Уилли и Ф. Филипсом». [65] Иная точка зрения на этот счет была высказана Л.С. Клейном: «американские археологи-американисты отчасти из-за языкового барьера, отчасти по другим причинам (отрыв археологии от истории, однобокая система подготовки археологов и т.п.) попросту плохо знают археологию Старого Света, прошедшую долгий путь развития, и, строя свою более молодую науку, частенько повторяют давно пройденные и оставленные зады европейской археологии». [66] В то же время Л.С. Клейн считает, что «наиболее поучительно... внимание, которое американские археологи уделяют построению цельной, продуманной и развёрнутой системы понятий с соответствующей терминологией». [67]
Оригинальный приём хронологической группировки стратифицированного и нестратифицированного (подъёмного) массового поселенческого материала при помощи масштабных таблиц (модификация известного стратиграфического метода) был предложен Дж.А. Фордом (в Советском Союзе его работа издана в 1962 году). [68] Одним из оснований разработки Дж.А. Форда явилась «предпосылка, что аналогичная распространённость (т.е. количество — А.Б.) типа в двух коллекциях указывает на принадлежность их примерно к одному времени». [69] Суть процедуры состоит в следующем: на ленту наносятся масштабные отрезки, соответствующие процентному выражению количества определённых типов вещей, найденных на определённом памятнике (в сооружении, слое). Причём на всех имеющихся лентах отрезки, соответствующие типам, должны размещаться на определённых местах (без смещений). Таким образом, отрезки составленных рядом лент должны образовать вертикальные ряды типов. Далее положение лент «меняется, пока не сложатся фигуры, характеризующие изменение относительной распрост- ранённости типов». [70] Затем производится соотнесение полученных колонок со слоями хорошо стратифицированного (эталонного) памятника — целью ставится уточнение хронологии и начало определения относительной датировки иных предметов, чем те, на которых основана хронологическая шкала». [71]
Выход этой статьи Дж.А. Форда в одном из центральных академических журналов в начале 60-х годов объективно отражает процесс возобновления интереса к «вещеведческой» тематике и «формальным» методам в советской археологической науке. Одной из причин, повлиявших на изменение ситуации, явилось многократное (в результате расширения объёмов полевых исследований) увеличение коллекций археологического материала.
В это десятилетие в СССР появляется ряд статей, в которых на конкретном археологическом материале (керамика, бусы, металлические украшения и т.п.) обосновывалась целесообразность использования методов математической статистики при анализе массового материала. Это, прежде всего, работы В.Б. Ковалевской, [72] И.С. Каменецкого, [73] Г.К. Круг и О.Ю. Круг, [74] Б.И. Маршака, [75] Я.А. Шера, [76] Г.А. Фёдорова-Давыдова [77] и др., во многом определившие дальнейшее развитие науки. О.Р. Квирквелия в историографическом обзоре по вопросам применения математики в археологии СССР с 1926 по 1977 гг. констатировал «перенос статистико-математических методов исследования на археологический материал либо внесение известных корректив в методы в соответствии со своеобразием археологического материала». [78] Исключение, по мнению автора обзора, составляют работы В.Б. Ковалевской и Г.А. Фёдорова-Давыдова, «построенные на синтезе данных археологии и математики». [79]
Известная статья Г.А. Фёдорова-Давыдова «О датировке типов вещей по погребальным комплексам» [80] стала продолжением и развитием методики П.П. Ефименко и А.В. Арциховского, опираясь на более жёсткую статистическую основу. Предложенные им формулы оценки вероятностей по частоте позволи- ли устанавливать не просто наличие связей (в авторском контексте — хронологических) между комплексами, но фиксировали степень их тесноты. Выявляя таким образом группы синхронных типов вещей (а, соответственно, и комплексов, в которых эти вещи были найдены) и увязывая их с датирующими материалами, исследователь получает возможность получить представление об относительной хронологии древностей, проследить их эволюцию. Методика Г.А. Фёдорова-Давыдова была многократно и результативно апробирована в хронологических разработках советских археологов в 70-80 годы (см., например, работы Р.Д. Голдиной, [81] В.И. Вихляева, [82] Ю.А. Краснова, [83] В.А. Иванова [84] и др.).
