|
С.И. Вайнштейн
|
|
жеребцов — 2762, меринов — 33 693, кобыл — 27 067, молодняка до года — 16 025, от года до рабочего возраста — 14 555. [12] Следовательно, жеребцы составляли менее 3 % поголовья. Это объясняется тем, что для верховой езды тувинцы использовали лишь меринов, а жеребцов держали почти исключительно для воспроизводства.
Здесь мы не рассматриваем использование, пастьбу, содержание и названия лошадей, дойку кобыл, кастрацию, подробно охарактеризованные в моей предыдущей книге, [13] приведу лишь краткие сведения, касающиеся верховой упряжи тувинцев.
Конская сбруя (рис. 92, 93) в XIX — начале XX в. имела у различных территориальных групп сходные формы. Узда (чүген) и недоуздок (чулар) были ременными, лишь бедняки делали последний иногда из верёвочных арканов. Узда состояла из ремней оголовья (кастык), переносья (хээрик) и подбородочного (салдырык). Удила (суглук) были железными, двусоставными, с кольцами (дээрбек), к которым был привязан кожаный повод (муңгаш-дын), причём к недоуздку был прикреплён кожаный или волосяной чумбур (узун-дын), служивший для привязывания лошади к коновязи (баглааш), когда всадник спешивался.
Седло эзер состояло из берёзового ленчика эзер cөөгү (рис. 92, 2а; 93, 2) с двумя сравнительно высокими луками эзер бажы, причём передняя эзерниң башкы бажы (рис. 92, 2б) была почти вертикальной, а задняя эзерниң соңгу бажы (рис. 92, 2в) — круто изогнутая. На ленчике располагалась подушка ковүнчүк (рис. 92, 2г). По обеим сторонам седла обычно висели нарядные кожаные тебеньки тепсе (рис. 92, 2и) и декорированные кожаные чепраки төрепчи (рис. 92, 2м). Седло укрепляли на лошади тремя подпругами (передняя — башкы колун, средняя — ортаа колун, задняя — шавылыыр), нагрудником хөндүрге и подхвостником кудурга, впрочем, многие всадники пользовались лишь передней и задней подпругой, а нагрудник и подхвостник надевали только тогда, когда предстояли дальний путь или поездка в горы.
Музейные и полевые материалы позволяют утверждать, что женские и мужские сёдла тувинцев в начале XX в. практически не различались, хотя, по свидетельству ряда моих информаторов, ещё в конце XIX в. праздничные сёдла женщин были декорированы более пышно, чем мужские, причём у них металлические накладки и крупные бляхи прикрепляли на лицевой части передней луки, чего не делали на мужских сёдлах. Луки женских сёдел были выше, тоньше и изящнее.
Особенно тщательно и выразительно стремились декорировать крупные бляхи седельной подушки. Их делали выпуклыми, со сложно профилированными краями, преимущественно в виде шести-, семи- или восьмилепестковой розетки, а также сердцевидными. Наряду с крупными бляхами, предназначенными для седельной подушки, сравнительно небольшие бляхи укрепляли на седельных полках. Бляхи на полках седла были плоскими, удлинёнными, овальной или полуовальной формы, нередко сложно профилированными. Непременной принадлежностью сёдел были узкие и длинные металлические или костяные накладки на передние и задние луки. Серебряные и бронзовые накладки обычно украшали штампованными и чеканными узорами из сочетаний крестиков, звёздочек, запятых, кружочков. [14]
По своим конструктивным особенностям тувинские сёдла не отличаются от бурятских и монгольских и могут быть выделены в монголо-тувинский тип сёдел. Близки у этих народов и остальные элементы конской упряжи.
Как правило, стремена эзеңги (рис. 92, 2к) были железными, гораздо реже — бронзовыми.
Рис. 93. Детали конской упряжи.
1 — фрагмент узды; 2 — остов тувинского верхового седла; 3 — железное стремя; 4 — бронзовое стремя; 5-8 — серебряные бляхи узды и седла.
(Открыть Рис. 93 в новом окне)
Металлические стремена, как и у других коневодческих народов, иногда имели художественную отделку, впрочем, и кованые железные стремена (рис. 93, 3) даже в богатой упряжи были весьма сдержанно декорированы чеканкой; что же касается бронзовых, отлитых по деревянной модели, то они были отделаны очень пышно (рис. 93, 4); их декорировку дополняли даже изображения львиных голов, которые, как полагали, имеют охранительную магическую силу. Вероятно, это была давняя традиция. Так, в тувинском эпическом сказании «Богатырь Тёвене-Мёге и конь его Демир-Шилги» мудрый конь говорит своему хозяину: «Приготовь свои стремена с львиными головами, чтобы отбить стрелу!». [15]
Наряду с железными и бронзовыми были известны и деревянные стремена, которыми пользовались очень бедные люди; подобное явление отмечено и у других коневодческих народов, в частности у киргизов и башкир. [16]
Всадник пользовался плёткой (кымчы). Её деревянную рукоять (кымчы сывы) длиной около 50 см предпочитали изготовлять из горного тальника (сөөскен), с характерной для него красноватой корой. Для ремня плетки (кымчыы баа) длиной около 1 м использовалась обычно кожа быка. На конце рукояти имелась кожаная петля (кымчы салдырыы) (рис. 92, 4).
