А.К. Амброз
О Вознесенском комплексе VIII в. на Днепре —
вопрос интерпретации.
Знаменитый памятник около с. Вознесенка (теперь территория г. Запорожье) исследован и опубликован В.А. Гринченко. [1] К сожалению, эта ценная публикация не была исчерпывающей, не на все вопросы можно найти в ней ответ. Поэтому любая попытка истолкования Вознесенской находки в какой-то степени остаётся предположительной.
Общепринята трактовка, предложенная В.А. Гринченко: вал из земли и камня (рис. 1, 1), ограждавший прямоугольную площадь 62×31 м (размеры сооружения вместе с валами 82×51 м) «на высшей точке большого плато, откуда можно осматривать местность в радиусе около 15 км, возможно, был построен как укрепление центрального управления штаба
(204/205)
Рис. 1. Сооружение в Вознесенке и его аналогии.
1 — Вознесенка (а — вал; б — скопление конских костей и яма с камнями; в — яма с вещами; г — каменное кольцо; д — битая керамика; е — кострище на валу); 2 — Глодосы (а — рвы; б — яма с вещами и костями); 3 — Кошо Цайдам (Монголия), храм Кюль-Тегина (а — стена и ров; б — центральный павильон с изображением умершего; в — жертвенник; г — навес над эпитафией); 4 — Сарыг-Булун, комплекс I этапа (а — вал; б — каркасная «юрта»; в — кувшин); 5 — Ровное, курган Д-42 (кострище, черепки, кости лошади, восточнее кострища — горшок); 6 — Новогригорьевка, могила IX, реконструкция (а — скопление угля, горелых костей и вещей); 7 — Иловатка, курган 3, погребение 12 (а — погребение воина; б — скопления камня; в — скопления керамики). Все памятники даны в одном масштабе.
(205/206)
воинского отряда», а множество оружия и конского снаряжения, сложенного в яму внутри ограждения, принадлежало похороненным здесь людям. «Несомненно, эти лица не могли умереть все сразу естественной смертью. Причиной такой преждевременной смерти мог быть неудачный бой, восстание в войске или какая-то серьёзная катастрофа, во время которой погибли полководцы и некоторое количество воинов. Эта катастрофа, возможно, привела к безвыходному положению, и воинам, которые остались живы, пришлось сжечь вместе с погибшими своими полководцами и товарищами также войсковые регалии (орёл и лев), чтобы они не достались врагу». [2]
Подробно изучавшая Вознесенскую находку А.Т. Смиленко подсчитала количество комплектов оружия и конского снаряжения и предположила что «всего в братской могиле было погребено около 33 убитых: один верховный вождь, два войсковых вождя, четыре знатных дружинника и примерно 26 рядовых дружинников и невооружённых слуг». По её мнению (в отличие от В.А. Гринченко) «этот бой произошёл на некотором расстоянии от лагеря, так как следов разгрома в лагере не обнаружено». [3]
Разногласия вызывает только этническая принадлежность памятника. В.А. Гринченко оставил этот вопрос открытым, в равной мере допуская возможность отнесения его и к славянам, и к кочевникам. Действительно, конское снаряжение и оружие, подобные найденным в Вознесенке, могли употребляться разными народами. А.Т. Смиленко считает, что более показателен погребальный обряд, что трупосожжение было шире распространено у славян, чем у кочевников, и что по географическому положению в Вознесенке могло бы находиться южное пограничное укрепление русов. Главным указанием на то, кем воздвигнуто сооружение, А.Т. Смиленко считает чисто умозрительное исходное предположение, что памятник в Вознесенке обязательно должен быть оставлен каким-то побеждённым и отступающим народом. Она приводит сложную цепь догадок о том, как один из вождей остановившегося в Вознесенке войска погиб, а другого враг принудил отступить в Побужье, «где догнал его и смертельно ранил» (этому вождю и его отряду она приписывает «лагерь» в Глодосах). Далее А.Т. Смиленко сравнивает находки из Вознесенки и из Глодос с вещами трёх памятников перещепинского типа на Полтавщине, которые, по её мнению, могут «свидетельствовать о союзных отношениях трёх вождей», которые тоже «спаслись от преследования». [4] А так как на юге Восточной Европы «хазары в конце VII в. выступали как победители», А.Т. Смиленко заключает, что указанные памятники Полтавщины не могли принадлежать хазарам, а принадлежали славянам или тюркоязычным болгарам. [5] Только С.А. Плетнёва определённо связала Вознесенку с кочевниками, так как «характерная лощёная керамика, амфоры и лошадиные кости, найденные здесь, а также каменные укрепления по периметру поселка (военного лагеря?) позволяют считать этот памятник салтово-маяцким». Поскольку на салтово-маяцкой территории встречаются отдельные памятники с трупосожжениями неславянского облика, а восточнее трупосожжения известны у тюркоязычных народов, С.А. Плетнёва сделала вывод, что, «по-видимому, и Вознесенское погребение оставлено какой-то тюркоязычной группой» и принадлежало их хану. [6]
(206/207)
Сопоставляя опубликованные В.А. Гринченко факты, трудно согласиться с тем, что Вознесенское сооружение было временным военным лагерем: ведь его вал построен не из подручных, имевшихся на месте материалов, а с широким использованием привозного камня. Преимущественно это колотые гранитные глыбы и гранитная галька, которые можно было добыть не ближе чем за 1-1,5 км оттуда, в обрывистом берегу Днепра. Один участок вала длиной 20 м сложен даже из известняка, ближайшие залежи которого известны жителям с. Вознесенки только в 25-30 км. Примерная длина вала, судя по плану, около 180-190 м, его высота 0,9 м и ширина 11 м. [7] Его возведение было трудоёмким и длительным.
В результате многочисленных разрезов и затем полной разборки вала В.А. Гринченко пришёл к выводу, что здесь никогда не было каменной стены. «Вал насыпан из земли вперемешку с большим количеством камня разных размеров. Из разрезов вала замечено, что наверху камней было навалено больше, а внизу меньше. Как на поверхности, так и в разрезах вала нигде не замечено более или менее выдержанной кладки камней». [8] «Назначением этого камня, очевидно, было удерживать вал от разноса ветрами и размыва дождями». [9] Это тоже доказывает, что перед нами не импровизированное ограждение временной стоянки отряда, а капитальное сооружение, рассчитанное на многолетнюю службу.
Но следов длительного использования в качестве крепости на памятнике нет, хотя площадь внутри и вокруг укрепления исследована полностью. По данным В.А. Гринченко, находки встречались в слое чернозёма (до глубины 25 см перемешанного распахиванием) на уровне 20-35 см от поверхности, ниже слой начинал постепенно светлеть и с глубины 45-47 см залегал лёссовый материк. Раскопками был снят не только чернозём, а и полуметровый слой материка, однако, кроме остатков кольца из камней и двух ям возле него, на всей обширной площади двора (62×31 м) не найдено никаких следов сооружений или хозяйственных ям, ни кострищ, ни даже бытовых остатков. Все находки — это несколько черепков посуды в квадратах 883 и 885, два неполных разбитых сосуда в юго-западном углу двора, там же более десятка обломков лошадиных костей, в кв. 1130 — немного угля. Эти находки лежали когда-то у самого ограждения, а позднее оказались под внутренним скатом оплывшего вала (рис. 1, 1д). Ещё при разборке вала в его верхнем слое нашли несколько глиняных черепков и осколков костей, а также железный наконечник стрелы той же формы, что в ямах с вещами. [10]
Среди совершенно пустого двора было когда-то сложено на поверхности кольцо из камней «средней величины» (рис. 1, 1г). К моменту раскопок камни погрузились в почву до уровня 25-35 см и лежали в один слой, ширина выкладки доходила местами до шести камней. [11] Судя по плану, диаметр кольца не менее 8-9 м, а указанные в статье В.А. Гринченко размеры 29 м, вероятно, относятся не к площади, а к окружности кольца. [12] Исследователь считал, что это было основание шатра. Никаких находок или следов огнища с ним не связано.
