 Л.Н. Гумилёв
Хунну. Срединная Азия в древние времена.
// М.: Изд-во Восточной литературы. 1960. 292 с.
Глава XV. Последний удар.
^ Таншихай. Воинственные сяньби были так неукротимы, что, для того чтобы хоть немного организовать их, нужен был человек необычайно сильной воли. Такой человек нашёлся, но самое удивительное то, что ему было, согласно источнику, только 14 лет.
Таншихай родился в 141 г. Отец его три года служил в войске хуннов и по возвращении домой обнаружил сына. Он потребовал объяснения у жены, и та рассказала, что однажды она шла по дороге, услышала удар грома и взглянула на небо; тогда ей в рот упала градинка, она её проглотила и от этого родился сын. Супруг оказался скептиком и отвернулся от ребёнка, которого воспитала родня жены. [1] Легенда часто украшает жизнь великого человека, но интересно другое: Таншихай был смолоду лишён поддержки рода, и всё совершённое им позднее есть плод его личного таланта. Это важно отметить, даже допустив, что дата его рождения искажена преданием. За храбрость и выдающиеся способности в 156 г. он был избран старейшиной. Старейшин сяньби избирали без особой борьбы, так как власть их была ничтожна, но Таншихай и тут оказался исключением. Он построил для себя дворец, собрал многочисленную дружину и, самое главное, возглавил всех прочих сяньбийских старейшин. Время работало на Таншихая: сянь-
(236/237)
би начали понимать необходимость объединения, и осуществление его выпало на долю молодого вождя. [2]
Консолидация принесла плоды немедленно. Таншихай «на юге грабил пограничные (с Китаем. — Л.Г.) места, на севере остановил динлинов, и а востоке отразил фуюй, на западе поразил усунь и овладел всеми землями, бывшими под державою хуннов, от востока к западу на 14000 ли (приблизительно 6,5 тыс. км. — Л.Г.), со всеми горами, реками и соляными озёрами». [3] Все эти завоевания были совершены в период с 155 по 166 г. Возможно, что Южная Сибирь была покорена в 168-173 гг., [4] но об этих завоеваниях мы знаем слишком мало.
Даже из краткого сообщения ясно, что последний удар северному Хунну был нанесён именно Таншихаем. На 6,5 тыс. км от Уссури до меридиана Волги или Урала отодвинулась западная граница его державы, т.е. Таншихай выгнал хуннов из Джунгарии за Тарбагатай и оттеснил динлинов за Саяны, обеспечив монгольскому элементу преимущественное положение в Халхе и Чахаре. Положение это продержалось 400 лет. Динлины потерпели такое сильное поражение, что с этого времени о них больше не было слышно, а для хуннов начался новый период истории. Лишившись земледельческих районов в Западном крае, хунны двинулись на запад, чтобы отыскать новые, и при этом раскололись снова. «Малосильные» остались в Семиречье, где основали княжество Юебань, просуществовавшее до V в. н.э., а самые сильные ушли в Европу, где расправились с аланами, готами и добрались до Рима, окружённые новыми союзниками — уграми и кавказцами. Жестокий разгром хуннами многих европейских народов создал им на западе репутацию головорезов и разбойников, [5] в то время как китайские авторы харак-
(237/238)
теризовали их как народ, наиболее культурный из всех «варваров».
Но вернемся к Сяньби.
Таншихай оказался не только военным вождём, но и организатором. Он ввёл разделение сяньбийской державы на три части — центр и два крыла. Во главе подразделений были поставлены его помощники; от былого хуннского аристократизма и от сяньбийского сепаратизма не осталось и следа.
Система Таншихая была настоящей военной демократией, переходом от древней геронтократии к орде — строю средневековой Азии. Любопытно, что Таншихай не принял титула шаньюй и вообще никакого титула. Он был просто Таншихай, вождь степных племён, и, действительно, они стекались к нему для борьбы с ненавистной китайской бюрократией. Ханьская империя снова была принуждена бороться за своё существование.
