Л.Н. Гумилёв

Древние тюрки.

// М.: 1967. 504 с.

Часть вторая. Голубые тюрки и уйгуры, или эпоха Второго каганата.

Глава XXI. Восстание Кутлуга.

[ Почему? — Народное восстание. — Восстание развивается. — Пограничная война. — На западе. — Императрица У. — Тюрки и уйгуры. — Программа. ]

Почему? Казалось бы, находясь в центре огромной империи и отнюдь не будучи угнетены по сравнению со всеми прочими народами, тюрки должны были благодарить судьбу. Но этого не было. Наоборот, в конце 70-х годов VII в. их недовольство выросло настолько, что они сменили относительно лёгкую жизнь на беспримерные тяготы жестокой азиатской войны, где пощада подчас бывала тяжелее смерти в бою.

Восстание всегда дело трудное, а особенно когда силы правительства неисчерпаемы, зона восстания окружена и посторонней помощи ждать неоткуда. Если при всех этих неблагоприятных условиях восстание не только начинается, но и имеет успех, это случай далеко не обычный.

Тем не менее никто из исследователей не задавался вопросом о причинах успеха тюркского восстания 679-693 гг. Н.Н. Козьмин видит здесь собирательство земли крупным феодалом, местопребыванием которого он полагает Алтай. [1] Это ошибка недискутабельная и снимает все дальнейшие его рассуждения.

А.Н. Бернштам считает, что тюркские аристократы, феодализируясь, выступили против Китая, за право эксплуатировать собственный народ. [2] Этому противоречат как тексты надписей, так и ход событий. Вопросу о причине успеха в столь неравной борьбе он внимания не уделяет. Гораздо глубже анализ Г.Е. Грумм-Гржимайло, [3] но он ограничился только непосредственно тюркскими делами, тогда как многое скрывалось в международной политике того времени; не меньшее значение имели и придворные интриги в Чанъани.

Поэтому нам надлежит проследить сочетание обстоятельств, ход событий и объяснения, даваемые современниками, которые необходимо подвергнуть исторической критике. Только детальный разбор всех, даже

(270/271)

мелких, событий позволит сойти с зыбкого болота гипотез на твёрдую почву вывода, построенного с учётом всех фактов.

Народное восстание. В 679 г. среди тюрок Шаньюева наместничества вспыхнуло неожиданное для китайцев восстание. «Таншу» в лаконичной манере передаёт причины, повод и начало событий одним словом: «взбунтовался». [4] Никаких объяснений не приводится.

Зато сами тюрки объясняют своё поведение весьма пространно и убедительно: «народу табгач стали они [тюрки] рабами своим мужским, крепким потомством и рабынями своим чистым женским потомством. Тюркские правители сложили с себя свои тюркские имена и приняв титулы табгачские, подчинились кагану народа табгач. Пятьдесят лет отдавали они ему труды и силы. Вперёд к солнечному восходу они ходили войной вплоть до Бокли-кагана [Мукри, кит. Мохэ, в Маньчжурии и Приамурье], назад, т.е. на запад, они ходили войной вплоть до Темир-капыга [проход Бузгала в Средней Азии в 657-658 гг.] и отдали кагану табгачскому свою державу и закон [обычай]. Весь тюркский народ так сказал: „Я был державным народом, где моя держава? Для кого добываю я державы иные?” Они говорили: „Народом был я, имевшим кагана, — где мой каган? Какому кагану отдаю я труды и силы?” Так говорили они и, так говоря, стали врагами кагану табгачскому». [5]

Аналогичное понимание хода событий содержит Онгинский памятник: [6] «Царствовавшего своего кагана он бросил [покинул], [7] а затем тюркский народ вперёд, на восток, назад на запад солнца; на юг, к табгачам, и на север, к черни [горной тайге], рассеялся. [8] Герои балбалами принуждены [были стать] [9] (т.е. были убиты врагами. — Л.Г.).

(271/272)

Имя тюркского народа начало клониться к упадку. Тогда ... Тенгри [10] сказал: „да не уничтожится тюркский народ, да не будет жертвой”».

Памятник был поставлен вскоре после 716 г., и, очевидно, совпадение с надписью Кюль-тегина не случайно. Надо думать, что это официальная версия причин восстания.

Хотя тюркский текст отражает точку зрения руководящей части тюркского общества, но, видимо, она была близка к истине. Согласно известиям «Таншу», после того как старейшина Ашидэ поднял восстание, к нему сразу примкнули старейшины всех 24 округов. Для китайцев восстание явилось полной неожиданностью, так как «тридцать лет в северных странах не слыхали военного шума». [11] Требование собственного хана и своего эля показывает, что идея слияния степи и Китая — основная идея танской империи — оказалась несостоятельной. Психика кочевников до такой степени не походила на китайскую, что слияние их не могло осуществиться.

Поднимая восстание, тюрки пошли на безнадёжную авантюру: они были в центре государства и окружены врагами со всех сторон, у них не было ни тыла, ни союзников, ни численного превосходства. Они сами не могли этого не понимать и всё-таки восстали! При этом ни китайские, ни тюркские источники не говорят об обидах или угнетении. Надпись прямо указывает, что тюрки выступили не ради улучшения своей жизни, а ради дикой воли и власти. «Не думая отдавать государству Табгач свои труды и силы, тюркский народ (türk budun) говорил: „лучше погубим сами себя и искореним”. И они начали идти к гибели». [12] Надпись отчётливо отмечает, что самолюбию тюркского народа было непереносимо подчинение. Оно ощущалось настолько оскорбительным, что весь тюркский народ бросился в безнадёжную борьбу, увлечённый порывом. Порыв был настолько силён, что вначале повстанцы имели успех. Принца из ханского рода Ашина, Нишу-бега, поставили ханом [13] и разбили карательные войска, шедшие на усмирение, как на прогулку. Около 10 тыс. китайских солдат пало и сдалось в плен, а остатки, объединившись, вырвались из окружения. [14]