Каменное кольцо разрушено двумя ямами. Одна из них размерами 55×40 см и глубиной не более 1 м была вырыта непосредственно у края кольца (рис. 1, 1в). На её дне находились три стремени из разных комплектов, поверх них обложенные золотом ножны трёх палашей и богато
(207/208)
украшенные портупеи. Затем в яму были опущены части конской сбруи с более чем 1400 узорчатыми украшениями из позолоченной бронзы и серебряные литые фигуры льва и орла, вероятно, навершия византийских военных штандартов. Всё это перекрывал слой железных вещей: 40 удил, более 60 сбруйных пряжек, гвозди и семь наконечников стрел. Ещё выше обнаружены 58 стремян (три из них парны лежавшим на дне) и обрывки кольчуги. Многие вещи имели следы пребывания в огне. Сверху в яму, полную вещей, были с силой вбиты три палаша, так что они погнулись и сломались. Потом яма была засыпана (или заплыла) доверху землёй, образовавшей слой толщиной 23 см над концами ручек палашей. [13]
Вторая, бóльшая яма (к северо-западу от кольца) размером 1,25×1 м и глубиной 1,55-1,63 см [м] (рис. 1, 1б) была завалена десятью слоями камней, взятых из соседней части кольцевой вымостки — всего в яме насчитано 374 камня. [14] К сожалению, в статье нет разреза заполнения ямы. Но из того факта, что при раскопках можно было различать отдельные слои каменной засыпи, следует вывод, что их отделяли прослойки земли. Немногочисленные находки встречались только «вперемежку с камнями»: 20 черепков глиняной посуды, 22 железных наконечника стрел, костяное орудие, отщеп кремня, 52 горелые и до 130 сырых костей (среди последних 70 целых и сломанных зубов), преимущественно лошадиных. Каменное заполнение ямы доходило до «самой поверхности». В юго-восточной части ямы камни лежали значительно реже, а земляная засыпь была мягче. Исследователь считал это признаком перекапывания её грабителями и даже допускал, что там могли находиться какие-нибудь вещи, унесённые похитителями. [15] С этим нельзя согласиться: в уцелевшей части ямы не оказалось ничего ценного; если бы грабители что-то нашли, они перекопали бы всю каменную засыпку; если же предположить, что они заранее точно знали расположение вещей (т.е. были информированы о деталях расположения погребений), то будет непонятно, почему они не тронули основную яму с вещами. Сам В.А. Гринченко в другом месте статьи сообщает, что в слоях 1-4, 7 камни «плотно заполняли всю яму кроме, 5, 6, 8 и 9-го слоёв, в которых они сосредоточивались у западной стенки ямы». [16] Пожалуй, это неравномерное размещение камней правильнее объяснить тем, что, когда камни брали из кольца и бросали с востока в яму, они падали ближе к противоположной, западной стенке, и потому в четырёх из десяти слоёв их меньше именно в юго-восточной части, ближайшей к кольцу.
Все исследователи упорно говорят об одном или даже двух коллективных погребениях по обряду трупосожжения, обнаруженных в Вознесенке. По словам В.А. Гринченко, «после трупосожжения материал погребения, можно предполагать, был разделён надвое: ценности и вещевой материал были положены в яму квадрата 59; кости, а, возможно, также и вещи, в яму квадратов 61, 62». [17] Как уже говорилось, согласно А.Т. Смиленко, эти «ямы можно рассматривать как братскую могилу погибших воинов», которых по составу оружия и наборов конского снаряжения она насчитала 33. [18] Однако, согласно другому месту статьи В.А. Гринченко, в большой яме «среди камней было найдено также и 52 обломка пережжённых костей; среди них 18 лошадиных (обломки челюстей и трубчатых костей)» [19] — об остальных 34 осколках не сообщается ничего: вероятно, они
(208/209)
неопределимы. В яме с вещами (в квадрате 59) горелых костей по существу не было. Судя по сообщению В.А. Гринченко, он нашёл «мелкие обломки перегорелых костей, особенно в яме квадратов 61, 62 и очень, правда, мало в яме квадрата 59», [20] т.е., кроме лошадиных, всего 40-50 мелких неопределимых кусочков костей из двух больших ям. Этого мало не только для того, чтобы говорить о захоронении 33 людей и их коней, но и вообще о могиле с остатками трупосожжения. Для могил — славянских или неславянских — необычен даже сам способ рассредоточивать малочисленные косточки сверху донизу в большой яме среди обильной каменной наброски (34 не определённые косточки на 10 слоёв из 375 камней) . Вероятнее всего, обе вознесенские ямы не были погребениями.
Вокруг ямы с камнями находилось на небольшом пространстве 800 обломков необожжённых лошадиных костей и черепки посуды (рис. 1, 1б), немного их было также над ямой с вещами (три черепка и 16 обломков костей). Все эти остатки встречены при раскопках на глубине 25-35 см, в нижней части гумусного слоя и, как справедливо предполагал В.А. Гринченко, «в своё время были брошены на поверхности, и уже спустя некоторое время ветры, дожди, а потом и плуг покрыли этот материал таким слоем». [21] Вспомним, что и камни вала не выходили на поверхность, будучи скрыты 18-25 см земли, [22] как, вероятно, и каменное кольцо, не видимое до раскопок. Как показал М.П. Грязнов, подобное явление объясняется жизнью почвы. «Гумусный слой остаётся неизменным,... он не нарастает», но «все вещи минерального состава (кость, керамика, камень, металл и др.), оставленные на поверхности почвы, через некоторое время (в пределах нескольких десятков лет) оказываются в нижней части гумусного слоя — погружаются на дно почвы». «Это свойство минеральных тел погружаться на дно почвы является беспрерывным процессом перемещения частиц почвы снизу вверх». «И многие сооружения, такие, как сложенные из камня стены, различные каменные выкладки и прочее, также основанием своим погружаются в почву». [23] Эти сравнительные данные говорят, что каменное кольцо относится к той же эпохе, что и ямы: ведь оно ещё находилось на поверхности, когда из него брали камни для заполнения ямы.
