М.П. Грязнов

По поводу одной рецензии.

// СА. 1960. №4. С. 236-238.

В рецензии С.И. Руденко на изданный Гос. Эрмитажем альбом «Древнее искусство Алтая» (см. СА, 1960, №1) дан довольно подробный разбор сопроводительного текста к альбому, что, конечно, следовало бы приветствовать. Но, к сожалению, почти все критические замечания рецензента неверны, а в ряде случаев безответственны и вызывают крайнее удивление. В самом деле, как может рецензент упрекать автора в том. что текст альбома начинается с сообщения о «коллекции Петра I, не имеющей непосредственного отношения к Алтаю», если сам он в начале своих книг, посвящённых Алтаю, обязательно сообщает об этой коллекции. Трудно решить — серьёзно ли говорит он, требуя называть создателей древнего алтайского искусства «крайними северо-восточными племенами саков», «относящимися к группе североиранских племён», а не «какими-то ранними кочевниками». Ему хорошо известно, что термин «ранние кочевники» в применении к Алтаю употребляется мною и рядом других археологов неизменно более 20 лет. А вот сам рецензент до сих пор ещё не решил, как их называть. Ещё недавно он называл их алтайскими скифами, [1] потом именовал скифо-саками, [2] затем считал их «стерегущими золото грифами», но называл для удобства, древними горноалтайцами, [3] называл их горноалтайскими племенами, [4] а в 1959 г. доказывал, что они не кто иные, как юечжи китайских летописей. [5] Как может он

(236/237)

возражать против того, что «изображения на табл. 7, 14 и 41 названы тиграми, хотя они не имеют никаких признаков, характерных для этого вида животных», если сам он называет их в своих работах львами и кошками, хотя никаких признаков именно льва или кошки, а не других зверей, в этих изображениях нет? Как он мог заявить о якобы неверно указанном масштабе изображения на табл. 60, не потрудившись заглянуть для проверки хотя бы в свою книгу «Культура населения Горного Алтая в скифское время» (М.-Л., 1953, стр. 351)? Как он мог обвинить в небрежности за то, что предмет на табл. 1 назван поясной бляхой, а не застёжкой кафтана, если сам не потрудился внимательно посмотреть на эту бляху? На бляхе, как и на ряде других подобных, нет приспособлений для застёгивания. Ширина её в той части, которая прикреплялась к ремню, не 12 см, а только 7, что вполне соответствует ширине пазырыкских поясов, вес же одинаково велик как для бляхи, так и для застёжки. Такие замечания вводят читателя в заблуждение. Или вопрос об образовании мерзлоты в курганах. С.И. Руденко говорит, что образование мерзлоты Грязнов объясняет «плохой теплопроводностью и хорошей воздухопроницаемостью массы камня, слагающей курганы. В действительности процесс промерзания курганов явился результатом особенностей климата и конструкции погребальных сооружений». Итак, читателю объявлено, что Грязнов совершенно неверно представляет процесс образования мерзлоты, что главное здесь заключается не в свойствах каменной насыпи, а в особенностях климата и конструкции кургана. Но какова же роль этих особенностей климата и конструкции в замерзании курганов? Наиболее подробно С.И. Руденко рассматривает это в книге «Культура населения Горного Алтая в скифское время» на стр. 18-20. «Климат Улаганского нагорья — основной фактор образования курганной мерзлоты», — заявляет он, а несколькими строками ниже говорит, что «курганная мерзлота объясняется прежде всего наличием каменной наброски». Однако в дальнейших своих рассуждениях особенности климата Улаганского нагорья он не учитывает по той простой причине, что это ничего ему не даёт (ведь с таким же успехом можно было бы сказать, что кислород воздуха — основной фактор развития общества на земле, так как без кислорода не было бы людей, не было бы и общества). Особенности же конструкции действительно создавали условия для образования мерзлоты: каменная насыпь, говорит он, «действовала как теплоизолирующий покров», «являясь слаботеплопроводным покровом», а «свободная конвекция» в насыпи способствовала быстрому охлаждению её зимой. Но о том же писал и я, только «слаботеплопроводность» насыпи предпочел назвать «плохой теплопроводностью», а «свободную конвекцию» — «хорошей воздухопроницаемостью». Высказанные мною ещё 30 лет тому назад соображения о происхождении мерзлоты в алтайских курганах вошли в учебник для вузов. [6] Зачем же понадобилось С.И. Руденко создавать видимость коренных разногласий, выступая с непродуманным заявлением, вводящим читателя в заблуждение?

