Е.И. Лубо-Лесниченко
Привозные зеркала Минусинской котловины.
К вопросу о внешних связях древнего населения Южной Сибири.
С приложением статьи И.В. Богдановой-Березовской.
Введение.
Археологическое изучение главного культурного центра Сибири — Минусинской котловины вызвало к жизни ряд важнейших культурно-исторических проблем. Расположенная по среднему течению Енисея и окружённая горами Алтая, Кузнецкого Алатау и Саянским хребтом, Минусинская котловина была центром таких крупных культур, как афанасьевская (III — начало II тысячелетия до н.э.), андроновская (начало II тысячелетия до н.э. — XIV-XIII вв. до н.э.), карасукская (XIV-XIII вв. до н.э. — VIII в. до н.э.) и тагарская (VII в. до н.э. — III в. до н.э.). Бронзовая металлургия Южной Сибири, зародившись в период афанасьевской культуры, т.е. значительно раньше, чем в Восточной Азии, достигла своего апогея в тагарской культуре, превосходящей по уровню и объёму производства бронзовых изделий большинство культур бронзового и раннего железного века Евразии. В период таштыкской культуры (II в. до н.э. — V в. н.э.) происходит сложение кыргызско-хакасской народности, создавшей к концу этого времени своё государство [25; 22, 16; 41; 53; 54; 31; 30; 18].
При изучении истории Минусинской котловины недостаточность письменных источников — местных, китайских и мусульманских — компенсируется громадным количеством археологического материала. Этот материал, разбросанный по многим музеям СССР и Запада, документирован лишь частично, так как громадное количество вещей из Минусинской котловины представляет собой случайные находки. В связи с этим систематизация и осмысление различных групп памятников имеет, несомненно, важное значение.
Предлагаемая работа посвящена изучению привозных бронзовых зеркал, найденных в основном на территории Минусинской котловины, а также близлежащих районов Алтая и Тувы. Изучение этой уникальной коллекции, насчитывающей более 360 экземпляров, имеет важное историко-культурное значение. Наряду с монетами привозные зеркала дают
(5/6)
ценнейший материал по истории внешних связей местного населения за две тысячи лет — с IV в. до н.э. по XVI в. н.э. Зеркала неоднократно копировались, это способствовало усваиванию и переработке орнаментальных мотивов и сюжетов и обогащало местное искусство.
Изучение привозных зеркал, происходящих из одного из главных культурных центров Евразии, важно и тем, что даёт твёрдую основу для датировки аналогичных зеркал, находимых на территории Дальнего Востока, Средней Азии, Поволжья и юга Европейской части СССР. Кроме того, публикуемое собрание содержит важный материал для изучения техники производства, орнаментации и стиля, верований и религиозных представлений и для расшифровки надписей. Некоторые из зеркал являются первоклассными памятниками искусства, не имеющими себе подобных.
Большинство зеркал связано с дальневосточным культурным ареалом, и специфика их изучения состоит в тесном соприкосновении двух наук — археологии Сибири и эпиграфики — древней «науки о камнях и металле».
Большая часть рассматриваемых зеркал хранится в сибирских музеях, прежде всего в Минусинске (Межрайонный краеведческий музей им. Н.М. Мартьянова), Томске (Археологический музей ТГУ), Иркутске (Иркутский областной краеведческий музей), Красноярске (Красноярский краевой краеведческий музей) и Абакане (Хакасский областной краеведческий музей).
Коллекции привозных зеркал имеются в Государственном Историческом музее (Москва), в Государственном Эрмитаже и Музее антропологии и этнографии АН СССР (Ленинград), а также в Национальном музее Финляндии (Хельсинки) (известны нам по публикациям).
Можно считать, что история изучения привозных зеркал Южной Сибири насчитывает около трёх веков, так как первые упоминания о находках привозных китайских зеркал в Южной Сибири содержатся в книге голландца Николая Витсена, вышедшей первым изданием в 1692 г. В книге приводится изображение такого зеркала, найденного в могиле у Верхотурья, и даётся попытка перевода надписи [89, vol. 2, стр. 778].
Интересные сведения о находках в древних могилах китайских и иранских зеркал содержатся в книге пленного шведского офицера, жившего в 1713-1722 гг. в Сибири, — Ф. Страленберга, где приведены изображения трёх зеркал [76, tabl. V-d, IX; XX-b. (№ 99, 287); 44, стр. 32-48].
Несколько привозных бронзовых зеркал находились в коллекции сибирских древностей, собранных Д. Мессершмид-
(6/7)
том во время его путешествия по Сибири в 1720-1732 гг. Эта коллекция, не сохранившаяся до настоящего времени, известна нам по рисункам художников первой половины XVIII в., хранящимся в архиве АН СССР [55]. В своих дневниках Д. Мессершмидт указывает, что эти зеркала были найдены им в районе Красноярска [71, стр. 228-238].
Несмотря на столь большой срок, прошедший со времени появления этих сведений, до настоящего времени нет специального исследования, посвящённого привозным зеркалам Южной Сибири. Малочисленная литература по этому вопросу, как правило, состоит из работ, в которых зеркала воспроизводятся среди прочих сибирских находок и лишь в лучшем случае делается попытка расшифровки надписей и датировки [70; 81; 82; 20; 46]. Некоторые сведения о привозных зеркалах содержатся в трудах С.В. Киселёва и Л.Р. Кызласова [25 и 31].
Работа по систематизации и классификации зеркал встретилась с рядом трудностей: отсутствие чёткой датировки многих главным образом поздних зеркал; установление чёткого различия между подлинными зеркалами ханьского времени (III в. до н.э. — III в. н.э.) и позднейшими копиями с них и последнее, но не самое маловажное, — отделение местных отливок от привозных образцов. Ниже при описании отдельных групп эти вопросы будут рассмотрены подробнее. При систематизации коллекций были использованы комплексные методы: аналогии с датированными зеркалами и стилистический анализ. В лаборатории археологической технологии около половины (160) общего количества зеркал было подвергнуто И.В. Богдановой-Березовской спектральному анализу. Этот анализ, впервые проведённый в столь больших масштабах, оказал в работе над зеркалами существенную помощь.
Хронологически зеркала можно разделить на пять групп, связанных с основными этапами истории Минусинского края: I Тагарский период (IV-III вв. до н.э.) — 5 экземпляров. II. Таштыкский период (II в. до н.э. — V в. н.э.) — 12 экземпляров. III. Период Тюркских каганатов и кыргызского великодержавия (по выражению В.В. Бартольда) (VI — середина X в.) — 88 экземпляров. IV. Домонгольский период (середина X в. — начало XIII в.) — 65 экземпляров. V. Монгольский и послемонгольский периоды (начало XIII-XVI вв.) — 118 экземпляров. Кроме того, отдельно, в группу VI выделены копии IX-XVI вв. зеркал ханьского времени — 73 экземпляра. Предлагаемая классификация в основном совпадает с традиционным делением дальневосточных главным образом китайских зеркал по династиям.
(7/8)
В дальнейшем мы будем обозначать группы римскими цифрами, типы зеркал — арабскими, подтипы — прописными буквами.
До появления привозных зеркал в Сибири существовала древняя местная традиция изготовления зеркал. Обычный вид местных зеркал — это круглый, слегка выпуклый диск с петелькой на обороте, иногда с бортиком и без орнамента. Производство местных зеркал в Южной Сибири, возникнув в середине II тысячелетия до н.э., продолжалось в больших масштабах в течение карасукского (XIII в. до н.э.— VIII в. до н.э.) и тагарского (VII в. до н.э. — III в. до н.э.) периодов [16, табл. III, № 3; 28, 18, рис. 8, 4; 41, стр. 136-137] *. [сноска: * Н.Л. Членова, однако, считает, что местом появления зеркал этого типа была Средняя Азия, откуда они во второй половине II тысячелетия до н.э. проникли в Южную Сибирь [54, 89-90 и библиогр.].] До настоящего времени не решён вопрос, появились ли зеркала в Китае под влиянием южносибирских образцов или возникли независимо от них (обычный тип китайского зеркала такой же, как и сибирский — круглой дискообразной формы с петелькой на обороте). Не вдаваясь подробно в обсуждение этой сложной проблемы, отметим лишь, что в пользу первого предположения говорит то обстоятельство, что зеркала, судя по находкам, в Сибири появились значительно раньше, чем в Китае. Так, если сибирские зеркала восходят к андроновскому времени, а для карасукского представляют собой обычное явление, то в Китае нам известно лишь два случая находок зеркал более раннего периода, чем Чуньцю (722-481 гг. до н.э.). Одно из них, датированное концом инь-шанского времени (XII-XI вв. до н.э.), найдено в Аньяне [62, стр. 168, fig. 140], несколько других, относящихся к VIII в. до н.э., в захоронении правителя княжества Го [110, стр. 27, таблица XXIII, 12, 2; 92]. К VII-VI вв. до н.э. относятся первые упоминания о зеркалах в древнейших письменных памятниках «Шицзине», «Шуцзине», «Цзочжуани» [66, стр. 12-14].
Круглое зеркало с петелькой на обороте стало основной формой китайских зеркал в течение всего их существования. Объяснение этому факту можно найти в космогонических представлениях древних китайцев. По этим представлениям, зеркало являлось миниатюрной копией вселенной. И поскольку вселенная имела круглую форму, то и зеркала соответственно были круглыми **. [сноска: ** О происхождении китайских зеркал см.: [102, стр. 34-35; 103, т. IV; 93, стр. 15].]
