С.И. Вайнштейн
Некоторые вопросы истории древнетюркской культуры
(в связи с археологическими исследованиями в Туве).
Во второй половине VI в. в предгорьях Южного Алтая сложилась сильная группировка древнетюркских кочевых племён, во главе с родом ашина (тюрк). [1] В 551-555 гг. алтайским тюркам [2] удалось разгромить жуань-жуаней, по-видимому, монголоязычных, [3] которым они были подчинены, [4] и создать одно из крупнейших средневековых государств Центральной Азии — Тюркский каганат (551-744 гг.). В 552-573 гг. границы каганата на востоке достигли Корейского залива, на западе — Каспийского моря. [5] Северокитайские государства — Северное Ци и Северное Чжоу в это время превратились фактически в данников каганата. [6] И хотя в результате сложных социально-политических событий на рубеже VI-VII вв. каганат распался на Западный и Восточный, а в период с 630 по 682 гг. Восточнотюркский каганат не существовал как самостоятельное государство, на территориях, занятых алтайскими тюрками, развивались тесные культурные и этнические связи, существенно повлиявшие на формирование тюркоязычных народов Сибири и Средней Азии. [7]
(60/61)
Многие черты культуры, сложившиеся в кочевнической среде, распространились от Восточной Азии до Европы. В свою очередь ряд достижений культуры оседло-земледельческих народов становится достоянием кочевников. Известно, что в период Тюркского каганата получила распространение древнетюркская письменность, [8] новые виды конской упряжи, оружия, одежды, некоторые присущие алтайским тюркам обычаи, в числе которых были погребения человека с конём, [9] а преимущественно на территориях, занятых Восточнотюркским каганатом, — комплекс сооружений, связанных с погребальным культом мужчин-воинов — каменные изваяния людей, четырёхугольные оградки, цепочки балбалов и другие.
Различным аспектам истории древних тюрков посвящена огромная литература. Вместе с тем, отдельные вопросы их истории, прежде всего истории культуры, исследованы ещё далеко недостаточно и главным образом из-за сравнительно слабой изученности археологических памятников древних тюрков на различных территориях, куда они расселились в период Тюркского каганата, в особенности на «основных землях» их расселения (таковыми были, судя по наиболее полному комплексу представленных памятников, — Алтай, [10] Монголия, Тува, Киргизия, значительная часть Казахстана и Восточного Туркестана).
В последнее время в связи с интенсивным изучением археологических памятников Тувы накопился сравнительно большой материал, характеризующий культуру древних тюрков. Особую ценность в этом отношении имеют археологические исследования экспедиции Института этнографии АН СССР. [11]
Как известно, до сих пор не обнаружены памятники, стратиграфия которых позволяла бы установить, если не абсолютную, то хотя бы относительную хронологию развития культуры древнетюркских кочевников евразийских степей. Поэтому важное значение приобретает датировка и периодизация погребальных комплексов. Весьма перспективной в этом отношении, как показали исследования А.А. Гавриловой на алтайском
(61/62)
материале, [12] является периодизация погребений, в частности, по изменениям в конской сбруе.
В результате проведенных нами в 1959 г. раскопок в могильнике Кокэль были впервые в Центральной Азии найдены уникальные, различающиеся по форме, разновременные древнетюркские сёдла. [13] Датировка этих сёдел на основе аналогий и типологической эволюции их. формы может служить ценным источником для периодизации погребальных комплексов древнетюркской культуры Тувы. Вопрос происхождения и датировки древнетюркских сёдел с деревянным остовом тесно связан с общей проблемой происхождения жёстких сёдел со стременами, и вне её не может быть решён.
Происхождение и датировка древнетюркских сёдел со стременами.
Широко распространено мнение, что металлические стремена впервые появились у центральноазиатских кочевников — гуннов, что ими стремена были принесены в Восточную Азию и Западную Европу. [14]
Для характеристики облика гунна нередко приводят многократно издававшийся китайский рисунок, изображающий гунна, сидящего верхом на коне в седле со стременами. [15]
В литературе встречаются указания на то, что стремена были известны в Китае в ханьское время (202 г. до н.э. — 265 г. н.э.). [16]
Точку зрения о появлении стремени в гунно-сарматскую эпоху пытался подтвердить на археологическом материале С.В. Киселёв. [17] Наконец, Л.Р. Кызласов, также ссылаясь на археологические материалы, утверждает, что металлические стремена были известны в гунно-сарматское время не позднее III в. н.э. Он же привёл на рисунке два типа стремян, существовавших, по его мнению, в III в. [18]
А. Бивар также считает, что стремена появились в Сибири до V в. [19]
Однако предположение о появлении стремян ранее VI в. не подтверждается материалами твёрдо датированных памятников.
Упомянутый выше известный китайский рисунок всадника-гунна, сидящего в седле со стременами, не является документальным, так как он выполнен лишь в XIV в. Наличие же стремян на рисунке позволяет нам считать, и мы это покажем ниже, что если у художника и был более древний прототип данного рисунка, то он относится ко времени не ранее VI в. В связи со сказанным следует отметить, что на всех известных изображениях всадников вплоть до древнетюркского времени (до VI в.), где показано положение ног, они изображены свисающими с опущенным носком, т.е. без стремян. Ранее VI в. не известно ни одного твёрдо датированного изображения засёдланной лошади, где можно было бы увидеть стремя.
(62/63)
Нам могут возразить, что имеется такое изображение на известной Чертомлыкской вазе, датируемой скифским временем (рис. 1). Действительно, на одном из фризов вазы мы видим засёдланную лошадь, у которой как бы свисает стремя. В. Арендт считал, что на вазе изображены кожаные стремена в форме петли — прототип позднейших металлических. [20] Но достаточно взглянуть на Чертомлыкскую вазу, чтобы убедиться, что на вазе изображено не стремя и не петля его заменявшая, а свисающий тонкий конец подпружного ремня, очень правдиво показанный древним художником. [21]
Рис. 1. Деталь фриза Чертомлыкской вазы (Гос. Эрмитаж).
Не являются обоснованными и указания на находки в Китае стремян и их изображений, относящихся к ханьскому времени. [22]
Вместе с тем, можно полагать, что ещё до изобретения стремян существовали различные приспособления, облегчавшие посадку на коня больным, раненым и т.п. Такие приспособления были по-видимому очень индивидуальны и применялись лишь в исключительных случаях, вероятно, поэтому они до сих пор не найдены в погребениях. Если наше предположение верно, то такие приспособления — «подножки» должны были быть только на одной стороне коня, — на той, с которой садились в седло. В этом отношении особый интерес вызывает золотая парная бляха из Сибирской коллекции Петра I. [23] На бляхе мы видим двух
(63/64)
осёдланных лошадей и трёх человек — двух мужчин и женщину. Двое мужчин только что приехали, повесили колчан на ветку дерева. Один из них держит чумбуры коней, а другой лежит, уронив плеть, его голова на коленях сидящей женщины. На левой стороне подпруги одного из коней чётко показана большая петля, которая вполне могла служить подножкой при подъёме, по-видимому, раненого всадника в седло. [24]
Видимо, такое приспособление — «подножку» в исключительных случаях применяли вплоть до изобретения стремян в VI в. Об этом свидетельствуют недавние чрезвычайно интересные археологические находки из Чанша (Китай) [25] в гробнице №21, твёрдо датированной по штампу на кирпичах (текст штампа гласит: «сделано в десятый день пятой луны второго года Юн-нин», т.е. в 302 г. н.э.). [26] В этой гробнице найдено 14 погребальных статуэток осёдланных лошадей, тринадцать из них со всадниками. Ноги всех всадников свободно свисают, но у трёх из всадников спереди с левой стороны лошади видны треугольные стремевидные приспособления — «подножки». [27] Во время езды ими не пользовались, так как и у тех всадников, где это приспособление есть, ноги свободно свисают ниже этого приспособления (оно находится примерно посредине голени всадника). Особенно интересна одна статуэтка без всадника, на которой отчётливо видно приспособление для подъёма на лошадь. Оно имеется только с одной — левой стороны. [28]
Из изложенного очевидно, что ременная или металлическая «подножка», применявшаяся до середины первого тысячелетия н.э., не может рассматриваться как стремя, так как она не несла главной функции стремени — упора для ног при езде. Очевидно также и то, что садились на лошадь с левой стороны — обычай, дошедший до наших дней. [29]
Чем же обосновывают С.В. Киселёв и Л.Р. Кызласов свою точку зрения о появлении стремян ранее VI в.?
Вывод С.В. Киселёва о появлении стремян в гунно-сарматское время основан не на археологических находках в датированных комплексах, а лишь на том основании, что в Минусинском музее хранятся миниатюрные изображения стремян, случайно найденных на среднем Енисее. [30] Из этого же исходит и Л.Р. Кызласов, считающий, что поскольку позднее III в. миниатюрные модели вещей не встречаются в погребениях, то случайно найденные «миниатюрные стремена следует относить, самое позднее, к уйбатскому этапу», [31] т.е. III в. Но в том-то и дело, что модели стремян не находили в погребениях, поэтому и датировать
(64/65)
по погребальному инвентарю их, разумеется, нельзя. Если позднее III в. вотивные модели вещей и не найдены в погребениях на среднем Енисее, [32] то изготовление миниатюрных моделей вещей (в ритуальных целях, как игрушки и т.п.) сохранялось у народов Саяно-Алтая, в том числе и на среднем Енисее, вплоть до начала XX в. Кстати, ещё не так давно тувинские кузнецы делали миниатюрные стремена в качестве игрушек.
