С.В. Киселёв

Древняя история Южной Сибири

// МИА № 9. М.-Л. 1949, 364 с.

Часть третья. Сложение государств.

Глава IX. Енисейские кыргызы (хакасы).

3. Кыргызское хозяйство.

Ещё в тагарское время в Минусинской котловине определились районы преимущественного занятия или скотоводством или земледелием. Это деление, обусловленное географическими различиями, позднее было поддержано особенностями общественного и имущественного состояния. Племенная знать таштыкской эпохи, судя по инвентарю уйбатских усыпальниц, вела более подвижной образ жизни, её быт был более связан с конём, чем рядовое население, оставившее скромные могилы оглахтинского типа. Очевидно, это было вызвано тем, что накопление богатства в скоте было особенно удобным.

Копёнское поселение показывает, что быт населения в кыргызскую эпоху был своеобразен. В нём очень сильны были черты кочевничества. В этом, прежде всего, убеждает форма жилищ. От них остались многочисленные округлые и овальные углубления. Всего в настоящее время их уцелело до пятидесяти. Раскопки двух из них н рекогносцировка третьей и четвёртой показали, что эти углубления образовались там, где были неглубокие выемки диаметром в 12-15 м, служившие некогда местом, над которым устанавливалось лёгкое жилое сооружение. Поскольку не было обнаружено никаких следов столбов и кольев, это была, очевидно, юрта. У двух из этих углублений, отличавшихся большей глубиной (до 60 см), до сих пор сохранились остатки наклонных сходов. Между обширными углублениями расположены в большом количестве меньшие, диаметром в 1-3 м. Такие ямы существовали на территории поселения с самого его возникновения, ещё до расчистки углублённых площадок для установки юрт. Таковы, например, ямы №1 и №2 в первом раскопе, из которых было извлечено большое количестве колотых костейкоровы, овцы, коня и обломки кыргызских ваз. Они служили для свалки кухонных остатков.

Найденное в обоих слоях Копёнского поселения позволяет сделать ряд наблюдений. Выше уже была разобрана керамика, подтвердившая большую силу древних местных традиций

(319/320)

в культуре енисейских кыргызов VI-VIII вв. Определение костей животных, найденных в обоих слоях, показало, что в жизни обитателей Копёнского поселения большую роль играл домашний скот. [22] Костей диких животных почти не найдено. Это, однако, не позволяет отрицать значение охоты. Тушек пушных зверей могли не приносить в поселок, так как шкурки снимались на охоте. Помимо доказательства скотоводства, на стоянке были обнаружены указания на земледелие. В первом слое на участке 7-8хАБ, между двумя жилыми углублениями был встречен обломок жернова от вращающейся ручной мельницы. Он совершенно сходен с жерновами, случайно найденными в Минусинской котловине, хранящимися во всех коллекциях минусинских древностей сибирских и центральных музеев. Судя по его незначительной толщине (около 7 см), — это кусок нижнего жернова. Первоначально он имел до 40 см диаметром. В его центре имелось небольшое отверстие для закрепления осевого стержня. Верхний жернов таких мельниц имеет сверху выпуклую, почти полушарную форму с плоской трущей поверхностью. Посредине в нём высечено широкое отверстие, края которого несколько выступают своего рода втулкой. На внешней поверхности верхнего жернова имеются всего 3-5 ямочных углублений — следы прикрепления рукоятки, которая была, вероятно, простой, вертикальной. Опыты с подобными мельницами убеждают в гом, что они не предназначались для размола зерна в муку. На таких маленьких жерновах, несмотря на медленное вращение и повторный и даже по третьему разу пропуск вполне сухого зерна, мука не получалась, но вырабатывалась крупа — зерно дробилось на две-три части. Повидимому, действительно маленькие жерновки употреблялись для размола на крупу, из которой, как сообщает китайская летопись, у хягасов изготавливали кашу и вино. [23] Однако тот же источник рассказывает, что на Енисее «муку мелют ручными мельницами». [24] Очевидно, для этого употреблялись жернова диаметром до 50-70 см, также находимые случайно в Минусинской котловине. Наши наблюдения над подобными мельницами, до сих пор применяющимися в крестьянском быту (мы испытывали их в Московской обл., в Минусинском районе и Горно-Алтайской области) показывают, что самая примитивная из таких мельниц при удовлетворительном качестве муки, достигаемом замедленным вращением, может дать до 50 кг за 12 часов работы. Если принять во внимание, что самая усовершенствованная зернотёрка при совершенно сухом зерне за те же 12 часов беспрерывной работы выдает не больше 10-12 кг муки, становится ясным огромный рост производительности в помоле с введением на Енисее ручных мельниц. Это свидетельствует, прежде всего, о значительнейшем увеличении значения земледелия, во много раз расширившего свою производительность и благодаря этому наполнившего кыргызское (хягасское) хозяйство большими массами зерна, для переработки которого уже не были достаточными старые приёмы размола на зернотёрках.

Таковы основные выводы, которые можно сделать на основании находок на поселении у с. Малые Копёны. [25] Они целиком согласуются и с другими сведениями о древнекыргызском хозяйстве.

В Минусинской котловине найдено значительное количество китайских тяжёлых, литых из чугуна плужных лемехов с отвалами. Один из них хранится в Государственном историческом музее, два мне известны из ленинградских собраний и двадцать экземпляров находятся в Минусинском музее (табл. LIII, рис. 2, 3). [26] На некоторых из них имеются клейма мастеров — изображения рыб, кресты, подражания китайским иероглифам, и китайские надписи. В частности, на отвале, хранящемся в Государственном историческом музее, читается рельефная надпись «человек сделал». Эта надпись важна и в другом отношении. В 1940 г. её осмотрели учёные хранители Государственного музея б. дворца в Пекине искусствовед Фу Чжэн-Лун и палеограф-каллиграф Ли Най-Чжи. Оба китайские учёные пришли к единодушному мнению, что, по эпиграфическим данным, надпись на отвале свидетельствует о его изготовлении ещё до династии Тан, всего вернее в V в. н.э. Это определение имеет очень большое значение. Оно позволяет сближать во времени сложение ранних форм кыргызской государственности и значительнейший шаг вперёд в хозяйстве минусинских племён — распространение плужного земледелия. Вполне возможно, что усовершенствование техники обработки пашни оказало и

(320/321)

Таблица LIII.

Орудия и оружие енисейских кыргыз (рис. 1-9). Древнейшие надписи, тамги и изображения енисейских кыргыз (рис. 10-15).

(Открыть Табл. LIII в новом окне)

(321/322)

на Енисее такое же большое влияние на ход общественного развития, какое можно предполагать на Алтае в эпоху сложения тюркского каганата.

Помимо китайских плугов кыргызы применяли и собственные. От них дошли концевые оковки лемехов подтреугольной формы. [27] Кроме того, в Минусинских степях найдено большое число железных наконечников от трёхзубой сохи, своеобразного древнего типа (табл. LIII, рис. 4). [28] Вместе с тем не исключена возможность употребления и в кыргызское время мотыги. Различные её виды также имеются среди случайных находок, хранящихся в музеях. [29]

Земледелие в кыргызское время охватило ещё более широкие территории, чем раньше. Это доказывают находки железных серпов в более засушливых или горных местностях, где не было найдено бронзовых серпов тагарского типа. Так, кыргызские железные серпы найдены на р. Тёе, на верхнем Абакане, в верховьях Уйбата и на таежной р. Убей. [30] Использование новых земель стало возможным главным образом благодаря усовершенствованию орошения. Сравнительно простые арычные системы тагарского времени заменялись сложными. Арыки сеткой покрывали орошаемый участок. [31] Подводящие каналы достигали длины в 15-20 км, как это видно, например, в Уйбатской степи на землях, некогда орошавшихся из реки Беи. Необходимость уборки больших урожаев обусловила усовершенствование серпов. На смену бронзовым тагарским серпам приходят железные. Сначала они очень близки к бронзовым. [32] Однако со временем их заменяют более рациональные серпы двух видов. Одни скрепляются с рукояткой при помощи откованной втулки (табл. LIII, рис. 5, 7), [33] другие имеют черешок с заклёпкой (табл. LIII, рис. 6). [34] Черешковые просуществовали до X в., на что указывает находка их в Тюхтятском кладе вместе с китайскими монетами середины IX века. [35] Обе эти формы отличаются большим изгибом лезвия, окончательно обособляющим их от ножей. Китайская хроника сохранила нам перечисление культур, возделывавшихся на Енисее, сообщив, что хягасы — кыргызы «сеют просо, ячмень, пшеницу и гималайский ячмень», [36] там же можно узнать и другие детали: «хлеб сеют в третьей, убирают в девятой луне» (т.е. в апреле и октябре. — С.К.). «Нет ни плодов древесных, ни овоща огородного». [37]

