[ коллективная монография ]
Сокровища хана Кубрата. Перещепинский клад.
// СПб: «Славия». 1997. 336 с. ISBN 5-88654-056-3
Заключение.
(Кому принадлежало Перещепинское сокровище?).
Попытаемся суммировать те выводы, к которым пришли авторы издания Перещепинского комплекса в процессе работы — введения в научный оборот новых, ранее не публиковавшихся материалов, переосмысления отдельных предметов этого собрания, известных ещё с 1914 года, новой интерпретации имеющейся литературы.
Одним из важнейших вопросов, который следовало решить в первую очередь, является определение характера Перещепинского комплекса. Обращаясь в той или иной связи к этому археологическому памятнику его трактовали и как клад, [1] и как поминальный храм, [2] и как погребение [3] или жертвенное захоронение ценностей, предназначенных для покойного знатного лица. [4]
Находка Перещепинского сокровища в песчаных дюнах без какого-либо опознавательного знака исключает возможность его трактовки в качестве клада — тайного хранилища ценностей. Сокровище зарыли без намерения его найти и выкопать, скорее наоборот. Меняющийся ландшафт древней поймы — «песчаной низменности» с «буграми переносного характера» [5] был выбран для того, чтобы «клад» было трудно найти.
Рассмотрение публикуемого комплекса в качестве поминального храма также не имеет основания, поскольку храму не место в подвижных песках, а близ находки не было обнаружено никаких следов искусственных сооружений.
Таким образом, комплекс можно рассматривать только в качестве погребения, кенотафа или жертвы, предназначенной служить в загробной жизни знатному покойнику. Сведения, полученные А.Т. Смиленко от К.И. Маджара в 1963 г. (Смиленко А.Т. Отчёт о разведке на Полтавщине в 1963 г. Научный архив Института археологии АН Украины. №4286-4290; см. главу Н.А. Фоняковой «История находки Перещепинского клада»), могли бы дать основание для предположения о том, что Перещепинский комплекс представляет собой трупосожжение на стороне. В этом вопросе надо быть осторожным, поскольку исследователи, собиравшие сведения по свежим следам, подобной информации не имели. Однако есть некоторые основания предполагать, что Перещепинский комплекс является погребением.
В высшей степени неблагоприятные обстоятельства этой находки (как известно, она была обнаружена случайно, грубо выкопана, а отчасти и расхищена жителями села Малая Перещепина) могли быть причиной утраты останков погребённого. При таком же случайном открытии в дюнах, в песчаном карьере Бабони в Венгрии богатого аварского захоронения VII в. костяк был почти полностью уничтожен.
(87/88)
По свидетельству автора раскопок доктора Э.А. Тот, в Бабони (Кунбабони) был обнаружен только череп мужчины и шейные позвонки. Якобы виденные (а, возможно, и уничтоженные) местными жителями останки скелета археологам обнаружить не удалось. [6] Следы трупосожжения [7] и кости коня [8] обнаружены в синхронных Перещепинскому комплексах из Поднепровья. Поэтому нельзя полностью отбрасывать даже позднейшие расспросные данные о Перещепине, в которых кости упоминались.
Вторым основанием для такого допущения являются сходные с захоронением в Кунбабони обстоятельства находки Перещепинского комплекса. Как и погребение в Кунбабони, он был найден в дюнах. Размеры ямы в Перещепине около двух аршин в поперечнике и полтора аршина в глубину (то есть 142,24 см в поперечнике и 106,68 см в глубину). [9] Могильная яма в песчаном карьере в Кунбабони находилась на глубине 130 см и имела в длину 180 см. [10]
Кроме того, как в Кунбабони, так и в Перещепине были найдены остатки деревянного сооружения и золотые квадратные пластинки от его облицовки. Деревянную конструкцию из Кунбабони Э.А. Тот реконструирует в виде ложа-носилок с крышкой, в котором тело покойного доставили к месту погребения и похоронили. По краям и в изножий погребальное устройство было украшено серебряными золочеными пластинками, прибивавшимися к нему серебряными шилообразными гвоздями. [11]
По свидетельству описавшего обстоятельства находки Перещепинского сокровища Н.Е. Макаренко, там также были найдены фрагменты деревянного сооружения — «...сгнившие куски дерева (дуба...)» в форме дощатых брусьев, а также остатки сгнившей, по-видимому, шёлковой ткани, протканной золотыми нитями. [12] Вероятно, именно это сооружение и было обито золотыми квадратными пластинками с дырочками от гвоздей по углам, поскольку на обороте шляпок некоторых сохранившихся железных гвоздей просматриваются отпечатки ткани. По характеру этих отпечатков реконструируется расположение пластинок золота на деревянной основе. Расчёты, сделанные в соответствии с реконструкцией, показывают, что пластин хватило бы для большого саркофага или ложа-носилок с крышкой размерами до 290×72,5×51,8 см.
Погребение в Перещепине можно было бы сопоставить с захоронениями в русле временно отведённой реки, которые хорошо известны для эпохи переселения народов. [13] В начале XX века среди дюн в Перещепине были лишь отдельные озёрца. [14] Однако сохранность культурного слоя поселения на месте находки как будто противоречит такому выводу.