Вместе с тем существует широкий круг источников, свидетельствующих о том, что ни гуннам, ни какому-либо другому народу в гунно-сарматское время стремена не были известны.
Прежде всего отметим, что ни в одном археологическом комплексе гунно-сарматского времени ни в Азии, ни в Европе не были найдены стремена, в том числе в погребениях гуннов, хотя многократно находили положенную в погребения конскую упряжь (удила, остатки мягких сёдел и др.). [33] Тот факт, что стремена не встречаются в погребениях гунно-сарматского времени, находится в полном соответствии с довольно многочисленными изображениями всадников, которые могут быть датированы этим временем. Так, ни на одном изображении всадников в искусстве античного Рима нет стремян, нет их и у всадников на царских наскальных рельефах и изображениях на серебряной посуде сасанидского Ирана (до VI в.), [34] хотя сасанидская боевая конница считалась лучшей на переднем Востоке. Для большого круга наскальных изображений всадников на территории Средней Азии и Сибири, [35] которые могут быть датированы гунно-сарматским временем, также характерна поза со свободно свисающими вниз ногами. В такой же позе изображены всадники и в памятниках искусства Восточной и Юго-Восточной Азии ханьского времени [36] и позднее, до VI в. [37]
Когда же были изобретены стремена? Мы считаем возможным датировать изобретение стремян VI в., связывая их появление в это время от Кореи и Китая до восточноевропейских степей с распространением древнетюркской культуры. В это время стремена встречаются на огромной территории евразийских степей, причем древнейшие твёрдо датирован-
(65/66)
ные находки стремян или их изображений от Китая до Венгрии относятся ко второй половине VI в. [38] Китайский археолог Лю Хань и ряд других китайских археологов считают, что конская упряжь, включающая стремена, проникла к китайцам от северных кочевников. [39] Если учесть, что во второй половине VI в. северокитайские государства являлись фактически данниками Тюркского каганата, то этими северными кочевниками были тюрки-тюкю. Авары, которые принесли в Европу в VI в. стремена, также заимствовали их, по-видимому, от тюкю.
Одно из ранних изображений всадника со стременами известно в росписи гробницы Муёнчхон в северной Корее. [40] Гробницы с росписями датируются IV-VI вв. [41] По вопросам датировки гробницы Муёнчхон и времени появления стремени в Корее (эти вопросы взаимосвязаны) среди археологов КНДР нет единого мнения. [42] Когурёсцы находились в тесных хозяйственных и культурных отношениях с другими странами, [43] и поэтому трудно допустить, чтобы такое важное изобретение, как стремена, если бы оно появилось здесь ранее VI в., не распространилось бы у других народов и, в частности, в соседнем Китае. [44]
В известных к настоящему времени древнетюркских погребениях Центральной Азии стремена появляются в начале второй половины первого тысячелетия. Особый интерес в этом отношении представляет Кудыргинский могильник на Алтае. В древнетюркских курганах этого могильника, датируемых VI-VII вв., найдены железные стремена, но на обкладке луки седла (могила №9) [45] всадники неожиданно оказались изображёнными со свисающими ногами. Это объяснимо тем, что стремена лишь начинают входить в употребление и на рисунках конская упряжь и всадники изображены ещё по старой традиции без стремян.
Есть все основания считать, что стремена первыми начали широко применять алтайские тюрки. При этом следует учитывать не только то, что они были кочевниками-коневодами, проводившими значительную часть жизни в седле, но и то, что у них было высоко развито мастерство добычи и обработки железа. Не случайно в кочевнической среде Центральной Азии они были известны как «плавильщики». [46] Вместе с тем,
(66/67)
на форму стремени, вероятно, повлияли металлические приспособления для посадки в седло, появившиеся ранее в Восточной Азии.
Древнетюркские стремена представлены двумя основными формами: 1) восьмёркообразной с широким отверстием для ноги и узким для ремня, 2) в виде полуовала, в верхней части которого расположена суженная у основания пластинка с горизонтальным отверстием для ремня (иногда пластинка соединена с остальной частью стремени стерженьком). Стремена имели широкую подножку. Обе формы существовали в тюркской среде одновременно. [47] Эти формы были известны также в Европе и Восточной Азии. При общей устойчивости форм в тюркской среде встречаются и их варианты. Видимо, изредка использовались упрощённые стремена с отверстием в расплющенной верхней части. [48]
Стремена, как правило, делали из железа, в очень редких случаях из бронзы. Бронза отнюдь не свидетельствует о древности стремени. Тувинцы, например, обычно куют их из железа, но иногда отливают из бронзы. [49] В начале второго тысячелетия широкое распространение получают стремена несколько иной формы — с горизонтальным отверстием в уплощённой дужке. [50]
Появление стремени не было изолированным явлением в изменении конской упряжи в древнетюркское время. Оно было непосредственно связано с изобретением седла с твёрдым остовом, ранняя форма которого оставалась до последнего времени неизвестной.
У древних коневодов Евразии — скифов и гуннов — сёдла были мягкими. О форме и устройстве скифского седла можно достаточно хорошо судить по сохранившимся изображениям, [51] а также по великолепным находкам в Пазырыкских курганах. [52] Оно состояло из потника, двух кожаных подушек с деревянными дужками по краям, подпруги, нагрудного и подхвостного ремня (европейские скифы употребляли седло и без подхвостного ремня, на Чертомлыкской вазе он не изображён). Сёдла гуннов не известны. В Кенкольском могильнике (Киргизия) [53] найдена лука седла гунно-сарматского времени — слабо выгнутая и узкая, имеющая сходство с пазырыкской и явно предназначенная для мягкого седла. В курганах Ноин-Улы сохранились две пары небольших деревянных лук, соединявшихся между собой палочками. [54] С.И. Руденко считает их
(67/68)
луками вьючных сёдел. [55] Но по всей вероятности это остатки верхового седла с мягкими кожаными подушками, внутри которых находились деревянные планки, делавшие седло более прочным.
О форме седла гунно-сарматского времени в Восточной Азии можно судить, в частности, по ханьской погребальной статуэтке осёдланного коня. [56] В центре седла отчётливо изображено углубление, характерное для мягких сёдел, по краям седла две сравнительно невысокие луки.
Рис. 2. Деревянный остов седла из Могильника Кокэль. Тува (курган №2, раскопки автора).
Как уже отмечено выше, в результате раскопок, проведённых нами в могильнике Кокэль в Западной Туве в 1959 г., были обнаружены в разновременных древнетюркских погребениях различающиеся по форме восемь верховых конских сёдел с деревянным остовом. [57] Находки древнетюркских сёдел впервые дают возможность с достаточной полнотой проследить отдельные этапы их развития, начиная с древнейших типов. [58] Найденные в Кокэле сёдла состоят из деревянных передних и задних лук и двух полок ленчика. По особенностям формы седла делятся на четыре типа. Первый — наиболее ранний — представлен двумя сёдлами из кургана КЭ-23. Полки ленчика овальны в нижней части. Передняя лука изогнута слабее, чем у сёдел других типов. Одна из задних лук имеет арочный вырез, у другой его нет. Второй тип представлен двумя седлами из КЭ-6 и КЭ-13. Для полок характерен вырез в нижней передней части. Задняя лука имеет небольшой арочный вырез в верхней части. Третий тип представлен седлом из КЭ-2 (рис. 2). Его полки отличаются глубоким вырезом в передней нижней части и небольшим овальным вырезом в задней части, в результате чего образовалась широкая лопасть. Передняя лука не имеет арочного выреза, на задней луке он отчётливо выражен. Четвёртый тип представлен сёдлами из курганов КЭ-22 и КЭ-47. Полки этих сёдел имеют глубокие вырезы в передней и задней нижней части, в результате которых форма лопасти более узкая, чем у третьего типа. Передняя и задняя лука имеют арочные вырезы с выступами по краям арки. Таким образом, мы видим фактически непрерывную линию развития древнетюрских сёдел у населения западной Тувы, сооружавших курганы в могильнике Кокэль вблизи пос. Алды-Ишкин (Ишкин).
Возникает вопрос — являются ли формы рассмотренных сёдел только местными или же они отражают развитие седла у широкого круга народов и какова их датировка?
Очертания полок сёдел первого типа имеют ещё отдалённое сходство с формой кожаных подушек мягких сёдел. [59] На Алтае, судя по костяной обкладке передней луки седла из могильника Кудыргэ (могила 9), [60]
(68/69)
Рис. 3. Барельеф на гробнице императора Тай Цзуна, Китай. (Филадельфийский музей).