Относительно хягасского скотоводства китайцы знали, что «лошади плотны и рослы. Лучшими считаются, которые сильно дерутся. Есть верблюды и коровы; но более коров и овец». [38] Последнее указание вполне согласуется сданными статистики костей Копёнского поселения — в обоих его слоях больше половины костей принадлежало овцам и примерно поровну было коровьих и конских. Что касается верблюдов, то известны их рисунки на писаницах кыргызского времени. Среди них особенно интересен один на Писаной горе около с. Сулек в долине Чёрного Июса, изображающий верблюдов, запряжённых в кибитки. [39]

Земледелие и скотоводство было, конечно, основным занятием широких масс населения Минусинской котловины в кыргызскую эпоху. Однако далеко не всегда хозяйство велось по-старому, общинным порядком. Даже китайский историк нашёл нужным отметить богатых хягас — «хлебопашцев», обладавших тысячами голов скота. [40] Сообщение это вполне подтверждается надписью на стеле, стоявшей в местности Уюк около с. Туран на севере Тувинской автономной области, где говорится, что покойный «не мог остаться» среди «моих шести тысяч коней». [41] О том же, перечисляя богатства кыргызского бега, говорит надпись на стеле, находившейся в Койбальской степи, в 22 км от с. Ачуры. У бега Уры, которому она посвящена, «на земле снабжённые тамгой (т.е. собственные. — С.К.) табуны лошадей были бесчисленны... в сумах находившееся имущество было бесчисленно, как чёрные волосы». [42]

Чьими силами обеспечивался уход за этими «бесчисленными» табунами, принадлежавшими кыргызским бегам, и кто обрабатывал земли «богатых хлебопашцев», — на этот вопрос также имеется ответ в китайской хронике. Рассказывая о пути китайского посольства к хягасам, китайский хронист описывает таёжные племена и замечает по их поводу, что «хягасы ловят их и употребляют в работу». [43] Повидимому, старое рабство, замеченное археологами ещё в предшествующую эпоху, не исчезло, но приобрело большее значение. Рабский труд стал применяться в хозяйстве

(322/323)

кыргызской знати. Эту важнейшую особенность, ставящую древнекыргызское общество в один ряд с раннеклассовыми «варварскими» организациями средневековья, подтверждают и другие факты.

У китайцев нет указаний на какие-либо повинности, которыми кыргызские общинники были бы обязаны своей аристократии. Известное китайское сообщение о том, что «ясачные вносят подать соболями и белкою», [44] говорит лишь о дани, взимавшейся с покорённых кыргызами «ясачных» племён (т.е. кыштымов позднейшего времени).

Зато прямо о дани говорят надписи на известных золотых сосудах из кургана №2 Копёнского чаатаса. На одном из них написано: «Золото... дар Ача», т.е. «народа Ач» — ветви кыргызов, населявшей степи современной Хакассии от Июсов до Уйбата. [45] Надпись на другом копёнском сосуде гласит: «Бегское серебро мы дали». [46] Очевидно, формой зависимости кыргызских свободных земледельцев и скотоводов от их аристократии на первом этапе были дани и всевозможные приношения, одинаково присущие и рабовладельческим и «варварским» государствам раннефеодальной поры.

Не менее значительной, чем земледелие и скотоводство, отраслью кыргызского хозяйства были различные ремёсла. Среди них первое место занимали добыча и обработка железа и других металлов. Их наличие в земле хягас было широко известно. Даже в Китае отмечали, что там «есть золото, железо и олово». [47] Развитие обработки железа, обусловленное ещё в тагарско-таштыкское время потребностями вооружения, было затем поддержано дальнейшим совершенствованием хозяйства. Распространение плужного земледелия увеличило необходимость в железе для изготовления лемехов, сошников, отвалов, серпов и других сельскохозяйственных орудий. То же можно сказать и о конской сбруе, где железо стало основным материалом для изготовления всех важнейших частей. В IX-XIII вв. рост хягасского ремесла стимулировался также обменом, не только с соседними, но и с более удалёнными областями Азии.

Железо добывалось в кыргызское время во многих местах. Памятниками этого являются многочисленные железные рудники, «чудские ямы». Они расположены не только в горах, окружающих Минусинскую котловину, — на отрогах Саян и Алтая и в Кузнецком Алатау, но и в центре Минусинских степей, например, за рекой Тубою. К сожалению, до сих пор эти копи не исследовались и знают о них лишь немногие, хотя они постоянно служат важными указателями при геологических разведках. Добытая в копях руда, очевидно, в горах не обрабатывалась, но переправлялась в центральные районы. Именно там, на дюнных холмах и в сосновых борах, тянущихся вдоль Енисея и его главных притоков — Абакана, Тубы, Ои и других рек, в большом количестве встречаются остатки сыродутных мастерских. Ещё в XVIII в. следы большого числа таких мастерских были видны при устье р. Абакана. Однако детальное их изучение было начато лишь недавно. [48] Особенно большие результаты дали в этом отношении раскопки В.П. Левашовой в окрестностях г. Минусинска в 1933, 1934, 1936-1938 гг. [49]

Этими исследованиями также установлено, что выплавка железа производилась вдали от рудников. Магнитный железняк, закладывавшийся в горны около Минусинска, происходит из месторождений, расположенных за р. Тубой, и южнее с. Означенного. Таким образом, он привозился не менее чем за 100 км. Почти во всех сосновых лесах Минусинского района удалось встретить остатки древних железоплавилен. Добыча железа из руды производилась в небольших горнах. Они устраивались обычно на юг-юго-восточных склонах дюнных холмов, очевидно, с таким расчётом, чтобы господствующие западные и северо-западные ветры, продувая по лощинам между дюн, способствовали разжиганию горна, а затем относили бы в сторону выделяемые газы. Уголь для горнов применялся древесный, обжигавшийся рядом в воронкообразных ямах. Самые горны несколько вкапывались в склон дюнного холма и имели вид прямоугольных или трапецоидных ящиков из каменных плит длиной 0,9, шириной 0,8 и высотой до 0,7 м. Изнутри их стенки вымазывались глиной. Сверху горны покрывались плитами и глиняной обмазкой, в которой проделывались отверстия для выхода газов. Передняя стенка была разборной. В ней имелось довольно широкое отверстие. Судя по находкам Г. Мерхарда, в это отверстие вмазывалось глиняное сопло мехов. Перед горном выкапывалась круглая яма диаметром в 2-3 м. Во время действия горна здесь устанавливались мехи для подачи воздуха. По окончании дутья южную стенку горна разламывали, и жидкие шлаки сливались в яму, образуя корки, которые раскалывали и выбрасывали наверх. Со временем из них накапливались вокруг ям большие подковообразные отвалы. Остальные отходы, спекшиеся в виде глыбы, также выбрасывались. Подсчёт

(323/324)

числа таких глыб показывает, что каждый горн использовался от 25 до 40 раз. Самый металл, восстановленный в сыродутном горне в виде тестообразной массы, так называемой «крицы», после остывания извлекался со дна горна для дальнейшей обработки кузнечным способом. Судя по найденным В.П. Левашовой остаткам, в кыргызские горны закладывали древесный уголь, размельченный магнитный железняк и обломки камней, служивших флюсами. Качество руды было очень хорошее, с 65-70-процентным содержанием железа. Однако лишь ничтожная его часть восстанавливалась в крицах. Так, из руды с 67-процентным содержанием железа 50 процентов металла оставалось в шлаках и лишь 17 процентов доставалось мастерам в крицах. Зато качество этого кричного железа было очень высоким. Судя по тому, что вокруг горнов не было найдено почти никаких бытовых находок, можно предполагать, что мастера приходили сюда только на время плавки. Получив нужное число криц, они возвращались в свои посёлки, где железо и дорабатывалось и из него изготовлялись кузнечные изделия.

