Я.В. Васильков

Древнейшие индийские зеркала
из скифо-сарматских курганов
Алтая и Южного Приуралья.

// Степи Евразии в древности и средневековье. Книга II. Материалы научно-практической конференции, посвящённой 100-летию со дня рождения М.П. Грязнова. СПб: 2003 [на обложке: 2002]. С. 28-33.

В последние годы немало было написано о серии уникальных художественных изделий из погребений скифской эпохи, которые принято называть «зеркалами-погремушками» или «музыкальными зеркалами» [1] [Уманский, 1999; Уманский, Шульга, 1999; Марсадолов, 2000; Marsadolov, Maršak, 2000 и др.]. Первое из них было найдено С.И. Руденко в 1947 г. в погребальной камере 2-го Пазырыкского кургана (рисунок, 9). Владелицей его была молодая женщина, погребённая вместе с мужчиной высшего социального ранга. Тыльная сторона зеркала была рельефной, по борту шёл высокий краевой валик, меньший кольцевой валик того же профиля находился в середине, в центре возвышался рельефный конус. Между краевым и внутренним кольцевыми валиками были врезаны 12 нанесённых циркулем концентрических кругов, промежутки между которыми заполнялись чередующимися, вертикально и под углом одна к другой, короткими линиями. Техническое и эстетическое совершенство исполнения наводило на мысль, что зеркало может быть связано с какой-то великой цивилизацией древности, однако от попыток конкретизировать происхождение этого замечательного изделия первооткрыватель, из-за отсутствия аналогий, отказался [Руденко, 1953, с. 143]. В 1968 г. К.Ф. Смирнов опубликовал бронзовое зеркало из погребения двух знатных сарматских женщин в урочище Мечетсай (Южное Приуралье). От пазырыкского оно отличалось тем, что на тыльной его стороне в плоском поле между двумя кольцевыми валиками была помещена, по определению К.Ф. Смирнова, «религиозно-символическая сцена», выполненная тонкой гравировкой: фланкирующие центральный выступ две женские фигуры в экзотических одеждах, с причёсками в виде длинного валика, спускающегося на плечи, протягивают руки к некоему лику в верхней части кольцевого поля (рисунок, 10). К.Ф. Смирнов обращался в поисках аналогий на Ближний Восток и «в древние иранские области», однако предложенные им параллели сегодня не выглядят убедительными.

Решающим явилось открытие А.П. Уманским в 1985 г. при раскопках курганной группы Рогозиха 1 (Алтайский край) ещё одного зеркала из этой серии, тоже содержащего сложную сцену. В верхней части кольцевого поля мы видим рисунок слона, по-видимому, используемого для езды, а одежды женских персонажей не оставляют сомнений в своём индийском происхождении (рисунок, 1, 2). Завершает серию четвёртое зеркало, найденное в 1994 г. на юге Алтайского края в могильнике Локоть 4, в погребении двух женщин. В верхней части позолоченного поля с изображениями помещён рисунок оленя или антилопы. Центр диска фланкируют две женские фигуры в индийских одеждах, как бы тянущие к оленю наверху поднятую левую или правую руку. В нижней части, как и на мечетсайском зеркале, мордами в противоположные стороны расположены ещё две антилопы.

Все четыре погребения, в которых найдены «зеркала-погремушки», датируются первооткрывателями периодом конец VI — первая половина V в. (Локоть 4) и конец V — начало IV в. до н.э. (Мечетсай) [Уманский, Шульга, 1999, с. 58, 63]. 2-й Пазырыкский курган занимает в этой последовательности промежуточное положение — середина V в. до н.э.; весьма вероятно, что во многом от его даты зависит датировка и других памятников. Мы должны, разумеется, принимать во внимание и альтернативную датировку Пазырыка IV — начало III в. до н.э., обоснованию которой посвящён, в частности, специальный номер журнала [Source, 1991. Vol. X. №4, Summer; ср.: Чугунов, 1993], хотя пока она и не нашла общего признания.

