Археология и не только... 2002

В течение семидесятых годов во многих местах нашей страны можно было встретить мальчишек и девчонок в светлой униформе с двумя эмблемами. Одна из них представляла собой соединённые вместе три буквы: САЭ, на другой был изображен архар и ещё три буквы: ЛДП. Это были участники Сибирской археологической экспедиции Ленинградского Дворца пионеров. Ленинградская, Псковская, Новгородская области, Крым, Нижний Дон и, конечно же, Сибирь: Красноярский край, Хакасия, Тува — вот основные места, где бывали эти ребята. Мы хотим рассказать о феномене саэвской или, как ещё говаривали в советское время, «саэцкой» археологии — конечно, не с точки зрения истории науки, а как бы изнутри: как мы сами видели себя и своих друзей в научной, общественной, наконец, в своей личной жизни тех лет и как мы сейчас, став совсем взрослыми, оцениваем, что дала нам наша экспедиция.

Мы — это авторский коллектив, рамки которого достаточно условны, и который состоит из ветеранов Сибирской археологической экспедиции ЛДП и того, что с ней стало, когда она выпорхнула из гостеприимных стен Аничкова дворца. Мы бы хотели дать слово каждому, кто пятнадцать, двадцать или даже тридцать лет назад работал в САЭ, но боимся, что издателю не хватит бумаги, поэтому мы постараемся привести к общему, так сказать, знаменателю всё то, что вспоминают разные представители разных поколений, а персонально «слово» будем давать кому-то лишь по мере необходимости.

Хотелось бы также показать самые разные документы, рассказывающие об истории нашей экспедиции: кусочки из полевых отчётов и официальные дневниковые записи, неофициальные и абсолютно не серьёзные воспоминания и дневниковые записи о смешных историях, происходивших с нами не столько в связи с нашими археологическими изысканиями, сколько вопреки им, выдержки из газет, писавших о нас, наконец, просто письма, которые мы писали друг другу, даже не задумываясь, что это может стать историей.

Мы вспомним и о том, что в течение этих тридцати лет каждое 5 Декабря, День Рождения Кружка, отмечалось как праздник. Собирался народ — НАШ, саэцкий народ. Сначала — исключительно во Дворце пионеров. Шеф говорил несколько слов об истории, а затем смотрели слайды о последних экспедициях, о новых находках… Что?.. Вы не знаете, кто такой — Шеф? Это же наш отец родной… Как в шутку говорили в те годы и как вполне серьезно скажем теперь — Отец детской археологии Алексей Владимирович Виноградов. Тут не подойдёт ни слово «руководитель», ни — тем более — слово «воспитатель», для большинства — именно как «папа»!.. Хотя для старшей части ветеранов он скорее — старший брат, и обращаются они к нему — «Алёша»…

Потом народ кучковался по поколениям и ехал — или в фотолабораторию или к кому-нибудь домой. Бывало, разбредёмся на станции метро «Невский проспект», а встречаемся на «Техноложке»:

Приятно было встретиться с людьми, хоть и малознакомыми, но «нашими». И поколения пересекались, перекрещивались. Бывало, кто-то не мог решить для себя — с теми или с другими поехать на «тусовку». А уж «тусовка» обязательно предполагала воспоминания о былых путешествиях, о приключениях, о том, чему научились и что осталось в памяти… Так вот — значительная часть наших воспоминаний и обобщений построена именно на этих «тусовках» 5 Декабря, на том, что говорилось в виде тостов, или дружеских бесед, или «душеспасительных разговоров» — вполне трезвых или не очень… Потом, готовя этот материал, мы, конечно, обзванивали НАШ НАРОД, встречались, просили вытащить из архивов свои дневники, письма, наконец, просто вспомнить что-то важное или занятное…

Конечно, всё это — не то! Нам бы собраться вместе — невзирая на возраст — где-нибудь под вековыми елями у костра, чтобы была ночь, и падал мелкий снег или моросил дождь или сверкали яркие звёзды и спеть всем вместе что-то наше типа:

«Пусть опять километры полетят мне под ноги,

И холодные ветры, и ливни без устали льют —

Никогда не прельщал меня тихий домашний уют…»

И никаких слов больше не нужно. Всё и так понятно…

И ещё: мы хотели бы заранее принести свои извинения взыскательному читателю за вольности в лексиконе и за некоторую фамильярность в отношении друг к другу. Вы посмóтрите на годы, когда мы оканчивали школу и представите нас солидными дядями и тётями. Но — очень просим нам верить! — когда мы встречаемся друг с другом, мы забываем и о нашем возрасте, и о наших каждодневных заботах, и о наших подрастающих детях, — нам кажется, что нам всем по тринадцать — четырнадцать лет, что мы всё ещё дети… ну, а детям некоторые шалости, конечно же, простительны.

Мы хотели бы также принести свои извинения всем обожаемым нами авторам бардовских песен, чьи произведения мы бессовестно цитируем, нарушая авторские права. Но что же поделать — ведь это стало фольклором! Сложнее с поэтами, с духами которых мы общались, как с живыми. Особенно нас волнует авторство стихотворения, которое было для нас почти что гимном. Приписывали его Н.С.Гумилёву, но НАШ человек — Вадик Лурье, перерыв все доступные архивы, собрал полное собрание сочинений Николая Степановича, и этого произведения там не было. Видимо, это — какая-то белая эмиграция…

И нам всё это было так близко и дорого — ещё более, чем любимым нами якувшевским "Горожанам", с которыми вместе мы чувствовали:

1970-й год. Уже стих ветер хрущевских перемен. Уже забыто освоение целинных земель и гигантские кукурузные поля. Забыта эйфория от первых полётов в космос. Забыто «Русское чудо, 3 серия» — батон из отрубей за 10 копеек и причёска Никиты Сергеевича под названием «Урожай 63-го года». Уже стихли жаркие споры по поводу того, что хорошего и что плохого было в сталинское время. Уже замолчала пресса о том, что нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме. Уже схлынула волна повального увлечения романтикой «хождения на природу», и нет уже такой давки в электричках по выходным, но всё ещё поются бардовские песни в студенческих общежитиях и стройотрядах. Ещё остаётся среди молодёжи самым популярным жанром политический анекдот, но уже всем известно, что бдительное око КГБ не дремлет. Наступила эпоха «стабильности», эпоха «уверенности в завтрашнем дне» (или уверенности в том, что ничего уже не изменится) — точнее говоря, эпоха застоя. Недаром тогда горько шутили: «Комсомолу тридцатых было всё по плечу, а комсомолу семидесятых — всё по́ фигу!»