Своеобразен состав костных остатков из Вознесенского сооружения, одинаковый в большом скоплении, в яме с камнями и в отдельных находках на западном краю площадки и в валу. Среди сырых костей определены только лошадиные кости, «преимущественно челюсти и зубы, редко рёбра, трубчатые кости и ещё реже обломки или целые позвонки и лопатки». [24] Кости других животных не упомянуты (вероятно, их не было?). В яме «среди камней было найдено также и 52 обломка пережжённых костей; среди них 18 лошадиных (обломки челюстей и трубчатых костей)» [25] — и в этом случае состав тот же: в основном остатки голов и ног лошадей. А.Т. Смиленко правильно считает этот подбор костей небытовым, но ошибочно говорит о сожжении большого числа конских голов: согласно публикации, большинство их брошено сырыми (необожжёнными) возле ям. Вероятно, здесь совершён был иной обряд: многие народы, особенно степные, при жертвоприношении снимали шкуру коня вместе с головой и копытами и вешали на шест в месте совершения обряда. Остатки таких жертв неоднократно обнаруживали археологи, обряд изучался
(209/210)
этнографами, фиксируется и письменными источниками. Так, по сведениям VII-VIII вв., восточные тюрки «при принесении овец и лошадей в жертву до единой вывешивают их головы на вехах». [26] У тюрок-гузов в начале X в., «если умрёт человек из их числа... возьмут его лошадей и в зависимости от их численности убьют из них сто голов, или двести голов, или одну голову и съедят их мясо, кроме головы, ног, кожи и хвоста. И, право же, они растягивают это на деревянных сооружениях и говорят: «Это его лошади, на которых он поедет в рай». [27] По-видимому, и в Вознесенке вокруг жертвенной ямы с камнем стояли когда-то такие шесты с висящими на них шкурами или шкуры были набросаны сюда кучей после совершения обрядов.
Рассмотренные данные подтверждают, что составные части Вознесенского комплекса близки по времени. В ямах и вокруг них среди костей найдены аналогичная керамика и наконечники стрел. То, что камни для забрасывания большой ямы были взяты из каменного кольца, доказывает, что тогда кольцо было ещё на поверхности, а не погрузилось в землю. Вал ещё сохранял первоначальную форму, так как, оплыв, он покрыл кости и керамику, брошенные у его подножия. Если перед раскопками его ширина достигала 11 м, а высота только 0,9 м, то первоначально он мог быть гораздо выше, учитывая его последующее расплывание.
Итак, после совершения траурных церемоний, среди пустого обширного двора остались каменный круг, полузасыпанная большая яма и куча конских костей или шкур. Каждый современник, слышавший об обычаях хозяев сооружения, легко мог догадаться, что рядом зарыты многочисленные ценности. Ведь только золота в яме оказалось 1,2 кг. [28] Ограбление царских могил издавна было доходным промыслом. Поэтому в обстановке враждебного окружения завоеватели тайно погребали своих царей, судя по рассказам о похоронах Алариха, Аттилы или монгольской знати XIII в. Известно также, что победители-уйгуры разрушили поминальные храмы восточно-тюркских каганов в середине VIII в., а позднее жители Берда в Азербайджане сразу после отступления русов разрыли все их могилы в поисках мечей. Но участники церемоний в Вознесенском сооружении явно не опасались возможности осквернения «могил». Более того, они совершали свои церемонии неоднократно, судя по слоистому заполнению большой ямы. Так не подтверждается предположение исследователей о том, что теснимый врагами отряд поспешно похоронил в укреплении павших в недавнем бою и ушёл дальше искать спасения. Этого и следовало ожидать, так как чисто умозрительная версия о побеждённом отряде была основана только на двух допущениях: о том, что «могила» — братская и что «отряд» сжёг именно свои знамёна. Крайне малочисленные осколки горелых костей противоречат первому допущению, так же как обильные вещи могли быть не обязательно имуществом многих погребённых, по скорее прощальными подарками многих участников церемонии одному умершему, занимавшему выдающееся положение в обществе. Что же касается сожжения знамён, то более убедительно предположение А.Т. Смиленко, что они «были, очевидно, военным трофеем, составляли собственность вождей и попали в могилу вместе с их снаряжением». [29] Действительно, подобные военные трофеи находились, например, во дворце Аттилы [30] и были погребены вместе с умершим царем гуннов. Не оста-
(210/211)
ётся никаких оснований связывать комплекс около Вознесенки непосредственно с военными событиями.
Кроме рассмотренных выше объектов, В.А. Гринченко относил к Вознесенскому сооружению также большое кострище на восточном валу, яму и женскую могилу вне сооружения. «На восточном валу в квадратах 42, 43 были выявлены следы большого кострища в виде докрасна перекалённого грунта и камней площадью 2,5×3,5 м и толщиной 0,25-0,3 м». [31] Но, как видно из текста, только раскопки показали наличие в кострище камня, так как каменная кладка вала по всему периметру была скрыта почвенным слоем: «Наверху восточного вала виднелся докрасна пережжённый грунт размером приблизительно 2,5×3,5 м». [32] По-видимому, костёр горел уже тогда, когда верхние камни вала были скрыты почвой. Более того, костер в квадратах 42 и 43 был расположен на оплывшей части вала (рис. 1, 1е) и, следовательно, не одновременен Вознесенскому комплексу. Против предположения В.А. Гринченко, что именно на этом костре были сожжены воины (а по А.Т. Смиленко — и их кони), говорит также отсутствие в нем каких-либо находок. Возможно, это был сигнальный костёр позднейшего времени, судя по тому, что «место для сооружения лагеря выбрано удачно. На краю плато был удобный наблюдательный пункт, откуда хорошо видна местность. Кроме того, в этом месте функционировала, очевидно, долгое время известная переправа, где скрещивались важные пути. Константин Багрянородный в X в. называл переправу Крарийской, позднее она называлась Кичкасской. Следовательно, лагерь контролировал переправу». [33] Такому наблюдательному пункту и мог принадлежать костёр, сложенный на вершине древнего вала. Для синхронизации с Вознесенским комплексом одиночной женской могилы, открытой в 25 м западнее сооружения, недостаточно её самой общей привязки к достаточно длительной салтовской эпохе. Тем более недоказуема связь с комплексом недатированной обожжённой ямы, найденной в 56 м от вала и совсем не содержавшей находок. [34]
Правильно прямоугольное, огражденное довольно невысоким, не представляющим серьезного препятствия валом (не было даже рва), построенное на открытом ровном, легко доступном со всех сторон, но удалённом от воды (что немаловажно для воинов и их коней) месте, Вознесенское сооружение не было временным импровизированным укреплением на месте недолгой стоянки отряда, судя по трудоёмкой насыпке его вала с добавлением привозного колотого камня. Поэтому его следует сопоставить с капитальными городищами того времени у разных народов. Строители славянских, салтовских, балтских, финно-угорских, северокавказских городищ VII-IX вв. всегда стремились использовать природные условия для затруднения подступов к укреплению: реки, болота, обрывы и овраги (Зимно, Хотомель, Ломачипцы, Победим, Микульчице, Фунду-Херцей, Маяки, Костомарово, Дмитровская, Сухая Гомольша, Адиюх, Гиляч, Хумара и др.). Поэтому городища имеют неправильную форму, приспособленную к особенностям местности. Несравненно мощнее вознесенских их валы и стены, дополненные глубокими рвами. Не похоже Вознесенское сооружение и на лежащую на равнине прямоугольную Плиску, огромная крепость которой надёжнее всяких стен защищалась всей мощью Болгарского государства: именно поэтому она, как исключение, стояла на рав-
(211/212)
нине. Немногие прямоугольные крепости Восточной Европы (Саркел, Шелковское городище), более поздние, чем Вознесенская, и связанные со строительными традициями южных государств, имеют несравненно большие размеры и мощные стены с башнями. Отличает днепровский памятник от городищ и полное отсутствие следов обживания самого укрепления или прилегающей местности. Таким образом, Вознесенское сооружение не имеет аналогий среди фортификационных объектов того времени в Восточной Европе и соседних странах.