Но если согласиться с тем, что Перещепинский комплекс является погребальным инвентарём знатного лица, неминуемо встанет вопрос — кто был похоронен. А решение этого вопроса невозможно без обра-
(88/89)
щения к гипотезе Й. Вернера, согласно которой в Перещепине был похоронен хан Куврат. [15]
Подробный анализ предметов Перещепинского комплекса действительно даёт дополнительные аргументы, в какой-то мере подтверждающие эту гипотезу.
Прежде всего, это прочтение В.Н. Залесской монограммы на впервые публикуемом золотом перстне как «Бат Орханы патрикия» (№1930/187). Орхана — вариант имени Органа, как звали дядю Куврата. Этот человек был даже более известен в Византии, чем сам Куврат, которого упоминали как «племянника Органы». [16] Однако надо учесть, что, по мнению В.Н. Залесской, чтение «Куврата патрикия» также не исключено. Надо отметить также, что В. Зайбт читает эту надпись «Куврата патрикия». [17]
Куврат приблизительно до 635-640 гг. подчинялся аварам. В Перещепинском сокровище имеется единый по технике и стилю набор вооружения и снаряжения знатного воина (меч с кольцевым навершием, наконечник пояса, на котором он висел, поясной набор с псевдопряжками, ритон и другое — №1930/1, 135, 136; 83, 82; 34-47, 59-61, 87-90; 6; 170 а, б). С этим набором близки только наборы такого рода из богатых аварских захоронений Венгрии. Хотя внешне сходные с ними вещи (псевдопряжки, мечи с кольцевым навершием) были распространены очень широко в степях и на прилегающих к ним землях, технические аналогии перещепинского и венгерских наборов, а также греческие буквы на деталях перещепинского меча с кольцевым навершием говорят о возможности изготовления аварских и перещепинского наборов в Византии для богатой кочевнической знати. У аваров были аналогичные наборы и невизантийской выделки, что говорит о соответствии их запросам аварской знати. Перещепинский набор показывает, что или его владелец заказал в Византии вещи в соответствии с аварской нормой, и, значит, был близок к аварам (как Куврат до 635-640 гг.), или что сами византийцы подарили ему то, что обычно требовалось аварам. [18]
Об этом же свидетельствует и реконструируемый обряд захоронения владельца Перещепинского сокровища в дюнах в деревянном погребальном сооружении с золотой облицовкой, который сходен с обрядом аварского погребения в Кунбабони (см. выше). [19]
Что касается других частей Перещепинского комплекса, то их трактовка более сложна и труднее укладывается в гипотезу Й. Вернера.
Прежде всего, это относится к монетам Перещепинского клада. Из Перещепинской находки происходят 69 (или 70, если учитывать экземпляр из Полтавского музея [20]) золотых византийских монет и два золотых подарочных медальона. Они входили не в один, а минимум в два дара. К первому из них могли относиться семь полновесных солидов (Маврикий [582-602] — №1930/26 — по И.В. Соколовой — 1; Фока [602-610] — № 1930/25 — 2 и 1930/22 — 3; Ираклий [610-641] и Ираклий Константин
(89/90)
629-632 гг. — №1930/22-6 и 7 и 1930/25-8 и 9) и упомянутые выше медальоны Ираклия с Ираклием Константином 629-632 гг. (№1930/19-4, 1930/20-5).
Исторический Куврат должен был получить дар от Ираклия между 635 и 640 г., когда ему было дано звание патрикия. Надо учесть, что дата 635-640 гг. не названа в источнике: рассказ о Куврате входит в отрывок текста, не содержащий упоминаний о датированных по другим данным событиях. С обеих сторон ближайшие датируемые факты относятся к 634 и 640 гг. В составе этого дара могли быть семь полновесных солидов. Дар патрикию включал монеты, насыпанные на блюдо. Для этой цели подошло бы серебряное блюдо с крестом, которое по клейму датируется не ранее 629 г., но оно могло относиться и к более позднему дару.
Однако подарочные медальоны пришли к кочевникам несколько раньше этого времени, так как они не чеканились заранее.
Около 629-630 гг. император Ираклий сосватал свою дочь с каганом тюрок. Жених умер, а невеста в 630 г. вернулась домой, но в ходе сватовства несомненно посылались дары, среди которых были бы уместны тяжелые подарочные медальоны. Как могла бы часть дара тюркам попасть в Перещепинский комплекс, рассмотрим позднее. Наконец, Куврат мог бы получить медальоны и не в связи с получением им звания патрикия, если верить сообщению, что он в юности был связан с Византией. [21]
Ещё один дар могли составлять 41 (или 42) солид лёгкого веса Ираклия с сыновьями 637-638 гг. (№1930/21, 22, 24, 184-11-50 и монета из Полтавского музея), которые по времени чеканки могли бы быть частью дара Ираклия Куврату как раз между 634 и 640 г. Связи по штемпелям показывают, что это именно единый дар, а не просто обращавшиеся монеты. Возможно впрочем, что их не надо отделять от 19 более поздних тоже лёгких солидов Константа II 642 г. (№ 1930/22 №51) и Константа II 642-646 гг. (№1930/22, 24, 184 №52-69). Особняком стоит тяжёлый солид Ираклия с сыновьями 638-641 гг. (№1930/23 №10).