Появление привозных зеркал в Минусинской котловине относится к концу тагарской культуры (IV в. до н.э.).
(8/9)
К этому времени в производстве сибирских зеркал произошли значительные изменения. Эти перемены явились следствием усилившихся контактов местного населения со скифским культурным ареалом. Наряду с изготовлением традиционных для Сибири дисковидных зеркал с петлей на обороте в VI-V вв. до н.э. появляются новые типы: зеркала с кнопкой на четырёх ножках и зеркала с боковым ушком, оборотная сторона которых иногда украшалась орнаментом *. [сноска: * Классификацию сибирских зеркал см.: [25, стр. 127, 131, 156, 163, 168. табл. XXI; 54, стр. 81-92].]
Первая, самая малочисленная по количеству группа (группа I), по нашей классификации, включает в себя пять зеркал. Из собственно Минусинской котловины происходят лишь два (№ 2, 5), остальные найдены в близлежащих местах: Алтае (№ 1, 3) и районе Томска (№ 4). За исключением хорошо известного пазырыкского зеркала, это случайные находки. Два зеркала группы были подвергнуты спектральному анализу. Как свидетельствует анализ, по составу металла они значительно отличаются от современных им тагарских зеркал и позднейших копий. Данные анализа аналогичны полученным Н. Барнардом при изучении зеркал периода Чжаньго (V-III вв. до н.э.), найденных на территории Китая [57, стр. 192, табл. 9]. Группа I характеризуется хорошо сохранившимся белым, слегка патинированным металлом с тщательно выполненным орнаментом.
Три экземпляра этой группы принадлежат к так называемым зеркалам шань цзы цзинь (I 1), названным так за Т-образные знаки орнамента, напоминающие иероглиф  (шань «гора») **. [сноска: ** О символике орнамента зеркал этого типа см. [93, стр. 72-76].] Датировка зеркал типа II [видимо, д.б.: I 1] на основании стилистического и типологического анализов производилась Б. Карлгреном и Лян Шан-чунем. Если Лян Шан-чунь помещает эти зеркала в достаточно широкие рамки периода Чжаньго [96, т. 1, стр. 7а-б], то Б. Карлгрен даёт дату IV в. до н.э. [67, стр. 55-62; 68, стр. 161-169]. Изучая зеркала этого типа, найденные в археологических коллекциях, Чжоу Ши-жун датирует их примерно тем же временем [107, стр. 7-8; см. также: 65]. Эти зеркала, составляя три четверти общего количества так называемых чуских зеркал, вероятно, бытовали в течение довольно продолжительного времени.
Зеркала с изображением четырёхлистника и запятых сравнительно редки и, по утверждению Чжоу Ши-жуна, встречаются в погребениях начиная с середины периода Чжаньго [107, стр. 7]. Эта дата в основном согласуется с датировкой Б. Карлгрена, установившего первую половину
(9/10)
IV в. до н.э. как начало появления зеркал типа II [67, стр. 55-62].
Четыре зеркала из пяти (№ 1-4), входящих в группу I, принадлежат к чуским зеркалам, то есть зеркалам, изготовлявшимся на территории древнего южнокитайского княжества Чу. Находки чуских зеркал на территории Южной Сибири подтверждают сообщение Чжан Цяня, относящееся ко II в. до н.э. о том, что в Центральную Азию еще до открытия Шёлкового пути проникали товары из Шу (территория западной Чу, расположенная в современной провинции Сычуань) [6, т. II, стр. 153-154]. Вероятно, уже в доханьское время в Китай просачиваются первые, во многом еще фантастические сведения о народах Монголии и Южной Сибири, содержащиеся в «Книге о горах и морях» [56, стр. 253, 414].
В последние века до нашей эры Минусинская котловина, находившаяся до того времени в сравнительной изоляции, втягивается в бурные события, происходившие на территории Центральной Азии. Главным из этих событий было образование в конце III в. до н.э. гуннского племенного союза. Подчинив себе громадные территории современной Монголии, Северного Китая и Восточного Туркестана, в начале II в. до н.э. «на севере (гунны) покорили владения Хуньюй, Кюэши, Динлин, Гэгунь и Цайли» [6, т. I, стр. 50]. В результате завоеваний значительная часть динлинов (т.е. тагарцев) была оттеснена на север, и их место было занято пришедшими с юга (вероятно, из района северо-западной Монголии) таштыкцами-гэгунь [3, стр. 475-476; 31, стр. 162]. Владычество гуннов над отдалённой Минусинской котловиной, осуществлявшееся через наместников, было непрочным, и к началу I в. до н.э. гунны окончательно оставляют Южную Сибирь.
О событиях, происходивших в Южной Сибири после крушения гуннского владычества, китайские письменные источники хранят полное молчание. Единственное исключение представляют данные «Истории Поздней Хань» о военных столкновениях в середине II в. между населением Минусинской котловины и сяньбийскими племенами, занявшими в Центральной Азии место гуннов [6, т. I, стр. 154].
В результате интенсивных миграций населения и значительного усиления внешних контактов, как политических, так и торговых, из империи Хань в Минусинскую котловину проникает большое количество разнообразных художественных изделий, в том числе шёлковые ткани, зеркала, предметы обихода, а также монеты. Об этом достаточно ярко свидетельствуют материалы из «дворца Лилина» близ г. Абакана [31,
(10/11)
стр. 268-272] и многочисленные находки узорных тканей в Оглахтинском могильнике [74].
Для истории зеркал Южной Сибири таштыкская культура (II в. до н.э. — V в. н.э.) является переломной. Если при предыдущей, тагарской культуре наблюдался расцвет производства местных зеркал, типы которых были связаны с культурными влияниями, идущими с Запада, то во II-I вв. до н.э. зеркала Южной Сибири за небольшими исключениями тесно связаны с дальневосточным культурным миром [31, стр. 85-86].
На рубеже нашей эры в Сибири сложилась гибридная сибиро-китайская форма зеркал с характерным приподнятым бортиком, наличием на оборотной стороне ободка и с четырёхугольной розеткой вокруг шишечки. Эта гибридная форма начиная с I в. быстро распространяется на громадной территории сарматского мира вплоть до Германии и Франции [52, стр. 67-69]. В складывании этого типа, вероятно, значительную роль сыграл главный культурный центр Сибири — Минусинская котловина.
Ко второй группе (группа II), по нашей классификации, относятся двенадцать зеркал (№ 6-17). Большую часть их — восемь экземпляров — составляют ханьские зеркала, причём лишь два из них были найдены при раскопках (№ 9, 13), остальные — случайные находки.
Одним из самых ответственных моментов в работе был отбор подлинных зеркал ханьского времени из множества позднейших копий. Решающую роль в определении подлинности зеркала сыграл анализ металла. В ханьском Китае при изготовлении зеркал особое значение придавалось чистоте металла. Необходимость тщательного изготовления зеркал была обусловлена ритуально-магическими целями, что часто находило своё отражение в надписях на зеркалах [66, № 137-162]. Поэтому подлинные ханьские зеркала имеют характерный для них белый металл, лишь слегка покрытый тёмной патиной, и тщательно выполненный орнамент. Кроме того, центральная шишка-петля на ханьских зеркалах всегда имеет округлую форму в отличие от шишек со срезанным верхом на позднейших копиях.
Почти все ханьские зеркала за исключением одного целого, сохранились во фрагментах со сглаженными краями — факт, указывающий на то, что они долго находились в употреблении и высоко ценились местным населением.
Датировка ханьских зеркал благодаря работам Лян Шан-чуня [96, т. 2а, б, в], Б. Карлгрена [66. — Классификация Б. Карлгрена доведена до конца Западной Хань (I в. н.э.)], А. Буллинг [58] и многочисленным датированным
(11/12)
находкам последних лет [94] в настоящее время разработана достаточно чётко.
Самым ранним среди зеркал второй группы следует считать фрагмент, датированный II в. до н.э. (№ 6). Орнамент его характеризует один из ранних этапов стилизации главного орнаментального мотива ханьского времени — облачной ленты. Ко второй половине Западной Хань (I в. до н.э.) относится зеркало с надписью (№ 7). Появившиеся в начале периода Хань (III в. до н.э.) надписи на зеркалах к концу Западной Хань получают широкое распространение. Надписи, как и расшифрованная нами (№ 7), обычно указывают на магические свойства зеркала, которые должны были отгонять от его владельца злые влияния и всяческую нечисть. Вера в них в ханьском Китае была широко распространена.
К концу периода Западной Хань и начала Восточной (I в.) относятся два фрагмента зеркала, принадлежащих к так называемому типу TLV (№ 8-9, II 3). Название это возникло вследствие того, что в декор помещены знаки, напоминающие латинские буквы Т, L, V. Как убедительно доказал С. Камманн, эти знаки связаны с космогоническими представлениями древних китайцев и обозначают страны света, границы четырёх частей мироздания и пределы Земли [60].
Три фрагмента датируются периодом Восточной Хань (I-III вв.). Два из них, принадлежащие к началу периода, свидетельствуют о последующем этапе развития облачной ленты (№ 10-11). К концу ханьского времени следует отнести фрагмент, декор которого указывает на постепенную стилизацию изображений животных в наружном поле орнамента (№ 12).
