Л.Р. Кызласов, К.Ф. Смирнов
[ рец. на: ] С.И. Руденко. Горноалтайские находки и скифы.
// СA. XIX. 1954. С. 328-335.
Ниже: От редаккции. См. также ответ С.И. Руденко.
Книга С.И. Руденко «Горноалтайские находки и скифы» является продолжением целой серии статей и монографий этого же автора, посвящённых той же теме и вышедших в предшествующие годы. Она содержит подробную публикацию замечательных археологических материалов, добытых Горноалтайской археологической экспедицией в самое последнее время. В ней автор высказывает свою последнюю точку зрения на горноалтайские находки.
В этой работе подытожены результаты раскопок Пазырыкской и отчасти Башадарской групп курганов Горного Алтая, которые справедливо названы автором «археологическим памятником мирового значения» (стр. 8).
Благодаря вечной мерзлоте, образовавшейся в погребальных камерах в силу возникновения под большими каменными насыпями особого микроклимата, чему способствовали также пустоты в камерах, грабительские ходы и суровый климат Горного Алтая, в погребениях обнаружено огромное количество вещей, обычно не сохраняющихся. Это разнообразные изделия из дерева, войлока и кожи, всевозможные ткани и дорогие меховые одежды, древнейшие ковры, а также бальзамированные тела погребённых людей и целые трупы лошадей.
Условия работы в промёрзших курганах при неблагоприятном для раскопок резко континентальном высокогорном климате, при оторванности экспедиции от баз снабжения, потребовали особых усилий от коллектива, возглавляемого С.И. Руденко. Большую и кропотливую работу проделал также коллектив реставраторов, художников и других специалистов, чтобы сохранить и привести в порядок богатейший археологический материал, публикуемый в рецензируемой книге.
Несмотря на односторонность археологического материала, добытого лишь из курганов родоплеменной знати, С.И. Руденко удалось показать широкую и разностороннюю производственную деятельность, высокую культуру и широкие культурные связи древнего населения Горного Алтая. Древние горноалтайцы добились больших достижений в развитии животноводства, имея в составе своих стад высокопородных коней, тонкорунных овец, яков и коз. Горноалтайцы были хорошо знакомы с деревянным строительством, с обработкой металлов. Высокого совершенства достигли древние мастера Алтая в изготовлении шерстяных тканей и ковров, войлочных и меховых изделий, в обработке кожи, изделий из дерева, рога и кости, в ювелирном деле и пр. Особое место автор уделяет изобразительному искусству древних горноалтайцев, с его развитым звериным стилем.
(328/329)
Нельзя переоценить большое историко-культурное значение археологического материала, который довольно подробно публикуется С.И. Руденко с большим количеством иллюстраций, с описанием техники изготовления ряда древних предметов. Однако, подходя к публикуемым горноалтайским находкам, как к вещественному историческому источнику, приходится выразить сожаление, что автор не уделил в своей книге достаточно внимания так называемому рядовому материалу (оружию, глиняной посуде, пряжкам и пр.), важному для полной характеристики древней культуры и особенно для датировки Пазырыкских и других горноалтайских курганов. Нельзя не пожалеть также о том, что автор не приводит совершенно чертежей погребальных сооружений — чертежей, необходимых в каждом археологическом издании. В отдельных случаях при публикации допущены некоторые фактические ошибки. При камеральном изучении материалов не все, очевидно, предметы правильно поняты и восстановлены. В особенности вызывает сомнение реконструкция женского кафтана, приводимая автором на стр. 100 [Рис. 42-43].
Очень большое значение для подобных изданий, публикующих замечательные находки и рассчитанных на массового читателя, имеет оформление книги. К сожалению, приходится признать, что издана рецензируемая книга небрежно. Для таких исключительных в истории археологических исследований памятников, каковыми являются горноалтайские находки, следовало бы дать красочные иллюстрации целого ряда наиболее ярких находок.
Автор рецензируемой книги не ограничивается лишь публикацией горноалтайских находок, а ставит их в связь с рядом важнейших проблем советской археологии и древней истории народов нашей страны.