Лёгкие солиды Константа II также обнаруживают связи по штемпелям. Вполне вероятно, что монеты 637-638 гг. и 642-646 гг. лежали в казне в отдельных мешках (ящиках, сосудах и т.д.), причём из разных хранилищ взяли лёгкие солиды для одного дара. Размер каждой монетной выплаты варварам был обычно очень велик, так что в захоронение попала лишь случайная небольшая часть того, что получили от византийцев. Таким образом, дар Куврату в связи с получением им звания патрикия в монетной коллекции выделяется лишь с большой долей сомнения. Неясно также, почему друг Ираклия и его вдовы Мартины (эти сведения, впрочем, поставлены под сомнение В. Бешевлиевым) Куврат мог получить при жизни или как погребальный дар золотые солиды от Константа II, врага Мартины. Скорее, их мог бы
(90/91)
получить от него кто-то враждебный Куврату. Можно думать, что византийский патрикий Куврат не допустил бы и напаивания гнёзд для камней на лица священных императорских особ, в том числе на лицо Ираклия. Наконец, сама роскошь погребального инвентаря не подходит христианину, и уже совсем невероятно, чтобы в могилу положили церковный сосуд (блюдо Патерна). Медальоны с крестами варварской работы показывают, что блюдо и у варваров было церковным сосудом, скорее всего, в придворном храме Куврата, но тогда оно не могло быть изъято для включения в погребальный инвентарь, если только этот христианский храм не был разорён в результате отхода от христианства самих кувратовских унногундуров или же нападения каких-то противников.
Днепровские племена, в отличие от дунайских, до IX-X вв. не представляли собой прямой угрозы для империи. От них не откупались, их, скорее, подкупали, чтобы использовать против непосредственных врагов — аваров. Постоянное поступление солидов из казны императора на Днепр едва ли было возможно. Найденные в Приднепровье византийские монеты попали туда в составе нескольких разных даров первой половины VII в. [22] Поэтому допустимо, что перстни и патрицианский пояс Куврата (с большой пряжкой) перешли немного позднее к кому-то другому, получившему монеты Константа II, и именно этого человека сопровождали в могилу.
Не относятся к дарам Ираклия Куврату такие византийские вещи, как блюдо епископа Патерна (самый конец V в.) и серебряная золочёная амфора (около середины VI в.). Принадлежавшее епископской церкви г. Томи блюдо не могло быть подарено светскому лицу. Более вероятно, что им откупились, или что оно было взято как добыча варварами, напавшими на г. Томи. В варварской среде, а не в Константинополе с него были сняты первоначальные большие золотые медальоны (вместо них позднее посажены упомянутые выше гнёзда со стеклянными вставками и медальоны с крестами). Серебряная золочёная амфора также со временем претерпела ряд изменений. Позолотили её, как и блюдо Патерна, не византийцы, а варвары. Таким образом, эти две вещи попали к владельцу Перещепинского сокровища не из Византии, а от её северных соседей, скорее всего, от аваров, неоднократно нападавших на балканские владения империи. Надо отметить, что толстой позолотой, имитирующей золото, не покрыты более поздние (конца VI в.) византийские и два сасанидских сосуда из серебра, вошедшие в Перещепинское сокровище. Таким образом, эта операция, вероятно, была произведена ещё на Балканах или в Придунавье в VI в. Куврат мог получить от аваров их византийскую добычу и какие-то собственно аварские вещи, ещё когда он был их вассалом или когда он восстал против них и изгнал их отряд, стоявший в его стране. Скорее всего, именно христианин Куврат велел напаять серебряные гнёзда с крестами вместо кем-то ранее отломанных золотых. Гнёзда сделаны тем же
(91/92)
техническим приёмом, что и гнёзда на выступах ножен меча с кольцевым навершием, но гораздо грубее. Мастер мог изучить этот приём у византийского учителя (или освоить его, рассмотрев выступы ножен, если его мастерская была при сокровищнице владельца меча).
Ещё более сложен вопрос о попадании в Перещепино сасанидского золота. Золотые сасанидские сосуды — кувшин и ложчатая чаша (№ z 524, 525) — не предметы торговли, а сокровища царского дома. В Поднепровье эти вещи могли попасть или благодаря непосредственному участию владельца Перещепинского сокровища в нападении на Иран и разграблении его царской резиденции византийцами в 628 г., или в качестве дара от Византии вскоре после 628 г. В этом случае они могли входить в состав дара Ираклия своим союзникам. Во время войны с Ираном византийцам помогали тюрки и возглавленные ими хазары. Унногундуры (подданные Куврата) тогда были ещё аварскими вассалами. Союз с тюрками против векового врага, персов, продолжался до 630 г. и был очень важен для Византии. Щедрость Ираклия была столь велика, что однажды император после пира подарил союзнику всю утварь пиршественного стола. Отправка кагану в качестве невесты византийской царевны — показатель первостепенного значения отношений между империей и кочевнической державой. Никакие предполагаемые дары Куврату по материальной ценности не сравнимы с золотыми кувшином и ложчатой чашей весом 4400 г. Возможно, что сасанидское золото, как и тяжелые подарочные медальоны (см. выше) были получены именно тюрками. Куврату — пока он был вассалом аваров — такой дар был не по рангу (судя по византийским сосудам Перещепина или венгерским комплексам аварского времени), а к 634-640 гг. иранские сосуды уже прочно осели бы в сокровищнице императора. Попадание их к Куврату от Ираклия можно себе представить только, если восстание и получение сана патрикия произошло вскоре после ирано-византийской войны, что, однако, не соответствует принятой хронологии и ситуации. До 631 г. Ираклий делал ставку на тюрок и не мог возвышать одновременно их соседей-соперников унногундуров Куврата.