При наметившейся ориентации на Индию в поисках семантических аналогий изображениям, А.П. Уманский и П.И. Шульга, тем не менее, уклоняются от признания индийского происхождения зеркал и скорее склонны считать их изготовленными в какой-то из сопредельных стран, например в Бактрии [Уманский, Шульга, 1999, с. 63]. Нерешительность первооткрывателей признать индийское происхождение зеркал [2] понятна: ведь в Индии (как, впрочем, и в Бактрии) не найдено пока «зеркал-погремушек». Более того, какие-либо находки произведений искусства (кроме терракот) за период от VI до III в. до н. э. вообще практически отсутствуют, а когда они появляются в III-II вв. до н.э., стиль этого искусства отличен от стиля алтайско-уральских зеркал. Для А.П. Уманского решающим аргументом в пользу неиндийской атрибуции зеркал является неточность, с его точки зрения, в изображении бивней слона, как бы «растущих из хобота»: следовательно, мастер «не знал натуры» и, скорее всего, не был индийцем [Уманский, 1999, с. 210].

Стиль изображений на зеркалах, сильно отличаясь от стиля классического искусства, находит себе некоторые на первый взгляд неожиданные параллели, прежде всего, в фольклорных традициях Индии, известных по образцам уже Нового времени. Но это парадокс лишь

(28/29)

кажущийся. Классическое искусство несомненно выросло на базе древних фольклорных традиций, а свидетельством этого как раз и могут служить уникальные «доклассические» индийские зеркала из Приуралья и Южной Сибири.

Из числа близких фольклору традиций классической Индии ближайшие аналогии выявляются в традиции джайнской миниатюры, которая зародилась около XI в., но продолжала древнюю традицию народного лубка (пата, патта, паттака), использовавшегося сказителями для иллюстрации сказок, эпоса и мифов. Со стилем «зеркал-погремушек» джайнскую миниатюру сближает манера изображения лиц, заострённых, как звериные мордочки, миндалевидность глаз, некоторые композиционные приёмы (две женские фигуры в сходного типа одеждах, обращённые лицом друг к другу, фланкируют центр). [3]

В настоящее время я могу указать произведение индийского искусства домаурийского периода, обнаруживающее значительное стилистическое сходство с «зеркалами-погремушками». Это голова мужской терракотовой статуэтки, найденная в Сонкхе, близ Матхуры (рисунок, 3), которая сразу по открытии привлекла внимание своим «до сих пор неизвестным» стилем [Gupta, 1990, с. 134-136]. Миндалевидностью глаз и линией носа, сливающейся с линией лба, в целом, некоторой гротескностью стиля эта голова весьма сходна с профилями персонажей на «зеркалах-погремушках». Уникальна эта терракота и в том отношении, что её можно датировать с большой точностью второй половиной IV в. до н.э.: слой, в котором она найдена, перекрыт слоем маурийского времени.

В пользу индийской принадлежности «зеркал-погремушек» говорит и то, что общая композиция декора на их тыльной стороне очень близка декору загадочных по своей функции каменных дисков, датируемых маурийским периодом (III-II вв. до н.э.). Найденные в различных областях Северной Индии, эти миниатюрные (диаметр 5-6 см) диски из мягких пород камня с одной стороны имеют гладкую, обычно ничем не украшенную поверхность, а на другой стороне, как и на тыльной стороне зеркал, мы видим в центре выступ, валик вокруг него, другой валик, по краю диска и между валиками, кольцевое поле, заполненное рельефными изображениями, стиль которых, хоть и несколько отличный от стиля «зеркал-погремушек», тоже можно признать в значительной мере фольклорным и «доклассическим» (рисунок, 6-8) [Gupta, 1990, р. 47-70, pl. 15-32].