В это самое время в отделе краеведения и туризма Ленинградского Дворца пионеров появился новый кружок — археологический. Он был первым. Нет, конечно, и прежде школьники занимались археологией: их привлекали к полевым работам археологических экспедиций в качестве землекопов ещё в довоенное время. В разных городах страны существовало множество археологических кружков, некоторые из них достаточно большими отрядами работали в поле с академическими или университетскими экспедициями (нельзя не вспомнить, например, замечательный опыт Г.Н. Матюшина по организации таких работ в Башкирии или многолетнюю деятельность Клуба юных археологов при Государственном Эрмитаже). Однако археологический кружок Ленинградского Дворца пионеров с самого начала был задуман как самостоятельная научная экспедиция. Предполагалось, что юные археологи будут не только искать в поле археологические объекты или участвовать в раскопках в качестве землекопов, но смогут полностью взять на себя организацию всего комплекса полевых археологических исследований, начиная с проработки специальной литературы, составления планов разведочных работ, и заканчивая стационарным исследованием обнаруженных памятников и подготовкой научных отчётов о полевых исследованиях.

Замысел многим тогда казался чересчур смелым. Ведь академические экспедиции, не считая даже научных сотрудников, содержали круглый год штат лаборантов, художников, фотографов, и на это тратились немалые бюджетные средства. А тут предполагалось выполнять такую же (хотя, меньшую по объёму) работу на общественных началах силами юных исследователей. И ведь получилось! Конечно, не сразу.

И трудностей оказалось очень много. Сначала администрация Дворца и слушать не хотела о том, чтобы выпустить ещё только-только сложившийся коллектив в Сибирь. Возможно, это было и к лучшему. Пришлось два сезона проработать в разведках по Ленинградской области, чтобы доказать свою дееспособность и реально приобрести необходимый для дальних экспедиций опыт. Затем возникли проблемы с получением «Открытого листа» (то есть официального документа, дающего право на производство археологических исследований). Отдел полевых исследований Института археологии АН СССР вполне справедливо опасался: смогут ли школьники справиться со всем комплексом полевых археологических исследований. Наконец, не смогли не отразиться на работе экспедиции внутренние (конъюнктурные) противоречия в научном мире тех лет: выдающийся исследователь археологии Центральной Азии — Александр Данилович Грач, который волею судьбы оказался научным вдохновителем экспедиции в период её становления, был в то время в опале, и это обусловило предвзятое отношение некоторых учёных к самой экспедиции.

Тем не менее, в 1973 и 1974 годах экспедиция провела пробные разведочные работы в Красноярском крае и в Хакасии, в 1975 году был получен «Открытый лист» формы 3 и проведены полноценные разведки в Туве, в 1976 году начались раскопки на могильнике Усть-Хадынныг…

Когда в 1977 году отряд экспедиции прибыл в Туву и прогуливался по Кызылу, к руководителю подошла представительная дама с полевой сумкой на плече: «Вы из Ленинградского Дворца пионеров? Узнаю вашу униформу. Я рецензировала ваш прошлогодний отчёт. Мне он понравился…» Это была известная исследовательница петроглифов Енисея Марианна Арташировна Дэвлет. С её благословения экспедиция успешно провела раскопки в Туве в 1977, 1978, 1979 годах.

Можно сказать, что вторая половина семидесятых годов стала «золотым веком» экспедиции. Выезды на полевые работы происходили в каждые каникулы. Маршруты разведок проходили по Ленинградской области (здесь особое внимание было уделено исследованию неолитических стоянок), по Крыму с его памятниками от античности до средневековья, по Нижнему Дону, где фиксировались курганы эпохи бронзы. Разведки в разных районах сочетались со стационарными раскопочными работами в Туве (Усть-Хадынныг, Тээрге, Мажалык-Ховузу), в Хакасии (Оглахты), в Красноярском крае (Карасёво, Тагарский Остров), в ходе которых были получены ценнейшие научные материалы, а также в Ленинградской области (Поддубье, Мерёво, Токсово) и даже на территории комендантского кладбища в Петропавловской крепости. Сообщения о работах экспедиции публиковались в сборниках «Археологические открытия» (М., 1977, 1978, 1979, 1980, 1981) и «Новейшие исследования по археологии Тувы этногенезу тувинцев» (Кызыл, 1980). О работах экспедиции писали многие газеты, журнал «Семья и школа», в конце 1977 материалы экспедиции были выставлены на ВДНХ и отмечены «Серебряной медалью», наконец, в 1979 году большая группа ребят выступала по Ленинградскому телевидению с рассказом о работе экспедиции.

Но это — только научная сторона дела. А были и другие, для большинства не менее важные. Алексей Владимирович говорил: «Археолог как полевик — должен уметь делать всё». И мы учились: не только правильно сложить рюкзак, поставить палатку или развести костёр под проливным дождём, — мы учились рисовать артефакты, делать глазомерную и инструментальную съёмку планов, рассчитывать необходимое количество продуктов для экспедиции, оказывать первую медицинскую помощь. Кроме того, мы учились демократии. Шеф говорил (и мы ни тени демагогии в его словах не чувствовали): «Как начальник экспедиции я несу ответственность перед наукой за наши работы, как педагог Дворца пионеров — перед вашими родителями за ваши драгоценные жизни, но для вас я — научный консультант и не более того, так что руководите сами. Сами решайте, как работать и как отдыхать, но только чтобы дело было сделано, и дисциплина не страдала». (Правда, ещё до выезда на полевые работы он предупреждал, что демократия — демократией, но за ним всегда остаётся право узурпации всей власти в экстремальной ситуации…)

В каждой экспедиции у нас были выборные командир и комиссар, кото-

рые (посоветовавшись с Шефом, конечно) назначали начальников разведочных или раскопочных групп и вместе с ними составляли так называемый Совет, который собирался в специальной «советской» палатке и решал все вопросы жизни экспедиции: режим работы и отдыха, график дежурства по кухне (включая ночное дежурство по лагерю — обычно с оружием, хотя и с холостым патроном), поощрял лучших и наказывал тех, кто проявил халатность или нерадивость. Поощрения бывали разные. Приятно было, если на вечерней линейке о тебе скажут, что хорошо сегодня поработал; бывало, что поощряли чем-то вкусным (питались в поле всегда более чем скромно), но самое главное поощрение во время раскопок — это когда тебе поручали самостоятельно расчистить могилу (на всех могил, естественно, не хватало). Даже девиз у нас такой был: «Каждому археологу — по отдельной могиле!» А из наказаний самым популярным было так называемое «бревно». Если ты проштрафился и получил «пару брёвен», ты должен после работы пойти в лес, отпилить и принести в лагерь соответственно два лиственничных полена диаметром сантиметров по тридцать-сорок. Потом эти поленья использовались на дрова или в качестве сидений, подставок, подпорок…

И это ещё не всё. Мы учились — пусть это не покажется громкими словами — прекрасному. Уже одна сибирская природа чего стоила! Какие восходы (увы, омрачённые утренней прохладой и физзарядкой). А какие закаты! А костёр в вечерних сумерках! И у костра — конечно, песни. Какие это были прекрасные песни! Разные, конечно, песни. Были и шуточные, были и пиратские, даже хулиганские, но самыми любимыми были светлые песни о дальних дорогах и верных друзьях, о чистой прекрасной любви и о горечи разлуки… Песни пелись каждый вечер,но никогда не надоедали!

