А.М. Мандельштам
Памятники кочевников кушанского времени
в Северной Бактрии.
/ Тр. ТАЭ. Том VII. Л.: 1975. 228 с.
Оглавление
Глава I. Аруктауский могильник. — 5
Описание исследованных курганов (6). — Конструкция могильных сооружений и обряд погребения (39). — Характеристика сопровождающего инвентаря (44). — Керамика (44). — Предметы вооружения (48).— Предметы, связанные с одеждой, и предметы бытового назначения (48). — Украшения (51)
Глава II. Коккумский могильник и вопросы хронологического соотношения исследованных курганных могильников Бишкентской долины. — 55
Глава III. Бабашовский могильник. — 64
Описание исследованных оград (65). — Конструкция могильных сооружений и обряд погребения (104). — Характеристика сопровождающего инвентаря (109). — Керамика (109). — Предметы вооружения (114). — Предметы, связанные с одеждой, и предметы бытового назначения (115). — Украшения (119). — Датировка Бабашовского могильника (125)
Глава IV. Некоторые черты материальной культуры кочевого населения Северной Бактрии в кушанский период. — 131
Могильники Бишкентской долины (131). — Бабашовский могильник (143).
Приложение. — 193
И.В. Богданова-Березовская. Химический состав металлических предметов из Аруктауского, Коккумского и Бабашовского могильников (193). — Т.П. Кияткина. Краниологические материалы из курганных могильников Северной Бактрии (202).
Введение. ^
Наличие на территории Северной Бактрии курганных могильников впервые было установлено в 1951 г. М.М. Дьяконовым, руководившим с 1948 по 1953 г. основными археологическими работами в южных районах Таджикистана. При обследовании памятников Кобадианского оазиса (низовья р. Кафирниган) он обнаружил две группы земляных насыпей (в 11 км севернее пос. Кобадиан и у северной окраины последнего), получившие условные наименования I и II Кафирниганских. [1] Обе имеют более или менее явственные следы ограбления, а вторая, кроме того, разрушена вследствие выемки грунта для каких-то хозяйственных нужд. В том же 1951 г. на первой из них С.С. Черниковым были произведены раскопки: все 7 исследованных здесь курганов оказались разграбленными. [2]
Ряд новых памятников был обнаружен в 1953 г. В связи с продолжением раскопок на городище Кейкобад-Шах произвели дополнительное обследование его окрестностей, в ходе которого выявили небольшой могильник с каменными насыпями юго-западнее Кобадиана. [3] Но особенно важное значение имело обследование северной части Бишкентской долины. Здесь были обнаружены 3 курганных могильника, причём один из них весьма значительных размеров (Аруктауский). Кроме того, А.П. Окладников, работавший в этом же районе, отметил наличие группы каменных насыпей в правобережье р. Кафирниган севернее выхода к ней упомянутой долины.
Небольшие, пробные по своему характеру раскопки I и III Кафирниганских групп, несмотря на ограниченность и фрагментарность полученных материалов, имели существенное значение — они показали, что курганные могильники несомненно относятся к античному времени. В связи с этим, естественно, сразу же встал целый комплекс новых вопросов, прежде всего о том, кому принадлежат эти памятники и каково их отношение (хронологическое и т.д.) к многочисленным поселениям того же времени. Для решения их необходимы были дальнейшие раскопки, причем на памятниках, не подвергшихся полному разграблению. В этом плане благоприятные перспективы имелись только в Бишкентской долине. Начатые здесь в 1955 г. систематические работы успешно продолжались в значительных масштабах вплоть до 1959 г. [4]
В 1960 и 1962 гг. представилась возможность произвести раскопки ещё на одном большом могильнике (Бабашовском) в западной части Северной Бактрии, на территории Туркменистана. [5] Результаты оказались весьма интересными и существенно дополнили материалы, добытые в Бишкентской долине. Определённый интерес для интерпретации их имеют также некоторые данные, полученные во время работ 1960-1964 гг. в Южной и Северо-Западной Туркмении.