Остатки поселков, где жили искусные кыргызские кузнецы, тянутся непрерывной цепью по дюнам вдоль берегов Енисея и его главных притоков. К сожалению, большинство культурных наслоений там развеяно, и вещи находятся во вторичном залегании. Однако находки очень показательны. Нам удалось осмотреть такие места кыргызских посёлков на дюнах у с. Кривинского, Краснотуранском и Копен на Енисее и у с. Шалоболино и Тесь на р. Тубе. Значительные площади (иногда до 0,5 км) отмечены сплошными находками кыргызской керамики, аналогичной изученной на поселении у с. М. Копёны, и очень большим количеством шлаков и угля. Местами встречаются целые их груды, очевидно, отмечая расположение кузнечных горнов, от которых иногда уцелели и разбросанные камни. Там же, особенно весною или после больших ветров, на ходят различные вещи и среди них, прежде всего, железные изделия. [50] Большое число костей животных и черепков говорит о долговременности этих посёлков.

Сравнение материалов, добытых на поселениях с большим числом кузнечных горнов, и результатов исследования поселка у с. Малые Копёны обнаруживает значительные различия. При раскопках жилищ в различных траншеях и шурфах, а также в многочисленных нарушениях культурного слоя, например на пашне в поселке у Малых Копён, нигде не было найдено ни скоплений углей и шлаков, ни каких-либо других признаков металлургического производства. Между тем, в 2 км, на дюнах Копен-Карагай, в ту же эпоху находилось поселение, вся площадь которого усыпана углем и шлаками. Очевидно, именно там работали копёнские кузнецы-кыргызы. Но они там и жили, оставив после себя не только развалины горнов, но и большое число черепков и кухонных отбросов, главным образом в виде костей домашних животных.

Такое различие двух соседних поселений позволяет предполагать, что кыргызские кузнецы обособлялись от остальной общинной массы даже территориально. Повидимому, на Енисее для этой поры уже можно говорить об отделении ремесла от сельского хозяйства и о концентрации ремесленников в особых пунктах. Пока мы знаем эти ремесленные посёлки в виде приречных поселений. Возможно, что эта тяга к реке объяснялась стремлением жить поближе к основной артерии края — системе Енисея, которая одна только в зимнее время давала удобный выход на юг за Саяны. Вполне вероятно, что в эпоху наибольшего распространения кыргызского господства ремесленники группировались также и вокруг городов, пока еще не отысканных археологами, но имена которых сохранила китайская летопись (например, Гянь-Чжеу, Илан-Чжеу и др.). Все это свидетельствует о сложной организации важнейших отраслей кыргызского ремесла.

Выше уже говорилось об одном из основных видов кыргызской кузнечной продукции — местных лемехах, сошниках, серпах, горбушах и мотыгах. К ним надо прибавить также многочисленные топоры. Все они ещё с конца тагарской эпохи сохраняют пальштабовидную форму. [51]

Выделывали кыргызские кузнецы и орудия своего ремесла, а также инструменты для обработки цветных металлов. В Минусинском музее хранятся всевозможные молотки. Одни из них довольно крупных размеров — кузнечные, другие, мелкие, служили зубилами, метчиками, подковными молотками и чеканами для нанесения орнамента на бронзовые, золотые и серебряные изделия. [52] Особенно искусны были кыргызские кузнецы в выделке оружия. Об этом знали даже китайцы. Их хронисты отметили, что железное оружие, изготовленное кыргызскими кузнецами, было столь остро, что могло пронзить кожу носорога. Повидимому, этими высокими качествами и объясняется широкое распространение кыргызского оружия вплоть до арсеналов танского Китая.

(324/325)

До нас сохранились различные образцы этого оружия. Особенно велико было производство железных наконечников стрел. Об этом свидетельствует уже тот факт, что среди случайных находок в Минусинском музее хранится 4144 наконечника.

Судя по находкам в кыргызских погребениях, в VI-VIII вв. выделывались главным образом трёхгранные и трёхлопастные наконечники, а также плоские со сравнительно тонкой лопаточкой острия, заточенной горизонтальным лезвием. [53] Эти наконечники совершенно аналогичны описанным выше алтайским. Позднее, в IX-X вв., кыргызы выделывали в особенно большом количестве плоские массивные наконечники ромбоидальной формы. Их наиболее характерной особенностью является наличие невысоких граней на широких плоскостях. [54] Наряду с ними продолжали бытовать и трёхлопастные стрелы с округлыми и полулунными прорезями. [55]

Во всех соседних с Минусинской котловиной областях Южной Сибири на Алтае, в Кузбассе, под Ачинском и Красноярском, а также в Канском районе и в Карагассии находят наконечники стрел, совершенно аналогичные кыргызским. Однако ни в одной из этих областей находки их далеко не достигают такой степени концентрации, как на среднем Енисее. На основании этого можно предположить, что центром наконечников стрел, применявшихся в V-X вв. на широких пространствах Саяно-Алтая, была область енисейских кыргызов. С кыргызскими мастерами лишь в некоторой степени состязались в это время племена Прибайкалья, особенно так называемые «курумчинские кузнецы». [56]

Помимо наконечников стрел кыргызские кузнецы выделывали и другое оружие, — прежде всего, мечи и кинжалы. Мечи были длинные (до 80-90 см), обоюдоострые, с прямым перекрестьем. Рукоятки, очевидно, изготовлялись из дерева или кости и насаживались на черешок. Встречена и другая разновидность — однолезвийный палаш. [57] Кинжалы первоначально имели ту же подтреугольную черешковую форму, что и на Алтае в VI-VIII вв. Позднее, в IX-X вв., кроме них стали изготовлять более широкие кинжальные клинки с почти параллельными лезвиями. [58]

Особо следует отметить кинжал, найденный в кургане Уйбатского чаатаса. Он имеет черешок, указывающий на расположение рукоятки под углом, как у некоторых сабель VIII-IX вв. Аналогично с ними устроено и его перекрестье (табл. LIII, рис. 1). [59]

Копья, повидимому, применялись в меньшем числе, и находки их наконечников, имеющих вид массивной рогатины, сравнительно редки. [60]

Здесь же следует упомянуть о защитном вооружении. Китайский хронист отметил, что у хягасов (кыргыз) «конники прикрывают руки и ноги деревянными щитиками; ещё на плечи накладывают круглые щитики, которые могли б защищать от острия стрел и сабель». [61]

Замечательно, что на местных изображениях кыргыз действительно видны эти «щитики». На копёнских рельефах мы их увидим спереди на коленях, [62] на Сулекской писанице они в виде округлого щитика-зерцала прикрывают грудь, овальные же видны на плече. [63] Однако кыргызские кузнецы выделывали в большом количестве и пластинчатые панцыри. Об этом свидетельствуют хранящиеся в Минусинском музее 200 отдельных железных панцырных пластин, найденных случайно в различных местах на среднем Енисее. [64] Внешний вид кыргызских панцирей можно восстановить по изображениям воинов на енисейских писаницах. Там, особенно на писанице у с. Сулек и на камне одного из курганов чаатаса на р. Ташебе, хорошо видны панцырные рубашки, доходившие до колен. Писаничные рисунки передают также форму кыргызских шлемов — обычных на востоке шишаков. [65]

Наряду со всевозможными орудиями и оружием кыргызские кузнецы вырабатывали очень большое количество различных принадлежностей конской сбруи. В погребениях VI-VIII вв., исследованных в Минусинской котловине, найдено много удил, стремян, седельных пряжек и т.п. На основании этих находок и сравнительных данных представляется возможным установить и здесь последовательность форм.