Шурша мостовыми, шурша по порогам, растают шаги во мгле,

И снова за ними уйду я в дорогу — на тысячу зим и лет…

Эта, например, происходила с неизвестно откуда взявшейся магнитофонной ленты с записью песен автора с загадочной фамилией — И.Левинзон. Мы даже имени её не знали, но песни её были в тот период, пожалуй, самыми любимыми… Но при этом, конечно, пели и Окуджаву, и Высоцкого, Визбора, Городницкого, Полоскина, Никитина, Кима, Клячкина, Вихорева, Генкина, Туриянского, Чифа… всех не перечислишь…

А потом, когда в чёрном небе начинали сверкать ослепительные звёзды и даже у костра становилось холодно, все забивались в «советскую» палатку и при слабом мерцании свечи читали стихи. Кто что вспомнит, кому что дорого. Была у нас с собой и «библиотека». Любили Н. Гумилёва и Б. Пастернака, М. Цветаеву и А. Ахматову, зачитывались Ш. Бодлером и О. Мандельштамом, читали А. Майкова, В. Брюсова, Р. Бёрнса, Э. По, Е. Евтушенко… Даже ставили несколько раз героическую комедию Э. Ростана «Сирано де Бержерак». И редко кто удалялся в свою палатку прежде окончания такого импровизированного вечера поэзии. Только иногда во время паузы слышен был голос Шефа или кого-то из командиров: «Народ! Время отбоя…» или: «Скоро двенадцать — не встанете завтра!» Но тут же полтора десятка голосов: «Встанем! Обещаем! Честное слово!..» И стихи эти остались каким-то бесценным сокровищем в памяти каждого…

При этом мы продолжали делать дело. Как-то с самого начала основным направлением наших научных изысканий оказалось раннескифское время. Вероятно, потому, что именно в годы нашего становления исследовался знаменитый царский курган Аржан в Туве, материалы которого оказались сенсационными и вызвали множество споров в научных кругах. Главный из авторов раскопок Аржана, Михаил Петрович Грязнов, стал вдохновителем первых саянских разведок САЭ в 1973 и 1974 годах. Маршруты разведок пролегли по высокогорной долине реки Ус (правого притока Енисея) — долине, соседней с долиной реки Уюк, где и был расположен Аржан. В 1974 году отряд даже участвовал несколько дней в раскопках этого памятника.

В 1975 году поиски раннескифских памятников были продолжены в Туве. Здесь Госпожа удача оказалась более благосклонной к нашей экспедиции. Если в Усинской долине мы находили курганы или очевидно поздние,

Лагерь экспедиции на реке Устю-Ишкин в Туве.

или внешне такие маловыразительные, что лишь с большой натяжкой их можно было условно отнести к скифскому времени, то уж в Туве мы попали «в яблочко». Курганы, найденные экспедицией в долине реки Устю-Ишкин, своими внешними признаками не оставляли сомнения в их принадлежности к алдыбельской культуре раннескифского времени. И тут мы вспоминаем со словами самой искренней благодарности А.Д. Грача, ставшего научным консультантом нашей экспедиции в тот период. Это он порекомендовал нам обследовать долины притоков Хемчика и он же развеял последние сомнения в принадлежности найденных курганов к алдыбельской культуре. Теперь нужно было заняться их стационарным исследованием.

Так закончился «героический период» истории САЭ — период, когда преодоление огромных трудностей во время полевых работ считалось нормой жизни, когда было и холодно, и голодно, в кровь стирались ноги, ныли плечи, но разведочные группы, отягощённые палатками и спальниками, верёвками и карабинами, планшетами и геодезическими приборами, пухлыми тетрадями и фотоаппаратурой упрямо шли сквозь тайгу и горы, через перевалы и водные преграды в поисках следов расселения древнескифских племён, когда грызли на привалах чёрные сухари и вспоминали любимый Город, лёжа в спальнике на какой-нибудь каменной гряде. Начинался период «золотой». Хотя во время зимней подготовки к экспедициям преодоление естественных трудностей (порою искусственно создаваемых) по-прежнему считалось едва ли не главной задачей, во время раскопок перестало считаться зазорным думать о комфорте. В «полудатки» уже не набивалось по пять человек, продуктов стало больше (их уже не нужно было каждый день таскать на своём горбе), появились зеркальца и расчёски, белая футболка перестала быть атрибутом парада. Появились хозяйственная палатка, мобильная фотолаборатория, обеденный стол и скамейки, сколоченные из лиственничных досок. В 1977 году даже почту доставляли прямо в лагерь. А в 1978 году, когда мы работали в качестве отдельного отряда Балгазынской экспедиции Тувинского НИИ языка, литературы и истории под общим руководством А.Д. Грача, в нашем распоряжении был даже автомобиль.

Машина с эмблемой экспедиции А.Д. Грача на дверце.

В результате были практически полностью исследованы раннескифский могильник Усть-Хадынныг-I, четыре саглынских кургана на могильнике Мажалык-Ховузу-III, большой ритуальный комплекс Тээрге-I, два кыргызских погребения, курган кокэльского типа и несколько ритуальных сооружений. Полученный материал был оценен специалистами как имеющий большое научное значение.

Одновременно с этим расширилась сфера научных интересов нашего коллектива. Оставаясь по замыслу сибирской, экспедиция продолжала работы и в Ленинградской области. В 1974 были продолжены работы в бассейне реки Сабы, в 1975 и 1976 — в бассейнах рек Паши и Тихвинки, в 1977 была произведена разведка неолитических памятников Карельского перешейка — от Севастьяновских стоянок до Токсово и Тарховки. Эти работы производились, в основном, силами молодого пополнения кружка.

В 1977-1978 годах совместно с Оредежским отрядом Северо-Западной экспедиции ЛГУ под руководством Ю.М. Лесмана были произведены раскопки курганов около д. Мерёво и д. Поддубье в Лужском районе…

А.В. любил повторять: «Археология — это хобби. Профессиональным археологом должен становиться только тот, кто не может жить иначе». Многие выпускники кружка стали геологами, кто-то пошёл в медицину, кто-то в педагогику, но, конечно, и кафедра археологии ЛГУ стала активно пополняться «нашими людьми». В 1977 году на кафедру поступили С. Адаксина, С. Илюшенко, М. Килуновская и Н. Логвинова; в 1978 — И. Ефимов, П. Нехорошев, К. Чугунов; в 1979 — Ю. Ямпольская (на кафедру этнографии) и В. Алдошин на восточный факультет, в 1980 — П. Азбелев, Т. Жеглова, В. Кисель, А. Ковалёв, А. Сущевский (на восточный факультет), А. Терентьев; в 1981 — О. Боголюбова, Б. Короткевич, А. Мазуркевич, О. Мячина; в 1982 — Ю. Лучина; в 1983 — С. Кузьмин, О. Богуславский…

Впрочем, начиная с 1983 года поступавшие были уже не «сибиряками», а «северо-западниками», то есть представителями «дочерней» Северо-Западной экспедиции ЛДП, начавшей активную работу в 1979 году под руководством Н.И. Платоновой и Т.А. Жегловой. С.Кузьмин стал основателем «внучатой» археологической экспедиции Дворца пионеров. А.Н. Мазуркевич, а затем М.М. Каган какое-то время руководили археологической экспедицией Городской станции юных туристов).

