С.И. Вайнштейн

История народного искусства Тувы.

// М.: 1974. 224 с.

Часть первая.

Древнее и средневековое искусство Тувы.

Глава первая. (Рис. 2-40)

Искусство племён Тувы в древности.

Заголовки разделов — добавление веб-версии.

[ Каменный век ]

[ Эпоха бронзы ]

[ Ранний железный век ]

[ Гунно-сарматское время ]

[ Каменный век ]   ^

На северо-востоке Тувы в глухой саянской тайге по берегам рек и озёр ещё в неолите обитали племена полуосёдлых охотников и рыболовов. Их стоянка, открытая у богатого рыбой таёжного озера Тоджа, дала представление не только о хозяйстве, но и об искусстве таёжных племён Тувы. [1] На этой стоянке, получившей название Тонмакской, [2] вместе с каменными орудиями, костями диких зверей и птиц было обнаружено множество обломков декорированных глиняных сосудов (рис. 2), изготовленных в неолите и эпоху бронзы, что свидетельствовало о её длительном обитании.

Узоры на неолитической керамике состояли из простых геометрических фигур, в том числе перекрещивающихся линий, ёлочки, скобки и др. Они располагались преимущественно зонально, особенно тщательно украшались венчик, горло и плечики сосудов, но нередко их декорировали целиком, включая и дно. С помощью специальных штампов получали на керамике прямые гребенчато-пунктирные, овально-гребенчатые и серповидно-гребенчатые оттиски; часто использовали технику так называемой отступающей лопаточки. Некоторые сосуды декорированы также поясками из скобок, треугольных и округлых ямок, резными линиями. Характерной особенностью многих сосудов было украшение среза венчика параллельными оттисками гребенчатого штампа, реже — волнообразными выступами, от которых опускались симметрично расположенные «висюльки». Сходным образом декорированы и некоторые керамические сосуды из другой тоджинской стоянки, расположенной в долине р. Тоора-Хем и раскопанной недавно М.А. Дэвлет. [3] Чувство ритма и симметрии, присущее орнаментике древних жителей Восточной Тувы, как и других неолитических племён лесной зоны Евразии, проявлявшееся даже в, казалось бы, незамысловатых сочетаниях простых штампованных узоров, позволяло создавать лаконичные, но всё же нарядные композиции. Общие черты в орнаментальном искусстве таёжного населения на огромных территориях в значительной мере были обусловлены сходными формами хозяйства, материальной культуры и идеологии охотников и рыболовов.

О том, кем были в этническом отношении древние неолитические племена Саян, обитавшие на Тонмакской и других стоянках Тоджи, можно судить с большей или меньшей долей вероятности. По достаточно убедительному мнению В.Н. Чернецова, племена, населявшие в неолите лесную зону Евразии от Тоджи, Верхнего Енисея и Ангары на востоке до Северной Норвегии на западе и имевшие ряд общих черт в орнаментации и изготовлении керамики,

(11/12)

в приёмах обработки кремня и кости, могут быть выделены в урало-сибирскую этнокультурную общность, носители которой были связаны с восточной ветвью (финно-угро-самодийской) уральской семьи. [4] Это позволяет полагать, что далёкие предки самодийского населения Саян проникли сюда ещё в неолитическое время.

2. Орнаментированная керамика древних обитателей Саянской тайги
(Тонмакская стоянка, колл. ТРМ, раскопки автора).

(Открыть Илл. 2 в новом окне)

В искусстве неолитических охотников и рыболовов Тоджи прослеживаются и свои специфические особенности, свидетельствующие также о местных культурных традициях саянских племён.

Нет сомнений, что древние таёжные племена Саян декорировали не только глиняные, но и менее долговечные деревянные и берестяные сосуды, а также другую бытовую утварь, хотя таковая пока здесь и не обнаружена. У них должна была существовать и мелкая пластика. Вероятно, они вырезали изображения главным образом из рога и дерева. Об этом можно судить по находкам подобных изделий в неолитических памятниках таёжных племён Сибири, в том числе на сопредельных с Тувой территориях Среднего Енисея. Так, в конце XIX в. в погребении у деревни Базаиха вблизи Красноярска И.Т. Савенковым [5] были обнаружены прекрасные образцы неолитической скульптуры — несколько фигурок лося, вырезанных из рога. Одна из них сохранилась целиком, две других были повреждены, кроме того были найдены головка лося и заготовка лосиного рога, предназначенного для поделок. Среди них — фигурка спокойно стоящего лосёнка с характерной непропорционально массивной и длинной, опущенной вниз головой, с небольшими торчащими ушками. В другой скульптуре мы видим взрослого животного, прижавшегося к земле, напряжённо вытянувшего вперед голову с испуганно отведёнными назад ушами. То, что древний художник изобразил лося, притом не одного, а нескольких, вполне закономерно для сибирского неолита. Образ лося был весьма распространён в искусстве таёжных и лесостепных племён Сибири и Урала, причём не только в пластике, но и в наскальных изображениях, что отражало его важную роль в промысловом хозяйстве и, вероятно, особое положение могучего зверя в мифологических представлениях и верованиях древних охотников.

(12/13)

В сопредельных с Тувой таёжных районах Сибири среди древних наскальных рисунков, которые могут быть датированы эпохами неолита и бронзы, также немало изображений лося, причём нередко выполненных достаточно реалистично, в живых экспрессивных позах, особенно много подобных рисунков на широко известных ныне Томских писаницах. [6]

Наскальные рисунки неолитического времени в Туве не выявлены, однако можно полагать, что в дальнейшем более детальная разработка хронологии писаниц позволит выделить среди уже известных петроглифов отдельные изображения, относящиеся к неолиту.

К энеолитическому времени может быть отнесен комплекс наскальных рисунков, расположенный в таёжной зоне Саян вблизи Джойского порога на Енисее. Здесь на скальных выходах правого берега р. Сосновка Джойская сохранились живописные изображения животных, человеческих фигур, лодки с людьми. Живопись выполнена различными оттенками красно-бурой охры. Манера изображения и сюжет композиции (бык с лосем, лодка с людьми) близки к рисункам, выбитым на скалах Среднего Енисея (Усть-Туба, Черёмушный лог и др.), что позволяет их датировать III тысячелетием до н.э. [7] По данным обследовавших эти рисунки А.Н. Липского и Я.А. Шера, размер изображений небольшой: 20-30 см.

[ Эпоха бронзы ]   ^

В горно-степных районах Тувы в эпоху бронзы, которая началась здесь во второй половине III тысячелетия до н.э., жили племена, отличавшиеся по своему хозяйству от населения тайги. Тувинские степи были населены осёдлыми и полуосёдлыми земледельцами и скотоводами, для которых охота имела теперь хотя и важное, но второстепенное значение. В это время в степях Евразии прослеживается существование локальных культур, образовавшихся на основе различных этнических общностей. Памятники культур горно-степной бронзы в Туве изучены ещё в недостаточной мере, однако уже теперь можно с уверенностью говорить о сложных этнокультурных процессах, протекавших здесь в то время и в значительной мере связанных как с социально-экономическим развитием населения степей, так и с крупными перемещениями племён Южной Сибири и Центральной Азии. Переход к производящим формам хозяйства — земледелию и скотоводству — привёл к определённым изменениям и в сфере идеологии, к изменению и усложнению культовых представлений, нашёл своё отражение в формировании новых специфических черт в искусстве.

Носители древнейшей для Южной Сибири палеометаллической афанасьевской культуры во второй половине III тысячелетия до н.э. проникли и в Туву. Уже обнаружено несколько памятников этой культуры в её южных районах, где на территории Эрзина в одном из погребений М.X. Маннай-оолом был найден небольшой сигарообразный стержень из яшмы, увенчанный изображением головы самки лося. [8] Древний мастер правдиво передал характерные черты животного — отвислую верхнюю губу, горбатый нос, длинные прижатые к голове уши (рис. 3). В использованных здесь художественных приёмах мы видим ещё продолжение неолитических традиций, к неолиту ведет и манера изображать в ряде случаев только голову животного. Стержни из красной яшмы, подобные эрзинскому, найдены и в некоторых других районах Сибири, а также Монголии. [9] Назначение таких стержней неизвестно, но, по всей вероятности, они несли определённые культовые функции. Высказывалось предположение, что это предметы фаллического культа и на них изображены тотемные животные. [10] Однако для такого вывода нет пока достаточных оснований. Вместе с тем, несомненно, что образ лося мог сложиться лишь в культовых представлениях лесных жителей, а находки его изображений в степях Тувы свидетельствуют о связях обитавших здесь племён с таёжной зоной.

3. Изделие из камня с изображением головы лося.
Эпоха бронзы
(погребение в Эрзине, раскопки М.X. Маннай-оола).

(Открыть Илл. 3 в новом окне)

На значительной части Южной Сибири в начале II тысячелетия до н.э. распространяются племена окуневской культуры. Её памятники известны и в Туве, хотя их пока удалось найти и немного. Для окуневцев было характерно необычайно яркое и своеобразное, во многом

(13/14)

4. Изделия степных племён эпохи бронзы в Южной Сибири.
1 — бронзовый нож из Минусинской котловины (по Н.Л. Членовой); 2 — бронзовый нож из Тувы (колл. ТРМ); 3 — бронзовая лапчатая привеска из Тувы (колл. ГЭ); 4 — керамический сосуд из Минусинской котловины (по С.В. Киселёву); 5 — керамический сосуд из Тувы (погребение на р. Уюк, раскопки и рис. автора); 6, 7 — каменный сосуд из Тувы с гравированным изображением коня и орнаментом на дне (могильник Аймырлыг, раскопки и рис. A.M. Мандельштама).

(Открыть Илл. 4 в новом окне)

ещё загадочное искусство. Они сооружали монументальные каменные изваяния, чаще стилизованные, реже вполне реалистичные с изображениями человеческих лиц, деталей человеческого тела, животных, символических знаков. Гравированные рисунки личин и животных наносили также на каменные плиты и чаши, костяные пластинки. Им была известна очень своеобразная круглая скульптура. [11] Многие наскальные рисунки в Южной Сибири были выполнены, по всей вероятности, также окуневцами. В орнаментации керамики окуневцы унаследовали и развили традиции неолитических племён. Горшки, как правило, декорировали при помощи зубчатого или гладкого штампа. Часто использовали технику отступающей лопаточки, а также применяли орнаментацию из сочетаний ямок и пересекающихся линий. Сосуды обычно украшали целиком, включая дно. Нарядная декорировка сосудов достигалась лаконичными приёмами орнаментации. В погребении окуневской культуры, обнаруженном в Туве в долине р. Уюк ещё в начале 50-х годов, [12] был найден горшок с довольно типичной для окуневцев декорировкой. Венчик сосуда покрыт сетчатым узором из пересекающихся прямых линий, нанесённых гладким штампом. Под этим узором проходил поясок из трёх резных линий с симметрично расположенными бугорками, выдавленными с внутренней стороны горшка однозубчатым штампом. Стенки сосуда от пояса до дна были украшены множеством треугольных ямок, обращенных углом вниз (рис. 4- 5). По краю дна сосуда с внешней стороны выпуклые бороздки образуют секторный узор.

Недавно керамические сосуды окуневского типа были найдены в Центральной Туве благодаря раскопкам А.М. Мандельштама (могильник Аймырлыг). В комплексе с этими сосудами находились уникальные каменные чаши с выгравированными на них фигурами животных. Особенно интересна профильная фигура лошади, выполненная достаточно условно скупыми тонкими линиями (рис. 4- 6). [13] На голове, на шее и туловище животного показаны верти-

(14/15)

кальные полосы, вероятно символизировавшие его скелет, подобно тому, как это нередко делалось на наскальных рисунках и в бронзовом литье при изображении фигур животных в так называемом «скелетном» стиле. Нельзя не обратить внимания и на значительное стилистическое сходство гравированного рисунка лошади на чаше из Аймырлыга и отдельных изображений лосей на Томской писанице, у которых также нанесены вертикальные полосы на шее и туловище. Не исключено, что по крайней мере часть петроглифов с лосями, выполненная в указанной манере, была выбита на Томской писанице в эпоху бронзы.

К эпохе бронзы относится большая часть петроглифов древнего святилища Мугур-Саргол, расположенного на левом берегу Енисея недалеко от впадения в него р. Хемчик, напротив устья р. Чинге. К настоящему времени здесь учтено около 400 плоскостей, которые содержат в среднем по 10-15 рисунков. Среди них имеются также изображения скифского и более позднего времени — вплоть до позднемонгольского. [14] Многочисленны стилизованные рисунки рогатых личин (рис. 5, 6). По ряду стилистических особенностей эти выразительные рисунки из Мугур-Саргола находят ближайшие аналогии с рогатыми личинами, высеченными на каменных плитах и стелах в Минусинской котловине древними племенами окуневской культуры. Мугур-саргольские личины имеют сходство с окуневскими и по стилю и по ряду особенностей изображений. На некоторых из них хорошо видны высокие «бычьи» развёрнутые в стороны рога, начинающиеся по бокам верхней части головы, боковые отводы, идущие как бы от ушей и поднимающиеся вверх, небольшие возвышения на макушке, чётко выделенный рот, глаза, выполненные двумя кружками и, наконец, двойной контур по краям личины. Все эти элементы можно увидеть на личинах окуневской культуры в Минусинской котловине. Отдельные личины из Мугур-Саргола сближает с окуневскими изображениями и их подчёркнуто устрашающий вид и полосы, идущие по лицу. Аналогии к личинам из Мугур-Саргола имеются также среди петроглифов Западной Тувы на скалах Бижиктиг-Хая. [15]

На личинах окуневского типа некоторые элементы изображений, создающие устрашающее нереальное впечатление, могут быть объяснены попыткой передать в этих масках обычай окуневцев наносить на лица людей опредёленную татуировку — раскраску. Основанием для такого вывода послужили находки в одном из окуневских могильников на р. Чёрной в Минусинской котловине черепов со следами красной охры, остатки окраски располагаются соответственно тому, как на каменных изваяниях идут выбитые полосы. [16]

Сходные с мугур-саргольскими антропоморфные изображения, причём не только выбитые на камне, но и нанесённые краской, встречаются в ряде районов верхнего Енисея [17] и далеко за его пределами. Они перекликаются с некоторыми отлитыми в формах бронзовыми изображениями из Сибири, которые ряд авторов склонны рассматривать как шаманские. [18] Изображения антропоморфных существ в звериных рогатых масках существуют в наскальном искусстве Евразии уже со времён палеолита. Напомним хотя бы известную фигуру из Пещеры трёх братьев во Франции и др. [19]

В Саяно-Алтае известны рогатые антропоморфные изображения и в эпоху железа. Любопытно то, что ближайшие параллели к этим рисункам мы находим в сибирских этнографических материалах. До недавнего времени некоторые тувинские шаманы, о чём подробнее пойдёт речь ниже, носили налобные повязки-маски с изображениями человеческого лица (вышитые, вырезанные из дерева или отлитые из бронзы), причём не только увенчанные перьями, но, как нам удалось установить, и с «бычьими» рогами, выполненными из бронзы. [20] Таким образом, в одном из очень консервативных явлений — шаманстве — у тувинцев сохранились маски-налобники, которые обнаруживают удивительное сходство с рогатыми личинами эпохи бронзы. Конечно, это сходства ещё не позволяет утверждать их бесспорную генетическую связь, но она весьма вероятна. [21] Заметим попутно, что на рогах некоторых мугур-саргольских личин отчётливо показаны свисающие ленточки (рис. 6). Совершенно аналогичные тряпичные ленточки подвязывали к своим головным уборам многие сибирские шаманы, практиковали это и шаманы в Туве. [22] К эпохе бронзы, по всей вероятности, относятся в Туве и некоторые другие сюжеты петроглифов. В частности, в урочище Мугур-Саргол вблизи рогатых личин окуневского типа были обнаружены контурная фигура козла и схематические рисунки колесниц, которые по ряду признаков могут быть сближены с окуневскими изображениями. [23] Среди мугур-саргольских петроглифов имеются подлинные шедевры древнего реалистического искусства. Таков, например, выполненный целиком углублённым силуэтом рисунок стоящего быка с опущенной головой. Древнему художнику удалось правдиво передать облик животного — характерную позу, сравнительно небольшую голову на массивной плавно изогнутой шее, своеобразный изгиб его длинных и тонких, развёрнутых в стороны рогов (рис. 5- 2).

(15/16)

(16/17)

Несмотря на наличие в Туве памятников окуневского типа, вряд ли можно говорить об этнокультурном единстве населения горно-степных районов Тувы и Минусинской котловины. Прежде всего нужно отметить, что в Туве известны лишь единичные погребения, которые могут быть отнесены к окуневской культуре. Здесь не обнаружены и столь характерные для Минусинской котловины монументальные изваяния этого времени. [23a] По всей вероятности, в окуневское время Туву населяли племена со своей во многом самобытной культурой.

В соседней с Тувой Минусинской котловине и далее от неё на обширных пространствах вплоть до Приуралья во II тысячелетии до н.э. жили племена андроновской культуры, искусство которых заметно отличалось от распространенного у окуневских племён, им была почти не известна пластика, но в высшей мере развита орнаментика, о которой можно судить главным образом по великолепно украшенным геометрическими узорами глиняным сосудам. Несмотря на то что андроновские племена в Туве, вероятно, не обитали, на их искусстве нам уместно остановиться по той причине, что оно оказало значительное влияние на развитие орнаментики многих современных народов Сибири. В искусстве южносибирских народов сохранились основные мотивы андроноидного орнаментального комплекса — уголки, треугольники (иногда заштрихованные), зигзаг, «сухарики», квадраты и ромбы, развилки, шевроны, наклонные параллельные линии, Г-образные фигуры, косые кресты и крестообразно пересеченные круги или ромбы, свастика. То, что этот орнаментальный комплекс эпохи бронзы известен нам главным образом по керамике, ещё не означает, разумеется, что его использовали только для украшения посуды. Скорее всего, он возник первоначально не на глиняной посуде, а на одежде и изделиях из берёсты. [24] В современном народном искусстве тувинцев, что особенно примечательно и будет подробно рассмотрено ниже, орнаментальные мотивы данного комплекса сохранились наиболее полно. Более того, на деревянных сосудах хуунг для молока, которые бытовали у тувинцев до недавнего времени, мы не только видим очень близкий андроновскому комплекс орнаментальных мотивов, но и своеобразный способ его зонального расположения, подобно тому как это делали андроновцы при декорировке глиняных сосудов.

В конце II тысячелетия до н.э. в Южной Сибири, Казахстане и Монголии распространяется новая, карасукская культура, пришедшая здесь на смену андроновской. В Туве известны лишь единичные памятники карасукского типа. [25] Можно полагать, что в Туву проникали носители карасукской культуры, хотя о степени этого проникновения пока судить трудно. Этническая принадлежность карасукских племён вызывает у археологов и антропологов значительный интерес, однако проблема их происхождения остается пока не решённой. Мнения исследователей по этому вопросу значительно расходятся. [26] Не исключено, что между карасукской и андроновской культурами существовала определённая преемственность. [27]

В карасукскую эпоху были сделаны большие успехи в развитии древней металлургии. В частности, тогда впервые начали при отливке изделий придавать им окончательную форму, ковка перестала служить главным приёмом формовки и стала употребляться наряду с полированием только для отделки бронзовых изделий. [28] Среди находок бронзовых карасукских изделий в Монголии, Забайкалье, Ордосе и некоторых других районах имеется серия прекрасных образцов высокохудожественного литья. Таковы бронзовые ножи, рукоятки которых декорированы геометрическими узорами, а иногда и увенчаны литыми фигурами голов животных (рис. 4- 1). [29] Брон-

6. Петроглифы в ур. Мугур-Саргол. Личина
(фот. Н. Алексеевой).

