Е.Е. Кузьмина.

[Выступление на «круглом столе» «Дискуссионные проблемы отечественной скифологии».]

// НАА. 1980. №6. С. 77-80. (Дискуссионные проблемы отечественной скифологии, окончание)

Обсуждение:

Е.Е. Кузьмина
(Ин-т археологии АН СССР, Москва)

В обсуждаемой статье И.В. Яценко и Д.С. Раевского представляется очень важным вопрос о необходимости привлечения при решении скифской проблемы не только археологических материалов и античных источников, но и данных индоиранской традиции. Три важнейшие проблемы скифологии — происхождение скифов, их социальная история, семантика их искусства — не могут решаться без учёта индоиранского фона, о чём уже приходилось писать. [18]

(77/78)

1. Лингвисты в настоящее время обсуждают три гипотезы происхождения скифов. В.И. Абаев и Э.А. Грантовский, с которыми солидаризируются авторы обзорной статьи, предполагают, что восточные иранцы формировались в степях Восточной Европы на основе племён срубной культуры и продвигались на восток — на территорию Казахстана и Средней Азии — только в начале I тыс. до н.э. [19]

Большинство лингвистов исходят из другого допущения, полагая, что предки восточноиранских народов обитали на территории Казахстана и Средней Азии уже со второй половины II тыс. до н.э. [20] Эта точка зрения хорошо согласуется с выводами, независимо полученными археологами, о прямой генетической связи культуры саков с андроновской культурой. [21] К последней восходят такие этнически определяющие признаки, как погребальный обряд, керамика, орнамент, жилище, а также многие категории орудий труда, украшения, части конского убора и, наконец, ведущие типы архаических скифских стрел — важнейшего компонента скифской триады. Прямая генетическая связь не отдельных элементов, а всего комплекса материальной культуры заставляет считать гипотезу о казахстанско-среднеазиатском генезисе раннесакской культуры серьёзно обоснованной, причём на востоке скифского мира эволюционное развитие от эпохи бронзы прослеживается более отчетливо, чем в Причерноморье, что безусловно должно учитываться при решении проблемы скифского этногенеза в целом.

Важно подчеркнуть, что специалистами по бронзовому веку установлена близость между срубными и андроновскими алакульскими комплексами, по мнению С.В. Киселёва, Г.Ф. Дебеца, К.Ф. Смирнова и др., свидетельствующая о генетическом родстве этих двух групп населения, причём на памятниках эпохи поздней бронзы, характеризующихся распространением керамики с налепными валиками, культурная близость сохраняется и выступает очень отчётливо. Если заключение о родстве срубной и андроновской культур справедливо, то это могло бы примирить обе гипотезы происхождения восточных иранцев и предполагать генезис скифов в Восточной Европе и саков в Азии на основе общего субстрата.

Наконец, видные современные лингвисты Вяч.Bc. Иванов и Т.В. Гамкрелизде [Гамкрелидзе] недавно выдвинули принципиально новую гипотезу происхождения индоевропейцев, поместив их прародину в Передней Азии и предполагая очень позднюю миграцию скифов в Причерноморье — лишь в начале I тыс. до н.э. — из Ирана через Среднюю Азию и Северный Прикаспий. [22] Эта гипотеза ещё не апробирована археологически; между тем она требует от нас самого пристального внимания, установления археологических критериев миграций и тщательного пересмотра всего имеющегося материала. Если бы удалось археологически подтвердить и конкретизи-

(78/79)

ровать либо серьёзно оспорить новую гипотезу, это имело бы первостепенное значение не только для скифологии, но и для индоевропеистики в целом.

2. Рассмотрение скифов как одного из ираноязычных и шире — индоевропейских народов позволило бы снять многие дискуссионные вопросы, касающиеся социального строя скифов. Не учтённые даже в специальных исследованиях данные иранистики и индоевропеистики дают ключ к реконструкции социальной организации скифов, поскольку установлены общность названий многих социальных рангов и институтов и их отражений в мифологической картине мира индоевропейцев вообще и ираноязычных народов в частности. Таким образом, мы располагаем вескими основаниями отодвигать время оформления сложной стратифицированной структуры общества индоевропейцев, включая иранцев, ещё к эпохе бронзы и даже энеолита. Если принять гипотезы автохтонного генезиса скифов и саков, то сложная социальная структура общества реконструируется уже для середины II тыс. до н.э. (погребения воинов-колесничих покровского и новокумакского этапов), а выделение вождей-жрецов на той же территории восходит ещё к раннеэнеолитической эпохе (погребение с жезлами мариупольского этапа IV тыс. до н.э.).

В этом аспекте очень перспективно выявление инсигний и символов различных социальных рангов. Эти атрибуты играли большую роль в жизни древних коллективов: каждой социальной группе подобали определённый костюм, символические предметы и изображения. Было бы интересно проанализировать под этим углом зрения инвентарь скифских курганов, особенно царских. Начатые исследования сакского материала показали продуктивность этого направления [23]: данная методика позволяет выявить огромную информацию о социальном строе скифов, скрытую в археологических источниках.

Представляется также совершенно необходимой детальная классификация и статистическая обработка массового материала могильников Скифии с целью определения градаций рядового скифского населения. Без статистической обработки рядовых погребений воссоздать социальную историю скифов невозможно.