Шуму мы наделали много: и на ВДНХ, и на телевидении, и в прессе, и на научных конференциях (на ежегодной сессии ИА АН СССР в 1973, 1977, на совместной конференции МГУ и ЛГУ в 1975, на научной конференции в Омске в 1980, на заседаниях кафедры археологии ЛГУ), и в итоге Шефа пригласили в очную аспирантуру при ЛГУ в 1979 г., и он перестал быть штатным сотрудником Дворца пионеров, хотя какое-то время продолжал руководить кружком «ветеранов». Шефу пришлось сменить тему научной работы, и дальнейшие исследования раннескифского времени продолжили уже его ученики: С. Адаксина, М. Килуновская, К. Чугунов, кото-

рые фактически руководили раскопками на могильнике Усть-Хадынныг-I в 1979 и в 1980 годах. А.В. в это время с новыми отрядами уже занимался поисками и раскопками неолитических памятников Южной Сибири…

А как мы все радовались, когда Госпожа удача улыбнулась одному из самых «наших» людей, Костику Чугунову, и он в 2001 году открыл непотревоженное царское погребение на кургане Аржан-2. Как мы все были счастливы! Его называли «русским Шлиманом», «вторым Веселовским»… Да, это так, а мы знали: это — наша общая удача, это — долгожданная награда за наши «подвиги» во всех полях…

А.В. cо своим другом К. Лисовицким — автором песни «Тоска по горам» (конец 60-х).

Всё началось с того, что как-то в ноябре 1970 года меня пригласил во Дворец пионеров мой учитель, заведующий отделом краеведения и туризма, Григорий Самойлович Усыскин.

— Ты уже второй год учишься на кафедре археологии, а у нас во Дворце до сих пор нет археологического кружка. Может, организуем?..

Признаться честно, в первый момент я немного испугался: справлюсь ли? Ведь надо было, прежде всего, учиться самому, а это уже немалая нагрузка. Кроме того, я как-то сразу в университете оказался вовлечённым в общественную работу. Она тоже отнимала какое-то время. Но это — отдельная история…

Пораздумав немного, я решил, что справлюсь. Необходимый опыт организационно-туристской работы у меня был. Откуда?

Ну, если уж докапываться до истоков, в лес меня стал регулярно возить мой папа, когда я был ещё дошкольником. На всю жизнь запомнились первые полевые ночлеги на берегу озера Красавица под крохотным тентом, сооружённым из армейской плащ-палатки (куска брезента с дырками по углам), чай с дымком и с ягодами, собранными тут же под ногами. И потом каждый год — с весны до поздней осени — мы ездили то на рыбалку, то за грибами, а летом арендовали лодку на целый месяц и путешествовали с палаткой по Карельскому перешейку.

Группа туристов ЛДП отправляется в поход по Дороге Жизни — 1 января 1964 г.

В 1963 году я записался в туристский кружок Дворца пионеров, в уже сформированную, «схоженную» группу и после нескольких походов выходного дня отправился на зимние каникулы в довольно сложный поход по легендарной «Дороге жизни» — от Тихвина до Кобоны и дальше по льду Ладоги. Это было здорово, и я потом ещё несколько раз проходил по ледовой трассе уже со своими учениками.

Летом 1964 года наша группа отправилась на Саяны. Это был поход пятой категории сложности — около трёхсот километров по «ненаселенке»: по кедровой тайге, по высокогорным болотам, по скалам, вброд в ледяной воде через стремительные реки или вообще по навесной переправе через ещё более стремительные. До выхода на маршрут мы посетили строившуюся тогда Красноярскую ГЭС, облазали знаменитые «Столбы», побывали в Минусинске и в Шушенском.

Не знал я тогда, что уже четвёртый год в этих самых местах работала Красноярская экспедиция ЛОИА под руководством М.П. Грязнова, в которой спустя пять лет доведётся поработать и мне в качестве практиканта; не знал я, выходя со своей группой на Тувинскую тропу, ведущую на Алтай, что в Туве уже второй сезон работает Саяно-Тувинская экспедиция под руководством А.Д. Грача, который спустя десять лет станет не только моим учителем, но и близким другом…

В Абазе наша группа приняла участие во всесоюзном слёте туристов. Мы всё это время не переставали восхищаться красотой сибирской природы. А уж когда вышли на маршрут и попали в девственную тайгу, — восторгам нашим просто не было предела. Нас поражали и горы, упирающиеся вершинами в облака, и стремительные реки, играющие пудовыми валунами, как мячиками, и гигантские вековые лиственницы, и кедры, которые теснились в нехоженой тайге, падая друг на друга от старости и образуя при этом такие завалы, что пробраться через них было чрезвычайно трудно. Вот уж поистине царство лешего!.. Много дней мы поднимались вверх по реке Абакан, а затем, перевалив пограничный Абаканский хребет, оказались на Восточном Алтае и, в конце концов, спустились к Телецкому озеру.

Всё, что я видел в том походе: и эти горы, и реки, и суровые кедры, и нежные веточки лиственниц, и цветенье субальпийских лугов, и разноцветные гальки на дне самых глубоких омутов в кристально чистых реках, и пылающие закаты, и маленькие пустые избушки в тайге, в которых заботливо оставлены для совершенно незнакомых людей сухие дрова, спички, немного соли и сахара — всё это было для меня чем-то ошеломляющим. Это оказалось первой любовью: никогда и нигде — сколько я потом ни путешествовал по миру — не видел я такой красоты, как в Саянах.

Впрочем, первой любовью была всё-таки археология. Я увлёкся ею, когда мне было года три, потом уже, в пятом классе, окончательно убедился, что иной профессии для меня не существует. В 1962-1963 годах зани-

мался в Клубе юных археологов при Государственном Эрмитаже. А вот тогда, в Саянах, я решил, что буду заниматься именно сибирской археологией.