сёдла с передними луками без арочного выреза бытовали в конце VI-VII вв., [61] но передняя лука из КЭ-23, также не имеющая арочного выреза, более архаичного облика. [62] На древнетюркском рисунке на валуне из Кудыргэ [63] в нижней части композиции показана лошадь, седло которой имеет луки и овальные в нижней части деревянные полки или подушки (стремян у седла нет). О том, что древнейшие сёдла были без лопастей, свидетельствуют также довольно многочисленные погребальные статуэтки из Восточной Азии эпох Шести северных династий (до 618 г.), на которых ни разу не изображены сёдла с лопастями. Но уже в тридцатых годах VII в. начинают пользоваться значительно более усовершенствованным третьим типом седла, у которого деревянные полки в нижней, части переходят в широкую лопасть. Именно такие сёдла были изображены на барельефах гробницы китайского императора Тай Цзуна (627-650 гг.), выполненных по его указанию в 637 г. в провинции Шэньси близ столицы Танской империи. [64] К этому типу сёдел, по-видимому, относится и седло, изображённое на каменной фигуре всадника из кургана в бывшем Бердянском уезде на юге России. [65]
(69/70)
Однако и сёдла второго типа исчезают не сразу, во всяком случае в Восточной Азии они сосуществуют с седлом третьего типа по крайней мере до середины VII в. [66]
На Северном Кавказе в склепе Галиатского могильника Е.И. Крупновым было найдено седло третьего типа. Склеп датируется началом VIII в. [67]
Остатки сёдел четвёртого типа (накладки на передние и задние луки) обнаружены во время недавних раскопок в северо-восточном Китае в провинции Жэхэ, где они датируются 960-961 гг. [68] К четвёртому типу относится также седло хранящееся в Гос. Эрмитаже (колл. №30-632, место находки седла неизвестно), ошибочно датированное XIII-XIV вв. Оно несомненно более раннее.
Рис. 4. Деревянный остов седла из кургана у с. Бородаевка. Нижнее Поволжье (раскопки И.В. Синицина).
Седло, найденное И.В. Синицыным в позднекочевническом погребении в Нижнем Поволжье, [69] имеет переходную форму от третьего к четвёртому типу (рис. 4). Сёдла с лопастями, судя по изображениям на погребальных статуэтках, покрывали кожей, яркой орнаментированной тканью. [70]
Судя по изображениям на росписях, [71] барельефах [72] и погребальных статуэтках, [73] стременной ремень (путлище) располагался у передней луки (впереди неё). На погребальных статуэтках из восточного Туркестана стременной ремень изображён привязанным к передней части полки седла [74] (рис. 5), а на танской статуэтке из музея Метрополитен в Нью-Йорке [75] стременной ремень изображен перекинутым через полки седла перед луками (рис. 6) и, видимо, закреплённым там.
Специально женских седел в начальный период их развития, вероятно, не было. По-видимому, какая-то часть тюркских женщин продолжала ещё длительное время пользоваться мягкими седлами. Об этом, в частности, свидетельствует находка в женском погребении могильника Кудыргэ накладки на переднюю луку седла, [76] близкую по форме к лукам сёдел скифского и гунно-сарматского времени. Предположение, что
(70/71)
это было мягкое седло подтверждается тем, что положенный в могилу осёдланный конь не имел стремян.
На рубеже первого и второго тысячелетия на основе жёстких сёдел с лопастями и низкими луками [77] вырабатываются новые формы, в ко-
Рис. 5. Погребальная статуетка [статуэтка] танского времени. Китай (Метрополитен музей, Нью-Йорк).
торых твёрдая лопасть повсеместно исчезает (полки в нижней части становятся прямыми, а луки более массивными и высокими). О дальнейшей эволюции форм сёдел свидетельствуют сёдла из позднекочевнических погребений Тянь-Шаня, позднеаланских (XI-XII вв.) катакомбных могил Северного Кавказа, монгольские сёдла XIII-XIV вв. На Тянь-Шане седло имеет полки с прямым обрезом в нижней части и более массивные луки. [78] Сёдла из катакомб у станицы Змейской на Северном Кавказе также имеют полки без лопастей и более высокие и массивные передние луки. По находкам остатков сёдел в змейских катакомбах можно проследить смену форм задних лук, произошедшую на Северном Кавказе в XI-XII вв. Низкие луки, характерные для сёдел VI-X вв., сменяются более высокими, типичными для поздних сёдел. В змейских могилах представлены оба типа задних лук. [79] Монгольское седло XIII-XIV вв. также имеет полки с прямым обрезом в нижней части, высокую массивную переднюю луку и широкую массивную заднюю. Такое седло найдено С.В. Киселёвым в погребении XIII-XIV вв. на р. Хирхира в Забайкалье. [80]
О том, как выглядело монгольское седло на коне, дает полное представление статуэтка всадника эпохи юаньской династии. [81] В монгольском средневековом седле (рис. 8 – 1, 2), произошедшем от древнетюркского, нет твёрдых лопастей. Их заменяют кожаные лопасти-крылья, под
(71/72)
которыми посредине седла проходит путлище. Дальнейшая эволюция монгольского седла привела к той его новой форме (рис. 8 — 3, 5), которая поныне сохраняется у монголов и тувинцев. Современные монгольские и тувинские сёдла включают также богато орнаментированное кожаное крыло — тепсе (тув.) — далёкий пережиток твёрдой лопасти седла древних тюрков. [82]
Рассмотренным нами этапам развития седла с твёрдым остовом противоречат данные, приводимые С.В. Киселёвым и Л.Р. Кызласовым.
Рис. 6. Деталь погребальной статуэтки танского времени из Восточного Туркестана (по А. Стейну).
Л.Р. Кызласов пишет, что седло с жёсткой основой и цельной жесткой лукой арочного типа было известно в «сырском этапе», датируемом им I-II вв. н.э. [83] При этом Кызласов ссылается на находку берестяной обкладки такой луки, опубликованную Киселёвым. [84] Но нет никаких доказательств того, что этот берестяной предмет, по очертаниям напоминающий, как справедливо отметил Киселёв, луки, характерные для современных сёдел Южной Сибири, [85] действительно служил берестяной обкладкой луки седла. Приведённые выше данные о длительном развитии форм седла неоспоримо свидетельствуют о том, что этот берестяной предмет имел иное назначение.
Л.Р. Кызласов опубликовал также три окованные медным ободком железные пластины — части накладки на переднюю высокую арочную луку седла, напоминающего современные его формы. [86] Кызласов указывает, что накладка была найдена в древнетюркском погребении, раскопанном С.А. Теплоуховым в Туве в 1926 г. в кургане №54 в местности Улуг-Хову. [87] Такая форма противоречит совокупности данных о форме древнетюркских сёдел. Но ознакомление с подлинниками материалов Теплоухова не даёт возможности убедиться в достоверности опубликованных Кызласовым данных. [88]
Рассматривая вопросы, связанные с появлением стремени и жёсткого седла, нельзя не отметить, и других изменений в конской упряжи,
(72/73)
Рис. 7. Эволюция форм седла в VI-X вв.
1 — полка ленчика; 2 — передняя лука; 3, 4 — задние луки (Кокэль, курган №23, раскопки автора); 5 — полка ленчика (Кокэль, курган №13, раскопки автора); 6 — передняя лука (реконструкция); 7 — задняя лука (Кокэль, курган №6, раскопки автора); 8 — полка ленчика; 9 — передняя лука; 10 — задняя лука (Кокэль, курган №2, раскопки автора); 11 — полка ленчика (Кокэль, курган №47, раскопки автора); 12 — передняя лука; 13 — задняя лука (Кокэль, курган №22, раскопки автора); 14 — костяная накладка на переднюю луку. Алтай. Конец VI-VII вв. (Кудыргэ, могила №9, раскопки С.И. Руденко и А.Н. Глухова); 15 — седло императора Тай Цзуна. Китай, 637 г. (рисунок автора на основе изображений на барельефах гробницы Тай Цзуна); 16, 17 — металлические накладки на переднюю и заднюю луки седла. Китай, 960-961 гг. (из погребения в Жэхэ); 18 — полка ленчика; 19 — задняя лука; 20 — передняя лука. Северный Кавказ, начало VIII в. (из погребения в Галиате, раскопки Е.И. Крупнова).
(73/74)
в том числе изменения формы удил и псалий, что получило детальную разработку в труде А.А. Гавриловой. [89]
Использование стремени и седла с твёрдым остовом сделало возможным появление нового оружия — сабли, которая распространилась в древнетюркской среде, по-видимому, ещё в начале VII в. Древнейшая форма сабли была реконструирована Л.А. Евтюховой по её изображениям на древнетюркских каменных изваяниях воинов. [90] Сабля известна в памятниках кочевников VII-VIII вв. от Центральной Азии до Восточной Европы. [91]
Рис. 8. Эволюция формы монгольского седла.
1 — деревянный остов седла. XIII-XIV вв. (из погребения на р. Хирхира, раскопки С.В. Киселёва); 2 — седло XIII-XIV в. (рисунок автора по изображению на погребальной статуетке [статуэтке] юаньского времени из Шэньси); 3 — современное седло; 4 — передняя лука современного седла; 5 — деревянный остов современного седла (по полевым рисункам автора).