Решающим аргументом является идентификация сюжета на зеркале из Рогозихи (рисунок, 2). Те самые «аномалии» в изображении анатомии слона, ссылаясь на которые ранее утверждали, что художник живого слона не видел и, следовательно, не был индийцем, неожиданно обретают смысл в свете данных средневекового (но опирающегося на очень древнюю традицию) индийского «элефантологического» трактата «Матанга-лила» (МЛ), где в специальном разделе перечислены признаки чудесного, дарованного богами царю-миродержцу (чакравартину) белого слона. Первооткрыватели отмечали «несколько преувеличенное изображение» на зеркале двух теменных выпуклостей (кумбха) слона, которые при этом, к их недоумению, были «покрыты шерстью» [Уманский, Шульга, 1999, с. 51]. Причина этой «аномалии» указана в МЛ: у идеального царского слона кумбхи должны подниматься вверх, «подобно налитым женским грудям», и быть покрыты шерстью (II.1, 8). Другая «странность» изображения слона на зеркале: его «голова, включая хобот, покрыта мелкими кружочками» [Уманский, 1999, с. 206], тоже убедительно разъясняется в МЛ: у идеальных слонов «морда и хобот усеяны пятнышками» (II.7). Изображения белого царского слона с чёрными пятнышками на морде и хоботе встречаются в джайнской миниатюре (рисунок, 4). Здесь же видно, как у царского слона бивни выходят из-под хобота, что для рисунка на рогозихинском зеркале А.П. Уманский воспринимал как анатомическую несообразность (1999, с. 210). В ходе дискуссии по моему докладу в Отделе Востока Эрмитажа Б.И. Маршак заметил, что у слона на зеркале бивни подняты вверх, в то время как у реальных слонов они имеют наклон вниз. МЛ прямо указывает, что бивни идеального слона должны быть обращены вверх (II.1), полное соответствие чему даёт джайнская миниатюра (рисунок, 4). Таким образом, на зеркале изображён чудесный царский слон, причём мастер, наносивший рисунок, отлично знал все его признаки, как их представляли себе индийцы.

Для интерпретации сюжета необходимо также отметить, что, во-первых, птица на спине у слона не сходна ни с одной из индийских «мифологических» птиц (гусь, орёл и т.д.) — это, по определению орнитолога, «какая-то лесная птица; птица вообще»; во-вторых, протянутые к слону правые руки двух стоящих слева женщин не могут на индийском материале толковаться как «жест адорации» или приветствие — этим просто обозначена попытка дотронуться до слона; в-третьих, коса «валиком» женских фигур по данным индийской архаики интерпретируется как коса замужних женщин; и, в-четвёртых, та же коса у самой маленькой поясной фигурки в нижней части зеркала посередине как бы заколота или иначе прихвачена к затылку — очевидно, для того, чтобы не стесняла движений во время работы. Всё говорит о том, что это женщина низкого социального статуса, занимающаяся ручным трудом, но при этом фигурка несомненно маркирована концентрацией

(29/30)

вокруг неё декоративных элементов фона — кружков с точкой в центре.

Задачей было отыскать в корпусе древнеиндийских текстов такой, который сочетал бы перечисленные элементы в связном повествовании. Такой сюжет удалось найти в «Океане сказаний» Сомадевы — сказочном сборнике XI в., представляющем собой переложение много более древнего «Великого сказа» Гунадхьи I-II вв., который, в свою очередь, основывался на глубокой фольклорной традиции.

Царь страны Ратнакута мечтал стать правителем мира, но лишь с одной целью: собрать самый большой гарем. Своим подвижничеством царь умилостивил Вишну, бог явился к нему и сказал, что дарует ему чудесного летающего белого слона. Стоит царю полететь на слоне в любое царство и местный царь сразу покорится ему и отдаст свою дочь в качестве выкупа. Так в гареме у него окажутся 80 000 прекрасных царевен.

Сказанное исполнилось. Но однажды, когда царь летел на слоне над своим городом, в небе появилась некая птица, которая клюнула слона в темя. Слон опустился на землю и перестал не только летать, но также двигаться и есть (кстати, женская фигура на зеркале справа, ранее интерпретировавшаяся как музыкантша, на самом деле держит в руках лоток-кормушку, подобный тем, что стоят перед мордами священных животных на хараппских печатях, и пытается, по-видимому, покормить слона). Царь воззвал к богам, и небесный голос возвестил ему, что для исцеления слона есть средство: нужно, чтобы слона коснулась рукой «добродетельная жена», «которая никогда не помыслила о другом мужчине, кроме супруга». По приказу царя главная царица касается рукой слона, но он остаётся неподвижным. Все 80 000 царских жён и за ними все замужние женщины города проходят мимо слона, касаясь его руками, — всё напрасно. Наконец, заезжий купец говорит царю, что у него есть служанка, исключительно преданная своему супругу. Едва она, по приказу царя, касается слона рукой, тот снова обретает способность летать. Взяв служанку с собой, царь летит на слоне к ней на родину, находит её отца и просит себе в жены её младшую сестру, сочтя, что женская добродетель, как величайшая редкость, важнее знатности происхождения [Somadeva, 1924-1928, р. III, 169-178; Сомадева, 1972, с. 103-105].