И ещё одна чрезвычайно важная деталь: у нас был потрясающий коллектив — шестнадцать мальчишек и тридцатипятилетний руководитель, Григорий Самойлович Усыскин. Мы все были одной семьёй, каждый был готов прийти на помощь другому в любую минуту, отдать другу последнюю рубашку, последний ржавый сухарик. И это было заслугой Григория Самойловича. Он создал такой коллектив. Как? Позже я много раз задумывался об этом, и мне кажется, что весь секрет был в том, что он относился к нам не как воспитатель, а как старший брат. Не нянчился с нами, а доверял, как вполне взрослым людям. Не делал и не решал ничего за нас, но наблюдал за нами внимательно и подстраховывал. И учил — учил принимать самостоятельные решения и не бояться, но не рисковать бессмысленно. Достигать победы не бездумной храбростью, а безукоризненным владением техникой. Научив этому, он, конечно, мог нам доверять. И он доверял: и самостоятельно лазать по «Красноярским Столбам», и ориентироваться по карте в Саянах, и отправляться в небольшие разведки. Помню, ещё в ходе подготовки похода по «Дороге жизни» Григорий Самойлович иногда отправлял нас в самостоятельные походы или, например, на разведку маршрута в Кокорево, или — уже немного позже — разрешал искупаться в Финском заливе 1 мая среди плавающих льдин. Самым уничтожающим ругательством в его устах было слово «прохиндей», а мы-то, по большому счёту, были ещё порядочными шалопаями. Могли забыться, расшалиться, разбить стекло в школе, гостеприимно принявшей нас на ночлег, могли даже на крышу вагона вылезти на всём ходу. Но, между прочим, мы всё это могли именно ощущая себя под заботливым крылом руководителя. Когда же мы были одни, мы делали всё, как надо… Чувствовали ответственность…

В 1965 году моя группа собиралась на Байкал, а я не мог, поскольку в середине лета у меня начиналась производственная практика. Дело в том, что с 1962 года я учился не в школе, а в радиотехникуме (не потому, что в начале шестидесятых электроника стремительно входила в моду, а просто я мечтал заняться внедрением в гуманитарную археологию методов точных наук). Ну нет, думаю, раз не получается с моей группой, надо придумать что-то другое. Ещё в начале зимы стал искать энтузиастов из других техникумов (зимние каникулы ведь тоже не совпадали). Сначала всё получалось. И даже на роль руководителя зимнего путешествия подошла старая знакомая по Дворцу — Надя Филиппова. Участники уже вовсю закупали продукты и готовили снаряжение, как вдруг у Нади случилась ангина, и группа стремительно распалась. «Нас оставалось только трое», но мы решили не сдаваться. Роль руководителя поручили мне, несмотря на то, что положенных восемнадцати лет мне ещё не было. Поход втроём прошёл отлично. Мы даже устраивали полевые ночлеги, в частности, на озере Самро. Не важно, что не было ни печки, ни даже палатки. Хуже, когда не было лапника, и мы, соорудив шалаш из сосновых веток, всю ночь считали звёзды на небе, щёлкая зубами от холода. Так я получил «боевое крещение» в роли руководителя похода.

Однако надо было готовиться к лету, и я начал сколачивать группу в своём техникуме. Стал таскать ребят в походы по выходным, учить ставить палатки, разводить костры. Всё это было необходимо ещё и по чисто формальным причинам: участникам надо было набрать какой-то опыт, чтобы МКК (маршрутно-квалификационная комиссия) выпустила их хотя бы на Кавказ. Тут меня как раз стала доставать комсомольская организация. Они хотели, чтобы наши походы считались их заслугой. А я комсомольцем-то вообще не был. Как-то в школе не вступил — по болезни, наверное, а в техникуме уже заставить не могли. Там, вроде, подемократичнее было. Так что я был очень горд оказаться в оппозиции… В это же время какой-то такой же авантюрист, как я, только из другой группы нашего же техникума, тоже стал сколачивать группу и тоже на Кавказ. По уму рассуждая, — надо было бы объединиться, тем более что и у него, и у меня был некомплект. Нет! Сами с усами. Максимализм!.. Сделали, однако. Поход по Кавказу получился великолепный, хотя нас было всего 8 человек.

Это я всё к чему вспоминаю? Что как-то незаметно для себя стал учить других, руководил походами, так что практика определённая была. Ещё и университет добавил. А было так. Когда мы, первокурсники истфака, ещё не знакомые друг с другом, собрались 1 сентября 1969 года на Меделеевской, 5, чтобы ехать «на картошку», выяснилось, что руководить нами некому. Не маленькие, дескать, уже. Доставил нас автобус до небольшой деревушки в погранзоне и уехал. Местный управляющий определил нас в двух небольших домиках с нарами и соломой: в одном молодых людей, в другом — девушек. Рано утром — будят на работу. Покормили, правда, в местной столовой, хотя и скверно. Едем в поле на тракторном прицепе с надписью «Перевозка людей запрещена». Пытаемся шутить, мол, когда же к студентам, как к людям, относиться станут?.. Приехали на поле. Выгрузились.

— Вот трактор сейчас починят — будете картошку собирать, — сказал водитель и уехал.

Моросит дождь. Зябко. Пошёл в лесок, набрал сухих веток, мелкой растопочки. Чиркнул спичкой — запылало. Подходите, говорю, — грейтесь. Завязалась беседа. То, сё… Вас как зовут? Вас?.. А что это мы на «вы»? Учиться вместе будем, значит надо переходить на «ты»…

Трактор чинили часа четыре. За это время все перезнакомились. Тут же было принято решение: по вечерам будем коротать время у костра на берегу озера — рядом с деревней. Так и пошло. Каждый вечер беседовали о проблемах истории, пели песни, читали стихи. Всем было хорошо. И как-то — видимо, благодаря костру — я оказался в центре этой, говоря по-современному, тусовки. Я и не предполагал, что это во многом определит мою судьбу на ближайшие годы: только мы вернулись на факультет, меня тут же выбрали в комитет комсомола…

Точно! Я действительно не был в комсомоле. До армии. А там ведь не спрашивают. «Рота, нале-во! В Ленинскую комнату на комсомольское собрание шагом — арш!» Надо заметить, что в те годы в армии комсомольское собрание (или партийное) было единственным местом, где солдат мог что-то сказать от своего имени. Вот я и стал выступать. А потом как-то, месяца через три, дежурю я по штабу. Звонит мой командир роты:

— Я тебе замену послал. Как придёт — бегом в Ленинскую комнату!

Прибегаю. Там — офицеры, какие-то сержанты. Подсаживаюсь к командиру.

— Тебя, — говорит, — в комсомольское бюро выбрали.

Наклоняется к замполиту. У того глаза чуть из орбит не выскочили.

Через три дня меня приняли в комсомол, не выводя из состава бюро. Вот так в 1967 году я стал комсомольским активистом.

С этим надо, пожалуй, отдельно разобраться. Когда это было, что меня особенно активно уговаривали, а я по принципиальным соображениям не хотел вступать в комсомол? Это был 1964/65 учебный год. Ещё только-только сняли Хрущёва. Ещё сильна была сила инерции «оттепели». Ещё верилось, что после периода сталинского тоталитаризма наша страна пошла, наконец, правильным курсом (я не имею в виду утопии о жизни нашего поколения при коммунизме). И партия, и комсомол (на местах) тогда ещё по-настоящему работали, хотя, с другой стороны, и у отдельно взятой личности ещё была возможность действовать независимо от партийного руководства. И хотя признаки разложения партаппарата (и комсомольского соответственно) к концу 1960-х уже стали определённо проявляться, в первичных организациях царил дух энтузиазма. Так что, не поступаясь своими убеждениями, можно было действовать и в рамках организации, и в оппозиции.