Изобретение жёсткого седла и стремени было крупным событием в истории материальной культуры. Это открытие, в частности, создало возможность для всадника преодолевать за короткий срок гораздо бо́льшие расстояния, чем прежде, значительно усилило основу боевой мощи кочевников — её конницу, что способствовало активизации кочевников в степных просторах Евразии со второй половины первого тысячелетия.
(74/75)
Этапы развития древнетюркской культуры Тувы.
О проникновении алтайских тюрков в Туву свидетельствуют археологические памятники и, прежде всего, появление на территории Тувы нового не свойственного сыын-чюрекской культуре (II в. до н.э. — V в. н.э.) [92] типа памятников-погребений человека с конём, [93] а также распространение здесь характерных для тюрков-тюкю сооружений, связанных с погребальным культом (изваяния, оградки, балбалы и др.). [94]
Памятники алтайских тюрков встречаются в Туве только в степных и горно-степных районах. В её северо-восточной части (Тодже) их нет, так как алтайские тюрки там не селились (обитавшие в Тодже племена дубо были этнически близки уйгурам), [95] но некоторые связи с дубо у тюрков-тюкю существовали. [96] Основным источником для изучения этапов развития древне-тюркской культуры в Туве служат погребения. Древнетюркские курганы в Туве раскапывались А.В. Андриановым (1915-1916 гг.), С.А. Теплоуховым (1926, 1927, 1929 гг.), [97]
(75/76)
С.И. Вайнштейном (1953-1960 гг.), [98] А.Д. Грачом (1957-1960 гг.). [99]
Первый опыт систематизации археологических памятников Тувы древнетюркского времени был опубликован нами в 1958 г. [100] Там были приведены основные типы памятников, в том числе два основных типа погребений этого времени: 1) в курганах с округлыми грунтовыми могилами, включающими погребения человека и коня; [101] [ 2) ] в курганах с подпрямоугольными грунтовыми могилами, включающими погребения человека без коня, [102] а также основной инвентарь из этих погребений. [103] Причём погребения с конём связывались нами с алтайскими тюрками как свидетельство их проникновения в Туву. [104]
В 1960 г. Л.Р. Кызласов опубликовал статью, посвящённую Туве в эпоху Тюркского каганата, [105] но этапы развития древнетюркской культуры в Туве не выявил.
А.Д. Грач при публикации материалов раскопок 1958 г. высказал предположение, что древнетюркские памятники с ориентировкой погребённых на восток — более ранние (VII-VIII вв.), а по оси север — юг — поздние (VIII-X вв.), [106] однако, как отметила ещё А.А. Гаврилова, [107] это предположение не потверждается материалом погребений, так как и в более ранних, и в более поздних памятниках встречаются оба вида ориентировки.
Предлагаемое нами выделение этапов развития древнетюркской культуры Тувы (в кратком изложении, ограниченном рамками журнальной статьи), основано на изменении некоторых форм материальной культуры в погребальном инвентаре. При этом учтена весьма ценная разработка Гавриловой ряда вопросов периодизации культуры поздних кочевников Горного Алтая. [108]
Первый этап в истории древнетюркской культуры в Туве датируется начальным периодом её распространения в Центральной Азии, т.е. концом VI — началом VII в.
Среди раскопанных нами памятников к этому этапу относится курган КЭ-23. В нём был погребён мужчина-воин с оружием, утварью и двумя осёдланными лошадьми. [109] На возможность датировать курган первым
(76/77)
этапом указывает весь комплекс погребального инвентаря, в том числе древнейшая из найденных в могильнике Кокэль форма седла, датируемая нами VI — началом VII в., роговые псалии с двумя большими отверстиями для ремней оголовья (такие псалии, известные ещё в скифское время, например в Пазырыке, бытуют до древнетюркского времени и в VIII в. выходят из употребления), наконец, положенный в могилу сложный лук с длинными концевыми накладками ещё близок по форме гуннскому луку. Другие найденные в этом кургане предметы не противоречат предложенной нами датировке.
Первый этап мы назвали ишкинским (по поселку Ишкин, вблизи которого расположен могильник Кокэль). Погребения ишкинского этапа соответствуют наиболее ранним могилам кудыргинского типа в Горном Алтае. [110] Дальнейшее выявление и изучение памятников ишкинского этапа даст более полное представление о характере культуры древних тюрков в начальный период их расселения в Туве.
В конце VI — начале VII в. в Туве распространяется также комплекс древнетюркских сооружений, связанных с погребальным культом — изваяния, оградки, балбалы. В горном Алтае, куда тюрки-тюкю проникли, вероятно, тогда же, когда и в Туву, древнетюркские оградки уже сооружались в конце VI — начале VII в. (в одной из оградок найдены длинные концевые накладки на лук). [111]
Ко второму этапу — VII-VIII вв. относятся раскопанные нами в могильнике Кокэль курганы КЭ-2, [112] КЭ-6 [113] и КЭ-13. [114] Курганы КЭ-6 и КЭ-13 сооружены, видимо, в начале второго этапа, так как в них найдены седла, бытовавшие в первой половине VII в. В КЭ-13 был положен лук с плоскими двусторонними концевыми накладками, выходящими из употребления в конце VIII в. [115] КЭ-2 — более поздний, так как в нём найдено седло, бытовавшее со второй четверти VII в.
Второй этап мы называем ак-туругским по курганам А-1 и А-5, раскопанным нами в 1957 г. в могильнике Ак-Туруг, включавшим характерный для VII-VIII вв. инвентарь. [116]
К ак-туругскому этапу относится большая часть раскопанных в Туве погребений алтайских тюрков. Из раскопанных нами курганов к этому этапу могут быть, помимо упомянутых, также отнесены Ак-Довурак №3, [117] Черби №Б-23. [118] Из раскопанных Теплоуховым — этим временем датируются №16 и 31 у горы Бай-Даг, №1(54), 2(55) у Улуг-Хову. [119] Из раскопанных А.Д. Грачом курганов и курганов-кенотафов МТ-57-XXXI, МТ-57-ХХХII, MT-58-V, MT-58-VIII, МТ-58-Х. [120]
(77/78)
К первой половине ак-туругского этапа относятся раскопанные Грачом погребения МГ158-Х (среди других предметов здесь найдены костяные концевые накладки на лук [121]) и МГ-58-VIII, [122] включавший однокольчатые удила с ранней формой металлических стержневых псалий с уплощённой лопастевидной нижней частью, аналогичные найденным в кургане КЭ-13.
Ко второй половине этого этапа относятся раскопанные Теплоуховым курганы №1 (54) в Улуг-Хову [123] и №16 (75) у горы Бай-Даг. [124]
Древнетюркская культура Тувы на ак-туругском этапе претерпевает существенные изменения, особенно заметные в конской упряжи — появляется и распространяется новая форма сёдел с лопастями; полностью исчезают роговые псалии без скобы; наряду с костяными широкое распространение получают железные подпружные пряжки. Меняется и оружие, в частности прекращается бытование луков с концевыми накладками; появляется и распространяется сабля, но сохраняются мечи и кинжалы. Большая часть каменных изваяний, известных в Туве, относится к этому этапу. Аналогично развивается культура тюрков-ткжю в Горном Алтае [125] и на других территориях их расселения. [126]
К третьему этапу — VIII-X вв. из раскопанных нами в могильнике Кокэль курганов мы относим КЭ-22 [127] и КЭ-47. [128] В этих курганах най-
(78/79)
дены сёдла характерные для VIII-X вв. В кургане КЭ-47 обнаружена костяная подпружная пряжка с заострённым носиком и боковыми вырезами, совершенно аналогичная пряжкам, известным в погребениях VIII-X вв. на Алтае. [129] В курганах КЭ-47 и КЭ-22 найдена поздняя форма стержневых псалий с отогнутыми утолщёнными концами и своеобразные двукольчатые удила (КЭ-22), получившие распространение лишь в VIII-IX вв. Сохранение в КЭ-47 однокольчатых удил можно рассматривать как пережиток исчезающих форм.
Мы именуем третий этап кара-чогинским — по названию урочища, где нами был раскопан курган, включавший погребение VIII-IX вв. (Кара-Чога №4). [130]
К этому же этапу можно отнести раскопанные Грачом курган МТ-57-XXVI и курган-кенотаф MT-58-IV, [131] в которых найдены удила, получающие распространение в VIII-IX вв., а также MT-57-XXXVI и БТ-59-1.
Рис. 9. Форма блях и лировидных подвесных пряжек, совместно встречающихся на наборных поясах. 1 — на изображениях на каменных изваяниях из Тувы (по Л.А. Евтюховой и А.Д. Грачу); 2 — на поясе, найденном в кургане в Туве (Кара-Чога №4); 3 — на поясе, найденном в Жэхэ. 960-961 гг.