Такие же прямоугольные, как Вознесенское, построенные на открытом месте, примерно тех же размеров и ориентации по линии северо-восток — юго-запад и восток-запад, не имеющие следов обживания, кроме обязательных двух-трех ям и одной небольшой равносторонней постройки в середине двора, сравнительно слабо укреплённые сооружения известны только у восточных тюрок периода их II каганата (680-745 гг.) на территории современной Монголии. Это поминальные храмы тюркских царей, весьма стандартные по устройству. Л. Йислом раскопан один из них — храм царевича Кюль-Тегина, сооружённый в 732 г. [35] Установлено, что глинобитная стена толщиной более 1 м ограждала прямоугольное пространство, ориентированное, как и Вознесенский «лагерь», длинной осью на восток с небольшим отклонением к северу (рис. 1, 3). Параметры этого сооружения и Вознесенского очень близки: размеры их дворов 68×29 и 62×40 м (так по плану: в тексте статьи В.А. Гринченко указано 62×31 м), площадь — 1972 и 2349 кв.м (площадь Вознесенского сооружения подсчитана мной по сетке квадратов на плане). Основное различие — в уровне строительной техники. Прежде всего планы сооружений размечены с неодинаковой точностью. Затем вокруг храма Кюль-Тегина имелся ров глубиной 2 м и шириной 6 м, в середине восточной стены сделан вход, перед ним поставлены две статуи лежащих баранов; внутри за воротами находилось под навесом каменное изваяние черепахи, несущей на спине высокую стелу с надписями (рис. 1, 3г); за черепахой — аллея из двух рядов стоящих статуй вела к воздвигнутому в центре двора квадратному каркасному павильону (10×10 м, с помещением 4,1×4,4 м) под черепичной крышей и с расписными стенами (рис. 1, 3б). Через обращённую к востоку дверь внутри павильона виднелись сидячие статуи покойного, его жены и двух стоящих слуг. К западу от павильона в глубине двора был ещё жертвенник в виде большого каменного куба с вертикальным сквозным отверстием, а под отверстием на земле оказалось кострище (рис. 1, 3в). Снаружи к воротам комплекса вела с востока длинная вереница вертикально врытых камней-балбалов, поставленных по числу убитых врагов.
Храм Кюль-Тегина строили присланные танским императором мастера, поэтому здесь многое перенесено из оформления императорских гробниц. По сохранены главные специфические черты тюркских поминальников: отсутствие могилы, ограждение стеной участка для церемоний, жертвенные ямы. Три таких ямы обнаружены раскопками в павильоне возле статуй Кюль-Тегина и его жены. Когда в середине VIII в. завоеватели-уйгуры разграбили и разрушили храм, они обезглавили статуи и голову изваяния кагана сбросили в одну яму, а её корону — в другую. Следовательно, и через 13 лет после постройки в храме имелись откры-
(212/213)
тые незасыпанные жертвенные ямы, стенки которых были для прочности обмазаны глиной и носили следы огня. В ямах, кроме обломков статуй, найдены черепки сосудов, оставшиеся от жертвоприношений. [36]
В Монголии найдены и другие храмы тюркских царей II каганата, аналогичные по форме, устройству, размерам и ориентации, судя по видимым на поверхности обломкам статуй, черепахам с надписями, каменным жертвенникам и т.д. [37] Но их укрепления сильно оплыли и без раскопок слабо заметны. Храмы крупнейших вельмож по размерам несколько меньше царских. У них монолитный жертвенник в западной части двора заменён ящиком из богато орнаментированных плит (обычно его неправильно называют «саркофагом»). В храме Тоньюкука прямоугольные вал и ров окружали двор 35×23 м, павильон, скульптуры, сидячую статую покойного. [38] На месте храма Ышбара бильгя Куличура ещё заметен прямоугольный со скруглёнными углами оплывший земляной вал, окружающий вытянутый к северо-востоку (80°) двор размерами 40×30 м. Во дворе находятся жертвенный ящик, черепаха со стелой, статуи, на валу — фигуры двух животных и перед входом — цепочка из 153 балабалов. [39] Обнаружен, частично раскопан, но лишь кратко описан также храм вельможи времени I каганата, относящийся к последней четверти VI в. (Бугутский храм). Он выглядит сейчас, как низкая (высотой 0,5 м) прямоугольная земляная насыпь размерами 35×16 м, ориентированная, по-видимому, по линии юго-восток — северо-запад. На ней находятся руины центрального павильона в виде каменного развала высотой 0,7 м и диаметром 10 м (содержащего также, как любезно сообщил В.В. Волков, куски черепиц), навес со стелой на черепахе близ входа и цепочка балбалов к востоку от насыпи. [40] Находка Бугутского храма подтвердила рассказ танских хроник о существовании подобных храмов ещё в период I каганата.
Меньше размеры и проще устройство храмов знати, найденных в Туве. В Сарыг-Булуне раскопано прямоугольное ограждение из низкого, теперь оплывшего вала (высотой 0,26 м, шириной до 3,8 м) со скруглёнными углами, ориентированное на восток с едва заметным отклонением к юго-востоку (рис. 1, 4). В западной части двора стояла восьмиугольная юрта на деревянном каркасе, диаметром 6 м (рис. 1, 4б). На её полу найдены «обломки челюстей коня, рога косули, зубы коровы и железная накладка». Перед юртой у столба лежал кувшин, как предполагает Л.Р. Кызласов, для поминального вина (рис. 1, 4в). «Юрту сожгли, вероятно, после последних поминок, чтобы душа умершего могла, наконец, вместе с дымом вознестись к небу». [41] Затем над остатками юрты и центром двора была насыпана песчаная платформа (высотой 0,77 м) и установлены на ней статуи. Поминальники рядовых тюрок, состоявшие только из низкого каменного жертвенного ящика (так называемой оградки), помещаемого к западу от статуи покойного (за её спиной), и часто ещё вереницы балбалов найдены в большом количестве в Монголии, на Алтае и в Туве. Многие из них раскопаны.
Все эти поминальные храмы знатных и рядовых тюрок, как и Вознесенское сооружение, ориентированы на восток с небольшими отклонениями в сторону восхода солнца: «по месту, где во время погребения утром взошло солнце». [42] Согласно надписям, храмы Кюль-Тегина и Бильгя кагана были освящены летом, на следующий год после смерти поминаемых, [43]
(213/214)
и их ориентировка этому соответствует. Источники сообщают, что у восточнотюркского царя VII в. «вход в его ставку с востока, из благоговения к стране солнечного восхождения». [44] Вероятно, именно для того, чтобы одновременно видеть и восток, и статую поминаемого, жертвенники всех восточнотюркских поминальников ставили западнее от центрального павильона и статуи.