(Открыть Илл. 6 в новом окне)

зовые орнаментированные ножи карасукского типа известны среди случайных находок и в Туве (рис. 4- 2). [30] Одним из характерных украшений карасукцев были своеобразные лапчатые бронзовые привески, которые, по всей вероятности, пришивали к головным уборам или подвешивали к косам. Такие привески были найдены и в Туве (рис. 4- 3).

[ Ранний железный век ]   ^

В начале I тысячелетия до н.э. в евразийских степях появляются первые племена кочевых скотоводов. Они заселяли огромную территорию от Причерноморья до Центральной Азии, частично вытеснив местное население, частично смешавшись с ним. С этого времени в великом степном поясе Евразии почти три тысячи лет

(17/18)

господствовали кочевники. Один из наиболее интересных ярких и самобытных этапов в истории их искусства связан с начальным периодом становления кочевничества — скифским временем (VII-III вв. до н.э.). Между скотоводческими племенами степной зоны — от скифов на западе до племён Тувы и Монголии на востоке — в это время устанавливаются весьма тесные культурные связи, которым способствовали не только близкий уровень хозяйственного развития, но, можно полагать, и определённое этническое родство у значительной части племён скифского мира, по всей вероятности ираноязычных. Эти связи особенно проявлялись в удивительном единообразии форм оружия, конской упряжи и художественного стиля.

Особенности социально-экономического развития племён ранних кочевников быстро привели к образованию у них военно-демократического общества с сильными племенными вождями и богатевшей в военных походах аристократической верхушкой. Знатные и богатые предво-

7. Олени и лоси в позе летучего галопа. Скифское время.
1-2 — на оленных камнях Тувы; 3-5 — металлические бляхи из различных районов Евразии (3 — нижняя Обь, 4 — Причерноморье, 5 — Монголия; по Н.Л. Членовой).

(Открыть Илл. 7 в новом окне)

дители племён, владевшие огромными табунами, окружали себя роскошью. В это время происходит, вероятно, зарождение эпоса степных племён, возникает и развивается свой стиль в искусстве, отразивший новые художественные вкусы. Постоянные войны порождают культ силы, воспевавшийся в эпосе и чрезвычайно ярко запечатлённый в декоративном искусстве. С особым вниманием украшались оружие и конская сбруя знати, военных предводителей и их ближайших сподвижников. Излюбленными мотивами этих украшений были реальные и фантастические животные, выполнявшиеся в особой манере, получившей название скифо-сибирского звериного стиля. Приемы и сюжеты, выработанные в скифо-сибирском искусстве, предназначенные главным образом для декорировки оружия, одежды и конского снаряжения, получали сугубо прикладной характер. Вместе с тем можно с большой долей вероятности полагать, что по крайней мере некоторые изображения имели не только художественное, но и магическое назначение, служили оберегами. Скифо-сибирское прикладное искусство достигло редкого совершенства. Мастера умело и экономно использовали определяемое назначением предмета украшаемое пространство, изобретательно вписывая изображение в очертания декорируемой вещи; смело изменяли не только пропорции, но и расположение отдельных частей тела в создаваемом образе животного. Всё это делалось с большим вкусом и, как правило, лишь с тем, чтобы подчеркнуть и выделить наиболее типичные черты зверя, его необузданную силу, энергию напряжённых мышц, ловкость. Особая выразительность и динамизм отличают сцены борьбы животных — излюбленные сюжеты в скифо-сибирском искусстве.

На огромном пространстве евразийских степей, где было распространено скифо-сибирское искусство, а также в прилегающей лесо-степной зоне жили, очевидно, не только родственные между собой ираноязычные, но и иные в этническом отношении племена. Здесь, несомненно, преобладали кочевники, но было полуосёдлое и осёдлое население. На этой территории исследованиями археологов установлено существование различных археологических культур, принадлежавших тем или иным племенам или их объединениям. Наряду с общими чертами, характерными для всего скифо-сибирского искусства в отдельных регионах, прослеживаются и его местные специфические особенности, проявлявшиеся в различном подборе пород изображаемых животных, в художественных приёмах, в орнаментальных мотивах, украшавших керамику, и во многом другом. Поэтому в скифо-сибирском искусстве, в частности в зверином стиле,

(18/19)

нередко выделяют локальные «стили». Так, Н.Л. Членова говорит о стилях западном, минусинском и алтайском. [31] Думается всё же, что лучше именовать их вариантами скифо-сибирского стиля.

Алтайский вариант скифо-сибирского искусства представлен с наибольшей полнотой помимо Алтая также в Туве, Монголии, Казахстане и некоторых других районах. Основными памятниками культуры живших здесь племён являются курганы, многие из которых раскопаны и изучены. Всемирно известны исследования В.В. Радлова и в особенности С.И. Руденко и М.П. Грязнова огромных курганов Алтая, в которых благодаря образовавшимся под каменными насыпями ледяным линзам сохранились почти в первозданном виде бесценные сокровища скифо-сибирского искусства, в том числе выполненные из таких сравнительно недолговечных материалов, как кожа, дерево, кость, войлок. [32] Сотни курганов этого времени изучены и в Туве раскопками, главным образом С.А. Теплоухова, начавшего свои исследования ещё в 20-е годы, а также С.И. Вайнштейна, А.Д. Грача, М.X. Маннай-оола и др. [33] В культуре местных племён в это время прослеживаются довольно значительные черты сходства с другими скотоводческими народами степной зоны Евразии, в особенности Алтая, Казахстана и Монголии, вместе с тем имеются и специфические особенности.

Выделив эту культуру, мы предложили именовать её казылганской по названию урочища в горах Алашского плато (Западная Тува), где нами была раскопана группа могильников, впервые включавшая серию неограбленных курганов скифского времени в Туве. В погребальных камерах этих курганов были найдены различные изделия из металла, керамики, кожи, кости, сохранившиеся особенно хорошо также благодаря вечной мерзлоте, в которой они находились. Непотревоженные захоронения позволили, в частности, установить и отличительные особенности применявшегося местными племенами погребального обряда, служащего и одним из важнейших этнических признаков. [34]

Следует заметить, что если антропологически в скифское время население Тувы было неоднородно, то именно тогда здесь устанавливается значительное единообразие культуры местных племён, которые, как в своё время удалось показать автору, на крайнем западе достигли границ Алтая, а на востоке — Тоджи. Судя по имеющимся материалам археологических раскопок, Туву населяли три близко родственных племени (или три группы племён), с характерной для них казылганской культурой. Хотя культуре племён Тувы скифского времени посвящено несколько работ, однако искусство этих племён ещё не стало предметом специального изучения.

8. Хищник и олени на рукояти ножа (бронза; колл. ГЭ).

9. Лежащая косуля. Бронзовая бляха на кожаном ремне
(могильник Казылган-В, раскопки автора).

(Открыть Илл. 8-9 в новом окне)

Отметим памятники, в которых были найдены наиболее ценные образцы искусства племён Тувы скифского времени. Большую серию предметов из золота, бронзы, кости собрал С.А. Теплоухов, главным образом благодаря раскопкам курганов у горы Бай-Даг и около Турана (1926, 1927, 1929 гг.). [35] А.Д. Грачом в высокогорном могильнике в урочище Саглы-Бажы в Юго-Западной Туве были сделаны чрезвычайно интересные находки изделий из кости и дерева, сохранению которых способствовала вечная мерзлота в погребениях. [36] Многие, в том числе уникальные, вещи из различных материалов были открыты в результате работ Саяно-Тувинской экспедиции. [37] В последнее время интереснейшие предметы искусства были обнаружены благодаря раскопкам М.П. Грязнова и М.X. Маннай-оола в ставшем уже широко известном «царском» кургане Аржан в долине р. Уюк в Центральной Туве. [38]

(19/20)

Большинство художественных декоративных изделий казылганской культуры, будь то вырезанные из кости, отлитые или штампованные из металла, выполнены обычно в виде плоскостных рельефов, что было в целом характерно для скифо-сибирского искусства. Основными материалами, которыми пользовались в прикладном искусстве Алтая и Тувы, служили золото, бронза, кость, кожа, дерево, войлок.

В художественной культуре казылганских племён, как и во всем скифском мире, был очень ярко представлен звериный стиль. Воспроизводились в нём копытные животные — олени, лоси, косули, кабаны, антилопы и другие, хищники — преимущественно тигры и пантеры, а также птицы, главным образом орлы.

10-11. Головы антилоп
(бронза; могильник Куйлуг-Хем, раскопки А.Д. Грача).

(Открыть Илл. 10-11 в новом окне)

Один из наиболее характерных образов скифосибирского звериного стиля — благородный олень в «летучем галопе», т.е. в распластанной позе с подогнутыми ногами, вытянутой вперёд шеей и головой (иногда голова повёрнута назад). Подобные изображения известны в памятниках скифского времени от Центральной Европы, Прикубанья и Северного Причерноморья на западе до Тувы, Монголии и Забайкалья на востоке (рис. 7). Древнейшие изображения оленей, выполненные в такой манере, датируются VII в. до. [н.]э. [39] В позе летучего галопа выполнены иногда также лоси и некоторые другие копытные. Олени в позе летучего галопа известны в Туве и на Алтае лишь в наскальных рисунках, на культовых стелах — «оленных камнях» и в резных фигурах из дерева. В других же районах скифского мира они также изображались на бронзовых и золотых бляхах и других изделиях. Особенно большая группа таких бронзовых блях открыта в могильниках Кемеровской области. [40] У племён Саяно-Алтая в скифское время галопирующему оленю нередко придавали и иную позу — с поджатыми передними ногами и отброшенными назад задними. [41] Подобным образом иногда изображали также лосей, баранов [42] и некоторых других животных. Нередко олени, как и другие копытные, выполнялись прямостоящими.

Нужно сказать, что среди казылганских художественных вещей можно увидеть копытных, трактованных очень правдиво, без какого-либо подчёркнутого стремления к стилизации. Такова найденная мною в одном из погребений могильника Казылган-В бронзовая бляха, украшавшая ремень колчана. Она отлита в виде профильной фигурки лежащей молодой косули. [43] Древний литейщик вполне реалистично передал свойственный этому животному облик, его стройность и гибкость (рис. 9).

Нередко изображались лишь головы копытных — приём, типичный для скифского звериного стиля, где голова часто символизировала животное. Выразительная бронзовая головка сибирского козерога с круто изогнутыми рогами, служившая крюком для подвешивания колчана, была найдена в могильнике Кокэль. [44] Этот крюк представляет собой яркий пример художественной изобретательности при декорировке предмета специфической формы (рис. 12). Сходные изображения козерога известны среди изделий из дерева на Алтае (Башадар, Арагол), [45] в литье из Минусинской котловины [46] и Ордоса. [47] В памятниках казылганской культуры найдены также изображения головок оленей, сайги, тигра, антилопы, лошади и др. (рис. 10-13). [48] В числе интереснейших поделок этого типа — голова коня из кургана Аржан, вырезанная из рога марала. [49] Фигурка выполнена очень тщательно, причём на голове чётко выделяется узда скифского типа (рис. 13- 1).

В изображении копытных применялись нередко приёмы выразительной стилизации, при-

(20/21)

дававшей линиям силуэта и деталям фигуры своеобразную орнаментальную энергичность. А.Д. Грачом при раскопках Саглинского могильника в Юго-Западной Туве обнаружены уникальные роговые пластинки с изображениями животных. Одна из них выполнена в виде лежащей лошади, которая показана в профиль, с подогнутыми ногами. Её копыта положены одно на другое и отброшены в противоположные стороны. Голова опущена вниз. В трактовке лошади мастер умело воспользовался характерным для этого времени приёмом — в плоскостном изображении подчёркнут рисунок линий, ограничивающих воображаемый объём; мускулы, пряди гривы и некоторые другие детали переданы с помощью достаточно скупых, но очень выразительных орнаментальных мотивов (рис. 14). На другой пластине вырезаны две профильные фигуры лошадей и некоторые другие животные. Все они трактованы в типичном скифо-сибирском зверином стиле. Так, например, напряжённые мышцы лошадей очень эффективно переданы S-видным орнаментальным узором, а сами животные изображены с вывернутым крупом. Этот приём декорировки мы видим на многих изделиях скифского времени в Сибири, в частности на золотых пластинах из сибирской коллекции Петра I, изображающих нападение львиного грифона на лошадь. [50]

В погребениях казылганской культуры найдены также бронзовые фигурки кабана, редко встречающиеся в более западных районах распространения скифо-сибирского искусства. Так, М.А. Дэвлет обнаружила в казылганских курганах таёжного Тоджинского района бронзовые бляшки в виде стоящего кабана. Зверь представлен с опущенной головой и тупым рылом. [51] Фигурой кабана в аналогичной позе украшено также навершие бронзового кинжала из кургана Аржан. [52] Сходными бляхами был декорирован и найденный мною в могильнике Казылган-В кожаный пояс. [53]

12. Голова козерога
(бронза; могильник Кокэль, раскопки и фот. автора).

(Открыть Илл. 12 в новом окне)

Изображения хищных животных из семейства кошачьих характерны для всего скифо-сибирского искусства, причем известны как отдельные фигуры кошачьих, так и сцены их борьбы с копытными, грифонами и др. Для изображения кошачьих, как и в отношении других животных, применялось несколько традиционных приёмов, сложившихся уже на раннем этапе формирования скифо-сибирского

(21/22)

звериного стиля. Одна из наиболее распространённых в скифском мире схем — кошачий хищник, свернувшийся в кольцо. [54] В упомянутом выше кургане Аржан была найдена чуть ли не древнейшая из подобных блях. [55] Она отлита из бронзы и имеет очень большой для такого рода изделий размер — около 25 см в диаметре. По всей вероятности, на бляхе изображён снежный барс или пантера ирбис, населявшая в древности весьма обширный ареал, включавший Туву. [56] Хотя отливший её художник следовал сложившемуся канону, он достиг необычайной художественной выразительности и свежести впечатления, мастерски использовав известные ему декоративные приёмы. Все изображение подчинено мотиву упруго свернувшегося завитка. Несомненно, пантера из Аржана относится к шедеврам скифо-сибирского искусства (рис.16).

13. Изображения голов животных
(кость). 1 — конь (курган Аржан, раскопки М.П. Грязнова, М.X. Маннай-оола); 2 — антилопа (могильник Саглы Бажы, раскопки А.Д. Грача).

(Открыть Илл. 13 в новом окне)

Тигры, по всей вероятности, не обитали в Туве в скифское время, но их изображения здесь, как и на Алтае, встречаются довольно часто. Так, золотые нашивные пластинки в виде тигров были найдены при раскопке могильника Озен-Ала-Белиг в Западной Туве. [57] Бронзовая бляшка, изображающая тигра, была обнаружена также в одном из курганов в долине Ишкина (раскопки М.X. Маннай-оола). [58] На Алтае фигуры идущих тигров украшали деревянный саркофаг Башадарского кургана. [59] Выразительную фигурку приготовившегося к прыжку хищника (из семейства кошачьих) мы видим на бляшке из Тувы, которая ныне хранится в Красноярском музее. [60]

Плоскорельефными фигурками хищников и других животных украшали также рукоятки ножей и кинжалов. Навершие бронзового ножа, приобретенного С. Теплоуховым в с. Туран, [61] украшает фигура хищника, как бы сжавшегося перед прыжком, а его рукоятку — четыре плоскорельефные фигурки оленей в стоящих позах и опирающихся на кончики копыт (рис. 8). Плоскорельефные фигуры животных, в том числе галопирующих, стоящих на кончиках копыт оленей, на рукоятках мечей, ножей, древках секир были широко распространены в искусстве скифского мира вплоть до Причерноморья.

Казылганцы нередко украшали свои изделия сложными композициями из отдельных фигур животных, которые вписывались друг в друга или располагались на свободном поле в таком произвольном по отношению к зрителю положении, что, лишь тщательно разглядывая рисунок, можно выявить все его части. Некоторые авторы называют такие композиции «загадочными картинками». Этот приём декорировки был довольно широко распространён в искусстве многих народов. В казылганских погребениях найдено несколько предметов с подобными рисунками. Так, на небольшой костяной пронизке из Туранского кургана (раскопки С.А. Теплоухова) тончайшей резьбой нанесены пять рельефных фигур животных, в том числе сравнительно большая голова горного козла, показанная в фас, профильные фигуры кошачьего хищника и сайги, а также грифона. [62] На костяном гребне из могильника Хемчик-Бом (раскопки А.Д. Грача) тонкими линиями выгравированы антилопы — четыре фигуры целиком и три головы, кроме того показана и голова грифона (рис. 15). В том же кургане был найден ещё один костяной гребень, на котором выгравирована фигура козла с подогнутыми под брюхо ногами и три головы антилопы. Взаимосвязь фигур в общей композиции подобных рисунков остаётся невыясненной, но не исключено, что они иллюстрировали определённые мифологические сюжеты.

Как уже упоминалось выше, один из излюбленных мотивов скифо-сибирского искусства —

(22/23)

борьба животных. Особенно часто изображалось нападение хищника на копытное, нередко он показан пожирающим жертву. Такие сцены, выполненные с исключительным динамизмом и выразительностью, мы видим на золотых пластинах из известной Сибирской коллекции Петра I в Эрмитаже. [63] Есть сходные изображения и среди художественных изделий в Пазырыкских курганах Алтая. [64] Среди устойчивых композиций подобных сцен можно упомянуть хищника, держащего в пасти голову убитого животного. Так выполнено изображение на бронзовой пластине из раскопок Теплоухова в Центральной Туве. Тигр выгравирован пожирающим голову косули. Туловище его угрожающе изогнуто, а гипертрофированные лапы подчёркивают силу хищника. [65]

Значительную художественную ценность имеют и женские украшения. Среди тувинских находок следует отметить золотую серьгу тончайшей ювелирной работы, обнаруженную Теплоуховым в кургане у Турана. Верхняя часть серьги образована колечком из витой, квадратной в сечении проволоки с конусовидным рифлёным колпачком, заканчивающимся внизу петелькой, к которой прикреплена тонкая цепочка с двойными звеньями. Две конусовидные подвески серьги выполнены из тонкого золотого листка с пирамидкой из четырёх шариков зерни [66] (рис. 17- 2). Близкие по форме серьги известны и в других памятниках скифского времени Тувы, Алтая, Средней Азии.

Как женщины, так и мужчины носили также проволочные восьмёркообразные серьги, обычно золотые. [67] Любопытно, что восьмёркообразная форма серёг, получившая широкое распространение в скифское время, дожила у степных кочевников Евразии до наших дней, причём подобные серьги поныне изготовляются тувинскими мастерами.

14. Костяные пластины с изображением коня
(могильник Саглы-Бажи, раскопки А.Д. Грача).

(Открыть Илл. 14 в новом окне)

Среди найденных в Туве украшений должна быть отмечена бронзовая булавка из раскопок Теплоухова, выполненная из рифлёной золотой трубочки с навершием в виде стоящего горного козла. Фигурка сделана из двух штампованных в одной форме золотых пластинок, склёпанных между собой (рис. 17- 1). [68] Рифлёные золотые булавки — довольно частая находка в казылганских курганах Тувы. [69]

Образ птицы, в особенности орла, нередко встречаем в скифо-сибирском искусстве в декорировке различных изделий. В Туве в одном из

(23/24)

курганов у г. Турана были найдены золотые штампованные бляшки в виде орла. [70] Он показан парящим с повёрнутой влево головой; кружком отмечен глаз, докоративными линиями — оперение туловища, крыльев, распущенного хвоста (рис. 17- 4). В близкой манере, но с приспущенными крыльями, выполнены орлы из первого Туэктинского кургана и из второго Башадарского кургана на Алтае, [71] но последний отличается от упомянутых фигур растопыренными грифоньими лапами (рис. 17- 8). Эти образы мифических грифонов, а не орлов вообще, преобладали в алтайском варианте звериного стиля. [72] Изображение голов орлов и ушастых грифонов, нередко весьма стилизованных, было характерно для древних художников Алтая, Тувы и других районов скифского мира. Они известны в различных модификациях — одиночные и парные, обращённые друг к другу и в противоположные стороны и др. [73]

15. Костяной гребень с изображением животных
(могильник Хемчик-Бом-III, раскопки А.Д. Грача).