Армейские порядки продемонстрировали мне правоту слов Маяковского о том, что «Единица — ноль…» А что в университете? Тогда я ещё не знал, но позже многократно убедился, что можно, конечно, было организовывать интересные путешествия для студентов и в одиночку, но что-то большее — нет. Разве смогли бы мы — комитет ВЛКСМ истфака — победить администрацию ЛГУ и вернуть истфаковское общежитие из Петергофа (куда его выселили, пользуясь тем, что на смену гиганту В.В.Мавродину в роли декана пришёл малоизвестный в университетских кругах проф. В.А. Ежов) — в Ленинград. А ведь победили!..

В те годы, человек, зачисленный в Ленинградский университет, оказывался в состоянии эйфории. Нравилось всё: и лекции, и читающие их преподаватели, и студенты, и мрачный коридор истфака, и огромный Маркс, взиравший с торца на этот коридор, и чёрно-белые фотогазеты, рассказывавшие о прошедших летом полевых работах археологических и этнографических экспедиций.

Всё это вместе вселяло оптимизм. Я довольно спокойно отнёсся к избранию в комитет комсомола, и с великим энтузиазмом взялся за общественную работу, которую видел для себя именно в организации разного рода путешествий. Этим я и занимался в течение первой студенческой зимы. Мне пришлось учить многих моих однокурсников премудростям зимних походов. И получалось. Мы даже смогли в ту зиму перейти Ладогу по ледовой трассе «Дороги жизни» в феврале 1971.

Вот почему я был достаточно уверен в своих силах, когда мне предложили возглавить археологический кружок. В самом деле, многие мои однокурсники были 1950-51 годов рождения, а во Дворце мои ученики должны были быть 1955-56 годов. Велика ли разница?

Не смущало меня и то, что я сам только учился археологии. Ведь специализация на истфаке была с первого курса, и я, учась, мог тут же передавать знания своим ученикам, закрепляя их таким образом. Что же касается практики полевой работы, то лето 1970 года, проведённое в Красноярской экспедиции ЛОИА под руководством М.П. Грязнова, так многому научило меня, что я окончательно уверовал в свои силы…

Учёба на втором курсе началась бурно: сначала поездка «на картошку» с вновь поступившими на истфак студентами, потом с новыми силами — учёба (семинары, рефераты, «тысячи», материалы для курсовой, работа в СНО) а в каждый выходной — поход со студентами разных курсов и даже факультетов, потом — это вот предложение заняться археологическим кружком ЛДП и в завершение всего — внезапное избрание секретарём комитета ВЛКСМ факультета. Получалось уже, как говорится, too much. А тут ещё внезапный подарок в духе советского времени. Было так. Вызывает меня зам. декана: «С вами хочет встретиться представитель КГБ». Я слегка оторопел: с чего бы? Звоню прямо из деканата, представляюсь, он просит подойти на набережную напротив главного корпуса. «Не беспокойтесь, — говорит, — я вас узнаю». Ничего себе, думаю, он меня уже и в лицо знает!.. Выхожу на набережную. Подходит ко мне маловыразительный мужчина со взглядом, устремлённым в бесконечность. Не глядя в глаза, подаёт руку: «Здравствуйте». «Чем обязан?» — «Вы теперь комсомольский лидер… Мы бы вас просили… Если что…» — «А… — говорю, — Ну, если что, то конечно…» Он протянул мне бумажку с номером телефона и, попрощавшись, исчез за дверями главного корпуса. Я опустил бумажку в урну и зашагал к своему факультету…

Вот такая была ситуация, когда я начинал работать во Дворце пионеров».

Работа кружка начиналась с подбора кружковцев. Археологического кружка во Дворце до тех пор не было, и потенциальных кружковцев пришлось искать по окрестным школам. Одновременно с этим составлялся план работы кружка и программа работы будущей экспедиции.

Из пояснительной записки к программе работы экспедиции.

(впоследствии вошло в методичку «По следам древней истории»)

«…для юного краеведа археологическая экспедиция — это первая проба сил в самостоятельной исследовательской работе, первая попытка своим трудом принести пользу большой науке; для педагога — руководителя экспедиции это, в первую очередь, средство решения главных задач работы со школьниками: познавательной, воспитательной и оздоровительной.

В этом смысле экспедиция открывает перед педагогом самые широкие возможности. Работа на свежем воздухе, физическая нагрузка, подвижные игры, полевые ночлеги в палатках, — всё это уже само по себе важно для закаливания и правильного физического развития подростка, особенно — городского.

Самостоятельная научно-исследовательская работа способствует развитию любознательности, творческой познавательной инициативы. Необходимость преодоления трудностей пробуждает у ребят инициативу, упорство в достижении поставленной цели.

Работа в условиях сплочённого коллектива, построенного на принципах самоуправления с широкой демократией и инициативой ребят, учит творческому подходу к труду, коллективизму, товарищеской взаимопомощи.

Романтический колорит экспедиционной жизни придаёт особую эмоциональную значимость всем впечатлениям, надолго сохраняет их в памяти».

В конце ноября произошло первое знакомство первых кружковцев с Дворцом, с руководителем, с программой работы кружка. Была поставлена главная задача работы в течение учебного года: подготовиться к полевым археологическим исследованиям на территории Ленинградской области летом 1971 года. Для этого нужно было познакомиться с основными видами археологических памятников области, с методикой археологических разведок, со спецификой жизни в полевых условиях и, конечно, приобрести опыт прохождения разведочных маршрутов, ориентирования на местности. Для этого нужно было и заниматься в помещении, и выезжать за город. Последнее показалось особенно привлекательным едва ли не всем записавшимся в кружок. И вот наступил долгожданный день первого полевого выезда нового кружка — суббота, 5 декабря 1970 года, который и считается днём рождения археологической экспедиции Ленинградского Дворца пионеров.

5 Декабря был праздничный день — день Сталинской Конституции. Накануне выпал обильный снег, да и морозец был градусов десять.

Мы собрались на Финляндском вокзале под расписанием движения поездов. А.В. раз двадцать пересчитал нас по головам. Ему было трудно запомнить всех с первого раза.

Нам было легче — мы были группами — по несколько человек из разных школ… Чем занимались в электричке? Анекдоты, шутки, смех, песни…

Помню, ещё играли «в расчёсочку» — человек держит на весу сжатый кулак, на кулак кладётся расчёска. Другой, манипулируя рукой рядом с расчёской, должен её внезапно взять и хлопнуть по руке держащего. Если успеет — молодец. Игра продолжается. Если державший успеет руку отдёрнуть, и хлопающий промахнётся, тогда будет держать расчёску уже он…

Ничего не говорящее название Петяярви. В гости к каким-то студентам. Впечатление: девственный лес, весь в сугробах, запорошённая снегом палатка начинает шевелиться, из неё появляются какие-то люди. Ёжась от холода, разводят костёр, угощают нас горячим чаем…

Когда я впервые услышал от Игорёши Лаврова, моего одноклассника, про «Отца детской археологии», я представил себе сухонького старикашку с большой белой бородой и иронически хмыкнул. Когда оказалось, что кружок этот — во Дворце пионеров, тут вообще… Я, правда, и сам считался пионером, но галстука не носил, и мой образ жизни мало соответствовал принятому представлению о пионерских идеалах. Мы с корешами имели обыкновение коротать вечера в заплёванной подворотне, покуривая «Нищего в горах» за 10 копеек, бренча на треснутой гитаре и распевая блатные песни. А если заглядывал в наш квартал какой-нибудь пионер, били его, но не сильно. И вот на тебе — Дворец пионеров! Однако ж из любопытства решил сходить… Дворец мне понравился: пятиметровые потолки, мраморные колонны, широкие лестницы. Пионеры, правда, сновали вокруг. Но ничего, думаю… Зашли в просторную комнату, отделанную красным деревом. Слегка резанули глаз алые столы. Смотрим — сидит ещё один наш одноклассник, Олежка Филонов. Подмигнул нам и хитро улыбнулся. Подошли к совсем ещё молодому человеку.