Войну с Китаем Таншихай вёл весьма удачно. Начиная со 158 г. летучие отряды сяньби наводняли Северный Китай и производили «великий грабёж». В 166 г. многие южные хунны и ухуани передались на сторону сяньби. Китайцы, видя неспособность поставленного ими в южном Хунну шаньюя Гюйгюйра, арестовали его, но это не поправило дел на фронте. [6] В 167 г. измученное набегами китайское правительство предложило Таншихаю мир на основании «договора мира и родства» и признало за ним титул вана. Таншихай отказался вступить в переговоры. [7]
Наконец, в 177 г. китайцы решили разбить врага на его территории, и 30-тысячное войско выступило за границу. Сяньби не бежали, как некогда хунны. Они грудью встретили китайский удар, и все три китайские колонны были разбиты наголову. Осенью 177 г. сяньби начисто разграбили Ляоси, а в 178 г. перекинулись в Хэси. От этого поражения Китай долго не мог опра-
(238/239)
Схема завоевательных походов Таншихая.
(239/240)
виться. Четыре столетия кочевники безнаказанно хозяйничали в его пределах.
В 181 г. Таншихай умер на сороковом году жизни, и тогда обнаружилось, что вся держава покоилась на силе и обаянии его личности. Сын Таншихая — Холян пытался продолжать военную политику отца, но из этого ничего не вышло. Половина орды отказалась ему повиноваться, так как он «был жаден и развратен». [8] Холян при осаде китайской крепости был застрелен из самострела. За его малолетнего сына стал управлять его брат, потом дядя и племянник поссорились, и держава окончательно развалилась в 235 г. Но удар, нанесённый Китаю Таншихаем, оказался очень сильным. Северные области Китая заселялись кочевниками, спешившими сменить суровые степи Сибири на тёплые луга берегов Жёлтой реки. Южный же Китай был опустошён восстанием «желтых повязок», которое было подавлено с большим трудом.
^ Четыре ветви хуннского народа. Шаньюй Хюли, кончивший самоубийством в 142 г., был последним шаньюем из рода Цзюйдихэу. Дэулэчу и Гюйгюйр, сменившие его, были просто ставленниками китайского двора, скорее чиновниками, чем правителями. Китайское правительство так мало считалось с ними, что само подрывало их авторитет среди подданных. Так, например, Гюйгюйр был арестован и умер в тюрьме, его сын правил в 172-178 гг., но имя его забыли внести в государственные акты, и оно исчезло для истории. Его же сын Хучжен (178-179 гг.) был казнён китайским чиновником, который, правда, был наказан за превышение власти. Следующий шаньюй, Кянкюй (179-188 гг.), был убит самими хуннами, опасавшимися, что он мобилизует их на войну против сяньби. Его сын Юйфуло бежал от мятежников в столицу (Лоян) и был утвержден шаньюем, но не смел вернуться в свои владения. В этот период уже началось восстание «жёлтых повязок» и мятежи воевод. В то время как шаньюй жил у Цао Цао, хунны приняли участие в гражданской войне на стороне повстанцев, но успехов не имели, и «южная орда опустела». [9] Самостоятельная история южного
(240/241)
Хунну прекратилась в 215 г., когда шаньюй Хучуцуань был арестован, а для управления хуннами назначен наместник. [10]
В этот последний период (142-215 гг.) бросаются в глаза два явления: постепенный уход хуннов обратно на север и окитаивание оставшихся на месте. В степь ушли остатки повстанцев. Много хуннов передалось Таншихаю в 158 г., и все последующие годы шло дезертирство из войск шаньюя. Это понятно: все энергичные люди, не желавшие менять своего образа жизни, тяготились гнётом китайских чиновников. Кочевники сяньби были им ближе и роднее, и они уходили на север. А это лишало шаньюев реальной опоры и заставляло их дорожить связью с китайским двором. Начиная с Гюйгюйра хуннское очередное престолонаследие заменяется прямым, что произошло, несомненно, в результате китайского влияния. Совместная жизнь с китайцами и смешанные браки изменяли постепенно тип и психику народа, и к 111 в. н.э. вместо одного хуннского народа возникли четыре ветви его.