(Открыть Илл. 15 в новом окне)

Их стилизация, особенно на бронзовых пряжках, бывает подчас настолько значительной, что первоначальный исходный образ утрачивается и композиция приобретает чисто орнаментальное решение. Изображение двух обращённых в противоположные стороны птичьих голов, причём одна из них перевёрнута, породило стилизованную орнаментальную композицию, положенную в основу декора бронзовой пряжки из могильника Казылган-А (рис. 18- 4), [74] имеющей как прямые, так и более отдалённые аналогии в различных районах скифского мира. [75] Этот мотив оказался настолько устойчивым, что, пережив тысячелетия, он поныне бытует в тувинском народном искусстве в декорировке костяных седельных блях. Их изготовляют либо в виде одной головы, либо двух, обращённых в противоположные стороны (одна голова перевёрнута). На бляхах чётко показан изогнутый и раскрытый клюв хищной птицы, что встречалось и в изображениях скифского времени; глаза же, которые в древнем зверином стиле выполнялись обычно в виде кругов, либо их символизировали узоры в виде запятых или спиралей, показаны здесь округлым отверстием, окружённым концентрическими кругами (рис. 103- 1, 2).

Бронза широко использовалась казылганскими мастерами для изготовления различных орнаментированных блях и поясных пряжек. Для их декорировки выбирались кольца (рис. 18- 1), «волна» (рис. 18- 2), S-видные фигуры (рис. 18- 3), различные модификации роговидных мотивов, стилизованные головы грифонов, «запятые» и др. (рис. 18- 4, 5, 6). Для изготовления небольших блях, нашивавшихся на одежду, нередко применялось золото. Особенно распространёнными были бляхи из тонких золотых листков в виде пятилепестковых [76] и четырёхлепестковых (рис. 17- 5) розеток округлой формы, а также в виде идущего кошачьего хищника [77] и других животных.

Характеризуя искусство скифского времени, целесообразно особо отметить, что в нём очень важную роль играло дерево, некоторые изделия из которого уже упомянуты выше. В алтайских курганах пазырыкского типа многочисленные деревянные резные фигуры, украшавшие узду, седло и др., отличаются редкой выразительностью и высоким художественным мастерством. Искусно вырезанные из дерева фантастические грифы со змеиными туловищами, хищник из семейства кошачьих были обнаружены и в Туве при раскопках могильника Саглы-Бажи. Некоторые найденные в Туве украшения, выполненные из тонких золотых листков, были, по всей вероятности, набиты первоначально на деревянную резную матрицу, которая не сохра-

16 [фото на с. 25]. Свернувшийся хищник, бронзовая литая бляха скифского времени
(курган Аржан, раскопки М.П. Грязнова, М.X. Маннай-оола, фот. В.И. Шеффера).

(Открыть Илл. 16 в новом окне)

(24/25/26)

лилась. Подобные матрицы характерны для скифского искусства. [78]

Особенности техники резьбы по дереву оказывали заметное влияние на приёмы декорировки изделий из рога и даже металла во всем скифском мире. Это влияние удаётся проследить и на тувинском материале. Так, В.Н. Полторацкая обратила внимание на то, что в упомянутой выше бронзовой пластине, изображающей хищника с головой косули в пасти, приёмы моделировки лап и шеи животного в виде неправильных треугольников и других геометрических фигур отражают технику выемчатой резьбы по дереву и рогу. [79] Часть художественных изделий из бронзы, по-видимому, отливали по деревянной сжигаемой модели, — метод, поныне сохранившийся у тувинцев.

17. Изделия скифского времени.
1-7 — Тува (золото, могильник Туран, раскопки С.А. Теплоухова), 8 — Алтай (дерево, Второй Башадарский курган; раскопки С.И. Руденко).

(Открыть Илл. 17 в новом окне)

Берёсту, из которой делали сосуды и некоторые другие изделия, также, вероятно, нередко декорировали. Так, например, кусочек берёсты, украшенный орнаментом в виде зигзага, выполненного точечными вдавлениями, был найден С.А. Теплоуховым в кургане близ урочища Улуг-Хову. [80]

Кость и рог служили также основными материалами для изготовления украшений. Упомянутые выше великолепные резные костяные пластинки найдены в Саглы-Бажынском могильнике (рис. 14). Из неё делали различные женские украшения, декорированные гребни, а также амулеты. Несколько таких изделий было найдено при раскопках казылганских могильников. [81] На одном из костяных амулетов выгравирован рисунок, напоминающий коническое жилище кочевника, из верхнего отверстия которого идёт дым. [82] На костяной пластинке из раскопок С. Теплоухова в Туве имеется гравированный рисунок нескольких животных, в том числе лося. [83]

Племенами Саяно-Алтая в скифское время широко практиковалась также декорировка кожи, издавна служившей одним из основных материалов в хозяйстве степных скотоводов. Художественные изделия из кожи, сохранившиеся во льду камер пазырыкских курганов Алтая, приобрели всемирную известность. Древними алтайцами для декорировки кожи применялась главным образом аппликация. Аналогичные приёмы украшения кожаных художественных изделий использовали и мастера Тувы того времени. Так, кожаный футляр для зеркала из могильника Озен-Ала-Белиг украшен аппликация-

(26/27)

ми, [84] во всех деталях сходными с узором из Второго Башадарского кургана на Алтае. [85]

Самого пристального внимания заслуживает орнаментальное искусство степных скотоводов скифского мира, имевшее значительное влияние на позднейшее развитие орнаментики кочевников Евразии и сказывающееся в современном прикладном искусстве многих в прошлом кочевых скотоводческих народов, в том числе тувинцев.

Наиболее полное представление об орнаментальном искусстве южносибирских племён скифского времени дают находки в курганах Алтая, интересные образцы орнаментики ранних кочевников найдены и в Туве. Остановимся на наиболее характерных элементах этого искусства.

Прежде всего следует отметить сохранение в нём некоторых геометрических мотивов предшествующей эпохи. Особенно часто встречается зигзаг. Им были украшены, например, найденный в могильнике Хендерге керамический сосуд, [86] небольшой деревянный гребешок из могильника Казылган-А, [87] рукоятка бронзового ножа из кургана у с. Зубовка в Каа-Хемском районе Тувы, [88] глиняный сосуд из изученного Теплоуховым кургана около Турана, кусочек берёсты из кургана в Улуг-Хову [89] и многие другие находки.

Вместе с тем в орнаментальном искусстве появляются и доминируют новые мотивы. Часто казылганцы использовали для орнаментации своих изделий циркульные узоры, ими украшен, например, костяной гребень, найденный Грачом в могильнике Хемчиг-Бом-III. Круги с точкой в центре, выполненные тонким железным остриём, образуют на нём три вертикальных пояска, которые удачно дополняются по боковым краям гребня двумя бордюрами, образованным фигурами в виде запятых. Получают широкое распространение криволинейные растительные узоры, почти совершенно не известные здесь населению предшествующего времени, в частности различные завитки и спираль. Спираль и сочетание кругов особенно часто встречаются на туловах керамических сосудов, блях и серёг. Так, например, спиралью декорированы сосуды из могильников Казылган-А и Озен-Ала-Белиг (рис. на стр. 2). [90] Весьма характерными становятся мотивы пальметки и лотоса. По всей вероятности, последний был заимствован из искусства Ирана, но модифицирован на местной почве.

Растительные мотивы — розетки и различные завитки — нашли отражение в орнаментике блях и аппликациях по коже и войлоку. Так, например, золотые бляшки в виде многолепестковой розетки найдены в могильниках Кокэль [91] и Туран-IV. [92] При декорировке блях часто использовались мотивы бегущей волны, S-видные и др. (рис. 18- 2, 3).

Орнаментальные композиции, в том числе розетки, сетки и бордюры, строились с пониманием основных принципов симметрии, в частности в бордюрах мы видим построение, основанное не только на одной оси переносов, но и с осями второго порядка, с одной плоскостью скользящего отражения и др. [93]

Среди казылганских памятников Тувы особое место занимают оленные камни. Это высокие четырёхгранные плиты, высеченные из каменных глыб с силуэтными изображениями оленей, а нередко и других животных, предметов вооружения и некоторых других фигур, назначение которых недостаточно ясно. Большинство таких памятников было обнаружено в Туве, Забайкалье и Северо-Западной Монголии, единичные экземпляры их известны также в других районах Монголии и на Алтае. [94] Обычно они располагались вблизи погребальных комплексов, но встречаются и независимо от них.

18. Бронзовые литые бляхи. 1, 2 — погребение в Кызыле (раскопки автора), 3-6 — могильник Казылган-А (раскопки автора).

(Открыть Илл. 19-21 в новом окне)

(28/29)

19-20. Оленный Сушинский камень (прорисовка автора).

21. Оленный Туранский камень (прорисовка автора; древнетюркский текст на камне не воспроизводится).

Оленные камни давно привлекают внимание исследователей, однако их интерпретация и происхождение остаются поныне во многом спорными. Как уже отмечалось в литературе, [95] по стилистическим особенностям выбитые на памятниках фигуры оленей могут быть подразделены на две группы. В первой преобладают изображения животных в горизонтальном положении, трактованные сравнительно правдиво, несмотря на определённую стилизацию и даже канонизацию поз. Олени здесь либо прямостоящие, либо в летучем галопе с подогнутыми ногами и откинутыми назад рогами, нередко с клювообразными мордами. На памятниках второй труппы животные обычно расположены под углом к оси стелы и даже вертикально, причём переданы значительно более вычурно. Обычно на оленных камнях обеих групп фигуры животных и оружие выбиты углублёнными силуэтами.

По сюжетам рисунков оленные камни могут быть подразделены на два основных типа. Один включает, наряду с животными, пояса с изображениями оружия и других предметов и геометрические фигуры. Ко второму типу могут быть отнесены камни, покрытые почти исключительно силуэтами животных. Встречаются также «переходные» типы, в том числе без изображений животных, но с рядом других фигур.

Для первого типа весьма характерен оленный камень, обнаруженный мною в Северной Туве у пос. Сушь (рис. 19-20). На двух широких плоскостях этого четырёхгранного массивного и высокого (высота около 1,7 м) камня нанесены силуэты оленей и лошадей, а также показан пояс с подвешенным к нему оружием — чеканом, кинжалом и луком в налучье. Камень как бы разделён на три зоны, что наблюдается и на некоторых других камнях этого типа. В средней части верхней зоны одной плоскости достаточно отчётливо виден круг, вверх и вниз от которого идут короткие линии, причем нижняя имеет утолщение на конце. В круге и вне его имеется несколько, вероятно случайных, точечных выбоин. [96]

(29/30)

На противоположной стороне верхней зоны выбит круг с опускающейся вниз линией с утолщением. Н.Л. Членова рассматривает эту фигуру как серьгу в виде кольца с подвешенным к ней на стержне шариком. [97] Изображения, состоящие из круга, круга с точкой в центре, а также с опускающимся вниз стержнем, иногда с утолщением на конце, неоднократно отмечены в верхней части оленных камней. Иногда круг показан с расходящимися лучами, бесспорно символизируя солнце (рис. 22- 2).

А.П. Окладников пришёл к убедительному выводу, что круги с идущей вниз линией следует трактовать как бронзовое зеркало с опускающейся вниз ручкой, столь характерной для скифского времени, тем более, что в древних мифологических представлениях бронзовое зеркало нередко служило символом солнца, его двойником. [98] Можно полагать, что круг с точкой в центре на оленных камнях также был солярным знаком, подобно тому как мы это видим на некоторых писаницах, а также на рисунках в Сибири в ещё недавнем прошлом. На шаманских бубнах хакасов, шорцев, алтайцев в центре солярных знаков имелась нередко точка или кружок. [99] Причём не исключено, что такой солярный знак в сибирском шаманстве восходит к древним рисункам бронзовых зеркал в виде круга с точкой в центре. Впрочем, такой круг мог первоначально означать и характерное для раннескифского времени бронзовое зеркало с кнопкой в центре, став затем элементом солярной символики не только на оленных камнях и писаницах, но и в сибирском шаманстве, устойчивость древних традиций в котором достаточно известна.

Вверху узкой грани камня показаны три косые полосы — обычная для многих оленных камней деталь. Вся верхняя часть камня охвачена пояском из овальных вдавлений, которые, вероятно, символизировали бусы ожерелья. [100] Ниже «ожерелья» расположена средняя зона. Здесь мы видим фигуру в виде оконтуренного шеврона. Подобные фигуры с пересекающей их посредине вертикальной линией и без неё встречаются на многих оленных камнях, [101] но их значение остаётся загадочным. Предложение рассматривать их как срубы, в сопоставлении с изображениями срубов на Боярской писанице, [102] не может быть принято, так как брёвна там показаны горизонтальными линиями, [103] а на шевроновидных фигурах оленных камней все поперечные линии образуют обращённый вверх угол. По нашему мнению, такие фигуры символизируют грудную клетку с рёбрами. Шаманы некоторых сибирских народов до недавнего времени изображали кости грудной клетки на своих костюмах в виде шеврона, с пересекающей его средней линией. Такая символика была характерна, например, для восточных тувинцев, в особенности для тофаларов. [104] С.В. Иванов приводит рисунок обских угров, на котором показана стилизованная фигура медведя с оконтуренным шевроном внутри, [105] что, вероятно, могло также символизировать грудную клетку.

Далее вниз рассматриваемый нами камень охвачен углублением-поясом, под которым начинается как бы третья зона. На поясе мы видим подвешанными типичный казылганский кинжал (дл. 28 см) с кольцевидным навершием ручки и колчан с налучьем. Компактно размещены три вертикальных конских силуэта. Нижнее изображение коня выполнено с наибольшим мастерством, правдиво и изящно переданы туловище, хвост, ноги, голова. Лишь плавно изогнутая шея непропорционально удлинена с тем, чтобы уравновесить композицию всех трёх фигур. Два других конских силуэта выполнены более схематично.

На противоположной стороне стелы в её средней зоне выбиты силуэты трёх оленей. Все они даны в позах «летучего галопа» — глубоко подогнутые ноги, запрокинутые назад головы, огромные рога, почти касающиеся спины. Передняя часть голов оленей получила фантастическую клювообразную форму, символизируя как бы превращение оленя в птицу.

В литературе было высказано мнение, что стилизованные олени с закинутыми за спину рогами, клювообразными мордами и подогнутыми ногами встречаются лишь в южных, граничащих с Монголией районах Тувы. [106] Однако фигуры оленей на Сушинской стеле из Северной Тувы позволяют сделать вывод, что указанные приёмы их стилизации были распространены более широко. Наконец, отметим, что в нижней зоне рассматриваемого памятника показан, вероятно, чекан.

Типологически Сушинскому оленному камню близки Уюкский и Туранский, рисунки которых с большими неточностями были опубликованы Аппельгрен-Кивало, [107] а затем неоднократно воспроизведены в различных изданиях.

Рассмотрим Туранский камень, уточнённый рисунок которого приводится (выс. около 2,80 м; рис. 21). По обеим сторонам верхней зоны изображены, вероятно, бронзовые зеркала с вертикальной ручкой в виде кругов с опускающейся вниз линией. Верхнюю зону от средней отделяет линейный пояс, охватывающий стелу. Под ним идёт «ожерелье» из овальных ямок. Среднюю зону от нижней отделяет пояс, на котором висят кинжал и чекан. По обеим широким сторонам камня и частично на узких гранях расположены фигуры животных преимущест-

(30/31)

венно лосей — прямостоящих «на цыпочках» и в позах летучего галопа, а также, по-видимому, изображения сайги и кабана — их определение затруднено из-за плохой сохранности этих рисунков.

Другой тип оленных камней не имеет зонального расчленения, и вся плоскость заполняется рисунками животных, располагающимися, как правило, вертикально. Таков второй Сайгинский оленный камень находится в Эрзине, в местности Кезек-Терек у горы Сайгын, [108] на сторонах которого имеются интересные в художественном отношении не публиковавшиеся ранее изображения. Особенно любопытны фигуры оленя и лошадей на южной стороне этого камня (выс. 1,3 м; рис. 22). Огромный олень — длина его фигуры около метра — имеет клювообразную морду, большие круглые глаза и длинные ветвистые стилизованные рога. В пространстве между ответвлениями рогов находятся два конских силуэта с большими мордами и раскрытыми ртами. Этому памятнику близок по своему типу и стилю изображений оленей первый Сайгынский камень, найденный и опубликованный С.В. Киселёвым и Л.А. Евтюховой. [109]

На оленных камнях Тувы, Монголии и Забайкалья прослеживается удивительное сходство стилистических приёмов и техники выполнения изображений, несмотря на определённые различия культур племён скифского времени, населявших эти территории. Если можно допустить, что отдельные украшения, найденные в Туве, попадали сюда из других районов скифского мира, то оленные камни, как и наскальные рисунки, несомненно, принадлежали мастерам-каменотёсам местных племён.

О семантике оленных камней и изображений на них высказывались различные точки зрения. Так, например, И.И. Мещанинов, [110] а вслед за ним М.X. Маннай-оол [111] и некоторые другие археологи склонны видеть в форме отдельных оленных камней статуи рыб, подобно тому как вишапы — монументальные каменные культовые стелы на Кавказе — изображали рыб. Действительно, в некоторых отношениях оленные камни имеют поразительное сходство с вишапами, высеченные на них глаза в виде кругов могут быть сопоставлены с кругами в верхней части оленных камней; на вишапах, как и на оленных камнях, встречаются изображения животных, оружия; саблевидность некоторых оленных камней первого типа может быть истолкована как изогнутый силуэт выпрыгнувшей из воды рыбы. Весьма любопытное предположение о возможной связи указанных памятников Кавказа, Южной Сибири и Монголии требует дальнейших исследований в этом направлении, однако совершенно очевидно, что если, высекая вишапы, древние жители Кавказа (вишапы датируются предскифским временем: концом II — началом I тысячелетия до н.э.) подчёркивали их связь с рыбой, скульптурно моделируя ее голову, то ни на одном оленном камне таковых черт нет и их создатели явно не осознавали памятник как образ рыбы.

Другая гипотеза, выдвинутая Н.Л. Членовой [112] и поддержанная В.В. Волковым [113] и некоторыми другпми исследователями, исходит из того, что оленные камни связаны с традицией причерноморских скифов устанавливать каменные бабы — надгробные антропоморфные памятники — и что первоначально оленные камни изображали человеческую фигуру. В пользу гипотезы Членовой говорит то, что на камнях первого типа, как и на скифских каменных бабах, оружие, а нередко и пояс, располагались обычно в средней части памятника, а «ожерелье» — в верхней, т.е. как бы с учётом расположения их на человеческом торсе. Имеются также сведения, что некоторые оленные камни Монголии увенчаны скульптурно моделированными человеческими головами, [114] также подтверждающими эту гипотезу. Вместе с тем в Туве и Забайкалье среди значительного числа выявленных оленных камней ни один не имеет каких-либо выраженных антропоморфных признаков. Ссылка на то, что в верхней части Сушинского камня изображена личина, основана, к сожалению, на недоразумении, о котором шла речь выше.

Что же касается оленных камней Монголии с изображением человеческих голов, то следует провести их тщательное изучение и выяснить, выбиты ли они одновременно с фигурами скифского времени, или позднее, в древнетюркскую эпоху, когда был распространён обычай сооружать каменные бабы и для них могли быть использованы оленные камни. В.В. Волков приводит в своей книге рисунок оленного камня из Южного Гоби с изображением человеческой головы. [115] Однако, судя по рисунку, часть фигур оленей на боковых гранях памятника как бы стёрта, а это наводит на мысль, что они сбиты и что памятник из Гоби использован вторично древними тюрками почти тысячу лет спустя.