Автор, основываясь на свидетельствах Геродота и других античных писателей, справедливо подчёркивает разнородный этнический состав древнего населения нашей страны, имеющего, по Геродоту, общий со скифами образ жизни и этническое единство собственно скифов Северного Причерноморья, осёдлых и кочевых, территория которых ограничивалась на востоке Доном. Далее на восток жили другие этнические группы: савроматы, синды и меоты, массагеты и т.д. Автор пишет: «К западу и северу от территории, занятой скифами, обитали уже не скифские племена» (стр. 16). Он обращает внимание на необходимость глубокого изучения отдельных конкретно-исторических этнических групп, привлекая археологический материал.
Однако С.И. Руденко все племена от Дуная до Алтая, имеющие лишь некоторые черты сходства в хозяйстве, в социальном развитии и особенно в обычаях и культуре, называет скифскими. Культура этих этнически разнородных племен также объединяется общим названием «скифской». Не трудно видеть, что представление автора об единой скифской культуре «от Карпат и Дуная на западе до Тянь-шаня, Алтая и Памира на востоке» (стр. 248) создалось фактически не из всестороннего изучения археологического материала, а под влиянием концепции М.И. Ростовцева, писавшего о единой смешанной скифской культуре, сложившейся на обширной территории из греческих, местных и особенно «иранских, собственно персидских» элементов.
Кроме того, представление автора о едином скифском мире, в который входили неоднородные по своему этническому составу и по происхождению племена, попрежнему перекликается с пресловутой марровской «скифской стадией» в истории древнего населения нашей страны, где скифы рассматривались как конгломерат неродственных многоязычных племён, как особая стадия развития общества.
(329/330)
Называя ряд многоязычных племён (в том числе и древних горноалтайцев) скифами, С.И. Руденко допускает методологическую ошибку; он фактически в основу этногенетического процесса кладёт или сходство в экономической жизни отдельных племён, или единство их культуры; он упускает при этом, что первым определяющим этнос признаком служит язык.
За последние годы, особенно после дискуссии по языкознанию и выхода в свет труда И.В. Сталина «Марксизм и вопросы языкознания», советскими археологами проделана большая работа по выделению на археологическом материале самостоятельных этнических групп — скифов, сарматов, меотов, племён Средней Азии и Сибири, намечены своеобразные черты их культуры. Сам автор книги хорошо показал своеобразные черты культуры древнего населения Горного Алтая, которая существенно отличается не только от собственно скифской, но и от более близкой ей сарматской культуры. Однако он не только не подчёркивает это отличие, но, наоборот, старается его затушевать.
Действительно, у тех племён, которые названы С.И. Руденко скифскими, имеются некоторые формальные общие черты, сохраняющие старые традиции в искусстве и в материальной культуре, выраженные преимущественно в сходстве некоторых форм конской упряжи, оружия и в «зверином стиле». Сам автор книги, пытаясь отмежеваться от марровского толкования этой общности, пишет: «Единство природных условий, подвижный образ жизни при одной и той же в основном хозяйственной базе обеспечивали обмен культурными ценностями между различными по происхождению племенами, что в результате к середине первого тысячелетия до н.э. придало скифской культуре единый облик» (стр. 24). Но о каком единстве природных условий можно говорить, объединяя степи Приднепровья, холмисто-равнинный рельеф Киргизии и горный Алтай?
«Единства» культуры и обычаев собственно скифов Геродота в древних горноалтайцев, о котором пишет С.И. Руденко, на самом деле вовсе не существовало. Даже в том, что сближает все культуры скифского времени на юге нашей страны, — в оружии, конской сбруе и в «зверином стиле», — нет сколько-нибудь полного тождества между Скифией и Горным Алтаем. Остальные же предметы материальной культуры из горноалтайских курганов, как костюм, металлическая, глиняная и деревянная посуда, предметы туалета, — вовсе не похожи на собственно скифские. Лишь некоторые обычаи и стороны погребального обряда древних горноалтайцев напоминают скифские, например скальпирование, бальзамирование трупов вождей, погребение с ними лошадей и, очевидно, рабынь-наложниц. Однако можно ли на этом основании иллюстрировать обычаи горноалтайцев, постоянно привлекая свидетельства Геродота об обычаях и погребальном обряде у кочевых скифов Северного Причерноморья? Подобные аналогии не могут быть исторически оправданными, тем более что такой, например, обычай, как мумифицирование трупов с затылочной трепанацией черепов, известен в соседней с Алтаем Минусинской котловине в грунтовых погребениях раннеташтыкского времени (конец I в. до н.э.), о чём автор совершенно умалчивает, хотя это ему должно быть хорошо известно. Здесь автор неверно пользуется историко-сравнительным методом. Он тенденциозно выбирает среди письменных источников и археологического материала лишь те аналогии, которые ему нужны для обоснования скифского характера жизни и культуры горноалтайцев. Он совсем игнорирует те поразительные аналогии в погребальном обряде и материальной культуре, которые имеют горноалтайские памятники
(330/331)
с памятниками ближайших областей Южной Сибири и Центральной Азии.