Итак, сасанидское золото могло быть у наследников тюрок. После междуусобицы 630-631 гг. Западно-Тюркский каганат распался. В Восточной Европе его наследниками стали хазары — враги болгар (в том числе и унногундуров), в третьей четверти VII в. изгнавшие неподчинившегося им болгарского князя Аспаруха за Днестр. Столь дальний поход можно было бы объяснить тем, что в это время хазары, преследуя болгар, заняли Поднепровье, хотя позднее они жили восточнее, сохраняя лишь верховную власть над днепровскими землями. Однако возможно, что золотые сосуды отнял у тюрок, напротив, болгарский князь, участвовавший в тюркской смуте после смерти кагана — союзника Византии. Главными врагами кагана — жениха дочери Ираклия — были племена Дулу, название которых, по мнению
(92/93)
многих специалистов, идентичное фамильным именем праболгарских государей. Более точное отождествление Органы с ханом Моходу [23] едва ли верно. Ещё будучи вассалом аваров, Органа (или Куврат) мог бы вмешаться в дела соседей. Недаром о Куврате писали, что он «побеждал всех варваров и язычников» (Иоанн Никиусский). [24] В. Бешевлиев, правда, думает, что столь победоносным был не Куврат, а некий византийский военачальник, позднее спутанный с Кубратом. [25]
Рассмотрение привезённых из Ирана и Византии вещей и монет с точки зрения их дат в странах изготовления не позволяет решить вопрос — кто же именно — предводитель болгар или ранних хазар был похоронен в Перещепине. Что касается монет, то и болгарский наследник Куврата не обязательно наследовал бы его вражду к Константу II, если таковая в действительности существовала.
Ключевым аспектом изучения сокровища становится поэтому установление относительной хронологии отдельных групп вещей, вошедших в него, и комплекса в целом в сравнении с другими близкими к нему по датировке степными памятниками.
Перещепино моложе Мартыновки. Два наконечника «мартыновского» типа из Перещепина (№1930/179) были сломаны ещё в древности. Между тем, дата Мартыновки не старше начала VII в. [26]
Предшествует Перещепину и близкое к нему по ряду вещей погребение аварского князя в Кунаготе с монетами середины VI в. [27] Там короткий меч с золотыми обкладками конструктивно подобен перещепинскому с кольцевым навершием, но по декору отражает другую стадию развития украшений оружия — до широкого распространения зерни во второй трети VII в. [28] Остатки разрозненного набора — пять полусферических бляшек от конской сбруи, найденные в Перещепине, такие же, как в Глодосах, [29] где подобная бляшка сопровождалась трапециевидными и составляла вместе с ними часть набора «кунаготского» типа. [30] В Кунаготе, однако, трапециевидные бляшки слиты с полусферическими.
Озора датируется по монетам второй половины VII в. Поясной набор, аналогичный набору из Кунаготы, здесь в очень плохом состоянии. Отсутствие петель для крепления на ремне на бляшках и задних сторон у наконечников ремней говорит о том, что эти предметы, к тому времени уже древние, не украшали пояс, а присутствовали в погребении в качестве золота. [31] Широкое и короткое перекрестье меча из Озора по конструкции, но не по декору, имеет некоторое сходство с перекрестьем меча из Перещепина (№1930/2). [32]
Упоминавшийся выше близкий с богатыми аварскими захоронениями VII в. единый по технике и стилю набор вооружения и снаряжения знатного воина (украшенные зернью меч с кольцевым навершием и наконечник пояса, на котором он висел, пояс с псевдопряжками, ритон и другое) может быть связан с событиями 634-640 гг. — осво-
(93/94)
бождением от аваров. В Перещепинском комплексе он предшествует двум другим наборам связанных с воинским бытом вещей. О такой последовательности свидетельствует гнездо для вставки, добавленное на облицовку меча с кольцевым навершием. Гнёзда той же конструкции на деталях от другого меча (№1930/117-119) показывают, что он был сделан приблизительно одновременно с ремонтом меча с кольцевым навершием. Между тем этот второй меч входит в группу предметов из Перещепина (II группа, №1930/84-86, 112-115, 117-119, 3), которая по технико-стилистическим признакам соответствует вещам из Глодос. Византийский меч с кольцевым навершием, скорее всего, был получен Кувратом в составе большого дара. Ремонт его ножен произвел мастер «глодосской выучки», добавивший одно гнездо. Его мы, пожалуй, можем назвать «мастером Куврата».