Как и на Алтае, следует отметить стремена из выгнутой восьмёркой проволоки с плоским

(325/326)

подножием, часто украшенным прорезями (табл. LIII, рис. 9). [66]

Судя по наличию в коллекции Минусинского музея шести миниатюрных изображений стремян этого типа, они появились на Енисее ещё в таштыкское время [67] и просуществовали вплоть до X в., о чём свидетельствует находка их в минусинских погребениях с конём. [68] Такая хронология совпадает с алтайской. [69] На западе впервые восьмёркообразные стремена распространяются с VI в. [70] Наиболее поздняя их находка сделана в Максимовском могильнике X в. [71]

Несколько позднее восьмёркообразных стал выделываться на Енисее второй тип стремян, отличающийся тем, что на вершине дуги имеется пластина, в которой пробито ушко для путлища. Большинство стремян этого типа имеет квадратную пластинку (табл. LIX, рис. 5 и 6, последнее — бронзовое). [72]

У некоторых стремян пластинка сильно вытянута вверх. При этом замечено, что такие стремена отличаются ещё своеобразной изогнутостью нижней части боковых дуг при переходе их в подножие (табл. LIV, рис. 12). [73] Этот вариант имеет полную аналогию только в бронзовых стременах, найденных в Китае. [74] Повидимому, такое сближение подтверждается и наличием в Минусинской котловине среди стремян с пластинчатым ушком нескольких отлитых из бронзы. [75] На китайское происхождение формы стремян с вытянутым вверх пластинчатым ушком прямо указывает одно из них, найденное в кургане №5 Уйбатского чаатаса. Стремя украшено богатой инкрустацией: среди серебряных завитков растительного узора и цветов порхают птицы из золотистой бронзы (табл. LIV, рис. 12). Этот орнамент находит себе полную параллель в китайском искусстве Танской эпохи и позднее. [76] Стремена с пластинчатым ушком выделывались на Енисее и в IX-X вв., на что указывает их находка в Тюхтятском кладе. [77] Таким образом, в бытовании у кыргызов этого типа стремян обнаруживается значительная параллельность не только с Алтаем, но и с югом Европейской части СССР. Там они найдены в Перещепинском кладе VII в., [78] в инвентаре Верхне-Салтовского могильника, [79] в Воробьёвском могильнике близ Воронежа [80] и в могильниках VI-IX вв. на Сев. Кавказе. [81]

В Венгрии этот вид стремян впервые появляется в VI в. и широко распространяется в VII и VIII вв. [82] Позднее, с IX в., его заменяют стремена с четыреугольным ушком на верху дуги. [83] Эти стремена также восточного происхождения. Они имеются среди случайных находок в Минусинском музее. [84] Некоторые имеют ушко, украшенное головками животных совершенно так же, как украшено головами драконов хранящееся в Минусинске замечательное бронзовое стремя явно китайского происхождения.

В большом количестве выделывали кыргызские кузнецы и наиболее простые стремена с отверстием для путлища, пробитым в слегка расплющенной верхней части дуги. [85] В погребениях кыргызов эти стремена пока не найдены. В соседнем Алтае они появились ещё в кудыргинское время. [86] Однако на западе они

(326/327)

Таблица LIV.

Вид кыргызских курганов Уйбатского чаатаса в Хакассии (рис. 1). Вид кыргызского погребения в Уйбате II (рис. 11). Вещи, найденные в кыргызских курганах Уйбатского чаатаса в Хакассии (рис, 2, 5-10, 12); и I Капчальского могильника (рис. 3 и 4).

(Открыть Табл. LIV в новом окне)

(327/328)

распространились гораздо позднее, только с IX ст. [87]

Кыргызские кузнецы выделывали огромное количество железных удил. [88] Господствующей их формой в VI-X вв. были двусоставные кольчатые удила с вращающимися по концам дополнительными кольцами. В большинстве случаев они снабжены эсовидными псалиями с приклёпанными ушками для поводка. [89] Некоторые псалии VI-VIII вв. сверху были украшены головками баранов, а снизу — схематическим изображением копыт (т. LVIII, рис. 4). [90] Такая орнаментация весьма интересна, так как является ещё одним указанием на живучесть старых традиций скифо-тагарского времени, когда украшение псалий головками и копытами животных было широко распространено. Позднее кыргызские удила IX-X вв. имеют более простые железные псалии с утолщенными концами (табл. LXI, рис. 1). [91] Тогда же применяются и костяные эсовидные псалии. [92] Затем и на Енисее, так же как и на Алтае, удила с небольшими кольцами, рассчитанные на применение псалий, сменяются новой формой, отличающейся большими размерами концевых, свободно вращающихся колец. [93]

Для конской сбруи кыргызские кузнецы ковали всевозможные пряжки. Среди них совершенно аналогичны алтайским дугообразные с замковым язычком, вращающимся вместе с осью. Такие пряжки применялись и в VI и в X вв. [94] Сходные металлические пряжки в VI-VIII вв. распространены и на западе, например в Венгрии. [95] В IX-X вв. кыргызы начали ковать лошадей, применяя подковы. [96] К этому же времени относится распространение выделываемых кыргызскими кузнецами железных украшений сбруйных и поясных ремней. В неоднократно упоминавшемся Тюхтятском кладе IX-X вв. найдено несколько таких железных блях в виде длинных заострённых наременных пластинок. Сверху они украшены тонким чеканным узором геометрического точечного, кружкового и чешуйчатого рисунка. [97] Немало подобных блях, украшенных ещё серебряной инкрустацией, найдено случайно на полях Минусинской котловины. Особенно выделяется уздечный набор из собрания Згерского-Струмилло, включающий прекрасные удила с покрытыми тонким чеканным узором зооморфными пластинчатыми псалиями и свободно вращающимися пластинчатыми кольцами. [98]

Кыргызские мастера по металлу, очевидно, соединяли занятия кузнечным и литейным делом. На это указывают находки на дюнных поселениях кыргызских металлургов одновременно и железных шлаков и пролитой бронзы. Обработка драгоценных металлов — золота и серебра — велась, повидимому, в той же среде, возможно, лишь более узким кругом специалистов. В пользу этого говорит тесная связь между изделиями из бронзы и золотыми и серебряными вещами. Трудно отделить на Енисее ювелира от литейщика и кузнеца. Впрочем, и сейчас эти специальности у хакасов и алтайцев обычно соединены. Основными изделиями кыргызских литейщиков и ювелиров были личные украшения, украшения поясов и сбруи.

Рядовые погребения кыргыз сохранили формы украшений VI-VIII вв., весьма близкие к описанным выше алтайским. Особенно показательны в этом отношении находки, сделанные В.П. Левашовой в курганах первого Капчальского могильника. [99] Уздечки украшены округлыми и четыреугольными бляхами с выпуклостями, близко напоминающими кудыргинские. Скрещения же их ремней прикрыты округлыми бляхами с тремя лопастями вырезных очертаний, совершенно аналогичными алтайским, например из курганов III группы Курая. Также сходны с курайскими и туяхтинскими пряжки и обоймы уздечных ремней. Кроме уздечных наборов, в Капчальском кургане №1 (погребение II) были найдены сердцевидные бляхи, вырезанные из тонкой бронзовой пластины. Они, вероятно, украшали нагрудные ремни (табл. LIX, рис. 30). Их форма ближайшим образом напоминает бляхи, найденные в погребениях Салтовского могильника [100] и в катакомбах Балты [101] VI-IX вв.

Так же, как и на Алтае в VI-VIII вв., скромны и капчальские серебряные бляхи от поясов. Это, главным) образом, несколько

(328/329)

усложнённые лунницы и четыреугольные или полукруглые бляшки с отверстием в нижней части. [102] Концевые удлинённые бляхи отличаются, как и на Алтае, округлённым внешним краем. Одна из наременных концевых блях, найденная в кургане №5, украшена рельефным изображением хищника, терзающего барана. Мастерски выполненная, эта бляха ещё раз свидетельствует о сохранении в кыргызской среде старых тагарско-таштыкских, «скифо-сарматских» традиций. [103]

Было бы, однако, неправильным представлять себе работу кыргызских мастеров по металлу только на основании скромных капчальских образцов. Если даже в наиболее богатых курганах Алтая находятся только их аналогии, то это лишь показывает его захолустность в VII-VIII вв., когда политический центр алтайских тюрок переместился далеко на юг и на восток.

