А.Д. Грач
Вопросы датировки и семантики
древнетюркских тамгообразных изображений горного козла.
// ТС 1972. М.: ГРВЛ. 1973. С. 316-333.
В 1891 г. участники Орхонской экспедиции Академии наук во главе с выдающимся тюркологом В.В. Радловым обнаружили на стелах в урочище Кошо-Цайдам тамгообразные фигуры горных козлов, высеченные на этих памятниках вместе с древнетюркскими и китайскими надписями. [1] Эти памятники, ставшие впоследствии широко известными в мировой науке, были открыты в 1889 г. путешественником Н.М. Ядринцевым — неутомимым исследователем древностей Монголии. Вместе с другими крупными специалистами в исследовании вновь открытых памятников принял участие выдающийся русский востоковед П.М. Мелиоранекий, работы которого, посвящённые орхонским памятникам, по праву считаются классическими. [2]
Стилизованные тамгообразные фигуры горных козлов были изучены экспедицией В.В. Радлова на памятниках принцу Кюль-тегину и его брату кагану Бильге, а также на ряде других объектов древнетюркского времени. В.В. Радловым было дано и первое определение тамгообразных изображений — он назвал их «ханской тамгой».
Со временем, по мере исследования наскальных изображений Центральной Азии, становилось всё более очевидным, что тамгообразные изображения горных козлов «тиражированы» в древности гораздо более множественно, чем об этом можно было думать после открытия и публикации орхонских
(316/317)
поминальных памятников. Оказалось, что масса изображений этого типа рассеяна среди комплексов петроглифов Центральной Азии. Впервые такие наскальные изображения были открыты в Монголии среди петроглифов на скалах Улан-Хада, обследованных ещё Н.М. Ядринцевым. [3]
В течение прошедших с тех пор восьми десятилетий изображения эти не раз привлекали внимание исследователей. Тамгообразные изображения горных козлов были открыты на огромных по протяжённости пространствах — от Монголии и Тувы на востоке до Памиро-Алая на западе. Была предпринята и разработка вопросов датировки и определения семантики тамгообразных изображений. Хотя в большинстве работ, где рассматриваются петроглифы данного круга, отождествление этих тамгообразных изображений горного козла обычно приписывается автору настоящей статьи, я должен указать, что первая догадка о сходстве изображений на скалах с тамгообразными изображениями на ряде орхонских памятников высказана не мною — этот момент был подмечен ещё Г.И. Боровкой, исследовавшим в 1925 г. петроглифы в урочище Улан-Хада во время работ Монголо-Тибетской экспедиции П.К. Козлова, в работах которой он принимал участие. [4] Однако сколько-нибудь детальная разработка этого вопроса с привлечением широких материалов, также как расшифровка семантики, Г.И. Боровкой проведена не была. Впоследствии, в течение долгих десятилетий, должного внимания изображения этого типа не привлекали.
Одним из главных итогов наших разведывательных поисковых маршрутов, совершённых в Туве во время полевых сезонов 1953 и 1955 гг., явилось открытие многочисленных местонахождений древних наскальных изображений, в числе которых фигуры горных козлов рассматриваемого типа занимали одно из преобладающих по численности мест. [5]
В процессе обработки материалов, их исследования и публикации нами были достигнуты следующие результаты:
Документально подтверждена совершенная аналогичность
(317/318)
Рис. 1.
Сравнительная таблица тамгообразных изображений горного козла (древнетюркское время):
I — каганские тамги (Монголия); II-IV — петроглифы: II — Монголия, III — Тува, IV — Казахстан;
1 — памятник в честь Кюль-тегина, Орхон; 2 — каменное изваяние, Орхон (по В.В. Радлову); 3 — плита в Асхете (по В.В. Радлову); 4 — стела с надписями, Онгин (по В.В. Радлову); 5— Улан-Хада (по Г.И. Боровке); 6 — Тебчи (по В.Е. Ларичеву); 7-8 — Цаган-Гол (по И Г. Гранэ); 9 — Чуруктуг-Кырлан; 10 — Овюр IX; 11 — Чуруктуг-Кырлан; 12 — стела, Булун; 13 — Овюр V; 14 — Овюр XII; 15 — Теве-Хая; 16 — Чурук-Малдыг-Хая (материалы А.Д. Грача); 17-20 — Чулакские горы (по П.И. Мариковскому).