Изделий с признаками «глодосской выучки» в Перещепине немного. Возможно, их изготовил один человек, недолго живший в ставке. Это был ремесленник весьма высокого класса, приёмы работы которого отличались от работ других, местных, мастеров. [33] Прежде, чем перейти к этим мастерам и их изделиям, надо отметить, что «глодосская выучка» видна на вещах не только из Перещепина, но [и] из Керчи, Михаэльсфельда близ Анапы, Ульяновской области, Башкирии. [34] Та же традиция прослеживается на перстне из Сибирской коллекции Петра I и на найденном в Корее кинжале VI в. (Керим-ло). [35] Распространение манеры приходится на время первого Тюркского каганата, когда в ювелирном деле устанавливаются прямые связи между Средней Азией и Причерноморьем. Об этом свидетельствуют аналогии между находками в Пенджикенте и вещами из Михаэльсфельда и Глодос. [36]
Почему же в Перещепине так мало подобных вещей? В Перещепине фиксируется или момент прекращения этой традиции к северу от Чёрного моря, или момент разрыва местного двора с центрами, где её придерживались и позднее. Первая гипотеза несравненно более вероятна, поскольку политические распри не мешали противникам носить одинаковые украшения и пояса. Так было, например, в сасанидском Фарсе, где пользовались византийскими пряжками. [37] Напрашивается вывод, что Глодосский комплекс является непосредственным предшественником Перещепинского.
Как и в Глодосах, в Перещепине многие вещи украшены гнёздами для вставок, выполненными с применением характерного приёма «разрезной нахлёст». Это наконечник ножен «глодосского мастера» №1930/85, а также предметы, объединённые в III группу по ряду общих технических приёмов. Эта группа делится на три подгруппы, хотя некоторые украшения (золотые перстни, серьга) в эти подгруппы не входят.
Первая и вторая подгруппы состоят из весьма совершенных изделий, тогда как третья отличается грубостью. В нее входят браслеты и гривна с изумрудами, набор украшений из византийских монет и застёжка из
(94/95)
двух квадратных бляшек (№1930/8, 9, 15, 22, 23, 24, 74, 75, 124, 184). В этой подгруппе нет ни оружия, ни наборного пояса, поэтому весь набор мог принадлежать богатой женщине. Браслеты очень узкие, скорее на женскую руку (диаметр 7,4-7,9 и 6,1-8,2 см). Гривны носили не только мужчины, но и женщины, судя по среднеазиатским изображениям. [38] Набор изготовили так грубо там, где было золото, превосходные изумруды и византийские монеты Ираклия и Константа II (чеканенные не позднее 646 г.). Снова приходится рассматривать различные варианты интерпретации. 1. В ставке владельца вещей I и II групп могло временно не оказаться тех превосходных мастеров, которые выполнили вещи первой и второй подгруппы III группы, украсив их насечкой, бордюром из плоских, напаянных на металлическую основу кружков, зернью. 2. Заказчик не придавал значения тщательности оформления и прибегал к услугам ремесленников разной выучки, чтобы иметь вещи к сроку, скажем, к похоронам или свадьбе. 3. Женский набор сделан в другом центре, где художественное ремесло той же производственной школы было менее утончённым. Это могло быть, например, приданое невесты. 4. Вещи грубы, поскольку они предназначались не для использования при жизни, а специально для погребения. [39]
Начнём разбор с последнего варианта. Он не объясняет, почему для похорон понадобились только редкие в Перещепине украшения, ничем не связанные с воинским обиходом. Если принять третий вариант, пришлось бы считать, что византийские монеты, пошедшие на украшения, вообще не были получены Кувратом из Константинополя. Их получил бы какой-то другой кочевой предводитель, его предполагаемый тесть, которого нет никакой нужды мыслить другом Мартины — жены Ираклия. На украшения пошёл «кошель» с лёгкими солидами Ираклия и Константа II, не в этом «кошеле», но с тем же привозом могли попасть в Приднепровье и обычные солиды последнего, которые найдены в Зачепиловке. [40]
Первая и вторая подгруппы III группы, по сути дела, неразделимы. Одна из серии совершенно одинаковых по размеру и по композиции бляшек (№1930/53) относится к первой, другие (№1930/51, 52, 54) — ко второй. Без внимательного разглядывания не различить ряд кружков, по отдельности припаянных к основе (первая подгруппа) от ряда кружков, дополнительно припаянных боками друг к другу на предметах второй подгруппы. В то же время, они отличаются от изделий третьей подгруппы подбором камней. Золотые перстни и серьгу и вещи первой и второй подгрупп III группы украшают разнородные камни — гранат, тигровый глаз, горный хрусталь, изумруд, сапфиры, аметисты. В некоторых случаях использованы камни, когда-то украшавшие другие вещи — в перстень №1930/16 вставлена сапфировая подвеска от какой-то другой серьги. Вещи третьей подгруппы — гривну и браслеты, напротив, украшают только изумруды одинакового качества, формы и
(95/96)
огранки. Последнее обстоятельство свидетельствует о возможности изготовления комплекта украшений третьей подгруппы в каком-то другом центре, до изготовления всех остальных предметов третьей группы. Об этом же свидетельствует использование при их украшении крупной ложной зерни определённого размера и специального приёма закрепления вставок в гнёздах посредством сжатия их краев похожим на пинцет инструментом. При изготовлении остальных предметов третьей группы эти приёмы не использовались.
Можно допустить также, что при изготовлении предметов первой и второй подгруппы III группы использовались изумруды, снятые с каких-то, может быть, не дошедших до нас предметов третьей подгруппы (№1930/63).
Третья подгруппа датируется не ранее 642-646 гг. по самым поздним монетам. Соответственно, ещё более поздним временем должны датироваться остальные вещи (первой и второй подгруппы) III группы и все последующие группы вещей Перещепинского комплекса, хотя в Перещепине и нет более поздних монет.
