Л.Н. Гумилёв
Хунно-китайская война III-II вв. до н.э.
// Древний мир. Сб. статей академику В.В. Струве. М.: 1962. С. 410-417.
Обычно принято считать, что пограничные столкновения китайцев и их кочевых соседей — хуннов протекали в форме разбойничьих набегов варваров на культурные земледельческие области. Такая трактовка вопроса была тем более соблазнительна, что она имела массу аналогий в истории.
Однако путь аналогий нередко приводит к искажению исторической действительности.
Прежде всего хуннов нельзя ставить в один ряд с перечисленными кочевыми и бродячими народами. Об этом говорит и их высокая материальная культура, и сложная социальная организация. Но самое основное — ход событий, чётко прослеживаемый с III в. до н.э. Он не только опровергает самую возможность предположения о беспорядочной пограничной войне, но даёт возможность установить истинные причины трёхвековой борьбы империи Хань и державы Хунну.
Ряд возможных причин следует отбросить сразу. С обеих сторон не было стремления к территориальным захватам: китайцам не нужны были хуннские степи, где они не могли заниматься земледелием, а хуннам — орошённые долины, так как там было неудобно пасти скот. Оба народа, несмотря на глубокие различия в культуре, были на достаточно высокой ступени развития, чтобы наладить торговый обмен продуктами, и уж, конечно, неприемлема точка зрения, приписывающая хуннам специфическую прирождённую свирепость. В самом деле, войны хуннов с северными, восточными и западными соседями крайне редки, а с Китаем они воевали трижды. Первая исследуемая здесь война принесла победу хуннам, вторая (133-90 гг.) кончилась вничью и третья (I-II вв.) повлекла за собой уничтожение державы Хунну. Источник по рассматриваемому вопросу только один — «Исторические записки» Сыма Цяня (переведённые на русский язык Н. Бичуриным). Несмотря на то, что изложение захватывающе интересно и принадлежит перу гениального историка, в литературе вопроса не достигнуто должной степени приближения к исторической действительности. Работа профессора Сорбонны Дегиня [1] устарела. Книга Паркера лишена ссылок на источник. [2] Кордье интересуется историей собственно Китая и не уделяет достаточно места его соседям. [3] Мак Говерн, подробно излагая историческую канву, находится под обаянием источника, что мешает в ряде случаев критическому восприятию трактовки событий. [4] Работа Г.Е. Грумм-Гржимайло посвящена главным об-
(410/411)
разом вопросам исторической географии и палеоэтнологии, а не истории. [5]
Поэтому имеет смысл обратиться непосредственно к источнику. При тщательном исследовании вполне возможно восстановить ход событий с достаточной полнотой.
Граница между китайскими и степными княжествами проходила по линии Великой стены. Хунны владели склонами хребта Иньшань, который был их военной и экономической базой. Значение этой территории весьма полно и вместе с тем лаконично изложено в ретроспективном разделе доклада чиновника Хэу Ина. «Сии горы привольны лесом и травою, изобилуют птицею и зверем. Модэ шаньюй, утвердившись в сих горах, заготовлял луки и стрелы и отсюда производил набеги. Это был зверинец его... От Шамо на север... земли ровные, лесов и травы мало, но более глубокие пески... Когда хунны предпринимают произвести набеги, то мало имеют скрытных мест для убежища. От укреплённой границы на юг лежат глубокие горные долины, трудные для прохода. Пограничные старики говорят, что хунны, после потери хребта Иньшань, не могут без слёз пройти его». [6]
Разъединённые китайские княжества эпохи Борющихся царств не могли выбить хуннов из этой позиции, но объединённый Китай легко справился с этой задачей. В 214 г. до н.э. полководец Мын Тянь занял Ордос, отогнал хуннов, на север от Иньшаня [7] и закончил строительство Великой стены, что рассматривалось китайскими военными специалистами той эпохи как преступное недомыслие: «Цинь Шихуанди, не перенося и малейшего стыда, не дорожа силами народа, сбил Долгую стену на протяжении 10 000 ли. Доставка съестных припасов производилась даже морем. Но только что кончилось укрепление границы, как Срединное государство внутри совершенно истощилось в силах, и Дом Цинь потерял престол». [8] Иными словами, по мнению автора цитаты, не было смысла создавать укрепления, которые нельзя было оборонять, ибо даже великий Китай не мог выделить достаточно воинов для постоянной гарнизонной службы на столь длинной границе. Действительно, Великая стена не остановила хуннов. Последнее десятилетие III в. до н.э. ознаменовалось двумя коренными переворотами. В 209 г. хуннский наследник престола, убив отца и брата, захватил власть и установил подобие диктатуры; 24 хуннских рода были подчинены строгой военной дисциплине; за попытку уклонения полагалась смертная казнь. Была регламентирована система чинов: династических, занимаемых исключительно родственниками шаньюя, родовых, принадлежавших старейшинам, и служилых. Здесь невозможно разобрать всю организацию сложившейся державы Хунну, но смысл её заключался в консервации существовавшего патриархально-родового строя, причём силы, толкавшие общество по пути развития, были с этого момента обращены вовне, т.е. на внешнюю завоевательную политику. Благодаря этому хунны достигли господства над народами, [9]
(411/412)
покорив своих восточных соседей — дун-ху и отбросив на запад юэчжей.