1. Северные хунны, перемешавшиеся в Сибири с уграми; неукротимые и дичающие вдали от культурных центров.
2. Юебань — хунны, подвергшиеся сильному влиянию согдийской культуры.
3. Хунно-сяньби — смешанные роды в Халхе и Чахаре; этнический субстрат, из которого выработались позднее тюркоязычные и монголоязычные племена раннего средневековья.
4. Китайские хунны — находившиеся в процессе ассимиляции, которая закончилась, однако, лишь к V в. н.э.
На смену хуннам выступили сяньби. Им удалось победить хуннов и даже самих китайцев, но этот период истории Срединной Азии будет описан в самостоятельном исследовании.
Теперь нам остается вкратце проследить судьбу той ветви хуннов, которая стала известна в Европе под именем гуннов.
^ Хунны и гунны. Западную окраину Великой степи в то время населяли два народа: в Предкавказье жили
(241/242)
аланы, на нижней Волге и Урале — угры. [11] Лесостепную полосу Западной Сибири занимали сабиры, принадлежавшие к угро-самодийской группе, [12] а Приаралье — хиониты, осколок древнего европеоидного слоя. [13] Эти последние не были затронуты передвижением хуннов, которые, очевидно, прошли севернее; когда же сабиры проникли в Закавказье, то сходство их с хуннами было отмечено источниками. [14] Но не они, а приуральские угры были тем народом, который приютил беглецов и дал им возможность вновь собраться с силами. Именно с угорских территорий начали хунны свой новый поход на запад, причём угорский элемент составлял их основную боевую силу, и нет оснований сомневаться в том, что оба народа смешались и слились в один новый народ — гуннов.
Со 155 г., когда северные хунны оторвались от победоносных сяньбийцев на берегах Волги, до 350 г., когда гунны начали упорную борьбу с аланами, их история совершенно неизвестна.
Самый факт перехода хуннов на запад казался невероятным, так как действительно более чем странно, что целый народ бросился бежать в «никуда». Но если допустить, что хунны знали о культуре Запада и сознательно передвинулись в области, заведомо пригодные для жизни, то все сомнения в переселении их теряют силу. Предлагаемый парадоксальный тезис основан на анализе находок в кургане Ноин-ула, сделанном Г.И. Боровкой. Он отмечает среди найденных произведений искусства немало привозных вещей, а также фрагменты тканей, которые нужно признать греческими. [15] Ткани, аналогичные по материалу, окраске, технике тканья и вышивке, изготовлялись в греческих колониях
(242/243)
на берегу Чёрного моря для скифов и оттуда попадали к хуннам. [16]
А, как известно, с вещами приходят нередко и сведения о тех странах, где они сделаны, и поэтому нет никаких оснований полагать, что хунны не знали, что ожидает их на западе. Наоборот, надо полагать, переход их был продуман и взвешен: отброшенные от границ Китая и Западного края, они должны были стремиться передвинуться к границе другой земледельческой культуры, так как изоляция обрекала их на нищету и гибель.