Численность повстанцев достигла 100 тыс. человек [15] (разумеется, в условном, «китайском» исчислении; [16] значит, около 12 тыс.). В следующем, 680 г. на подавление была брошена армия, втрое превышавшая силы тюрок. Тюрки обошли её с тыла и разбили обозы с продоволь-

(272/273)

ствием, из-за чего китайские солдаты начали голодать. Но опытный полководец Пэй Хин-кянь подготовил ловушку: он пустил обоз по местности, занятой врагами, под слабой охраной. Тюрки, разогнав охрану, начали грабить повозки; тогда на них напал отряд отборных войск, следовавший за обозом на некотором расстоянии, и истребил их до последнего бойца. Слух об этом разнёсся, и с тех пор китайские обозы свободно подвозили провиант действующей армии.

Захватив в свои руки инициативу, Пэй Хин-кянь использовал преимущество в численности и окружил повстанцев у горы Хэйшань. Сражение разбилось на множество стычек, в которых китайцы одержали полную победу. [17] Тогда сразу подняли голову малодушные и весной 680 г. [18] принесли победителю голову хана и покорность. Но упорные продолжали борьбу. Они переправились через Жёлтую реку и объявили ханом царевича Фуняня, [19] которого признали все племена. В 681 г. тюрки произвели набеги, и Хин-кянь снова выступил против них. Тюрки отступили к «Чёрным пескам» и, по данным разведки, терпели голод. К тому же в рядах повстанцев возникли ссоры: хан и вождь Вынь-бег не поладили, и силы восставших разделились. Однако один из лёгких китайских отрядов наткнулся на такое сопротивление, что полководец бросил войско и бежал. Оставленные полководцем ратники также бежали от врага, и убитые «лежали лицом на полдень». [20]

У Фуняня была правильная тактика: стараясь оторваться от противника, он отступал на север, но его обоз с жёнами и детьми был захвачен лёгкой конницей Хин-кяня. Голодные и измученные повстанцы брели к северу, когда регулярная конница настигла их. Дух повстанцев был подорван неудачами, и Фунянь не видел выхода, так как уйгуры на севере от пустыни приготовились встретить тюрок с оружием в руках. Договорившись об амнистии себе и своим соратникам, Фунянь сдался. [21] Но китайцы не сдержали обещания. На Восточной площади Чанъани вожди восстания были обезглавлены. Народное движение было растоптано копытами регулярной конницы.

Большая тюркская надпись повествует об этой странице истории глухо: «...и они начали идти к гибели». Но гораздо подробнее об этом событии рассказывает надпись Тоньюкука: «Тюркский народ, не имея хана, отделился от государства Табгач, сделался народом, имеющим своего хана: оставив своего хана, снова подчинился государству Табгач. Небо, пожалуй, так сказало: „я дало тебе хана, ты, оставив своего хана,

(273/274)

подчинился другим. Из-за этого подчинения Небо — можно думать — тебя поразило, умертвило”. Тюркский народ ослабел, обессилел, сошёл на нет». [22] Китайская и тюркская версии совпадают.

Теперь разберемся, что тут произошло. Восстание было массовым, народным, и его постигла судьба всех аналогичных движений. Тюрки не имели ни дисциплины, ни подготовленных военачальников. Они зависели от своего обоза, неспособного к быстрым переходам, ибо обозы передвигались на телегах, запряжённых быками. А враги были всюду. Уйгуры или токуз-огузы в Халхе были верными слугами императора, так как на них всё время сыпались награды и подарки, а память об утерянном величии, грызшая тюрок, у уйгуров отсутствовала. Вольнолюбивые уйгуры не создали ещё могучей державы и не стремились к этому: тибетцы же были далеко. Восстание было обречено, но продолжалось в новой форме.

Восстание развивается. Не прошло и года с момента разгрома тюрок, как война под руководством новых вождей приняла иной оборот. Если первоначально главарями были старейшины, увлекавшие за собой родовичей, то на этот раз выступили осколки аристократии и просвещённые тюрки, получившие китайское образование. Посмотрим, как это произошло. «Таншу» сообщает следующее: «...в 682 г. ещё Гудулу (Кутлуг) взбунтовался. Гудулу был дальний родственник Хйелиев [Кат Ильхана], глава поколения Ханьли Юаньин... Он наследственно получил достоинство тутуна [тутун — офицерский чин древних тюрок].

После падения Фунянева все рассеялись, осели у гор Цзунцайшань и построили городок Хэйшачен. Число их простиралось до 5000 человек. Гудулу ограбил девять родов, [т.е. уйгуров, или токуз-огузов [23]], и мало-помалу очень разбогател лошадьми, почему объявил себя ханом. Из младших братьев дал Мочжо [Мочур] достоинство шада, а Дусифу [Тюзель-бек] достоинство ябгу. Ашидэ Юань-чжень [тюрок с китайским образованием] был взят под стражу правителем дел Ван Вэнь-ли. Случилось, что Гудулу произвёл набег. Юань-чжень просил дозволения внушить поколениям откупиться от вины. Это было дозволено. Как скоро

(274/275)

поколения покорились, Гудулу составил с ними заговор, вследствие которого все або и дагани [тарханы] поверстаны в число рядовых». [24] Смысл текста ясен. Кутлуг принадлежал к той части «друзей кровавой старины», которая кое-что забыла и кое-чему научилась на службе в императорской армии... Во время восстания он, вместо того чтобы толкать необученные толпы на копья латников, напал на ничего не подозревавших уйгуров и отбил у них косяк коней, необходимых для партизанской войны. Он восстановил старую систему чинов и, следовательно, ввёл дисциплину. Вместо бессмысленной мобилизации толп он составил свой отряд из старой знати, не отвыкшей от военного дела, и тем самым сделал возможной гверилью, или партизанскую войну. Затем очень важный факт: Кутлуг принял и использовал получивших китайское образование людей: Ашидэ Юань-чженя и Тоньюкука. [25] Такие люди знали слабые

(275/276)

стороны врага и знали, как его бить. И действительно, ход войны вскоре изменился.