Из 28 сделанных С.И. Руденко замечаний только три могут быть приняты. Действительно масштаб на табл. 59 указан неправильно. Действительно, лучше было бы дать пояснение к изображению на суперобложке к назвать предметы, изображенные на табл. 24, роговыми не только в тексте, но и в подписи к таблицам. Все же остальные замечания основаны либо на недоразумении, либо на небрежности и невнимательности рецензента. Критический разбор всех его замечаний занял бы слишком много места, да в этом и нет надобности. Считаю нужным остановиться только на некоторых замечаниях и возражениях по существу затронутых в книге вопросов.

С.И. Руденко возражает против ряда определений изображённых животных и против утверждения о мифологическом содержании искусства древних алтайцев. Моя позиция по этим вопросам подробно изложена в рецензии на книгу С.И. и Н.М. Руденко «Искусство скифов Алтая» (см. Вестник ЛГУ, 1950, №1). Основные положения этой рецензии С.И. Руденко в своё время публично признал, в том числе признал, очевидно, правильным и требование определять сюжет изображения путём анализа изобразительных приёмов и иконографии сложившихся художественных образов, а не по кажущемуся сходству каждого взятого по отдельности изображения с тем или иным видом животного. Судя по рецензии, С.И. Руденко и сейчас продолжает пользоваться вторым путём, не понимая той простой истины, что при ограниченных изобразительных средствах обобщённые стилизованные изображения зверей, помимо воли художника, могут оказаться более похожими не на тех зверей, каких он хотел изобразить. Ведь были же случаи, когда, идя таким путём, С.И. Руденко принимал изображение головы грифона за «дельфинчика», а голову птицы — за соболя. [7] Неудивительно, что и сейчас он находит в древнем искусстве Алтая изображения всевозможных животных, вплоть до леопарда, барса, котят, бабула, косули и кулана, до глухаря, тетерева, удода, утки и даже баклана (последняя птица, видимо, в спешке ошибочно попала в список вместо пеликана, но это не имеет значения, так как оба определения одинаково далеки от истины).

Как «досадную небрежность» (зная, что это не небрежность) С.И. Руденко отмечает, что большой войлочный ковёр назван полотнищем шатра, а войлочные фигуры лебедей — его украшением, указав при этом неправильно размеры ковра и заявив,

(237/238)

что «ни о каких шатрах древних алтайцев мы не имеем представления». Однако, разбирая вопрос о жилищах древних алтайцев, он сам прежде всего рассматривает шатры, «крытые лиственничной корой, берестяными матами или войлоком». [8] Войлочное полотнище он считает настенным ковром [9] и использует его в качестве одного из основных доводов в пользу предполагаемого им осёдлого образа жизни древних алтайцев, строивших деревянные дома, судя по размерам ковра,— огромные хоромы чуть ли не с двухсветными залами. Но, прежде чем определять назначение войлока, следовало бы обратить внимание на несвойственную настенным коврам трапециевидную форму нижней половины войлока и скошенный по углам его верхний край и обязательно учесть условия его нахождения в могиле. Ведь в могилу он был положен с завёрнутыми в него шестами, равными ему по высоте. Шесты эти (по С.И. Руденко — «древки от повозки») привязаны наверху к поперечной круглой планке, обшитой тем самым чёрным войлоком, которым обрамлён верхний край полотнища, примыкавший к этой планке. К планке поверх войлока привязаны войлочные фигуры лебедей, а в отверстия на ней вставлены прутья, образующие какую-то решетку (по Руденко, «кузов повозки»). Отсюда можно заключить, что в могиле найдена в собранном виде часть войлочного шатра со своеобразно устроенным верхом, быть может, наподобие сарматских юрт, а С.И. Руденко усмотрел здесь «настенный ковёр» не свойственной для этого формы, «древки повозки» по 4,5 м длиной и «кузов повозки».