Вплоть до начала XX в. больных и раненых перевозили особым способом (дөөжең, ср. монг. дүүжин — качели). Для этого двум осёдланным коням, стоявшим рядом, связывали кольца удил, шеи и хвосты с тем, чтобы расстояния между ними было около 80 см, после чего между лошадьми закрепляли специфические носилки, состоявшие из двух жердей, связанных арканом крест-накрест, в виде сетки. Больного клали на носилки, а лошадей вёл всадник, сидевший впереди на третьем коне. По собранным мною сведениям, такие приёмы транспортировки использовали монголы и, по-видимому, другие кочевые народы степей. Хотя, как ни странно, способ этот не описан в этнографической литературе, можно полагать, что кочевники знали его ещё в древности. Был он, вероятно, известен и конникам Древней Руси, испытавшим влияние культур кочевых соседей. Есть все основания полагать, что именно таким способом Святополк Изяславич повез в Киев тело своего отца Изяслава Ярославича, убитого в сражении, о чем пишет автор «Слова о полку Игореве»: «С тоя же Каялы Святополкь полелея отца своего междю угорьскими иноходьцы ко святей Софии к Киеву». [17] Автор прозаического перевода «Слова» И.П. Ерёмин комментирует это место: «Святополк Изяславич повез в Киев тело отца по обычаям того времени на носилках — “между угорскими иноходцами”... носилки прикреплялись шестами к двум коням, бегущим друг за другом». [18] Вряд ли прав автор этого комментария, так как такой приём перевозки не был единственным. Более практичен описанный выше способ транспортировки больных и раненых, издавна известный кочевникам и сохранявшийся у тувинцев вплоть до начала XX в.
Традиционная конская упряжь у тувинцев была результатом сложного многовекового развития. Ниже мы остановимся на проблеме происхождения седла со стременами, привлекая материалы по широкому кругу культур Евразии.
Вопросы генезиса седла со стременами. ^
Доместикация лошади произошла, как отмечалось, в Европе, вероятнее всего — в Северном Причерноморье. Древнейшие, впрочем, косвенные свидетельства об использовании лошади датируются V тысячелетием до н.э., а более достоверные — IV тысячелетием до н.э. Они основываются на археологических находках в Северном Причерноморье, [19] в Месопотамии [20] и Южной Туркмении. [21] Есть мнение, что процесс доместикации лошади и её распространение были связаны с древними индоевропейцами. [22]
Спустя две тысячи лет на огромных территориях Евразии получает распространение обычай использования легких двухколёсных повозок, запряжённых парой лошадей. В это время существовали уже развитые приспособления для управления упряжной лошадью (кожаная сбруя с металлическими распределителями ремней, удила с псалиями и др.). В принципе аналогичные по своему устройству колесницы мы находим в раскопках гробниц иньских правителей Древнего Китая, на наскальных рисунках Монголии, Тувы, Алтая, Средней Азии, на египетских фресках. И хотя некоторые исследователи трактуют отдельные шумерские тексты, датируемые II тысячелетием до н.э., как косвенные свидетельства спорадического использования коня для верховой езды, [23] но изображений всадников в эту эпоху ещё нет.
Впрочем, по крайней мере одно исключение из этого правила всё-таки существует. В древнеегипетской батальной сцене, датируемой XIV в. до н.э., мы видим воина, скачущего верхом. В руках у него поводья, но они слишком длинны, чтобы сдержать коня. Сидит этот человек в крайне неудобной, неустойчивой и напряжённой позе, почти на крупе (рис. 94, 1). Не случайно поэтому многие исследователи считают, что перед нами не опытный всадник, а дезертир, решившийся на крайний риск; обрезав постромки и взгромоздившись на упряжную лошадь, он бежал с поля брани. [24]
В IX в. до н.э. верховых лошадей уже использовали в своём войске ассирийцы, но делали они это очень своеобразно. На бронзовом барельефе, относящемся примерно к 850 г., изображена группа всадников, стреляющих из луков. Характерно, что сидят эти лучники примерно так же, как это делал упоминавшийся нами египтянин, — сдвинувшись далеко назад, к крупу лошади. В таком положении контролировать действия коня шенкелями невозможно, а руки у воинов заняты. Поэтому чувствуют они себя на спине лошади явно неуверенно, и в тот момент, когда нужно спускать тетиву, их лошадей придерживают под уздцы пешие солдаты (рис. 94, 2).
Это изображение относится ко времени «второго возвышения» Ассирии, когда Ашшурнасирпал II и Салманасар III предпринимали активные завоевательные походы против Урарту, Вавилона и других соседних государств. Возможно, что рассматриваемый барельеф свидетельствует о применении ассирийцами своеобразной новинки в области военной техники и тактики: севшие на лошадей лучники получали лучший обзор местности и могли поэтому эффективнее поражать врага. Но, произведя залп, они, видимо, тут же спешивались, во всяком случае стрелять на скаку ещё не умели.
После временного упадка Ассирийской державы, которым отмечена первая половина VIII в. до н.э., реформы Тиглатпаласара III создали предпосылки к её новому возвышению. При Ассархаддоне ассирийцы уже широко применяли конницу. Полагают, что с наибольшим успехом она использовалась на пересечённой местности, где традиционным колесницам действовать было трудно. Дошли до нас и изображения ассирийских всадников того времени.
Рис. 94. Ранние изображения всадников.
1 — древнеегипетское изображение. XIX в. до н.э.; 2 — фрагмент ассирийского барельефа. Начало I тысячелетия до н.э.; 3 — ассирийский воин. VII в. до н.э.