Вопрос о местных отливках зеркал таштыкской культуры в Минусинской котловине до настоящего времени остаётся невыясненным, так как ни одного такого зеркала среди документированных находок обнаружено не было. Представляется возможным отнести к таштыкской культуре зеркало с лентовидным орнаментом, хранящееся в Эрмитаже (№ 360; VI, 20). Основанием для этой датировки служит состав металла, заметно отличающийся от металла более поздних зеркал. В отличие от поздних копий зеркало массивно и имеет круглую шишку-петлю в центре. Материалы Ишимской коллекции, датированные в своей основной части первыми веками нашей эры, дают возможность предположить, что таштыкцы, как и их потомки кыргызы, изготовляли местные копии с привозных китайских зеркал [20, табл. III]. В составе этой коллекции наряду с подлинным ханьским зерка-
(12/13)
лом (№ 8, II 3) встречаются местные копии (№ 311, VI 3; № 356, VI 16; № 358, VI 17; № 359, VI 18). Однако окончательное решение этого вопроса — дело будущего.
Конец таштыкской культуры (III-V вв. н.э.), относящийся по времени к эпохе Великого переселения народов, один из самых тёмных периодов в истории Минусинской котловины, входившей или попадавшей в это время под влияние племенных союзов тоба и затем жуань-жуаней. К этому времени мы относим четыре зеркала (№ 14-17). Они круглые, с шишкой-петлёй в центре; орнамент этих зеркал, включающих два типа (118, 119), свидетельствует об их западном, вероятно сарматском происхождении. Эти находки подтверждают, что во время эфемерных племенных объединений III-V вв. связи Минусинской котловины с Китаем ослабевают, о чём говорит почти полное отсутствие китайских зеркал этого времени, и вместе с тем вновь усиливаются связи с Западом.
Следующая группа зеркал (группа III), по нашей классификации, датируется периодом с VI по середину X в. За четыре с половиной столетия происходит сложение и усиление государства древних кыргызов — хакасов. Этот процесс, протекавший в непрерывной борьбе с другими государственными и племенными образованиями, заканчивается коротким периодом кыргызского великодержавия (по выражению В.В. Бартольда).
События, происходившие в это время в Центральной Азии, сравнительно хорошо освещены письменными источниками как китайскими, мусульманскими и византийскими, так и местными. Источники сообщают нам, что район Минусинской котловины входил в состав громадного и недолговечного Тюркского каганата (552-630), а затем в союз племён во главе с тюркским племенем сеяньто. В период II Восточнотюркского каганата (682-745) неоднократно упоминается о военных действиях между тюрками и кыргызами, происходивших с переменным успехом.
В течение этого бурного времени войн и потрясений укреплялось кыргызское государство, которое в VII-VIII вв. «простиралось до Гулигани (район оз. Байкал. — Е.Л.-Л.), на юг до Тибета (т.е. до Восточного Туркестана, находившегося под тибетским влиянием. — Е.Л.-Л.), на юго-запад до Гэлолу (район Алтая и Семиречья. — Е.Л.-Л.)» [6, т. I, стр. 354].
Главные торговые и дипломатические контакты кыргызов, по данным письменных и археологических источников, шли в двух направлениях: на запад в Среднюю Азию и далее в Восточный Туркестан и на юг с ответвлениями в Во-
(13/14)
сточный Туркестан и империю Тан. Кыргызы были заинтересованы в торговле с этими странами и стремились поддерживать с ними мирные отношения. «Сие государство было всегда в дружественных связях с Даши (Средняя Азия. — Е.Л.-Л.), Туфанью (Тибет и Восточный Туркестан. — Е.Л.-Л.) и Гэлолу» [6, I, стр. 355], — скупо сообщает танская хроника. Ценные сведения о внешних связях кыргызского государства содержатся у персидского автора XI в. Гардизи, составившего свой труд «Украшение известий» по более ранним источникам. К ставке кыргызского кагана, пишет Гардизи, «ведут три дороги, по которым можно идти; кроме них, доступ отовсюду преграждён высокими горами и сплетенными между собой деревьями. Из трёх дорог одна ведет в токузгузам (в Восточный Туркестан. — Е.Л.-Л.) на юг, другая к кимакам и харлухам (район Семиречья. — Е.Л.-Л.) на запад. Третья в степь. Надо идти 3 месяца, пока не придёшь к большому племени фури» (курыкане в районе оз. Байкал.— Е. Л.-Л.) [39, 114].
Путь, связывающий кыргызское государство со Средней Азией и Восточным Туркестаном, проходил через Семиречье: «При перевозке из Туфань, опасаясь грабежей хуйху (уйгуров.— Е.Л.-Л.), непременно отправлялись в Гэлу, чтобы подождать охраны из хагясы» [33, стр. 11].
Из Средней Азии и Ирана поступали главным образом узорные шёлковые ткани: «Из Даши не более двадцати верблюдов приходило с узорчатыми шёлковыми тканями, но когда невозможно было уместить всего, то раскладывали на двадцать четыре верблюда. Такой караван отправлялся раз в три года» [6, т. I, стр. 355] *. [сноска: * Шёлковые узорные ткани иранского происхождения были обнаружены в могильнике Ур-Безири (Алтай), датированном X-XI вв. Материалы раскопок хранятся в Прокопьевском краеведческом музее.] Кроме среднеазиатских тканей к кыргызам в большом количестве поступали ткани из оазисов Восточного Туркестана, о чём сообщает «Тан шу» [6, т. I, стр. 352]: «Женщины (там) носят платье из шерстяных и шёлковых тканей, которые они получают из Аньси (Куча. — Е.Л.-Л.), Бэйтина (Бешбалык. — Е.Л.-Л.) и Дася (район Афганистана.— Е.Л.-Л.)» **. [сноска: ** В китайском тексте сказано: «Женщины носят платье из тонких шерстяных тканей, узорных многоцветных тканей, плотных шерстяных тканей и камчатых тканей» [100, стр. 753].] Как свидетельствуют археологические находки, кроме тканей, в Минусинскую котловину из Восточного Туркестана, Средней Азии и сасанидского Ирана поступали серебряные сосуды и различные ювелирные изделия [30, стр. 120; 11, стр. 24-31]. В обмен на эти предметы роскоши кыргызы посылали меха, мускус, белый
(14/15)
тополь, дерево халадж и поделки из рога хуту (бивней мамонта или моржовых клыков) (39, стр. 41; 30, стр. 120].
Усилившееся кыргызское государство в первой половине VII в. устанавливает прямые дипломатические и торговые контакты с империей Тан, находившейся в то время в апогее своего могущества. Эти контакты начались с отправки в 633 г. в государство кыргызов посланника Ван И-хуна и регулярно продолжались в течение ста с лишним лет. По сведениям письменных источников, с 643 по 747 г. было зарегистрировано одиннадцать кыргызских посольств [49, стр. 67-81]. Посольства с почётом принимались при дворе и богато одаривались. Вероятно, этим фактом можно объяснить находки в Минусинской котловине высокохудожественных зеркал и уникальной позолоченной монеты (цянь Чжун юань бао), происходивших из дворца танских императоров.
В империи Тан высоко ценились меха пушных зверей из кыргызских лесов [34, стр. 56], а особенно знаменитые кыргызские лошади. Китайские источники пестрят сообщениями о торговле кыргызскими лошадьми на северной границе империи Тан [78, стр. 64, 296]. Из Китая в далёкое кыргызское государство в больших количествах поступали шёлковые ткани — традиционный предмет китайского экспорта *, [сноска: * К этому времени относятся находки узорных шёлковых тканей на Алтае и в Туве [21. стр. 100-104; 61, стр. 25-27; 14, стр. 30-31].] а также ювелирные и лаковые изделия, сельскохозяйственные орудия, монеты, имевшие хождение в государстве кыргызов, и, конечно, зеркала [30, стр. 120-121]. Дорога, по которой шли караваны с товарами, проходила через Ордос, Монголию и Туву и была длинной и нелёгкой — «от корпуса Тяндэ (район Ордоса. — Е.Л.-Л.) на запад через 200 ли прибывает в Западный Шоуцзянчэн (на северо-западе быв. провинции Суйюань. — Е.Л.-Л.). Ещё на север в 300 ли прибывают к Пэнтицюань — Пеликаний ключ (в более ранних текстах Питицюань — Гагачий ключ); на северо-запад от Хуйчжан в 1500 ли (в «Тан шу» добавлено: «находятся две дороги: восточная и западная. Дорога от ключа на север называется восточною») [6, т. I, стр. 353]. От хуйту на северо-запад в 40 днях пути, тогда только прибывают в то государство» [34, стр. 57].
Главными событиями в политической жизни Центральной Азии в середине VIII в. было падение в 745 г. II Тюркского каганата и быстрое возвышение уйгуров. Занимая обширную территорию от Алтая до Маньчжурии, в 750-751 гг. уйгуры захватывают Туву и северо-западную Монголию, блокируя тем самым традиционные торговые пути кыргызов.
(15/16)
Вторая половина VIII и начало IX в. проходят в активных боевых действиях между кыргызами и уйгурами. В 820 г. кыргызский хан объявляет себя каганом (верховным правителем) и после ожесточенной борьбы в 840 г. кыргызские войска захватывают столицу уйгуров — Орду-Балык на Орхоне, убивают уйгурского кагана и оттесняют уйгуров на юг. В результате разгрома уйгуров и захвата значительных территорий Монголии и Восточного Туркестана кыргызское государство в течение последующих семидесяти лет становится ведущей силой в Центральной Азии.
После почти столетнего перерыва кыргызы вновь восстанавливают свои внешние торговые и политические связи. Сохранились сведения о посылке в слабеющую империю Тан в 843 г. трёх кыргызских посольств [49, стр. 68]. Три кыргызских посольства посещали Китай в период между 860 и 873 гг. [6, т. I, стр. 357]. Впоследствии в период полного развала и гибели империи Тан «были ли посольства и были ли даваны и жалованные грамоты, историки не вели записок» [6, т. I, стр. 357].