(3/4)
После 1962 г. исследований курганных могильников в пределах Северной Бактрии не проводилось, несмотря на то что большая научная важность и перспективность их вряд ли нуждается в специальных доказательствах. Современное состояние разработки ряда актуальных вопросов исторического прошлого Средней Азии и сопредельных с ней стран объективно и настоятельно требует этого. Произведённые работы следует считать лишь первым, начальным этапом изучения памятников кочевого населения, обитавшего в античное время на территории Бактрии.
Многочисленность раскопанных погребений и сравнительное обилие найденных в них предметов сопровождающего инвентаря обусловили затруднительность детальной публикации их в рамках одной книги. Кроме того, уже первичный анализ полученных материалов показал целесообразность особого выделения одного могильника — Тулхарского, являющегося ключевым, дающим основу для датировки, а также отчасти и интерпретации всех остальных.
Настоящая книга — это вторая часть публикации результатов работ 1955-1962 гг.; [6] как и в первой, основной задачей её является полное издание всех фактических данных и вещественных материалов, полученных при раскопках. В нее вошли материалы из трёх больших могильников: Аруктауского и Коккумского, расположенных в Бишкентской долине, и Бабашовского, находящегося на среднем течении р. Амударьи. Для максимального облегчения сопоставления их с ранее опубликованными за основу принята та же система изложения и размещения иллюстраций. В приложении, составленном специалистами, рассмотрены результаты анализа металлических предметов и палеоантропологических материалов, происходящих из указанных могильников.
Полная историческая интерпретация результатов работ 1955-1962 гг. представляет собой особую, весьма сложную задачу, для решения которой требуется привлечение материалов близких по времени памятников не только соседних областей Средней Азии, но в ряде случаев и удалённых от неё территорий. Кроме того, необходимо обращение к весьма обширной специальной литературе, посвящённой кушанской проблеме. Всё это обусловливает необходимость посвятить историческим вопросам особую работу.
[1] Дьяконов М.М. Археологические работы в нижнем течении реки Кафирниган (Кобадиан) (1950-1951 гг.). — МИА, №37, 1953, с. 258, 259.
[2] Там же, с. 293. Результаты раскопок не опубликованы.
[3] Мандельштам А.М. и Певзнер С.Б. Работы Кафирниганского отряда в 1952-1953 гг. — МИА, №66, 1958, с. 323. Наличие здесь курганов было отмечено уже во время работ 1951 г., но количество и расположение их не уточнено (условно названы III Кафирниганской группой).
[4] Однако на начальном этапе были прерваны новые раскопки I Кафирниганской группы, в частности одного из больших курганов (удалось снять только насыпь). Это необходимо отметить в связи с тем, что на вполне закономерный вопрос о характере соотношений больших и малых курганов, реально известных в Северной Бактрии, в дальнейшем ответа не даётся.
[5] Эти работы были осуществлены частично на средства Института истории, археологии и этнографии Академии наук Туркменской ССР.
Заключение. ^
Результаты многолетних и систематических раскопок больших курганных могильников античного времени на территории Северной Бактрии, детально изложенные в настоящей и предшествующей публикациях, будут подвергнуты всестороннему и углублённому анализу в специальной работе. Но уже на данном этапе их изучения мы вправе говорить о том, что они вносят немало нового в сложившиеся представления о древней истории этой части Средней Азии. Археология здесь не только дополняет скудные сведения, содержащиеся в дошедших до нас письменных источниках, но также позволяет, во всяком случае частично, проследить те явления, которые не нашли в них отражения.
Совмещение и взаимная увязка исследований памятников как осёдлого, так и кочевого населения, на необходимость чего неоднократно указывал организатор и первый руководитель Таджикской археологической экспедиции А.Ю. Якубовский, к сожалению, не смогли быть осуществлены в полной мере. Но тем не менее именно соответствующий подход к изучаемым объектам обеспечил конечный успех, и в частности позволил дать вполне определённые и обоснованные ответы на такие важные вопросы, как атрибуция и датировка могильников.