А в Китае военная тирания, установленная Цинь Шихуан-ди, восстановила все слои китайского населения против династии. Как только борьба придворных клик, вспыхнувшая сразу после смерти императора-завоевателя, ослабила режим, по всей стране прокатилась волна восстаний. Сопротивление правительственных войск было сломлено, столица сожжена, но вслед за этим последовала гражданская война между победителями.
За время гражданской войны Китай потерял все захваченные территории. В 205 г. до н.э. хунны вернули себе склоны Иньшаня и завоевали Ордос, населённый в то время кочевыми племенами лоуфань и баянь. По-видимому, тогда же, в 205 г., или, может быть, в следующем, 204 г., Модэ-шаньюй проник в горную страну вокруг озера Кукунор, где ему добровольно подчинились кочевые тибетские племена кяны. [10] Охватив Китай с северо-востока, севера и запада, хуннский шаньюй собрался диктовать условия мира. На это никак не мог пойти император, «сын Неба», по традиции — высшая власть во всём мире. Война была неизбежна.
В 203-202 гг. до н.э. Модэ вёл войну на северной границе, где подчинил племя хуньюй, родственное хуннам, узюй-юэши-кипчаков, динлинское племя, обитавшее на север от Алтая, их восточных соседей — динлинов, живших на северных склонах Саян от верхнего Енисея до Ангары, гэгунь-кыргызов, занимавших территорию в Северо-Западной Монголии, около озера Хиргис-Нур, [11] и неизвестный народ цайли. Обеспечив свой тыл, Модэ снова обратил внимание на Китай. В 202 г. гражданская война в Китае закончилась победой Лю Бана, основателя династии Хань, принявшего титул Гао-ди. Но страна ещё не оправилась от разрухи, и в это время с севера хлынули хунны. Они осадили крепость Маи, и комендант её, князь Хань Синь, вынужден был сдаться. По китайским представлениям, сдача была равносильна измене и означала переход в подданство победителя. Никакие обстоятельства не извиняют сдавшегося, так как предполагается, что он мог покончить самоубийством, а раз этого не сделал, значит изменил долгу. Поэтому для князя Хань Синь все пути отступления были отрезаны, и он стал верно служить новому господину. Хунны успешно двигались на юг и, перейдя хребет Гоучжу, подошли зимой 200 г. к столице Северного Шаньси, городу Цзиньянь (совр. Тайюань). Гао-ди лично повёл войска против них, но из-за сильных морозов почти треть ратников обморозили руки и не могли натягивать тетиву с достаточной силой. Модэ применил хитроумный приём: притворным отступлением он завлёк лучшие китайские части в засаду и окружил авангард китайской армии вместе с самим императором в деревне Байдын, недалеко от города Пинчэн. Общая цифра китайской армии определялась в 320 тыс. В это число входила вся войсковая обслуга, составлявшая в восточных армиях от половины до четырёх пятых личного состава. Численность войска хуннов (400 тыс.) явно преувеличена. (Любопытно, что Модэ имел уже четыре войсковых подразде-
(412/413)
ления, определявшихся мастью лошадей: вороные, белые, серые и рыжие.).