Рассматривая опыты социальных реконструкций, авторы обзорной статьи, как мне кажется, справедливо выражают сомнение по поводу правомерности ретроспективно использовать общую модель евразийских кочевых обществ применительно к скифам. Напротив, как раз для построения общей модели предварительно необходимо было создать модель скифскую. К тому же, прежде чем говорить о евразийской модели, следовало бы проанализировать, какие именно элементы скифской модели были заимствованы у ираноязычных народов сменившими их в степях кочевниками. Лингвистами-тюркологами уже показано, что именно от скифов были восприняты многие социальные институты и сопутствующие им ритуалы и символы, равно как и их иранские названия, а это заставляет говорить не о конвергентно возникающей одинаковой модели, а о культурных влияниях и заимствованиях, без которых тюркская модель могла бы быть весьма отличной. Следовало бы сопоставить скифов и с кочевниками других областей мира, как это сделано В.М. Массоном при создании модели древнеземледельческих обществ.

Таким образом, на современном уровне наших знаний более надёжным представляется не путь от неизвестного общего (кочевой модели) к неизвестному частному (скифской модели), а путь от известного общего — древнеиранского и иранского, сохранённого в осетинском и таджикском, и

(79/80)

известного же иранского, заимствованного неиранскими кочевниками, — к неизвестному скифскому.

Есть и ещё один важный и мало использовавшийся до сих пор источник — скифская ономастика. Общеизвестно, что в древних обществах имя несло важную социальную информацию, и вряд ли — в свете этнографических параллелей — безлошадный скиф мог именоваться «владеющим десятью тысячами коней» или «сильным конями»: Аспург, Асфаруг [24] (вспомним, что это династическое имя!).

Итак, вырисовывается целый ряд перспективных направлений, по которым могло бы вестись изучение социальной истории Скифии.

3. Нельзя не остановиться и на вопросе о формировании скифского искусства. Авторы обзорной статьи высказывают интересную и, по-моему, справедливую мысль о формировании элементов скифской триады в разных областях, чем объясняется наличие локальных вариантов в искусстве. Однако если связь с малоазийским, урартским и западным иранским искусством многократно была предметом исследования, то совершенно не изучен генезис искусства восточной части ареала скифского мира. Высказанная гипотеза о влиянии древнебактрийского искусства на формирование раннесакского [25] не была ни опровергнута, ни поддержана, хотя открытие многочисленных памятников изобразительного искусства Бактрии и Маргианы эпохи бронзы [26] даёт богатейший материал для выявления истоков раннесакского изобразительного творчества.

Наконец, очень интересным представляется и ещё одно направление: «скифское в славянском». Тема преемственности славянской и скифской культур уже неоднократно поднималась в русской науке, в частности В.А. Городцовым [27] и Б.А. Рыбаковым, в особенности в его последней работе. [28] Однако тема эта ещё далеко не исчерпана, хотя, несомненно, каждому русскому хотелось бы знать, в какой мере «скифы мы… азиаты мы».

[18] Е.Е. Кузьмина. Скифское искусство как отражение мировоззрения одной из групп индоиранцев. — Скифо-сибирский звериный стиль в искусстве народов Евразии. М., 1976, с. 53; она же. Происхождение индоиранцев в свете новейших археологических открытий. — Этнические проблемы Центральной Азии в древности (в печати).

[19] В.И. Абаев. К вопросу о прародине и древнейших миграциях индоиранских народов. — Древний Восток и античный мир. М., 1972, с. 35-37; Э.А. Грантовский. О восточноиранских племенах кушанского ареала. — Центральная Азия в кушанскую эпоху. Т. II. М., 1975, с. 81 и сл.

[20] История таджикского народа. Т. I. Душанбе, 1963, с. 132; И.М. Оранский. Иранские языки. М., 1963, с. 20; И.М. Дьяконов. Восточный Иран до Кира. — История иранского государства и культуры. М., 1971, с. 139; Б.Г. Гафуров. Таджики. М., 1972, с. 27, 37-38.

[21] К.А. Акишев. Саки азиатские и скифы европейские (общее и особенное в культуре). — Археологические исследования в Казахстане. Алма-Ата, 1973; Б.А. Литвинский. Древние кочевники «Крыши мира». М., 1972; М.К. Кадырбаев. Памятники тасмолинской культуры. — Древняя культура Центрального Казахстана. Алма-Ата, 1966; Е.Е. Кузьмина. [Рец. на:] О.А. Вишневская. Культура сакских племён низовий Сырдарьи в VII-V вв. до н.э. по материалам Уйгарака. М., 1973. — СА. 1975, №2.

[22] См.: Т.В. Гамкрелидзе, Вяч.Bc. Иванов. Древняя Передняя Азия и индоевропейские миграции. — «Народы Азии и Африки». 1980, №1, с. 64-71.

[23] См.: О.А. Вишневская. Указ.соч.; Е.Е. Кузьмина. Скифское искусство…

[24] L. Zgusta. Die Personennamen griechischer Städte der nördlichen Schwarzmeerküste. Praha, 1955, S. 75, 76, 79, №66, 67, 79.

[25] E.E. Кузьмина. Древнеиранские и переднеазиатские элементы в искусстве ираноязычных народов первой половины I тыс. до н.э. — III Всесоюзная конференция «Искусство и археология Ирана и его связь с искусством народов СССР с древнейших времён». Тезисы докладов. М., 1979, с. 44-45; она же. В стране Кавата и Афрасиаба. М., 1977.

[26] В.И. Сарианиди. Древние земледельцы Афганистана. М., 1977, табл. I-III, рис. 43, 44, 47; он же. Печати-амулеты мургабского стиля. — СА. 1976, №1; P. Amiet. Antiquités de Bactriane. — «La Revue du Louvre et des musées de France» (P.), 1978, vol. XXVIII, fig. 12-16, 26-30, 35.

[27] В.А. Городцов. Дако-сарматские элементы в русском народном творчестве. — «Труды ГИМ». Вып. I. M., 1926.

[28] Б.А. Рыбаков. Геродотова Скифия. М., 1979.

наверх