Группа зеркал, которую мы относим к этому периоду, насчитывает 88 экземпляров (№ 18-104).
Самые ранние зеркала этой группы относятся к концу VI — началу VII в. (№ 18-19). Это зеркала с изображением четырёх божеств и 12 знаков зодиака (III 1). Подобные зеркала были широко распространены на Дальнем Востоке и известны по многочисленным аналогиям.
Изображённый на зеркале цикл из 12 животных зодиака появился в Китае, вероятно, в первые века нашей эры. Изображение животных зодиака во внешнем поле орнамента зеркала символизировало бесконечность времени, в то время как сышэн — божества четырёх стран света — помещены во внутреннем поле [77]. Таким образом, в орнаменте зеркала сохранилась старая ханьская композиция, в которой зеркало символизировало вселенную в миниатюре.
Двенадцатеричный животный цикл был широко распространён у тюркских народов, в том числе и у древних кыргызов. Об этом свидетельствует «Тан шу», где сказано: «С помощью двенадцати животных считают годы, например, если год находится под циклическим знаком цзы, то его называют годом мыши; если под знаком сюй, то называют годом собаки. Это (у кыргызов. — Е.Л.-Л.) одинаковое хуйхусцами» [34, стр. 58]. Сходство циклов вызвало предположение Э. Шаванна о том, что сама идея происхождения цикла была заимствована китайцами от тюркских народов [61] *. [сноска: * О западном происхождении животного цикла зодиака см. также N. Thomson [63, стр. 69] и L. de Sauscure [77].] Поэтому
(16/17)
вполне вероятно предположение, что символика этих зеркал была также близка и понятна и древним кыргызам.
К рассмотренному выше типу близко зеркало с изображением багуа (восемь триграмм), 12 животных зодиака и архаически выполненной надписью (№ 20; III 2). Зеркало довольно трудно датировать, но, по-видимому, его следует отнести к началу танского времени. Восемь триграмм — один из самых распространённых в китайской космогонии символов, обозначающих в различных комбинациях основные природные явления, символизирующие в целом гармонию природы. Кроме того, они обозначают главные и промежуточные страны света и в соединении с внешним рядом зодиака служат широко распространёнными и понятными символами времени и пространства [87, стр. 146-149].
Большой интерес представляет надпись по краю зеркала, выполненная архаическими иероглифами. Эта надпись, сильно насыщенная даосской символикой, ещё сохраняет связь с надписями ханьского времени. В надписи заслуживает внимания указание на тщательную технику изготовления зеркала: «Металл, выплавленный сто раз, пригоден для изготовления зеркала».
К типу зеркал багуа (III 3) следует также отнести и квадратное зеркало с надписью, выполненной чётким уставным почерком (№ 21). Зеркала квадратной формы возникли в Китае в период Чжаньго (V-III вв. до н.э.). Такие зеркала, по верованиям древних даосов, связывались с луной и предназначались для сбора лунной росы [72, стр. 151-152]. Простота и изящество декора наряду с великолепным качеством металла делают зеркало выдающимся памятником искусства танского времени. Интересно отметить, что на этом зеркале выцарапаны два рунических знака, вероятно отметка владельца.
Характерные для танского времени зеркала с изображением животных и винограда (III 4) были широко распространены в Минусинской котловине. Достаточно сказать, что их насчитывается 25 экземпляров, считая и местные отливки (№ 22-46).
Датировка и раскрытие символики декора на зеркалах этого типа — один из самых сложных вопросов, связанных с историей изучения китайских зеркал. В процессе их изучения учёным пришлось преодолеть старую, восходящую к сунскому времени китайскую традицию, относящую этот тип зеркал к ханьскому времени. В настоящее время благодаря усилиям С. Камманна и ряда других учёных многое стало ясным в символике и датировке этой многочисленной категории зеркал [59; 83].
(17/18)
Зеркала с изображением животных и винограда сохраняют старую ханьскую схему деления декора на концентрические зоны с шишкой-петлёй в центре. Но основные элементы орнаментации — львы и виноградные лозы — появляются в китайском искусстве лишь в предтанское время, проникнув с Запада. За время своего существования зеркала с изображением животных и винограда претерпевают трансформацию и наполняются традиционной китайской символикой.
Самым ранним среди зеркал этого типа следует, по-видимому, считать зеркало из Иркутского музея, сохранившееся только в рисунке (№ 28; III 4B). Четыре льва, изображённых в стремительном беге, наследуют символику древних богов сышэн, выражающих идею четырёх стран света. Виноградные завитки внешнего поля орнамента имеют чёткие повторяющиеся изгибы и не перегружены деталями. Это зеркало следует датировать периодами Суй или начала Тан (VII в.).
Орнамент большей части зеркал этого типа, найденных в Минусинской котловине, изображает шесть львов в различных позах вокруг шишки в виде льва среди виноградных побегов (III 4A). Львы обычно расположены строго симметрично и помещены внутри завитков. Во внешнем поле орнамента изображены птицы (обычно иволги) также среди виноградных завитков. Шесть львов на зеркале символизируют люхэ — «шесть направлений» (четыре страны света, зенит и надир). Зеркала с шестью львами относятся ко времени расцвета зеркал этого типа и их следует датировать временем расцвета Тан (конец VII-VIII вв.). Вероятно, к этому же времени следует отнести зеркало с пятью львами (III 4Б), хранящееся в Эрмитаже (№ 27). Вариант с пятью львами символизирует у сын — пять основных элементов, игравших важную роль в древней китайской космогонии.
В период Тан происходит разложение старой схемы расположения декора. Орнамент заметно перегружен деталями, наряду со львами изображаются крылатые звери и парные птицы (III 4Г и III 4Д), что сближает их с так называемыми свадебными зеркалами. К этому времени (VIII-IX вв.) относятся два зеркала (№ 28, 29). Одно из них (№ 29) уникальное. Оно отличается особо тщательным выполнением орнамента и диаметром в 22 см, что превышает примерно в два раза обычные размеры зеркал этого типа.
Зеркала с изображением животных и винограда пользовались у кыргызов особой популярностью. Об этом свидетельствует наличие большого количества местных отливок (III 4E). Орнамент их вследствие бесконечных повторений с течением времени всё более схематизировался, превращаясь
(18/19)
в конце концов в упрощённую схему, о первоначальном значении которой можно догадаться лишь путём ряда сопоставлений.
К зеркалам с изображением животных и винограда тесно примыкает группа зеркал с изображением в центральной части орнамента четырёх львов среди завитков (№ 47-53; III 5). Наружное поле орнамента занято стилизованными растительными побегами. Тематически примыкая к предыдущей группе, эти зеркала по своей композиции имеют много общего с широко распространённой в танское время группой зеркал с четырьмя бегущими зверями (№ 54-58; III 6). Как изображение львов, так и мелкий дробный характер бордюрного орнамента свидетельствует о том, что этот тип зеркал следует относить ко второй половине Тан (VIII-IX вв.).
Подобно зеркалам предыдущего типа зеркала типа III 5 копировались среди кыргызов многократно — об этом свидетельствуют местные отливки. От частого копирования детали орнамента на них почти полностью стёрлись. Иллюстрацией этому могут служить зеркала, на которых внешнее поле орнамента полностью исчезло, а бегущие львы превратились в бесформенные запятые (№ 56, 57, 58; III 6Б),
Два экземпляра (№ 54, 55; III 6A) являются отливками с зеркал, где во внешнем поле орнамента дополнительно введены бегущие животные. Такие же львы, но ещё более стилизованные, наблюдаются на зеркалах с надписью, упоминающей Цинь-вана (№ 59; III 7). По краю зеркала идёт надпись, являющаяся одним из самых распространённых в танское время типов надписей, состоящих из четырёх пятисловий. Подобные надписи встречались и в послетанское время, о чём свидетельствует находка зеркала в погребении сунского времени [98, № 47].
По композиции к рассмотренным выше зеркалам близки зеркала с орнаментом, разделённым на два поля. В обоих полях среди цветов и бабочек помещены летящие иволги (№ 61, 62; III 8).
Одним из важных нововведений в орнаментации зеркала в середине танского времени было уничтожение деления декора на внутреннее и внешнее поля, в результате чего орнамент свободно заполнил поверхность. Ярким примером этому может служить зеркало с изображением летящих гусей и бабочек (№ 63; III 9). Зеркало очень красиво: на зернистом фоне скупыми деталями схвачены характерные особенности летящих птиц. Символика изображения на зеркале широко распространена на Дальнем Востоке, где гуси считаются птицами, олицетворяющими символ ян — активного начала в природе. Существует поверье, что они всегда летают парами
(19/20)
и никогда не спариваются во второй раз, поэтому и символизируют верность в браке [87, стр. 214-215]. Зеркало следует отнести к широко распространённым в танское время так называемым свадебным зеркалам, орнамент которых обычно состоит из парных птиц, символизирующих счастливый брачный союз.
Интересным образцом свадебных зеркал является зеркало с изображением двух пар противостоящих птиц (№ 64; III 10). Такой метод симметричного противопоставления также характерен для свадебных зеркал. На зеркале видны два гуся, стоящие на цветке с раскрытыми крыльями и лентами в клювах, и два летящих попугая тоже с лентами в клювах.