В настоящее время уже становится вполне очевидным, что объективное освещение древней истории Бактрии (и вообще южных областей Средней Азии) должно базироваться на полном учете роли не только коренного, осёдлого, населения, но и многочисленных пришельцев-кочевников. Многое здесь ещё остается пока неизвестным и должно быть выяснено путём дальнейших археологических исследований; но главная тенденция исторического развития в последние века до нашей эры и первые века нашей эры начинает вырисовываться более отчётливо. Те заключения, которые были сделаны на основе только отрывочных сообщений письменных источников, могут быть теперь проверены, уточнены и дополнены путём использования свидетельств археологических материалов. В свете их кочевники выступают всё более и более явственно как активная, ведущая политическая сила, причём являвшаяся, видимо, организующим началом во многих поворотных моментах истории указанного времени.
Особо следует отметить значение результатов раскопок могильников Северной Бактрии для дальнейшей разработки некоторых вопросов кушанской проблемы, и прежде всего тех, которые связаны с предысторией Кушанского государства и ранними этапами его формирования. Именно этот отрезок времени особенно слабо освещён в письменных источниках, что вызывает настоятельную необходимость привлечения новых объективных данных. Обращение к археологии является здесь вполне закономерным и, можно даже утверждать, неизбежным, поскольку нет оснований ожидать появления каких-то иных, ранее не учтённых источников.
Конечно, при этом необходимо иметь в виду ограниченность возможностей археологии, которая позволяет проследить главным образом только специфическое отражение исторических явлений в сфере материальной культуры. Но тем не менее именно благодаря раскопкам в Сурх-Котале в нашем распоряжении ныне имеется одна из важнейших надписей кушанского времени, первостепенное значение которой для решения ряда сложнейших вопросов не требует каких-либо доказательств. С другой стороны, опыт исследований последних двух десятилетий в Средней Азии убедительно показывает, что тот объём исторических данных, который может быть получен в результате изучения археологических памятников, во многом зависит от масштабов и целенаправленности полевых работ. Это, в частности, полностью относится и к могильникам Северной Бактрии.
(147/148)
Основным итогом исследований в Северной Бактрии (учитывая также данные о результатах новейших работ на её территории и в пределах соседних областей) следует считать появление возможности выявить памятники, бесспорно принадлежавшие тем кочевникам, которые уничтожили Греко-Бактрийское царство и впоследствии явились создателями Кушанского государства. До сих пор фактические сведения о них были ограничены лишь племенными названиями и некоторыми указаниями на то, откуда они пришли на юг Средней Азии. Недостаток данных всегда служил существенным препятствием для исследователей, вынужденных восполнять его гипотезами и предположениями, базирующимися главным образом на косвенных сведениях. Теперь в нашем распоряжении имеется уже новая основа для изучения этих кочевников; она безусловно далеко не полна и поэтому нуждается в дальнейшем, по возможности максимальном расширении, но первые шаги могут быть сделаны уже исходя из наличных материалов.
Вполне закономерно теперь в полном объёме встают те вопросы, которые могли ранее решаться, по сути дела, лишь в теоретическом плане с учётом соображений общеисторического характера. К числу их относится прежде всего вопрос о происхождении кочевников, которым принадлежат известные сейчас в Северной Бактрии и соседних областях памятники. Сложность его вполне очевидна и становится ещё более явственной, если обратиться к сумме имеющихся фактов. Письменные источники сохранили нам сведения о миграции большой группы кочевых племён в Среднюю Азию из Центральной Азии, но из районов, археологически мало исследованных; памятники интересующего нас периода там ещё фактически неизвестны. В то же время данные некоторых западных авторов можно интерпретировать как указания на то, что в событиях конца II в. до н.э. и последующего периода принимали участие также племена, обитавшие севернее и северо-восточнее собственно Средней Азии, т.е. что передвижения с востока, приведшие в конечном счёте к гибели Греко-Бактрийского царства, вовлекли в свою орбиту определённую часть местных кочевников. Решение здесь целиком зависит от археологических материалов — от степени их полноты и правильности интерпретации имеющихся комплексов.
Первичный анализ сопровождающего инвентаря исследованных могильников, проделанный выше, имел ограниченные задачи — разделение предметов по их вероятной принадлежности коренному населению Бактрии или пришельцам-кочевникам. Дальнейшее исследование его с целью выявления облика культуры и специфических черт, позволяющих судить о происхождении её носителей, будет осуществлено в следующей работе. Здесь же следует отметить лишь два весьма важных момента, имеющих в известной мере, методическое значение.