Одновременные находки в курганах кыргызской знати показывают необыкновенную изощрённость енисейских мастеров, с успехом удовлетворявших стремление своих богатых заказчиков к пышной роскоши.

Особенно ярки в этом отношении материалы, добытые Л.А. Евтюховой и мною в курганах Копёнского чаатаса в 1939 и 1940 гг. [104]

Уже то немногое, что уцелело от ограбления могил в копёнских курганах, отличалось от капчальских вещей. Золотые нашивные и наременные бляхи из курганов №5, 6 и 7 были украшены сложным узором, по преимуществу растительных форм. Но особенно чётко новый вид орнаментации проявился на массивной золотой бляхе от пояса, найденной в грабительском лазе второго копёнского кургана. Она была украшена растительным орнаментом. Стебли образовали сложный тонкий ажурный узор, среди которого располагались цветы. Это работа местного мастера (табл. LVII, рис. 8), знавшего китайские образцы — цветы орнаментов Танской эпохи. [105] Этот источник новых орнаментальных форм обнаруживается и на других вещах из копёнских курганов.

В углу, образованном стенкой грабительского хода и южной стенкой могильной ямы копёнского кургана №2, в небольшом углублении-тайничке — был найден узелок из кошмы, в котором были завязаны различные украшения от сожжённой вместе с покойником сбруи и пояса.

Несомненно, к одному набору принадлежат шесть больших и пять мелких пластинчатых блях, двойных, склёпанных узорчатыми гвоздиками (табл. LIX, рис. 8, 10). Между ними сохранились остатки обгорелой кожи, на которую они были нашиты. Бляхи украшены тонким чеканным узором в виде лепестка цветка. На одном китайском золотом блюде орнамент составлен из цветов, очень близких описываемым. [106] Здесь уместно отметить, что до сих пор в уздечных и седельных наборах хакасы любят гравировку в виде цветов. К конскому же убору принадлежат и 23 ворворки от кистей (табл. LIX, рис. 15). Их трубки заканчиваются изящными расширениями в виде розетки. Вероятно, и 13 крупных бубенчиков украшали сожжённую сбрую (табл. LIX, рис. 15). Рассматривая весь набор в целом, мы найдём в нём много общего с наборами VII-IX вв. из таких могильников, как Салтовский, Балта и Чми. [107]

Иного характера массивные бронзовые бляхи. Четыре из них овальные, с выгнутыми краями. Они украшены ажурным растительным орнаментом, окружающим отверстие. К ним же принадлежат: полукруглая бляшка, наконечник пояса, сердцевидная бляшка, большая концевая обойма ремня и тонкая наременная обойма. Это остатки поясного набора, передняя часть которого всегда украшалась бляшками с отверстием (к ним привязывали ремни для сабли, мешочки с трутом и огниво), а задняя — сердцевидными или полулунными бляхами. Сюда же, возможно, относится и массивная литая пряжка, язычок которой, вероятно, был сделан из железа. По своей форме эти пряжки также весьма характерны для кочевников VII-IX вв.

Третью группу составляют пластинчатые бляхи, покрытые тонким растительным узором. Из них пять квадратных и две треугольных, выгнутых одинаковым образом, как будто их набивали на твёрдый выступ (табл. LIX, рис. 11). Все они имели подкладки, с которыми соединялись фигурными заклёпками, причем на подкладке имеются те же прорезы, что и на бляхах.

Повидимому, бляхи набивали на нечто тонкое — берёсту, кожу, войлок. По орнаменту и выделке к ним же принадлежит пластинка с продолговатым отверстием. Такие бронзовые и костяные пластинки на берестяных колчанах служили отделкой петель для ремней. Наконец, особую группу составляют тонкие и длинные бронзовые пластинки с отверстиями для гвоздиков.

Три пластинки украшены рельефными звёздочками. Все они имеют следы двух переги-

(329/330)

бов, что указывает на набивку их на гранчатый предмет. Такие же перегибы имеются и у найденных там же трёх широких обойм из тонкого листа бронзы. Обращает на себя внимание сходство последних с обоймами ножен мечей. [108]

Особую группу составляют золотые наременные бляшки. Так как их орнаментация очень близка по своей тематике к украшениям сосудов, мы разберём их ниже.

В заключение упомянем о сильно оплавившихся обломках медного блюда, оказавшихся в узелке вместе с описанными предметами.

*     *     *

На второй тайник кургана №2 очень похожи оба тайника, найденные в центральной части кургана №6. В обоих оказались главным образом принадлежности сбруи.

Первый из них, расположенный под северовосточной стороной центральной части кургана, также содержал узелок из войлока со сбруйными украшениями. Среди них отметим уздечный набор из бронзовых бляшек довольно грубого литья. Бляшки были укреплены на ремне двумя, тремя или четырьмя расклёпывавшимися шпеньками; 18 из них овальны и украшены схематическим изображением цветка (табл. LIX, рис. 4); 13 имеют подтреугольную форму; их орнамент беспредметен. Сюда же следует отнести узкую удлинённую бляшку, небольшую пряжечку и ряд мелких концевых обойм. Бляшки, украшенные схемой цветка, находят себе ближайшую аналогию в уздечном наборе из могилы под круглой каменной насыпью при керексуре около Наинтэ-сумэ, в Северной Монголии. Эта могила со скелетами человека и двух коней датируется шелковой сасанидско-китайской тканью VI-VII вв. [109] Вторую группу предметов составляют принадлежности седельного набора: пара крупных концевых наременных обойм, крупные бронзовые пряжки и 13 подвесных блях, украшавших седельную шлейку (табл. LIX, рис. 9). Это массивные бронзовые литые щитки с тремя лопастями и петлёй для подвешивания, украшенные растительным ажуром. На средней лопасти изображена морда кошачьего зверя, такие мотивы, в искусстве Саяно-Алтая известны ещё в деревянной резьбе гунно-сарматской эпохи. Затем они распространяются в орнаментации бронзового литья позднейшего времени, вплоть до VIII-IX вв. На боковых лопастях изображены морды хищников, совпадающие с аналогичными изображениями на минусинских бронзах тагарского времени (I тысячелетие до нашей эры), что имеет большое значение для установления происхождения, звериной орнаментации кыргызского искусства. К седельному же набору относятся и две пары стремян — одна железная, другая из бронзы (табл. LIX, рис. 5, 6); по форме они обычны для VI-IX вв.

Совершенно особую серию предметов составляют найденные в том же узелке первого тайника штампованные бронзовые рельефные изображения различных зверей, двух скачущих всадников (одно из них сломано) и др. Так как эти рельефы имеют большое значение для истории древнекыргызской культуры, мы рассмотрим их особо. Здесь же только отметим наременные бронзовые овальные бляшки, выполненные той же техникой, что и рельефы.

Второй тайник кургана №6 расположен на одной линии с первым, но в юго-западной стороне. Он более сложен. В его овальной ямке (40х35 см) на дно была положена продолговатая каменная плитка 20х35 см. На ней насыпаны густым слоем пережжённые кости человека. Среди них собраны обрывки золотых листков, обломок золотой оплавившейся серьги, обломки оплавившегося золотого браслета с расширяющимися концами, золотая пуговица и капли расплавленного золота, очевидно, от браслета. Под слоем костей на камне найдены обломки глиняной крестовидной бляшки. Интересен браслет, близкий браслетам VII в. из кочевнических погребений Венгрии [110] и кладов VII-VIII вв. Украины. [111] Ближайшей же его аналогией является браслет из погребений около Капчальского баритового рудника в Хакассии. [112] Глиняная бляшка, очевидно, была покрыта золотом. Глиняные бляшки, обложенные золотом, были широко распространены в таштыкскую эпоху.