(Открыть Рис. 94 в новом окне)
На каменном барельефе из Ниневии (рис. 94, 3) хорошо видны не только фигуры воинов, скачущих верхом, но и детали их вооружения, конская упряжь, даже выражение их лиц. Совершенно очевидна резкая разница в этих двух изображениях, разделяемых не более, чем двумя столетиями. Ассириец VII в. до н.э. уже сидит на лошади так же, как это принято в наши дни. В его облике нет прежней скованности и неуверенности. Всадник уверенно галопирует, бросив поводья и размахивая боевым топором. Пожалуй, никто не усомнится в том, что он — профессиональный наездник. Чем же объяснить столь быстрый прогресс в технике верховой езды у ассирийцев?
Весьма убедительной представляется точка зрения тех исследователей, которые связывают распространение конницы в Ассирии с проникновением в Переднюю Азию кочевников-скифов. [25] Впервые этот народ упоминается в ассирийских текстах около 700 г. до н.э. То было время, когда скифские племена начали стремительно продвигаться из степей Придонья на юг, вдоль побережья Каспийского моря в Закавказье (недаром Эсхил назвал Кавказ «скифской дорогой»). Вскоре кочевники начинают всерьёз вмешиваться в большую политику ближневосточных государств. Около 674 г. до н.э. царь скифов женится на дочери Ассархаддона и оказывает «царю царей» важную услугу, вступив в ним в союз. Впрочем, это не помешало скифам позже объединиться с мидийцами и захватить в 612 г. Ниневию, что привело в конечном итоге к падению Ассирийской державы. Вот на таком историческом фоне, надо полагать, и произошли те существенные сдвиги в военной технике, которые зафиксированы двумя ассирийским барельефами. Следовательно, можно сделать вывод, что всадники Ассархаддона не пользовались стременами: их ноги плотно прижаты к бокам лошади, а носок оттянут вниз. Значит ли это, что, переняв у скифов манеру езды верхом, ассирийцы почему-то воздержались от использования столь важного атрибута конской упряжи, каким является стремя? Есть все основания считать, что и сами скифы не знали стремян.
Об этом свидетельствуют многочисленные факты. В 1924 г. были начаты раскопки группы Пазырыкских курганов в горах Горного Алтая. Здесь ещё в Первом кургане, в линзе вечной мерзлоты были найдены десять трупов лошадей с полностью сохранившейся упряжью, в том числе конские седла. Они состояли из двух набитых шерстью кожаных подушек, соединённых между собой и с двух сторон накладывавшихся на спину коня. Поверх седла закреплялась подпруга, сзади к нему был присоединён подхвостник, спереди — нагрудный ремень. К седлу было привязано несколько ремешков, свешивавшихся вниз, — частью для украшения, частью для приторачивания груза.
Известно, что многочисленные археологические исследования в Великом поясе степей Евразии свидетельствуют о чрезвычайной близости многих элементов материальной и духовной культуры кочевников «скифского мира». Объясняется это как господством единого ХКТ, так и особенностями кочевой жизни скифов, благодаря чему отдельные достижения их культуры чрезвычайно быстро распространялись на огромные расстояния. Сравнение сёдел из Пазырыка с другими, известными по изображениям того же времени, даёт основание полагать, что в скифскую эпоху, (VIII-III вв. до н.э.) ни у одного народа стремян ещё не существовало, что и позволил себе утверждать автор ещё в начале 60-х годов. [26]
Однако эта точка зрения не была общепризнанной. Так, А.П. Смирнов, крупный советский археолог, специалист по истории скифской эпохи, касаясь упряжи скифов, утверждал: «По-видимому, с IV в. до н.э. появляются примитивные стремена в виде
Рис. 95. Скифские изображения всадников и лошадей.
1 — увеличенная деталь фриза Чертомлыкской вазы;
2 — гривна из кургана Куль-Оба. ГЭ.
(Открыть Рис. 95 в новом окне)
ременных петель... Без такого упора всадник, особенно тяжело вооружённый, не мог легко вылезти из седла». [27] Подобное мнение разделяли также и другие исследователи. Единственным основанием для такого вывода обычно служила ссылка на знаменитую Чертомлыкскую вазу: на одном из её фризов изображена оседланная лошадь со свисающим стременем в виде петли. [28] Эта ваза, хранящаяся в Государственном Эрмитаже, была подвергнута автором тщательному исследованию, которое показало, что стремени в виде петли на ней не оказалось! Вниз спускался... тонкий и прямой конец подпружного ремня [29] (рис. 95, 1).
Позднее авторитетный английский журнал «Antiquity» опубликовал статью М. Литтауер, которая, согласившись с моим выводом об отсутствии стремени на Чертомлыкской вазе, тем не менее сделала сенсационное сообщение о том, что у одного из двух всадников на известной золотой гривне из скифского кургана Куль-Оба в Государственном Эрмитаже ею обнаружено стремя, укреплённое на цепи, а следовательно, уже скифы его знали. [30] Это было полной неожиданностью и потребовало дополнительного детального исследования гривны. Мною совместно с М.В. Крюковым при помощи специальной увеличительной аппаратуры был осмотрен каждый миллиметр этой гривны. У одного из всадников в левой руке был вполне отчётливо виден повод, а кисть опущенной правой руки сжимала какой-то отсутствующий предмет. Несколько ниже, по внутренней стороне правой ноги шли, опускаясь, две узкие золотые пластинки, тщательно сплетённые между собой. Чуть ниже колена плетение заканчивалось небольшим узелком и продолжалось в виде двух свободно свисающих узких пластин, не доходящих до конца штанов, причем один конец был короче другого. Осмотр позволил прийти к совершенно очевидному выводу, что на гривне в правой руке всадника был поразительно реалистично и точно изображен плетёный ремень нагайки. Такие же плети до сих пор можно увидеть в правой руке всадников — тувинцев, алтайцев, киргизов. Рукоятка, несомненно, тоже была, но, к сожалению, не сохранилась, зато вполне видно отверстие в кисти правой руки, где она должна была находиться (Рис. 95, 2). Левая рука второго всадника держит повод, правая — свободно опущена, кисть плотно сжата. Таким образом, и здесь нет никаких признаков стремени, что безусловно свидетельствует об ошибке М. Литтауэр.