Птицы выполнены в характерной для танского времени свободной манере. Ленты в клювах у птиц — деталь, встречающаяся на многих свадебных зеркалах танского времени. Появившись как мотив, заимствованный из сасанидского Ирана [63, стр. 116], она быстро обрастает китайской символикой. Так название ленты — шоу — благодаря своему звучанию ассоциируется с шоу — долголетием, а узел на ленте символизирует вечный союз мужа и жены [96, т. 3, стр. 12-13]. О популярности этого мотива свидетельствует неоднократное упоминание его в стихах танского времени. Так, в стихах танского Сюань-цзуна встречается строчка: «Длинная лента, которую держит феникс, привлекает внимание и глубоко волнует людей» [там же]. Таким образом, это зеркало содержит гамму благопожелательных ассоциаций, связанных с бракосочетанием. Как и предыдущие, оно не находит себе аналогий.
К свадебным зеркалам, вероятно, относится фрагмент зеркала с изображением феникса и стилизованного дерева. Оно привлекает внимание выцарапанной рунической надписью (№ 67, III 13).
Великолепный образец танского зеркала, найденный Д.Г. Мессершмидтом, сохранился в рисунке начала XVIII в. (№ 65, III 11). Кроме знакомого нам грациозного феникса с лентой в клюве на зеркале изображён фантастический крылатый зверь с рогами и так называемые драгоценные облака (баоюнь), введённые в орнамент для усиления благопожелательной символики орнамента. Лопастная форма зеркала и розетка в виде лотоса — нововведение второй половины танского времени [63, стр. 89-90]. \
К свадебным зеркалам по символике близки так называемые зеркала хуаняо с изображением цветов и птиц. К этой категории относятся три зеркала нашего собрания. Орнаментальное поле одного из них заполнено стилизованными изображениями птиц и цветов (№ 68; III 14). Рисунок,
(20/21)
выполненный в низком рельефе, заполняет почти всё свободное пространство. Зеркало очень декоративно. Орнаменты двух других зеркал близки между собой: среди цветущих веток помещены чередующиеся пары мандаринских уточек — хорошо известный символ брака, и иволг (№ 69, 70; III 15). Одно из зеркал, по-видимому, местной отливки.
Особый интерес вызывает уникальное восьмилопастное зеркало с декором в виде двух противостоящих фениксов (№ 66; III 12). Надпись в картуше — «Тысяча осеней» указывает на то, что оно было изготовлено во время праздника Тысячи осеней (цяньцю цзе). По свидетельству письменных источников, этот ежегодный праздник был связан с днём рождения императора и отмечался с 729 по 762 г. К празднику специально изготовлялись зеркала, которые дворцовая знать преподносила императору [101, цзюань 29, стр. 543]. Таким образом, это зеркало могло быть подарено Сюань-цзуном одному из кыргызских посольств или же попасть в Минусинскую котловину в качестве военной добычи.
Значительное место среди китайских зеркал второй половины Тан занимают зеркала с сюжетами, заимствованными из мифов и преданий. Образцом таких зеркал может служить зеркало с изображением, иллюстрирующим предание о встрече Конфуция и мудреца Жун Ци-ци (№ 71-73; III 16). В композиции декора на этих зеркалах полностью преодолевается жёсткая симметричность или кольцевое расположение орнамента, что мы видим на ранних зеркалах, и фигуры свободно размещаются на орнаментальном поле. О распространённости зеркал с изображением Конфуция и Жун Ци-ци в Минусинской котловине говорит тот факт, что нам известно три экземпляра таких зеркал. Один из них вызывает особый интерес тем, что на нем выцарапана древнетюркская руническая надпись (№ 72).
Одной из ведущих тенденций в китайском орнаментальном искусстве танского времени является широкое распространение растительных мотивов. Отражением этой тенденции может служить большая группа зеркал, сохранившаяся главным образом во фрагментах с орнаментом, изображающим как реалистически выполненные, так и стилизованные цветы (№ 74-93; III 17-31). Некоторые из этих зеркал очень редки, а аналогии некоторым нам неизвестны.
Среди зеркал с растительным орнаментом находятся три фрагмента с изображением стилизованных цветов водяного каштана и мальвы (№ 76-78; III 19). Как свидетельствуют известные нам каталоги и археологические находки последних лет, эти зеркала имели широкое распространение в им-
(21/22)
перии Тан [96, т. III, № 104-105; 91, № 51; 102, т. 9, стр. 1167, № 3824]. Введённые в декор цветы водяного каштана и мальвы играли значительную роль в даосизме и веровании древних китайцев. Так, мальва издавна считалась цветком, связанным с солнцем и активным жизненным началом. Подобно киновари, мальва занимала важное место в даосских рецептах достижения бессмертия и являлась сильнодействующим оберегом, отгоняющим чертей и нечистую силу [95, т. 3, цзюань 19, стр. 93-94].
Другой цветок — водяной каштан, как и мальва, считался снадобьем, дающим долголетие и оберегом от различных злых влияний [95, т. 5, цзюань 39, стр. 70]. Если мальва — выражение активного начала ян, то водяной каштан, произрастающий в воде, считался проявлением пассивного начала — инь. Соединение их вместе символизировало гармонию в мироздании.
С вышеупомянутыми цветами обычно связываются лопастные формы зеркал танского времени: имеющие закруглённые лопасти — с мальвой, а остроконечные — с водяным каштаном.
Следует также отметить, что к периоду кыргызского великодержавия относится зеркало, найденное в Турфане и хранящееся ныне в Эрмитаже. Его орнамент аналогичен декору на фрагменте зеркала из Саглы-Бажи (№ 77). На зеркале имеется кыргызская руническая надпись [26].
Фрагмент зеркала, изданный Ф. Страленбергом, связан с буддийской тематикой [76, табл. Vd]. На нём изображена священная свастика и иероглиф тай — «великий». По борту зеркала выцарапана руническая надпись (№ 99; III 36) [70, табл. 25].
Среди безорнаментальных зеркал наибольший интерес вызывает квадратное зеркало со сглаженными углами. На краю зеркала имеется выцарапанная надпись с упоминанием г. Кайфына (№ 101; III 38A).
Таким образом, зеркала, входящие в третью группу, по нашей классификации, свидетельствуют о том, что в результате мощного притока зеркал в Минусинскую котловину этот район становится крупнейшим центром находок танских зеркал за пределами империи Тан. (Эти находки по своему культурно-историческому значению в какой-то степени аналогичны находкам сасанидских серебряных изделий, малоизвестным в самом Иране и найденным в нашей стране, далеко за его пределами.) В связи с этим публикуемая коллекция служит ценнейшим материалом для изучения танских зеркал. В ней содержатся все основные типы зеркал того времени, а некоторые из них встречаются впервые.
(22/23)
В нашей коллекции выделяется несколько суйских и танских зеркал, относящихся к раннему периоду связей кыргызов с Китаем. Есть зеркала, относящиеся к периоду кыргызского великодержавия. Их количество достаточно ярко свидетельствует о богатстве и мощи кыргызской знати, сосредоточившей в своих руках значительные художественные ценности соседних великих культур.
Зеркала, проделавшие далёкий путь из танского Китая в Минусинскую котловину, очень ценились кыргызами. В быту употреблялись не только целые зеркала, но, видимо, и обломки, так как на многих фрагментах края сглажены и высверлены отверстия. Они покрывались надписями, как на известных нам пяти зеркалах с выцарапанными на них руническими надписями (№ 21, 67, 72, 99, 103). Зеркала, кроме того, упоминаются в местных письменных источниках [37, стр. 50].
Привозные зеркала не могли полностью удовлетворить спрос населения, поэтому в кыргызском государстве широко практиковалось изготовление местных отливок с привозных зеркал. Для этого в Минусинской котловине существовало необходимое сырьё и высокоразвитое ремесло. Среди большого количества различных зеркал кыргызы выбирали для копирования лишь несколько. К таким, вероятно, близким кыргызам орнаментальным мотивам относятся прежде всего изображения животных и винограда и четырёх бегущих зверей. Можно с уверенностью сказать, что широкое распространение зеркал среди местного населения сыграло значительную роль во внедрении элементов танского орнамента в кыргызском искусстве. Обогащаясь за счёт танских, сасанидских и среднеазиатских мотивов, кыргызские мастера успешно вырабатывали свой собственный стиль, лучшими образцами которого могут служить знаменитые находки в Копёнском Чаатасе [19].
Характерная черта зеркал этого времени — наличие чётко очерченной границы между привозными зеркалами и местными отливками. Привозные зеркала имеют характерный для танского времени белый металл и тщательно выполненный орнамент с проработанными деталями. Как правило, они массивны. У местных отливок орнамент обычно стёртый или размытый, часто с плохо различимыми деталями. Металл местных зеркал, в отличие от танских, жёлтый и, как правило, покрыт тёмной патиной. Это различие в составе металла подтверждается спектральным анализом, дающим точный критерий для разделения этих двух больших групп. Внутри этих групп анализ позволяет выделить, в свою очередь, небольшие подгруппы с характерным для них соста-
(23/24)
вом металла. Так, например, зеркала с изображением животных и винограда по своему составу отличаются от остальных танских зеркал.