К юго-восточной стенке тайника был прижат узелок из кожи со сбруйным набором. Сверху лежала пара железных стремян, аналогичных найденным в первом тайнике, и железные удила с эсовидными псалиями, сильно попорченные ржавчиной. Сбоку и между этими вещами были плотно уложены 13 литых бронзовых позолоченных блях (табл. LVII, рис. 9), подвешивавшихся к седельной шленке [опечатка? — «шлёнка» не подходит, видимо, имеется в виду «шлейка»]; они листовидной формы, с вырезными краями, отделанными рельефным спирально-растительным узором. В центре бляхи — округлая выпуклость с цветком. По сторонам — рельефные изображения двух разъярённых львов; поле покрыто чеканным кружковым узором. Чеканом же нанесены детали на фигуры львов и рельеф. Подобного рода бляхи широко распространены в сбруйных наборах кочевниче-

(330/331)

ского мира; укажем на бляхи из Салтовского могильника [113] и катакомб Балты. [114] На Енисее они найдены в Капчальском могильнике. [115] Однако там обнаружены неорнаментированные пластинки, между тем в Минусинском крае и на Алтае среди случайных находок имеются очень близкие к нашим бляхи с рельефным орнаментом, но более сухим и ограничивающимся главным образом растительным узором да изображением на месте центральной выпуклости усатой личины. [116] Зато в Китае мы находим близкие аналогии: особенно интересны две бляхи, хранящиеся в Париже: на одной изображены дерущиеся львы, очень схожие с нашими; другая бляха с прекрасным изображением несущегося коня имеет на вырезных краях завитки растительного узора, весьма близкие к узору по краю копёнских блях. [117] Китайская струя в орнаментации наших блях со львами даёт о себе знать и в рисунке, причудливо изысканном, и в чешуйчатой разделке фона, и в композиции двух зверей, разделённых выпуклостью — «пылающей жемчужиной» китайского мифа. Только здесь традиционные драконы заменены львами. Помимо перечисленных предметов, во втором тайнике лежали такие же бронзовые рельефные изображения всадников, зверей, гор и пр., что и в первом. О них будем говорить позже.

Сравнивая ещё раз украшения капчальских и копёнских курганов, мы видим всё разнообразие продукции кыргызских литейщиков и ювелиров VI-VIII вв. Они выделывали и скромные украшения сбруи и поясов простых кыргызов, и пышное убранство знати. Сложную орнаментацию богатых уборов они не просто обогащали заимствованиями иранских и китайских образцов, в ней проявлено также и их собственное творчество, сохранявшее славные и плодотворные традиции тагарско-таштыкского мастерства.

О вопросах кыргызского искусства ещё придется говорить ниже.

*     *     *

В IX-X вв. изделия кыргызских мастеров по металлу сильно отличаются от более ранних. Мы это уже отмечали в кузнечном и оружейном деле. То же обнаруживается и в литье.

В этом отношении ценным источником являются наременные бляхи уже упоминавшегося клада, найденного около с. Тюхтяты на р. Казыре в северо-восточной части Минусинской котловины. Клад точно датирован четырьмя китайскими монетами IX в.

Тюхтятские бронзовые бляхи характеризуются господством четыреугольных форм с вырезными краями. Даже бляхи ременных скрещений имеют прямоугольные лопасти. Почти все бляхи покрыты сложным рельефным растительным узором с цветами, весьма близким к рисунку золотой наременной бляхи из кургана №2 Копёнского чаатаса (табл. LX [опечатка, надо: LXI], рис. 1). Кроме четыреугольных и крестовинных блях, в кладе имеются «лунничные», покрытые тем же рельефным узором, а также сердцевидные бляхи с выпуклым полубубенчиком в середине. Совершенно новой формой являются овальные бляшки с дополнением, похожим на рыбий хвост. Всеми этими особенностями — квадратностью формы, литым рельефным узором, наличием сердцевидных и особенно «хвостатых» блях уздечные и поясные наборы Тюхтятского клада совершенно аналогичны украшениям, обнаруженным в погребениях IX-X вв. сросткинских курганов Северного Алтая. Эта близость усиливается сходством сросткинских и тюхтятских удил, одинаково отличающихся уплощенностью концов эсовидных псалий, тождеством форм кинжалов и другими особенностями. Очевидно, в IX-X вв. по всему Саяно-Алтайскому нагорью распространилась новая мода на вещи тюхтятско-сросткинского типа. Аналогичные наборы так называемого Змиевского кургана близ Семипалатинска свидетельствуют о наличии этих форм и далее к Западу.

Вопрос о происхождении этой новой моды уже рассматривался выше при изучении столь близких к тюхтятским сросткинских украшений Алтая. Там отмечалось, что если на Алтае не были известны более ранние орнаментальные мотивы, на основе которых мог бы развиться узор сросткинских и змиевских наборов, на Енисее такой узор создавался ещё в VII-VIII вв. При этом была сделана ссылка на только что изученную золотую поясную бляху из Копёнского кургана, украшенную сложным растительным ажуром и цветами. Изучение этого ажурного узора показало, что в нём имеются китайские элементы. Между тем нигде в Сибири не проявляются в такой степени для VI-Х вв. сношения с Китаем, как у енисейских кыргызов. В этом можно видеть ещё один довод в пользу кыргызского происхождения новых тюхтятских, сросткинских и змиевских украшений IX-X вв.

*     *     *

Из других ремёсел кыргыз обращает на себя внимание гончарное (табл. LIV, рис. 6-9). Как показали раскопки поселения у с. Малые Копёны, наряду с хозяйственной посудой, формованной от руки, в массе своей сохранявшей старые таштыкские черты, кыргызы имели прекрасно выполненные на гончарном круге высокие вазы. Они в очень большом количестве найдены в кыргызских курганах VI-

(331/332)

VIII вв. [118] Их отличает совершенно своеобразное качество глины. Тонко отмученная, после обжига она превращается в звонкий черепок, напоминающий больше всего не керамику, но камень серого цвета. Уже эта особенность заставляет вспомнить китайские черепицы и отделочные плиты стен построенного в китайском стиле в эпоху Хань здания, исследованного в 1941, 1945 и 1946 гг. около г. Абакана. Не менее близки к кыргызским вазам по качеству глины и обломки сосудов из ноин-улинских курганов хунну — времени около начала н.э. [119] Форма кыргызских ваз — вытянутое яйцевидное тулово, с высоким развёрнутым вверху горлом — имеет лишь очень отдалённое сходство с некоторыми таштыкскими сосудами. Зато полную аналогию по внешнему виду кыргызские вазы находят в некоторых сосудах, найденных в Северном Китае, Монголии и Бурятии. [120] Особенно близка к кыргызским ваза, найденная в кургане VI-VII вв. в урочище Наинтэ-Сумэ в Монголии. [121] Сходство здесь подчёркнуто не только единством формы и качеством материала, но и тождеством орнамента. Как монгольская, так и большинство енисейских «кыргызских ваз» украшены широким поясом идущего по плечам елочного орнамента, нанесённого путём последовательных отпечатков штампа.

Все эти особенности и сходства не оставляют сомнений в южном происхождении техники, формы и печатной орнаментации «кыргызских ваз». Во всём этом они воспроизводят китайские приёмы. Однако было бы глубоко ошибочным присоединяться к мнению тех исследователей, которые на основании этих черт сходства были склонны самые вазы, найденные на Енисее, считать привозными с юга, если не из Китая, то из Монголии. Этому противоречит их особенно широкое распространение у енисейских кыргызов. Невозможно допустить, чтобы такой громоздкий, сравнительно хрупкий и весьма тяжёлый товар ввозился бы массами с далекого юга через труднопроходимые горные тропы, требующие месяцев пути.

В действительности несомненно существовало местное енисейское производство «кыргызских ваз», вырабатывавшихся в большом количестве с применением приёмов выделки, заимствованных с юга. Находки в развалинах ханьского здания близ г. Абакана позволяют предполагать давнее знакомство минусинцев с китайской техникой обработки глины, дававшей после обжига «каменный» черепок. Что касается формы ваз, то она была разработана лишь в VI-VII вв. и, вероятно, на юге. Основанием этому служит наличие в Бурятии и Монголии ещё в хуннскую эпоху крупных сосудов, по форме своей близких к вазе из Наинтэ-Сумэ и к аналогичным ей «кыргызским». Утверждая местное производство «кыргызских ваз» по заимствованным с юга образцам, мы сталкиваемся ещё с одним указанием на особенно тесные связи, существовавшие у енисейских кыргызов с Монголией и Китаем. На то, что в этих связях кыргызы занимали исключительное положение сравнительно с другими народами Южной Сибири, указывает распространение ваз. Они найдены только в Монголии и Бурятии и в особенно большом числе в Минусинской котловине. Ни на севере под Красноярском, ни на востоке от Енисея, ни на Алтае они до сих пор не встречались. Факт этот сам по себе очень интересен, так как указывает на наличие деловых связей кыргызов с населением Монголии в эпоху тюркского каганата в разгар военных столкновений. Очевидно, кыргызы проявляли большую предприимчивость и сумели сохранить сношения с югом, несмотря на политические трудности.