С конца 60-х годов до сего дня проблемы теории и методики археологии регулярно обсуждаются в советской и зарубежной научной печати (см. обзоры Л.С. Клейна, [85] В.Б. Ковалевской, [86] О.Р. Квирквелия [87]). Однако, процент публикаций, посвящённых вопросам методики археологического датирования, на общем количественном фоне теоретических работ был и остается невысоким.
В 1973 году был опубликован I том «Археология Западной Европы, Каменный век», [88] куда А.Л. Монгайт счёл необходимым поместить отдельный очерк с обзором основных историко-археологических и естественнонаучных приёмов хронологизации археологических источников.
Возможности формализованного подхода при датировании древностей были продемонстрированы И.С. Каменецким, Б.И. Маршаком и Я.А. Шером в их известной работе, [89] суммировавшей новейшие методические достижения археологов. Очень важно, что авторы рассматривают хронологическую критику источника в контексте всестороннего последовательного анализа археологического материала.
В 1975 году вышла статья Ю.А. Заднепровского с анализом того, «как решаются вопросы хронологии в современных трудах по среднеазиатским кочевникам и какие при этом используются приёмы». [90] Делая вывод о недостаточном использовании археологами современных методик археологического датирования (в частности, разработок Г.А. Фёдорова-Давыдова), Ю.А. Заднепровский намечает пути «усовершенствования и уточнения методических приемов»: «улучшение традиционных способов хронологических исследований, ... выделение и анализ курганных комплексов, ... развитие методов использования близких аналогий и учёт специфики местных культур». [91] Оригинальным представляется авторский анализ (в том числе, графическая трактовка) датировочной системы Г.А. Фёдорова-Давыдова в сравнении с «традиционными» методиками синхронизации археологических материалов. Причём, очень важно, что сравнение двух различных типов хронологических процедур осуществлялась сообразно их внутренней стадиальности и последовательности. Таким образом, работа Ю.А. Заднепронского стала одной из немногих, где подняты вопросы внутреннего структурирования процедуры хронологического анализа археологических источников.
Практически любой археолог сталкивался с выбором — «узкой» или «широкой» датировки объекта. Операционный алгоритм компромиссного разрешения этой типичной ситуации, помогающий «выделить тот диапазон, в котором исследуемое событие произошло с наибольшей вероятностью» [92] был предложен М.Б. Щукиным. Именно использование «узких» дат, по мнению автора статьи, «дает определенные преимущества и позволяет подойти к сопоставлению дат археологических и исторических». [93] Получить «узкую» дату можно, «поместив комплекс в том интервале времени, когда все составляющие комплекса сосуществовали, т.е. между началом бытования самых поздних вещей и концом бытования самых ранних». [94]
Внедрение ЭВМ и компьютеров в практику археологических исследований стимулировало появление специальных посо- бий по использованию математических методов (Г.А. Фёдоров-Давыдов [95]). К разработке археологических методик (в том числе и датировочных) активнее стали привлекаться специалисты-математики (см., например работы Н.К. Бакирова, В.П. Евдокимовой, В.А. Иванова, [96] Ю.Е. Храмова, [97] В.Б. Ковалевской, Ю.Е. Храмова [98]). Однако повышенный интерес к «локальным» методам в этот период оттеснил на второй план проблему системности и внутренней структурированности процедуры хронологического анализа археологических источников. Своё видение этих вопросов автор настоящей книги опубликовал в конце 80 — начале 90-х годов. [99]
Подводя краткий итог этому небольшому обзору, воспользуюсь оценкой А.Л. Монгайта (1973 г.), которая не потеряла своей актуальности и сегодня: «в среде самих археологов нет полной договорённости о возможностях нашей науки в целом и отдельных её методов». [100] 2. Этапы изучения раннесредневековых древностей Среднего Поволжья. ^
Территория Среднего Поволжья включает Самарскую, Ульяновскую, Пензенскую, Нижегородскую области, Татарскую, Марийскую, Чувашскую, Мордовскую и западные районы Башкирской республики. В природно-географическом отношении это зона лесостепи и леса, низовья рек Оки, Камы, Свияги, Суры и Самары. В IV-IX веках в этом регионе сталкиваются территориальные интересы ираноязычных, финно-угорских, славянских и тюркских этнических группировок. Именно здесь проходил процесс складывания исторических народностей Среднего Поволжья.