Пробиться сквозь толщу угров и аланов было очень трудно, и последствия этого сказались на изменении самого облика хуннов, ушедших на запад. За 200 лет с осколком хуннского народа произошли такие изменения, что долгое время учёные не решались отождествить азиатских хуннов и европейских гуннов. Наконец этот вопрос был решён положительно, [17] но осталась нерешённой проблема несходства тех и других. [18]
С 350 г. гунны входят в сферу европейской медиевистики, но двухсотлетний процесс этногенеза столь
интересен, что просто невозможно отмахнуться от рассмотрения его. Не имея никаких сведений по этому периоду, мы вынуждены применить метод интерполяции источников, т.е. сопоставить известные нам данные об азиатских хуннах с известиями европейских авторов IV в.: Аммиана Марцеллина и Иордана. [19]
Аммиан Марцеллин помещает племя гуннов «за Мэотийскими болотами у Ледовитого океана», который, по его мнению, был очень недалеко, т.е. подтверждается локализация гуннов на средней и нижней Волге. Из антропологических черт он отмечает безбородость, считая, что она достигается искусственно, и коренастость: «все они отличаются плотными и крепкими членами, толстыми затылками и вообще столь страшным и чудовищным видом, что можно принять их за двуногих зверей или уподобить сваям, которые грубо вытёсываются при постройке мостов». Коренастость — признак монголоидных племён Евразии, свойственный более уг-
(243/244)
рам, чем даже монголам. Очень знаменательно, что римский автор не упоминает о чисто монгольских чертах: скуластости, узких глазах. Эти черты не могли пройти незамеченными, если бы они имели место. Значит, дальневосточных монголоидов Аммиан Марцеллин не видел, а знал только хунно-угорских метисов.
Это соображение находит опору в лингвистических исследованиях. Наследниками гуннского языка принято считать чувашей. [20] Б.А. Серебренников ставит вопрос о том, где следует искать истоки языка тюркских пришельцев на территорию Чувашии. Отмечая чувашско-монгольские и даже чувашско-тунгусские языковые связи, он приходит к следующему выводу: «Один из тюркских языков, предок современного чувашского языка, находился, по-видимому, где-то в районе Байкальского озера, по соседству с какими-то монгольскими языками». [21] Затем финно-угорские народы оказали влияние на язык тюркоязычных пришельцев. [22]
Согласно мнению Б.А. Серебренникова, носители того тюркского языка, который стал предком чувашского, «мощной волной переселения народов были оттеснены в Европу и обосновались на нижнем течении Волги». [23] Впоследствии эта тюркоязычная общность распалась на два языка — булгарский и хазарский. Хазары остались на нижнем течении Волги, а булгары разделились на две части — одна из них проникла на юг, другая начала мигрировать по направлению к северу. [24] Удивляет только предлагаемая автором гипотезы датировка — первая половина I тысячелетия до н.э. [25] Описанная картина воспроизводит ситуацию первой половины I тысячелетия н.э., т.е. приход хуннов и их дальнейшую судьбу в Восточной Европе.
О факте расового смешения, в результате которого возникли гунны, сообщает Иордан. «По преданию древности, я узнал следующее об их происхождении. Фили-
(244/245)
мер, король готов и сын Гандариха Великого, пятый в порядке лиц, управлявших королевством готов по удалении их с острова Скандзы [Скандинавии], и под предводительством которого его народ вступил в землю скифов, узнал, что среди его народа [вероятно, скифского народа; про свой народ Филимер должен был всё знать с детства] водятся какие-то ведьмы, которых он сам называл, на своем родном языке, алиарумнами.
По его приказанию они были изгнаны и осуждены блуждать в степях, далеко от лагеря готов. Нечистые духи, увидев ведьм, скитавшихся в пустыне, сочетались с ними и породили этот варварский народ — гуннов».
В этом сообщении характерна деталь «нечистые духи», т.е. пришлые кочевники, мужчины, ищущие женщин среди местного населения. [26] Такое направление метизации более вероятно, чем любое другое. Достаточно представить себе отступавшую с боями орду, которая наверняка теряла обозы, чтобы понять, что женщин хунны в достаточном количестве привезти с Тарбагатая не могли. А раз так, то вполне понятно, что угорский тип должен был торжествовать в их потомстве над крайне-монголоидным и европеоидным-диским. Это предположение устраняет все возражения, основанные на несходстве этнографических и антропологических признаков, и само по себе гораздо более соответствует политической ситуации в Срединной Азии II-III вв., которая восстановима благодаря сведению западных и восточных источников. Более того, высказанное предположение даёт возможность установить, что различия в культуре и быте должны были возникнуть, и именно такие, какие отмечены источниками. Попробуем разобрать этот вопрос в деталях.