Отправляясь от определения памятников горного Алтая как скифских, С.И. Руденко постоянно обращался и в более ранних своих работах га аналогиями только к памятникам западным, собственно скифским, и переднеазиатским (главным образом, ахеменидским), и к свидетельствам античных авторов о скифских племенах Причерноморья и их соседях. В то же время С.И. Руденко недооценивает те черты сходства, связи и параллели, которые существуют между находками Горного Алтая и памятниками близлежащих восточных районов. Пренебрежение восточными аналогиями особенно сказывается на датировке С.И. Руденко алтайских курганов. Ведь именно эти прямые аналогии привели бы С.И. Руденко к выводу об иной, более поздней дате горноалтайских памятников, заставили бы его отнести их не к скифскому, а к гунно-сарматскому времени. Поэтому, вероятно, он нигде даже не упоминает в своих работах Ноин-Улинских курганов I в. н.э., хотя именно они, а не скифские курганы имеют совершенно сходное устройство погребальных камер (внешние и внутренние срубы, драпировка стен тканями и войлоками, покрытие потолка мелкими растениями и т.д.) с горноалтайскими. В силу тех же причин С.И. Руденко в своих работах уклонялся от обсуждения совершенно иной точки зрения на горноалтайские курганы, которая существует в археологической литературе и хорошо аргументирована С.В. Киселёвым, относящим эти горноалтайские памятники к гунно-сарматскому времени, а именно не ранее III в. до н.э. Не останавливался он также и на критическом рассмотрении периодизации и общей оценке горноалтайских находок, данной М.П. Грязновым. Метод замалчивания иных точек зрения не есть метод, приводящий к объективно-научной, правильной оценке археологических материалов. Только научная дискуссия, с аргументированным изложением мнений сторон, может привести к верному решению вопроса.
В разбираемой работе С.И. Руденко, преувеличивая «скифские» черты Пазырыка, попрежнему оставляет без внимания близость конструкции пазырыкских погребальных сооружений с некоторыми погребальными сооружениями Минусинской котловины рубежа нашей эры и особенно сходство с усыпальницами гуннских шаньюев в Ноин-Уле (Северная Монголия).
Таким образом, гуннские связи Пазырыка, важные, может быть, не только для формирования пазырыкский культуры, но и самого населения Горного Алтая, при наличии монголоидных типов среди погребенных, оказались совсем не раскрытыми.
Основой датировки у автора рецензируемой книги является стилистический анализ горноалтайских находок, в результате которого он находит ещё доахеменидские и раннеахеменидские элементы в привозных вещах (ткани, ковры) и в местном изобразительном искусстве. Однако не эти архаические черты, действительно свойственные Пазырыку, должны лечь в основу датировки пазырыкских памятников.
Анализируя культуру Пазырыка, особенно изобразительное искусство, С.И. Руденко убедительно показал близость пазырыкских памятников искусства с Аму-Дарьинским кладом и особенно с серией золотых предметов из так называемой скифо-сибирской коллекции Государственного Эрмитажа, найденных главным образом в Южной Сибири. Характерные черты художественного стиля вещей Аму-Дарьинского клада и Эрмитажной коллекции, — сцены борьбы фантастических животных, особая трактовка тела зверя (вывернутость задней части тела, выражающая
(331/332)
сильное напряжение в борьбе), полихромия, выраженная в украшении предмета цветными вставками в виде запятых, кружочков и т.д., — составляют одну из самых существенных сторон пазырыкского изобразительного искусства. Но ведь эти черты совершенно чужды скифскому искусству. Зато они составляют основу гунно-сарматского изобразительного искусства III в. до н.э. — II в. н.э.