(318/319)
наскальных тамгообразных изображений горного козла с изображениями на стелах и изваяниях орхонских тюрков. При этом было зафиксировано, что помимо наскальных комплексов изображения эти фигурируют не только на памятниках бассейна Орхона, но и на аналогичных памятниках Тувы — на каменных изваяниях и камнях-балбалах, [6] на поминальных стелах, установленных возле древнейших тюркских погребений с сожжением. [7] Всё это даёт более чем надёжные основания для датировки рассматриваемых изображений древнетюркским временем.
Факт, чрезвычайно существенный для определения относительной хронологии петроглифов, был зафиксирован при исследовании наскальных изображений пункта Овюр IV (Южная Тува, долина р. Хорумнуг-Ой). Здесь обнаружено изображение горного козла, относящееся к скифскому времени и перекрытое тамгообразным изображением горного козла типа Чуруктуг-Кырлан. [8] Более древнее изображение скифского времени копирует изделия прикладного искусства типа бронзовой бляхи, обнаруженной А.Н. Бернштамом при раскопках высокогорного могильника сакского времени Тамды на Памире, [9] — животное изображено скачущим, ноги сомкнуты в прыжке (автор раскопок датировал могильник Тамды V-IV вв. до н.э., [10] фигурка горного козла найдена в кургане 10 среди остатков кожаного колчана [11]).
При рассмотрении проблемы датировки древнетюркских петроглифов большой интерес представляет предмет, обнаруженный Л.Р. Кызласовым на раскопках городищ а Ак-Бешим в Киргизии (общий хронологический диапазон раскопанных памятников — V-X вв. н.э.). В разделе своей работы, посвященном находкам и сооружениям, относящимся ко времени после разрушения храма, Л.Р. Кызласов публикует гальку, на которой в числе прочих изображений нанесена
(319/320)
тамгообразная фигура горного козла. [12] Л.Р. Кызласов указывает, что изображения на гальке являются «характерной для тюркских писаниц сценой: погоня собаки за горным козлом. О том, что храм разрушили кочевники тюркского происхождения, которые затем стали жить в нём, говорят помимо этой писаницы многочисленные находки (относящиеся к слою пребывания их в этом здании) предметов кочевнического обихода, характерных для тюрок...» [13] (далее следует перечисление предметов действительно тюркского инвентаря — пряжки, серьги, бляшки и наременные наконечники наборных поясов, бляхи с сердцевидной прорезью, части сбруйных наборов, наконечники стрел, панцирные пластины, ножи, оселки). [14] Со своей стороны мне остаётся только подтвердить принадлежность изображения горного козла на гальке из Ак-Бешима к древнетюркскому времени и соответственно правильность датировки, данной в своё время этому предмету руководителем раскопок Л.Р. Кызласовым. Кстати сказать, сцены охоты с собакой на горного козла действительно характерны для петроглифов древнетюркского времени — это было в своё время констатировано нами при опубликовании и интерпретации петроглифов Центральной Азии (например, Монгун-Тайга — пункт Кара-Моозага, Овюр — пункты в Хандагайтинской котловине).
Были определены стилистические особенности древнетюркских изображений горных козлов: фигуры выбиты на скалах полосками одинаковой в общем толщины и детали тел животных (туловище, ноги, морда, рога) показаны соответственно одинаковой толщины; фигуры горных козлов даны в полный профиль и демонстрируют животных скачущими или стоящими. [15] По месту обнаружения первой наиболее многочисленной к тому времени группы эти петроглифы получили наименование изображений типа Чуруктуг-Кырлан.
В основных чертах удалось расшифровать общую семантику тамгообразных изображений горного козла. Особую роль при этом сыграл анализ изображений на памятниках в честь кагана орхонских тюрков Бильге и его брата — знаменитого полководца Кюль-тегина.
