В.Е. Медведев
Опыт реконструкции поясов чжурчжэньского времени.
Наборные пояса широко бытовали в средневековое время от Подунавья до Тихого океана. В эту эпоху по поясу нельзя было судить об этнической принадлежности его обладателя как это было, например, в скифское время, когда наличие пояса с мечом указывало не только на скифское происхождение, но и на родоплеменную принадлежность. [1] В средневековье пояс в значительной мере служил, как это принято считать, знаком социальной принадлежности. И ладо согласиться с мнением, что быстрые изменения поясных наборов, происходившие в последней четверти I тыс. н.э. на внушительной территории Старого Света, «теснее связаны с судьбами государственных объединений, чем с судьбами отдельных племён». [2] С этих же позиций надо подходить к проблеме появления
(154/155)
оригинальных пластинчатых поясных наборов у населения Приамурья в чжурчжэньскую эпоху.
Пояс — элемент одежды, и поэтому его следует рассматривать прежде всего как часть экипировки воина и охотника, земледельца и служителя культа. Однако нередко многие из атрибутов пояса лишены какой-либо утилитарной нагрузки и имеют эстетическое, магическое и иное значение. В первую очередь это относится к всевозможным накладным бляшкам, покрывающим поверхность ремня полностью или частично, а также к бубенчикам, колокольчикам, лировидным, конусовидным и прочим подвескам.
Большое значение для понимания различных сторон деятельности средневековых этнических общностей имеют реконструкции поясов и их семантика. В настоящее время наиболее изученными являются пояса культур древнего тюркоязычного мира Евразии. Они известны не только по остаткам кожаных ремней и металлическим элементам, происходящим, как правило, из погребений, но также по изображениям на каменных изваяниях и руническим эпитафиям. В последние полтора-два десятилетия значительное количество полных поясных наборов найдено при раскопках могильников чжурчжэньской эпохи в Приамурье. Первые реконструкции дальневосточных поясов были выполнены автором на материалах Надеждинского и Дубовского могильников, исследованных в первой половине 1970-х гг. Определено четыре типа поясов, особенностью которых является отсутствие каких-либо металлических застёжек. [3] Однако в ходе последующих раскопок памятников чжурчжэньской эпохи выяснилось, что отсутствие застёжек — лишь отражение локальных различий в культуре чжурчжэньского населения, а не отличительный признак всех поясов этого времени. Особенно убедительно это определилось в результате раскопок Корсаковского грунтового могильника, расположенного на о. Уссурийском, раскинувшемся на многие квадратные километры посреди Амура, ниже устья Уссури.
Среди обильных находок из 384 вскрытых погребений одно из главных мест занимают многочисленные остатки наборных поясов. Из них наиболее информативны полные и зачастую непотревоженные комплекты. Можно с уверенностью сказать, что ни на Дальнем Востоке, ни в Сибири нет другого памятника, подобного Корсаковскому могильнику, где бы так широко и разнообразно были представлены пояса различных категорий средневекового населения. Они хорошо подразделяются на мужские боевые, женские и детские. Каждой категории этих деталей одежды свойственны определённые атрибутика и размеры ремня. Так, одним из главных признаков чисто мужских боевых поясов следует считать металлическое оснащение, изготовленное только из железа. Причем на их атрибутике (бляшках, пряжках и наконечниках пояса), как, может быть, ни в чем другом, сказалось особенно сильное влияние культуры тюркоязычного населения Сибири и Центральной Азии. Детские изделия отличаются лишь меньшими размерами бляшек и, естественно, меньшей длиной ремня. Полный анализ рассматриваемых комплектов Корсаковского могильника заслуживает специального исследования, в данной же статье сделана попытка реконструировать два пояса погребений 279 и 320.
Пояс из погребения 279. В этой могиле размером 95х65 см, ориентированной длинными сторонами с юго-востока на северо-запад, кости умершего не сохранились. Однако по расположению вещей, характерному для погребений с трупоположением, можно предположить, что погребение 279 совершено по этому же обряду. Судя по размерам могильной ямы, это, вероятно, детское захоронение. Скорее всего, похоронен мальчик, у которого были состоятельные родители. Об этом свидетельствует довольно богатый, сопровождающий умершего инвентарь. В северо-западной части могилы располагались три глиняных сосуда, халцедоновые бусины и наконечник стрелы; в юго-восточной — также бусины, бисер (очевидно, украшение от одежды и обуви), наконечники стрел и браслет.