Можно также констатировать, что какой бы вариант трактовки предметов третьей подгруппы мы не [ни] приняли, остаётся очевидным, что кочевнические владыки придавали гораздо большее значение материальным ценностям, чем художественному совершенству, и что единая художественная среда со строгими профессиональными требованиями к коллегам ещё не сложилась. В обслуживающем кочевников ремесле это явление известно лишь с VIII в. [41] Тем не менее, некоторое родство и преемственность между II, III и последующими группами показывают, что предпосылки для будущих стилей держав, основанных кочевниками (салтовского и мадьярского), намечаются уже в VII в.
Пряжка №1930/93 лишь по ряду отдельных кружков сближается с III группой, но сами кружки: крупные и вогнутые — совсем другие. По маленьким рельефным пальметкам она близка с мечом №1930/2 из первой подгруппы III группы, но и здесь сходство неполное. Надо считать, что судьба этой пряжки нам неизвестна. По конструкции она находит аналогию в Баварии первой половины VII в., [42] но орнамент у неё родственный согдийскому, характерный для V-VI групп.
VI группу можно назвать «собственно перещепинской», поскольку она наиболее своеобразна. Выделена она по стилю и технике, и по своему составу ещё более сложна, чем группа III. Её составляют облицовка от эфеса или от верха ножен меча (№1930/171), части облицовки выступов ножен двух типов (№1930/64, 66-71), золотые пряжка (№1930/76) и наконечник ремня (№1930/81), золотой предмет неизвестного назначения (№1930/116) и реконструированный А.И. Семёновым деревянный посох в золотой облицовке (№1930/120, 121, 129-131), а также одиннадцать золотых кубков (№ z 529-539).
(96/97)
Хотя, конечно, Перещепинское сокровище было частично разграблено, но можно думать, что оно и в своё время включало не только укомплектованные наборы, а и отдельные вещи. К ним относятся Р- и В-образные выступы ножен с пальметками (№1930/66-71), которые, видимо, уже прикрепили к ножнам, однако не приделав к ним петель для портупеи. Такими же деталями от незавершённых вещей можно считать и четыре одинаковых обоймы с орнаментом в виде четырёхугольника с диагоналями, не входящие в VI группу (№1930/108-111). Скорее всего, к моменту захоронения они не были посажены на рукояти кинжалов. Незавершённые вещи из золота могли положить не для того, чтобы они служили в загробном мире в соответствии со своим назначением, а как драгоценный металл.
Некоторые предметы VI группы по стилю связаны с мечом из III группы №1930/2. Это облицовка от эфеса или от верха ножен меча (№1930/171) и некоторые части облицовки ножен (№1930/64, 60, 71). Все эти вещи украшены бордюром из плоских золотых кружков. Однако на мече III группы они по отдельности накладывались на основу, а на предметах VI группы оттискивались на цельной ленте. Поскольку меч из III группы и деталь №1930/171 украшены кружками одинакового размера, можно думать, что эта часть облицовки предназначалась для подновления этого меча.
На большей части предметов VI группы прослеживается связывающая их в одну группу полоска с продольным углублением (№1930/69-71, 76, 81, 116, 131, 171, z 537).
Входящие в VI группу золотые кубки (№ z 529-539) имеют лишь отдалённое стилистическое сходство с выступами ножен, но есть основание считать, что когда изготовлялся последний кубок, в той же мастерской начали делать и выступы ножен, а, может быть, и остальные вещи VI группы.
Об этом свидетельствуют украшающие этот кубок (№537) и выступы ножен (№1930/69-71) гнёзда с крапанами и названная выше полоска с продольным углублением.
Этот кубок может показаться едва ли не византийским, но он изготовлен на месте, поскольку только он по характерным деталям связан с отнюдь не византийскими выступами ножен. Тёмно-зелёное стекло вставок, скорее всего, подражание изумрудам женского набора (третья подгруппа III группы), а крапановое крепление не только византийское: оно показано на согдийской росписи Варахши [43] и есть на украшениях В-образных выступов ножен.
Итак, на последнего владельца работало не менее трёх мастеров разной выучки, а момент захоронения отделён от времени создания украшений из монет третьей подгруппы III группы, по крайней мере, целым этапом.
К IV группе относятся серебряные кубки (№ s 261-270), а к V — изделия из золотых тиснёных пластин — облицовка верха колчана
(97/98)
№1930/95, деревянной кружки №1930/5, 107, и, видимо, роговых накладок на луку седла №1930/97 а, б.