(320/321)
Бильге-каган и Кюль-тегин — племянники кагана Мочжо (Капаган-кагана), погибшего в борьбе с племенем байырку в 716 г. В ходе жестокой борьбы за престол, которая разыгралась после гибели Мочжо, Кюль-тегин сыграл главную роль — ему удалось уничтожить всех сыновей погибшего кагана, в том числе и законного наследника престола — старшего сына Мочжо. Были убиты и все сановники Мочжо, за исключением «премудрого» Тоньюкука — знаменитого государственного деятеля каганата восточных тюрков. Одно из весьма любопытных обстоятельств заключается в том, что сам Кюль-тегин, успешно завершив борьбу за престол, не принял каганской власти, а возвёл на престол своего старшего брата Бильге. За Кюль-тегином остались, однако, должность главнокомандующего тюркских войск и сан восточного Чжуки-князя. [16]
После смерти Кюль-тегина в 731 г. Бильге-каган похоронил его как кагана. Об этом свидетельствуют данные письменных источников — китайский император Сюань-цзун отправил на Орхон для участия в похоронах и для выражения соболезнования сокрушавшемуся по брату кагану Бильге специальную депутацию во главе с военачальником Чжан Кюй-и и сановником Люй Сяном. В составе депутации прибыли в каганскую ставку скульпторы и художники, которые должны были высечь надпись на стеле, поставить статую покойного, соорудить храм и расписать его стены батальными сценами в память о выдающемся тюркском полководце. [17]
Наряду с письменными источниками о «каганской» пышности похорон свидетельствуют и археологические данные: сравнение масштабов раскопанного чехословацко-монгольской экспедицией в 1957 г. комплекса Кюль-тегина [18] с расположен-
(321/322)
ным неподалеку погребальным комплексом самого Бильге (он умер тремя годами позже брата — в 734 г.) показывает их совершенную идентичность — обследование обоих комплексов мы имели возможность провести в 1968 г. [19]
В пределах обоих комплексов в 1889 г. были обнаружены стелы с надписями в честь Кюль-тегина и Бильге-кагана, по форме также идентичные друг другу. [20] Стелы эти увенчаны пятиугольными фигурными щитами, на одной стороне которых имена погребённых, нанесённые иероглифами, на другой — тамгообразные фигуры горных козлов, являющиеся как бы заменой имени кагана и приравненного к нему лица (в этой связи уместно ещё раз подчеркнуть идентичность погребальных комплексов обоих братьев). В своё время мне уже доводилось обращать внимание на то, что объяснение этому следует искать в специфике взаимоотношений двух братьев: уважение Бильге к Кюль-тегину, подчёркивание этим того непреложного факта, что властью своею Бильге был обязан именно своему младшему брату. Сходство тамгообразных изображений на стелах, со своей стороны, ещё раз подтверждает это. [21]
Итак, тамгообразные изображения на стелах — символ каганский, символ власти.
Мы уже упоминали о том, что изображения тамг в виде горных козлов были открыты и на других древнетюркских памятниках Монголии и Тувы. Прежде всего — это фигуры горных козлов на Асхетской плите, на стеле и каменном изваянии, обследованных Орхонской экспедицией В.В. Радлова. Особого внимания заслуживает комплекс раннетюркских погребений с трупосожжением, обнаруженный и исследованный у северной границы котловины Больших озёр Монголии — в Овюрском районе Тувы — в долине Хачы-Хову. Вверху одна из стел этого комплекса, являющегося гораздо более скромным, «провинциальным» повторением пышного ритуала знатнейших тюрков, погребённых в Северной Монголии, тоже имеет тамгообразное изображение горного козла. Существенным для датировки иинтерпретации тамгообразных изображений этого круга является и то, что их неоднократно находили на древнетюркских каменных изваяниях и камнях-балбалах в Туве (долины рек Орта-Халыын и Улатай), которая наряду с Монголией и Алтаем являлась одной из основных территорий тюркского мира.
(322/323)
В определении семантики изображений рассматриваемого типа одна из наиболее удачных формулировок принадлежит, несомненно, Д.Г. Савинову, который в этой связи писал: «Специфическую смысловую нагрузку несут схематические изображения козлов типа Чуруктуг-Кырлан, названные так по месту своего первоначального нахождения в Туве. На стелах тюркских каганов... они выступают в роли каганских тамг, то есть являются символами их власти, что по смыслу тождественно символу каганата вообще. Поэтому схематические изображения козлов можно в значительной степени определить как памятник политического характера, которым наносивший его человек подчёркивал свою принадлежность к данному политическому объединению». [22]
Материалы по древнетюркским изображениям на различных территориях были рассмотрены и сопоставлены (рис. 1). При этом было установлено, что ареал изображений охватывал территории Монголии, Тувы, Алтая, Казахстана, Восточного Туркестана и Ферганы, т.е. практически все земли, где расселялись древнетюркские племена. Оказалось возможным констатировать, что петроглифы могут быть важным источником для исследования этногенетических процессов и истории культурных связей. Это обусловливается прежде всего тем, что в отличие от вещевого инвентаря, обычно являющегося одним из главных объектов археологических исследований, объекты наскального искусства не могли быть сами по себе перемещены с места на место и переданы из рук в руки. Совершенное совпадение объектов наскального искусства на удалённых друг от друга территориях является документальным свидетельством перемещений этнических групп, оставивших наскальные изображения. Исходя из этого, мы вправе сделать вывод: древнетюркские тамгообразные петроглифы, изображавшие горного козла, — это как бы сигнальные вехи, отражавшие ареал и зону передвижения племён, входивших в состав каганатов орхоно-алтайских тюрков. [23]
Разработанная нами в своё время хронология и предложенная интерпретация семантики тамгообразных изображений горных козлов типа Чуруктуг-Кырлан получила самую широкую поддержку исследователей, занимавшихся этим кру-
(323/324)
гом изображений, — В.А. Ранова, [24] А.Г. Максимовой, [25] Д. Доржа, [26] С.И. Вайнштейна, [27] Д.Г. Савинова, [28] А.А. Формозова, [29] И.А. Батманова и З.Б. Арагачи, [30] С.Г. Кляшторного, [31] В.Е. Ларичева. [32] В устных выступлениях на различных заседаниях данная концепция была поддержана А.Н. Бернштамом, М.П. Грязновым, Я.А. Шером, С.С. Черниковым и другими исследователями.