Именно в это время в Сибири и Центральной Азии широко распространены аналогичные композиции борьбы животных или сцены терзания хищниками травоядных копытных на многочисленных бронзовых бляхах (найдены в древнейших гуннских погребениях Дэрестуйского могильника в Забайкалье — II-I вв. до н.э., в позднетагарском кургане у с. Б. Барандат — I в. до н.э.) и гуннских ковровых апликациях (ковры из Ноин-Улы — I в. н.э.). Характерные для Пазырыка изображения животных с «вывихнутой» задней частью, как бы перегнутые, также известны среда памятников этого времени, например изображение лани на щитке золотого перстня из усуньского кургана Бураны (II-I вв. до н.э.) 1. [сноска: 1 ВДИ, 1938, №3, стр. 162-179 и рис. 12.] Такой сюжет, как изображение пары слитных головок коней, повёрнутых в разные стороны, обнаруженный на седельных накладках пятого Пазырыкского кургана (стр. 127, рис. 57 и стр. 177, рис. 91), совершенно отсутствует на Западе, но зато хорошо известен по гунно-китайским бронзам Суйюани в в особенности по сотням находок аналогичных по форме бронзовых пластин с парными конскими головками из таштыкских склепов Минусинской котловины. С.И. Руденко, не найдя ничего подходящего в скифском искусстве, предпочёл оставить этот сюжет без аналогий, как и многое другое, например круглодонный деревянный ковш с ручкой-сучком (стр. 45, рис. 12, 2) из второго Пазырыкского кургана. Но ведь совершенно подобные по форме деревянные ковши с такими же ручками и их миниатюрные воспроизведения в бронзе хорошо известны по находкам в раннеташтыкских погребениях (I в. до н.э. — I в. н.э.). Остались без аналогии и золотые серьги, состоящие из цилиндрика, покрытого зернью, и лепестковых подвесок (стр. 111, рис. 51, в), а между тем такой золотой цилиндрик с зернью от серьги найден в кургане №23 Ноин-Улы, и вообще серьги с многолепестковыми подвесками встречаются в погребениях II — I вв. до н.э. в Забайкалье, в Минусинской котловине и в Семиречье. Характерное выстригание гривы лошади выступающими вверх «языками», засвидетельствованное как на трупах коней из курганов Пазырыка, так и на изображениях войлочного ковра из пятого Пазырыкского кургана (стр. 90, рис. 33), появляется только в гунно-сарматское время в Причерноморье (фрески склепа Анфестерия) и в сассанидском Иране (сцены охоты царей на серебряной посуде), а в скифское время неизвестно.
Совсем не обращает внимания С.И. Руденко и на сарматские связи Пазырыка, выраженные не только в художественном стиле, но и в наличии сарматских вещей в погребальном инвентаре Пазырыкских курганов.
Последнее также весьма существенно для датировки Пазырыкское группы курганов, которые автор книги безосновательно относит к VI-IV вв. до н.э. Без правильной датировки археологических памятников невозможны и правильные исторические выводы.
С сарматским искусством можно сравнить излюбленную манеру украшений на пазырыкских вещах: бляшки и накладки геометрической и растительной формы от конской упряжи, многие элементы растительных и геометрических узоров на различных вещах из кожи, войлока и дерева.
(332/333)
Существует целый ряд общих приёмов в технике ювелирного дела у сарматов и горноалтайцев: украшение вещей тонким золотым листом, тонкая техника золотой инкрустации до железу (та же техника распространена также в Южной Сибири с III в. до н.э).