Но посмотрим, как описывают сами тюрки деятельность Кутлуга, после того как он принял громкий титул Ильтерес-кагана: «Каган выступил с семнадцатью мужами. Услышав, что он бродит вне [т.е. за границей собственно Китая], жители городов поднялись в горы, а жители гор спустились и, собравшись, составили отряд в 70 мужей. Так как Небо даровало им силу, то войско моего отца — кагана было подобно волку, а враги его были подобны овцам. Вперед [т.е. на восток], назад [т.е. на запад] двигаясь с войском, он собирал и поднимал, так что всех, их стало уже 700 мужей. Когда стало 700 мужей, то он привёл в порядок и обучил народ, утративший свой эль [державу] и своего кагана, народ, сделавшийся рабынями и сделавшийся рабами, упразднивший тюркские установления, он привёл в порядок и наставил по законам моих предков, тогда же он дал народу устройство толис-тардуш и назначил тогда ябгу и шада». [26]

Тюркская трактовка событий совпадает с китайскими данными, за исключением лишь числа воинов, которое китайцы определили в 5 тыс. человек. Надо думать, китайская цифра точнее, так как постоянное употребление числа «семь» наводит на мысль, что ему сопутствовало магическое или мистическое значение, подменившее точное количество всадников Кутлуга.

Не менее важные чёрточки и детали отмечает надпись Тоньюкука. Начинает он с того, что представляется читателю: «Я сам, мудрый Тоньюкук, воспитан для государства Табгач, так как весь тюркский народ был в подчинении у государства Табгач». Тоньюкук был образованным тюрком, подобно Ашидэ Юань-чженю, и помощь двух квалифицированных советников, очевидно, сыграла немалую роль в успехе восстания. Разгром народного движения Тоньюкук описывает так: «оставшиеся независимыми среди деревьев и камней соединились, и их составилось 700 человек. Две части из них были всадники, а одна часть была пехотой. (Драгоценное указание, объясняющее слабую манёвренность тюрков в минувшей войне и заслугу Кутлуга, сумевшего добыть лоша-

(276/277)

дей, необходимых для партизанской войны. — Л.Г.). Тот, кто семьсот людей заставил следовать за собой, старший из них был шад [т.е. принц крови]. Он сказал: „Приставай ко мне”. Я был к нему приставшим — мудрый Тоньюкук. Не каганом ли мне его пожелать, говорил я в сердце своём. Я думал: если будущий хан вообще знает, что есть тощие быки и жирные быки, он не знает, который жирный бык и который тощий бык. (Тоньюкук с некоторой деликатностью указывает на неуменье Кутлуга разбираться в людях и оценивать их по достоинству. — Л.Г.). Так как небо даровало мне знание, то, несмотря на малые способности хана, я сам захотел его ханом. О хан! С мудрым Тоньюкуком в качестве бойла бага тархана [государственный советник] я Ильтерес да буду каганом”». [27] Если откинуть самохвальство Тоньюкука, то в остальном этот текст согласуется с приведёнными выше и картина восстания встаёт перед нашими глазами.

Надо сказать, что сами китайцы весьма подыграли тюркским повстанцам. Пэй Хин-кянь, подавивший восстание Фуняня, способный и опытный полководец, любимый воинами за справедливость, бескорыстие и осмотрительность, спасавшую жизнь рядовым бойцам, впал в немилость и умер в ссылке. [28] Заменить его удалось не сразу, и повстанцы получили передышку, которую они использовали для реорганизации.

Пограничная война. На организацию отряда Кутлуга ушёл весь 682 год. В 683 г. он перешёл к активным действиям. Тюркская конница молниеносными ударами разгромила почти всю укреплённую линию вдоль Великой стены к востоку от Ордоса, нигде не подставив себя под удар регулярных войск. Тюрки разграбили пять военных округов и только в одном, шестом, были отбиты. Шаньюево наместничество было блокировано, а в последующие три года движение по дорогам для чиновников и ратников было невозможным. [29]

Успеху тюрок способствовал происшедший в Китае государственный переворот. Вдовствующая императрица У-хоу арестовала своего сына Чжунцзуна и сослала его в центральный Китай, дав ему княжеский титул.

Как всегда в таких случаях бывает, у наследника оказались сторонники, которых нужно было репрессировать, и заниматься тюркютами было некогда. Лишь в 686 г. военачальник Шунь-юй Кхяньпин двинулся на повстанцев, стремясь захватить их семьи, жившие в укреплённом

(277/278)

лагере у гор Цзунцайшань. [30] Кутлуг вышел навстречу врагу. В кровопролитном бою у Синьчжоу (в провинции Шаньси) китайцы были разбиты. Их потери исчислялись в 5 тыс. человек.

На это пришлось реагировать. Против тюрок были брошены значительные силы с воеводой Чан-чжи во главе. Чан-чжи был одним из наиболее талантливых танских генералов и весьма отличался своей храбростью, физической силой и талантом в войне против Тибета.

Чан-чжи взялся за дело серьёзно. В битве при Хуанхуадуе [31] в 687 г. тюрки были разбиты. Китайская конница гнала их около 20 км, [32] но они успели оторваться от противника и ушли в Великую степь. Один из подчинённых Чан-чжи, Цуан Бао-би, желая выслужиться, выступил за границу и через лазутчиков обнаружил лагерь тюрков. Бао-би попытался застать их врасплох, но тюрки заметили приближение врага и успели построиться в боевой порядок. Китайцы дрались отчаянно, но были разбиты. Весь корпус погиб, кроме вождя, успевшего убежать.