Датировать их и VI группу по аналогиям очень трудно, поскольку аналогии уводят на восток, где тюркские параллели, как правило, относятся уже к VIII в., а согдийские неточны из-за сильной переработки в степях орнаментальных композиций. Всё же можно сказать, что в Согде лишь с VII в. становятся популярными сложные пальметты со сложно изогнутыми лепестками. [44] Если считать, что тюркско-согдийские пластины от колчана (№1930/5, 107), позднее перемонтированные, захвачены Кувратом около 630-631 гг. вместе с царским сасанидским золотом у тюрок и подчинённых им хазар, то придётся допустить, что уже в первой трети VII в. только что появившийся в самом Согде стиль не только распространился, но и сильно видоизменился в тюркских степях. Это допущение кажется довольно рискованным. Аналогия литым прокладкам ручек серебряных кружек-кувшинов (№ s 260, 161) — бляшка VIII в. из Копён, [45] что тоже делает сомнительной слишком раннюю дату. Ручки из шариков и в тюркском, и в согдийском, и в танском вариантах тоже датируются, в основном, VIII в. [46] Конечно, перещепинские экземпляры древнее, но остаётся неясным, насколько они старше. В Глодосах нет ничего подобного. Между тем дата Глодос, хотя бы по сбруе, около середины VII в. (аналогии в более поздних Озоре и Иванче). Различие можно объяснить тем, что тамошний предводитель не воевал с тюрками, но можно и тем, что в Перещепинском комплексе тюркское влияние вызвано победой хазар над наследниками Куврата, причём к ним перешли его сокровища, а отсутствие такого влияния в Глодосах связано с тем, что это захоронение было произведено раньше хазарского завоевания.
Не меньшие сложности вызывает увязка хронологии с другими синхронными и более поздними памятниками. Если Зачепиловка и Келеги едва ли относятся к другой стадии, то Ясиново [47] и Макуховка [48] с добавлением кинжала из коллекции Алексеева (Гос. Эрмитаж, ОАВЕиС №2109/5-7) показывают дальнейшее развитие II, III и V групп Перещепинского комплекса. В Романовской (рубеж VII-VIII вв.) [49] также заметна связь с III группой, но здесь она довольно отдалённая, ещё слабее связь Перещепина с Галиатом (VIII в.) по простым пластинкам и частичная аналогия глодосского наконечника со струйчатым орнаментом с галиатскими наременными украшениями. [50] В Вознесенском комплексе, с одной стороны, очень много нового, что предполагает временной разрыв, а с другой стороны, там среди нескольких обнаруженных аналогий есть обкладка рукояти с единственной параллелью мотиву «Неопалимой Купины» [51] на кружке, которая в Перещепинском комплексе отнюдь не самая поздняя вещь, поскольку она была перемонтирована. Если предположить, что и эта кружка могла быть захвачена Кувратом около 630 г. у хазар, а изготовлена ещё раньше,
(98/99)
то вознесенскую рукоять, хотя она типологически и моложе кружки, придется считать одной из самых старых вещей в своём комплексе.
Итак, наблюдаются и большое различие, и прямые связи между Перещепиным и памятниками рубежа VII-VIII вв. (не говоря уже о более поздних). Дата памятника по позднейшим монетам (640-е годы) представляется слишком ранней, хотя бы потому, что монеты поступили к владельцу сокровища не в последний период. Кроме того, Перещепино моложе Глодос. Допустимо и вслед за Амброзом [52] датировать памятник последней четвертью VII в. С середины века византийские монеты перестали поступать на Днепр. [53] Кроме того, по недавней полной публикации Кунбабони и Боча датируются временем после 670 года. [54] Дата Перещепина никак не ранее даты этих комплексов, хотя вопросы абсолютной хронологии аваров остаются спорными. [55]
Теперь, рассмотрев, что дают вещи для интерпретации, вернёмся к погребальному обряду. Едва ли хазарский завоеватель был бы похоронен по обряду, близкому к засвидетельствованному у аваров. Погребён так мог быть кто-то из бывших аварских вассалов, каким был Куврат. Однако, когда сравниваются два единичных факта (Перещепино и Кунбабони), трудно говорить о направлении влияния.
Подведём итоги всех наших рассуждений.
Во всяком случае, не приходится отрицать, что вся византийская часть сокровища (кроме пошедших на украшения монет) могла быть получена Кувратом, а частично и его дядей Органой, от императора Ираклия. Столь же бесспорна связь Куврата с аварами до 630-х гг., а затем победоносное столкновение с ними, что подвергалось сомнению историками. Остаётся неясным, идентичен ли приднепровский Куврат — вассал аваров, а затем византийский патрикий — с Ковратом (чтение И.С. Чичурова. Коментарии к Бревиарию Никифора и хронографии Феофана Исповедника. И.С. Чичуров, 1980) — главой кубанских болгар. Если да, что [то] его держава оказывается очень большой: от Кубани до Днепра. Кроме того, трудно объяснить отсутствие памятников перещепинского круга на Кубани.
Далее надо учесть несколько возможностей пополнения сокровища. Если мы предпочтём болгарскую гипотезу, то Куврат мог получить от тюрок во время смут 630-631 гг. сасанидское золото. Около 642-646 гг. поступает Куврату или кому-то другому монетный дар от Константа II. При дворе Куврата работает мастер «глодосской выучки». Можно себе представить три возможных варианта последовательности событий.