Особенно много вещей сарматского типа во втором Пазырыкском кургане. Таковы круглые деревянные бляхи с выпуклой центральной частью от уздечного набора (стр. 141, рис. 62, а, б), каменная жаровня на четырёх ножках (стр. 45, рис. 12, а), деревянный круглодонный сосуд с ручкой-колодочкой (рис. 12, в), золотая серьга с подвесками, украшенная разноцветной пастой (стр. 111, рис. 51, в), серебряное зеркало с ободком и выпуклостью в центре (стр. 119, рис. 52). Из всех перечисленных вещей лишь каменная жаровня встречается в сарматских древностях, которые датируются не позже IV в. до н.э. Остальные предметы находят себе аналогии среди сарматских вещей III-I вв. до н. э. Описанное С.И. Руденко другое металлическое «зеркало овальной, почти круглой, формы, с короткой ручкой» в футляре из шкуры леопарда (стр. 118) представляет один из характерных типов сарматских зеркал III-II вв. до н.э. Наконец, кожаная диадема с изображением идущих в ряд петушков на женском головном уборе из второго Пазырыкского кургана (стр. 109, рис. 50, а, б) чрезвычайно близка по стилю и композиции золотой диадеме из известного сарматского кургана «Хохлач» в г. Новочеркасске. Прочие вещи из этого кургана, получившие в литературе название Новочеркасского клада, стилистически также близки к Пазырыку по трактовке изображения зверей и по полихромии; они датируются не ранее II-I вв. до н.э.
Перечень аналогий горноалтайских древностей с сарматскими можно было бы еще пополнить, но достаточно и этого, чтобы убедиться в тесных взаимосвязях горных алтайцев с сарматским миром последних трёх веков до нашей эры.
С.И. Руденко, говоря о связях древних горноалтайцев с Китаем, отмечает, что все найденные в Пазырыкских курганах китайские вещи (ткани, бронзовое зеркало) не моложе IV в. до н.э., что «до сих пор ни в одном из исследованных курганов этого типа не найдено китайских вещей эпохи ранних Хань» (с 206 г. до н.э.). Однако вряд ли это так. Сам автор отмечает близость пазырыкских шёлковых тканей по орнаментации и технике их изготовления китайским шёлковым тканям Ноин-Улинских курганов. Орнаментация пазырыкских шелковых тканей ханьская. Ко II вв. до н.э. относится и бронзовое зеркало из 6-го Пазырыкского кургана 1, [сноска: 1 Кюммелем этот тип зеркал датируется раннеханьским временем II-I вв. до н.э. — см. Ostasiatische Zeitschrift, Heit 3-4, 1930, стр. 173.] типологически предшествующее ханьским зеркалам типа TLV, находимым в Южной Сибири в погребениях I в. до н.э. (Бурдун, Изых — склеп №2). Вообще следует отметить, что лишь с раннеханьского времени начинают широко распространяться китайские вещи в Южной Сибири, доходя на западе до Поволжья.
Следовательно, некоторые архаические элементы культуры Пазырыка, особенно в изобразительном искусстве, не могут служить основой для датировки. Пазырыкские курганы и вся представленная в них яркая культура горноалтайцев относятся не к скифскому, а к гунно-сарматскому времени, т.е. не ранее III в. до н.э.
Значительной ошибкой автора является то, что С.И. Руденко в рецензируемой книге смешал воедино все алтайские памятники эпохи ранних кочевников, среди которых в действительности имеются более ранние,
(333/334)
относящиеся к майэмирской культуре VII-IV вв. до н.э. (выделена работами М.П. Грязнова и С.В. Киселёва), а более поздние, относящиеся к рубежу нашей эры. По С.И. Руденко, «археологических памятников конца первого тысячелетия до н.э. и первой половины первого тысячелетия н.э. в Горном Алтае пока не обнаружено» (стр. 258). Такие памятники в Горном Алтае есть. Ярким примером их является Шибинский курган, который твёрдо датируется концом I в. до н.э. — I в. н.э., по обнаруженным в нём остаткам китайских лаковых чашечек, выделывавшихся в ханьском Китае между 86 г. до н.э. и 48 г. н.э., что совершенно правильно установил исследовавший этот курган М.П. Грязнов и подтвердил Умехара.
В этом же кургане найден и железный кольчатый нож, датирующийся II-I вв. до н.э. «Передатировка» кургана Шибэ понадобилась С.И. Руденко потому, что в нём найдены вещи конского снаряжения, выполненные всё в том же традиционном «скифском зверином стиле», что и в курганах Пазырыкской группы.