Весьма неудачны и возражения по поводу феникса, изображённого на другом войлочном полотнище шатра, сохранившегося в нескольких фрагментах. Будь С.И. Руденко более внимателен, он бы увидел, что свои заключения я строю на изучении полного изображения ряда сцен борьбы антропоморфного чудовища с фениксом, а не «изображения... задней части птицы». С.И. Руденко утверждает, что «часть птицы» на войлоке не похожа на феникса, а птица в картине на ткани из Чанша «скорее — журавль, чем феникс». Все китайские археологи и западноевропейские искусствоведы, рассматривавшие изображения из Чанша, определяют птицу как феникса, однако С.И. Руденко без всяких для этого оснований заявляет, что это «скорее — журавль». Но ведь шпоры на ногах и длинный хвост, с какими изображены сравниваемые птицы в Чанша и в Пазырыке, журавлю не свойственны. Это отличительная черта многих куриных, в том числе и фазана, который послужил прообразом для феникса. С такой же лёгкостью он заявляет, что «никаких следов влияния китайского искусства на искусство алтайцев не обнаруживается». Но образ феникса на войлоке бесспорно заимствован из Китая. Заимствован не только сюжет, но и некоторые стилистические приёмы. Так, например, ноги у пазырыкского феникса изображены тем же приёмом, что и у феникса из Чанша, а на Алтае нет ни одного подобного изображения птичьих ног.

Последнее, о чём следует сказать, — это вопрос о дальнейшей исторической судьбе искусства ранних кочевников Алтая. Возражая против моих слов о забытых традициях и об утраченном мастерстве древних художников Алтая, С.И. Руденко по второму пункту (утраченное мастерство) не привёл никаких аргументов. Традиции же реалистического по форме и мифологического по содержанию искусства ранних кочевников Алтая он хочет видеть в орнаментальном искусстве современных казахов и киргизов. Но «девять... элементов орнамента... как на бытовых предметах, так и в архитектурном орнаменте» современных казахов не имеют никакого отношения к вопросу о традициях древнеалтайского изобразительного искусства, основной темой произведений которого были звери и зооморфные чудовища и борьба их. Не связаны генетически с древнеалтайскими и, следовательно, не являются традициями древнеалтайского искусства и встречающиеся в орнаментальных композициях у киргизов фигуры оленей, козлов, верблюдов и других животных. Стилистически не сходные с древнеалтайскими, они не могут рассматриваться как продукт дальнейшего развития художественных образов ни древнеалтайского, ни сако-усуньского искусства. По крайней мере, то, что мы знаем об изобразительном искусстве степных народов последних двух тысячелетий, этого не подтверждает.

Автор рецензии признаёт, что «альбом... является очень хорошим изданием» части собрания памятников искусства древних алтайцев, что «текст к альбому... краток, но достаточно содержателен», что «в нём подробно изложена техника древнего изобразительного искусства племён Алтая и дана правильная оценка этого искусства, его значения для современности». Однако эти слова теряются в массе возражений и указаний на ошибки и небрежность, якобы встречающиеся в книге (несостоятельность, а в некоторых случаях и порочность этих замечаний на ряде примеров мною показаны). У читателя создаётся впечатление о небрежно и неправильно написанном тексте, о плохом издании вообще, тем более что рецензент и прямо обвиняет меня и Эрмитаж в «пренебрежительном отношении к читателю». Однако бесспорно, что непродуманная, изобилующая сообщаемыми по памяти, непроверенными данными рецензия не помогает читателю разобраться в сложных вопросах истории древнего искусства, а только дезориентирует его.

М.П. Грязнов

[1] См. С.И. Руденко. Искусство скифов Алтая, М., 1949.

[2] Сб. «По следам древних культур». М., 1951.

[3] С.И. Руденко. Горноалтайские находки и скифы. М.-Л., 1952.

[4] С.И. Руденко. Башадарские курганы. КСИИМК, вып. XLV, 1952.

[5] Доклад С.И. Руденко в декабре 1959 г. на секторе Средней Азии и Кавказа, ЛОИА АН СССР.

[6] См. М.И. Сумгин, С.П. Качурин, Н.И. Толстихин, В.Ф. Тумель. Общее мерзлотоведение. М.-Л., 1940, стр. 216.

[7] См. Вестник ЛГУ, 1950, №1, стр. 118.

[8] С.И. Руденко. Культура населения горного Алтая в скифское время. М.-Л. 1953, стр. 78.

[9] Там же, стр. 80.

наверх