У хуннов было весьма упорядоченное кочевое скотоводство и родовое владение угодьями. Срубы в погребениях указывают на то, что на зимовках хунны строили себе избы. Ничего подобного нет у гуннов. Аммиан Марцеллин так описывает их быт: «Они никогда не прикрываются никакими строениями и питают к ним отвращение как к гробницам, отрешённым от обычного
(245/246)
людского обихода. У них нельзя найти даже прикрытого тростником шалаша; кочуя по горам и лесам, они с колыбели приучаются переносить голод, холод и жажду; и на чужбине они не входят в жилище, за исключением разве крайней необходимости; у них даже не считается безопасным находиться под кровлей». Тут какое-то преувеличение. А как же живут гунны зимой? Но ниже есть ответ на наш вопрос. «Все они... кочуют по разным местам, как будто вечные беглецы, с кибитками, в которых они проводят жизнь. Здесь жёны ткут им жалкую одежду, спят с мужьями, рожают детей и кормят их до возмужалости. Никто не может ответить на вопрос, где его родина: он зачат в одном месте, рождён далеко оттуда, вскормлен ещё дальше». [27] Итак, на сцену выступает старинная хуннская кибитка, корабль, перевезший их полторы тысячи лет назад через Гоби. Вообще весь быт напоминает больше беглецов Шун-Вэя, чем упорядоченную державу Модэ. Пища упростилась до предела: «Они так дики, что не употребляют ни огня, ни приготовленной пищи, а питаются кореньями трав и полусырым мясом всякого скота, которое кладут между своими бёдрами и лошадиными спинами и скоро нагревают парением». А за 300 лет до того хунны любили лакомиться китайским печеньем. [28] Одежда их теперь холщовая или сшита из шкурок лесных мышей, а в юебаньских курганах полно шёлка и керамики. Земледелия гунны не знают совсем, как будто их предки не заводили пашен; железа у них мало, и они употребляют кость для наконечников копий. Но самое главное отличие гуннов от хуннов — утеря высоких форм организации и института наследственной власти: о серьёзных делах «все советуются в обычном положении (т.е. верхом. — Л.Г.). Они не подчинены строгой власти царя, а довольствуются случайным предводительством знатнейших и сокрушают всё, что попадает на пути». Позднее институт наследственной власти у гуннов восстановился.
Трудно поверить, что этот народ — единоплеменники современных им юебаньских и ордосских хуннов, но это так. Военное поражение отбросило северных хуннов на
(246/247)
2000 лет назад, а метизация с уграми изменила и внешний вид их и психологический склад. В новых тяжёлых условиях жизни потерялась большая часть культурных достижений прошлого. [29] Только военный строй был сохранён и дал на западе столь же блестящие результаты, как и на востоке.
Соседи гуннов — аланы — имели, как юэчжи и парфяне, сарматскую тактику боя. Это были всадники в чешуйчатой или кольчужной броне с длинными копьями на цепочках, прикреплённых к конской шее, так что в удар вкладывалась вся сила движения коня. По данному вождём сигналу отряд таких всадников бросался в атаку и легко сокрушал пехоту, вооружённую слабыми античными луками.
Преимущества нового конного строя обеспечили сарматам победу над скифами, но хунны Модэ и Лаошаня и гунны вождя Баламира в свою очередь одержали дважды полную победу над ними. Сарматской тактике удара гунны противопоставили тактику совершенного изнурения противника. Они не принимали рукопашной схватки, но и не покидали поле боя, осыпая противника стрелами или ловя его издали арканами. При этом они ке прекращали войны ни на минуту, «разнося смерть на широкое пространство». Тяжеловооружённый всадник, естественно, уставал быстрее легковооружённого и, не имея возможности достать его копьём, попадал в петлю аркана.