* * *
Период кыргызского великодержавия продолжался недолго, и в начале X в. кыргызское государство распалось на несколько полузависимых княжеств. Воспользовавшись ослаблением кыргызов, кидани стали продвигаться далеко внутрь Монголии, укрепляя свою северо-западную границу постройкой ряда крепостей. Непосредственно гранича с киданями, кыргызы установили с ними тесные связи, и письменные источники неоднократно упоминают об обмене посольствами между Ляо и кыргызами [88, стр. 103-104, 320]. В династийной истории киданей «Ляо ши» содержатся интересные сведения о том, что «юго-западная граница (государства киданей) руководила приходом стремившихся к просвещению людей государства Хагясы» [33, стр. 12]. Кыргызско-киданьские связи не прекращались и после крушения Ляо и образования каракиданьского государства [3, стр. 502-503]. К этому времени относится многочисленная группа зеркал, насчитывающая около 70 экземпляров, не считая копий ханьских зеркал, выделенных особо.
По традиционным представлениям, история зеркал заканчивается танским временем. Зеркала последующих эпох считались грубыми, малохудожественными произведениями и обычно не привлекали внимания исследователей. В связи с этим поздние зеркала изучены плохо и довольно часто определение даты зеркала или раскрытие символики декора вызывает затруднения. Для рассматриваемого периода важнейшим нововведением, связанным с формой зеркал, явилось широкое распространение зеркал с боковой ручкой. Было ли это нововведение связано с какими-либо внешними влияниями, в настоящее время сказать трудно. Японский исследователь О. Сузуки считает, что их происхождение следует искать у сибирских зеркал скифского и сарматского периодов [79].
Вполне вероятно также, что появление зеркал с ручкой стало возможным вследствие деградации древних верований. Зеркала перестают отражать старые космогонические представления и становятся утилитарными предметами, украшенными благопожелательными символами. На ранних зеркалах с ручкой сохраняется рудимент — центральная шишка-кнопка. Образцом могут служить несколько зеркал, где шишка на обороте является или центром восьмилепестковой цветочной розетки, или даже совершенно неоправданно по-
(24/25)
мещена среди пейзажа, покрывающего оборотную сторону зеркала (№ 168, 171).
Характерный признак зеркал этого времени — выцарапанные надписи на краю. Широкое распространение выцарапанных надписей на зеркалах X-XIII вв. было связано с тем, что из-за нехватки бронзы изготовление зеркал ограничивалось. Специальные чиновники занимались регулированием количества изготовляемых зеркал и их продажей. Надписи на бортике служили как бы клеймом, дающим разрешение на продажу зеркала [94, т. 4, стр. 2б-6а]. В нашем собрании имеются пять зеркал с надписями-клеймами по бортику (№ 101, 135, 138, 167, 346).
Широко распространённая в танское время тенденция украшать зеркала растительным орнаментом продолжается и в период Северной Сун (X-XII вв.). Толстые зеркала танского времени с орнаментом, выполненным в высоком рельефе, в сунское время сменяются тонкими зеркалами с узким бортиком. Орнамент их становится более мелким и дробным и выполнен, как правило, тонкой линией в невысоком ровном рельефе (№ 105-109; IV 1 — IV 2; № 116; IV 5). Великолепным образцом таких зеркал может служить зеркало, в центре которого вокруг шишки помещён лотос, а по краю повторяющиеся стилизованные изображения цветов (№ 106; IV 2A). Зеркало очень красиво и декоративно. Вместе с тем, по сравнению с танскими зеркалами, в нём не хватает силы и цельности, орнамент его дробен.
Другой тип зеркал с растительным орнаментом имел широкое распространение в Минусинской котловине, где было обнаружено пять экземпляров. Орнамент его в пережиточной форме сохраняет символику танских свадебных зеркал: во внутреннем поле орнамента среди стилизованных облаков помещена пара фениксов, а по краю — стилизованные виноградные завитки (№ 110-114; IV 3).
Три экземпляра зеркала с идентичным орнаментом дают новый тип декора, не известный в танское время. Орнаментальное поле зеркала заменено пейзажем с пышно растущими деревьями и летящей птицей (№ 117-119; IV 6).
Значительная часть зеркал украшена традиционными зооморфными мотивами, прежде всего фениксами и драконами. Сюда относятся два экземпляра свадебных зеркал с изображением двух фениксов с распущенными крыльями и длинными хвостами среди облачных завитков (№ 122-123; IV 8), а также зеркала с павлином в центре и с птицами (гуси, иволги, мандаринские уточки) по краю (№ 124-125; IV 9).
Такой традиционный элемент декора, как дракон, очень часто встречается на зеркалах этого времени. В стилизован-
(25/26)
ний форме он наличествует у девяти экземпляров, среди которых, вероятно, есть зеркала и местного производства (№ 126-136; IV 10А — IV 10B). Судя по аналогиям, подобные зеркала были широко распространены в Северном Китае в сунское время. Другой подтип — зеркало с изображением двух драконов с змеевидными изгибающимися телами. Этот подтип в известных нам каталогах не встречается (№ 137; IV 10В).
Среди благопожелательных символов на зеркалах широкое распространение в это время получили изображения двух рыб — символ многочисленного потомства [112, стр. 74-79]. В нашем собрании находятся семь экземпляров таких зеркал, принадлежащих к трём различным вариантам (№ 138-144; IV 11А — IV 11В). К благопожелательным символам с пожеланиями многочисленного мужского потомства относится зеркало с изображением четырёх мальчиков среди цветов. Проникнув из Индии в Китай в танское время, эти изображения обрели китайскую символику и получили широкое распространение в народном творчестве [63, стр. 136-137] (№ 145; IV 12).
К нововведениям, неизвестным ранее, относится изображение монеты в центре зеркала (так называемые зеркала цюаньцзинь). Этот приём в сунское и цзиньское время получил широкое распространение. В собрании встречается один экземпляр такого зеркала с чжурчжэньской монетой Дадин тунбао (1161-1181) в центре (№ 147; IV 13Б). Другое зеркало аналогично ему, но без монеты (№ 146; IV 13А).
В это время усиливается тенденция украшать зеркала сценами на религиозные, мифологические, а иногда просто благопожелательные темы. Это явление тесно связано с общим развитием искусства предмонгольского времени. Репертуар декора зеркал необычайно широк и расшифровать его символику во многих случаях не удаётся.
Орнамент значительной части зеркал по-прежнему связан с даосизмом. К таким зеркалам относится, прежде всего, зеркало с изображением У-хуана, божества Медведицы, обитающего на Полярной Звезде и особо почитавшегося даосами. Около него слуга, а также журавль и черепаха — символы долголетия (№ 148; IV 14). Ведущий специалист по зеркалам Лян Шан-чунь считает такие зеркала ляоскими [96, т. 4, № 28].
Из зеркал с расшифрованными сюжетами можно упомянуть зеркала, иллюстрирующие легенды о Сюй Ю (№ 149; IV 15) и о Ван Чжи (№ 161; IV 19). Три экземпляра зеркал, вероятно, отображают предание о Белой змейке (№ 150-152; IV 16). Привлекают к себе внимание зеркала
(26/27)
с изображением мужчины с музыкальным инструментом и детей под персиковым деревом (№ 153-156; IV 17). Изображенная сцена насыщена благопожелательной символикой с пожеланием долголетия (персики) и многочисленного мужского потомства (играющие мальчики).
В декоре некоторых зеркал чувствуется сильное влияние китайской классической живописи. Образцом этого могут служить зеркала с изображением женщины, играющей с собачкой, и ребёнка. Композиция декора этого зеркала напоминает знаменитую женщину с собачкой на картине Чжоу Фаня (№ 157-160; IV 18).
Особняком в рассматриваемой группе стоит цзиньское зеркало с орнаментом из четырёх животных и виноградных лоз. Композиция орнамента напоминает раннетанские зеркала. По краю зеркала надпись, указывающая, что зеркало изготовлено на третий год периода Чэньань (1198) (№ 162; IV 20). В нашем собрании это единственное зеркало с точной датой его изготовления.
Среди зеркал рассматриваемой группы чётко выделяется пять зеркал с указаниями места их изготовления (№ 163-167; IV 21). Наибольший интерес среди них представляет зеркало с орнаментом, состоящим из стилизованных растительных мотивов. В левой части зеркала две строчки иероглифов в рамке (№ 163; IV 21А). Необычен подтип зеркала с бордюром из стилизованных цветов и со стёртой надписью на обороте (№ 167; IV 21Д). Два зеркала имеют характерные признаки группы южносунских зеркал, изготовленных в Хучжоу, ставшим главным центром производства зеркал. Они безорнамептальные, тонкие, с бортиком по краю. Единственное украшение зеркала составляет надпись, помещённая в рамку (№ 165-166; IV 21В — IV 21 Г).
Значительная часть зеркал домонгольского времени происходит из киданьского государства Ляо (середина X — начало XII в.). К этому времени относится примерно половина общего количества зеркал этой группы. Эти зеркала свидетельствуют о тесных культурных и экономических связях между кыргызскими княжествами и киданьской державой.
К киданьскому времени относится проникновение в Минусинскую котловину японских и корейских зеркал. К корейским зеркалам, видимо, относится зеркало с изображением пейзажа (№ 168; IV 22) и с изображением рыб и крабов (№ 169; IV 23). Великолепным образцом ранних японских зеркал является зеркало с изображением пейзажа с причудливыми камнями, журавлями и гусями (№ 170; IV 24). Это любопытное явление связано с многочисленными и постоянными торговыми и политическими связями империи Ляо с
(27/28)
двумя соседними странами [88, стр. 149, 180, 318, 347]. В результате этих связей японские и корейские изделия могли беспрепятственно проникать в самые отдалённые уголки киданьской империи. Кроме того, по данным киданьской династийной истории «Ляо ши» известно, что после основания в 1004 г. важнейшей северо-западной крепости Кодунь на р. Керулен с гарнизоном в 20 тыс. человек туда было сослано большое количество бохайцев и чжурчжэней из пограничных с Кореей областей |[88, стр. 67]. Их переселение также способствовало появлению корейских и японских изделий на границе с кыргызскими княжествами, откуда эти изделия, и прежде всего зеркала, могли легко попасть в Минусинскую котловину.