Для разработки вопроса о происхождении жёсткого седла и стремян важное значение имеют китайские источники. Обратимся к этим материалам.
Один из самых ранних древнекитайских рисунков, воспроизводящих осёдланную лошадь, дошел до нас на бронзовом зеркале IV в. до н.э. (рис. 96, 1). Всадник, вооружённый коротким кинжалом, соскакивает с коня, чтобы вступить в единоборство с тигром. Седло изображено в виде подушки, к передней части которой прикреплён ремень со свешивающейся вниз кистью. Стремян на рисунке нет.
Ещё более убедительными явились результаты раскопок, производимых с начала 70-х годов по соседству с тем местом, где в 210 г. до н.э. был погребён император Цинь Шихуан, впервые объединивший Древний Китай.
В непосредственной близости от грандиозной усыпальницы были открыты рвы, в которых находились терракотовые фигуры воинов-стражей. Эти статуи изображали людей в натуральную величину. Тщательнейшим образом переданы детали костюма. Реалистичность этих изображений настолько высока, что известный антрополог H.H. Чебоксаров счёл даже возможным использовать их для характеристики расового типа древних китайцев III в. до н.э. [31] Среди этих «гвардейцев Цинь Шихуана» были и всадники: их несколько десятков, и у каждого наготове запасная осёдланная лошадь, причём есть возможность во всех деталях рассмотреть изображенные в натуральную величину сёдла.
Это плоская стёганая подушка с небольшими поперечными утолщениями спереди и сзади; подпружный ремень застёгивается слева, под брюхом лошади большой металлической пряжкой; параллельно ему с седла спускаются ещё два более коротких ремня, украшенных кистями; есть и подхвостный ремень, не позволяющий седлу сбиваться на холку. И никаких признаков стремян! (рис. 96, 2).
Древнекитайское седло III в. до н.э. обнаруживает, таким образом, явные черты, сближающие его с соответствующим предметом упряжки, употреблявшимся в это время степными кочевниками. Оно почти аналогично сёдлам, найденным в пазырыкских курганах и изображённым на золотой пластине из Сибирской коллекции Петра I (рис. 96, 5). Этот тип седла употреблялся в Древнем Китае и позже — в эпоху Хань.
О том, как выглядели древнекитайские сёдла во II в. до н.э., можно судить по находкам в погребении ханьского полководца, раскопанном близ Сиани. И здесь в специальных ямах рядом с гробницей расставлены глиняные фигурки воинов. Создаётся впечатление, что за своим начальником в потусторонний мир двинулась вся его армия: общее число изображений превышает 2300 (в том числе более 500 всадников). «Мягкие» седла, представленные на этих статуэтках, в принципе ничем не отличаются от своего прототипа III в. до н.э. (рис. 96, 5).
К сожалению, глиняные раскрашенные фигурки всадников из Сиани выполнены гораздо менее тщательно, чем изображения гвардейцев Цинь Шихуана. Впрочем, этот недостаток отчасти компенсируется тем, что в нашем распоряжении есть ещё одна серия статуэток (на этот раз бронзовых), изображающих всадников и осёдланных лошадей. Они датируются I в. н.э. На них чётко просматриваются сёдла в виде подушек, к краю которых пришиты кольца для ремней. Следует отметить, что во всех
Рис. 96. Изображения «мягких» сёдел без стремян
[подпись на с. 218, рис. на с. 219].
1 — схватка с тигром. Древнекитайское зеркало. IV в. до н.э. ХМ. С. 431; 2 — боевой конь под седлом. Статуя из погребения Цинь Шихуана. III в. до н.э. ЖВ. 1978. 5. С 18; 3 — фрагмент золотой бляхи Сибирской коллекции Петра I. ГЭ; 4 — надгробие из Анапы. II в. н.э. ИА; 5 — терракотовая статуэтка из древнекитайского погребения. II в. до н.э. ЖВ. 3. Табл. 1.
(Открыть Рис. 96 в новом окне)
случаях древнекитайские всадники IV в. до н.э. — I в. н.э. сидят так же, как и скифы Не случайно поэтому на каменном барельефе II в. из Шаньдуна мы видим конюшню, где слуга чистит коня; рядом развешана упряжь — уздечка, седло, какие-то другие предметы, но стремян среди них нет, что также позволяет говорить об отсутствии стремян в это время у евразийских всадников.