Помимо кузнецов и литейщиков, оружейников и гончаров, у кыргыз работали и другие мастера. Несомненно, особую группу ремесленников составляли ювелиры и художники. Об их замечательных работах мы ещё будем говорить ниже, рассматривая особенности развития кыргызской культуры и искусства. Здесь же упомянем резчиков по кости и дереву, создавших отделку колчанов и сёдел, [122] сапожников и седельников, изделия которых можно видеть на кыргызских писаницах. [123]

Кроме того, третья уйбатская надпись сохранила указание на специалистов-каменотёсов и резчиков орхонского алфавита, людей грамотных. В надписи уцелела ценнейшая деталь — мастера названы «сыновьями искусных людей». [124] Очевидно, кавыки в мастерстве передавались наследственно. Это указывает на известную обособленность кыргызских ремесленников, которая могла вести к зачатку ремесленных организаций.

[22] Состав костей, найденных на поселении у с. Малые Копёны:

[23] Иакинф. Собрание сведений.... ч. I. стр. 448.

[24] Там же, стр. 447.

[25] Помимо перечисленных находок керамики, костей и жернова, на кыргызском поселении у с. М. Копёны были найдены: обломки костяных накладных пластин, костяные наконечники стрел обычного вида, костяная свистулька от стрелы, бусы из сердолика и перламутра, каменные плитки, глиняное пряслице, железный нож и игральные астрагалы — бараний со срезом с одного бока и коровий, отмеченный знаком в виде четырёхугольника, заштрихованного прямоугольной решёткой. Последняя находка, так же как и керамика, связывает поселение и с кыргызскими курганами и с таштыкскими погребениями в склепах.

[26] Минусинский музей, №1187-1204 и 1281. ГИМ, №54746-1642, 3810.

[27] Минусинский музей, №1277-1279 и Красноярский музей. Карцов В.Г. Материалы к археологии Красноярского района. Красноярск, 1929, табл. IV, рис. 33.

[28] Хранится в ГИМ, колл. Згерского-Струмилло, и в Минусинском музее.

[29] Минусинский музей, №1283, 1224.

[30] Минусинский музей, №909, 1268-1272.

[31] Клеменц Д. Древности Минусинского музея, Томск, 1886.

[32] Например, найденные у с. Черёмушки и с. Калы (хран. в Минусинском музее, №911-913 и 1226-1231).

[33] Минусинский музей, №893-910, 1272-1274 и 1276.

[34] Минусинский музей, №855-892, 1265-1271 и 1275 (более крупный).

[35] Хранятся в Минусинском музее. №5183 и сл.

[36] Иакинф. Собрание сведений..., ч. I, стр. 444.

[37] Там же, стр. 444.

[38] Там же, стр. 444.

[39] Аррelgren-Kivalo Н. Alt-Altaische Kunstdenkmäler. Helsingfors, 1931, рис. 77 и 84.

[40] Иакинф. Собрание сведений..., ч. 1, стр. 444.

[41] Radlоff W. Die Alttürkischen Inschriften. Dritte Lieferung, СПб., 1895, стр. 307.

[42] Там же, стр. 330.

[43] Иакинф. Собрание сведений..., ч. 1, стр. 448.

[44] Иакинф, Собрание сведений..., ч. I, стр. 448.

[45] Евтюхова Л. и Киселёв С. Чаатас у с. Копёны, стр. 43-44.

[46] Там же, стр. 43.

[47] Иакинф. Собрание сведений..., ч. 1, стр. 444.

[48] Merhart G. Em Eisenschmelzofen am Jenisseï. ESA, т. IV, 1929.

[49] Левашова В.П. Из далёкого прошлого южной части Красноярского края. Красноярск, 1939, стр. 48-51; Евтюхова Л.А. Археологические памятники и т.д., стр. 96-98.

[50] Как было выяснено путем опросов населения с. Шалоболина, Теси и Копён, главное количество железных находок, «сданных» в своё время в Минусинский музей и частным коллекционерам, собрано «на песках», на месте древнехакасских поселений.

[51] В одном Минусинском музее их хранится 204 экз. (№№914-1117).

[52] Время этих инструментов определяется находкой в Тюхтятском кладе двух молотков-метчиков вместе с китайскими монетами IX в. (хран. в Минусинском музее №5183 и сл., см. табл. LXI, рис. 1).

[53] В Минусинском музее таких наконечников хранится 2377 экз. — №1287-3322 и №5234-5574.

[54] В Минусинском музее хранится 1767 таких наконечников — №3425-5191. Из них №№5183-5191 найдены в Тюхтятском кладе с китайскими монетами IX в. См. табл. LXI, рис. 4.

[55] Капчалы II, кург. №2, 4 и 5 — раск. Левашовой 1935 г. (хран. в Минусинском музее).

[56] Петри Б.Э. Доисторические кузнецы в Прибайкалье. «Наука и школа», (Чита) 1923, №1, стр. 21 и сл.

[57] Хранится в Минусинском музее (Левашова В.П. Из далёкого прошлого..., табл. XV, рис. 9).

[58] Хранятся в Минусинском музее из Тюхтятского клада IX-X вв., №5183 и след.

[59] Archaeologia Hungarica, в. XVI, табл. VI, 3 и рис. 22.

[60] Левашова В.П. Из далекого прошлого южной части Красноярского края, табл. XV, рис. 1.

[61] Иакинф. Собрание сведений..., ч. I, стр. 445.

[62] Евтюхова Л. и Киселёв С. Чаатас у с. Копёны, рис. 54.

[63] Appelgren-Kivalo Н. Alt-Altaische Kunstdenkmäler, стр. 93.

[64] Хранятся в Минусинском музее, №6579-6779 (Левашова В.П. Из далекого прошлого..., табл. XV, рис. 11-13).

[65] Арреlgren-Кivаlo Н. Alt-Altaische Kunstdenkmäler. Helsingfors, 1931, рис. 77, 80. 81, 93 и 342.

[66] Ташеба, кург. №3 — раск. Адрианова 1895 г.; Каменный курган по р. Таштык (Теплоухов С. Опыт классификации..., табл. 1, рис. 40); с. Кривинское, кург. №7, заимка Усть-Тесь, кург. №2 — раск. С.В. Киселёва 1928 г. (Материалы археологич. экспедиции 1928 г., табл. V); Капчалы, №1, погр. II — раск. В.П. Левашовой 1936 г. Из случайных находок в Минусинском музее хранится 83 экз. этого типа — №№6371, 6372, 6374-6378, 6394, 6396, 6420-6433, 6461-6520.

[67] Хранятся в Минусинском музее, №№6375-6378, 6394 н 6432.

[68] Усть-Тесь, кольцо №2 — раск. С.В. Киселёва (Киселёв С.В. Материалы..., табл. V, рис. 12 и 16).

[69] См. выше, стр. 291.

[70] Например, в Венгрии в могильниках Böleske (VI в.), Szent Endre (VI-VII вв.), Regöly, Czicó (VII в.) и Kassa (VII-VIII вв.) (Hampel I. Alterthümer der frischen Mittelalters, Bd. II, 313-316, 345, 229-230, 236-273, 314).

[71] Хранятся в ГИМ.

[72] Копёны, кург. №2 и №7 (Киселёв С. и Евтюхова Л. Чаатас у с. Копёны, рис. 37 и 43); Уйбат, кург. №1 (Евтюхова Л. К вопросу о каменных курганах, рис. 8); р. Таштык, «могила на седловине» (Теплоухов С. Опыт классификации..., рис. 38). Из случайных находок в Минусинском музее хранится 70 экз. №№6379-6415, 6434-6448, 6451-6460, 6541, 6543, 6570, 6572, 6573, 1258, 1259.