О глубокой древности данного сюжета и распространённости его уже в V в. до н.э. в зоне городских цивилизаций Востока свидетельствует тот факт, что в несколько ином варианте (без слона и птицы) этот же сюжет засвидетельствован Геродотом в Египте [История..., II. 111; Геродот, 1972, с. 112].

Окончательно снимает сомнения в индийском происхождении сюжета на зеркале тот факт, что этот сюжет представлен и в древнейшем индийском изобразительном искусстве. На гладкой стороне каменного диска из Муртазиганджа, датируемого маурийским временем, процарапан незаконченный рисунок: вписанный в круг набросок фигуры слона, на спине которого видна птица (рисунок, 5) [Gupta, 1990, pl. 28е]. [4]

Предложенная идентификация сюжета влечёт за собой неожиданные следствия. Индийское происхождение становится наиболее вероятным для всех четырёх «зеркал-погремушек», тем более, что по химическому составу металла они очень близки друг другу. Наиболее полно пока известен состав мечетсайского зеркала [Смирнов, 1968, с. 118], полуколичественный анализ локтевского и рогозихинского зеркал показал, что состав их бронзы близок мечетсайскому [Уманский, Шульга, 1999, с. 50]. Предварительный анализ бронзы пазырыкского зеркала, произведённый С.В. Хавриным, засвидетельствовал практически такой же состав. Между тем, состав сплава мечетсайского зеркала интересно смотрится в одной таблице с древнейшими бронзовыми предметами (в частности, зеркалами) из Северной Индии. [5]

Таблица.

(30/31)

Зеркала скифо-сарматской эпохи и их индийские аналогии:

1, 2 — зеркало из могильника Рогозиха 1, Алтай [Уманский, 1999]; 3 — голова терракотовой статуэтки из Сонкха, близ Матхуры, IV в. до н.э.; 4 — чудесный царский слон, деталь джайнской миниатюры, XIV в.; 5 — слон с птицей на спине, граффито на гладкой поверхности каменного диска из Муртазиганджа (Патна), III-II в. до н.э.; 6-8 — каменные диски из Муртазиганджа, период Маурьев; 9 — «зеркало-погремушка» из 2-го Пазырыкского кургана; 10 — «зеркало-погремушка» из Мечетсая; 11 — «зеркало с тиграми» из Быстровки, Новосибирская область; 12 — зеркало из Таксилы [Заднепровский, 1993]; 13 — зеркало из раннесарматского Малокызыльского могильника [Смирнов, 1989, табл. 69, №76].

(Открыть в новом окне)

(31/32)

Состав металла роднит «зеркала-погремушки» с индийскими изделиями и в то же время противопоставляет их скифским зеркалам всего южносибирского региона, поскольку в местных зеркалах не встречается столь высокая степень оловянистости бронз (около 20% и выше), но главное, в местной медной руде высок процент мышьяка (от десятых долей процента, до нескольких процентов). Мечетсайское зеркало (и другие из данной серии) сближает с индийскими бронзами именно низкое содержание мышьяка (0,07%), сравним, например, зеркала из Таксилы (0,04 и 0,11%).