Кампания кончилась, и, надо признать не в пользу китайцев. Выгнать мятежных кочевников с Жёлтой реки в Алтайские горы было всё равно что пустить щуку в воду. Тюрки показали небывалую стойкость и упорство, поражение не разложило, а сплотило их. Воля к борьбе не погасла, и это определило ход событий, который привёл к восстановлению тюркского каганата. Для самих китайцев тюрки стали уже недосягаемы. Теперь китайцам пришлось действовать силами своих застенных союзников и в первую очередь уйгуров.

Возникает вопрос: почему имперцы отказались от преследования и полного уничтожения повстанцев, хотя их войско состояло из конницы, привычной к далёким походам? Да, эта конница была когда-то, но в 689 г. легла под ударами тибетцев. [33] Все резервы поглотил тибетский фронт, растянувшийся от джунглей Юннани до скалистых берегов Хуанхэ, раскалённых песков Турфана и лесистых склонов Центрального Тянь-Шаня. Малочисленный и ещё варварский Тибет до 693 г. удерживал оазисы Западного края, и до 700 г. главные китайские силы сражались с тибетцами в Ганьсу и Сычуани. Вот одна из главных причин, обеспечивших успех безумной затеи Кутлуга.

(278/279)

На западе. Нельзя считать случайным совпадением, что одновременно с восстанием Кутлуга произошло совершенно аналогичное восстание среди западных тюркютов. Сравнительно небольшие силы имперцев удерживали Центральный Тянь-Шань благодаря добровольному подчинению в 673 г. Кашгара и тюркского племени гун-юэ, [34] обитавшего к востоку от оз. Иссык-Куль. [35] Совершенно неожиданно западные тюркюты напали на гун-юэ и осадили их «столицу», т.е. укрепленную ставку князька. Во главе повстанцев стоял некий Ашина Кибу-чур, судя по фамилии принц крови, но, как и Кутлуг, не имевший прямого права на престол. Последнее обстоятельство очень значительно, так как показывает, что это не была фронда отстранённых от власти царевичей, а народное движение. Вряд ли можно сомневаться, что совпадение восстаний, западного и восточного, во времени не случайно. Сообщение по великому караванному пути было регулярным, и 2 тыс.км — не препятствие для конного эмиссара, особенно если учесть, что на пути были земляки и, значит, сменные лошади.

Кибу-чур привлёк на свою сторону даже телеское племя яньмянь, жившее к северу от гун-юэ и к востоку от оз. Балхаш. [36]

Как на востоке, так и на западе дело освобождения тюрок вступило в новый период развития. Наличие продуманного заговора несомненно. Однако западные тюрки встретили отпор регулярных имперских войск, пришедших на выручку стеснённым союзникам. Энергичный и храбрый офицер Ван Фан-и оттеснил тюрок к р. Или и там нанёс полное поражение Кибу-чуру. Потери тюрок исчислялись в тысячу человек, но внезапное нападение яньмяньцев поставило под угрозу добытый успех.

В битве у оз. Иссык-Куль телеские пешие стрелки так стеснили имперское войско, что кочевники, служившие Китаю, решили откупиться от врага головой полководца. Ван Фан-и, узнав о заговоре, пригласил главарей его к себе в лагерь, где их перевязали. Под звуки труб и барабанов, заглушавших крики о помощи, было отрублено 70 мятежных голов. Затем неожиданное нападение имперской конницы смяло яньмяньцев и рассеяло их скопище. [37] И на этом всё кончилось.

По существу восстания Кибу-чура и Кутлуга однотипны, но первое было немедленно подавлено, а второе имело поистине грандиозный успех. В чём здесь дело? Отнюдь не в самих тюрках. На западной окраине были ещё в силе традиции первых лет танской империи, а в самом Китае уже начали действовать мощные силы сопротивления чужеземной династии. Выражением этой тенденции был переворот императрицы У (У-хоу).

(279/280)

Императрица У. Династия Тан была двоеликой. Основатель её Ли Юань был окитаенный тюрк, не расставшийся с кочевыми обычаями. Его сподвижники были такими же и привели к власти своего человека. Тайцзуна окружали наряду с учёными китайцами тюркские богатыри — такие, как уйгурский вождь однорукий Киби Хэли и тюркский царевич Ашина Шэни. Гаоцзун уже получил воспитание чисто китайское. Именно при нём назрел конфликт между военной доблестью пограничных воевод и очарованием китайской утончённости. Решающая роль выпала на долю женского обаяния.

В 637 г. наследный принц влюбился в прекрасную наложницу своего отца. По смерти императора его жены были отправлены в буддийский монастырь, где с обритыми головами должны были кончить свои дни. В 650 г. новый император, Гаоцзун, посетив монастырь, встретил свою красавицу, и любовь вспыхнула с новой силой. С соизволения бездетной императрицы, желавшей получить союзницу против своих соперниц, красавицу водворили в императорский гарем. Это открыло ей широкое поле для интриг, в которых она показала исключительное мастерство.

В 654 г. Гаоцзун всецело подпав под её влияние, сделал её императрицей. Новая императрица расправилась со своими соперницами, которых по её приказанию четвертовали и утопили в вине без суда и обвинения. Затем последовали отравления, ссылки, казни, опалы, как правило, членов императорского дома и ближайших пособников возвышения династии Тан. Это было не случайно: глухая ненависть китайской знати к династии, которую она считала инородческой, прорвалась и нашла достойного вождя. Овладев волей своего мужа, императрица подавляла всякое сопротивление и подготовляла реставрацию китайского преобладания в политике и культуре. По смерти Гаоцзуна она низложила своего сына, проявившего тенденцию к самостоятельности, и захватила власть в свои руки. В 684 г. несколько принцев династии Тан были обвинены в заговоре и казнены. Также были казнены сторонники императрицы, осуществившие переворот. Это позволило ей избавиться от необходимости делить власть.