О вторичном использовании древними тюрками оленных камней хорошо известно. Например, древнетюркский текст имеется на Туранском и втором Сайгынском оленных камнях, а на одной из древнетюркских баб в Овюрском районе Тувы мне пришлось видеть следы частично сбитого изображения оленя в летучем галопе, что говорит о том, что для этого памятника был использован оленный камень. Впрочем, Волков и Новгородова сами отмечают, что открытые ими

(31/32)

человеческие портреты на оленных камнях близки к более поздним образцам тюркской монументальной скульптуры. [116] Для окончательного решения вопроса, явилось ли последнее обстоятельство следствием генетической связи скифской и древнетюркской культур или это результат вторичного использования памятников, необходимо провести дополнительные исследования.

Конечно, нельзя исключить, что по мере распространения скифских традиций на восток, обычаи, связанные с сооружением каменных баб, в значительной мере модифицировались. Однако такому предположению противоречит отсутствие на огромном пространстве между территорией, занятой причерноморскими скифами, и ареалом распространения оленных камней в Азии каких-либо промежуточных форм памятников. К тому же скифские каменные бабы датируются V-III вв. до н.э., [117] а первый тип оленных камней относят к VII-VI вв. до н.э., [118] т.е. они более ранние, чем скифские, а следовательно, к ним восходить не могут. Нельзя, впрочем, исключить обратную взаимосвязь, но она маловероятна.

Вместе с тем следует обратить внимание на то, что оленные камни несли нередко изображения именно тех аксессуаров, которые могли иметь магическое назначение. Бронзовое зеркало, символизировавшее солнце, либо солярный знак в верхней части оленного камня имели, вероятно, важнейшие охранительные функции, как позднее и солярный знак на головных уборах шаманов, в том числе тувинских. Важное магическое значение придаётся и поныне в шаманстве бронзовому зеркалу, которое у тувинских шаманов считалось наиболее сильным ээреном, т.е. духом-защитником человека и вместилищем этого духа. [119] «Ожерелье», возможно, изображало снизку раковин каури, магическое охранительное назначение которых удаётся проследить в верованиях многих народов, в том числе тувинцев. Изображение скелета в сибирском шаманстве и в недавнее время нередко трактуется как защитная броня. [120] Защитная магическая роль изображений оружия известна многим народам. Фигуры животных, наносившиеся на оленные камни, были характерны также для декора оружия и играли, вероятно, ту же магически-охранительную роль. О том, что в шаманском культе изображения животных считаются вместилищами духов-помощников, хорошо известно из этнографии.

Всё это позволяет полагать, что оленные камни скорее служили не антропоморфными надгробиями подобно скифским каменным бабам, [121] a несли особые охранительные функции, являясь специфическими сооружениями. Возможно, что эти функции были чем-то близки угловым камням-стелам тагарских курганов Минусинской котловины, семантика которых остаётся невыясненной, но их охранительное назначение весьма вероятно. Известно, что в Забайкалье и Восточной Монголии оленные камни нередко ставятся в качестве угловых оградок плиточных могил. [122] Не исключаем полностью воздействия на обычаи сооружения оленных камней традиций причерноморских скифов, но думается всё же, что здесь определяющими были местные верования и представления, возможно даже восходящие к мировоззрению южносибирских племён эпохи бронзы, прежде всего окуневцев с их культом стел явно магического характера.

Интересными памятниками искусства скифского времени на территории Тувы являются и наскальные изображения. Среди огромного количества выявленных здесь разновременных петроглифов многие могут быть датированы казылганской эпохой. Это прежде всего рисунки животных в позах, характерных для звериного стиля. Таков, например, олень на петроглифах Чурук-Малдыг-Хая в Барун-Хемчикском районе. Он выбит в силуэтной манере и показан с удлинённым туловищем, тонкой, как бы переходящей в клюв мордой и подогнутыми ногами. [123] Однако от подобных изображений на оленных камнях и бляхах его отличает форма рогов в виде небольшого отростка. Скифским временем, вероятно, можно датировать и некоторые петроглифы на скальных выходах в Овюрском районе в 3 км от пос. Хандагайты, открытые А.Д. Грачом. [124]

Среди них особенно интересна группа рисунков на одном из скальных выходов, обращённых к небу. В его верхней части сосредоточено несколько различных фигур (рис. 23). Среди них охотник с нацеленными вперёд луком и стрелой, изображённый верхом на животном, которое А.Д. Грачом трактуется как олень. Поблизости нанесены козёл, собака, три козерога и некоторые другие животные, в их числе лошадь и верблюд, а также антропоморфная фигура. Отдельные группы изображений выполнены в совершенно различной технике без какого-либо масштабного соответствия. Отсутствует связь в их композиционном положении относительно друг друга, причём некоторые из них взаимно перекрываются. Всё это позволяет полагать, что общего сюжета изображений не было. Два козерога выбиты на этом камне силуэтно-точечной техникой в традициях звериного стиля. Их круто изогнутые гипертрофированные рога завершаются орнаментально решённым завитком с точкой в центре. Туловище и ноги животных как бы передают экспрессию быстрого движения Сходство с горными козлами подчёркнуто ши-

(32/33)

шечками на рогах, а также маленькими острыми бородками и хвостиками. Манера их выполнения в целом очень близка звериному стилю и вполне может быть отнесена к скифскому времени. Совершенно иными приёмами показан третий козерог, расположенный ниже и левее. Он нанесен контурными линиями, его тело лишено грациозности и выразительности описанных рисунков, хотя рога у него также крупные с декоративно изогнутыми концами, но трактованы они иначе. Если у двух верхних козерогов они показаны в профиль, то у нижнего рога как бы развёрнуты в фас, хотя туловище и ноги изображены в профиль. Здесь мы видим, очевидно, более позднее изображение со следами влияния звериного стиля. К более поздним следует отнести и некоторые другие фигуры животных, выполненные схематично контурными линиями, а также антропоморфную мужскую фигуру с разведёнными руками и ногами.

Наскальные рисунки, выполненные в определённых традициях звериного стиля, в частности галопирующие олени, известны также среди писаниц на р. Куйлуг-Хем, правом притоке Улуг-Хема, и на некоторых других петроглифах Тувы. Вместе с тем нельзя не обратить внимания на то, что ни в Туве, ни на других территориях скифского мира почти совершенно не известны наскальные изображения, которые были бы вполне идентичны выбитым на оленных камнях. Чем это можно объяснить? Возможно, что оленные камни высекали и украшали специалисты-каменотёсы, а петроглиф на скалы мог наносить любой член рода. Здесь, думается, допустима некоторая аналогия с традициями изготовления культовых изображений у народов Сибири. Так, у тувинцев, например, особо важные, выполнявшиеся в традиционной манере, металлические изображения духов-помощников, деревянные маскетки на налобные повязки шаманов и другие принадлежности ритуала делали особые мастера — специалисты в резьбе по дереву, кузнецы, а фигурки для святилищ, изображения домашних духов мог сделать любой арат по совету шамана.

23. Петроглифы у с. Овюр
(фот. А.Д. Грача).

(Открыть Илл. 23 в новом окне)

Коротко остановимся на вопросах происхождения специфических особенностей скифо-сибирского звериного стиля. Эта проблема является одной из сложных в истории искусства народов нашей страны и до сих пор не может считаться решённой, причём мнения отдельных исследователей значительно расходятся. [125] Некоторые авторы выводят этот стиль из искус-

(33/34)

ства эпохи бронзы тех территорий, где он позднее распространился. Однако эта точка зрения встретила серьёзные возражения. Вполне справедливо указывалось, в частности, что попытки вывести рассматриваемый стиль на Урале или в Сибири от немногочисленных изображений зверей эпохи поздней бронзы (Горбуновский торфяник и сейминско-турбинские памятники на Урале, карасукская культура в Сибири и Казахстане) явно насильственны: не совпадают ни сюжеты, ни приёмы стилизации, ни функции. [126]

Большинство исследователей считают, что скифо-сибирское искусство происходит из Передней Азии. В своей последней работе М.И. Артамонов вновь подтвердил свою точку зрения, что оно возникло в Передней Азии во время длительного пребывания там скифов с 70-х годов VII в. по 585 г. до н.э. на основе древневосточного художественного наследия и в готовом виде принесено скифами в Северное Причерноморье, а в Среднюю Азию и в Сибирь искусство звериного стиля проникло независимо от скифов, но из одного с ними источника. [127] Действительно, что касается стилистических и некоторых композиционных особенностей, характерных для искусства скифского мира, то в их выработке сказалось определённое влияние искусства Передней Азии, которое в свою очередь развивалось под воздействием культуры древнего Востока. В искусстве Передней Азии доскифкого времени получил, например, достаточно широкое распространение мотив нападения хищников на травоядных — позднее один из излюбленных сюжетов скифского звериного стиля. Олени в летучем галопе, трактованные в типичной для скифского звериного стиля манере, известны на серебряном пластинчатом поясе из Зивие в Курдистане, который некоторые авторы склонны рассматривать как образец маннейско-мидийского искусства, повлиявшего на скифское, хотя такая трактовка его остаётся спорной.

Однако в целом нельзя согласиться с тем, что скифо-сибирский звериный стиль был принесён в готовом виде из Передней Азии. Достаточно сказать, что в переднеазиатском искусстве предскифского времени удалось выявить лишь очень немногие соответствия со скифским звериным стилем. В переднеазиатском искусстве изображения животных составляли лишь один из его компонентов, причем отнюдь не главенствующий, в скифо-сибирском же звериные мотивы безраздельно господствуют, а образ человека вообще ему чужд.

Не излагая детали этой большой проблемы, требующей самостоятельного исследования, хочется всё же отметить, что путь к решению её вряд ли возможен без учёта хозяйственно-культурной и этнической специфики скифо-сибирских племён. Ещё С.И. Руденко высказал справедливое предположение, что преобладание изображений животных, выполненных уже в особом стиле, указывает на то, что это искусство сложилось в эпоху, предшествующую переходу к кочевому хозяйству, когда охота была основным промыслом. [128] Этому, казалось бы, противоречило общепринятое положение, согласно которому кочевое скотоводство возникло на базе осёдлого комплексного земледельческо-скотоводческого хозяйства. В недавнее время автором была высказана мысль о возможности перехода к кочевому скотоводству бродячих степных и лесных охотников, заимствовавших доместицированных животных и опыт ведения скотоводства у своих осёдлых соседей. [129] Можно думать, что и какая-то часть скифских племён, или даже их ядро, основывала своё хозяйство до перехода к кочевому скотоводству на охоте. Отнюдь не исключено и то, что древняя родина скифских племен примыкала к Приуралью, где они могли испытать воздействие этноса, культуры и идеологии уральских племён, в искусстве которых, как известно, важную роль играл образ зверя. Высказанные здесь предположения остаются лишь гипотезой, но более чем вероятно, что в верованиях скифских племен ещё до продвижения их в Переднюю Азию существовал развитый культ животных и они были главным объектом искусства. Воздействие переднеазиатских художественных традиций внесло в скифское искусство определённые композиционные схемы и некоторые приёмы декорировки, а сложившаяся к этому времени идеология прославления силы и победы в жестокой борьбе, столь свойственная ранним степным кочевникам, на фоне специфического характера религиозных верований создала благоприятную почву для формирования на синкретичной основе в целом совершенно самостоятельного художественного стиля. Мнение о синкретичности скифо-сибирского звериного стиля, сложившегося как под влиянием искусства Передней Азии, так и художественных традиций племён Урала и Сибири, разделяется и рядом современных советских и зарубежных учёных, в том числе А.П. Смирновым, С.С. Черниковым и др. [130]

В последующие эпохи многое из того, что было характерно для скифо-сибирского искусства, отмирает, но в культуре степных кочевников ещё долго сохраняются его отдельные достижения, в особенности в орнаментике и приёмах декорировки кожи и войлока.

[ Гунно-сарматское время ]   ^

В конце I тысячелетия до н.э. в степях Цен-

(34/35)

тральной Азии сложился мощный союз воинственных племён гуннов, именуемых в китайских источниках сюнну (хунну). Возглавленные жестоким и коварным правителем Модэ (209-174 гг. до н.э.), они в короткий срок завоевали огромную территорию.

Во II в. до н.э. в условиях гуннской экспансии в степные районы Тувы вторглись новые скотоводческие племена, в основной массе существенно отличавшиеся от местного населения скифского времени как антропологическими признаками, так и культурой. Для этих племён, вероятно родственных гуннам, был характерен более подвижный быт, однако и у них, по крайней мере во II-I вв. до н.э., не сформировались ещё основные черты, характерные для сложившегося хозяйственно-культурного типа кочевых скотоводов степей, в частности деревянная и кожаная утварь не вытеснила керамику. Обилие последней, в частности, указывает скорее на господство полукочевых форм хозяйства, в которых определённую роль продолжало играть мотыжное земледелие (в погребениях найдены мотыги, зёрна проса и др.). Наиболее яркими памятниками культуры племен Тувы этого времени являются могильники Сыын-Чюрек и Кокэль, раскапывавшиеся автором и другими исследователями в течение ряда лет. Племена Тувы гунно-сарматского времени имели в своей культуре ряд особенностей, что позволяет рассматривать их как носителей самостоятельной, хотя и тесно связанной с гуннским миром культуры, получившей название сыынчюрекской. [131]

В рассматриваемое время многие специфические приёмы декорировки, украшения, орнаментика, свойственные центральноазиатским гуннам, получают распространение в кочевом мире, в особенности у сопредельных степных скотоводов, находившихся в тесных контактах с завоевателями. Искусство гуннов и культурно связанных с ними народов имело ряд общих черт. Оно, несомненно, оказало значительное влияние не только на последующее развитие искусства степей Срединной Азии, но и в определённой мере поздними западными гуннами было занесено в Европу.

Вместе с тем искусство центральноазиатских гуннов впитало художественные традиции, сложившиеся в Центральной Азии и Южной Сибири ещё в скифское время. Воздействие на гуннское искусство традиций предшествующей эпохи проявилось, в частности, в сохранении некоторых приёмов звериного стиля. Весьма типична в этом отношении, сцена нападения грифа на оленя, изображенная на бордюре войлочного ковра из гуннского кургана в Ноин-Уле в Северной Монголии. [132] В трактовке оленя и грифа мы видим не только композиционную близость к подобным сюжетам искусства скифского мира, но и типичные для него стилистические приёмы оформления крыльев грифа при помощи «каплевидных» орнаментальных мотивов. Скифо-сибирские приёмы орнаментации использованы здесь и в передаче напряженных мускулов бегущего оленя.

Многочисленные бронзовые ажурные пластины, служившие пряжками-застёжками поясов, с изображением животных, находимые в Монголии, Туве, Ордосе и других районах, датируемые в большинстве своем гунно-сарматским временем, также свидетельствуют о воздействии приёмов звериного стиля на художественное творчество местных племён. Рассмотрим одну из них (рис. 24- 1), обнаруженную в Туве в долине Енисея (могильник Эрбюн III). [133] Она представляет собой тонкую (толщ. 1 мм) ажурную бронзовую пластинчатую отливку (12х7,5 см). На ней невысоким рельефом выполнена сцена борьбы тигра и ушастого грифона. Тигр, опустив голову, впился в ногу птицы. Он стоит, опираясь на четыре массивные лапы, его опущенный длинный хвост загнулся на конце. Морда тигра показана свирепой, с огромным глазом и характерной складкой на верхней челюсти. Грифон стоит перед тигром, опираясь на хвост и две лапы. Его почти вертикальное туловище переходит в длинную и толстую шею, изогнутую под прямым углом. Грифон кривым клювом яростно терзает склонённую шею тигра. Два крыла грифона напряжённо приподняты, причем рельефными линиями декоративно, достаточно эффектно переданы крупные перья.

Воздействие традиций скифо-сибирского искусства проявилось здесь не только в сюжете борьбы зверей, но и в приёмах декорировки. Так, например, использован «каплевидный» орнаментальный мотив для передачи перьев грифона, а ухо тигра трактовано в виде кольца. Подобный приём многократно использовался ещё алтайскими мастерами скифского времени, например на резных изображениях тигров на колодах саркофага из Башадарского кургана. [134] Любопытно то, что ранее в Ордосе была найдена пластина, совершенно идентичная эрбюнской. [134a] Возможно даже, что обе пластины были выполнены одним и тем же мастером. Находка почти совершенно идентичных пластин в Ордосе и Туве служит дополнительным указанием на существование культурных связей населения этих территорий. Следует отметить, что пластина найдена в погребении, характерном для казылганской культуры, — похороненный лежал в скорченном положении на боку в ящике из каменных плит, но с инвентарём гунно-сарматского времени.

(35/36)

Этот памятник датируется III-I вв. до н.э., [135] т.е. тем временем, когда в Туве уже господствовали новые племена, по-видимому близкие гуннам, но местное население ещё сохраняло многие прежние традиции.

Наряду с мотивами борьбы зверей пряжки украшали иногда повествовательными сюжетами, включавшими фигуры людей, животных, деревья и др. В связи с повествовательными изображениями на ажурных поясных застёжках в археологической литературе возникла дискуссия. М.П. Грязнов считает, что некоторые из них иллюстрируют древние мотивы тюрко-монгольского эпоса. В частности, поясную пряжку из Сибирской коллекции Петра I, на которой изображена сцена отдыха в пути, [136] он связывает с определённым тюркским эпическим сюжетом. [137] С этим не согласен М.И. Артамонов, считающий, что памятники скифо-сибирского искусства возникают в областях с ираноязычным населением и в тюркскую среду проникают вместе со скифо-сибирским искусством звериного стиля в порядке культурного заимствования. [138] Однако, если некоторые традиции, использовавшиеся при декорировке пряжек, изготовленных в гуннском мире, были действительно заимствованы, как, например, сцены нападения хищников на копытных, то наряду с ними мы видим совершенно новые мотивы, в том числе и такие, которые вполне могут быть связаны с сюжетами начинавшего складываться в это время героического эпоса тюркских народов.

К таковым несомненно можно отнести, например, сюжет единоборства богатырей, встречающийся в декоре нескольких ажурных пряжек, найденных в ареале господства гуннских племён и не известных в скифском мире. Одна из таких пряжек обнаружена в провинции Шэнси (КНР) в погребении, твердо датируемом концом III в. до н.э. [139] Мы видим двух богатырей, схватившихся в единоборстве и использующих приёмы, поныне употребляемые в распространенной в тюркском мире борьбе «хуреш». Рядом с каждым из них стоит стреноженный конь, над ними реет птица. Грязнов показал связь этого сюжета с тюрко-монгольским эпосом. Аналогии есть и в эпосе тувинцев. В одном из эпических сказаний описывается единоборство бесстрашного Хан-Хулюга и его могучего врага Алдай-Мергена. Первый, подходя к противнику, заявляет: «Заступится за меня лишь конь мой Хан-Шилги», а его противник бросает в ответ: «И за меня никто не заступится, кроме Ак-Сарыг-коня. Отбросим в сторону оружие, которое сделали мастера. Померимся силой, которую нам дали мать и отец». Сказание повествует о том, как идёт бой, а

(Открыть Илл. 24-2 в новом окне)

24. 1 — литая бронзовая пластина, Тува (могильник Эрбюн, раскопки и фот. Д.Г. Савинова); 2 — деревянная пластинчатая фигура коня (могильник Кокэль, раскопки и фот. автора).