Зеркала из Таксилы (найденные в значительном количестве) и современные им зеркала из других районов Индии [Заднепровский, 1993], например, зеркала с крайнего юга, из Адичаналлура [Codrington, 1929] сходны с «зеркалами-погремушками» общей композицией (дисковидность, ручка снизу, центральная выпуклость с валиком вокруг неё, другой валик по краю), но отличны тем, что являются цельными (не составными) и лишены изображений на поле между валиками (хотя у некоторых из них это поле декорировано по циркулю концентрическими кругами, подобно пазырыкскому зеркалу и по меньшей мере одному из «каменных дисков» [Gupta, 1990, pl. 32f]). Дж. Маршалл считал этот тип зеркал привнесённым из греко-римского мира, допуская при этом посредничество саков и парфян [Marshall, 1951, II, 658]. Но если признать «зеркала-погремушки», представляющие собой более сложную (составную) форму тех же зеркал с валиком и центральной выпуклостью, образцами домаурийского искусства Индии, логичнее будет допустить возможность возникновения данного типа в результате упрощения более сложной формы. Далее возникает ещё одна интересная импликация: индийские зеркала «таксильского» типа по сути идентичны группе зеркал, широко распространённой с IV-III вв. до н.э. по IV в. н.э. в сарматских культурах Подонья, Поволжья, Приуралья и в Средней Азии [Мошкова, 1963, с. 42-43; Ставиский, 1964, с. 169-170; Литвинский, 1978, с. 81-86; Смирнов, 1989, табл. 69, №35-37, 76]. Давно уже идёт дискуссия по вопросу о том, считать ли эти зеркала «сарматскими» («кочевническими») или «бактрийскими» по происхождению [Заднепровский, 1971, с. 139; Мандельштам, 1975, с. 141; Литвинский, 1978, с. 84-85; Заднепровский, 1993; Горбунова, 1998]. Сейчас появляются основания считать их индийскими. [6] По составу металла эти зеркала образуют одну группу с мечетсайским, отличаясь при этом от местных изделий высокооловянистостью и, как указал нам С.В. Хаврин, крайне низким (сотые — тысячные доли) содержанием свинца [Мошкова, Рындина, 1975]. Можно видеть в этих зеркалах продолжение начатой «зеркалами-погремушками» многовековой традиции импорта индийских зеркал в зону степных культур, где зеркала (в силу их ритуальной функции) пользовались особым спросом. Даже переход индийских изготовителей от составных зеркал с изображениями к простым (цельным) представлен, возможно, образцом из Южной Сибири: известным зеркалом с могильника Быстровка большереченской культуры (северные соседи алтайских скифов) — из одного цельного диска, с умбоном и валиками, в кольцевом поле между которыми помещены фигуры трёх тигров в разных стадиях прыжка (рисунок, 11) [Троицкая, Бородовский, 1994, с. 96-97, 165] (ср.: вереницы зверей на индийских «каменных дисках»). А.П. Бородовский, по его устному сообщению, склоняется к датировке данного погребения IV в. до н.э. Состав металла «зеркала с тиграми» [Троицкая, Галибин, 1983] близок составу «зеркал-погремушек» и «сарматских» зеркал. Спектральный анализ металла в будущем и послужит, видимо, исследователям сарматских культур главным инструментом для того, чтобы отличить подлинно индийские, импортные зеркала, от посреднических имитаций и местных подражаний.

Автор выступает инициатором проекта, ставящего целью поиск в отечественных музейных собраниях скифо-сарматских древностей, остающихся пока неопознанными, индийских импортных изделий, среди которых особое значение имеют образцы домаурийского искусства, не сохранившегося в самой Индии.

Эта работа стала возможной только благодаря советам и консультациям петербургских археологов: В.А. Алёкшина и В.А. Семёнова (ИИМК), Л.С. Марсадолова, Б.И. Маршака и К.В. Чугунова (ГЭ), а также К.Б. Фирсова (ГИМ, Москва), А.П. Бородовского (Новосибирск) и орнитолога В.Р. Дольника (СПб), которым я хочу выразить здесь глубокую признательность. Сканированием и компоновкой иллюстраций мне оказал неоценимую услугу Ю.Е. Берёзкин. Особая благодарность С.В. Хаврину (ГЭ), которому я обязан почти всеми сведениями о химическом составе металла и разрешением сослаться на пока неопубликованные результаты его экспертиз.

[1] Каждое такое зеркало состоит из двух склёпанных вместе бронзовых дисков, в полости между которыми оставлялись крупицы металла или иные твёрдые мелкие предметы. Превосходно сохранившееся зеркало из 2-го Пазырыкского кургана при движении и сейчас издает шум, подобный звуку современного эстрадного ударно-шумового инструмента — маракасов (амер. инд. марака).

[2] Это сделал в печати пока что один Л.С. Марсадолов, определяющий зеркала как «вероятно, изготовленные в ремесленных мастерских Индии» [Марсадолов, 2000, с. 24].

[3] Высказав эти соображения на заседании Отдела Востока Эрмитажа, я был рад узнать, что ранее Б.И. Маршак в своей

(32/33)

совместной с Л.С. Марсадоловым статье иным путём пришёл к сходным выводам о фольклорном характере стиля изображений на «зеркалах-погремушках» и о возможной связи его со стилем джайнского искусства.