Есть все основания полагать, что не было стремян не только у коневодов скифского времени, но и у более поздних кочевников гуннского времени, хотя и эта точка зрения оспаривалась. Так, например, Грэхем Кларк утверждал, что металлические стремена впервые появились у центральноазиатских гуннов на рубеже нашей эры. [32] Жаль только, что в подтверждение данной версии он не привёл конкретных доказательств. Между тем известно, что ни в одном археологическом комплексе гуннского времени ни в Азии, ни в Европе вместе с конской упряжью ни разу не были найдены стремена. В этой связи представляет интерес недавняя находка в Анапе надгробия II в. н.э. с изображением всадника и двух осёдланных коней: на нем отчётливо видны «мягкие» сёдла без стремян (находка хранится в Институте археологии АН СССР) (рис. 96, 4). Что же касается случайных находок миниатюрных стремян в Южной Сибири, то они могут относиться и к более позднему времени: на верхнем Енисее обычай класть в погребения вотивные модели вещей археологически засвидетельствован в различных памятниках вплоть до VII-VIII вв. Наиболее древними, достаточно убедительно датированными предметами, имеющими отношение к изобретению стремян, являются находки в погребении №21 близ Чанша (Центральный Китай). На кирпичах, использованных при сооружении этой гробницы, есть текст: «Сделано в десятый день пятой луны второго года Юн-пин», что означает 302 г. н.э. Среди многочисленных фигурок людей, которые должны были сопровождать погребённого в иной мир, 14 статуэток осёдланных лошадей, 13 из них имеют всадников. Ноги у всех свободно свисают, но в трёх случаях спереди, слева, у седла видны какие-то своеобразные приспособления на ремне, напоминающие стремя. Изучение этих находок и некоторые другие факты позволили автору прийти к выводу, что перед нами прототип будущего стремени, своего рода «подножка», служившая лишь для облегчения посадки в седло. Она помещается на левой стороне седла, так как на коне всегда садились слева. Вставив ногу в эту петлю и сев верхом, следовало ногу освободить, так как сидеть на лошади, когда лишь одна нога опирается на «подножку», было, разумеется, неудобно: она закреплена слишком высоко. Это обстоятельство и было причиной того, что всадников из Чанша на первый взгляд не отличишь по их позе от скифов или воинов Цинь Шихуана (рис. 97, 7). Опубликованный мною ещё в 1966 г. вывод о том, что на фигурах всадников из Чанша изображена левосторонняя «подножка» — предшественница двустороннего стремени — и что это имеет принципиальное значение для познания генезиса стремени как составной части конской упряжи, [33] нашёл поддержку у ряда специалистов. [34] Вместе с тем высказывались и сомнения в самой возможности такого генезиса стремени: якобы подобные «подножки» не были типичны для своего времени и не исключено, что по тем или иным причинам мастер, изготовивший статуэтки из Чанша, ограничился изображением у седла лишь одного стремени, хотя в действительности и тогда уже пользовались двумя. Однако мой вывод получил через несколько лет совершенно неожиданное, но чрезвычайно убедительное подтверждение, когда близ Аньяна, в провинции Хэнань (КНР) в 1973 г. было раскопано погребение начала IV в. с многочисленными предметами конской упряжи. К сожа-
Рис 97. Сёдла с левосторонней «подножкой».
1 — всадник в седле на погребальной статуэтке из Чанша. 302 г. КС Табл. XII, 3; 2 — седло из Аньяна. К. 1983. 6.
(Открыть Рис. 97 в новом окне)
лению, опубликованы эти материалы были лишь почти десять лет спустя после раскопок, но теперь они уже не выглядят единичным свидетельством, а прекрасно вписываются в широкий исторический контекст. В погребении №154 близ Аньяна было обнаружено захоронение, принадлежавшее, по всей видимости, знатному сяньбийцу — одному из тех, кто в начале нашей эры на протяжении нескольких столетий чувствовал себя хозяином Северного Китая. В результате «варварского» завоевания здесь возникло несколько государственных образований, основанных бывшими кочевниками. Погребённый лежал на спине, под головой у него было хорошо сохранившееся седло, причём все детали последнего оказались при раскопках непотревоженными. У археологов появилась редкая возможность реконструировать весь комплекс конской упряжи IV в., т.е. того же времени, что и фигуры из Чанша. Аньянское седло имело жёсткую деревянную основу, подобную той, которую мы видим, например, на объёмном изображении осёдланной лошади из Турфана, относящемся примерно к тому же времени. [35] Первое, что бросается в глаза, это вертикальные плоские луки (передняя несколько меньших размеров, задняя более массивна). Седло фиксируется на спине лошади посредством двух подпружных (нагрудного и подхвостного ремней), украшенных накладными бронзовыми бляшками с позолотой. И что особенно для нас важно — именно слева, притом на очень коротком ремне с седла свешивается всего одно, бронзовое, позолоченное стремя — безусловно, та самая подножка, которую мы видели на статуэтках из Чанша (рис. 97, 2), Совершенно очевидно, что без «подножки» тяжеловооружённый всадник вообще не мог бы сесть в седло с такими высокими луками. За сравнительно короткий исторический срок левосторонняя, «подножка» эволюционировала в двусторонние стремена, которые всадник мог уже использовать не только для подъёма в седло, но и как надёжную опору во время движения коня.
Чтобы охарактеризовать этот процесс, обратимся к источникам из Китая и сопре-
Рис. 98. Ранние изображения сёдел со стременами.
1 — терракотовая статуэтка из древнекитайского погребения. Начало IV в. ЖВ. 1972. 11. С. 40. 2 — фрагмент когурёской фрески. IV в. КМ. С. 12. 3 — сосуд в виде всадника. Силла. V-VI в. КВ. 64. 4 — ханива. VII в. НТМ.