Но для кого она расчищала дорогу? Первым из счастливцев оказался глава буддийской общины. В связи с этим колоссально усилилось влияние буддизма в Китае.

Затем выдвинулись люди, не принадлежавшие к военной знати, но получившие должности путём экзаменов, на которых они показали свои способности. Естественно, это были китайцы, владевшие кистью лучше, чем саблей. Они оттеснили от власти пограничных вояк. Зато последние, владея саблей, решали судьбы внешних войн, а обиды на правительство императрицы не стимулировали их усердия. Имперские войска не служили оружия, но стали сражаться вяло и неохотно.

(280/281)

В 689 г. было упразднено имя династии Тан, а 19 октября 690 г. императрица приняла титул императора. Буддисты немедленно написали сочинение, доказывающее, что У — дочь Будды и должна наследовать империю у династии Тан. В благодарность за поддержку императрица издала указ, повелевавший во всех городах страны строить буддийские храмы.

Понятно, что произведённый переворот, казни, пропаганда буддизма и тибетская война так заняли внимание китайского общества, что ему было не до тюрок, убежавших в Хангай.

Всё это вместе определило возможность воссоздания тюркского каганата.

Тюрки и уйгуры. Появление тюркской орды в Халхе всполошило всё Ханхайское наместничество. Населявшие Халху токуз-огузы и другие телеские племена, спокойно пасшие свой скот и получавшие от китайцев подарки, поняли, что привольной жизни пришёл конец.

Голодные беглецы не могли не грабить соседей, тем более что эти соседи были верноподданными их врагов. Естественно, что все степные племена должны были готовиться к самой энергичной борьбе против тюрок. Сами тюрки это отлично понимали: «враги наши были кругом как хищные птицы, мы были для них падалью», [38] — пишет Тоньюкук. «Тогда на север от Китая между бегов, огузов семь мощных мужей стали нам врагами», [39] — сообщает Алп Эльэтмиш, вспоминая свою молодость и карьеру своего отца, который за участие в этой войне получил титул шад. [40] Йоллыг-тегин ещё более точен: «Справа [на юге] табгачский народ был врагом, слева [на севере] народ токуз-огузов [под начальством] Баз-кагана был врагом, кыргызы, курыканы, отуз-татары, кытай [кидани] и татабы [хи] — все были врагами». [41] Что и говорить, положение становилось угрожающим.

Инициативу взял на себя Баз-каган токуз-огузов, называемый в «Таншу» Били. [42] Он направил послов в Китай и к киданям с предложением произвести комбинированное нападение на Кутлуга: по диспозиции китайцы должны были напасть с юга, кидани с востока, уйгуры с севера. [43] На западе находились остатки западных тюрок, так называемые тюрки десяти стрел. Они впали в такой политический маразм, что их не считали возможным мобилизовать на серьёзную войну. Лазутчики до-

(281/282)

несли об этом плане в ставку Кутлуга, и он принял план Тоньюкука, заключавшийся в том, чтобы выступить самим и ударить на запад, где сопротивление должно было быть слабым, а остальных врагов бить по очереди. Затруднение было в одном: у тюрок было всего две-три тысячи воинов для войны на два фронта.

Однако Кутлуг рискнул. Тысячу всадников с Ашидэ Юань-чженем во главе он отправил на запад завоевывать Курдан — приаральские пустыни (очевидно, тюрки хотели на западе укрыться от наседавшего врага), две тысячи под командованием Тоньюкука пошли на север, навстречу токуз-огузам, начавшим наступление. Как обычно при коалициях, кидани и китайцы с выступлением опоздали.

Тоньюкук шёл быстрее Баз-кагана, и оба войска встретились на р. Тогле (Тола). Несмотря на то что уйгуров было 6 тыс. человек, тюрки опрокинули их в реку и преследовали, рубя бегущих. Баз-каган погиб, [44] а народ токуз-огузов подчинился тюркскому хану.

Зато западному отряду не повезло. Как раз в это время началось усиление племени тюргешей. Тюргеши занимали область между реками Чу и Или и подчинялись западнотюркютским ханам. Племенной вождь тюргешей Учжилэ носил титул бага-тархана (в китайском тексте мохэ-дагань). [45] Западнотюркютские ханы стали в это время чиновниками танского правительства, и, естественно, это не способствовало увеличению их популярности среди подданных. Талантливый Учжилэ переманил к себе наибольшую часть недовольных династией; «Таншу» определяет численность его войска в огромную цифру — 140 тыс. человек. Правда, это относится к 699 г. В 688 г. их было, наверное, намного меньше (китайский «коэффициент преувеличения» равняется 9-10).

В своём движении на запад Ашидэ Юань-чжень натолкнулся на тюргешей и пал в бою. [46]

Таким образом, выяснилось, что запад для тюрков закрыт, а север может быть использован как убежище. Поэтому Кутлуг перевёл орду в Отюкенскую чернь — горную тайгу на склонах Хангая. Здесь, в чащах и ущельях, укрылись тюрки от имперских латников; здесь основали они базу своих сокрушительных набегов, в результате которых возник второй каганат.

Победой на Толе не кончилась война за степь. Судя по надписи, Кутлуг совершил 47 походов и дал 20 сражений, «врагов он принудил к миру, имевших колени он заставил преклонить колени, а имевших головы склониться». [47] Что значит эта декламация, мы можем только

(282/283)

догадываться. Вероятно, Кутлуг подчинил себе Халху, но ни на западе, в Средней Азии, ни на востоке, в Маньчжурии, он ничего не достиг. В 693 г. Кутлуг умер, [48] и престол перешёл к его брату, Мочуру (кит. Мочжо), который принял титул Капаган-каган. 693 год был помимо этого отмечен большим успехом китайского оружия: тибетцев наконец вытеснили из Западного края.