Большое число зеркал, относящихся к цзиньскому времени, свидетельствует, что чжурчжэни во внешних связях кыргызов занимают место киданей. Вместе с тем следует сказать, что владения чжурчжэней не простирались так далеко на запад, как у киданей, и у нас мало сведений о каких-либо связях между кыргызами и Цзинь.
Сунский Китай был отделён от кыргызов сначала империей Ляо, потом — Цзинь. Тем не менее сунские зеркала продолжали поступать в Минусинскую котловину. В этом случае кидани и чжурчжэни выступали в качестве посредников.
Различие между привозными зеркалами и местными отливками с них проводится менее отчётливо, чем в предыдущий период. В танское время, когда граница между Китаем и периферией проходила очень чётко, танские и местные зеркала легко различались между собой как по составу и качеству металла, так и по характеру орнамента.
В связи с образованием на территории Северного Китая некитайских государств Ляо, Си Ся, а впоследствии Цзинь, резкого различия между китайскими центрами производства и местными более не существует. К этому надо добавить, что и в собственно китайских зеркалах качество металла ухудшается и орнамент деградирует.
Более трети зеркал нашей коллекции датируется монгольским и послемонгольским периодом в истории Минусинской котловины (группа V). В начале XIII в. ослабленное кыргызское государство одним из первых испытывает на себе тяжесть монгольского нашествия. Уже в 1207 г. монгольское войско под командованием Джучи — старшего сына Чингисхана захватывает «лесные народы» Южной Сибири и в том числе кыргызов-хакасов. Это присоединение не было окончательным (письменные источники XIII в. неоднократно сообщают о восстаниях кыргызов против монгольского ига). Лишь в 1293 г. монгольская армия «полностью овладела
(28/29)
всем народом пяти их племён, и (монголы) разместили в их владениях войска, чтобы охранять их» [32, стр. 64].
Минусинская котловина включается в одну из 12 провинций империи Юань — Линьбэй с центром в первой столице Юань — городе Каракорум.
Военные действия, обескровливавшие хакасские княжества, были совмещены с массовым переселением местного населения в Маньчжурию и Северный Китай [30, стр. 136-137]. В свою очередь, в плодородную Минусинскую котловину были переселены ремесленники и землепашцы из Северного Китая и Монголии для создания там военно-пахотных и административных поселений [42, стр. 339]. Как свидетельствуют археологические раскопки последних лет, эти города стали крупными центрами ремесленного производства в стране [30, стр. 138-139].
Товары, производимые в Минусинской котловине и, прежде всего, продукты земледелия, доставлялись в столицу — Каракорум по традиционному торговому пути через Туву и Монголию. Так, проезжавший здесь в 1220 г. Чан Чунь писал, что «мука приходит сюда (на Орхон, в район Каракорума.— Е.Л.-Л.) из-за северных гор более чем за 2000 ли; торгующие варвары западных стран доставляют её вьюками на верблюдах» [42, стр. 339].
В период Pax Tatarica активизируются старые торговые связи между Минусинской котловиной и Средней Азией и Восточным Туркестаном, и мусульманские купцы создают многочисленные фактории, игравшие важную роль в транзитной торговле [30, стр. 169-170].
Период монгольского владычества и активных внешних связей Южной Сибири был недолговечен. После гибели империи Юань Монголия распадается на мелкие враждующие между собой владения. Этот период в истории Минусинской котловины освещён очень плохо. Вероятно, хакасы в конце XIV в. освобождаются от монгольской зависимости, и на территории Минусинской котловины вновь появляются мелкие хакасские княжества.
Большое количество зеркал, относящихся к началу XIII-XVI вв. (группа V — 118 экземпляров), показывает, что зеркала продолжают широко бытовать среди местного населения. Вместе с тем продолжается начавшийся в предыдущий период процесс угасания этого древнего искусства. Зеркала этого периода не содержат принципиально нового ни в форме, ни в орнаментации.
В связи со слабым изучением поздних зеркал очень трудно провести чёткое различие между юаньскими и цзиньскими зеркалами. Кроме того, следует отметить, что в XIII в.
(29/30)
при монголах продолжали бытовать зеркала цзиньских и сунских типов.
Зеркала, входящие в рассматриваемую группу, можно разделить на пять категорий: с цветочным орнаментом, благопожелательными символами, жанровые, украшенные лишь надписями, и зеркала ближневосточного происхождения.
Зеркала с цветочным орнаментом ярко показывают вырождение этого типа (V 1 — V 13). Большая часть их плохого качества и, как правило, это местные отливки. Среди них наибольшей популярностью у местного населения пользовались зеркала со спиралевидным цветочным орнаментом. Их было найдено одиннадцать экземпляров (№ 175-185; V 1).
Необходимо также упомянуть о зеркалах с изображением шести стилизованных цветков (№ 186-187; V 2). Этот тип получил широкое распространение на территории громадной монгольской империи, о чём свидетельствуют находки аналогичных зеркал на территории Золотой Орды.
Три зеркала имеют орнамент в виде стилизованного лотоса — древнего буддийского символа (№ 197-199; V 10 — V 11). Одно — с изображением растительных побегов и облаков — относится уже к послемонгольскому времени (№ 192).
Среди зеркал другого часто встречающегося типа (V 15) необходимо прежде всего упомянуть зеркала с изображением дракона, известным нам по зеркалам предыдущих групп.
Рассматриваемые зеркала содержат несколько вариантов этого мотива (V 15 — V 17). На всех них драконы изображены змеевидными, без лап и крыльев. На одном из зеркал драконы сильно стилизованы и производят впечатление обрубков. В левом углу помещена надпись (№ 208; V 15B). Несомненный интерес представляет колоколообразное зеркало с ручкой, найденное в четырёх экземплярах. В орнаментальном поле в рельефе изображена благовещая рыба-дракон среди волн и облаков (№ 209-212; V 16).
Из других типов зеркал можно упомянуть зеркало с изображением двенадцати животных, символизирующих знаки зодиака (№ 215; V 18). Особняком стоит зеркало со стилизованными изображениями лотоса, в лепестках которого помещены широко распространённые на Дальнем Востоке буддийские символы, так называемые восемь благовещих знаков (№ 217; V 20).
Одно из зеркал этой группы относится уже к минскому времени. На нём изображены дети с игрушками, птицы, здания и различные фигуры, орнамент насыщен благопожелательной символикой (№ 218; V 21).
Среди зеркал с изображением жанровых сцен заслуживает, прежде всего, внимания многочисленная группа зеркал,
(30/31)
насчитывающая 13 экземпляров. Декор её изображает мальчика с ослом и трёх других персонажей на берегу реки. На заднем фоне изображено дерево (№ 219-231; V 22). Символика этого изображения нам неизвестна. Вероятно, это иллюстрация к какой-либо легенде. Качество этих зеркал различное: имеются зеркала с чётким орнаментом, встречаются и плохие копии.
На другой, столь же многочисленной группе зеркал, насчитывающей 17 экземпляров, изображён стоящий человек, за ним слуга с зонтом, перед ним черепаха и летящий аист (№ 232-248; V 23). В. Турсдейл, издавший аналогичное зеркало, датировал его XII в. и связал его распространение в Центральной Азии с каракиданьской экспансией [84]. Символика изображения на нем осталась для В. Турсдейла невыясненной. По нашему мнению, зеркало следует датировать монгольским временем, и центр его изготовления, по-видимому, находился в Минусинской котловине, где было найдено наибольшее количество подобных зеркал. На зеркале изображено верховное божество позднего даосизма — Звёздный Правитель, знакомый нам уже по зеркалу киданьского времени. Известны многочисленные средневековые амулеты с изображением этого божества, выполненные в той же композиции [2, стр. 130-131]. Следует также упомянуть зеркало с изображением всадника, скачущего на фоне пейзажа (№ 252; V 27).
Остальные четыре зеркала этой категории относятся к более позднему периоду и могут быть датированы минским временем. Сюда принадлежит зеркало с изображением отшельника на фоне пейзажа с шишкой-петлёй в виде ямба — характерный признак послемонгольских зеркал (№ 249; V 24), плохая отливка с изображением двух человеческих фигур на фоне пейзажа и зеркало, орнамент которого напоминает лубочную картину (№ 250; V 25). На фоне сада изображена женщина перед зеркалом. Около нее играют четверо детей. В центре метка мастера: «Сделал Юань» (№ 251; V 26). Кроме того, следует упомянуть зеркало с изображением даосского божества с двумя слугами, парящего на облаке (№ 254; V 28), и зеркало с даосским отшельником, аистом, оленем и грибом чжи — широко распространёнными символами долголетия (№ 255; V 29).
Наличие большого количества (16 экземпляров) зеркал, украшенных лишь надписями, составляет характерную особенность этого периода. Наиболее многочисленна (шесть экземпляров) группа с надписью: «Долгая жизнь, богатство, знатность» — традиционной благопожелательной формулой, употреблявшейся на зеркалах, начиная с ханьского времени
(31/32)
(№ 259-264). Зеркала содержат три различных варианта написания этой формулы (V 32А — V 32B). Судя по неумелым иероглифам, большей частью это зеркала местного производства.