(Открыть Рис. 98 в новом окне)
дельных территорий, в частности — из государства Когурё. Первоначальная территория формирования когурёской этнической общности лежала в восточной части Маньчжурии и на севере Корейского полуострова, в непосредственной близости к местам обитания кочевников-сяньбийцев. В IV-V вв. когурёсцы, как и китайцы, оказались в самой гуще событий, получивших название «восточноазиатского переселения народов». Значительные массы населения пришли в движение, перемещаясь на огромные расстояния и усваивая в ходе контактов с другими народами новые для них черты культуры и быта, и среди этих черт — комплекс элементов материальной культуры, представлений, привычек, связанных с конём.
Именно в этот период в низовьях Янцзы, в горных долинах Кореи и на далёких Японских островах, в разных точках восточноазиатской ойкумены, на фресках, в погребальной пластике и даже в виде диковинных сосудов появляются изображения всадников. Их очень много, но все они похожи друг на друга и резко отличаются от наездников предшествовавших эпох. Однако, пожалуй, самое раннее из этих изображений найдено в гробнице древнекитайского аристократа из рода Ван близ Нанкина (рис. 98, 1). По ряду признаков оно может быть датировано первой четвертью IV в., вероятнее всего — 322 г. И вот, когда смотришь на когурёского всадника с фрески IV в. (рис. 98, 2), то трудно отделаться от мысли, что он скачет на коне, которого оседлали в Нанкине. И уже тем более трудно отличить его от конного воина из знаменитого кургана «Золотых колокольцев» в Силла (рис. 98, 3), который относится к V в.; несколько более поздним временем датируются японские ханива в виде осёдланных лошадей (рис. 98, 4).
Сравнивая все эти изображения, убеждаешься, что сходство их заключается не только в идентичности всего набора компонентов сбруи, но и в их специфических особенностях. Совершенно не похоже на прежнюю мягкую подушку седло: оно оснащено теперь двумя высокими вертикальными луками, так что всадник оказывается плотно зажатым между ними. Совершенно очевидно, что такие луки могут быть лишь у жёсткого седла с прочной деревянной основой. Другая особенность — длинная (кожаная?) лопасть, свешивающаяся ниже уровня ступней всадника. Появление этой детали седла объясняется, надо полагать, тем, что ноги наездника теперь вставлены в стремена и без лопасти ими можно поранить бока коню. И, наконец, мы видим стремена, причём они уже не подножки, потому что, сев в седло, человек не вынимает ног из стремян, а упирается в них, повышая тем самым свою устойчивость и более уверенно управляя конём, он даже может стрелять на скаку.
На изображениях осёдланных лошадей IV-VI вв. стремена переданы довольно условно, и, рассматривая их, трудно даже предположить, что на протяжении двух-трёх столетий с ними происходили существенные изменения.
Судить об этом мы можем благодаря находкам в погребениях настоящих стремян вместе с другими компонентами конской сбруи. Вероятно, самыми ранними экземплярами являются два стремени IV в. из когурёских захоронений в Цзиане (провинция Цзилинь). Они деревянные, окованы позолоченной листовой бронзой (рис. 99, 1) и как две капли воды похожи на подножку из Аньяна. Аналогичные стремена обнаружены также в могиле сяньбийского правителя, умершего в 415 г. Форма их несколько иная: вертикальная планка стала короче (рис. 99, 2). Сохранность предметов хуже, но это, между прочим, даёт возможность конкретно представить себе способ изготовления таких стремян: их деревянная основа согнута из одного прута. Почти совершенно не отличаются от них стремена из кургана «Золотых колокольцев» в Силла (рис. 99, 3), а вот в силласском кургане «Небесной лошади» найдены стремена, приближающиеся по форме к более раннему, когурёскому типу.
В конце V в. в Силла начинают изготовлять стремена, применяя для оковки уже не позолоченную бронзу, а листовое железо. Именно такие стремена были завезены в VI в. в Японию (рис. 99, 4). Позднее здесь впервые появляются стремена, целиком кованные из железа. Начинается распространение жёсткого седла и стремян у многих народов Евразии.
За последние годы в Северном Китае раскопано немало погребений VI в. Эпитафии,
Рис. 99. Стремена V-VI вв.
1 — у когуресцев. ЖК. 1977. 2. С. 124; 2 — у сяньбийцев. ЖВ. 1973. 3; 3 — у силласцев. Т. №6503; 4 — у древних японцев. ОТ. С. 72.
(Открыть Рис. 99 в новом окне)
помещавшиеся в могилу, позволяют судить о том, что одни из них принадлежат сяньбийцам, другие — китайцам, хотя сопровождающий инвентарь не обнаруживает сколько-нибудь значительных различий. На полихромных фресках нередко изображены всадники и лошади: в потустороннем мире человека должно было окружать всё то, к чему он привык при жизни.
Стремя теперь уже не круглое, как раньше: оно состоит как бы из двух частей. Нижняя часть — плоская и прямая, а верхняя — удлинённая и по форме напоминает арочный свод. Нога в таком стремени, бесспорно, более устойчива, а это позволяет надёжнее контролировать коня шенкелями. Очень жаль, что в эту эпоху было принято покрывать осёдланных лошадей попоной. На нескольких изображениях она скрывает от нас детали конструкции седла. Но и по общим контурам его можно с уверенностью утверждать, что луки теперь уже не расположены вертикально, как прежде, а изогнуты и плавно переходят в сиденье. Именно такая конфигурация седла отчётливо видна и на терракотовой статуэтке из погребения, датируемого 576 г. (рис. 100, 1). О виде седла можно судить по статуэтке из Национального музея в Токио, которая датируется вероятнее всего VI в. (рис. 100, 2).