(155/156)
Рис. 1. Пояс из погребения 279 Корсаковского могильника. 1, 2 — остатки изделия; 3 — предполагаемая реконструкция.
В центре, поперёк могилы, залегали цепочкой остатки наборного пояса. Это прежде всего 15 одинаковых бронзовых прямоугольных (с фестончатым краем) бляшек с прорезью у нижнего края, которые были прикреплены шпеньками к сравнительно хорошо сохранившемуся ремню, лежавшему в два слоя. Внизу располагалась часть ремня с шестью находившимися под ним бляшками, обращенными лицевой стороной вниз (рис. 1, 1), остальные залегали чуть выше (рис. 1, 2). Здесь же обнаружены прикреплённые к ремню бронзовые пряжка и наконечник ремня, а также три лировидных и пять конусовидных подвесок (последние располагались несколько особняком, в 8-10 см от бляшек). К поясу были, видимо, подвешены два железных ножа, от одного из них сохранились фрагменты деревянной резной рукоятки. В нижнем слое комплекса, рядом с лировидными подвесками, встречены две небольшие бронзовые вертикально-продолговатые бляшки, колечко, несколько бусин и бисер из стекловидной пасты. На дне могилы, под поясом, неплохо сохранились берёста, а также кучка просяных зёрен.
(156/157)
Говоря о возможности реконструкции этого пояса, о воссоздании в деталях его внешнего вида и способа ношения, необходимо подчеркнуть, что в конкретном случае имеются почти все необходимые данные для выполнения этой задачи. Наряду с полным, ненарушенным комплектом бронзовой атрибутики, сохранился, как отмечалось, весь кожаный ремень, покрытый металлическими изделиями. Не истлели также некоторые продетые в отверстия лировидных подвесок короткие ремешки, с помощью которых эти украшения прикреплялись к ремню через прорези в бляшках. Таким образом, удовлетворительная сохранность и расположение составных частей пояса дают возможность представить, каким он был в тот момент, когда его оставили в могиле. По размерам бляшек (3,2x2,9 см), а также пряжки и наконечника ремня несложно определить длину покрытых ими отрезков ремня. Она равна 58,8 см. Возможно, это не полная длина ремня, поскольку могли быть также участки, не украшенные бляшками. Установить это с полной достоверностью не представляется возможным. Вместе с тем, если будем считать погребение детским, то все станет на свои места: указанные размеры пояса соответствуют росту и комплекции погребённого.
Оригинальность и привлекательность придают поясу лировидные н конусовидные подвески. Все они подвешивались, вероятно, спереди, рядом с пряжкой и наконечником ремня (рис. 1, 3). Во всяком случае относительно лировидных украшений сомнений нет, так как они располагались в погребении вблизи пряжки. Несколько сложнее судить о конусовидных изделиях. Их незначительная изолированность объясняется, пожалуй, тем, что во время совершения погребения они были преднамеренно отделены от пояса и сложены рядом компактной стопкой. Подтверждением предположения, что конусовидные подвески располагались тоже спереди, в определенной мере служит изображение средневекового уйгурского пояса с аналогичной подвеской в передней его части. [4]
Пояса из погребения 320. Это погребение как по конструкции комплекса, так и по характеру инвентаря — одно из наиболее оригинальных на Корсаковском могильнике. Редкий по разнообразию и количеству (около 300 предметов) инвентарь позволяет отнести данное погребение к числу уникальных на территории Дальнего Востока и соседних регионов. В прямоугольной могиле (размером 152x87 см, глубиной 123 см от современной поверхности), окруженной ровиком (вероятно, след какой-то постройки-оградки), лежали остатки костяка женщины, погребенной на спине с подогнутыми в коленях ногами, головой на запад (с небольшим отклонением на север). Среди вещей, сопровождавших покойную, — пять глиняных сосудов, сорок семь бусин, семь серёг, две шпильки для волос, наспинные украшения (58 нашивных бляшек), нож в берестяных ножнах, наконечник стрелы, пилка и другие изделия.