Обращение при обрядах к востоку было свойственно многим кочевым народам от Монголии до Среднего Подунавья. Например, несомненно к северо-востоку ориентирован целый погребальный комплекс VII в. около с. Иловатки на нижней Волге. [45] В северо-восточную часть древнеямного кургана 3 впущено подбойное погребение воина с кинжалом и наборным поясом, обращённое головой в том же направлении. Примерно в 4,5-5 м к западу найдено небольшое кострище и обломки двух-трёх больших сосудов, а к юго-западу от могилы, как бы по одной дуге с кострищем, — два скопления битой посуды (рис. 1, 7в). На расстоянии 7 м от могилы к западу и юго-юго-западу, на самом краю курганной насыпи, «обнаружены большие тёмные пятна, состоявшие из сланца». В каждом пятне найдено по маленькой серебряной детали от пояса погребённого, следовательно, сланец был набросан при обрядах, связанных с погребением воина (рис. 1, 7б). Возможно, размещение остатков тризн как бы по дуге в юго-западном секторе кургана связано с поминовениями в разные сроки и отражает перемещение точки солнечного восхода. В Ровном, тоже в Нижнем Поволжье, в центре кургана Д-42 (рис. 1, 5) было кострище без следов костей человека, а к западу и юго-западу от него — битая посуда и сложенные кучкой ноги лошади (впрочем, ещё один сосуд лежал к северо-востоку от кострища, но, как и в Сарыг-Булуне, он был целый в отличие от сосудов, разбитых на тризне). [46] Обычно курган Д-42 датируют V в.. но я думаю, что он может относиться к более позднему времени: VI-VII вв. На территории Венгрии в Сегеде-Ченгеле исследована одиночная могила кочевника VII в. (I аварской группы), в 22 м к юго-западу от неё располагалась ямка глубиной 30-40 см с копьём и конским снаряжением. Подобные жертвенные ямки отдельно от погребений неоднократно найдены в Венгрии. [47] Даже в этих примерах видны большие различия в обычаях кочевых народов, есть и ещё более глубокие отличия. Это естественно при сложной и пестрой истории степного населения, в какой-то мере отражённой письменными источниками. Но из-за малочисленности степных археологических находок V — первой половины VIII в. их пока не удаётся связать с конкретными народами или племенами.
Не только рассмотренные общие черты в устройстве и ориентации позволяют сопоставлять Вознесенский комплекс с поминальными храмами восточно-тюркских царей (храмы вельмож значительно меньше). Сходны и следы совершавшихся в них обрядов. Засыпь большой ямы в Вознесенке 10 слоями камней, содержавшими обломки горелых и сырых костей животных, в основном лошади, черепки посуды и наконечники стрел, не имеет аналогий среди погребальных памятников славян VI-VIII вв., да, вероятно, и позднее. Зато совершенно аналогично заполнение многочисленных поминальных «оградок» у восточных тюрок: камни, среди которых также встречаются угольки, сырые и горелые кости лошади, реже овцы — в основном от голов и ног, иногда вещи или их обломки. Считается,
(214/215)
что во время поминовения сжигали на находившемся вне оградки костре подносимые покойнику вещи и части жертвенных животных. Потом только кое-что из остатков сожжения забрасывали в оградку и закидывали пространство внутри оградки камнями. [48] Последние у многих народов Сибири считались хорошей жертвой духу, с этим же представлением связан обычай складывать кучи камней на перевалах.
Этнографические и археологические данные говорят о многократности поминок у тюркских народов. Для того же жертвенные ямы в храме Кюль-Тегина стояли открытыми и для прочности обмазаны глиной. С многократностью обрядов связана слоистость Вознесенской ямы с камнями. Слои камня с включением горелых и сырых костей, черепков и стрел аналогичны заполнению тюркских оградок. Разделяющие их прослойки земли могли появиться от оплывания краев ямы: не случайно её стенки получили расширение кверху. С многократностью обрядов связано и то, что в Сарыг-Булуне деревянная юрта в центре двора, как уже говорилось, была сожжена и потом сделана большая насыпь, скрывшая её остатки; на насыпь помещены сидящие статуи. В Вознесенке, когда «шатёр» истлел или тоже был сожжён, его каменное основание стало ненужным и было частично разобрано для обрядов с ямой.
Только кажущимся оказалось то различие, что в Вознесенке открыта яма с многочисленными вещами, а в тюркских храмах — нет. Ведь последние были разгромлены врагами. Подводя итоги раскопкам храма Кюль-Тегина, Л. Йисл считает, что «такая пышная святыня должна была быть снабжена разной утварью и обстановкой. Из этого не найдено ничего. Остается открытым и вопрос о дарах, принесённых на погребальную церемонию послами окрестных стран», [49] о которых эпитафия Кюль-Тегина сообщает: «...от кагана табгачей пришли Исьи и (?) Ликенг, принесли множество (буквально 10 000) даров, бесчисленное (количество) золота и серебра». [50] Также на поминки Бильгя кагана «безмерное количество золота и серебра они принесли... Они доставили без числа хороших верховых лошадей, чёрных соболей, голубых белок» (слова «и пожертвовали покойнику» добавлены С.Е. Маловым как пояснение; в оригинале говорится: kälurip qop qotty — «доставив, всё оставили»). [51] Л. Йисл продолжает о храме Кюль-Тегина: «Что здесь первоначально действительно были драгоценные вещи, указывает находка двух обрывков золотой фольги. На памятнике Тоньюкука у ног одной из каменных статуй было найдено большое число украшений конской сбруи — маленькие рельефно украшенные литые пластинки из массивного золота и большие листовидные привески из штампованного золотого листа». [52] Форма вещей обычна для этого района Азии в VIII в. По любезному сообщению В.В. Волкова, они найдены вверху тарбаганьей норы, уходившей под основание центрального павильона, откуда и могли быть выброшены животным на поверхность.
Подводя итоги раскопкам поминальных оградок рядового населения, Л.Р. Кызласов пишет, что «после окончания обряда жертвоприношения в оградку чаще всего переносили часть углей и золы от жертвенного костра, забрасывали некоторые остатки поминок (кости конечностей и голов съеденных на поминках овец и лошадей, старые туеса из-под какого-то питья и т.п.), а также жертвовали иногда изношенные или сломанные
(215/216)
предметы вооружения и быта (ножи, наконечники самострелов и стрел, костяные свистульки к ним, обломки панцирных пластинок, стремя, топоры-тёсла, цурки и т.п.)». [53] Особенно обильны находки в оградках алтайского могильника Кудыргэ — это оружие и конское снаряжение: в оградке VI — кинжал, части лука, стрелы, крюк, удила; XIII — кусок пластинчатого панциря и нож; XV — удила и две подпружные пряжки и т.д. [54] На Алтае в каменном ящике-оградке одного из рядовых поминальных комплексов найдены на кострище семь мелких золотых предметов и обгорелые кости животных, а возле другой оградки — серебряный сосуд того же времени. [55] Жертвенными ямами были знаменитые тайники с ценностями в чаатасах Хакасии. Жертвенные ямы с вещами открыты Н.А. Мажитовым в средневековых курганах Башкирии. Следовательно, наличие в Вознесенке ямы с вещами не противоречит сопоставлению с поминальными комплексами восточных тюрок. Найденные в Вознесенке вещи были не имуществом многих погибших, а обильными дарами одному особо выдающемуся лицу. Даже в рядовых погребениях Крыма (Озерное) или Восточного Причерноморья не редкость два комплекта оружия при одном костяке: второй комплект был подарком умершему от его близких, как и женские украшения, иногда лежащие кучкой в могилах воинов. Этот обычай зафиксирован у самых разных народов. Эпитафия Бильгя кагана упоминает в числе даров на поминках «без числа хороших верховых лошадей», вероятно, со сбруей.