О том, какова была конструкция сёдел, получивших распространение в среде кочевых народов центра Азии во второй половине I тысячелетия, дают представление уникальные находки, сделанные при раскопке мною могильника Кокэль в Западной Туве в 1959 г. [36] Именно в них была впервые открыта серия поразительно хорошо сохранившихся деревянных остовов конских сёдел этого времени.
Кокэльские сёдла (рис. 100, 3) были значительно совершеннее прежних. Изменились формы полок и лук. Последние стали изящнее и намного ниже, они, особенно задняя, теперь слегка наклонены и за счёт этого более плавно и органично вписываются в силуэт седла. Были и другие конструктивные новшества. Всё это сделало седло более удобным для всадника, которому теперь было намного легче садиться на коня, поворачиваться на всём скаку, наклоняться вперёд или назад, что было особенно важно при использовании нового вида оружия — сабли, а также для стрельбы из лука на всем скаку, причём не только вперёд, но и назад (рис. 100, 4).
Рис. 100. Сёдла кокэльского типа.1 — осёдланный конь. Погребальная статуэтка из Северного Китая — 576 г. ЖК. 1979 №3. С 240; 2 — осёдланный конь. Статуэтка из ТНМ. VI в. (?); 3 — седло из могильника Кокэль. VII-VIII вв.; 4 — всадник, стреляющий на скаку. Древние кыргызы — IX в. ГИМ; 5 — осёдланный конь. Статуэтка из Восточного Туркестана VII-X вв. (по А. Стейну).(Открыть Рис. 100 в новом окне)
|
Как время появления нового типа седла в VI в., так и территория его распространения в это время позволяют предполагать, что это изобретение связано с древнетюркскими кочевыми племенами, передавшими его поздним сяньбийцам, китайцам и другим соседним народам Центральной и Восточной Азии. [37] В VII-VIII вв., по мере распространения влияния древнетюркской культуры новый тип седла вышел далеко за пределы собственно тюркского мира, став достоянием многих народов Азии и Европы.
Генезис современных монголо-тувинских сёдел, как и традиционных сёдел других народов, — результат дальнейшей эволюции сёдел кокэльского типа, начавшейся на рубеже I и II тысячелетий. Эволюция шла по пути совершенствования и упрощения деталей остова, но основные принципы новой конструкции седла сохранялись. Изменения прежде всего затронули полки седла: они стали подпрямоугольными и почти плоскими, со спрямлённым горизонтальным нижним срезом. При этом исчезли твёрдые, опускавшиеся вниз лопасти, составлявшие ранее одно целое с полками на каждой стороне седла, а путлище — стременной ремень — переместился из передней части седла к его середине. Но, чтобы он не тёрся о ногу, к полке прикрепляются кожаные лопасти. Стремление сделать седло прочнее привело к тому, что в монголо-тувинских и однотипных с ними сёдлах полки скрепляются теперь уже не только луками, но и полуарочными дощечками на самих полках. Находки сёдел и их изображений из Монголии, Северного Кавказа, Киргизии, Восточной Сибири, КНР, относящиеся к началу и середине II тысячелетия, дают достаточно полное представление об основных конструктивных изменениях в седлах в процессе развития их форм (рис. 101). О том, как выглядела промежуточная форма монгольского седла, можно судить по находке остова седла в погребении XIII-XIV вв. на р. Хирхира в Забайкалье [38] и по изображению седла на статуэтке юаньского времени из Шеньси (КНР). [39] Всё изложенное выше свидетельствует о том, что генезис традиционного верхового седла тувинцев-кочевников протекал в тесной связи с развитием форм седла у других народов Евразии.
[1] См.: Вайнштейн С.И. Некоторые вопросы истории древнетюркской культуры (В связи с археологическими исследованиями в Туве) // СЭ. 1966. №3; Он же. Историческая этнография тувинцев (Проблемы кочевого хозяйства). М., 1972. С 27-35, 126-154; Он же. История народного искусства Тувы. М., 1974. С 89 и след.
[2] Вайнштейн С.И., Крюков М.В. Седло и стремя // СЭ. 1984. №6. Материалы этой статьи почти целиком вошли в данную главу.
[3] Потапов Л.П. Особенности материальной культуры казахов, обусловленные кочевым образом жизни // Сб. МАЭ. М.; Л., 1949. Т. 12. С. 47 и след.; Гребнев Л.В. Тувинский героический эпос. М., 1960. С. 68 и след.; Вяткина K.B. Культ коня у монгольских народов // СЭ. 1968. №6; Грач А.Д. Древние кочевники в центре Азии. M., 1980. С. 73 и след.; Липец P.C. Образы батыра и его коня в тюрко-монгольском эпосе. М., 1984.
[4] Грязнов М.П., Маннай-оол М.Х. Раскопки кургана Аржан в Туве // АО. 1972. М., 1973. С. 200-204; Грязнов М.П. Аржан — царский курган раннескифского времени. Л., 1980. Вместе с тем следует отметить, что в скифское время в Туве сопроводительные погребения лошадей встречались лишь в отдельных памятниках; см. об этом: Грач А.Д. Древние кочевники... С. 74 и след.