1. Куврат умирает (или даже погибает, если это не Коврат Великой Болгарии, который умер своей смертью). Мастерская прекращает своё существование, а сокровища Куврата переходят к победителю. У нового владельца появляется свой мастер III группы, связанный с «глодосской» традицией. Будучи тюрком или хазарином, владелец собирает у себя тюркско-хазарские сосуды и вещи: новые и старые, причём ремонтирует
(99/100)
обветшалые. Мастерская при дворе растёт, пополняясь мастерами тюркско-согдийской традиции. Наконец, он умирает, и с ним в могилу кладут его собственные и кувратовы вещи. Сасанидское золото, в таком случае, у него хранилось со времён союза Ираклия с тюрками или смуты 630-631 гг. Примерно с тех же лет у него были тогда и подарочные медальоны Ираклия. Вряд ли в могилу положили бы фамильное, не лично приобретённое достояние, поскольку по законам многих народов унаследованное от предков должно остаться в семье и перейти к потомкам. Если учесть возможную продолжительность жизни, дата захоронения в этом случае не позднее 660-х годов. С этого времени византийские монеты стали поступать уже не на Днепр, а на Дон, где обосновались хазары. [56]
Перещепинский комплекс относится к промежуточному времени, когда связи переориентировались на Восток, но в Приднепровье ещё жили и умирали предводители кочевников.
2. К Куврату прямо от Константа II или, скажем, через приданое дочери получателя дара попадают монеты этого императора. К нему поступают также изделия из монет и украшения с изумрудами, исполненные в грубоватой манере вне его двора. Одновременно при дворе Куврата появляются трое или более мастеров разной выучки, в том числе носители тюркско-согдийской традиции. Затем, где-то в 650-660-х гг., Куврат умирает, что соответствует времени смерти Коврата, с которым он, по мнению многих авторов, идентичен, причём умирает он в языческом окружении, сам став почти язычником. Хоронят его с суетными земными сокровищами, как языческого владыку.
3. Допустимо, наконец, что погребён наследник Куврата, но в этом случае с ним положили семейные ценности.
Трудно сказать, какая версия предпочтительнее, но в любом случае, в отличие от профессора Й. Вернера, мы считаем, что изучение вещей показывает, как во второй трети VII в. восточные влияния начинают преобладать над византийскими. Они сначала (в своём «глодосском» варианте) сочетаются с византийской традицией. Позднее византийские элементы прослеживаются лишь в некоторых изделиях, при явном преобладании восточных особенностей, связанных с культурой тюрок и тюркско-согдийским синкретизмом.
З.А. Львова, Б.И. Маршак
Примечания.
[1] Артамонов, 1962, с. 174.
[2] Айбабин, 1985, с. 202.
[3] Корзухина, 1955, с. 68-70.
[4] Амброз, 1982, с. 217, 220.
[5] Макаренко, 1912, с. 207.
[6] Toth, 1972, S. 144.
(100/101)
[7] Грiнченко, 1950, с. 39, 40, 42, 45, 57.
[8] Смиленко, 1968, с. 164, 165.
[9] Макаренко, 1912, с. 208.
[10] Toth, 1972, S. 144.
[11] Toth, 1982, S. 165-187, Taf. LXXXVII-CVI.
[12] Макаренко, 1912, с. 208.
[13] Мацулевич, 1934, с. 52-59.
[14] Макаренко, 1912, с. 207.
[15] Werner, 1984, S. 38-45.
[16] Бревиарий Никифора, с. 161.
[17] Werner, 1992.
[18] Львова, 1996 (1), с. 19-33.
[19] Львова, 1993, с. 111-115.
[20] Семёнов, 1986 (1), с. 94, 95, №1347 — VI 1912.
[21] Johannes von Nikiou, §49.
[22] Семёнов, 1991.
[23] Гумилёв, 1967, с. 202.
[24] Beševliev, 1978, S. 230.
[25] Beševliev, 1978, S. 232.
[26] Амброз, 1982, с. 117.
[27] Garam, 1992, S. 137, 138.
[28] Bálint, 1978, S. 173-212.
[29] Смиленко, 1965 (1), рис. 29, 5.
[30] Смиленко, 1965 (1), рис. 29, 2, 6.
[31] Garam, 1992, S. 145, 146. Taf. 58,3; 59,1-4; 60,1-4.
[32] Làzló G., 1955, Tabl. LIX.
[33] Львова, 1994, с. 257-270, 419.
[34] Амброз, 1986, рис. 6, с. 65.
[35] Anazawa, Manome, 1980.
[36] Распопова, 1980, с. 110-112, рис. 74, 1-8.
[37] Whitcomb, 1985, fig. 64.
[38] Даркевич, 1976, табл. 26: Скульптура, 1959, табл. XX, XXI; Альбаум, 1960, рис. 127: Смирнов, 1909, табл. XXVIII №67.
[39] Werner, 1984, S. 17-19, 35.
[40] Семёнов, 1986, с. 96.
[41] Marshak, 1986, S. 325-353.
[42] Werner, 1974, Abb. 11, 12.
[43] Шишкин, 1963, табл. XII.
[44] Marshak, 1986.
[45] Евтюхова, 1948, рис. 367 [? — видимо, 36.].
[46] Marshak, 1986, Tab., fig. 49, 50, 53, 80, 88; Gyllensvärd, 1957; Tang Gold and Silver.
[47] Айбабин, 1985, с. 191-196.
[48] Семёнов, 1986, (2), с. 34.
[49] Семёнов, 1985, с. 92.
[50] Смиленко, 1965 (1), табл. V №4, с. 48.
[51] Грiнченко, 1950, табл. IV №9.
[52] Амброз, 1971.
[53] Семёнов, 1986 (1), с. 97; Семёнов, 1991, с. 121-130.
(101/102)
[54] Toth, 1992, S. 215, 218, 219.
[55] Werner, 1992.
[56] Семёнов, 1991.
|