На умершей было два пояса. Первый — сравнительно простой, наиболее распространенный в средневековой чжурчжэньской среде Приамурья. Он располагался несколько выше таза. Сохранились фрагменты кожаного ремня шириной 5,5 см, покрытого с лицевой стороны красной краской. Ремень украшали прикреплённые вплотную одна к другой 15 бронзовых прямоугольных ажурных бляшек. Этот пояс представляет значительный интерес в связи с тем, что по хорошо сохранившемуся фрагменту ремня можно выяснить способ крепления бляшек к нему (рис. 2, 1). В ремне из толстой кожи для каждой из четырёх петель бляшки прорезалось чаще всего ромбовидное отверстие. Вставленные в эти отверстия петли бляшек стягивались на тыльной стороне крест-накрест тонкими ремешками (рис. 2, 2). Такой, казалось бы, весьма нехитрый, способ крепления на ремне пластинчатых украшений обеспечивал надёжное соединение кожи и металла.
Второй пояс — одно из наиболее роскошных изделий могильника. Он располагался параллельно первому поясу, немного выше — в области живота. Комплект состоял из не менее 19 бронзовых, преимущественно позолоченных с лицевой стороны прямоугольных ажурных бляшек с
(157/158)
Рис. 2. Фрагмент первого пояса из погребения 320 Корсаковского могильника.
1 — лицевая сторона, 2 — тыльная сторона.
зубчатым верхом, овальной пряжки, имеющей пластинчатый язычок с выпуклостями в виде пеньков по всей его поверхности, сердцевидной позолоченной подвески — фалара с изображением цветов лотоса, двух подвесок в форме пряжек, соединенных с двумя бубенчиками. У многих бляшек сохранились подвешенные на металлических шарнирах или толстых нитках бубенчики, которые крепились по два. У одной бляшки, расположенной в противоположном от пряжки конце пояса, помимо этого, подвешено три бубенчика сбоку. В набор входили ещё шесть бронзовых конусовидных подвесок, висевших попарно под тремя бляшками. Интересно, что эти подвески, как и многие другие подобные изделия, а также бубенчики поясов рассматриваемого памятника, были заполнены зёрнами проса и «закупорены» тряпочками.
Рис. 3. Предполагаемая реконструкция второго пояса из погребения 320.
Хотя отдельные бляшки и подвески с течением времени сместились, тем не менее основа пояса дошла до нас в непотревоженном виде, что даёт возможность с достаточной достоверностью воссоздать его рисунок и размеры. Наиболее близко к первоначальному расположение элементов в той части пояса, которая залегала внизу: под полуистлевшими позвонками костяка. Основой пояса служил кожаный ремень шириной 5,5 см, покрытый снаружи красной краской. Бляшки крепились к нему (тем же способом, что и у первого пояса) тесно одна около другой (рис. 3), создавая сплошную полосу из бронзы длиной до 80 см. Общая же длина пояса с учетом размеров пряжки и закреплявшегося в ней окончания ремня была более 90 см. Столь значительная длина объясняется прежде всего,
(158/159)
видимо, тем, что пояс надевали на верхнюю одежду, сшитую из ткани и меха. Об этом свидетельствуют фрагменты подобного материала, обнаруженного с тыльной стороны пояса. Следует обратить внимание на то, что пряжка более чем в 2,5 раза уже ремня. Поэтому его концы, соединяющиеся с пряжкой, значительно заужены.
Коротко о датировке представленных поясов. Корсаковский могильник формировался на протяжении нескольких столетий. Радиоуглеродные даты, а также нумизматические находки из погребений этого памятника дают основание считать, что наиболее ранние могилы были оставлены в нем в первой половине VII в. н.э. Самые же поздние захоронения произведены во второй половине XI в. Особенно большое количество погребений датируется временем, заключённым между указанными веками. Погребения 279 и 320 на основании аналогий с материалом расположенных рядом с ними погребений, имеющих абсолютные даты, относятся к первой половине X в.
Примечания
[3] Медведев В.Е. Пояса Надеждинского могильника. — В кн.: Археология Северной и Центральной Азии. Новосибирск, 1975, с. 211-219; Он же. Могильник у села Дубового — памятник ранних чжурчжэней Среднего Приамурья. — В кн.: Археологический поиск (Северная Азия). Новосибирск, 1980, с. 187-190.
[4] Gabain A.V. Etes Leben im wiqurischen Königreich von Qočo (850-1250). Wiesbaden, 1973, Taf, 68, 163.
|