В курганах, содержащих древнетюркские погребения человека с конём (или бараном), животные лежат слева от человека и ориентированы головой в противоположную сторону. Исключение составляет курган Кара-Чога №4, где конь лежал справа и был ориентирован в ту же сторону, что и человек. Ориентировка погребённых людей там, где она была твёрдо установлена, преимущественно в направлении между В и С, [132] исключение составляют лишь два кургана (Кара-Чога №4 — ориентировка на СЗ и Бай-Даг №16 (75) — ориентировка на ЮВ). После крушения Тюркского каганата в 744 г. и установления господства уйгуров вряд
(79/80)
ли сразу же произошли заметные изменения в материальной культуре оставшихся в Туве потомков алтайских тюрков. Лишь прекратил, вероятно, своё существование погребальный культ мужчин-воинов, включавший обычаи установки балбалов по числу убитых врагов. Бывшие завоеватели жили теперь под властью своих победивших противников.
Рассматривая развитие культуры алтайских тюрков, мы говорили лишь о погребениях человека с конём (или бараном) [133] и соответствовавших им кенотафах. Однако нельзя не обратить внимание на то, что почти 90% раскопанных в Туве погребений с конём оказались погребениями мужчин-воинов. Вероятно, мужчину-воина по обычаям тюкю нельзя было хоронить без коня (а мальчика — без барана, заменявшего коня), женщину же, видимо, иногда хоронили и без коня, тем более, что она могла быть и чужеродной в среде алтайских тюрков. Таково, возможно, раскопанное нами погребение богатой женщины (Черби, №Б-18). [134] Отсутствие коня в погребении женщины, включающем характерный для алтайских тюрков инвентарь, не может в таких случаях служить единственным основанием, чтобы исключать её принадлежность к среде алтайских тюрков, живших в Туве.
Ни уйгурское, ни позднее кыргызское завоевание Тувы не привело к вытеснению с её территории жившей здесь группы алтайских тюрков, которая сохраняла свою культуру и свои обычаи, в частности погребальные, и поддерживала тесные отношения с родственным населением Горного Алтая. Характерно, что в то время, как погребальные обычаи уйгуров (катакомбы) и кыргызов (трупосожжение) не получили в Туве распространения, обычай алтайских тюрков — погребение с конём, несколько видоизменившись, дожил до XVII-XVIII вв. (как правило, впускные погребения в насыпи старых курганов), распространившись почти на всю территорию Тувы. Нам уже приходилось отмечать, что это одно из доказательств участия алтайских тюрков в этногенезе современных тувинцев. [135] Видимо, алтайские тюрки, поселившиеся в Туве, не принадлежали к одному роду или даже племени и этим, видимо, можно объяснить то, что наименование одной из крупных родоплеменных групп степных тувинцев — тюлюш, восходящей, по всей вероятности, к древним алтайским тюркам Тувы, [136] было первоначально не племенным названием, а термином, отражавшим военно-территориальное устройство Тюркского каганата (восточное крыло — тюлюш, западное — тардуш). [137]
Таковы некоторые выводы, касающиеся истории древнетюркской культуры, сделанные в связи с археологическими исследованиями последних лет. [138]
Рис. 10. [ вклейка между стр. 80 и 81 ]
Этапы развития древнетюркской культуры в Туве.
1-7, 9-31 — из кургана Кокэль №23 (раскопки автора); 8 — поминальное сооружение — оградка, изваяние и балбалы вблизи пос. Моген-Бурен (по А.Д. Грачу); 19 — инструмент для добывания огня из курганов Кокэль №13 и 23 (раскопки автора); 32, 39, 40, 47, 49, 52, 55, 56, 57, 58, 59-63 — из кургана Кокэль №13 (раскопки автора); 33, 50, 54 — из кургана Кокэль №6 (раскопки автора); 34-36, 38, 51, 73 — из кургана Кокэль №2 (раскопки автора); 37, 44-46, 65-67, 70 — из кургана Улуг-Хову (№1 (54) (раскопки С.А. Теплоухова); 64, 72 — из кургана Бай-Даг №31 (раскопки С.А. Теплоухова); 48 — из кургана Черби №Б-23 (раскопки автора); 53, 76 — из кургана Ак-Туруг №5 (раскопки автора); 41, 77, 78 — из кургана Монгун-Тайга №58-8 (раскопки А.Д. Грача); 43, 68, 69 — из кургана Монгун-Тайга №58-5 (раскопки А.Д. Грача); 42, 74 — из кургана Монгун-Тайга №57-37 (раскопки А.Д. Грача); 71, 75 — из кургана Монгун-Тайга №58-10 (раскопки А.Д. Грача); 79, 91 — из кургана Кокэль №47 (раскопки автора); 80, 81, 84, 86, 88, 93, 97-99, 101, 105-108, 111, 115 — из кургана Кокэль №22 (раскопки автора); 82, 87, 90, 94, 109-110, 114, 117 — из кургана Монгун-Тайга №57-26 (раскопки А.Д. Грача); 89, 100, 102-103, 113 — из кургана Монгун-Тайга №58-4 (раскопки А.Д. Грача); 112 — из кургана Успенское №24 (раскопки С.А. Теплоухова); 116 — из кургана Монгун-Тайга №57-36 (раскопки А.Д. Грача); 83 — каменное изваяние из Шеми (по Л.А. Евтюховой); 85, 92, 95, 96, 104 — из кургана Кара-Чога №4 (раскопки автора).
1-5, 14, 16, 18, 20, 32-36, 38, 58, 72, 73, 79-41, 86, 115 — дерево; 8, 83 — камень; 19 — дерево и кость; 27, 55, 96, 101 — берёста и дерево; 6, 7, 10, 11, 17, 21, 25, 26, 29, 45, 46, 50, 54, 56, 57, 87, 88, 91, 104, 109, 111 — кость; 12, 13, 15, 22, 24, 37, 39-41, 43, 44, 47, 48, 51, 52, 59-63, 68, 82, 84, 85, 89, 90, 93, 94. 102, 103, 106, 108, 114, 117 — железо; 9, 23, 42, 49, 60, 64, 92, 97-100 — кость и железо; 105, 107 — железо и дерево; 28, 65, 67, 71, 76, 102,112 — бронза; 66 — бронза и кожа; 30, 70 — бронза и железо; 31 — тёмное органическое вещество; 113 — сплав со значительным содержанием серебра; 53, 69, 77, 78, 110 — золото; 95 — кожа, бронза и железо; 116 — керамика; 74 — орнамент на берёсте; 75 — орнамент на кости; 5, 19, 38, 115 — с элементами реконструкции; 66, 67 — лицевая и задняя сторона концевой бляхи; 8 — изваяние находится за пределами оградки, у её восточной стороны. Между отдельными предметами масштабного соответствия нет.
(80/81)
Summary. ^
The archaeological investigations led by the author in Touva (Kokel burial site) resulted in the excavation of a group of ancient Turkic burial mounds dating from VI-X centuries A.D. and containing remains of men and horses. Various artifacts, including wooden frames of riding saddles have been found there. The author divides the saddles by their forms into four types (cf. fig. 7) and examines the evolution of their forms in VI-X centuries A.D. among the peoples of Eurasia.
Using an extensive material, the author proves, that a hard saddle with stirrups probably originated first among ancient nomadic Turks and spread to various peoples of Eurasia not earlier VI century A.D. The author draws a conclusion, that information about finds of saddles with a wooden frame and stirrups in times prior to VI century are erroneous. Prior to VI century A.D. the mankind possessed only some individual devices, to facilitate mounting a horse for wounded, sick persons etc. Such devices were situated only at one, namely the left side of horse, as the horse was always mounted from the left. They cannot be considered as stirrups, for they never bore the main function of stirrups, as a foothold during the riding. The form of such metallic devices influenced the shape of stirrups.
The author connects the appearance of ancient Turkic culture in Touva with the expansion of Tügüe Turks and divides this culture, on the base of archaeological complexes from the burials, into three successive stages: 1) Ishkin stage VI-VII centuries; 2) Aq-turug stage VII-VIII centuries; 3) Qara-Chogha stage VIII-X centuries (cf. fig. 10).
[1] С.Г. Кляшторный, Древнетюркские рунические памятники как источник по истории Средней Азии, М., 1964, стр. 108-114; Л.П. Потапов, Народы Южной Сибири в VI-VIII вв., «Древняя Сибирь» (макет I тома «История Сибири»), Улан-Удэ, 1964, стр. 379.
[2] Здесь и далее термин «алтайские тюрки» употребляется в отношении упомянутого выше союза племён, т.е. в этническом, а не географическом его значении (позднее алтайские тюрки расселяются в частности на р. Орхон, следовательно, в указанном смысле и на Орхоне жили алтайские тюрки).
[3] P. Pelliot, L’origine de T’ou-kiue; nom chinois des Turks, «T’oung Pao», vol. XVI, 1915, стр. 687-689; O. Franke, Geschichte des chinesischen Reiches, Bd. III, Berlin, 1937, стр. 310; С.Г. Кляштоpный, Указ.раб., стр. 19.
[8] А.Н. Бернштам, Древнетюркское письмо на р. Лене, «Эпиграфика Востока», 1951, вып. IV, стр. 81 (схема распространения рунического письма VI-IX вв.).