— Новенькие? — спросил он мягким приветливым голосом. — Отлично, запишем…

Потом все расселись и затихли. Я думал, сейчас начнут рассказывать о динозаврах, мамонтах и каменных топорах. Нет. Речь шла о том, как правильно уложить рюкзак, как лучше одеться и обуться в путешествии, чтобы не замёрзнуть и не натереть ноги, как разжечь костёр под дождём… «А это интересно!» — подумал я. Правда, ни рюкзака, ни спальника у меня не было, но тут же выяснилось, что всё это, и даже палатки, выдадут на базе и что можно поехать в небольшой поход с ночёвкой в лесу в ближайшее время. «А что, — подумал я, — может, это интереснее, чем болтаться в подворотне?»

Сначала мы поехали в Озерки. Встретились на кольце 21 трамвая. Там были из нашей школы Олег Филонов, Игорь Лавров, Таня Корнева, Наташа Михайлова, ещё была довольно большая группа из 213 школы: Лена Немцова, Таня Сендек, Алёша Жуковский и ещё какие-то ребята, которые потом отсеялись. Шеф повёл нас заснеженными улочками к большому двухэтажному дачному дому на берегу Суздальского озера, построенному, видимо, в начале века. Там и располагалась наша база — ДЮТ, Дом юного туриста, который впоследствии стал для нас олицетворением тепла и уюта. Мы вошли в помещение склада, пропахшее лыжной смолкой, все получили по рюкзаку, по спальному мешку, пропитанному запахом дыма многих костров, лыжи с ботинками и несколько палаток. Тут же встали на лыжи и совершили небольшое путешествие вокруг озёра. Вернувшись, поднялись на второй этаж, где в просторной комнате стоял длинный стол. Там мы отогрелись, почувствовали, как гудят уставшие ноги, как пощипывает уши; напились чаю и поехали по домам…

Рано утром 5 декабря собрались на Финбане под расписанием. Каждого приходящего все радостно приветствовали как хорошего друга. Мне это понравилось. Тоже захотелось считать их всех своими друзьями. Кто-то притащил гитару. В поезде сразу стали петь про какие-то горы далёкие, про таёжные просеки, про верных друзей.

С гитарой, правда, обращались очень неумело. Мне захотелось тоже спеть. Перебрал в памяти свой репертуар и выбрал самую, как мне казалось, приличную песню:

— Классно играешь! — прокомментировал кто-то…

В Сосново была пересадка. В «подкидыш» едва втиснулись, причём какая-то девчонка (кажется, Немцова) вообще в окно влезла. Опять пели песни.

Потом шли по заснеженному лесу, перебирались через какие-то канавы, остановились у озера, где уже стояли запорошённые снегом палатки. При нашем приближении, палатки зашевелились, и из них стали вылезать какие-то люди. Как выяснилось позже, это были студенты истфака ЛГУ — приятели нашего Шефа.

Запылал костёр, стали варить чай. Я вытащил свои бутерброды.

— Всё «своё» — оставил дома, — услышал я совет, не допускающий возражений, — сыпь в общую кучу!

И это тоже понравилось… Потом натянули между деревьями пару верёвок и стали учиться ходить по ним, как бы преодолевая воображаемые «водные преграды». Интересно!

Вечером, когда уже смеркалось, играли в «мамбо-болл». Я никогда прежде не слышал о такой игре. Нас связали за пояс попарно двухметровыми верёвками, вратаря привязали к воротам. Нужно было любым способом закинуть мяч в ворота студентов. А те хватали нас за связывавшие нас верёвки, оттаскивали в сторону, давая возможность одной из своих «связок» прорваться к нашим воротам с мячом. Конечно, мы проиграли, но было не обидно: во-первых, студенты всё-таки постарше, во-вторых, они играли в эту игру уже не в первый раз.

Утром все вместе что-то варили на костре, а потом устроили соревнования по прыжкам в спальных мешках. Это было ужасно смешно. Залезаешь в мешок и по команде начинаешь скакать — кто быстрее. Если зацепишься за не видимый под снегом сучок, валишься мордой в сугроб или, как говорили «наши» из английской 213 школы, «фэйсом об тэйбл»… «Наши» — это здорово! Хорошо, что Шеф с первого же раза притащил нас в гости к своим студентам. Это были «его» студенты, а все мы сразу оказались «наши»…

Как ехали домой — уже смутно помню. Помню только, что на следующий день в школе только и разговоров было, что о прошедшем походе. Одноклассники откровенно завидовали, но говорили, что их родители ни за что бы не отпустили…

На занятия во Дворец стал ходить регулярно, два раза в неделю, и всё реже появлялся в традиционной подворотне. Даже учиться получше стал. А на занятиях говорили о разном: и о мамонтах, и о каменных топорах. Оказалось, что топоры — не главное, а просто камень, обработанный рукой древнего человека, найти можно даже у нас в области, и главное — это его распознать — и впервые прикоснуться рукой к инструменту, который держал в руках наш предок где-то тысяч пять лет назад!

5 декабря, помню, нас было не очень много. Я попал во Дворец по рекомендации учительницы географии (она была нашим классным руководителем), которая очень хотела как-то угомонить мою безудержную любознательность. Она сказала, что там предлагаются поездки в леса и что это как раз для меня с моей неуёмной энергией. Вот я тогда пошёл во Дворец, и где-то через неделю-другую мы и поехали в Петяярви. Были там Коля, Таня Корнева… и ещё какие-то мальчики, которые там пить начали, напились с бутылки вина, устроили оргию, обкидав друг друга макаронами, а потом они никогда больше не появлялись.