стреноженные кони богатырей стоят наготове рядом. [140] Изображение птицы на рассмотренной пряжке также вполне соответствует тувинским эпическим мотивам, так как сами герои, их жёны, невесты, враги нередко превращаются в птиц. [141]

В самом эпосе тюркских народов, по меткому наблюдению С.Р. Липец, встречаются поэтические образы, которые могут быть связаны с традициями звериного стиля. Таковы, например, примечательные строки из каракалпакского эпоса, рисующие сцену единоборства богатырей:

Схватился, как лев со львом,

Он боролся, как волк степной с жеребцом,

Как барс лесной с кабаном,

Как орёл с быстроногим козлом. [142]

Отмечая сохранение в искусстве этого времени традиций предшествующей эпохи, нельзя не обратить внимания на то, что использование приёмов звериного стиля становится скорее формальным. Он утрачивает прежнюю выразительность, напряжённый динамизм и изящество, становится суше и тяжеловеснее.

Мелкая пластика сыынчюрекцев среди известных ныне сравнительно немногочисленных находок представлена главным образом пластинчатыми фигурами животных и птиц, а также антропоморфными статуэтками. Силуэтные пластинчатые изображения вырезали из дерева или коры, обкладывали тонкой золотой фольгой, а иногда и подкрашивали красной охрой. Их, вероятно, нашивали на одежду. В Кокэле было найдено несколько таких украшении. Одно из них [143] изображает коня с удлиненным туловищем, круто изогнутой шеей и устремлённой вперед головой (рис. 24- 2). Хотя ноги животного лишь намечены, вся фигура очерчена как бы в стремительном движении, причем она передает экстерьер отнюдь не степной приземистой «монголки», а скорее стройного скакуна, в чём, впрочем, нет неожиданности, так как породистые лошади были известны в Саяно-Алтае ещё в скифское время. В манере передачи облика коня заметно воздействие традиций скифо-сибирского искусства. Нам известны уже упомянутые выше изображения оленей, эффект движения которых подчеркивался, в частности, тем, что вытянутая и устремлённая вперед фигура животного была как бы лишена ног, на их месте отмечались лишь небольшие выступы. И это не случайная прихоть древнего художника, ноги у быстро бегущего животного действительно почти не видны наблюдателю.

Пластинчатые силуэтные изображения лошадей были известны в гунно-сарматское время не только в Туве, но и на сопредельных территориях, особенно часто их находят в погребениях таштыкской культуры в Минусинской котловине. [144]

В Кокэле было найдено также обложенное золотыми листками, выполненное весьма условно, силуэтное пластинчатое, по-видимому, изображение птицы. [145] Традиция изготовления пластинчатых фигур сохранилась в Сибири до наших дней. Пластинчатые изображения, в том числе лошади, изготовлялись как игрушки, а также для ритуальных целей тувинцами ещё в начале XX в., о чём пойдёт речь ниже. Известны они в это время и у других народов Сибири — эвенков, хантов и др. [146]

Неоднократно встречены в кокэльских погребениях сыынчюрекцев деревянные фигурки, изображающие женщин. Статуэтки клали в могилы одетыми, на некоторых из них были обнаружены остатки одежды и обуви, сшитой из кожи и меха. Все фигуры изображены в фас, задняя сторона почти плоская и необработанная. Одна из них (выс. 13 см; рис. 25- 2) [147] имеет яйцевидную голову, переходящую в короткую шею, расширяющуюся в плечах, суженное в талии туловище, раздвинутые ноги, отделённые трапециевидным вырезом. Подчёркнут признак пола. Фигура лишена рук. При общей крайней

(37/38)

схематичности исполнения выделяется несколько более тщательно, однако также весьма примитивно детализированная голова. На широкий и сравнительно высокий лоб как бы опускаются пряди волос. Узкие, пожалуй монголоидные, глаза показаны чёткими углублениями с округлыми зрачками. Нос намечен двумя вертикальными линиями. Ноздри обозначены двумя точечными вдавлениями, а рот — коротким поперечным углублением. С этой фигурой сходна по трактовке другая кокэльская статуэтка [148] высотой 16 см (рис. 25- 3). Её яйцевидная голова спереди плоско срезана. Округлые глаза и короткий нос показаны углублёнными линиями. Под носом видны следы рта. Голова переходит в туловище, расширяющееся в грудной области, где показана правая грудь. Рук нет, а развильчатые сужающиеся к низу ноги отделены прямоугольным вырезом и согнуты в коленях. Обозначен признак пола.

Близка описанным и третья фигура из того же могильника [149] высотой 18 см (рис. 25- 1). На её овальной круглой голове плоско срезана лицевая часть, на которой двумя точечными углублениями показаны глаза и вертикальные линии носа. Голову от туловища отделяет высокая шея. Правая рука обозначена коротким выступом. Подобный выступ слева не сохранился. Ноги со ступнями отделены узким прямоугольным вырезом. Показан признак пола. На левой ноге фрагмент голенища кожаного сапога. Очень условно трактована и четвёртая фигура из Кокэля (выс. 13 см, рис. 25- 4), [150] имеющая почти трапециевидную форму. Её ноги намечены двумя заострёнными выступами, чётко показан признак пола.

25. Деревянные фигуры, изображающие женщин
(могильник Кокэль, раскопки автора и В.П. Дьяконовой; рис. К.Б. Серебровской).

(Открыть Илл. 25 в новом окне)

Наконец, следует упомянуть ещё одну фигурку из Кокэльского могильника (выс. 10,5 см; рис. 25- 5), [151] первоначально выполненную, вероятно, во весь рост. Голова показана расширяющейся в стороны. Овальные глаза и нос обозначены углублёнными линиями. Вверху головы заметен выступ. Правая рука укорочена, имеет как бы крыловидную форму и суживается на конце. Заметны остатки обломанной левой руки.

Скульптурные изображения человека известны в Сибири начиная с палеолитического времени (Мальта, Буреть). Древнейшие сибирские антропоморфные фигурки людей, имеющие некоторые стилистические черты сходства с кокэльскими в трактовке образа человека (изоб-

(38/39)

ражение в фас, ноги в форме развилки, укороченные руки, схематизация в изображении лица), обнаружены в сопредельных с Тувой районах Прибайкалья в погребениях II тысячелетия до н.э., в Якутии в нескольких погребениях раннего бронзового века. [152] Некоторые аналогии кокэльским скульптурам известны в неолитических антропоморфных фигурах Горбуновского и Шигирского торфяников Среднего Зауралья. [153]

Вместе с тем неожиданно яркие аналогии кокэльским скульптурам можно найти в культовых этнографических материалах XIX — начала XX в. у тувинцев, как, впрочем, и у других народов Сибири — алтайцев, хантов, нганасанов, кетов, эвенков и др. Так, например, им близки скульптуры женских духов. Особенно велико сходство с кокэльскими у одной из таких деревянных женских фигур, хранящейся в коллекциях ГМЭ (рис. 127). У неё также овальная голова, небольшие выступы на месте рук и развильчатые ноги. Очень близки кокэльским деревянные фигурки домашних духов у селькупов. [154] Назначение женских фигур в мужских погребениях Кокэля не вполне ясно. Весьма возможно, что они служили вместилищами душ женщин, которые должны были сопровождать души умерших мужчин в загробный мир, быть им жёнами. В погребениях тувинцев XVII-XIX вв. встречены как женские, так и мужские пластинчатые металлические фигуры этого же типа, как, впрочем, и у ряда других народов, в том числе в монгольских погребениях XIII-XIV вв. в Поволжье. [155]

Местные племена Тувы в гунно-сарматское время имели развитое прикладное искусство. Они с большим вкусом декорировали керамику налепными и выдавленными в сырой глине орнаментальными узорами, изделия из дерева покрывали художественной резьбой и росписью, из золота и бронзы умели изготовлять различные украшения. Они знали войлок и, вероятно, подобно соседним гуннским племенам Монголии украшали изделия из него стёгаными узорами и аппликациями. На скалах Тувы сохранились многочисленные петроглифы, выполненные в гунно-сарматское время.

Изделия сыынчюрекцев, характеризующие их прикладное искусство, найдены в различных районах Тувы — от её крайнего запада до Тоджи. Особенно интересные материалы, ярко рисующие особенности сыынчюрекского искусства, дал могильник Кокэль, расположенный в отрогах Западного Саяна. В нём оказалось свыше четырёхсот декорированных сосудов, прекрасно сохранившиеся художественные изделия из дерева, разнообразные украшения из золота, бронзы, кости. [156]

Керамика изготовлялась нескольких основных типов, в погребениях найдены красивые глиняные сосуды, напоминающие вазы, горшки и котлы на поддонах. Хотя все они сделаны от руки, без гончарного круга, путём несложной технологии, качество керамики хорошее. В декорировке сосудов видим преимущественно узоры трёх типов — арочные, лопастные и арочно-лопастные. Орнамент украшает главным образом горшковидные и вазообразные сосуды, но встречается он, впрочем редко, также и на котлах.

Простейшие из встреченных на керамике арочных узоров обычно состоят из идущего по верхней части тулова сосуда пояска из сомкнутых, реже разомкнутых, дуг, обращённых выпуклой частью вверх. Наиболее простые формы лопастных узоров образует горизонтальный поясок на шейке, реже на плечиках сосуда, от которого на тулово симметрично, через определённые интервалы, опускаются вертикальные полосы из одной или нескольких линий (условно названные лопастями). Декоративные композиции на сосудах, состоявшие из сочетания арочных и лопастных мотивов, мы называем арочно-лопастными; узоры часто дополнялись налепными кружочками — сосцевидными, округлыми, а нередко с углублением в центре.

Несмотря на определённую типизацию орнаментальных сюжетов, сыынчюрекские гончары достигли большого разнообразия в декорировке керамики за счёт модификации основных узоров, проявляя при этом художественный вкус и изобретательность.

Рассмотрим орнаментацию нескольких сосудов из могильников Кокэль, Ак-Туруг-А и Сыын-Чюрек красноречиво свидетельствующую как о наличии определённых традиций в их декорировке, так и о стремлении сыынчюрекских мастеров к разнообразию форм. Так, например, один из горшков украшен своеобразным арочным узором, выдавленным острой палочкой по сырой глине (рис. 27- 4). Тулово декорировано тремя большими арками, каждая из которых нанесена тремя дугообразными линиями, заполненными тремя рядами точечных вдавлений. На шейке сосуда под венчиком имеется поясок из чередующихся зигзагов и трёх горизонтальных линий, дополненных точечными вдавлениями. Узор интересен в художественном отношении, но производит впечатление некоторой небрежности выполнения. Линии неровные, не чувствуется строгой симметрии, столь характерной для орнаментов на других сосудах. Всё это выдаёт недостаточную опытность гончара, украсившего этот горшок.

Орнаменты на других сосудах нанесены гораздо более тщательно, более «профессиональ-

(39/40)

но». Можно полагать, что их изготовляли опытные гончары, специализировавшиеся в этом роде деятельности. На рис. 27- 6 мы видим такой сосуд с чётким, хорошо продуманным, строго симметричным, сравнительно простым и вместе с тем нарядным узором. Шейка сосуда украшена двумя налепными горизонтальными валиками, образующими поясок, от которого опускаются вертикальные линии лопастей, причём по обеим сторонам их верхней части нанесены три круглых налепа с вдавлениями в центре. Украшен заострёнными налепами и венчик сосуда. Иное декоративное решение на основе лопастного узора было найдено для украшения другого сосуда. Вертикальные налепные полосы, симметрично идущие через определенные интервалы по тулову, опускаются поочерёдно то от венчика, то от горизонтального пояска на плечиках. Под ним расположен зигзаг, причём он построен таким образом, что его нижние углы совмещаются с лопастями, между которыми на уровне нижних углов зигзага идут кружковидные налепы. Строгий и чёткий ритм композиции создаётся сочетание заострённых и округлых форм (рис. 26). Иногда традиционный лопастной узор претерпевает значительную модификацию лишь за счёт дополнительного горизонтального пояска, связывающего основания резко укороченных лопастей, причём чередование лопастей, состоящих из одиночных и парных линий, усиливает выразительность и ритмичное звучание этого сравнительно несложного узора (рис. 27- 7).

В основе орнаментации сосуда, изображённого на рис. 27- 9, лежит мотив арки. Его тулово украшено сравнительно узким пояском из арок, нанесённых двумя чётко выдавленными линиями, а по его плечикам проходит поясок из двух налепных линий. На венчике — треугольные налепы, симметрично им от пояса на плечиках идут очень тонкие углублённые вертикальные линии, причём нижние концы арок упираются в небольшие налепные кружочки с вдавлениями в центре. Над ними чуть выше верхней линии арок расположены точно такие же кружочки. Удачно контрастное сочетание выдавленных и налепных элементов узоров.

Котловидные керамические сосуды на поддоне, имитировавшие большие бронзовые котлы того времени, имели ритуальное назначение. Их делали, по всей вероятности, специально для погребений. Эти изделия отличаются значительно меньшей тщательностью изготовления, орнамент на них встречается гораздо реже, чем на найденных здесь же вазообразных и горшковидных сосудах, которые имеют обычно следы употребления (следы очажного нагара и др.). Один из котловидных рассматриваемых нами сосудов украшен арочным узором, что, несомненно, отражает характер орнаментации больших бронзовых котлов гуннов (рис. 28- 1). Очень эффектно декорирован сочетанием упрощённого лопастного мотива и сосцевидных налепов другой сосуд (рис. 28- 2).

Вазообразные сосуды декорировались и довольно сложными узорами, в которых видим сочетание исходных арочных и лопастных мотивов в некоторых модификациях и вариациях деталей (рис. 27- 1-3). Любопытно модифицирован арочно-лопастной орнамент на одном из горшковидных сосудов (рис. 27- 8). По обоим краям его лопастей идут параллельные вертикальные линии с загнутыми в противоположные стороны верхними концами. Эта деталь узора восходит к арочному мотиву (разорванная арка). Между отдельными лопастями нанесены кружковидные налепы с вдавлениями. Искусно, с заметным художественным вкусом украшен этот сосуд, гончар сумел найти новое оригинальное решение традиционного арочно-лопастного узора.

За пределами Тувы арочными и арочно-лопастными узорами в рассматриваемое время украшали главным образом «гуннские» бронзовые котлы (рис. 29- 2, 3, 4), которые были найдены на огромной территории от Ордоса и Монголии на востоке до Восточной Европы на западе. [157] Следует сказать, что применение арочного узора для орнаментации котловидных сосудов было известно ещё в скифское время. Так, например, в одном из савроматских курганов начала V в. до н.э. для декорировки бронзового котла использован узор из пояска сомкнутых арок. [158] Нет сомнения в том, что арочные и арочно-лопастные орнаменты на керамических сосудах сыынчюрекской культуры и на бронзовых котлах гуннов имеют общее происхождение. Однако сыынчюрекцы украшали им, судя по многочисленным находкам, главным образом керамические сосуды, а современные им гунны — почти исключительно бронзовые котлы. Отметим, что бронзовые модели котлов, найденные в сыынчюрекских курганах (рис. 29- 1), и керамические сосуды гуннов не украшены арочным орнаментом. Гунны в отличие от сыынчюрекцев для орнаментации керамических сосудов предпочитали использовать мотив волны и зигзага. [159] Среди случайных находок керамики в Туве также известны гуннские сосуды с декором в виде волны и зигзага. [160]

Своеобразными украшениями, а возможно и амулетами, служили подвески в виде котлов.

26. Керамический сосуд сыынчюрекской культуры (могильник Кокэль).

(40/41)

(Открыть Илл. 26 в новом окне)

(41/42)

Их носили, судя по находкам в погребениях, поверх одежды на груди. Такие подвески изготовляли из железа, бронзы. Характерны небольшие (выс. 4 см) бронзовые подвесные котелки-амулеты из Кокэля. [161] Подобная форма котлов была распространена в гуннском мире. Эти амулеты носили на кожаных, сохранившихся в погребении, ремешках, продетых в отверстие поддона. Котелки были украшены двумя шнуровидными горизонтальными поясками. Обычай изготовления и ношения подвесок-амулетов в виде небольших моделей сосудов в это время существовал не только в Туве, но также в Минусинской котловине и других районах гуннского мира.

Значительного мастерства достигли сыын-чюрекцы и в декорировке деревянных изделий, для украшения которых они использовали главным образом роспись и художественную резьбу. В росписи и резьбе господствовали простые геометрические мотивы — шеврон, смыкающиеся ромбы, зигзаг, косая сетка и др. Характерно, что, судя по находкам, узоры наносили либо красным по чёрному фону, либо, реже, по некрашеному дереву. Например, деревянная шкатулка (размер 6х6х15 см) [162] была покрыта чёрной краской, поверх которой нанесена красной краской косая сетка из пересекающихся прямых линий (толщ. 0,8 мм) (рис. 30- 4). Косой сеткой из красных линий по чёрному фону была украшена также стенка деревянного пенала из кургана 11 того же могильника Кокэль. Орнаменты выполнялись лишь одной или двумя красками — чёрной и красной. На ножнах деревянной модели меча из Кокэля (курган 11, могила 46) мы видим (табл. I, 1) узор, состоящий из косой сетки, причём линии, идущие в одном направлении — красные, а поперечные — чёрные, а несколько ниже узор переходит в «ёлочку» из сочетания красных и чёрных полос (табл. I 4, 5). Верх рукоятки этой модели меча декорирован вписанными друг в друга полукруглыми фигурами, причём красные и чёрные контуры чередуются (табл. I, 2).

На другой модели из того же кургана для декорировки использована косая сетка, выполненная резными линиями, дополнительно окрашенными охрой, узор заключён в прямоугольник, четко обозначенный чёрной краской (табл. I, 3). Деревянные фрагменты другой модели меча украшены сочетанием резьбы и росписи. Этот сравнительно несложный резной геометри-

27. Керамические вазообразные и горшковидные сосуды. 1, 3 — могильник Ак-Туруг-А (раскопки автора); 2 — могильник Сыын-Чюрек (раскопки автора); 4-9 — могильник Кокэль (раскопки автора и В.П. Дьяконовой).

(Открыть Илл. 27, 4-9 в новом окне)

(43/44)

ческий узор, состоящий главным образом из зигзага и ромбов, значительно усилен наложением чёрной и красной краски. Одна из деревянных моделей (курган 34) декорирована красными дугообразными и прямыми линиями, дополненными резным зигзагом (рис. 31- 3).

Иногда в росписях геометрические узоры сочетались с зооморфными мотивами. В этом отношении особый интерес вызывает роспись небольшого горизонтального бочонка (диам. около 10 см, дл. — 17 см) (табл. I, 6), его деревянное тулово расписано красными полосами, образующими косую сетку с крупными ромбовидными ячейками. В верхней части сосуда в пяти ячейках чёрной краской изображены силуэтные фигурки птиц. Три фигурки нарисованы с одной стороны бочонка (рис. 30- 1а, б, в), две — с другой, четыре из них показаны весьма условно: мы видим распростёртые крылья и вертикально вытянутое туловище. Одна фигура (выс. 7 см) заметно отличается от предыдущих большим изяществом и правдоподобием. Мастер изобразил парящую хищную птицу с распростёртыми, дугообразно изогнутыми крыльями. Её туловище, расширяясь внизу, переходит в хвост, у основания которого имеется небольшой полулунный выем. Голова с длинным изогнутым клювом круто повёрнута вправо (рис. 30- 1б).