Первые научные публикации раннесредневековых древностей Волго-Камья были сделаны А.А. Спицыным. [101] В послеоктябрьские годы археологические исследования в регионе приобрели определённую систематичность. Это во многом свя- зано с организацией и работой археологических обществ, организованных на местах (Самара, Казань). В 20-40-е годы изучение средневековых памятников в регионе осуществлялось В.В. Гольмстен, [102] П.П. Ефименко, [103] А.М. Тальгреном, [104] М.Г. Худяковым, [105] Л.М. Тамбовцевым, [106] Е.И. Горюновой, [107] П.Ф. Калининым, [108] З.А. Акчуриной, А.М. Ефимовой, А.П. Смирновым, О.С. Хованской. [109] Однако небольшие масштабы полевых работ, неравномерная изученность территорий объективно не давали возможности подойти к решению вопросов комплексной (хронологической, культурной, этнической) интерпретации источников. В то же время нельзя не отметить, что целый ряд гипотез, предложенных исследователями в те годы (например, вывод П.П. Ефименко о стадиальном развитии рязано-окских могильников), впоследствии был подтверждён новыми источниками.
Большой объём материала, полученный главным образом новостроечными экспедициями в 50-80-е годы, был обобщён в работах Н.Ф. Калинина, [110] А.П. Смирнова, [111] А.Х. Халикова, [112] Е.А. Халиковой, [113] П.Д. Степанова, [114] В.Ф. Генинга, [115] П.Н. Старостина, [116] Н.В. Трубниковой, [117] Е.П. Казакова, [118] Г.И. Матвеевой, [119] Ю.А. Краснова, [120] М.Р. Полесских [121] и других археологов. Исследования этого периода позволили приблизиться к пониманию процессов этнокультурного развития региона в эпоху раннего средневековья.
В лесостепных районах Среднего Поволжья и Южного Приуралья был выделен пласт позднесарматских памятников (Березняки, [122] Андреевка, [123] Ахмерово, [124] Салихово [125]), а также отдельные погребения гуннского круга (Владимировка, [126] Фёдоровка [127]).
В Волго-Камье выявлен своеобразный комплекс азелинской культуры, прослежена его связь с позднепьяноборскими памятниками. [128]
Наиболее крупным этническим образованием середины I тыс. н.э. в Среднем Поволжье была именьковская культура, пришлый характер которой признаётся большинством исследова- телей, однако вопрос о её корнях остается открытым. В настоящее время имеется по меньшей мере четыре основных гипотезы о сложении именьковской культуры: 1) на городецкой основе (А.П. Смирнов, [129] А.М. Ефимова, [130] Б.Б. Жиромский [131]); 2) в результате сдвига с Южного Урала мадьярских племён (П.Д. Степанов [132]); 3) как следствие проникновения тюркоязычного населения из районов Сибири (В.Ф. Генинг, [133] А.X.Халиков, [134] П.Н. Старостин [135]); 4) как результат миграции пшеворско-зарубинецкого населения из районов Поднепровья и Полесья (Г.И. Матвеева [136]). Дискуссии последних лет рассматривают последнюю версию как наиболее перспективную. Памятники Среднего Прикамья и Южного Приуралья (Кушнаренково, [137] Ново-Турбаслы, [138] Уфа, [139] Романовка, [140] Тураево [141]) отражают процесс смешения именьковских племён с населением сопредельных территорий.
Особую группу составляют памятники, расположенные по северо-западной границе региона, так называемые приокские могильники — Кошибеевский, [142] Борковский, [143] Безводнинский [144] и другие. Вопросы культурной и этнической интерпретации Волго-Окских древностей ещё не решены. Однако, по мнению ряда исследователей, в материальной культуре этих могильников прослеживаются как восточные (позднепьяноборские), так и западные традиции.