[9] В историях Северного Чжоу (556-581 гг.) и Суй (581-618 гг.) отмечается, что тюрки хоронят по обряду трупосожжения (Н.Я. Бичурин, Указ.раб., т. I, стр. 220, Liu Mau-Тsai, Die chinesischen Nachrichten zur Geschichte der Ost-Türken (T’u-küe), Bd. I, Wiesbaden, 1958, стр. 9-10. Но, видимо, ещё в VI в. среди них начинает распространяться обряд погребения умершего в землю (курганы алтайских тюрков, содержащие такие погребения, известны с VI в.). О смене погребальных обычаев тюрков есть сообщение и в китайских источниках, относящееся к 628 г. (см. Liu Mau-Тsai, Указ.раб., Bd. I, стр. 193). Однако в каганском роде обычай трупосожжения ещё продолжал сохраняться. Так, каган Хели (628-630 гг.), попавший в плен к китайцам, был похоронен в 634 г. по тюркскому обряду трупосожжения (Н.Я. Бичурин, Указ.раб., т. I, стр. 256). Вероятно, и в VIII в. умерших членов каганского рода продолжали сжигать. Этим можно объяснить то обстоятельство, что все попытки найти могилы Кюль-Тегина и других представителей каганского рода в местах их погребения остались безрезультатными (Б.Я. Владимирцов, Этнолого-лингвистические исследования в Урге, Ургинском и Кентейском районах, «Северная Монголия», I [II], Л., 1927, стр. 41-42; Г.И. Боровка, Археологическое обследование среднего течения реки Толы, там же, стр. 76-79; L. Jisl, Vorbericht über archäologische Erforschung des Kül-tegin-Denkmals durch die tschechoslowakischmongolische Expedition des Jahres 1958, «Ural-Altaische Jahrbücher», Bd. XXXII, 1960, H. 1-2, стр. 65-77.
[11] Тувинская комплексная археолого-этнографическая экспедиция Ин-та этнографии АН СССР (далее: ТКЭАН), начальник экспедиции Л.П. Потапов. Опубликованы «Труды ТКЭАН» — т. I, М.-Л, 1960; т. II, М.-Л., 1966.
[12] А.А. Гаврилова, Указ.раб., стр. 79-87.
[14] Дж.Г.Д. Кларк, Доисторическая Европа. Экономический очерк, М., 1953, стр. 307-308. Ср.: W. Ridgway, The Origin and Influence of the thoroughbred Horse, Cambridge, 1905, стр. 497-499.
[15] Последнюю по времени публикацию рисунка см.: В.Ф. Каховский, Происхождение чувашского народа, Чебоксары, 1965, рис. 12.
[16] М. Rostovtzeff, The animal Style in South Russia and China, Leipzig-London, ,1929, pl. XXIII-4; S.W. Bushell, Chinese Art, London, 1910, vol. l, стр. 27.
[19] A.D.H. Bivar, The stirrup and its origin, «Oriental art», v. I, №2. 1955, стр. 65.
[20] W.W. Arendt, Sur l’apparation de l’etrier clicz les scythes, «Eurasia Scptentrionalis Antiqua», IX, Helsinki, 1934, стр. 206-203.
[21] Ошибки некоторых исследователей вызваны, видимо, тем, что на копиях Чертомлыкской вазы, в том числе на экспонируемой в Гос. историческом музее (Москва), осёдланный копь на фризе вазы показан со стремевидной петлёй, которой нет на подлиннике (Гос. Эрмитаж). На подлиннике вазы эта часть подпруги выполнена тонкой пластинкой в форме ремня, верхний конец которой припаян к вазе, а нижний свободно свисает.
[22] М. Ростовцев приводит фотографию бронзовых стремян из Китая, которые он предположительно датирует ханьским временем (Указ.раб., табл. XXIII – 4, стр. XIV). Но эти стремена, хранящиеся в Музее Филда в Чикаго, являются случайными находками, а их датировка Ростовцевым ошибочна. Судя по форме они отлиты во второй половине I тысячелетия н.э. Без достаточных оснований указывает на существование в I в. до н.э. в Китае стремян и С. Бушел (Указ.раб., стр. 27). Рельеф, на который он ссылается, не имеет изображений стремян.
[24] У некоторых групп оленеводов, заимствовавших верховую езду у коневодов ещё в то время, когда последним не было известно стремя, поныне сохранилось седло без стремян. У охотских эвенков, например, больные, беременные женщины иногда пользуются при подъёме в седло ременной подножкой — петлёй, расположенной справа. Охотские эвенки садились на оленя справа, так как посох, на который они при этом опираются, удобнее держать в правой руке.
[25] «Музей провинции Хунань. Отчёт о раскопках захоронений эпохи Цзинь и южных династий в Чанша», «Каогу сюэбао», 1959, №3, стр. 75-105 (на кит. языке).
[26] Там же, стр. 85.
[27] Там же, стр. 85, табл. XI–1, XII–3.
[28] Там же, табл. XIII–5.
[29] Мы не можем разделить предположение М.П. Грязнова, что в скифское время садились на коня с правой стороны (М.П. Грязнов, Первый Пазырыкский курган, Л., 1950, стр. 58). Этому противоречит, на что обратил внимание С.И. Руденко («Культура населения Горного Алтая в скифское время», М.-Л., 1953, стр. 155), то обстоятельство, что узду одевали с левой стороны и с левой же стороны располагался чумбур. То, что большинство людей правши (а не левши), видимо, послужило причиной посадки на коня слева.
[32] На верхнем Енисее обычай класть в погребение вотивные модели вещей засвидетельствован археологически, и в памятниках VI-VIII вв. В Туве найдены в курганах древнетюркского времени вотивные модели сосудов, железного тесла и др. См. С.И. Вайнштейн, Памятники второй половины I тысячелетия в Западной Туве, стр. 302, табл. V, рис. 1; А.Д. Грач, Археологические раскопки в Монгун-Тайге и исследования в Центральной Туве (полевой сезон 1957 г.), «Труды ТКАЭН», т. I, стр. 47, рис. 49.
[33] С.И. Руденко, Культура хунну и ноинулинские курганы, М.-Л., 1962, стр. 48-51; Ц. Доржсурэн, Северные хунну, Улан-Батор, 1961 (на монг. языке).
[36] См. например: «Материалы раскопок погребений у горы Шичжай близ Цзиньнина провинции Юньнань», Пекин, 1959, рис. на стр. 48-51, 58, 79, 80, 82, 83 (на кит. языке).
[37] A.L. Hetherington, The Early ceramic wares of China, London, 1924. Здесь опубликована, в частности, статуэтка всадницы, едущей в седле без стремян (табл. IV), относящаяся к эпохе Северное Вэй (IV-VI вв.). К этому же времени относятся некоторые росписи пещеры Дуньхуан, где также изображены всадники без стремян. См.: «Дуньхуанские фрески. Альбом», Пекин, б/г., табл. 6 (на кит. яз.).
[38] J. Hampel, Altertümer des frühen Mittelalters in Ungarn, Braunschweig. 1905, Bd. I, стр. 217. В Китае наиболее древняя находка погребальных статуэток всадников со стременами (ноги всадника в стременах) относится к 582 г. См.: Ван Юй-цин, Предварительное сообщение о раскопках погребения Ли Хэ (династия Суй) в дер. Шуаншэнцунь уезда Саньюань пров. Шэньси, «Вэньу», 1966, №1, стр. 27-42, рис. 21-26 (на кит. яз.). Первое упоминание стремян в европейских письменных источниках относится к концу VI в. См.: Маврикий, Тактика и стратегия, СПб., 1903, стр. 17.
[39] Лю Хань, Погребальные статуэтки, изображающие всадников в латах эпохи северных династий, «Каогу», 1959, 2, стр. 97 (на кит. языке).
[40] «Культурное наследие Кореи. Альбом», Пхеньян, 1956, табл. 4 (на кор. языке).
[42] Археолог Ким Ен Чжун предварительно датировал указанную гробницу серединой IV в. (Ким Eн Чжун, Исследование живописи когурёских гробниц, Пхеньян, 1959, стр. 148, на кор. языке); археолог Чу Ен Хон допускает сооружение данной гробницы в начале V в. (Чу Eн-Xон, К вопросу о датировке когурёских гробниц, содержащих настенную живопись, Пхеньян, 1961, стр. 123 (на кор. яз.)). Однако другие учёные КНДР не исключают, что стремена появились в Корее в VI в. («Каогу туньсюнь», 1957, №1, стр. 60, на кит. языке).
[44] Наиболее древнее датированное изображение стремян в Китае относится к 554-557 гг. См.: E. Chavannes, Six monuments de la sculpture Chinoise, «Ars Asiatica», II, 1914, pl. XXXIX-XLI.
[45] А.А. Гаврилова, Указ.раб., табл. XV, рис. 12; табл. XVI, рис. 1.
[47] Нередко оба типа стремян встречаются в одном погребении. Тува: Улуг-Хову №54, раскопки С.А. Теплоухова, 1928 (ГЭ, №4576-26, 4576-24); Черби, Курган №Б-23 (С.И. Вайнштейн, Некоторые итоги работ археологической экспедиции Тувинского НИИЯЛИ в 1956-1957 гг., стр. 219, табл. IV, рис. 122, 123). Подобные случаи известны на Алтае: Катанда II, курган 5 (А.А. Гаврилова, Указ.раб., рис. 8) и других территориях.