Таким образом, горноалтайские памятники пазырыкского типа должны быть поставлены в тесную связь не со скифской проблемой, а с вопросом взаимосвязей древнего населения Алтая с племенами Средней Азии. Северной Монголии, Южной Сибири и юго-восточных районов Европейской части СССР в гунно-сарматское время, для которого характерна политическая активность гуннов на востоке и сарматов на западе этой территории. Только в этом плане может быть правильно решён вопрос о происхождении древнего населения Горного Алтая, не имеющего никаких генетических связей со скифами Северного Причерноморья, и может быть правильно понята его оригинальная а яркая культура.
Необходимо остановиться ещё на одном вопросе более частного порядка. Вопреки установившемуся в археологической литературе мнению о кочевом или полукочевом характере древних горноалтайцев, втянутых в общий, исторически важный процесс выделения кочевых скотоводческих племён на юге нашей страны с начала первого тысячелетия до нашей эры, С.И. Руденко пытается обосновать положение о пастушеском скотоводстве и прочной осёдлости древних горноалтайцев. Однако состав стада горноалтайцев, с преобладанием в нём лошадей и овец, первоначальное юртообразное устройство каменных курганов, что прослежено М.П. Грязновым, все находки в Пазырыкских и других горноалтайских курганах — дают яркую картину кочевого быта, отмеченного в археологии такими признаками, как погребения с воинами верховых коней во всем их убранстве, кожаная посуда и перемётные сумы, кочевнические деревянные столики со съёмными крышками и т.п. В 5-м Пазырыкском кургане найдены, кроме того, даже остатки войлочной юрты. Таким образом, мы находим здесь те же признаки, которые характерны для погребений кочевников скифо-сарматского времени в Казахстане, Поволжье, на Кубани и в степных районах Украины, Приводимые С.И. Руденко доказательства прочной осёдлости — временное стойловое содержание части скота, устройства погребальных камер в виде прочных бревенчатых построек, массивная глиняная посуда и пр. — свидетельствуют лишь о существовании необходимых для кочевников благоустроенных зимовок в обильных зимними пастбищами долинах Алтая. В частности, наличие массивной глиняной посуды вовсе не может свидетельствовать о прочной осёдлости — она нам известна у всех древних кочевников нашей страны, и в большом количестве, например, у сарматов Поволжья (особенно в диагональных погребениях), а также у гуннов.
(334/335)
Приветствуя публикацию замечательных материалов Горноалтайской археологической экспедиции, мы не можем согласиться ни с датировкой, ни с общей историко-культурной оценкой горноалтайских находок. В этой части книга С.И. Руденко должна быть коренным образом переработана при её переиздании.
От редакции. ^
Рецензия Л.Р. Кызласова и К.Ф. Смирнова на книгу С.И. Руденко «Горноалтайские находки и скифы» публикуется в то время, когда вышла из печати новая книга С.И. Руденко «Культура населения горного Алтая в скифское время» (Изд. Акад. Наук СССР, 1953). В новой книге С.И. Руденко публикует значительно подробнее пазырыкские памятники, в том числе и весь погребальный инвентарь, приводит чертежи курганов и погребальных камер. Книга хорошо и богато иллюстрирована. Автор значительно изменил историко-культурную оценку пазырыкских памятников, подчёркивая «определённо выраженные в Пазырыкских и других алтайских памятниках черты своеобразия местной культуры» (стр. 9), отличающейся от скифской и не связанной с причерноморскими скифами. В новой книге С.И. Руденко правильно отмечает, «что в степях и предгорьях южной Сибири, Средней Азии, а также Восточной Европы в нервом тысячелетии до н.э. жили многочисленные племена, различные по своему происхождению и языку» (стр. 7). Он отмечает близость их культуры, которая была обусловлена не только сходством общественного строя и обычаев, одних и тех же занятий и черт быта, но и различными, нередко очень тесными связями одних племён с другими.
С.И. Руденко в новой книге в основном изжиты прежние его представления о скифах и скифской проблеме, смыкавшиеся с представлениями М.И. Ростовцева о единой скифской культуре на обширной территории.
Новая книга С.И. Руденко несомненно является шагом вперёд в вопросе научной интерпретации открытых им замечательных археологических памятников, однако она не снимает значительной части возражений авторов публикуемой выше рецензии.
|