К ним близки два зеркала с надписью из четырёх иероглифов в рамках (№ 265, 266; V 33). Необходимо также упомянуть зеркало с надписью, приписываемой Ли Ши-миню (627-650), второму императору танской династии (№ 269; V 35), и три других зеркала с благопожелательными надписями (№ 267, 268; V 34 и № 270; V 36).
Отдельную подгруппу составляют ближневосточные зеркала. Одно из них изображает священных животных мусульманского рая в виде сфинксов с благопожелательной надписью по краю (№ 288; V 45). Появившись, вероятно, в XII в., эти зеркала в монгольское время в многочисленных копиях получили широкое распространение по всему мусульманскому миру [73, стр. 394-396; 29, стр. 356-360]. По торговым путям они доходили до Восточной Сибири, о чём свидетельствует находка аналогичного зеркала в Нарымском крае *. [сноска: * Хранится в археологическом музее Томского государственного университета (№ 6201).] Известны находки еще двух зеркал в Минусинской котловине. Одно из них изображает всадника (№ 286; V 43), другое — животных (№ 287; V 44). Оба они украшены благопожелательными надписями и датируются XII-XIII вв. [1].
Изучение коллекции монгольского и послемонгольского времени свидетельствует о значительном расширении производства местных зеркал. Это явление необходимо связать с большим перемещением населения при монголах, и прежде всего ремесленников; В результате переселений в XII-XV вв. появляются новые центры производства зеркал: Минусинская котловина, Золотая Орда, города Средней Азии. Важнейшим среди этих центров была Минусинская котловина, для населения которой производство зеркал было традиционным. Кроме того, увеличению производства зеркал при монголах способствовало переселение туда большого числа ремесленников, о чём уже говорилось выше.
Характерной чертой для местных центров производства зеркал является то, что многократные повторения ограничиваются небольшим числом типов. Так, четыре типа охватывают более половины общего количества зеркал монгольского времени, найденных в Минусинской котловине. Наряду с этим в результате обширных внешних связей в Минусинскую котловину продолжают поступать юаньские зеркала и в целом коллекция даёт достаточно полное представление об ос-
(32/33)
новных путях развития декора зеркал в монгольское время: уменьшение роли растительного орнамента, увеличение числа зеркал с одной лишь надписью, сближение зеркал с амулетами.
Находки нескольких ближневосточных мусульманских зеркал, датированных XI-XIII вв. в предмонгольское и монгольское время, говорят об усилении старых связей между Минусинской котловиной и Средней Азией и Ираном.
Данные анализа зеркал домонгольского и монгольского периода свидетельствуют о значительном отличии их от танских. Вместе с тем провести чёткую границу между домонгольскими и монгольскими зеркалами по составу металла не удаётся. Поэтому при классификации двух последних групп зеркал мы опирались главным образом на стилистические признаки.
Кроме того, анализ зеркал этих групп, как правило, не даёт нам чётких критериев для различия между зеркалами, изготовлявшимися в Минусинской котловине и их киданьскими, чжурчжэньскими и сунскими прототипами. Вместе с тем состав металла позволяет распределить зеркала на несколько небольших подгрупп (типов), связанных, вероятно, с какими-то, в настоящее время ещё не установленными, центрами производства.
Спектральный анализ двух широко распространённых в Минусинской котловине типов зеркал с изображением мальчика с ослом (№ 219-231) и божества Большой Медведицы (№ 232-248) свидетельствует о постепенном изменении состава металла внутри этого типа. Как считает И.В. Богданова-Березовская, это может служить подтверждением предположения о местном копировании привезённого образца с постепенным изменением рецепта сплава.
При классификации зеркал, найденных в Минусинской котловине, в отдельную группу были выделены копии зеркал ханьского времени, изготовленные главным образом в IX-XV вв. (Вопрос о возможном наличии в этой группе копий таштыкского времени мы оставляем открытым.)
В IX-XVI вв. в Центральной Азии были очень широко распространены копии позднеханьских зеркал с изображением драконов или дракона и тигра (группа VI). В рассматриваемом собрании находится 19 таких зеркал, относящихся к пяти различным вариантам (№ 289-307; VI 1A — VI 2В). По качеству исполнения они значительно отличаются друг от друга. Среди них есть как великолепные зеркала белого металла с чётким орнаментом в высоком рельефе, изготовленные ещё, вероятно, в танское время, так и поздние отливки XIV-XV вв. жёлтого металла с едва различимым
(33/34)
орнаментом. Некоторые из них украшены благопожелательными и магическими надписями.
Среди поздних копий ханьских зеркал необходимо упомянуть зеркала с изображением четырёх пар геральдически расположенных птиц, между которыми помещены иероглифы (№ 308-314; VI 3). Из семи экземпляров этого типа два отличаются белым металлом и тщательно выполненным орнаментом, что позволяет датировать их X-XII вв.
К периоду Сун — Цзинь (XI-XIII вв.) следует отнести копии зеркал с надписями. Подобные зеркала были распространены в Китае во II-I вв. до н.э. и впоследствии часто копировались (№ 315-328; VI 4 — VI 6). Главное украшение их состоит в надписях, выполненных архаическим почерком чжуань. В надписях часто выражается скорбь по поводу утраты благорасположения правителя. Эти мотивы отражают влияние поэзии «Чуцы» Цюй Юаня (IV в. до н.э.) [93, стр. 2]. На одном зеркале надпись частично стёрта, и на месте стёртой надписи выцарапаны иероглифы, которые, вероятно, являлись клеймом, разрешающим продажу. Удалось разобрать лишь два первых иероглифа, которые можно перевести: «К северу от столицы» (№ 346; VI 12).
В монгольское время были широко распространены копии позднеханьских зеркал с изображением главного даосского божества — Сиванму. Об этом свидетельствуют находки подобных зеркал от Китая до Золотой Орды. К этому типу относится интересная копия зеркала конца Хань (III в. н.э.) с изображением Сиванму и Дунван-гуна со свитой из драконов. По краю зеркала помещена длинная надпись, насыщенная даосской символикой, с упоминанием Сиванму, Дунвангуна и даосских святых Цзы Гао и Чи Сун-цзы (№ 343; VI 10).
Для юаньского периода характерны копии раннеханьских зеркал с четырьмя розетками, между которыми помещены иероглифы, аналогичные надписи на зеркалах с геральдическими птицами (№ 331-339; VI 8).
Широко распространённые в Минусинской котловине копии западноханьских зеркал с арочным орнаментом следует, вероятно, датировать монгольским временем. Вследствие многочисленных отливок орнамент и надписи на многих экземлярах плохо различимы. К цзиньскому или монгольскому времени (XII-XIV вв.) следует отнести хорошо сохранившийся экземпляр зеркала типа цаое (№ 347; VI 13).
Среди общего количества зеркал IX-XVI вв. в рассматриваемой коллекции копии ханьских зеркал, насчитывающие более 70 экземпляров, составляют почти четверть. Обычай изготовления копий зеркал ханьского времени в Китае вос-
(34/35)
Места находок зеркал.
ходит к концу танского периода [96, т. 3, стр. 6б-7а; 114, № 96-99]. В последующее время благодаря ряду причин, важнейшими из которых являются архаизирующие тенденции в орнаментальном искусстве, повышенный интерес к старине, употребление ханьских зеркал в качестве амулетов и т.д., изготовление копий приобретает массовый характер, яркий пример чему можно найти в нашей коллекции.
Являясь поздними копиями, эти зеркала обладают мень-
(35/36)
шей научной значимостью и для изучения ханьских зеркал могут употребляться лишь как дополнительный материал.
При классификации зеркал этой группы бросается в глаза одно обстоятельство, отмеченное уже выше: среди них можно выделить несколько типов, пользовавшихся особо широким распространением и, вероятно, изготовлявшихся на месте. Так, три основных типа насчитывают 40 зеркал, то есть значительно более половины общего количества копий ханьских зеркал.
Отличаясь по составу металла от подлинных ханьских зеркал, группа вместе с тем и неоднородна. Это объясняется тем, что они изготовлялись в течение долгого времени во многих центрах. Как уже упоминалось выше, важным признаком, отличающим эти зеркала, является срезанная центральная шишка-петля.
* * *
Все описания зеркал даются по одной схеме. Прежде всего отмечаются форма и тип декора. Орнамент описывается, начиная от центра к бортику. В заключение указывается степень сохранности, качество металла, диаметр зеркала и место находки. Так как большинство зеркал — это случайные находки жителей, обнаруженные во время полевых работ, места находок не всегда были зафиксированы. Прежде чем попасть в музей, зеркало могло пройти через несколько рук и поступить не оттуда, где оно было найдено. Поэтому в описании место находки указывается так, как оно значится в инвентарных книгах музеев или как сообщалось в публикации. В связи с отсутствием чёткой общепринятой классификации зеркал в большинстве случаев в названии зеркала даётся главный определяющий признак. В описании указывается место хранения зеркала или его происхождение и его инвентарный номер (исключение составляют лишь несколько зеркал, номера которых нам установить не удалось).
Если нанести места находок зеркал на карту, то становится ясным, что основное количество зеркал было найдено южнее города Минусинска, как правило, вблизи русских поселений на распахиваемых в XIX в. землях. В связи с этим находки не могут дать истинной картины распространения зеркал, так как большие площади котловины оставались нераспаханными и неизученными. Из карты находок зеркал чётко видно, что к монгольскому времени ареал зеркал значительно расширяется к северу, и зеркала XII-XV вв. имеют распространение в районе Красноярска и Ачинска.
|