[73] Уйбат I, курган №5 — раск. С.В. Киселёва 1938 г.; Капчалы I, кург. №4 и №5 — раск. В.П. Левашовой 1934 г.

[74] Rоstоvtzeff М. The Animal Styl, табл. XXIII, рис. 4.

[75] Копёны, курган №2 и курган №7 (Евтюхова Л. и Киселёв С. Чаатас у с. Копёны, рис. 37; табл. LIX, рис. 6).

[76] Ashton L., Gray В. Chinese Art, стр. 150 — золотой диск эпохи Тан, украшенный аналогичными цветами; Tch’ou Тö-уi, Bronze antique de la Chine. 1924, табл. XXXVI — зеркало эпохи Тан с аналогичными птичками и табл. XXXVII — зеркало эпохи Цзинь с аналогичными птичками.

[77] Хран. в Минусинском музее №5183 и сл.

[78] Бобринский. Перещепинский клад. MAP, №34, табл. VII, рис. 15 и 16.

[79] Труды XII Арх. съезда, т. I, табл. XXII, рис. 101 и 102.

[80] Archaeologia Hungarica, вып. XVI, 1935, табл. V, рис. 3.

[81] Там же, табл. V, рис. I и II.

[82] Hampel I., ук. соч., т. II, стр. 109, 345, 315-316, 272-273, 277-279, 114-115, 84-86, 360, 362-363, 177-178, 363-366.

[83] Там же, т. III, табл. 336—1, 3, 339—5, 340—1-3, 5, 343—1, 2, 344—1, 6. 347—1, 2, 355 А —1, 356—1, 2. Archaeologia Hungarica, в. XXI, табл. CXXXVII, рис. 1 и 2, табл. CXXXV, рис. 19.

[84] Минусинский музей, №№6417-6419, 6443, 6571.

[85] Хранятся в Минусинском музее 49 экз. №6521-6540, 6542, 6544-6569, 6576, 6577.

[86] Руденко С. и Глухов А. Могильник Кудыргэ на Алтае, рис. 16—4.

[87] Hampel I. Ук. соч., т. III, табл. 330—3, 4, 354—2.

[88] В Минусинском музее хранится 780 экз. (№№5591-6370).

[89] Найдены в каменных курганах: Уйбат I, кург. №1 (Евтюхова Л. К вопросу..., рис. 9). Капчалы I, кург. №1, погр. 1, кург. №4 (2 экз.) — раск. Левашовой 1934 г.

[90] Евтюхова Л.А. К вопросу о каменных курганах на среднем Енисее, стр. 121, рис. 9.

[91] Тюхтятский клад — 3 экз. (хранится в Минусинском музее №5183). Погребения с конём, раскопанные около Батеней. Теплоухов С.А. Опыт классификации, табл. II, рис. 41.

[92] Киселёв С.В. Материалы..., табл. V, рис. 13.

[93] Теплоухов С.А. Опыт классификации..., табл. II, рис. 62. Эту же смену мы наблюдали и в Венгрии в X в.

[94] Уйбатский чаатас, кург. №3 — раск. С.В. Киселёва в 1936 г., хран, в ГИМ; Тюхтятский клад — хран. в Минусинском музее, №5183 и след.

[95] Нamреl I., ук. соч.

[96] Тюхтятский клад, хранится в Минусинском музее, №5183 и сл., см. табл. LXI, а также Евтюхова Л.А. Археологические памятники и т.д., стр. 67-72.

[97] Там же.

[98] Хранится в ГИМ, №49439. См. Отчёт ГИМ за 1915 г., стр. 9-20.

[99] Хранятся в Минусинском музее (Левашова В. Из далекого прошлого..., табл. XVI, рис. 9-11, 16-18, 22-24, 26-33, 38).

[100] Труды XII Археологич. съезда, т. I, табл. XXII, рис. 92-95.

[101] Материалы по археологии Кавказа, т. VIII, табл. XVI, рис. 3 и 4.

[102] Левашова В. Из далёкого прошлого..., табл. XVI, рис. 18 и 24.

[103] Там же, табл. XVI, рис. 38.

[104] Евтюхова Л.А. и Киселёв С.В. Чаатас у с. Копёны. Труды ГИМ, т. XI, М., 1940, стр. 21-55.

[105] Ср. цветы, украшающие стенки фарфорового китайского кувшина эпохи Тан (Ashtоn L., Gray В. Chinese Art. pl. 57).

[106] Ashtоn L. and Gray B. Chinese Art, табл. 47a.

[107] Труды XII Археологич. съезда, т. I, 1905, табл. XXII, рис. 91-95; Труды XIII Археологич. съезда, т. I; Труды XIV Археологич. съезда, 1911, рис. 131; Труды XV Археологич. съезда, 1914; Материалы по археологии Кавказа, т. VIII, табл. 66. Должно также отметить чередование кистей и бубенцов на ремнях сбруи ещё сасанидского времени (Орбели И. и Тревер К. Сасанидский металл, Л., 1935, табл. XVII).

[108] Сходная обойма найдена в кладе около с. Терёхина б. Кузнецкого уезда с вещами VII в. Архив ИИМК за 1909 г., дело №75.

[109] «Северная Монголия», вып. II, Л., 1927, стр. 73-75, табл. IV, 9-20. Узкая удлинённая бляшка вполне аналогична бляшкам этого же времени, найденным нашей экспедицией в 1935 г. на Алтае в кургане №3 близ с. Туяхта, Онгудайского аймака Горно-Алтайской области.

[110] Hampel I., ук. соч., табл. II, 81-82; табл. III, 66, 5, 6.

[111] MAP, в. 34, табл. XI, рис. 37.

[112] Левашова В.П. Из далёкого прошлого южной части Красноярского края, 1939, табл. XVI, 3.

[113] Труды Археологич, съезда, т. I, табл. XXII, рис. 92-95.

[114] Материалы по археологии Кавказа, т. VIII, табл. XVI, рис. 3 и 4.

[115] Левашова В.П. Из далёкого прошлого..., табл. XVI, рис. 30 и 33.

[116] Там же, табл. XVI, рис. 25.

[117] Salmony A. Eine chinesische Schmuckform und ihre Verbreitung in Eurasien. ESA, стр. 325, рис. 1 и 2.

[118] Раск. Адрианова в логе Джесос, кург. №№6, 11-13 (хран. в ГИМ, №34524); раск. Киселёва у с. Кривинского, кург. №7, у с. Усть-Тесь, кург. №2; Материалы арх. экспедиции, табл. 1, рис. 72); Уйбатский чаатас, кург. №1-11 и Уйбат II, кург. №1-2 (Евтюхова Л. К вопросу о каменных курганах, рис. 1, 4, 5); Копёнский чаатас, кург. №1-10 (хран. в ГИМ, см. Евтюхова Л. и Киселёв С. Чаатас у с. Копёны, стр. 28, 30, 32, а также Теплоухов С. Опыт классификации..., табл. II, рис. 20, Левашова. Из далёкого прошлого.... табл. XIV, рис. 2).

[119] Бернштам А.Н. К вопросу о соц. строе вост. хуннов. ПИДО 1935, №9-10.

[120] Тр. Т-КОРГО, т. I, в. 2, 3; т. III, в. 1-3; т. IV, в. 3; Archaeologia Orientalis, табл. IV, XIV, XV и XVI.

[121] Боровка Г. Археологические обследования среднего течения р. Толы, табл. II, рис. 5.

[122] Колчан с богатой отделкой костяными пластинками, покрытыми растительным и циркульным узором, найден в 1938 г. в катакомбном погребении с конём на Уйбате II. Хранится в ГИМ.

[123] Appelgren-Kivalo Н., Alt-Altaische Kunstdenkmäler, Helsingfors, 1931, рис. 72 и сл.

[124] Radloff W. Die Alttürkischen Inschrlften. Dritte Lieferung, стр. 340.

наверх