Изображения хищных птиц с распростёртыми крыльями и повёрнутой в сторону головой, близкие кокэльским, известны ещё в казылганских погребениях Тувы. В скифское время такие фигурки довольно часто встречаются на Алтае и других сопредельных районах, в Прикамье. [163]

Изображения парящей птицы известны помимо Тувы в памятниках таштыкской культуры Минусинской котловины, среди наскальных росписей Забайкалья (рис. 30- 1г, д, е), Монголии, [164] причём на писаницах Забайкалья одно из изображений парящей птицы, нанесённое красной охрой, очень сходно с кокэльскими. [165] Хронология и семантика изображений парящих хищных птиц на Забайкальских писаницах подробно и с привлечением широких археологических и этнографических аналогий рассмотрено в труде А.П. Окладникова и В.Д. Запорожской, убедительно показавших его глубокие корни в культовых представлениях народов Сибири. [166] Не исключено, что изображение парящих птиц на бочонке из Кокэля имело не столько-декоративное, сколько культовое назначение и охранительную символику. У многих народов Сибири, в том числе у тувинцев, рисунки и

Могильник Кокэль, курган 11.
1-5 — фрагменты моделей мечей (рис. М.Р. Семашкевич), 6 — бочонок
(рис. К.Б. Серебровской).

(Открыть Табл. I в новом окне)

(44/45)

фигурки птиц, в особенности хищных, считались, по воззрениям шаманистов, вместилищами духов-покровителей и защитников. Известно, что, например, шаманские налобные повязки у тувинцев увенчивались перьями орла или филина, как бы символизируя хищную птицу. [167] Важная роль в верованьях птицы, в особенности орла, уже отмечалась этнографами. [168]

Нельзя не заметить, что сюжет парящей птицы дожил у сибирских народов до этнографической современности, так, например, он известен в старинных тамгах народов Севера и в резных узорах по дереву у народов Нижнего Амура, [169] в орнаменте бурятских вышивок, [170] сохранился этот мотив и в тувинском искусстве — в резьбе по дереву и в росписях сундуков (см. стр. 153, №№ 125, 126).

Одним из излюбленных приёмов орнаментации деревянных изделий у сыынчюрекцев служила резьба, нередко сочетавшаяся с росписью. Интересные образцы художественной орнаментальной резьбы были найдены в могильнике Кокэль. Простейшим узором из параллельных линий украшен пенал (рис. 30- 3). [171] Резьбой в виде ёлочки покрыта деревянная модель меча [172] (рис. 31- 6). Любопытно, что расстояние между отдельными линиями-штрихами, образующими эту ёлочку, сужается в направлении сверху вниз, как бы создавая иллюзию перспективы, что было, несомненно, случайной художественной находкой исполнителя. При орнаментации других деревянных моделей мечей из Кокэля [173] использованы иные мотивы. В одном случае меч орнаментирован резными плоскорельефными треугольниками, обращёнными вершинами вовнутрь (рис. 31- 1), в другом узор состоит из своеобразного сочетания резных дуг, шевронов и прямых линий, образующих сложную орнаментальную композицию (рис. 31- 4). Нередко для декорировки деревянных моделей мечей и кинжалов использовались резные зигзаги (рис. 31- 2, 3).

Для выполнения орнаментальной резьбы по дереву применяли, вероятно, ножи с тонким искривлённым лезвием, подобно тому как это делали до недавнего времени многие народы Сибири, в том числе тувинцы, кеты и др. [174] Изогнутые ножи сыынчюрекцев были найдены в кокэльских погребениях. Красной краской им служила местная охра, которую растирали в небольших каменных плошках. Её считали, вероятно, необходимой не только в повседневной жизни, но и в «потустороннем мире». Сравнительно большой круглый кусок охры был положен в могилу при погребении одного из сыынчюрекцев, [175] рядом с другим поместили плошку с растёртой охрой. [176]

Сыынчюрекцы очень ценили художественные изделия из золота, которое шло на изготовление серёг, гривн и других украшений, причем носили их не только знатные женщины, но и мужчины. Известны серьги нескольких типов. Наряду со старой традиционной формой в виде свёрнутого из проволоки кольца, бытовавшей ещё в скифское время, делали также красивые и эффектные серьги в виде спирали из расплющенной золотой проволоки. Они найдены в погребениях Кокэля (рис. 32- 1, 2). [177] Носили также серьги из плоских, овальных, круглых и подпрямоугольных золотых пластин с несложным узором. Он состоял из точечных вдавлений, выполненных остроконечным штампом. Один из характерных узоров, украшающих подобную серьгу, состоит из крестовидного медальона в центре, включённого в овал (рис. 32- 3). [178] Плоскими полотыми бляшками знатные сыынчюрекцы украшали свою одежду и головные уборы. Такие бляшки имели обычно овальную или прямоугольную форму, их пришивали через небольшие отверстия в металле. Узоры на них были несложными, состоявшими, например, из расходящихся от центра прямых линий (рис. 32- 4). [179]

29. Бронзовые котлы сыынчюрекских племён Тувы и гуннов Монголии. 1 — Тува (могильник Кокэль, раскопки автора); 2-4 — Монголия (по С.И. Руденко).

(Открыть Илл. 29 в новом окне)

(45/46)

По всей вероятности, для большей декоративности золотые серьги иногда окрашивались охрой. На некоторых серьгах, найденных нами в могильнике Кокэль, сохранились следы красной краски.

На шее носили гривны — украшения из витых длинных и узких пластин или проволоки (рис. 32- 5). Их также нередко окрашивали охрой. Длина гривн обычно составляла от 9,5 [180] до 15 см, [181] причём они были признаком богатства и знатности владельцев. В могильнике Кокэль золотые гривны были найдены лишь в мужских погребениях, отличавшихся и более сложным устройством погребальной камеры и богатством инвентаря.

Для металлических украшений применялась также бронза. Определённый интерес представляют своеобразные лапчатые привески из бронзовых пластин, нашивавшиеся, вероятно, на головные уборы. Одна из них найдена в Кокэле. Привеска у темени погребённого [182] была сделана из тонкой и длинной бронзовой пластинки и, по-видимому, позолочена. [183]

30. 1 — изображения хищных птиц (а-в — на деревянном сосуде из Тувы (могильник Кокэль, раскопки В.П. Дьяконовой, рис. К.Б. Серебровской); г-е — на скалах Забайкалья (значительное уменьшение; по А.П. Окладникову и В.П. Запорожской); 2 — костяной гребень в виде антропоморфной фигуры (могильник Азас, раскопки и рис. М.А. Дэвлет), 3 — деревянный пенал с резным орнаментом (могильник Кокэль, раскопки автора, рис. К.Б. Серебровской); 4 — деревянная шкатулка с узором, расписанным охрой по чёрному фону (могильник Кокэль, раскопки автора, рис. К.Б. Серебровской).

(Открыть Илл. 30 в новом окне)

Сюжетные изображения в искусстве сыынчюрекских племён известны главным образом по наскальным рисункам. Хронология петроглифов Тувы и других районов степной зоны Евразии остается пока недостаточно разработанной, так как не выделены надёжные критерии для сопоставления сюжетных и стилистических особенностей рисунков с искусством синхронных археологических культур. Основным датирующим признаком остаётся пока изображение на петроглифах отдельных предметов, имеющих аналогии в погребальных комплексах. Для установления принадлежности наскальных изображений определённым археологическим культурам важную роль может играть и выявление связи святилищ, с нанесёнными на них наскальными рисунками, и определенных могильных комплексов.

В этом отношении значительный интерес представляет святилище на скальных выходах

(46/47)

31. Резьба и роспись на деревянных моделях и кинжалов (могильник Кокэль, раскопки и рис. К.Б. Серебровской, фот. автора).

(Открыть в новом окне: Илл. 31a, Илл. 31b)

(47/48)

горы Сыын-Чюрек (вблизи пос. Арыг-Узю к ю.-з. от Шагонара), у подножия которой расположен одноимённый могильник. Гора Сыын-Чюрек, означающая в переводе Маралье Сердце, одиноко возвышается среди степной равнины, напоминая своими очертаниями огромную пирамиду. Сыынчюрекские петроглифы, открытые мною в 1957 г., включают около трёхсот изображений животных, людей и солярных знаков. Они выбиты на южной и юго-восточной стороне горы. Часть петроглифов этого святилища публикуется впервые. [184]

По технике нанесения и стилистическим особенностям петроглифы делятся на две основные группы (зоны А и Б). У южной оконечности горы начиная от её подошвы на почти вертикальной плоскости выхода девонского песчаника изображена большая группа животных (зона А). Почти все они идентичны по стилю и технике выполнения. Рисунки нанесены относительно тонкими линиями и, несмотря на контурность и лаконичность, вполне реалистичны и живы

32. Золотые украшения (могильник Кокэль, раскопки автора, рис. К.Б. Серебровской).

(Открыть Илл. 32 в новом окне)

(рис. 34). Все звери обращены головами в правую сторону (по отношению к зрителю). Среди них тигры, лошадь, козлы, антилопа. Указанные изображения не перекрывают друг друга и, вероятно, некоторые из них композиционно связаны. Здесь есть также несколько нечётко выполненных точечной техникой углублённых фигур животных, в числе которых козёл и рогатая личина. Эти петроглифы отличаются от других фигур стилем и техникой выполнения и, вероятно, не зависят от основной группы и нанесены не одновременно с ней. Гравированные линейные петроглифы, по технике нанесения и стилю близкие сыынчюрекским в зоне А, очень редки в Туве.

Однако аналогии сыынчюрекским гравировкам группы А (по технике нанесения) обнаруживаются в других районах Сибири, в том числе на Ангаре и в Минусинской котловине. Некоторое подобие имеется в рисунках, выгравированных на плитах эпохи бронзы (окуневская культура) в Минусинской котловине (Черновая VIII и др.).

Вместе с тем фигуры тигров могут быть сопоставлены с изображением кошачьих хищников скифского времени, когда подобные сюжеты получают неожиданно широкое распространение в Саяно-Алтае. На бедрах антилопы мы видим закруглённые линии, которые несколько напоминают завитки на бёдрах животных, изображавшихся на камне в скифское время. Вероятно, данная группа петроглифов — наиболее ранняя и, по-видимому, предшествует другой группе сыынчюрекских петрографов, расположенных в зоне Б и непосредственно примыкающих к могильному комплексу.

Подавляющее большинство изображений этой зоны, выполненных силуэтно в точечной технике, образует одну стилистическую группу. Подобный способ нанесения петроглифов, получивший распространение в Туве в эпоху бронзы, устойчиво сохранялся затем в течение многих веков. Зона Б включает как одиночные изображения людей и животных, так и многофигурные композиции, разбросанные на отдельных камнях. Большинство рисунков не превышает в длину 20-25 см. Изображения зверей и людей этой зоны выполнены правдиво и выразительно, некоторые из фигур обнаруживают подлинную реалистичность.

Одну из групп (№ 3) образуют расположенные в наклонном ряду два козерога, между которыми показан скачущий всадник с длинным укрюком в руках, по-видимому, охотник (рис. 35- 1). Перед вторым козерогом изображено кольцо, окружённое несколькими небольшими углублениями (рис. 35- 2). Животные и охотник как бы поднимаются вправо вверх по горной тропе. Можно думать, что группа предполагает композиционное единство. Фигуры животных, идущие вправо вверх, известны также и на других петроглифах Тувы, в частности на Бижиктиг-Хае. [185] Второй козерог (разм.: 22х19 см) изображён в движении (рис. 35- 2), заметно отличаясь от первого, переданного гораздо менее живо (рис. 35- 1).

Интересен рисунок всадника с укрюком, изображающий крепкого коренастого человека,

(48/49)

уверенно сидящего на коне. На его голове островерхий головной убор, подобный появившимся ещё у ранних кочевников и особенно распространённым в гунно-сарматское время. [186] Заметим попутно, что они сохранялись у кочевников, n том числе у тувинцев, до недавнего времени. [187] Ноги всадника свисают, причем носки опущены вниз, что указывает на отсутствие стремян. В руках укрюк, состоящий из длинного шеста и петли, которую всадник на полном скаку должен набросить на голову животного. Подобные укрюки (тувинское: урук) бытуют в Туве поныне, но ими пользуются почти исключительно для отлова домашних коней; [188] впрочем, ещё сравнительно недавно, по рассказам моих информаторов, некоторые охотники пользовались укрюками в охоте за копытными по насту.

Заслуживает внимания и изображение коня. Мы видим здесь не коротконогую «монголку», а длинноногого и высокого скакуна, напоминающего своим экстерьером чистокровных лошадей из пазырыкских курганов Алтая. Голова животного с коротко подстриженной гривой приподнята натянутым поводом. Длинный пушистый хвост почти касается земли. Остро схвачено движение бегущего рысью коня.

Упомянутое выше кольцо, внутри которого имеется небольшое округлое углубление (рис. 35- 2), может быть трактовано как солярный знак, имеющий прямые аналогии в культовых изображениях на предметах шаманского ритуала у многих народов Сибири, в том числе у тувинцев, хакасов, тофаларов, алтайцев. [189] Вместе с тем не исключено, что это лунарный символ, так как иногда в культовых изображениях у упомянутых народов аналогичным образом обозначали луну. Округлые углубления рядом с солярным знаком символизировали, вероятно, звёзды.

Выразительно изображён второй козерог. Его голова с большими круто изогнутыми ребристыми рогами поднята и устремлена вперёд, положение длинных и крепких ног живо передаёт лёгкий стремительный бег животного. Горные сибирские козлы (козероги) — один из наиболее распространённых сюжетов среди петроглифов Южной Сибири и Центральной Азии разного времени, однако ни на одном из них мы не встречаем столь правдивой обрисовки бегущего зверя. Сыынчюрекскпй «бегущий козерог» можно по праву назвать выдающимся произведением среди петроглифов Тувы. Манера его художественного исполнения весьма близка к «всаднику с укрюком». Оба эти рисунка выполнены, по всей вероятности, одним и тем же лицом, а фигура первого животного — другим художником. Эта композиция, включающая охотника, животных, солярный или лунарный знак, как бы образует повествование.

По стилистическим особенностям фигуры козерогов в Сыын-Чюреке заметно различались. Наряду с силуэтными, сходными с описанными выше в группе № 3, встречались и другого типа. Укажем на контурное изображение козла, выполненное точечной техникой в нижней группе зоны А (рис. 34). Оно менее реалистично, чем силуэтные, менее правдоподобных пропорций и, по-видимому, несколько более позднее, чем силуэтные. Показаны удлинённая шея, туловище, два рога, ноги, хвостик. В рисунке чувствуется схематизм и условность. Подобные приёмы изображения козерогов сохранялись у народов Саяно-Алтая до недавнего времени. Они известны среди рисунков на шаманских бубнах тувинцев, что уже отмечалось в литературе. [190] Наконец, отметим линейное изображение горного козла, находившееся на отдельной скальной плоскости (№ 7) рядом с рисунком змеи (рис. 35- 3). Его туловище выполнено горизонтальной линией, завершающейся сзади небольшой дугой-хвостиком, рога круто изогнуты, причём характерные для них бугры переданы декоративными вытянутыми треугольниками, ноги — двумя строго вертикальными линиями. Короткая горизонтальная линия у основания рогов означает голову. Это линейное изображение резко отличается от упомянутых выше фигур козлов предельным схематизмом. Подобные стилизованные рисунки козлов известны и среди других петроглифов Тувы. [191] А.Д. Грач сопоставляет их с древнетюркскими тамгами [192] и на этом основании датирует древнетюркским временем, [193] хотя наличие декоративных элементов на рогах (стилизованные бугры), на что не обратил внимания А.Д. Грач, отличает некоторые из линейных изображений козлов на петроглифах от соответствующих тамг. Вполне вероятно, что именно к тамгам восходит приём столь упрощённой схематизации. Подобные линейные изображения устойчиво сохранялись вплоть до этнографической современности в рисунках на шаманских бубнах. [194]

В одной из групп сыынчюрекских петроглифов видим высокую фигуру стоящего обнажённого мужчины с разведенными под углом руками (рис. 36), под ним расположен всадник на олене (рис. 37), а несколько ниже, слева от него, олень с огромными рогами. У головы всадника показан обращённый остриём назад треугольный выступ, означающий, вероятно, сдвинутый на затылок островерхий головной убор. В его руке хорошо виден натянутый повод, заканчивающийся в передней части морды животного, что было характерно для узды древних оленеводов. Ноги всадника свисают, т.е.

(49/50)

1 — всадник с укрюком и козерог; 2 — козерог и солярный знак; 3 — змея и козерог (фот. автора).

(51/52)

(Открыть Илл. 40 в новом окне)

(52/53)

он не пользуется стременами (современные тувинские оленьи сёдла употребляются со стременами). Сбоку, сзади у седла, виден выступ — вероятно, изображающий верх висящего у пояса всадника колчана. Рисунки всадников на оленях имеются среди петроглифов Саяно-Алтая, причём наиболее ранние из них относятся к гунно-сарматскому времени, когда ещё не была известна верховая езда с седлом на оленях, но при охране стад и на промысле их иногда использовали под верх. [195]

Что касается расположенной в верхней части группы фигуры мужчины с изображением фаллоса, то следует отметить существование древней традиции выполнения подобных рисунков на скалах. Среди других петроглифов Тувы мы видим сходный рисунок на одной из саглинских писаниц, опубликованной Н.Л. Членовой. Там фигура мужчины возвышается над изображением сцены охоты на кабана. [196] Подобные петроглифы в сочетании с изображением животных найдены также в Овюрском районе Тувы. [197] В Сибири за пределами Тувы они отмечены в Минусинской котловине, [198] Забайкалье [199] и других районах. Этот образ широко известен среди многих разновременных наскальных изображений Евразии и, по всей вероятности, объясняется одним из древнейших культов плодородия. В ещё недавнем прошлом подобные изображения наносились на шаманские бубны у ряда народов Сибири. [200]

С рассмотренным мужским изображением семантически, вероятно, связана антропоморфная фигура с фаллосом и рогами, выбитая в зоне Б (выс. 13 см; рис. 38). Рогатые мужские фигуры известны в наскальных рисунках Евразии начиная с палеолита. [201] Обнаружены они и в Сибири, в частности в обследованных А.П. Окладниковым петроглифах урочища Бага-Заря в Забайкалье. [202] В работе А.П. Окладникова и В.Д. Запорожской подробно рассмотрены вопросы семантики подобных изображений на примерах мифологических и культовых представлений очень широкого круга народов. [203] На основании весьма убедительных доводов авторы приходят к выводу, что имеющиеся этнографические аналоги позволяют видеть в них ритуальные изображения, связанные с культом плодородия и весенних праздников древних скотоводов. Рогатые головные уборы были, вероятно, характерны для шаманов, возглавлявших обрядовые действия на этих празднествах, целью которых было размножение диких животных — основного объекта охоты. И потому шаман с подчёркнутым признаком пола — символ плодородия — оказался изображённым среди животных, большая часть которых являлась промысловыми. У тувинцев ещё в недавнем прошлом ради размножения животных их изображения, вырезанные из дерева, помещали в специальные святилища «ова», заменившие древние святилища — скалы с выбитыми на камне фигурами животных и шаманов, сценами удачной охоты. Как отмечалось выше, употребление рогатых головных уборов и масок шаманами известно поныне у ряда народов мира, в том числе у сибирских (тунгусов, кетов, бурят и др.). Обнаружен этот обычай и у тувинцев. [204]

Как уже отмечалось, на одной из плоскостей была выбита длинная извивающаяся змея (рис. 35- 3), а под ней фигура козерога, выполненная в линейной технике. Рисунки змей часто встречаются среди писаниц Сибири, в том числе и на других петроглифах Тувы. [205] Змеи ещё в начале XX в. нередко изображались на шаманских атрибутах, в том числе у тувинцев, так как змея считалась одним из наиболее сильных духов-помощников шамана. [206] По-видимому, и на древних петроглифах подобные фигуры могли иметь культовое назначение.