[5] См.: Вайнштейн С.И. Памятники второй половины I тысячелетия в Западной Туве // ТТКЭАН. М.; Л., Т. 2. С 292-347.
[6] См.: Вайнштейн С.И. Некоторые итоги работ археологической экспедиции ТНИИЯЛИ в 1956-1957 гг. // УЗ ТНИИЯЛИ. Кызыл, 1958. Вып. 6. С 227; Дьяконова В.П. Поздние археологические памятники Тувы // ТТКЭАН. М.; Л., 1966, Т. 2. С. 348-357.
[7] См.: Вайнштейн С.И. Картинная галерея Сыын-Чюрека // Природа. 1957. №5. С. 11-14.
[8] См.: Вайнштейн С.И. История народного искусства... С. 163-165.
[9] Бибикова В.И. К изучению древнейших домашних лошадей Восточной Европы // Бюл. Моск. общества испытателей природы. Отд-ние биологич. Т. 92, вып. 3. 1967. С. 106-118; Nobis G. Vom Wildpferd zum Hauspferd // Fundamenta. Köln, 1971. Bd. 6; Drower M.S. The domestication of the horse // The domestication and exploitation of plants and animals. L., 1969.
[10] Климов B.B. Лошадь Пржевальского. М., 1990. С. 29 и след.
[11] Руденко С.И. Культура хуннов и ноинулинские курганы. М.;Л., 1962. С. 24.
[12] ТСДП. С. 72.
[13] См.: Вайнштейн С.И. Историческая этнография тувинцев. С. 27-35, 126-154.
[14] Подробнее об этом см.: Вайнштейн С.И. Историческая этнография тувинцев. С. 140-144; Он же. История народного искусства... С. 89-95.
[15] Тувинские народные сказки. М., 1971. С. 23.
[16] Деревянные тувинские стремена имеются в коллекции Ф. Кона в ГМЭ (№623-25). Подобные стремена у башкир отмечены С.И. Руденко. (См.: Руденко С.И. Башкиры. М.; Л., 1955. Рис. 221, а.
[17] Слово о полку Игореве / Вступ. ст. Д.С. Лихачёва. Ред. текста и прозаич. пер. И.П. Ерёмина. М., 1957. С. 27.
[18] Там же. С. 41. Примеч. 1.
[19] Шнирельман В.А. Происхождение скотоводства. М., 1980. С. 231 и след.; Бибикова В.И. К изучению ... С. 113.
[20] Hancar F. Das Pferd in prähistorischer und historischer Zeit. Wien, 1955.
[21] Сарианиди В.И. Статуэтка лошади из Алтын-депе // Кавказ и Восточная Европа в древности. М., 1973. С 113-117.
[22] Гамкрелидзе Т.В., Иванов Вяч. Индоевропейский язык и индоевропейцы, Тбилиси, 1984. Т. 2. С. 560-561.
[23] Ковалевская В.Б. Конь и всадник. М., 1974. С. 35-37.
[24] Trippett F. The first horsemen. Time-Life International (Nederland). B.N., 1976. P. 62.
[25] История древнего мира / Под ред. И.М. Дьяконова, В.Д. Нероновой, И.С. Свенцицкой. М., 1982. Т. 2. С. 7-8.
[26] Вайнштейн С.И. Некоторые вопросы истории... С 62.
[27] Смирнов A.П. Скифы. М., 1966. С. 153. Ничем не обоснованное мнение, что скифские всадники пользовались ременными стременами, поныне проникает в литературу. См., например: Степи европейской части СССР в скифо-сарматское время. М., 1989. С. 97.
[28] Arendt W.W. Sur l’apparation de L’etrier chez Les Scythes // Eurasia septentionalis antiqua. Helsinki, 1934. 9. P. 206, 208; Minns E.N. Scythians and Greeks. Cambridge, 1913. Fig. 48; Кларк Г. Доисторическая Европа. М., 1953. С. 307. Примеч. 154.
[29] См.: Вайнштейн С.И. Некоторые вопросы истории... С 62.
[30] Littauer M.A. Early stirrups // Antiquity. Cambridge, 1981. LV. P. 99-105.
[31] Крюков M.B., Переломов Л.С., Софронов М.В., Чебоксаров H.H. Древние китайцы в эпоху централизованных империй. М., 1983. С 77-80.
[32] Кларк Г. Доисторическая Европа. С 307.
[33] См.: Вайнштейн С.И. Некоторые вопросы истории... С. 64.
[34] Амброз А.К. Стремена и сёдла раннего средневековья как хронологический показатель (IV-VIII вв.) // CA. 1973. №4. С. 83; Крюков М.В., Малявин В.В., Софронов М.В. Китайский этнос на пороге средних веков, М., 1979. С. 164-165.
[35] Памятники материальной культуры Синьзяна. Пекин, 1975. С 27, №44. На кит. яз.
[36] См.: Вайнштейн С.И. Памятники второй половины I тысячелетия в Западной Туве // ТТКЭАН. М.; Л. 1966. Т. 2. С. 292-347.
[37] См.: Вайнштейн С.И. Историческая этнография тувинцев. С. 133-136.
[38] Раскопки С.В. Киселёва. Седло хранится в Читинском областном музее (№8097/7).
[39] Иллюстрированный справочник произведений культуры в раскопках, сделанных во время капитального строительства в Китае. Пекин, 1964. Т. 1. Рис. 95, 3. На кит. яз.