Западные тюрки, почувствовав жестокую руку Империи, восстали под предводительством царевича Ашина Суйцзы в 694 г., но были разбиты в Даньлин-чу. [49]

Вслед за этим были разбиты примкнувшие к восстанию тюргеши, а у тибетской оккупационной армии отнят г. Нишумус. «Западный край» был полностью усмирён, но опять-таки тюркскими войсками, которые привёл князь Чжанге. По-видимому, это были ордосские тюрки, [50] не участвовавшие в восстании.

Программа. Итак, только одни тюрки выдержали борьбу с имперской регулярной армией. Возникает вопрос: как это им удалось и какова была идеология сподвижников Кутлуга, отступивших с ним через пустыню, чтобы не сложить оружия перед врагом? Некоторые объяснения такого отрицательного отношения к Китаю мы найдём в надписи, составленной Йоллыг-тегином от лица своего деда, Кутлуга Ильтерес-кагана [51]: «У народа табгач, дающего нам без ограничения столько золота, серебра, спирта [или зерна] и шёлка, речь была сладкая, а драгоценности „мягкие”; прельщая сладкой речью и роскошными драгоценностями, они весьма сильно привлекали к себе далеко жившие народы. Те же, поселясь вплотную, затем усваивали себе дурное мудрование». Здесь Йоллыг-тегин выступает против проникновения китайской культуры в кочевой быт, причём он рассматривает материальную культуру как средство для внедрения китайской идеологии. Можно подумать, что он читал Конфуция, который рекомендовал именно этот путь для обезвреживания варваров.

Дальше Йоллыг-тегин показывает результаты. «Дав себя прельстить их сладкой речью и роскошными драгоценностями, ты, о тюркский народ, погиб в большом количестве... злобные люди так научали часть тюркского народа, говоря: „кто живёт далеко, тому дают плохие дары, кто

(283/284)

живёт близко, тому дают хорошие дары”, этими словами он так научал тебя. И вы, люди, не обладавшие мудростью, послушавшись речи и подойдя вплотную, погибли там в большом количестве».

Но каким образом они погибли — ведь они в изобилии получали ценности? Автор даёт ответ: за дары нужно было отплачивать военной службой, т.е. идти умирать за чужие интересы вдали от родины. «Ты... тюркский народ стал бродить по всем странам и там совершенно изнемог и изнурился. Вы же, оставшиеся тогда живыми, по всем странам скитались, то живя, то умирая».

Йоллыг-тегин правильно отмечает, что народ, желающий сохранить свою индивидуальность, не должен превращаться в ландскнехта или в карателя, сколько бы за это ни платили. Таких «сподвижников» хозяин дальше передней не пускает, и ни золотом, ни шёлком им не прикрыть своей подчинённости. Идеологии продающихся за чечевичную похлёбку он противопоставляет не утопию, а реальную программу — восстановление каганата: «О тюркский народ, когда ты идёшь в ту сторону, ты становишься на краю гибели, когда же ты, находясь в Отюкенской стране, лишь посылаешь караваны за подарками — данью, у тебя совсем нет горя; когда ты остаёшься в Отюкенской черни, ты можешь жить, созидая свою державу, и ты, тюркский народ, сыт».

И далее он указывает, что эта программа не только возможна, но уже осуществлена его дедом: «Став каганом, я вполне поднял — собрал погибший неимущий народ; неимущий народ сделал богатым, немногочисленный народ сделал многочисленным. Разве есть неправда в моей речи?!». Но вместе с этим он констатирует, что популярности хан не имеет, т.е. беги «склонны впадать в ошибку — измену», а народ неразумен. «Тюркский народ... когда ты тощ и голоден, ты не понимаешь причин состояния сытости, и, раз насытившись, ты не понимаешь состояния голода». Отсюда можно заключить, что инициатива возрождения каганата принадлежала кучке ревнителей старины. Надпись Йоллыг-тегина свидетельствует о том, что часть бегов и слои, с ними связанные, хотели компромисса с Китаем, но патриотическая группа, собравшаяся вокруг хана, гнала и вела их в походы на поиски минувшей, древней славы. Не трудно догадаться, что эта группа состояла из тарханов первого каганата, ставших рядовыми.

Ветеранов, разумеется, агитировать было незачем, поэтому очень интересно, кто составлял ту неустойчивую массу, к которой обращался Йоллыг-тегин. «Речь мою полностью слушайте по порядку: братья, младшие родственники, собственное моё племя и собственный мой народ, стоящие справа — шады и родные беги, слева — тарханы и служилые беги, тридцать... беги и народ токуз-огузов». Здесь приводится классическое степное деление на центр, правое и левое крыло, но в иерархическом аспекте: центр — личная дружина хана, правое крыло — принцы

(284/285)

крови, левое крыло — неродные и неравные с ними токуз-огузы, т.е. уйгуры и другие халхаские племена.

Таким образом, мы наблюдаем картину военной демократии с иерархическим принципом устройства. Особенно важно отметить, что токуз-огузские беги и народ уравнены с тюрками. В другом месте список адресатов ещё более расширен: «Сердечную речь мою... вы до сыновей 10 стрел и до татов [несвободных, обязанных] включительно, знайте, смотря на памятник».

Но и тут прибавлены только западные тюрки и инкорпорированные таты, а прочие завоёванные ко времени составления текста — кидани, кыргызы, карлуки, татабы, согдийцы и др. — не отмечены. Они не были членами орды — они были её данниками, или «союзниками».