Семь дней окружённое китайское войско, без пищи и сна, выдерживало беспрестанные нападения хуннов. Наконец, китайский лазутчик добрался до жены Модэ и сумел подкупить её. Она стала советовать мужу помириться с Гао-ди, так как на завоёванных китайских землях хунны всё равно не смогут жить. Это соображение, а в ещё большей степени подозрение в неверности князя Хань Синя, не приславшего своевременно обещанного подкрепления, заставили Модэ отказаться от победы, и он приказал открыть проход войскам Гао-ди. Китайские войска прошли через открытый проход с натянутыми и обращёнными в сторону хуннов луками и соединились с главными силами, а Модэ повернул назад. Этот поход хуннов — один из крупнейших, тем не менее хунны очень незначительно продвинулись в глубь Китая. Вся кампания развернулась в Шаньси: города Маи и Пинчэн лежали в 90 и 40 км от границы, а Цзиньянь — в 250 км. Под Пинчэном, у деревни Байдын [12] сосредоточились все военные действия, и вся армия хуннов должна была располагаться в горной котловине (30×40 км). Даже если считать, что у хуннов не было заводных лошадей, на каждого всадника приходилось 30 кв.м. Абсурдность очевидна: если бы войско хуннов насчитывало 400 тыс., то это было бы не поле боя, а Ходынское поле. Очевидно, Сыма Цянь преувеличил хуннские силы в десять-двадцать раз. Если предположить, что силы Модэ равнялись 20-40 тыс. всадников, станет понятно, почему он искал мира: ведь огромная китайская армия, растянувшаяся почти на 600 км, даже при полной потере авангарда была сильнее войска Модэ. Однако положение Гао-ди тоже было острым; с ним была окружена его личная охрана, основная опора его только что установившейся власти. Если бы хунны её истребили, то в тылу у них смело могли провозгласить иную династию, так как претендентов на власть в Китае в то время было много.
Гао-ди, видя бессмысленность дальнейшей войны, отправил посла заключить договор «мира и родства», что «несколько приостановило Модэ». [13] Договор «мира и родства» состоял в том, что китайский двор, выдавая царевну за иностранного владетеля, обязывался ежегодно посылать ему условленное в договоре количество даров. Это была замаскированная дань.
Война продолжалась. Хань Синь и его сторонники опустошали северные области Китая. В 197 г. до н.э. восстал начальник войск уделов Чжао и Дай Ченхи и перешёл на сторону хуннов. Китайское войско под предводительством Фань Кхуая после двухлетней войны подавило мятеж, но не решилось выступить за границу, так как вспыхнул новый мятеж в княжестве Янь (на территории области Хэбей). Вождь повстанцев Лу Гуань перешёл к хуннам, их набегам подверглись и восточные области Китая: измены военачальников были столь часты, что стали привычным явлением. Измученный неудачами Гао-ди умер в 195 г. до н.э. За малолетством наследника регентшей стала императрица-мать Гао-хэу. Развал империи при ней ещё более усилился. В 192 г. Модэ предложил императрице вступить с ним в брак. По его
(413/414)
понятиям, это означало, что китайская империя должна пойти в приданое за супругой, и он надеялся таким образом приобрести весь Китай. Императрица так разгневалась, что хотела казнить послов и возобновить войну, но её уговорили не обижаться на дикаря, и Модэ был послан вежливый отказ, мотивированный престарелым возрастом императрицы. Вопреки опасениям китайских министров хуннский владыка удовлетворился ответом и не обрушил на истощённый и обессиленный смутами Китай свои войска.