Иордан сообщает, что гунны «завоевали аланов, утомив их беспрерывной борьбой» (350-370 гг.). Очевидно, тем же путём добились хунны победы над юэчжами (208-161 гг. до н.э.).
Победив и присоединив к себе аланов, гунны стали во главе огромного племенного союза, в котором прямые потомки хуннов составляли незначительное меньшинство. В семидесятых годах IV в. они перешли Дон и победой над остготами открыли новый период истории,
(247/248)
известный под названием «Великое переселение народов». Мы проследили судьбы хуннов от глубоких истоков зарождения народа до его преображения на новой земле. Обновление кровью доселе чуждых ему племён, переход на новые пространства и течение всеизменяющего времени закончили дело, начатое копьеносцами империи Хань и продолженное лихими наездниками Таншихая. Здесь мы вправе прервать повествование, так как вновь открытая страница относится уже к истории Европы.
[2] «Влиятельные личности, благодаря особенностям своего ума и характера, могут изменять индивидуальную физиономию событий и некоторые частные их последствия, но они не могут изменить их общее направление, которое определяется другими силами» (Г.В. Плеханов, О роли личности в истории, М., 1941, стр. 31-32).
[4] См. Н.Я. Бичурин (о. Иакинф), Записки о Монголии, т. III, СПб., 1828, стр. 53.
[5] Первое упоминание гуннов для юга России принадлежит Дионисию Периегету, писавшему в 160 г., и с этих пор название «гунны» не исчезает, повторяясь у Птолемея в 175-182 гг. Это (237/238) подтверждает мысль, что хунны, убегая от Таншихая, достигли Европы и, видимо, не задержались в Приаральских степях, страшась сяньбийцев. Менчен-Хелфен отводит этот довод, считая, что тут описка переписчика (ср. К.А. Иностранцев, Хунну и гунны, Л., 1926, стр. 124-152; также: Аммиан Марцеллин, История, т. III, Киев, 1908, стр. 236 и сл.).
[11] М.И. Артамонов. Очерки древнейшей истории хазар, Л., 1936, стр. 24.
[12] Р. Hajdu, Die ältesten Berührungen zwischen den Samojeden und die jenisseishen Völkern («Acta Orientalia», t. III, Budapest, 1953. S. 88-89, 99.
[13] Л.H. Гумилёв, Эфталиты и их соседи в IV в. (ВДИ, 1959, №1), стр. 134-135.
[14] Прокопий Кесарнйский, История войн римлян с персами, СПб., 1880, стр. 181-182.
[15] «Краткие отчёты экспедиций по исследованию Северной Монголии в связи с Монголо-Тибетской экспедицией П.К. Козлова», Л., 1925, стр. 26.
[16] Там же. стр. 30-31.
[18] O. Maenchen-Helfen, The Huns and the Hsiung-nu...
[19] Аммиан Марцеллин, История, т. III, кн. XXXI, стр. 236-243; Iordanis, Romana et Getika, Berlin, 1882.
[20] W.W. Barthold, 12 Vorlesungen über die Geschichte der Türken Mittelasiens, Berlin, 1935, S. 30-31.
[21] Б.А. Серебренников, Происхождение чуваш по данным языка («О происхождении чувашского народа». Сб. статей, Чебоксары, 1957), стр. 41.
[22] Там же, стр. 38.
[23] Там же, стр. 42.
[24] Там же, стр. 43.
[26] Ср. О. Maenchen-Helfen, The legend оf origines of the Huns («Bysantion», vol. XVII, 1945, p. 244-252).
[27] Аммиан Марцеллин, История, т. III, стр. 236-243.
[29] Следует, однако, помнить, что Аммиан Марцеллин характеризовал только рядовую массу гуннов, причём, может быть, значительная доля его оценок относится к угорскому этническому субстрату. Приск, описывая двор Атиллы, даёт совсем иную картину [см.: «Сказания Приска Панийского в переводе Дестуниса» («Учёные записки 2-го отдела императорской Академии наук», кн. 7, вып. 1, СПб., 1861)].
|