На нескольких многофигурных композициях зоны Б видим сцены охоты, включающие всадников с копьями в руках в сопровождении собак (рис. 39). Копья длинные, если исходить из их соотношения с фигурами людей и лошадей на наскальных рисунках, то их размер достигал 2,5-3 м. Копья широко использовались в гунно-сарматское время не только как военное оружие, [207] но и, судя по наскальным рисункам, также и на охоте. Применение копий подтверждается их находками в могильнике, расположенном рядом со святилищем. [208] На петроглифах мы видим около охотников собак. У двух отчётливо показаны приподнятые вверх короткие уши и закрученные хвосты. Их облик напоминает сибирских лаек, известных здесь, вероятно, уже в древности.

Таковы наиболее характерные особенности петроглифов святилища на горе Сыын-Чюрек — одного из наиболее выдающихся памятников изобразительного искусства древних племён Тувы. Вместе с тем святилище Сыын-Чюрек с изображёнными на нем фигурами животных, сценами охоты и образами шаманов очень ярко рисует круг представлений, связанных с обрядами, совершавшимися сыынчюрекскими племенами на празднествах в честь культа плодородия.

Среди других тувинских петроглифов, которые могут быть отнесены к гунно-сарматскому времени, следует отметить открытый геологом А.И. Левенко в 1953 г. очень интересный памятник, расположенный в 4 км к востоку от пос. Саглы в юго-западной Туве. [209] Нанесённые здесь на сравнительно небольшой площади (при-

(53/54)

близительно 40х50 см) силуэтные изображения выбиты точечной техникой. Они очень живо рисуют сцену облавной охоты на оленей, кабанов, косуль и горных козлов (рис. 40). Конные загонщики с собаками гонят испуганных зверей в сторону пеших стрелков, вооружённых огромными луками. Манера изображения животных близка к рисункам в упомянутой группе № 3 на Сыынчюрекской писанице и сюжетно и стилистически перекликается с композицией на писанице на скалах горы Бай-Даг в Центральной Туве, открытой в 1957 г. [210] Близкие по технике и стилю петроглифы известны в других районах Тувы, а также Монголии, где мы видим, в частности, сцены охоты на животных с использованием больших, по-видимому, «гуннских» луков. [211] Предварительная датировка, предложенная для Саглинской писаницы Н.Л. Членовой, «временем около н.э.», [212] не вызывает возражений, так как теперь уже совершенно определённо установлено, что изображённые здесь луки появляются у населения Тувы лишь в гунно-сарматское время, а по ряду особенностей саглинские петроглифы не могут быть датированы позднее первых веков н.э. Рассмотренные материалы свидетельствуют, что искусство сыынчюрекских племён развивалось в тесной связи с культурой сопредельных народов Южной Сибири и Центральной Азии, в том числе с племенами гуннов (хунну). Искусство гунно-сарматского времени оказало заметное влияние на последующее развитие народной художественной культуры в этом районе Азии.

[1] См. С.И. Вайнштейн. Археологические исследования в Туве в 1955 г. — УЗТНИИЯЛИ, вып. IV. Кызыл, 1956, стр. 36-38.

[2] Наименование стоянке было дано по старому названию озерного протока Тонмак, соединяющего оз. Тоджа (Азас) и оз. Хочжир-Холь, на берегу которого она располагалась. В 1969 г. раскопки памятника были продолжены М.А. Дэвлет, которая переименовала её в стоянку Азас, что вряд ли оправдано (см. М.А. Дэвлет. Раскопки стоянок с каменным инвентарём в Тодже (Восточные Саяны). — Сб. «Проблемы археологии Урала и Сибири». М., 1973, стр. 77-84).

[3] М.А. Дэвлет. Указ. соч., рис. 1.

[4] В.Н. Чернецов. Этнокультурные ареалы в лесной и субарктической зонах Евразии в эпоху неолита. — Сб. «Проблемы археологии Урала и Сибири». М., 1973, стр. 14-15.

[5] И.Т. Савенков. О древних памятниках изобразительного искусства на Енисее. — «Труды XIX археологического съезда в Чернигове», т. 1. М., 1910.

[6] А.П. Окладников, А.И. Мартынов. Сокровища Томских писаниц. М., 1972.

[7] С.Г. Кляштоpный, Я.И. Шер. Петроглифы и эпиграфика в Саянском каньоне Енисея. — Сб. «Археологические открытия 1971 года». М., 1972, стр. 243; А.Н. Липский. Наскальные росписи (охрой) в Саянах на Енисее. — Архив ИА АН СССР, р. 1, № 2553.

[8] М.X. Маннай-оол. Итоги археологических исследований ТНИИЯЛИ в 1961 г. — УЗТНИИЯЛИ, вып. X. Кызыл, 1962, стр. 243-244.

[9] Северная Тува: обломок стержня из красной яшмы с изображением головы лося (случайная находка, ММ, колл. № 11943); юг Красноярского края: стержень из красной яшмы, увенчанный головой лося (Н.Л. Членова. К вопросу о первичных материалах предметов в зверином стиле. — Сб. «Проблемы скифской археологии». М., 1971, рис. 2-3); Монголия: подобный же стержень из камня (В.В. Волков. Бронзовый и ранний железный век Монголии. Улан-Батор, 1967, рис. 1-6).

[10] М.Д. Хлобыстина. Древнейшие южносибирские мифы в памятниках окуневского искусства. — Сб. «Первобытное искусство». Новосибирск, 1971, стр. 171-172.

[11] М.П. Грязнов, Е.Р. Шнейдер. Древние изваяния Минусинских степей. — МЭ, т. IV, вып. 2. Л., 1929, стр. 41-58; А.Н. Липский. Новые данные по афанасьевской культуре. — Сб. «Вопросы истории Сибири и Дальнего Востока». Новосибирск, 1961, стр. 273-277; Э.Б. Вадецкая. Древние идолы Енисея. Л., 1967; А.А. Формозов. Очерки по первобытному искусству. М., 1969, стр. 190-212.

[12] См. С.И. Вайнштейн. Археологические раскопки в Туве в 1953 г. — УЗТНИИЯЛИ, вып. II, 1954, стр. 142-143.

[13] А.П. Окладников, А.И. Мартынов. Указ. соч., табл. 4-6, 10, 12, 15, 16, 18 и сл.

[14] С.Г. Кляшторный, Я.А. Шер. Указ. соч., стр. 243; А.Д. Грач. Итоги и перспективы археологических исследований в Туве. — КСИА, вып. 118, 1969, стр. 55; А.А. Формозов. Указ. соч., стр. 36, 37.

[15] Н.Л. Членова. Несколько писаниц Юго-Западной Тувы. — СЭ, 1956, № 4, рис, 4; А.Д. Гpач. Петроглифы Тувы, I. — Сб. МАЭ, т. XVII. М.-Л., 1957, табл. XXXI, XXXII.

[16] Э.Б. Вадецкая. Указ. соч., стр. 218-219.

[17] А.Н. Липский. Указ. соч., стр. 277; А.А. Формозов. Указ. соч., стр. 104-106.

[18] А.А. Спицын. Шаманские изображения. — ЗРАО, VIII, вып. 1. СПб., 1906; А.П. Окладников. Древние шаманские изображения из Восточной Сибири. — СА, 1948, № 10, стр. 203-225.

[19] А.А. Абpамова. Изображение человека в палеолитическом искусстве Евразии. М.-Л., 1966, табл. XXVII, рис. 1, 5, 6 и др.

[20] См. С.И. Вайнштейн. Тувинское шаманство. М., 1964, стр. 4-6.

[21] По данным А.Д. Авдеева, шаманские маски с рогами у различных народов мира известны лишь в сочетании с изображением головы зверя, а не человека (А.Д. Авдеев. Маска. — Сб. МАЭ, т. XVII. М.-Л., 1957; его же. Маска. — Сб. МАЭ, т. XIX. М.-Л., 1960), что делает открытую у тувинцев разновидность шаманской маски особенно интересной в плане её возможной генетической связи с древними рогатыми личинами.

[22] См. С.И. Вайнштейн. Тувинцы-тоджинцы. М., 1961, рис. 149, 150, 156.

[23] А.А. Формозов. Указ. соч., стр. 104.

[23a] В 1972 г. М.А. Дэвлет обнаружила в Тодже каменную стелу с изображением двух личин окуневского круга и трёх оленей.

[24] С.В. Иванов. Древний андроноидный комплекс в современном орнаменте народов Сибири. М., 1964.

[25] А.Д. Гpач. Новые данные о древней истории Тувы. — УЗНИИЯЛИ, вып. XV. Кызыл, 1971, стр. 94.

[26] С.В. Киселёв. Монголия в древности. — «Известия АН СССР, серия истории и философии», IV,
(54/55)
№ 4, 1947, стр. 360-361; Г.Ф. Дебец. Палеоантропология СССР. М., 1948; Н.Л. Членова. Карасукская культура в Южной Сибири. — «Древняя Сибирь». Улан-Удэ, 1964; В.П. Алексеев. Антропологические типы Южной Сибири (Алтае-Саянское нагорье). — «Вопросы истории Сибири и Дальнего Востока». Новосибирск, 1961, стр. 383.

[27] М.П. Грязнов, Б.Г.[Н.] Пяткин, А.Г.[Г.А.] Максименков. Карасукская культура. — История Сибири, т. I. Л., 1968, стр. 184.

[28] С.В. Киселёв. Древняя история Южной Сибири. М., 1951, стр. 162.

[29] Н.Л. Членова. Хронология памятников карасукской эпохи. М., 1972, табл. I-X.

[30] С.И. Вайнштейн. Некоторые итоги работы археологической экспедиции Тувинского НИИЯЛИ в 1956-1957 гг. — УЗТНИИЯЛИ, вып. VI. Кызыл, 1958, табл. IV, рис. 31.

[31] Н.Л. Членова. Происхождение и ранняя история племён тагарской культуры. М., 1967, стр. 123 и сл.

[32] М.П. Грязнов. Первый Пазырыкский курган. Л., 1950; С.И. Руденко. Культура населения Горного Алтая в скифское время. М.-Л., 1953; его же. Культура населения Центрального Алтая в скифское время. М.-Л., 1960.

[33] В.Н. Полторацкая. Памятники эпохи ранних кочевников в Туве (по раскопкам С.А. Теплоухова). — «Археологический сборник», № 8. Л., 1966, стр. 78-102; С.И. Вайнштейн. Памятники скифского времени в Западной Туве. — УЗТНИИЯЛИ, вып. III. Кызыл, 1955, стр. 78-102; его же. Памятники казылганской культуры. — ТТКЭАН, II. М.-Л., 1936, стр. 143-184; Л.Р. Кызласов. Этапы древней истории Тувы в кратком изложении. Вестник МГУ, серия историческая, 1958, № 4. М., 1959, стр. 75-85; Н.Л. Членова. Место культуры Тувы скифского времени в ряду других «скифских» культур Евразии. — УЗТНИИЯЛИ, вып. IX. Кызыл, 1961, стр. 133-155; А.Д. Грач. Могильник Саглы-Бажы II и проблемы археологии Тувы скифского времени. — СА, 1967, № 3, стр. 215-233; М.X. Маннай-оол. Тува в скифское время. М., 1970.

[34] См. С.И. Вайнштейн. Памятники скифского времени в Западной Туве: его же. Археологические исследования в Туве в 1955 году. — УЗТНИИЯЛИ, вып. IV. Кызыл, 1956, стр. 39-40, Не приняв нашего названия данной культуры, Л.Р. Кызласов предложил именовать её уюкской (Л.Р. Кызласов, указ. соч.); А.Д. Грач выдвинул мнение о том, что в скифское время для Тувы было характерно несколько археологических культур (А.Д. Грач. Новые данные о древней истории Тувы. — УЗТНИИЯЛИ, вып. XV. Кызыл, 1971, стр. 96-100), но эта точка зрения нуждается в дополнительном обосновании.

[35] О раскопках С.А. Теплоухова в Туве курганов скифского времени см.: В.Н. Полторацкая. Указ. соч.

[36] А.Д. Грач. Могильник Саглы-Бажы II...

[37] А.Д. Гpач, Ю.И. Тpифонов, Г.В. Длужневская, И.У. Самбу. Работы Саяно-Тувинской экспедиции. — Сб. «Археологические открытия 1970 года». М., 1971, стр. 180-182; А.Д. Гpач, Г.В. Длужневская. Исследования в Саянском каньоне Енисея, Центральной Туве. — Сб. «Археологические открытия 1971 года». М., 1972, стр. 237-238.

[38] М.П. Грязнов, М.X. Маннай-оол. Аржан — царский курган раннескифского времени в Туве. — Сб. «Археологические открытия 1971 года», стр. 243-346.

[39] М.И. Артамонов. К вопросу о происхождении скифского искусства. — «Сообщения Гос. Эрмитажа», XXII, 1962; Н.Л. Членова. Скифский олень. — МИА, № 115. М., 1962.

[40] В.В. Бобров. Из области искусства и идеологии населения тагарской культуры. — «Известия лаборатории археологических исследований». Томск, 1967.

[41] С.И. Руденко. Культура населения Центрального Алтая.., рис. 138- 1.

[42] С.И. Руденко. Указ. соч., рис. 140- з и др.

[43] С.И. Вайнштейн. Археологические исследования в Туве в 1955 году, стр. 39-40. Ныне в ТРМ.

[44] С.И. Вайнштейн. Памятники казылганской культуры, стр. 160-164, 171.

[45] С.И. Pуденко. Указ. соч., рис. 140- к.

[46] С.А. Теплоухов. Древние погребения в Минусинском крае. — МЭ, т. III, вып. 2. Л., 1927, табл. II, рис. 102.

[47] A. Salmony. Sino-Siberian Art. Paris, 1933, табл. XI-1.

[48] B.H. Полторацкая. Указ. соч., рис. 6- 3, 4; 4- 1 и др.

[49] М.П. Грязнов, М.X. Маннай-оол. Указ. соч., стр. 245.

[50] С.И. Pуденко. Сибирская коллекция Петра I. М.-Л, 1962, табл. VIII- 7, 8.

[51] М.А. Дэвлет. Археологические раскопки в Тодже в 1970 г. — УЗТНИИЯЛИ, вып. XV. Кызыл, 1971, стр. 261, рис. 3.

[52] М.П. Гpязнов, М.X. Маннай-оол. Указ. соч., рис. на стр. 245.

[53] Хранится в ТРМ, колл. № 2989/1958 (Казылган — B-IV).

[54] Н.Л. Членова приводит свыше сорока изображений свернувшегося кошачьего хищника, найденных в Минусинской котловине и других районах Евразии (см. Н.Л. Членова. Происхождение и ранняя история племён тагарской культуры. М., 1967, табл. 27).

[55] М.П. Грязнов, М.X. Маннай-оол. Указ. соч., стр. 244-245.

[56] См. «Природа», 1972, № 4, стр. 123, а также № 9 за тот же год, стр. 112.

[57] С.И. Вайнштейн. Памятники казылганской культуры, табл. IX, рис. 4, 5.

[58] М.X. Маннай-оол. Указ. соч., рис. 19- 2.

[59] С.И. Pуденко. Культура населения Центрального Алтая..., табл. XXVII, XXVIII.

[60] ККМ, кол. № 115-25. См. С.И. Вайнштейн. Некоторые итоги..., табл. IV, рис. 82.

[61] ГЭ, колл. № 5130.

[62] ГЭ, колл. № 4661; В.Н. Полторацкая. Указ. соч.. рис. 4- 2.

[63] С.И. Руденко. Сибирская коллекция Петра I, табл. IV- 2, 4, VIII- 5, 8 и др.

[64] С.И. Руденко. Культура населения Горного Алтая..., рис. 156-160.

[65] ГЭ, колл. № 4661; В.Н. Полторацкая. Указ. соч., рис. 5- 1.

[66] ГЭ, колл. № 5131.

[67] С.И. Вайнштейн. Памятники казылганской культуры, табл. IX, рис. 2, 3; табл. X, рис. 7.

[68] ГЭ, колл. № 5131.

[69] С.И. Вайнштейн. Памятники казылганской культуры, табл. IX, рис. 10, 11; табл. X, рис. 8.

[70] Двенадцать золотых бляшек в виде фигур орла найдены С.А. Теплоуховым в кургане 126, могильника Туран-IV (ГЭ, колл. 5131).

[71] С.И. Руденко. Культура населения Центрального Алтая в скифское время, рис. 145- а, 145- д.

[72] Там же, рис. 145, 146, 148 и др., стр. 285.

[73] С.И. Руденко. Культура населения Центрального Алтая.., табл. LXXVIII, LXXIX, XCVIII, XCIX, С, CI,
(55/56)
рис. 146, 148 а-е; Н.Л. Членова. Происхождение и ранняя история племен тагарской культуры, табл. 34, рис. 10, 13, 17 и др.

[74] С.И. Вайнштейн. Памятники скифского времени.., стр. 80-82.

[75] Н.Л. Членова. Место культуры Тувы.., табл. III, рис. 6-8.

[76] См. С.И. Вайнштейн. Памятники казылганской культуры, табл. X, рис. 2.

[77] Там же, табл. IX, рис. 4, 5; табл. X, рис. 5, 6.

[78] М.И. Артамонов. Указ. соч., стр. 31.

[79] В.Н. Полторацкая. Указ. соч., стр. 94-95.

[80] ГМЭ, колл. 4576-51.

[81] С.И. Вайнштейн. Памятники скифского времени.., рис. 4- 1, 2.

[82] Там же, рис. 4- 3.

[83] ГЭ, колл. № 5131; В.Н. Полторацкая. Указ. соч., рис. 6- 14.

[84] С.И. Вайнштейн. Памятники казылганской культуры, табл. I, рис. 4, 5.

[85] С.И. Руденко. Культура населения Центрального Алтая.., рис. 35.

[86] См. С.И. Вайнштейн. Археологические раскопки в Туве в 1953 г., табл. IV. Погребение относится не к карасукской, как ранее предполагал автор, а к казылганской культуре.

[87] См. С.И. Вайнштейн. Памятники скифского времени.., рис. 4- 17.

[88] М.X. Маннай-оол. Указ. соч., рис. 3- 3.

[89] Сосуд из могильника Туран IV, 130 (см. В.Н. Полторацкая. Указ. соч., рис. 9- 6); орнаментированная берёста из кургана 3 в Улуг-Хову (ГЭ, колл. № 4576-56).

[90] С.И. Вайнштейн. Памятники скифского времени.., рис. 6- 13; его же. Памятники казылганской культуры, стр. 145-148.

[91] С.И. Вайнштейн. Памятники казылганской культуры, табл. X, рис. 2.

[92] ГЭ, колл. № 5131; В.Н. Полторацкая. Указ. соч., рис. 7- 3.

[93] С.И. Руденко. Указ. соч., табл. CXVII-2, CXVIII, CXIX-2, CXXI и др. О законах симметрии см.: A.В. Шубников, В.А. Копцик. Симметрия в науке и искусстве. М., 1972.

[94] Г.П. Сосновский. Плиточные могилы Забайкалья. — «Труды отдела первобытной культуры Гос. Эрмитажа». Л., 1941; Л.А. Евтюхова, С.В. Киселёв. Саяно-Алтайская экспедиция. — КСИИМК, вып. XXVI, 1949; А.П. Окладников. Оленный камень с р. Иволги. — СА, 1954, № 19; С.И. Вайнштейн. Некоторые итоги работ.., табл. IV, рис. 83-87; H.H. Диков. Бронзовый век Забайкалья. Улан-Удэ, 1958; Н.Л. Членова. Об оленных камнях Монголии и Сибири. — Сб. «Монгольский археологический сборник». М., 1962; B.В. Волков. Бронзовый и ранний железный век северной Монголии. Улан-Батор, 1967; М.X. Маннай-оол. Оленные камни Тувы. — УЗТНИИЯЛИ, вып. XIII. Кызыл, 1968; его же. Тува в скифское время, стр. 24-33.

[95] В.В. Волков. Указ. соч., стр. 70-72.