Нельзя забывать о большой территориальной удалённости Вознесенки от области распространения восточнотюркских храмов, в сооружении которых к тому же отразилось участие танских мастеров. Общи не столько детали, сколько основная идея поминального комплекса, возможно объяснимая не одним прямым влиянием из центра Тюркского каганата, но и древней близостью верований разных ветвей азиатских кочевников. Варианты поминальных комплексов имелись у пришедших в Восточную Европу степняков задолго до постройки грандиозного Вознесенского храма. П.Д. Pay выделил целую группу степных курганов с кострищем, где найдено только обгоревшее оружие и конское снаряжение, разбитые кости коня и барана (судя по упоминаниям, от головы и ног), черепки посуды, но совсем нет костей человека. [56] По мнению раскопавшего их П.Д. Pay, ещё горевший костёр заваливали землёй. Эти комплексы бывают под отдельной насыпью, есть и впускные в более древние курганы. Курганы с поминальным кострищем устраивались в степях Поволжья в V-VIII вв.
Дальше к западу, среди древностей эпохи господства авар в Дунайском бассейне, Д. Чаллань первым выделил многочисленные «символические конские захоронения» второй половины VI-VII в. Это случайно находимые одиночные ямки с набросанными в них частями конской сбруи, удилами, стременами, наконечниками копья, иногда топором или пластинчатым панцирем, как правило носящими следы пребывания в огне. Огонь предохранил их от коррозии, так что нередко уцелела даже полировка поверхности, [57] почему одно время их условно называли железными вещами особо высокого качества, в отличие от коррозированных вещей из трупоположений. При них нет костей человека или коня. Яркий пример — уже упоминавшийся комплекс в местности Ченгеле у г. Сегед в Венгрии. На глубине 30-40 см найдены двое удил, пара стремян и копьё. Доследова-
(216/217)
ние не обнаружило в этом месте никаких следов погребения. Только на расстоянии 22 м к северо-востоку оказалось одиночное погребение воина в глубокой яме (2,8 м), снабжённого наборным поясом, мечом, луком и колчаном. Интересно, что и здесь положение жертвенной ямы указывает на ориентировку по летнему восходу солнца (ведь и храмы тюркских царей связаны с летним поминовением на следующий год после смерти поминаемых). В сводке, составленной И. Ковриг, учтено 27 захоронений оружия и сбруи со следами огня, разбросанных по всей Дунайской котловине, занятой тогда кочевниками — аварами и их союзниками. [58]
Есть основание предполагать, что и некоторые знаменитые княжеские находки не связаны с погребениями. Так, возможно, что богатый комплекс перещепинского круга из Венгрии — Тепе находился в сосуде на глубине 80-90 см. [59] Судя по сведениям Н.Е. Макаренко, Перещепинский «клад», как и в Вознесенке, в несколько слоёв заполнял сверху донизу всю большую яму, образуя скопление вещей толщиной более 1 м, что необычно для погребений. Не исключено, что это тоже были жертвоприношения в местах поминовения умерших.
Эту, казалось бы, однозначную картину нарушает ещё одна находка на Украине, в Глодосах, которую всегда сопоставляют с Вознесенкой. В Глодосах двойной ров, примыкающий концами к двум овражкам, ограждает вытянутую прямоугольную площадку на скате речного берега. Нижняя часть площадки сейчас затоплена водохранилищем, поэтому поиски таких же рвов ниже по склону невозможны. Максимальная глубина рвов не превышает 1,2 и 0,8 м, ширина — 2,8 и 1,3 м. Место выбрано так, что и это сооружение ориентировано по линии юго-запад — северо-восток, подобно рассмотренным выше храмам (рис. 1, 2а). По мнению А.Т. Сми ленко, из-за слабости укреплений и размещения в незаселённой в то время местности памятник «производит впечатление скорее кратковременного укрытия, где отряд, менее многочисленный, чем в Вознесенке, вынужден «был остановиться после гибели вождя». [60]
Важное отличие комплекса в Глодосах — присутствие сожжённых костей человека. По словам очевидцев находки, в яме диаметром более 1 м и глубиной около 0,7 м были две кучки перегорелых костей, смешанных с пеплом, а на них лежало конское снаряжение, части оружия, украшения и оплавленные остатки серебряной посуды (рис. 1, 2б). Многие вещи в разной степени несли следы огня. При доследовании выкида из разрытой находчиками ямы А.Т. Смиленко собрано более 100 мелких обломков костей. Из 22 лучше сохранившихся обломков большинство принадлежало человеку в возрасте 20-40 лет. Нарубки на костях сделаны до сожжения. «Не исключено, что человеку были нанесены раны рубящим оружием в область головы и бедра, что привело его к смерти». [61] Две из 22 определимых костей происходят от голени барана. Здесь состав сожжённых костей противоположен определённому в Вознесенке (где из 52 горелых костей, собранных в 10 прослойках камня, удалось определить только 18 лошадиных).
Действительно ли в отличие от Вознесенки в Глодосском сооружении находилось погребение вождя и сооружение не было поминальным храмом? Среди «княжеских находок» перещепинского круга из Венгрии есть настоящие погребения, но всегда по обряду трупоположения (Кунбабонь).
(217/218)
Поэтому не исключено для Глодос другое решение, кажущееся мне более вероятным из-за многочисленных связей этого комплекса именно с поминальными сооружениями, а не с могилами кочевников: иссечённый оружием человек был убит, сожжён и зарыт в землю вместе с дарами в храме как поминальная жертва выдающемуся лицу (?). В 576 г. византийские послы, по сообщению Менандра Протиктора, присутствовали на близком обряде у тюркских завоевателей где-то в районе Нижнего Поволжья. Прибыв к тюркскому наместнику, они застали его за поминовением отца, царя тюрок. «В один из дней сетования Турксанфа четверо скованных военнопленных гуннов приведено было к нему для принесения в жертву вместе с конями их умершему отцу его. Обряды над мёртвыми называют турки на своем языке дохиа. Турксанф велел несчастным гуннам на варварском языке, перейдя в другой мир, сказать Дилзивулу отцу его, какую ему...» (здесь пропуск в тексте). [62] Это свидетельство не одиночно. По византийским данным, в 712 г., «когда в дороге умер Тудун, хазары принесли ему в жертву, убив турмарха с тремястами стратиотами», попавшими к ним в плен; в рассказе об этом применён тот же термин для обозначения обряда: «догэн». [63] Убивали людей в жертву умершим и тюркоязычные уйгуры. В 759 г. танский император послал царевну в жёны уйгурскому хану. «Вскоре хан умер. Вельможи хотели и царевну проводить за ним. Царевна сказала им: в Срединном государстве, если зять по дочери умрёт, то жена три года утром и вечером должна быть при гробе. Тем и обряд оканчивается... Следовательно, я не должна сопутствовать хапу. И так остановились; впрочем, она должна была, по их обыкновению, надрезать лицо своё и плакать». [64]
Следы таких обрядов сохранились в фольклоре. Например, в казахской сказке «мертвец просил живого друга зарезать своего убийцу со словами: „дойди до моего друга”, заколоть и лошадь убийцы с теми же словами: „дойди до друга”», и умерщвлённый этим способом враг был вынужден прислуживать другу героя на том свете. [65] Аналогичные поверья были и у нетюркоязычных кочевников. В X в. они зафиксированы у киданей, [66] в XIII в. — у монголов. Последние, везя труп хана, убивали всех встречных со словами: «Иди на тот свет, служить нашему государю!» [67] Напомню, что «посылал» умерщвляемых гуннов и Турксанф в сообщении Менандра.