В сопровождающем инвентаре могильников есть немало предметов, находящих себе близкие аналогии в памятниках сарматских племён. Из этого, казалось бы, можно сделать заключение о передвижении последних далеко на юг Средней Азии. Однако тут нужна очень большая осторожность в оценке наблюдаемого сходства и, главное, в поисках его объяснений. Это заставляет предостеречь от каких-либо поспешных выводов, основанных на формальном подходе к новым фактическим материалам. Интерпретация последних требует специального рассмотрения с привлечением данных с обширной территории.
Вторым очень важным моментом является увязка отдельных памятников с конкретными племенами, известными нам по сообщениям письменных источников. Здесь существуют не меньшие трудности, причём далеко не все из них очевидны без особого анализа некоторых аспектов кушанской проблемы. Прежде всего необходимо напомнить, что названный момент тесно связан с вопросом об отождествлении разных племенных названий, упоминаемых при описании событий конца II в. до н.э. в восточных и западных источниках. Последний до сих пор не получил удовлетворительного решения: имеются многочисленные гипотезы, предложенные рядом авторов прошлого и нашего столетия, но все они требуют проверки на основе каких-то дополнительных данных. Очевидно, такие данные сможет дать только археология при накоплении достаточного количества фактов. Но и в чисто археологическом аспекте есть немало своих трудностей. Это прежде всего неясность в отношении того, какими критериями следует пользоваться для увязки памятников или групп их с общностями этнического порядка. Тут мы сталкиваемся в известной мере с прямым следствием отсутствия всесторонне обоснованного и общепринятого определения понятия археологической культуры как таковой. Применительно к Средней Азии положение осложняется неразработанностью принципов подхода к сопоставлению памятников с историческими известиями.
(148/149)
В заключение следует остановиться на третьем вопросе, приобретающем специфическое значение в связи с появлением новых материалов. Это вопрос о роли Средней Азии в образовании и дальнейших судьбах Кушанского государства, который имеет несколько различных аспектов. Суждения сейчас возможны только относительно некоторых из них. Так, например, уточняется характер воздействия культуры коренного населения земледельческих областей на пришельцев-кочевников; представления, основанные на учёте общей тенденции развития, могут быть уже конкретизированы. Более определённо вырисовывается картина последствий кочевнического завоевания, имевшего место в конце II в. до н.э. Археология не даёт никаких достоверных свидетельств, что оно сопровождалось опустошением оазисов и разрушением поселений. В то же время некоторые факты позволяют прийти к выводу, что пришельцы не стремились как изначально, так и в дальнейшем к разрушению или даже ограничению хозяйственной основы коренного населения. Время существования Кушанского государства является для Средней Азии периодом экономического и культурного подъёма; это положение, не раз отмечавшееся исследователями, находит себе полное подтверждение и в новых данных.
Список сокращений. ^
ВДИ — Вестник древней истории. Москва.
ИАН КазССР — Известия Академии наук Казахской ССР. Алма-Ата.
ИАН КиргССР — Известия Академии наук Киргизской ССР. Фрунзе.
ИМКУ — История материальной культуры Узбекистана. Ташкент.
КСИИМК — Краткие сообщения Института истории материальной культуры Академии наук СССР. Москва.
ЛОИА — Ленинградское отделение Института археологии АН СССР.
МИА — Материалы и исследования по археологии СССР. Москва — Ленинград.
МХЭ — Материалы Хорезмской экспедиции. Москва.
СА — Советская археология. Москва.
САИ — Свод археологических источников. Москва — Ленинград.
ТАН ТаджССР — Труды Академии наук Таджикской ССР. Душанбе.
ТИИА АН УзССР — Труды Института истории и археологии Академии наук Узбекской ССР. Ташкент.
ТИИАЭ АН КазССР — Труды Института истории, археологии и этнографии Академии наук Казахской ССР. Алма-Ата.
ТИИАЭ АН ТуркмССР — Труды Института истории, археологии и этнографии Академии наук Туркменской ССР. Ашхабад.
ТИЭ — Труды Института этнографии Академии наук СССР. Москва — Ленинград.
ТХЭ — Труды Хорезмской экспедиции. Москва.
|