[4] Сюжет этого граффито вероятно подсказан его автору тем фактом, что на декорированной стороне диска растительный орнамент прерван в одном месте изображением птицы.

[5] Prakash, Rawat, 1965, p. 3-7, 51, 53; Marshall, 1951, p. 567; 8, 9].

[6] Насколько я знаю, к такому же выводу пришёл Б.И. Маршак, однако ход его рассуждений мне неизвестен.

Васильков Я.В. Индийская сказка на скифском Алтае: семантическая интерпретация рисунка на зеркале из могильника Рогозиха 1 // Мат-лы конф., посвящённой 110-летию со дня рожд. акад. В.М. Жирмунского. СПб., 2001.

Геродот. История в девяти книгах. Л., 1972.

Горбунова Н.Г. Об одном типе бронзовых зеркал («бактрийские»? «сарматские»?) // АВ. 1998. №5.

Заднепровский Ю.А. Находки зеркал сарматского типа в Иране // Искусство и археология Ирана. Всесоюз. конф. Докл. М., 1971.

Заднепровский Ю.А. Находки кочевнических зеркал на территории Индостана и в Южном Вьетнаме // Петербургский археологический вестник, 1993. №7.

Литвинский Б.А. Орудия труда и утварь из могильников Западной Ферганы. М., 1978.

Мандельштам A.M. Памятники кочевников кушанского времени в северной Бактрии. Л., 1975.

Марсадолов Л.С. Археологические памятники IX-III веков до н.э. горных районов Алтая как культурно-исторический источник (Феномен Пазырыкской культуры). [АДД] СПб., 2000.

Мошкова М.Г. Памятники прохоровской культуры. [/ САИ Д1-10] М., 1963.

Мошкова М.Г., Рындина Н.В. Сарматские зеркала Поволжья и Приуралья (химико-технологическое исследование) // Очерки технологии древнейших производств. М., 1975.

Руденко С.И. Культура населения Горного Алтая в скифское время. М.; Л., 1953.

Смирнов К.Ф. Бронзовое зеркало из Мечетсая // История, археология и этнография Центральной [Средней] Азии. М., 1968.

Смирнов К.Ф. Савроматская и раннесарматская культуры // Археология СССР. Степи Европейской части СССР в скифо-сарматское время. М., 1989.

Сомадева. Необычайные похождения царевича Нараваханадатты. М., 1972.

Ставиский Б.Я. Средняя Азия, Индия, Рим (к вопросу о международных связях в кушанский период) // Индия в древности. М., 1964.

Троицкая Т.Н., Бородовский А.П. Большереченская культура лесостепного Приобья. Новосибирск, 1994.

Троицкая Т.Н., Галибин В.А. Результаты количественного спектрального анализа предметов эпохи раннего железа Новосибирского Приобья // Древние горняки и металлурги Сибири. Барнаул, 1983.

Уманский А.П. К вопросу о семантике зеркала из Рогозихи // Итоги изучения скифской эпохи Алтая и сопредельных территорий. Барнаул, 1999.

Уманский А.П., Шульга П.И. Два погребения с восточными зеркалами из Алтайского края // Вопр. археологии и истории Южной Сибири. Сб. ст. к 75-летию проф. А.П. Уманского. Барнаул, 1999.

Чугунов К.В. Датировка Больших Пазырыкских курганов — новый виток старой дискуссии // Охрана и изучение культурного наследия Алтая. Ч. 1. Барнаул, 1993.

Codrington К. de. Ancient Indian Hand-Mirrors // Man. Vol. XXIX, №10. Oct. 1929.

Gupta S.P. The Roots of Indian Art. Delhi, 1980.

Gupta S.P. Les racines de l’art indien. Paris, 1990.

Marsadolov L.S., Maršak B.I. Early Indian Mirrors and the Problem of the Pre-Mauryan Figurative Art // South Asian Archaeology. Roma. 2000. Vol. III. P. 1053-1063.

Marshall J. Taxila. Cambridge. 1951. Vol. 1-3.

Prakash S., Rawat N.S. Chemical Study of Some Indian Archaeological Antiquities. Bombay, 1965.

Somadeva. The Ocean of Story, being C.H. Tawney’s translation of Somadeva’s Katha Sarit Sagara. Ed. by N.M. Penzer. London. 1924-1928. Vol. I-Х.

наверх