Минуло восемь лет, но страх перед хуннами ещё не прошёл. «...В песнях пели: „Под городом Пин Пьхин-чен (Пинчэн. — Л.Г.) подлинно было горько; семь дней не имели пищи, не могли натягивать лука”». [14] Молодая неокрепшая империя не могла ещё отразить внешнего врага, и тем не менее Модэ не начал войны. Причиной тому было отнюдь не его миролюбие. На западной границе не прекращалась упорная война с юэчжами, подробности которой в наших источниках не отражены. Насколько легко дались Модэ победы над дун-ху и саяноалтайскими племенами, настолько тяжёлой оказалась борьба с западными кочевниками. Модэ, не желая распылять силы, оставил в покое Китай. Таким образом он дал время Ханьской династии оправиться и укрепиться. Правительство императрицы-регентши расправилось с непокорившимися пограничными воеводами, большая часть которых погибла в борьбе. Наиболее упорные бежали в Северо-Западную Корею, где основали государство Чосон. Насколько важно было для хуннов сберечь силы, видно из следующего факта. В 177 г. один из пограничных хуннских князей напал на Китай и начал разорять границу. Император Сяо Вын-ди мобилизовал 85 тыс. конницы и колесницы для отражения врага, но хунны ушли за границу. Сяо Вын-ди собирался перенести войну в степь, но восстание воеводы Син Гюя заставило его отказаться от немедленного выступления. Прежде чем намерения китайцев выяснились, от хуннов прибыло посольство с извинениями и сообщило, что провинившийся князь был убран с границы и послан на запад. Там он искупил свою вину победой над юэчжами. Из письма хуннского шаньюя мы узнаем, что лишь в 177 г. до н.э. хуннским войскам, стянутым со всей страны, удалось разбить юэчжей. Китайский двор, учитывая силу хуннов, принял посольство с извинениями и в 174 г. до н.э. установил с ними мирные взаимоотношения. По договору 174 г. Хуннская держава была признана равной с Китайской империей и государи именовали друг друга братьями. Это был беспримерный успех для хуннов: до сих пор ни один варварский князь не мечтал равняться с китайским императором. Модэ умер в том же 174 г., достигнув такого величия, о котором в начале жизни не смел и помышлять.
Обратимся к анализу описанных событий. Как мы уже видели, война со стороны хуннов велась не путём разбойничьих нападений мелких шаек, а организованными действиями хуннских войск. Исследователя не должно обманывать то, что тактика хуннов была основана на предельной мобильности войск: стратегические задачи решались путём изнурения противника не менее радикально, чем путём боя. Да и при колоссальном численном перевесе китайцев мелкие отряды не могли бы достичь никаких успехов.
Ясны и политические цели Модэ-шаньюя. Во-первых, он считал
(414/415)
необходимым установить «естественную границу», и эта цель была достигнута. Затем, растущие потребности его окружения вынуждали его добиваться получения из земледельческого Китая тех продуктов, которых не могла дать его родина. Эти продукты высылались в виде подарков. Наконец, ему был необходим престиж, чтобы воздействовать на своих степных подданных, и этого Модэ добился: император назвал его «братом». Получив все, что было ему нужно, он со спокойной совестью заключил мир. Но Модэ не учел того, что не только его родственники, но и все хунны захотели наряжаться в шелка и полотно и лакомиться китайским печеньем. С их настойчивым желанием были вынуждены считаться сын и внук Модэ-шаньюя Лаошань- и Гюньчень-шаньюи.
«Основать империю, сидя на коне, — можно, но управлять ею с коня нельзя», — сказал однажды Елюй-Чуцай, правитель эпохи Чингис-хана. Эти слова полностью относятся к государству Модэ-шаньюя. Это понимал основатель Хуннской империи. Не имея среди своих соратников образованных людей, он к концу своего правления стал широко пользоваться услугами китайских перебежчиков, составлявших для него дипломатические послания к китайскому двору. Лаошань-шаньюй следовал точно по отцовскому пути, и когда евнух Юе, насильно посланный к нему в составе посольства из Китая, захотел перейти на сторону шаньюя, он был принят и обласкан. «...Юе научил Шаньюевых приближённых... обложить податью народ, скот и имущество». [15] Это знаменовало огромный переворот во внутренних отношениях хуннского общества. Налоги, поступавшие шаньюю и его приближённым (а все они были его родственники), выделили шаньюев род из числа прочих и дали ему бóльшую власть.