Итак, орда голубых тюрок включала в себя еще только токуз-огузов. [52] Но даже в таком виде она поддерживалась главным образом железной волей своих основателей и их военными талантами.

Иными словами, тюрки стояли на стадии военной демократии и делали всё от них зависящее, чтобы сохранить строй, к которому они привыкли.

[1] Н.Н. Козьмин, Классовое лицо атысы Йоллыг-Тегина, стр. 272-273.

[2] А.Н. Бернштам, Социально-экономический строй..., стр. 179.

[3] Г.Е. Грумм-Гржимайло, Западная Монголия..., стр. 278-291.

[4] Н.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. I, стр. 265. Грамматический разбор текста и перевод Хирта, Жюльена и Бичурина см.: Liu Mau-tsai, Die chinesischen Nachrichten..., S. 588.

[5] С.Е. Малов, Памятники..., 1951, стр. 37.

[6] Онгинский памятник переведён трижды: W. Radloff, Die alttürkischen Inschriften...; Clauson, The Ongin Inscription; С.Е. Малов, Памятники..., 1959. Последний перевод является наиболее авторитетным, но многие догадки Клосона также заслуживают внимания и учтены в данной работе наряду с вариантами, предлагаемыми автором.

[7] У С.Е. Малова «изгнал». Речь идёт о Кат Иль-хане, которому изменили многие подданные в 630 г., но его никто не изгонял, а только оставили на произвол судьбы.

[8] Перевод Клосона несколько отличен и волен: «Тюркский народ забыл свою старинную верность. Они сделали хана (другого. — Л.Г.) изнеможенным. Тюркский народ ушёл в походы вперёд до солнечного восхода, назад до заката, направо до Китая, налево до горной тайги, ради чужеземных господ. Враги причинили им тяжёлые потери...» (стр. 188).

[9] Этот вариант перевода фразы «alp ärin balbal kišdi» я предлагаю вместо гипотетической вставки «они убили их воинов и затолкали их балбалы в землю» (там же; ср. W. Radloff, Die alttürkischen Inschriften..., S. 247) и «их героев мужей он (кто? — Л.Г.) поставил балбалами» (С.Е. Малов, стр. 10). Ср. значение глагола «кыс», «qys» в «Словарях», приложенных С.Е. Маловым к изданным им «Памятникам».

[10] О специфическом значении слова «Тенгри» см. ниже.

[11] Н.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. I, стр. 265; Liu Mau-tsai, Die chinesischen Nachrichten..., S. 210.

[12] С.Е. Малов, Памятники..., 1951, стр. 37.

[13] Там же; S. Julien, Documents..., vol. 4, p. 402.

[14] Китайцы отнесли поражение за счёт мороза, изнурившего ратников.

[15] S. Julien, Documents..., vol. 4, p. 403.

[16] См. Л.Н. Гумилёв, Хунну, стр. 59-63.

[17] Там же, стр. 404-405; Liu Mau-tsai, Die chinesischen Nachrichten..., S. 211.

[18] Liu Mau-tsai, Die chinesischen Nachrichten..., S. 589.

[19] Восстановить тюркское звучание имени не удалось.

[20] Н.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. I, стр. 266; S. Julien, Documents..., p. 408.

[21] Liu Mau-tsai, Die chinesischen Nachrichten..., S. 212; S. Julien, Documents..., p. 406.

[22] С.Е. Малов, Памятники..., 1951, стр. 65.

[23] Liu Mau-tsai (Die chinesischen Nachrichten..., S. 591-593) полагает, что под названием «девять племён» надо понимать не уйгурский союз девяти аймаков — огузов, а все телеские племена, которых, однако, было двенадцать. Его точка зрения не может быть принята по следующим мотивам. В числе «девяти племён» он считает киби и байырку; ни те, ни другие не могли подвергнуться набегу Кутлуга из-за отдалённости. Бильге-хан говорит: «...токуз-огузы были мой собственный народ», но киби опять-таки не были в числе подчинённых ему племён; в орхонских надписях в переводе С.Е. Малова токуз-огузы упоминаются рядом с тонгра, эдизами и пр., т.е. являются синонимом этнонима уйгур. Тексты, приведённые Лю Мао-цзаем, говорят лишь о близком родстве уйгуров с прочими телескими племенами, иногда о приоритете их над мелкими племенами, но не больше.

[24] Н.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. I, стр. 266-267. У Liu Mau-tsai другой перевод: «он причислил его к апа-тарханам и приставил к военным делам» (Die chinesischen Nachrichten..., S. 213). Однако, даже считая, что Н.Я. Бичурин допустил ошибку в переводе фразы, мы не вправе отказываться от общего истолкования хода истории, так как оно находит подтверждение как в других источниках, так и в самом ходе событий. Войска Кутлуга по всем признакам отличались от ополчений предыдущих повстанцев, и интуиция Н.Я. Бичурина отражает действительность точнее, чем волюнтаристическая трактовка Лю Мао-цзая. Помимо этого, Бичурин, по-видимому, пользовался не каноническим текстом, а вариантом, содержавшим некоторые важные детали, опущенные при последующем редактировании.

[25] Я не могу понять, почему Хирт объединил в одно лицо Ашидэ Юань-чженя и Тоньюкука (Г.Е. Грумм-Гржимайло, Западная Монголия..., стр. 285; ср. F. Hirth, Nachworte zur Inschrift...). Ашидэ был убит тюргешами до 693 г. (Н.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. I, стр. 268), а Тоньюкук жил и действовал ещё много лет. Аргументация Хирта сводится к следующему:

1. Ашидэ Юань-чжень был тюрк, воспитанный в Чанъани; Тоньюкук тоже. Значит, это одно лицо (?!). В то же время сам Хирт приводит сведения, что тюрок в Чанъани училось и служило много.