[49] См. С.И. Вайнштейн, Народные способы металлического литья у тувинцев, «Сов. этнография», 1956, №4, стр. 151, рис. 3.
[51] На вазе, рукояти меча и золотой обкладке ножен из Чертомлыкского кургана (И. Толстой и Н. Кондаков, Указ.раб. [выше не указывалась], рис. 69, 114-116, 123), на золотых бляхах из Сибирской коллекции Петра I (С.И. Руденко, Сибирская коллекция Петра I, табл. VII, рис. 1, 7), на двух бронзовых бляхах из Ордоса (A. Salmony, Sino-Siberian art in the collection of C.T. Loo, Paris, 1933, табл. XXI, 1-2) и некоторых других предметах (M.O. Dalton, The Treasure of the Oxus, London, 1905, табл. VIII, IX; «Известия Археологической комиссии», СПб., 1913, вып. 49, табл. 11).
[52] М.П. Грязнов, Указ.раб., стр. 55-58; С.И. Руденко, Культура населения Горного Алтая в скифское время, стр. 161-171.
[54] С.И. Руденко, Культура хунну и ноинулинские курганы, стр. 49, табл. XXIV, рис. 3.
[55] С.И. Руденко, Культура хунну и ноинулинские курганы, стр. 49.
[56] «Exhibition of burial clay figures of ancient China in Tenri university museum», Tokyo, 1963, рис. 7.
[58] Рассматриваемые ниже этапы развития конструкции и форм седла вносят коррективы в периодизацию типов передней луки седла, предложенную Гавриловой, ср.: А.А. Гаврилова, Могильник Кудыргэ как источник по истории алтайских племён, стр. 84-87, рис. 17.
[59] См. С.И. Руденко, Культура населения Горного Алтая..., табл. XXXI, рис. 2.
[60] А.А. Гаврилова, Могильник Кудыргэ как источник по истории алтайских племён, стр. 85, рис. 17–1.
[62] Изгиб передних лук значительно увеличился при переходе от мягких к жёстким седлам (от полуовала к арочной форме).
[63] А.А. Гаврилова, Могильник Кудыргэ как источник по истории алтайских племён, табл. VI, рис. 2.
[64] Четыре барельефа находятся в настоящее время в Сианьском городском музее (КНР), два в Музее университета г. Филадельфия (США), копии двух барельефов экспонируются в Музее искусств народов Востока (Москва). Этот тип сёдел был, по-видимому, заимствован китайцами у тюрков. Примечательно, что воин, вытаскивающий стрелу у раненого коня (рис. 3), изображён в одеянии тюркского облика. См. также Liu Mau-Tsai, Указ.раб., стр. 458-470.
[65] «Отчёт Археологической комиссии за 1904 г.», СПб., 1907, стр. 124, рис. 216 а, б. Подлинник хранится в Гос. историческом музее (Москва).
[66] «Гаочанская керамика», Пекин, 1934, табл. 56 (на кит. языке).
[67] Е.И. Крупнов, Галиатский могильник как источник по истории алан-оссов, ВДИ, 1933 [1938], №2, стр. 116, Седло хранится в Гос. историческом музее, колл. №77803. Передняя лука седла из этого могильника воспроизведена в работе А.А. Гавриловой («Могильник Кудыргэ как источник по истории алтайских племён», рис. 17, 3) неверно.
[68] «Каталог выставки важнейших раскопок 5 провинций», Пекин, 1958, табл. 108, 109 (на китайском яз.).
[69] И.В. Синицын, Археологические раскопки на территории Нижнего Поволжья, «Уч. записки Саратовского гос. ун-та», 1947, XVII, стр. 130-131; фотография седла имеется в архиве Ленинградского отд. Ин-та археологии, 1939, арх. №15, ф. 35, оп. 1.
[70] «Танские погребальные статуэтки. Из раскопок 1952-1964 гг. в провинции Шэньси», Пекин, 1964, табл. 16 (на кит. языке); A. Stein, Innermost Asia. Detailed report of explorations in Central Asia, Kan-su and eastern Iran, III, Oxford, 1928, табл. XCV, ХСIII.
[71] «Дуньхуанские фрески. Альбом», табл. №51.
[72] О. Siren, Указ.раб., стр. 93; A. Stein, Указ.раб., табл. ХСIII, XCV.
[73] С. Hentze, Les Figurienes de la ceramique Funéraire, II, Dresden, б/г, табл. 85-a.
[74] A. Stein, Указ.раб., табл. ХСIII, XCV.
[75] С. Hentze, Указ.раб., табл. 85-а.
[76] А.А. Гаврилова, Могильник Кудыргэ как источник по истории алтайских племён, табл. [мог.] 13, рис. [стр.] 36. Гаврилова допускает ошибку, относя накладку на луку арочной формы жёсткого седла (Кудыргэ, мог. 9) и накладку на слабо изогнутую луку вероятно мягкого седла (Кудыргэ, мог. 13) к одному типу, там же, рис. 17.
[77] С.В. Киселёв в тайнике кыргызского кургана №6 у с. Копёны, датируемомVII-VIII вв., обнаружил бронзовые бляхи, изображающие всадников (С.В. Киселёв, Указ.раб., табл. LVII, рис. 1-4 [см. эту табл. в первом издании]). На рельефах хорошо видны передние низкие луки. Поэтому трудно объяснить, чем была вызвана реконструкция в Гос. историческом музее (Москва) передней луки седла, украшенной бляхами из Копен, которая выполнена очень высокой и широкой, что несомненно неверно. Полагаю, что парные бляхи, найденные в Копёнах, предназначались не для украшения луки седла.
[78] А.К. Кибиpов. Работа Тянь-Шаньского отряда, «Краткие сообщения Ин-та этнографии АН СССР», XXVI, 1957, стр. 86, рис. 3.
[79] О Змейском могильнике см.: В.А. Кузнецов, Змейский катакомбный могильник (по раскопкам 1957 г.), «Археологические раскопки в районе Змейской Северной Осетии», Орджоникидзе, 1961, стр. 62-135. Изложенные нами выводы об эволюции форм седел из Змейской основаны на изучении их нами в фондах Гос. историч. музея (колл. №96299).
[80] Седло хранится в Читинском областном музее, колл. №8097/7.
[81] «Иллюстрированный справочник произведений культуры в раскопках, сделанных во время капитального строительства в Китае», Пекин, 1954, т. I, рис. 95 (на кит. языке).
[82] У современных сёдел крыло прикрывает часть стременною ремня.
[84] С.В. Киселёв, Указ.раб., табл. XXXVI, рис. 1 [см. эту табл. в первом издании]. Киселёв также считал этот предмет обкладкой луки седла и относил появление седла с твёрдым остовом к таштыкской эпохе, см. там же, стр. 434.
[88] В коллекции из раскопок С.А. Теплоуховым кургана №54 (1), Улуг-Хозу 1926 г., которая хранится в Гос. Эрмитаже, имеется только одна железная пластина, окованная по краю медью. Эта пластина со следами облома, массивна, треугольна в сечении и имеет размер всего около 7×2 см (Гос. Эрмитаж, колл. №4576-30). В описи, составленной Теплоуховым и приложенной к коллекции, также числится одна пластина. Нет рисунка двух других пластин и в дневниках и отчётах Теплоухова (Гос. музей этнографии, архив, фонд 3, оп. 7, д. 80, лл. 39-45; архив ЛОИА, ф. 2, дело №231, стр. 53).
[89] А.А. Гаврилова, Могильник Кудыргэ как источник по истории алтайских племён, стр. 80-84.
[90] Л.А. Евтюхова, Каменные изваяния Южной Сибири и Монголии, «Материалы и исследования по археологии СССР», №24, 1952, стр. 110-112.
[91] J. Hampеl, Указ.раб., Bd. 1, стр. 814; Bd. III, табл. 276-18, 277-1; W. Arendt, Türkische Säbel aus dem VII-IX Jahrhunderter, «Archaelogia Hungarica», t. XVI. Budapest, 1935, стр. 40 и сл.
[93] С.И. Вайнштейн, Очерк этногенеза тувинцев, «Уч. записки. ТНИИЯЛИ», вып. V, Кызыл, 1957, стр. 183. Коня в погребениях иногда заменяли бараном — особенно в детских погребениях, но клали в могилу обычно и стремена и части упряжи. Если человек погибал вдали от родины, сооружали курганы-кенотафы.