[96] При первой публикации этого оленного камня Членовой (см. Н.Л. Членова. Указ. соч., рис. 6- 1) по сделанному мною во время его обнаружения и не предназначенному для печати черновому наброску, а также затем при переиздании этого рисунка рядом других авторов (Я.А. Шер. Каменные изваяния Семиречья. М.-Л., 1966, рис. 1- 2; М.X. Маннай-оол. Оленные камни.., рис. 1; В.В. Волков. Указ. соч., табл. 29) указанное изображение передано недостаточно верно.

[97] Н.Л. Членова. Указ. соч., стр. 32.

[98] А.П. Окладников. Указ. соч.; его же. Олень золотые рога. М., 1964, стр. 173.

[99] С.И. Иванов. Материалы по изобразительному искусству народов Сибири XIX — начала XX в. М.-Л., 1954, гл. IV, рис. 49- 24, 86- 9, 115- 10.

[100] Н.Л. Членова. Указ. соч., стр. 32.

[101] В.В. Волков. Указ. соч., рис. 29-IV.

[102] М.X. Маннай-оол. Оленные камни.., стр. 143.

[103] М.А. Дэвлет. Большая боярская писаница. — СА, 1965, № 3, рис. 3-6.

[104] V. Dioszegi. Zum Problem der ethnischen Homogenität des tofischen (karagassischen) Schamanismus. — «Glaubenswelt und Folklore der sibirischen Völker». Budapest, 1963, Abb. 51, 52.

[105] С.В. Иванов. Указ. соч., гл. 1, рис. 20- 1а.

[106] М.X. Маннай-оол. Указ. соч., стр. 139-140.

[107] H. Appelgren-Kivalo. Alt-Altaische Kunstdenkmäler. Helsinki, 1931, Abb. 331. Туранский камень ныне хранится в Тувинском республиканском музее, Уюкский — в Минусинском музее.

[108] Рисунок на втором Сайгынском оленном камне публикуется впервые. В древнетюркское время камень был использован вторично, на него нанесли руническую надпись и вкопали в перевернутом виде. Надпись на камне, но без рисунка, была опубликована Ю.Л. Аранчином (Ю. Аранчин. О древних енисейских камнеписных памятниках на территории Тувинской автономной области. — УЗТНИИЯЛИ, вып. I. Кызыл, 1953, рис. на стр. 57).

[109] Л.А. Евтюхова, С.В. Киселёв. Саяно-Алтайская экспедиция. — КСИИМК, вып. XXVI. М., 1949, рис. 49- 1, 2.

[110] И.И. Мещанинов. Каменные статуи рыб — вишапы на Кавказе и Северной Монголии, — «Записки коллегии востоковедов», т. 1. Л., 1925, стр. 407-408.

[111] М.X. Маннай-оол. Указ. соч., стр. 145-146.

[112] Н.Л. Членова. Указ. соч., стр. 32-33.

[113] В.В. Волков. Указ. соч., стр. 71.

[114] В.В. Волков, Э.А. Новгородова. Археологические исследования в Монголии. — Сб. «Археологические открытия 1970 года». М., 1971, стр. 460-461; В.В. Волков. Указ. соч., рис. 26- 1.

[115] В.В. Волков. Указ. соч., рис. 26- 1.

[116] В.В. Волков, Э.А. Новгородова. Указ. соч., стр. 460.

[117] А.И. Мелюкова. Каменная фигура скифа-воина. — КСИИМК, вып. 48, 1952; Н.Г. Елагина. Скифские антропоморфные стелы Николаевского музея. — СА, 1959, № 2, стр. 192-193.

[118] Н.Л. Членова. Первые комплексы раннескифского времени из Тувы. — КСИА, вып. 107, 1966, стр. 52-53.

[119] См. С.И. Вайнштейн. Тувинское шаманство. М., 1964, стр. 2, 7.

[120] Там же, стр. 6.

[121] Вопрос о назначении каменных баб скифов не может считаться окончательно решённым, наиболее вероятно, что в каменных бабах воплощался героизированный образ умершего или его предка-родоначальника.

[122] В.В. Волков. Указ. соч., стр. 69-70, рис. 27; см. также: А. Позднеев. Монголия и монголы, т. I. СПб., 1896, стр. 219, 220, 228-231.

[123] А.Д. Грач. Петроглифы Тувы, I. — Сб. МАЭ, т. XVII. М.-Л., 1957, табл. XVI.

[124] А.Д. Грач. Петроглифы Тувы, II. — Сб. МАЭ, т. XVIII. М.-Л„ 1958, стр. 354-355, табл. XVI.

[125] О состоянии проблемы дают представление материалы посвященной ей конференции, проведенной в Москве в конце 1972 г. См. «Тезисы докладов III Всесоюзной конференции по вопросам скифо-сар-
(56/57)
матской археологии (скифо-сибирский «звериный» стиль)». М., 1972.

[126] Б.Н. Граков. Скифы. М., 1971, стр. 102. Гипотеза о возникновении скифского звериного стиля из урало-сибирского искусства местных племён была выдвинута ещё в 20-х годах Г. Боровкой («Scythian Art». London, 1928) и поддержана позднее в трудах Д.Н. Эдинга («Резная скульптура Урала». — ТГИМ, X, 1940) и Э. Миннза («The Art of the Northern Nomads». — РВА, vol. XXVIII. London, 1942). Она была подвергнута критике в работах А.М. Тальгрена, М.И. Ростовцева и др., укажем на недавно вышедшую интересную статью: Н.Л. Членова. К вопросу о первичных материалах предметов в зверином стиле. — Сб. «Проблемы скифской археологии». М., 1971.

[127] М.И. Артамонов. Ещё о происхождении скифского искусства. — «Тезисы докладов III Всесоюзной конференции по вопросам скифо-сарматской археологии», стр. 3. См. также: М.И. Артамонов. К вопросу о происхождении скифского искусства. — «Сообщения ГЭ», XXII, Л., 1962, стр. 30-35.

[128] С.И. Руденко. Культура населения Горного Алтая в скифское время. М.-Л., 1953, стр. 319.

[129] См. С.И. Вайнштейн. Проблема происхождения и формирования хозяйственно-культурного типа кочевых скотоводов умеренного пояса Евразии. М., 1973.

[130] А.П. Смирнов. Скифы. М., 1966, стр. 166-172; С.С. Черников. Загадка Золотого кургана. М., 1965, стр. 122-123; D. Carter. The Simbol of the Beast: the Animal — Stile Art of Eurasia. New York, 1957, p. 11, 29.

[131] Сыынчюрекская культура была впервые выделена мною в 1958 г. (С.И. Вайнштейн. Некоторые итоги работ...) и наименована по могильнику Сыын-Чюрек, где были раскопаны характерные для этой культуры погребения (о племенах Тувы гунно-сарматского времени см.: С.И. Вайнштейн. Тува в период разложения первобытнообщинного строя. — «История Тувы», т. 1. М., 1964, стр. 35-54). Эту же культуру Л.Р. Кызласов («Этапы древней истории...») именует шурмакской. Одним из наиболее ярких памятников сыынчюрекской культуры является могильник Кокэль, в котором экспедицией Института этнографии АН СССР, возглавлявшейся Л.П. Потаповым, в 1959-1966 гг. отрядами, руководимыми С.И. Вайнштейном и В.П. Дьяконовой, было раскопано свыше пятисот погребений гунно-сарматского времени. См. С.И. Вайнштейн, В.П. Дьяконова. Памятники в могильнике Кокэль I тысячелетия до нашей эры — первых веков нашей эры. — ТТКЭАН, II. М.-Л., 1966; стр. 185-291; С.И. Вайнштейн. Раскопки могильника Кокэль в 1962 г. (погребения казылганской и сыын-чюрекской культуры). — ТТКЭАН, III. Л.. 1970, стр. 7-79; В.П. Дьяконова. Большие курганы-кладбища на могильнике Кокэль (по результатам раскопок за 1963, 1965 гг.). — Там же, стр. 80-209; В.П. Дьяконова. Археологические раскопки на могильнике Кокэль в 1966 г. — Там же, стр. 210-238.

[132] С.И. Руденко. Культура хуннов и ноинулинские курганы. М., 1962, табл. XLV.

[133] Д.Г. Савинов. Погребение с бронзовой бляхой в Центральной Туве. — КСИЭ [КСИА], вып. 119. М., 1969.

[134] С.И. Руденко. Культура населения Центрального Алтая, рис. 21.

[134a] A. Salmony. Указ. соч., табл. XXII, 1.

[135] Д.Г. Савинов (указ. соч., стр. 106) датирует по гребение на основе инвентаря II в. до н.э. — I в. н.э. Однако найденный здесь трёхгранный бронзовый наконечник стрелы с опущенными жальцами позволяет отнести нижнюю границу памятника к III в. до н.э. Заметим также, что формы ажурных пряжек, подобных эрбюнской, относятся к числу ранних в этой серии предметов. Можно согласиться с А.В. Давыдовой, что гуннский пласт в сибирских художественных бронзах датируется III-I вв. до н.э. (А.В. Давыдова. К вопросу о хуннских художественных бронзах. — СА, 1971, № 1, стр. 94). Эрбюнское погребение, судя по представленному в нём инвентарю, не может быть позднее I в. до н.э.

[136] С.И. Руденко. Сибирская коллекция.., табл. XVII.

[137] М.П. Грязнов. Древнейшие памятники героического эпоса народов Южной Сибири. — «Археологический сборник», 3. Л., 1961.

[138] М.И. Артамонов. Композиция с ландшафтом в скифо-сибирском искусстве. — СА, 1971, № 1, стр. 91.

[139] «Каогу», Пекин. 1959, № 10, стр. 527; М.И. Артамонов. Указ. соч., рис. 4.

[140] «Тувинские народные сказки». М., 1971, стр. 43-44.

[141] См., например, там же, стр. 24, 38.

[142] Цит. по стенограмме выступления С.Р. Липец на Всесоюзной сессии по проблемам скифо-сибирского звериного стиля в декабре 1972 г. (рукопись), стр.7.

[143] Кокэль, курган 11, погребение № 9, длина фигуры — 8,5 см. Хранится, как и другие находки из Кокэля, в фондах МАЭ.

[144] С.В. Киселёв. Древняя история Южной Сибири, табл. XXXVII, рис. 8, 9, 12.

[145] Курган 37, погребение 29, длина 5 см. По предположению В.П. Дьяконовой, эта фигура изображает лошадь. См. В.П. Дьяконова. Большие курганы кладбища на могильнике Кокэль, стр. 190, рис. 166- 1.

[146] В. Иванов. Скульптура народов севера Сибири XIX — первой половины XХ в. Л., 1970, рис. 42- 3, 205- 2, 228- 4 и др.

[147] Курган 8, могила 19. Погребение мужчины.

[148] Курган 11, могила 111. Пол погребённого антропологически не определён.

[149] Курган 11, могила 125. Погребение мужчины.

[150] Курган 11, могила 50. Погребение мужчины.

[151] Курган 12, могила 3. Погребение мужчины.

[152] А.П. Окладников. Якутия до присоединения в Русскому государству, т. I. М.-Л., 1955, рис. 44- 2, 3. На отдельных человеческих фигурах, найденных в погребениях раннего бронзового века в Якутии, имеется шишечка над головой, сходная с таковой на одной из упомянутых кокэльских скульптур (А.П. Окладников. Указ. соч., рис. 44- 1, 4).

[153] В.М. Раушенбах. Среднее Зауралье в эпоху неолита и бронзы. — ТГИМ, вып. 29. М., 1956.

[154] С.В. Иванов. Скульптура народов севера Сибири XIX — первой половины XX в. Л., 1970, рис. 103. и др. С.В. Иванов относит подобным образом выполненную скульптуру к выделенному им западносибирскому типу (там же, стр. 284).

[155] Г.А. Фёдоpов-Давыдов. Бронзовые фигурки человека из средневековых памятников Поволжья. — «Новое в советской археологии» [МИА № 130]. М., 1965, рис. 2.

[156] С.И. Вайнштейн, В.П. Дьяконова. Указ. соч., табл. I-XIV; С.И. Вайнштейн. Раскопки могильника Кокэль в 1962 г., табл. I-III; В.П. Дьяконова. Большие курганы-кладбища на могильнике Кокэль, табл. I-XII; её же. Археологические раскопки на могильнике Кокэль в 1966 г., табл. I-III.

[157] С.И. Руденко. Культура хуннов.., рис. 29; J. Nestor, С.S. Niсо1ăеsсu-Plopşor. Hunnische Kessel aus der Kleinen Walachei. — «Germania», XXI, 1937, стр. 178-182. N. Fettich. La trou-
(57/58)
vaille de tombe princière hunnique a Szrqed Nacyszeksos. Budapest, 1953, стр. 142-144; Э.А. Рикман. Художественные сокровища древней Молдавии. Кишинёв, 1969, рис. 32.

[158] К.Ф. Смирнов. Савроматы. Ранняя история и культура савроматов. М., 1964, рис. 14- 8.

[159] С.И. Руденко. Указ. соч., табл. XXVI, рис. 4; табл. XXVII, рис. 2-4, 7-8.

[160] Например, случайно найденный в Туве типично гуннский вазообразный сосуд (ТРМ, инв. 3723) украшен по плечикам налепным зигзагом.

[161] Курган 11, могила 28.

[162] Курган 26, могила 42.

[163] И. Толстой, Н. Кондаков. Русские древности в памятниках искусства, т. II. СПб., 1889, рис. 85; Н.Л. Членова. Место культуры Тувы.., рис. 9-13; В.В. Волков. Указ. соч., рис. 31.

[164] А.П. Смирнов. Очерки древней и средневековой истории народов Среднего Поволжья и Прикамья. — МИА, № 28, табл. 64, рис. 1; Л.Р. Кызласов. Таштыкская культура в истории Хакасско-Минусинской котловины. М., 1960, рис. 54; А.П. Окладников, В.А. Запорожская. Петроглифы Забайкалья, ч. 1, табл. 70, рис. 1, 2, 3, табл. 71 и др.; ч. 2, рис. на стр. 69-70, 73. Там же, рис. к стр. 64.

[165] А.П. Окладников, В.А. Запорожская. Указ. соч., ч. 1, рис. на вклейке у стр. 64.

[166] Там же, ч. 2, стр. 117-126.

[167] См. С.И. Вайнштейн. Тувинское шаманство, стр. 6-7.

[168] Л.Я. Штернберг. Культ орла у сибирских народов. — Сб. МАЭ, т. V, 1925.

[169] С.В. Иванов. Орнамент народов Сибири как исторический источник. М.-Л., 1963, рис. 241-15; Ю.Б. Симченко. Тамги народов Севера. М., 1965, рис. 106.

[170] А.П. Окладников, В.Д. Запорожская. Указ. соч., ч. 2, стр. 117-126.

[171] Курган 11, могила 46. Хранится, как и все упоминаемые ниже находки из могильника Кокэль, в фондах МАЭ.

[172] Курган 12, могила 3.

[173] Курганы 7, 9, 28, 32 и др.

[174] С.В. Иванов. Указ. соч., рис. 226.

[175] Курган 11, могила 43.

[176] Курган 11, могила 46.

[177] Курганы 32 и 37.

[178] Курган 26, могила 38.

[179] Курган 26, могила 38; курган 37, могила 29. Размер бляшки около 3x2 см.

[180] Курган 39, могила 45.

[181] Курган 26, могила 38.

[182] Курган 12, могила 3. Длина этой пластины 10,6 см.

[183] Выше уже отмечалось, что лапчатые привески, появившиеся в Южной Сибири в карасукскую эпоху, доживают у некоторых сибирских народов до этнографической современности, однако известные находки этих украшений в археологических памятниках не датируются позднее скифского времени, что вызывало сомнение в преемственности этой традиции у современных и древних народов Сибири. Поэтому находка подобных украшений в сыынчюрекских погребениях Тувы представляет значительную ценность. Вместе с тем этот факт показывает, что сохранение обычая носить лапчатые украшения у некоторых современных народов Сибири отнюдь не означает непременного признака участия в их этногенезе карасукского этноса.

[184] Предварительные сведения о сыынчюрекских петроглифах см. С.И. Вайнштейн. Некоторые итоги работ..., стр. 226, табл. I. Однако следует иметь в виду, что из-за технических погрешностей при публикации некоторые изображения оказались зеркально перевёрнутыми.

[185] А.Д. Гpач. Петроглифы Тувы, I, табл. XXIV.

[186] С.И. Руденко. Культура хуннов..., табл. XVI, рис. 4, 5.

[187] См. С.И. Вайнштейн. Тувинцы-тоджинцы, рис. 115, 116.

[188] См. С.И. Вайнштейн. Историческая этнография тувинцев. М., 1972, стр. 31, рис. 2.

[189] С.В. Иванов. Материалы по изобразительному искусству народов Сибири XIX — начала XX в. М.-Л., 1954, глава IV, рис. 86, 115 и др. Полевые материалы автора, собранные у тувинцев, хакасов, тофаларов.

[190] С.В. Иванов. Указ. соч., рис. 135- 6.

[191] А.Д. Грач. Петроглифы Тувы, II, табл. XXXVII. Подобные изображения были отмечены мною также на Бижиктиг-Хая в Барун-Хемчикском районе.

[192] А.Д. Грач. Петроглифы Тувы, I, стр. 408.

[193] В литературе было высказано мнение, что тамгообразные фигуры козлов могли быть и старше древнетюркского времени (М.X. Маннай-оол. Древнее изображение горного козла в Туве. — СА, 1967, № 1; его же. Тува в скифское время, стр. 33-35), чего нельзя исключить. Однако твёрдо датированные более ранние рисунки козлов имеют всё же существенные стилистические отличия от линейных изображений козлов, служивших тамгами древнетюркским каганам.

[194] С.В. Иванов. Указ. соч., стр. 608, рис. 53.

[195] См. С.И. Вайнштейн. Проблема происхождения оленеводства в Евразии. — СЭ, 1970, № 6, стр. 3-14; 1971, № 5, стр. 37-52.

[196] Н.Л. Членова. Несколько писаниц Юго-Западной Тувы, рис. 13.

[197] А.Д. Грач. Петроглифы Тувы, II, табл. XLIII, рис. 1.

[198] М.А. Дэвлет. Большая Боярская писаница. — СА, 1965, № 1. рис. 7.

[199] А.П. Окладников, В.Д. Запорожская. Петроглифы Забайкалья, ч. I. Л., 1969, табл. 96, рис. 2 и др.

[200] С.В. Иванов. Указ. соч., стр. 448, рис. 26; стр. 597, рис. 44- 24, стр. 662, рис. 101; стр. 668, рис. 107- 1.

[201] З.А. Абрамова. Указ. соч., табл. XXVII.

[202] А.П. Окладников, В.Д. Запорожская. Указ. соч., табл. 25, рис. 3; табл. 26.

[203] Там же, ч. II. Л., 1970, стр. 100-116.

[204] См. С.И. Вайнштейн. Тувинское шаманство, стр. 4-6.

[205] См., например, А.Д. Грач. Петроглифы Тувы, II, табл. XXVII- 2.

[206] См. С.И. Вайнштейн. Указ. соч., стр. 4, 6.

[207] А.М. Хазанов. Очерки военного дела сарматов. М., 1971, стр. 44-50.

[208] См. С.И. Вайнштейн. Некоторые итоги..., стр. 225. Древко копья в кургане 1 имело длину 106 см.

[209] Опубликовано Н.Л. Членовой («Несколько писаниц юго-западной Тувы», стр. 54-55).

[210] См. С.И. Вайнштейн. Некоторые итоги.., стр. 224.

[211] Г.И. Боровка. Археологическое обследование среднего течения р. Толы. — Сб. «Северная Монголия», II. Л., 1927, табл. IX-5; В.В. Волков. Указ. соч., рис. 33-12.

[212] Н.Л. Членова. Указ. соч., стр. 56-57.

наверх