Прямым следствием этого было принятие шаньюем титула: «Рождённый небом и землёю, поставленный солнцем и луною, Хуннуский Великий шаньюй». [16] Тут мы уже видим, что шаньюй основывал власть на «божественном авторитете», а не на воле народа, который, по его мысли, должен повиноваться. Новые прерогативы шаньюя столь противоречили старому порядку, что, казалось бы, народные массы должны были возмутиться и воспротивиться, но этого не произошло. Наоборот, власть шаньюев пользовалась непререкаемым авторитетом. Хунны не даром уступили свою древнюю свободу. Они получили за неё такую цену, которая, видимо, удовлетворила их. Значительная часть доходов от добычи и дани с покорённых племён оставалась в руках воинов, и хуннские женщины сменили овчины на шёлковые платья. Наряду с кумысом и сыром хунны полюбили вино, хлеб и китайские лакомства.
Проницательный Юе, искренне преданный новому господину, указывал на опасность таких перемен. «Численность хуннов, — говорил он Лаошаню-шаньюю, — не может сравниться с населенностью одной китайской области, но они потому сильны, что имеют одеяние и пищу отличные (своеобразные. — Л.Г.) и не зависят в этом от Китая. Ныне, Шаньюй, ты изменяешь обычаи и любишь китайские вещи. Если Китай употребит только 1/10 своих вещей (на подкуп. — Л.Г.), то до единого хунна будут на стороне Дома Хань... Получив от Китая шёлковые и бумажные ткани, дерите одежды из них, бегая по колючим растениям,
(415/416)
и тем показывайте, что такое одеяние прочностью не дойдёт до шерстяного и кожаного одеяния. Получив от Китая съестное, не употребляйте его, и тем показывайте, что вы сыр и молоко предпочитаете им». [17]
Программа Юе была невыполнима. Но последствия изменения быта сказались через 50-75 лет, а пока все, казалось, обстояло благополучно. Так как большая часть продуктов, столь приятных хуннам, находилась в Китае, то вполне естественно возникло стремление увеличить приток их. При Модэ и Лаошане они притекали тонкой струйкой в виде «подарков» шаньюю, который сам должен был делиться со своими подданными. Для того чтобы избежать необходимого дележа, шаньюи попытались установить правильную меновую торговлю с Китаем, но встретили резкое противодействие китайского правительства. Дом Хань установил внутри Китая систему налогового обложения, которая должна была выкачать у населения весь избыток продуктов, чтобы на эти средства содержать большое войско. Вполне понятно, что сосредоточение внешней торговли в руках государства было необходимо, так как оно давало требуемые доходы и позволяло регулировать цены. От этого страдало, во-первых, китайское податное население, а во-вторых, хунны, получавшие при этой системе значительно меньше тканей и хлеба. И тем и другим хотелось наладить прямой обмен, но тогда доходы ушли бы из казны китайского правительства, которому пришлось бы конкурировать с собственными подданными. Это противоречие не могло разрешиться без войны, и она не заставила себя ждать.
Покончив с юэчжами и развязав себе руки, Лаошань-шаньюй с 140 тыс. конницы [18] вторгся в 166 г. до н.э. в Северо-Западный Китай, «захватил великое множество народа, скота и имущества» и сжёг летний дворец императора. Конные разъезды хуннов шныряли в 40 километрах от столицы Чанини [Чанъани]. Император собрал до тысячи колесниц, 100 тыс. конницы и три вспомогательных корпуса, но, пока войска готовились к выступлению, хунны ушли со всей добычей, не потеряв ни одного человека. [19] После этого в течение четырёх лет хунны повторяли набеги и разорили все пограничные области, особенно пострадал Ляодун. Основной удар был нанесён с запада, из недавно завоёванных хуннами земель, и через области, населённые некитайцами. Военные действия развернулись в Бэй-ди (восточное Ганьсу), стране «икюйских жунов», покорённых лишь в III в. до н.э. [20] Напрашивается мысль, что хунны смогли вторгнуться в центр Китая с помощью местного населения. Сам по себе поход не принёс хуннам больших успехов, но он оттянул всю китайскую конницу на запад и позволил им из-за Иньшаня разграбить всю восточную границу. Наконец, в 162 г. до н.э. император Сяо Вынь-ди обратился к Лаошань-шаньюю с просьбой о мире; шаньюй с ответом послал данху (невысокий чин), что явилось пренебрежением. Данху привёз китайскому императору в подарок двух лошадей, о качестве которых китайский летописец не упоминает. Несмотря на это, Сяо Вынь-ди счёл за благо не обижаться, принял дар и заключил мир. Для Китая этот мир был тяжёлым и позорным: Китай и Хунну признавались двумя рав-
(416/417)
ными государствами, причём Китай «из сочувствия к холодному климату своего соседа обязывался ежегодно отправлять на север к хуннскому шаньюю известное количество проса и белого риса, парчи, шёлка, хлопчатки и разных других вещей». [21] Это была попросту дань. Перебежчики, согласно договору, не возвращались, но новые переходы возбранялись под страхом смертной казни. Договор показывает несомненный перевес Хунну над Китаем, но о свободной торговле в нём не говорится ни слова.