Запомнилось довольно многое: и ночлег зимой в лесу (я раньше такого никогда не видел, только читал у Джека Лондона), и странная игра в мамбо-болл, и скачки в спальных мешках, и, конечно, песни у костра…

Странное дело — все мои юношеские воспоминания так или иначе связаны с Дворцом пионеров, c археологическим кружком. Можно ли забыть путешествие на плоту по Паше или — тем более — по Саянам?.. А началось всё с того, что наш школьный географ — Леонид Кронидович (мы его называли «Крокодил Крокодилович», это был единственный учитель, чьи уроки было интересно слушать, об остальных вообще ничего не запомнилось) так вот этот Крокодил Крокодилович объявил на уроке, что во Дворце пионеров организуется новый кружок… (дальше я что-то прослушала…), занимаясь в котором, можно попутешествовать по разным местам и увидеть много интересного. Мы с подружкой — Наташей Михайловой — решили записаться. С ней же вместе поехали и в первый поход. Это было очень интересно. Во-первых, у нашей семьи не было дачи, и поэтому я очень мало бывала прежде на природе, а в лесу мне всё нравилось: и белые берёзы, все в инее, и заснеженные ели, и рыжие сосны, и снегири, похожие на спелые яблоки, и какие-то загадочные следы на снегу, и, конечно, костёр, и всё, что вокруг костра. Во-вторых, мне понравились ребята, с которыми мы познакомились у костра — они были совсем не такими, как в школе или во дворе нашего дома, вернее, ребята-то были те же, но в походе они вели себя совсем иначе: они очень трогательно заботились о нас, помогали перепрыгивать через канавы, помогали надевать рюкзаки, придерживали ветви над тропинкой, чтобы снег с них не сыпался на нас. В-третьих, мы ощущали в походе свою независимость, свободу от назойливой учительской (или родительской) опеки. Первое время на занятиях во Дворце мы больше беседовали о походах, о палатках, о том, как

правильно выбрать место для лагеря зимой и летом, в горах и на равнине. Мы узнали, что нельзя, например, ставить лагерь на берегу горной реки, потому что ночью она может выйти из берегов, и обитатели такого лагеря вынуждены будут принять «холодную ванну». А.В. рассказывал нам, как предсказать погоду по облакам, по закату, по инею или по светящемуся кольцу вокруг Луны. Всё это было очень интересно.

20 декабря все собрались в ДЮТе, получили лыжи с ботинками, переоделись и отправились на лыжах в Юкки. А.В. сказал, что такие тренировки нам необходимы, чтобы подготовиться к предстоящим экспедициям. Шёл снег, дул свирепый холодный ветер, и пройденные нами 15 километров показались нам очень длинными. Все устали и проголодались. Вернувшись в ДЮТ, сдали лыжи, а тем временем вода в двух огромных чайниках уже закипела. Мы поднялись в тёплую уютную верхнюю комнату, свалили все бутерброды в одну общую кучу и с наслаждением долго пили чай — кружку за кружкой, — наперебой расспрашивая Шефа о предстоящих экспедициях…

Когда я, будучи ещё студентом радиотехникума, записался в туристский кружок Дворца пионеров, впервые попал в Дом юного туриста и получил во временное пользованиерюкзак, спальный мешок и палатку, меня охватило неудержимое желание поскорее эту палатку поставить и забраться в неё. Вернувшись с этими сокровищами домой на 8 Линию и, обнаружив, что дома никого нет, я незамедлительно это осуществил прямо в гостиной. Привязал одну коньковую оттяжку к трубе центрального отопления, другую — к дверному косяку, боковые оттяжки — к ножкам серванта, дивана и стола, установил у палаточного оконца настольную лампу, забрался внутрь, разлёгся на спальнике и стал читать книжку, с наслаждением вдыхая запахи луговой травы, хвои и дыма от костра… Не буду говорить о том, в каком шоке были родители, вернувшись домой, однако, меня не осудили, за что я им очень признателен…

Помню, как А.В. учил нас ориентированию на местности — с картой и компасом. Для меня это была слишком сложная наука. Когда мы в очередной раз выехали в лес, каждый получил по карте и должен был самостоятельно пройти небольшой маршрут, отмечаясь на контрольных пунктах. Я, конечно, прошла мимо той дорожки, на которую надо было свернуть, долго плутала по дремучему лесу и еле-еле нашла дорогу назад, когда услышала, что полтора десятка голосов громко скандируют моё имя. Все наши ребята давно уже были на месте и страшно волновались, особенно А.В. Он уже обежал на лыжах весь маршрут, проверил все боковые дорожки, кричал на весь лес моё имя, расспрашивал встречных лыжников.

А для меня карта оставалась ещё долго чем-то загадочным. Я отлично знала, как на карте обозначается лес, кустарник, дорожки и даже рельеф местности, но совершенно не могла соотнести то, что видела на карте, с тем, что было вокруг меня… Слава Богу, всё хорошо кончилось, но с тех пор во время подобных тренировок по ориентированию нас больше не выпускали на маршрут по одному: минимум по двое…

Мы часто ходили на лыжах. По правде сказать, я прежде не очень любила лыжи и не очень-то владела техникой движения на них, хотя А.В. усиленно обучал меня (как и других) специфике движения на лыжах с рюкзаком или налегке, по глубоким сугробам или по обледенелой дороге, на подъёмах и на спусках. Чем больше я овладевала этой техникой, тем больше мне нравились лыжи. Я уже могла любоваться красотой зимнего леса, наблюдать загадочные следы на снегу, синичек, порхающих с ветки на ветку, а не только тупо смотреть на лыжню и думать, как бы не упасть. Единственное, что для меня оставалось непреодолимым препятствием — это горки. Я их панически боялась (кстати, и до сих пор боюсь).

Вспоминается один ночной поход. Мы прибыли на станцию поздно вечером, и, чтобы добраться до места стоянки, надо было пройти ещё несколько километров по лесной дороге. Это было ужасно: кромешная темнота, холодно, за спиной тяжёлый рюкзак, в руках лыжи, на ногах лыжные ботинки, а под ногами обледенелая дорога. На лыжах по ней идти почти невозможно, а лыжные ботинки с абсолютно гладкой подошвой скользят по льду так, что не устоять. То и дело спереди, сзади, сбоку — слышался глухой удар тела об лёд, сопровождаемый грохотом падающих лыж и бряканием посуды в рюкзаке. И меня, конечно, тоже не миновала эта печальная участь. Хорошо, что идущие рядом всегда бросались на помощь упавшему. Это поддерживало «боевой дух», но не спасало от синяков на ногах и руках…

Потом пробирались по сугробам сквозь лес, в темноте обрушивая на себя лавины снега с еловых ветвей, с помощью мисок расчищали места для палаток, таскали лапник, в перерывах грелись у яркого костра, над которым уже висела пара закопчённых котлов, а в них булькало нечто, наполняя воздух ароматом чего-то очень вкусного (надо сознаться, в походах у всех был зверский аппетит).

Утром, когда лучи солнца освещают лес, и даже в палатке становится светло, народ начинает шевелиться. Высовываешь нос из тёплого спальника и чувствуешь, как его начинает тут же пощипывать от мороза. Это — в палатке, а что же на улице? Хорошо, наши мальчишки всегда вылезали первыми и разводили большой костёр. Нам оставалось только набраться храбрости, быстро вылезти из спальника, влезть в промёрзшую обувь и — бегом к костру…

[ коллективная монография ]

Археология и не только...

К тридцатилетию Сибирской археологической экспедиции Ленинградского Дворца пионеров.

// СПб: АОС. 2002. 520 с. ISBN 5-9276-0025-5

[ 1970 ]

наверх