[97] Материалы А.В. Андрианова находятся в Музее Томского университета (№6041). Отчёты и дневники С.А. Теплоухова хранятся в Гос. музее этнографии, материалы — в Гос. Эрмитаже. Древнетюркские курганы, включавшие погребения человека и коня, раскопаны Теплоуховым: в 1926 г. №24 у с. Успенского (ГМЭ, ф. 3, оп. 7, №79; ГЭ, колл. 4566), №54 и 55 в Улуг-Хову (ГМЭ, ф. 3, оп. 1, №80; ГЭ, колл. №4576), в 1927 г. №16 (75), 25 (84), 31 (90) на склонах горы Бай-Даг вблизи г. Шагонара (ГМЭ, ф. 3, оп. 7, №154). Отдельные предметы из раскопок Теплоухова опубликованы Кызласовым (Л.Р. Кызласов, Тува в период Тюркского каганата (VI-VIII вв.)), но с существенными ошибками. Так, трёхлопастная стрела из кургана №31 (90) у горы Бай-Даг изображена с дугообразно выгнутыми в нижней части лопастями (там же, табл. 1, (рис. 15), а они имеют заострённый к черешку прямой срез (ГЭ, колл. №4732-3); удила из кургана №54 Улуг-Хову показаны на рисунке однокольчатыми, а стержневые псалии с округлыми скобами (там же, табл. 1, рис. 4), в действительности внешние стороны колец не сохранились и удила, возможно, были двукольчатыми, псалии же имеют не округлые, а прямоугольные скобы (ГЭ, №4576-33). Кызласов отнёс к периоду Тюркского каганата жернов каменной ручной мельницы из кургана №31 (90) у горы Бай-Даг, отметив, что «жернов лежал под насыпью на борту могильной ямы, по-видимому, женского погребения» (там же, стр. 54) и что жерновом пользовались в тюркское время (там же, стр. 55). Сообщение о том, что жернов лежал на борту могильной ямы и что погребение, вероятно, женское — снимало возможное сомнение в принадлежности жернова древнетюркскому погребению в кургане. Однако, как указывает Теплоухов (ГМЭ, архив, ф. 3, оп. 1, дело 154, л. 63), жернов был найден в насыпи в 1,5 м от её центра на глубине 0,3 м (высота насыпи 0,5 м). Поблизости в насыпи был найден другой предмет (железная мотыга позднего облика, которую Кызласов не решился отнести к погребению). Курган был почти целиком ограблен — кости и вещи перемешаны. Погребение никак не могло принадлежать женщине, так как в нём найден мужской гребень для расчёсывания усов и бороды, встречающийся именно в мужских погребениях, и боевые стрелы, которые тюрки-тюкю в женские погребения никогда не клали. Кстати, находки жерновов ручных мельниц в насыпях древнетюркских курганов очень часты, — во всех известных случаях они принадлежали впускным погребениям тувинцев (до начала XX в.). О накладке на луку седла см. примеч. 88 в данной статье.
[101] Там же, табл. IV, рис. 112-114.
[103] Там же, табл. IV, рис. 117-135.
[107] А.А. Гаврилова, Могильник Кудыргэ, как источник по истории алтайских племён, стр. 65.
[111] Там же, табл. III, рис. 3.
[113] Там же, стр. 296-297, рис. 6-8, табл. II.
[114] Там же, стр. 297-300, рис. 9-11, табл. III, IV.
[115] Укороченные концевые накладки на лук у уйгуров сохраняются позднее, о чем свидетельствуют их находки в уйгурских погребениях VIII-IX вв. в Туве (раскопки С.А. Теплоухова, 1927, могильник в долине р. Чаты).
[119] См. примеч. 97 к данной статье.
[120] А.Д. Грач, Археологические раскопки в Монгун-Тайге и исследования в Центральной Туве, стр. 31-33, 40-48; его же, Археологические исследования в Кара-Холе и Монгун-Тайге, стр. 120-129, 139-143. В рецензии Л.Р. Кызласова на первый том «Трудов ТКЭАН» («Сов. этнография». 1961, №4, стр. 225-230) наряду с некото-(76/77)рыми, не вызывающими возражений замечаниями, касающимися датировки раскопанных экспедицией курганов, содержится ряд ошибочных рекомендаций. Так, например, достаточно чётко датируемый гунно-сарматским временем курган KX-58-IV («Труды ТКЭАН», т. I, стр. 96-99, рис. 29-32), Кызласов предлагает отнести «к первому этапу древнехакасского периода (IX-X вв.)» («Сов. этнография», 1961, №4, стр. 228), хотя как и по обряду, так и по инвентарю, среди которого найдены части типично гуннского лука, этот курган бесспорно датируется сыын-чюрекской культурой (II в. до н.э. — V в. н.э.).
[123] С.А. Теплоухов, Дневник археологических раскопок в районе Седен-Терек, Архив ГМЭ, ф. 3, оп. 1, №80, лл. 39-45; Гос. Эрмитаж, колл. №4576.
[124] С.А. Теплоухов, Описание раскопанных могил на склоне горы Бай-Таг, Архив ГМЭ, ф. 3, оп. 1, №154, Гос. Эрмитаж, кол. №4695.
[126] Особое место занимает вопрос о памятниках древнетюркской енисейской письменности в Туве. С.В. Киселёв считал, что они, принадлежали енисейским кыргызам, и датировал их VI-VII вв. (С.В. Киселёв, Указ.раб., стр. 612 и др.). Касаясь этого вопроса мы отмечали, что в указанное время Тува не входила в состав кыргызского государства и потому памятники енисейской письменности в Туве до середины IX в., когда Тува была завоёвана кыргызами, не могли быть кыргызскими, хотя и не отрицали возможности, начиная с IX в. принадлежности части из них кыргызам (С.И. Вайнштейн, Об исторических границах расселения кыргызов в Южной Сибири, «Уч. записки ТНИИЯЛИ», вып. V, Кызыл, 1957, стр. 215-219). Кызласов присоединился к точке зрения Киселёва и на том основании, что часть из стел установлена рядом с курганами кыргызов, завоевавших Туву в IX в., отнёс почти все енисейские памятники к IX-XI вв. (Л.Р. Кызласов, Новая датировка памятников енисейской письменности, «Сов археология», 1960, №3, стр. 98-120). Выводы Кызласова встретили ряд возражений с точки зрения лингвистики (Н.А. Батманов, О датировке енисейских памятников древнетюркской письменности, «Уч. записки ТНИИЯЛИ», вып. X, Кызыл, 1963, стр. 291-302). Если стелы действительно устанавливали у курганов, где были погребены люди, в честь которых высекали надпись-эпитафию, то необъяснимо, почему стелы бесспорно ставившиеся только знатным и богатым, находятся нередко рядом с очень бедными курганами. Часть стел обнаружена у курганов, явно не кыргызских по обряду. Вопросы твёрдой датировки памятниковенисейской письменности остаются открытыми. См. также: С.И. Вайнштейн, Курганы и стела с древнетюркской надписью в урочище Хербис-Баары, «Уч. записки ТНИИЯЛИ», вып. X, 1963, стр. 264-267.
[128] Там же, стр. 304-311, рис. 23-26, табл. VIII.
[129] А.А. Гаврилова, Могильник Кудыргэ как источник по истории алтайских племён, табл. XXXI, рис. 67, 70.
[130] С.И. Вайнштейн, Археологические раскопки в Туве в 1953 г., стр. 148-154; табл. VII, VIII. Этот курган был нами датирован по инвентарю VIII-IX вв. (Там же, стр. 149.) Однако Кызласов отнес его к VI-VIII вв. (Л.Р. Кызласов, Тува в период Тюркского каганата (VI-VIII вв.) табл. 1), ничем не аргументируя. А.А. Гаврилова также считает, что рассматриваемый курган не может относиться к VIII-IX вв., так как найденный в нём наборный пояс существовал по ее мнению, до VIII в. (А.А. Гаврилова, Могильник Кудыргэ..., стр. 96). С этим нельзя согласиться, так как подобные пояса были очень широко распространены вплоть до первой половины X в. Например, совершенно аналогичный нашему пояс, включавший точно такие же, но не бронзовые, а золотые лировидные пряжки и наборные бляхи был найден в гробнице в Жэхэ, датированной 960-961 гг. («Каталог выставки важнейших раскопок...», табл. 107, рис. 3). В нашей статье «Памятники второй половины I тысячелетия в Западной Туве» (стр. 330) допущена опечатка: вместо «ишкинский» следует читать «кара-чогинский» этап.
[132] На восток: MT-57-IX. MT-57-XXVI, MT-57-XXXVII, МТ-58-Х, КЭ-6; на север — MT-57-XXXVI, MT-58-VIII, КЭ-2, КЭ-13, БТ-59-1; на северо-восток (северо-северо-восток): Ак-Туруг №А-5, КЭ-22, КЭ-23, КЭ-47.
[133] Иногда в могилу клали несколько коней и баранов.
[136] Там же, стр. 186. Вероятно, ещё в древнетюркское время тюлюш — толос уже служил этнонимом, отмеченным в орхонских памятниках. См.: W. Radloff, Die Alttürkischen Inschriften der Mongolei, Bd. II, СПб., 1895, стр. 426.
[137] И.H. Клюкин, Новые данные о племени телесов и тардушей, «Вестник Дальневосточного отдела АН СССР», №1-2, 1932, стр. 91-97; Л.Н. Гумилёв, Алтайская ветвь тюрок-тугю, «Сов. археология», 1959, №1, стр. 105.
[138] Приношу глубокую благодарность за консультации, полученные мною при работе над китайскими текстами О.Н. Глухарёвой и М.В. Крюкову и над корейскими Р.Ш. Джарылгасиновой.
|