Этим данным противостоит кажущееся отсутствие упоминаний о человеческих жертвоприношениях в самих древнетюркских текстах, кроме, может быть, такого места, допускающего различные истолкования: «Мы убили десять воинов и одного родового богатыря из (племени) тонгра, окружив (их) на похоронах Тонга-тегина». [68] Однако очень интересна мысль Н.И. Веселовского, что «установление при могиле ханов и их родственников вереницы камней с балбалом во главе (точнее — вереницы камней-балбалов. — А.А.) является не только целью удовлетворения земного тщеславия, но в то же время произвести некоторое воздействие на умерших, а именно закрепить на том свете служебную роль одного и господство другого» с помощью этого магического обряда и соответствующих заклятий. [69] Близко подошёл к тому же пониманию Я.А. Шер: «Балбалы могли обозначать не только изображения врагов, но и знаки жертвоприношения. Сколько было принесено таких жертв, столько было установлено балбалов». [70] Развивая эту мысль, можно сказать, что в этих
(218/219)
случаях в жертву приносили именно людей, так как в эпитафиях установка балбала всегда является следствием умерщвления человека. Восточнотюркские балбалы были каменными в условиях обилия камня. Жившие западнее гузы делали их из дерева. Ибн-Фадлан так говорит об этом: «Вырубят изображения из дерева по числу тех, кого он убил, поместят их на его могилу и скажут: „Вот его отроки, которые будут служить ему в раю”». [71] По-видимому, арабский автор смешивает здесь могилу и место поминовения, что было обычно и у дальневосточных авторов, писавших об обычаях тюрок.
В рассказе Ибн-Фадлана прямо говорится, что гузы считали столбики самими убитыми врагами, а не их символами. То же — в двух древнетюркских текстах: alp erin ölürip balbal qylu bertim — «их храбрых мужей убив, я сделал (ему) балбалами» (БК Ха 7), [72] alp erin balbal qysdy — «их героев-мужей он сделал (дословно: заставил стать.— А.А.) балбалами» (О3). Три другие упоминания балбалов лингвисты переводят двумя формально равноценными способами, отражая в этом разночтении особенность тюркского синтаксиса (имя убитого трактуется то как прямое дополнение, то как изафетное определение), например: 1. «я поставил балбалом/кыргызского кагана (qyrqyz qaγanlyγ / balbal tikdim, КТб 25); [73] 2. «я поставил / балбал кыргызского кагана» (qyrqyz qaγanyγ balbal / tikdim). [74] В первом случае поставлен сам убитый, во втором речь может идти и о его символе или изображении. Обращение к работам по тюркской грамматике вносит ясность в этот вопрос. А.С. Аманжолов считает словосочетания типа «поставил балбалом» тюркскими переходными аналитическими глаголами, [75] А.Н. Кононов пишет, что «такое словосочетание выражает единое понятие, нередко превращаясь в сложное слово». [76] В свете этих положений возможен только один перевод указанных спорных фраз: «Водрузили балбалом Баз-кагана» (КТб 16); [77] «Я поставил балбалом кыргызского кагана» (КТб 25); [78] «Я поставил (ему) балбалом Куг-сенгуна» (БК Ха 9). [79] По-видимому, тюрки действительно считали, что в виде столбика-балбала они навечно ставят перед поминальным храмом самого убитого врага. Эта практика тем ближе к обычному жертвоприношению, что покойному другу широко «дарили» врагов, убитых другими лицами. [80] Это касалось не только противников, павших в бою, но, вероятно, и обрядово убитых пленных, как на поминках по Дилзивулу и по тудуну хазар. Неизвестно, как поступали с трупами таких жертв: бросали на поверхности, закапывали или сжигали (как это делали с вещами и животными). Поэтому без новых исследований нельзя достоверно решить, что именно было в центре Глодосского сооружения — могила самого князя или остатки кровавого жертвоприношения в его честь. Известно, например, что у восточных тюрок VII-VIII вв. могилы знати располагались вне поминальных сооружений, вероятно, в значительном отдалении. Так, согласно «Синьтаншу», тюркский хан Сымо, живший в империи Тан, «скончался в столице..., погребён на царском (императорском. — А.А.) кладбище Чжаолин. Могила (храм. — А.А.) сделана на горе Байдао-Шань». [81] Третий объект — стела с надписью в Хуачжеу — поставлена отдельно от храма уже по танскому обычаю там, где хан служил империи Тан как губернатор.
(219/220)
Комплексы из Перещепина, Глодос и Вознесенки образуют типологический ряд в пределах второй половины VII и первой половины VIII в. В самом раннем из них «клад» зарыт на небольшой дюне без следов сооружения, [82] зато только золота он содержал более 21 кг. В Глодосах появились довольно скромные сооружения (рис. 1, 2), а количество золота уменьшилось до 2,6 кг. В грандиозном Вознесенском храме (рис. 1, 1) золота только 1,2 кг, [83] зато состав железных вещей и обилие костей от поминальной пищи могут свидетельствовать об участии в церемонии большого коллектива. Следовательно, в этот период у кочевников Поднепровья постепенно уменьшалась варварская роскошь скрытых в земле подношений, зато росло общественное значение царского поминального комплекса. Если Перещепинский «клад» зарыт в изолированном месте среди болот, то Вознесенский храм стоял на возвышении близ важного пути и переправы через Днепр, где его могло видеть наибольшее количество людей. Формирование каганских поминальных храмов на востоке и в Поднепровье отражало попытку складывающихся кочевых государств создать государственный публичный культ на основе традиционного культа царских предков. Сознавая недостаточность в новых исторических условиях старых верований эпохи родовой демократии, правящая верхушка молодых государств искала новые религиозные формы, способствующие укреплению её власти. Вероятно, на какое-то время такой формой показалось внедрение в широкие массы культа умерших царей, превращение этого культа из доступного немногим близким в общенародный, публичный. Но жизнь быстро показала, что как из-за самой семейной ограниченности, так и из-за быстрой сменяемости правящих семей и группировок этот культ не оправдывает возлагаемых на него надежд. Поминальные храмы или были скоро разрушены в усобицах (как орхонские), или подверглись забвению (как Вознесенский). Выход был найден позднее в обращении кочевников к «мировым» религиям.
[1] Грінченко В.А. Пам’ятка VIII ст. коло с. Вознесенки на Запоріжжі. — Археологія, Київ, 1950, т. III, с. 37-63.
[2] Там же, с. 61.