Лаошань-шаньюй умер в 161 г. до н.э., оставив своему сыну Гюньчэню неразрешённую проблему торговли с Китаем. Гюньчэнь четыре года поддерживал мир, но, ничего не добившись, в 158 г. до н.э. возобновил войну. Два хуннских отряда, по 30 тыс. каждый (?!), ворвались в Китай с севера и с запада и, опустошив пограничные районы, ушли. Пограничная огненная сигнализация своевременно известила о начале набега, но быстро мобилизовать армию китайское правительство не сумело, и когда китайские войска подошли к границе, хунны были уже далеко в степи. В 157 г. Сяо Вынь-ди умер, и на престол вступил Сяо Цзинь-ди (156 г.). Междуцарствие сопровождалось борьбой партий. Побеждённых ожидала расправа, и они, восстав, обратились за помощью к хуннам. Однако новое правительство справилось с внутренними затруднениями. В 154 г. восстание было подавлено, так как хунны его не поддержали. За это они получили то, к чему стремились: по договору 152 г. были открыты пограничные рынки для свободного обмена, и сверх того шаньюю была отправлена большая дань и китайская царевна в жёны.
152 год до н.э. был кульминационным периодом хуннского могущества и началом двадцатилетнего мира, нарушенного в 133 г. императором У-ди. Последний начал новую войну, продолжавшуюся до 90 г. до н.э. и окончившуюся лишь обоюдным истощением сил. Но специфика этой войны совершенно иная, и поэтому она должна быть рассмотрена особо.
Вернёмся к первоначальному тезису. Если бы хунны были просто степные грабители, то, добившись таких успехов, они ни за что не прекратили бы войну и набеги. На самом деле наблюдалось совершенно иное: как только была решена проблема менового обмена, война прекратилась, и для обеих держав наступил период экономического роста. Установившееся положение устраивало хуннов и широкие слои китайского народа, но отнюдь не устраивало императорское правительство династии Хань.
На основании всего изложенного можно сделать общий вывод: не хуннское «варварство», а отрыв правящей верхушки Ханьской империи от народа и его интересов стимулировал кровавые войны, закончившиеся разгромом хуннского народа и падением династии Хань.
[1] Deguignes, Histoire générale des Huns, des Turcs, des Mogols et des autres Tartares occidentaux avant et dépuis J.C. jusqu’à présent, I, Paris, 1756-1758.
[2] Parker, The thousand of the Tartars, Shanhay.
[3] H. Cordier, Histoire générale de la Chine et de ses relations avec les pays étrangers depuis les temps les plus anciens jusqu’à la chute de la dynastie mandchue, I, Paris, 1920.
[4] MacGovern, Early Empires of Central Asia, London, 1939.
[10] Н.Я. Бичурин (Иакинф), История Тибета и Хухунора, ч. I, СПб., 1883, стр. 17.
[13] Модэ принял царевну, дары и признание себя государем, равным с китайским императором, но продолжал поддерживать Хань Синя и других повстанцев.
[18] Цифры на совести Сыма Цяня.
|