На юго-западе Среднего Поволжья в Посурье и Примокшанье археологами Мордовии и Пензенской области раскопаны грунтовые могильники (Армиевский, [145] Селиксенский, [146] Абрамовский, [147] Волчихинский [148] и др.), не без основания связываемые авторами с предками мордовского народа.
В Самарском Поволжье в 80-е годы куйбышевскими экспедициями изучались курганные и грунтовые могильники (Новинковский, II Шелехметский, [149] II Брусянский, [150] Мало-Рязанский и др.) с каменными набросками над погребениями, выделяемые в особый новинковский тип. Г.И. Матвеева и А.В. Богачёв рассматривают эти памятники как самые ранние (конец VII — первая половина VIII вв.), оставленные болгарами на Средней Волге. [151] Несколько раннеболгарских подкурганных захоронений VIII-IX вв. (Урень II [152]) исследовано Р.С. Багаутдиновым в Ульяновском Поволжье.
Могильники типа Больше-Тарханского, [153] Танкеевского [154] и Больше-Тиганского [155] отражают этнические процессы, происходившие в Волго-Камье накануне образования Волжской Болгарии.
Таким образом, культурно-этническая ситуация, сложившаяся в Среднем Поволжье в эпоху раннего средневековья, представляется сложной.
Непременным условием корректной постановки вопросов этнокультурного взаимодействия является точное знание хронологии. Между тем, единой хронологической шкалы для раннесредневековых памятников Среднего Поволжья ещё не существует. До настоящего времени проблема датировки материалов в регионе решалась лишь на уровне отдельных памятников, в лучшем случае — отдельных культур, а процедура синхронизации древностей ограничивалась ссылкой на отдельные аналогичные датированные источники. Нельзя сказать, что существующие даты средневолжских материалов не увязываются с хронологией восточноевропейских комплексов, датированных но монетам. Но определённая размытость верхних и нижних хронологических границ как отдельных памятников, так и целых культур — существует.
Попытка системного анализа раннесредневековых древностей Волго-Камья предпринималась В.Ф. Генингом. [156] Он предложил интуитивную схему развития поясной гарнитуры прикамских могильников I тыс. н.э., однако, поскольку единицей анализа стал памятник, задача синхронизации культур автором не ставилась.
Средневолжские материалы в качестве составной части вошли в сводную работу В.Б. Ковалевской «Поясные наборы Евразии IV-IX вв. Пряжки», что позволило рассмотреть их в контексте типологии пряжек из раннесредневековых памятников Европейской и Азиатской части СССР. [157]
Часть погребальных комплексов из могильников Поволжья и Прикамья была включена А.К. Амброзом в разработанную им систему хронологического развития раннесредневековых восточноевропейских древностей, [158] но выборочный характер привлечённых источников не позволил автору воссоздать целостную картину развития материальной культуры региона. Порой объективные (в силу неравномерной изученности районов) хронологические лакуны закрывались за счёт неоправданного «растягивания» дат известных материалов.
Проблема периодизации средневолжских раннесредневековых древностей затрагивалась в работах В.И. Вихляева и Ю.А. Краснова.
Хронология посурско-примокшанских могильников армиевско-селиксенского типа строилась В.И. Вихляевым на базе дробной типологии сюльгам, нагрудных блях, шейных гривен и керамики. [159] Выделенные с использованием коэффициента ассоциации группы групсопряжённых [так в тексте] типов вещей датировались по сопутствующим деталям поясов.
Методика Г.А. Фёдорова-Давыдова была использована Ю.А. Красновым при обработке комплексов Безводнинского могильника. [160] Устойчивые сочетания типов вещевого инвентаря стали основой относительной хронологии памятника. Поясные наборы и в данном случае послужили надежным средством «привязки» к абсолютным датам.