[3] Сміленко А.Т. Слов’яни та їх сусіди в степовому Подніпров’ї (ІІ-ХІІІ ст.) Київ. 1975, с. 109.
[4] Там же, с. 110, 111, 117.
[5] Там же, с. 117, 118.
[7] Грінченко В.А. Пам’ятка..., с. 39, 40, 58.
[8] Там же. с. 58.
[9] Там же, с. 39.
[10] Там же, с. 58. 60.
[11] Там же, с. 41, 42.
[12] Там же, с. 41, 62.
[13] Там же, с. 42-57, рис. 4-6, табл. І-VІ.
[14] Там же, с. 57.
[15] Там же, с. 61.
[16] Там же, с. 57.
[17] Там же, с. 60, 61.
[18] Сміленко А.Т. Слов’яни..., с. 106, 109.
[19] Грінченко В.А. Пам’ятка..., с. 57.
[20] Там же, с. 60.
(220/221)
[21] Там же, с. 40.
[22] Там же, с. 39.
[24] Грінченко В.А. Пам’ятка..., с. 57.
[25] Там же, с. 57.
[26] Бичурин Н.Я. Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. М.;Л., 1950, ч. I, с. 230. На царских похоронах убивалось множество лошадей. В 551 г. «Вынь-ди преставился. Тумынь отправил посланника для утешения и послал 200 голов лошадей для вспоможения в похоронах» (там же, с. 228).
[27] Ковалевский А.П. Книга Ахмеда ибн-Фадлана о его путешествии на Волгу в 921-922 гг. Харьков, 1956, с. 128.
[28] Сміленко А.Т. Слов’яни..., с. 105.
[29] Там же, с. 109.
[30] Иордан. О происхождении и деяниях гетов. М., 1960, с. 100 («сюда же присоединяют оружие, добытое в битвах с врагами, драгоценные фалеры... и различные инсигнии племён, каковыми отличается убранство дворца»), 172, 328 (примеч. 632: инсигнии покорённых Аттилой племён).
[31] Грінченко В.А. Пам’ятка..., с. 60.
[32] Там же, с. 39.
[33] Сміленко А.Т. Слов’яни..., с. 105.
[34] Грінченко В.А. Пам’ятка..., с. 59, 60.
[35] Jisl L. Výzkum Külteginova památníku v Mongolské lidové republice. — Arch. Rozhl., 1960, r. XII, sv. l, s. 92-111.
[36] Ibid., s. 106.
[37] Jisl L. Archeologické památky v Mongolské lidové republice. — Arch. Rozhl., 1961, r. XIII, sv. l, s. 56, 73 (храм Бильгя кагана).
[38] Jisl L. Archeologické památky..., s. 79.
[39] Kotwicz W. et Samoïlovitch A. Le monument turc d’Ikhe-Khuchotu en Mongolie Centrale. — Rocznik orientalistyczny, Lwów, 1928, t. IV (1926), s. 66-69.
[41] Кызласов Л.Р. История Тувы в средние века. М., 1969, с. 33, 35, 183, рис. 7; Он же. Древняя Тува. М., 1979, с. 130-131.
[42] Jisl L. Archeologické památky..., s. 73.
[45] Смирнов К.Ф. Курганы у сёл Иловатка и Политотдельское. — МИА, 1959, №60, с. 218-220, рис. 5, 5, 6; 7.
[46] Rau P. Prähistorische Ausgrabungen auf der Steppenseite des deutschen Wolgagebietes im Jahre 1926. Pokrowsk, 1927, S. 72-75, Abb. 67.
[47] Csallany D. Kora-avarkori sírleletek. — In: Fol. arch., 1939, t. I/II, 129, 158-160. o., 8. kép l, VIII. tabl. 1-5.
[49] Jisl L. Výzkum..., s. 109.
[51] МПМК, с. 18, 23 (БК Ха 12); ДТС, с. 456 (qop), 461 (qot-).
[52] Jisl L. Výzkum..., s. 109; Gábori M. Compte rendu d’un voyage d’étude en Mongolie. — Arch. Ért., 1960, 87. k., 1. sz., XXVIII. tabl. 1, 2.
[53] Кызласов Л.Р. История Тувы..., с. 32.
[54] Гаврилова А.А. Могильник Кудыргэ. М., 1965, с. 14-18, табл. III-[IV]-V.
[56] Рау П.Д. Курганы с кострищами и кострища в курганах Нижнего Поволжья.— Труды секции археологии РАНИОН. М., 1928, т. IV, с. 431-436.
(221/222)
[57] Csallány D. Trouvailles d’objets incinérés de l’époque avare à Bácsújfalu. — Arch. Ért., 1953, 80. k., 2. sz.
[58] Kovrig I. Contribution au problème de l’occupation de la Hongrie par les avars.—Acta Arch. Hung., 1955, t. VI, f. 1-4, p. 176, 177, 181, 182; Bóna І. Ein Vierteljahrhundert Völkerwanderungszeitforschung in Ungarn (1945-1969). — Acta Arch. Hung., 1971, t. XXIII, f. 1-4, S. 289, 290.
[59] Bóna І. Ein Vierteljahrhundert Völkerwanderungszeitforschung..., S. 307.
[60] Сміленко A.T. Глодоські скарби. Київ, 1965, с. 13.
[61] Гінзбург В.В., Добряк В.Й. Про результати дослідження уламків спалених кісток із знахідки біля с. Глодоси.— В кн.: Сміленко А.Т. Глодоські скарби..., с. 72.
[62] Византийские историки Дексипп, Эвнапий, Олимпиодор, Малх, Петр Патриций, Менандр и др., переведённые с греческого С. Дестунисом. СПб., 1860, с. 422.
[63] Чичуров И.С. Византийские исторические сочинения: «Хронография» Феофана, «Бревиарий» Никифора. М., 1980, с. 41, 64, 134, 165.
[68] ДТС, с. 37; КТб 47, 7; БК X 1, 31. Тюркологами приняты следующие условные обозначения эпитафий: КТб — Кюль-тегина большая, БК — Бильгя кагана, О — Онгинская.
[70] Шер Я.А. Каменные изваяния Семиречья. М.;Л., 1966, с. 49, 50, примеч. 25.
[71] Ковалевский А.П. Книга Ахмеда ибн-Фадлана..., с. 128.
[72] Кондратьев В.Г. Очерк грамматики древнетюркского языка. Л., 1970, с. 47 (убрана интерполяция об «изображениях»).
[73] МПДП, с. 23, 31, 39.
[75] Аманжолов А.С. Глагольное управление в языке древнетюркских памятников. М., 1969, с. 90.
[76] Кононов А.Н. Грамматика языка тюркских рунических памятников VII-IX вв. Л., 1980, с. 221, §409.
[77] Аманжолов А.С. Глагольное управление..., с. 90; МПДП, с. 30, 38; ДТС, с. 88.
[78] МПДП, с. 23, 31, 39.
[79] МПМК, с. 18, 23.
[82] Рутковская Л.М. Археологические памятники пограничья лесостепи и степи. — В кн.: Археологические исследования на Украине в 1967 г. Киев, 1968, с. 204-206.
[83] Вес указан: Сміленко А.Т. Речові скарби. — В кн.: Археологія Української PCP. Київ, 1975, т. III, с. 160, 161.
|