2. Ашидэ Юань-чжень был скомпрометирован как перебежчик и послал в Китай ложное известие о своей гибели, чтобы его при заключении мира не выдали (?!). Но Ашидэ Юань-чженя знали многие сослуживцы, которые потом не могли не узнать его под именем Тоньюкука. Затем, как он мог в 693 г. предвидеть мир, заключённый в 709 г.? Затем, Тоньюкук в 693 г. воюет с уйгурами на Толе, а Юань-чжень — с тюргешами у Иссык-Куля, причем тюргеши не могли не знать судьбу побеждённого ими полководца, равно этого не могли не знать и китайские офицеры в «четырёх крепостях».

3. Признавая несомненность свидетельства о гибели Юань-чженя в 693 г., Хирт тем не менее пишет: «Wir dürfen jedoch annehmen, daß Jüan-tschön weiter lebte...» 2 (S. 19). Других аргументов не приводится. Ошибочное отождествление повлекло хронологическую ошибку в определении Радловым (Die alttürkischen Inscriften, S. 61) даты похода Тоньюкука на тюргешей и, следовательно, искажение всего хода событий. Грумм-Гржимайло (стр. 282 и сл.) исправил Радлова, но совершил другую ошибку, считая, что в 693 г. войны между тюргешами и тюрками не было, ибо та, которая упомянута в надписи, датируется 710 г. Вывод Хирта оспаривается и отвергается Лю Мао-цзаем (Die chinesischen Nachrichten..., II, S. 594-597), но принимается С.Г. Кляшторным (S. Kljaštornyi, Die chinesischen Nachrichten, S. 115-150. Рецензия), вследствие чего мы считали необходимым привести собственную аргументацию.

[26] У С.Е. Малова (Памятники..., 1951, стр. 37-38) переведено так: «он [Ильтерес-хан] дал устройство народам тёлис и тадруш и назначил тогда ябгу и шада...» Перевод неверен, так как народов тёлис и тадруш не было. Это были названия для двух частей тюркютской державы: толис — для восточной, тардуш — для западной (см. И.Н. Клюкин, Новые данные, стр. 97; Л.Н. Гумилёв, Удельно-лествичная система...). Правильно будет: «Дал народу устройство толис-тардуш», что означает возобновление тюркской традиции военной державы. Ябгу — чин тюркской военной иерархии, высшее после хана лицо в державе, заместитель хана. Вообще смысл слова «ябгу» означает вице-король. Скорее эту фразу надо понимать так, что народу тюрок было дано полное военное и иерархическое устройство с ябгу и шадом.

[27] С.Е. Малов, Памятники..., 1951, стр. 65.

[28] H. Cordier, Histoire générale..., p. 440; Mailla, Histoire générale..., p. 157.

[29] H.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. I, стр. 267.

[30] Какие горы именовались в Танское время Цзунцайшань, неизвестно, но ставка тюрок располагалась в Хэйша, «Чёрных песках», к северу от Иньшаня (Г.Е. Грумм-Гржимайло, Западная Монголия..., стр. 282). То же место указывает Тоньюкук: «Мы избрали место жительства Куз-Чугая и Каракумы — чёрные пески» (С.Е. Малов, Памятники..., стр. 65). Значит, загадочный Цзунцайшань соответствует загадочному Куз-Чугая (см. F. Hirth, Nachworte zur Inschrift..., S. 31) и располагался к северо-северо-западу от Гуйхуачэна, в верховьях Онгина (R. Giraud, L’Empire des Turcs..., pp. 169-171).

[31] Ныне Ханхуашань в области Датунфу (Г.Е. Грумм-Гржимайло, Западная Монголия..., стр. 292; Liu Mau-tsai, Die chinesischen Nachrichten..., S. 549).

[32] S. Julien, Documents..., vol. 4, p. 412.

[33] Иакинф Бичурин, История Тибета..., стр. 145.

[34] Е. Chavannes, Documents..., p. 122.

[35] Г.E. Грумм-Гржимайло, Западная Монголия.., стр. 272.

[36] Е. Chavannes, Documents..., p. 123.

[37] Ibid., p. 76; H. Cordier, Histoire générale..., p. 442.

[38] С.Е. Малов, Памятники..., 1951, стр. 65.

[39] С.Е. Малов, Памятники..., 1959, стр. 10.

[40] Clauson, The Ongin Inscription; С.Е. Малов, Памятники..., 1959, стр. 10.

[41] С.Е. Малов, Памятники..., 1951, стр. 38.

[42] Н.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. I, стр. 306.

[43] С.Е. Малов, Памятники..., 1951, стр. 65-66.

[44] Балбал Баз-кагана был поставлен на могиле Кутлуга; следовательно, каган был убит до 693 г., а за период 688-693 гг. других столкновений тюрок с уйгурами не было.

[45] Н.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. I, стр. 296.

[46] Там же, стр. 268.

[47] С.Е. Малов, Памятники..., 1951, стр. 38.

[48] А. Габайн считает годом смерти Кутлуга 692-й, опираясь на то, что это был год дракона (Liu Mau-tsai, Die chinesischen Nachrichten..., S. 597). Однако звериный цикл у тюрок и китайцев имеет расхождение на один год.

[49] Отождествить это географическое название с современным не удалось.

[50] Г.Е. Грумм-Гржимайло, Западная Монголия..., стр. 303.

[51] С.Е. Малов, Памятники..., 1951, стр. 34-35.

[52] Ср. надпись (С.Е. Малов, Памятники..., 1951, стр. 42): «Токуз-огузы были мой собственный народ, так как небо и земля пришли в смятение, он стал нам врагом». «Собственный народ» значит инкорпорированный, принятый в орду, а не данник, насильно включённый в эль — державу.

наверх