В сферу научных интересов автора этой книги входят вопросы хронологии раннесредневековых древностей Среднего Поволжья. Результаты исследований частично опубликованы, [161] частично доложены на конференциях и совещаниях (IX, X Уральские археологические совещания, VII Международный конгресс финно-угроведов, Бадеровские чтения, Тихановские чтения и др.). Помимо хронологического анализа отдельных категорий археологических источников (подвески, пряжки, жилые постройки) и памятников, нами была предложена сквозная хронология, выстроенная на материалах 165 погребений из 20 могильников Среднего Поволжья и Нижнего Прикамья, что дало возможность состыковать даты культур, культурных типов и памятников IV-IX вв. В качестве метода была использована взаимовстречаемость типов вещей в погребальных комплексах в форме матрицы квазитреугольного вида (методика П.П. Ефименко).
В результате синхронизации средневолжских древностей с типологически близкими материалами из хорошо датированных по монетам памятников Причерноморья и Кавказа было установлено следующее. Могильники азелинской культуры в Среднем Поволжье (Мари-Луговской, Сюкеевский) прекращают функционировать в последней четверти IV века (для привятской группы вероятна иная дата). Не позднее этого же времени в лесостепи прекращает существование позднесарматская культура, хотя в сильно трансформированном виде на территории Башкирии поздние сарматы доживают до первой половины VI в. (Салихово). В конце IV в. в Поволжье приходят именьковские племена, вытесняя из региона своих предшественников. Именьковская культура как цельное образование продолжает существовать до середины VII века. Во второй половине VII в. на Волгу мигрируют раннеболгарские племена новинковского типа (Новинки, II Брусяны, Малая Рязань). Массовое переселение болгар в Волго-Камье началось во второй половине VIII в. (грунтовые могильники типа Болыпе-Тарханского). В это же время из восточных районов Прикамья на Среднюю Волгу и Нижнюю Каму из районов Южного Приуралья перемещаются племена кушнаренковско-караякуповской культуры, что подтверждается материалами Больше-Тиганского могильника. Смешение двух культурно-этнических массивов, по мнению многих авторов, и привело к образованию Волжской Болгарии.
При внимательном изучении различных взглядов на хронологию средневолжских древностей нетрудно заметить, что они не всегда совпадают — иногда концептуально, иногда в частностях. И подобная ситуация не является редкой ни в средневековой, ни в первобытной археологии; скорее она типична для науки в целом. Это ещё раз подчеркивает состояние фактической неразработанности принципов классификации, сравнения, синхронизации массового археологического материала. Существующие в настоящее время методы и приёмы датирования нуждаются в строгом научном обосновании и взаимоувязке.
Примечания к главе 1.
[1] Формозов А.А. Некоторые итоги и задачи исследований в области истории археологии. // СА. 1975. № 4. С. 6.[2] Формозов А.А. Общее и особенное в сложении археологии как науки в России // СА. 1985, № 1. С. 5.[3] Монгайт А.Л. Археология Западной Европы. Каменный век. М., Наука, 1973. С. 32.[4] Montelius O. Den fornhistoriska fornforskingens metod och Material // Antiqviariska tidskrift for Swerige, 1889, B. 8, H. 3; Die Chronologie der ältesten Bronzerzeit in Nord-Deutschland und Skandinavien. Braunschweig. 1900.[5] Montelius O. Die alteren Kulturperioden im Orient und in Europa. Stocholm. 1903. Bd. I.[6] Montelius O. Die alteren... C. 16.[7] Montelius O. Die alteren... C. 20.[8] Равдоникас B.И. За марксистскую историю материальной культуры // ИГАИМК. 1930. Т. VII. Вып. III-IV; Монгайт А.Л. Археология Западной Европы... С. 32.[9] Montelius O. Die alteren...[10] Викторова В.Д. Археологическая теория в трудах В.А. Городцова // Археологические исследования на Урале и в Западной Сибири. Свердловск, 1977. С. 5-14.[11] Генинг В.Ф. Очерки по истории советской археологии (у истоков формирования теоретических основ советской ар-
|
главная страница / библиотека / обновления библиотеки / оглавление книги