Разделял нашу точку зрения и Л.Р. Кызласов, [33] который впоследствии, впрочем, сделал вывод, что «не может считаться решённым вопрос об отнесении каких-либо известных в Туве писаниц к VI-VIII вв., хотя они безусловно были». [34] Безоговорочно разделял нашу точку зрения и М.X. Маннай-оол, [35] однако недавно он без каких-либо упоминаний о пред-
(324/325)
шествующих своих печатных высказываниях полностью изменил свою позицию и выступил с гипотезой о датировке этих изображений скифским временем. [36]
Вопрос о хронологии древнетюркских тамгообразных изображений горных козлов представляется вопросом принципиального значения, ибо речь идёт о памятниках, документально отражающих ареал расселения племён, входивших в состав каганата тугю и являвшихся прямыми предками современных тюркоязычных народов — тувинцев, алтайцев, казахов, киргизов, туркмен и др. Ввиду несомненной важности вопроса о датировке и интерпретации изображений горного козла на позиции М.X. Маннай-оола необходимо остановиться особо.
Нельзя признать справедливым замечание М.X. Маннай-оола о том, что «наскальные изображения до недавнего прошлого оставались вне поля зрения учёных-археологов». [37] В дополнение к уже приведённым данным укажем, что первые сведения о наскальных изображениях Тувы были получены ещё А.В. Адриановым во время работ 1881 г. [38] В начале 40-х годов XX в. наскальные изображения изучала экспедиция Тувинского республиканского музея под руководством Н.М. Богатырёва и Т.О. Данзын-оола. [39] Наскальные изображения изучались и экспедицией Государственного исторического музея и ИИМК АН СССР под руководством С.В. Киселёва и Л.А. Евтюховой. [40]
«Датировка А.Д. Грача, — указывает М.X. Маннай-оол, — базируется на стилистическом сходстве изображений горных козлов с древнетюркским и каганскими знаками-тамгами и на сопоставлении их с этнографически известными рисунка-
(325/326)
ми на шаманских бубнах у народов Южной Сибири. Недостаточная обоснованность датировки, построенной только на сравнительно-этнологическом анализе, очевидна». [41] Между тем всякий, кто обратится к моим работам, посвящённым изучению петроглифов, может воочию убедиться, что там, разумеется, нет и следа попыток датировать древние наскальные изображения на основании рисунков XIX — начала XX в. Этнографические материалы были привлечены по возможности широко, но совершенно для другой цели — для установления древних корней поздних шаманских действ, для раскрытия глубокой традиционности поздних представлений, связанных с тотемизмом.
Отвергая предложенную нами датировку и классификацию, М.X. Маннай-оол пишет: «Многочисленные изображения горных козлов, относящиеся, как будет показано ниже, к VII-I вв. до н.э., искусственно отчленены от единого комплекса и ошибочно выделены А.Д. Грачом в особую хронологическую группу, датируемую им древнетюркским временем (VI-VIII вв. н.э.)». [42]
Попробуем разобраться в том, насколько удалась М.X. Маннай-оолу попытка передатировки и действительно ли ошибочна разработанная мною датировка. Обратимся непосредственно к материалу.
В качестве одного из аргументов в пользу того, что тамгообразные фигуры горных козлов относятся к VII-I вв. до н.э. (кстати, странно, почему берутся именно эти хронологические рамки, а не VII-III вв. до н.э. — общепринятые временные границы скифской эпохи), [43] М.X. Маннай-оолом были привлечены изображения, обнаруженные А.Н. Липским на угловом камне тагарского кургана, исследованного близ улуса Райкова. [44] Но ведь нельзя забывать, что, во-первых, подобные изображения вовсе не типичны для изображений, встречаемых на плитах тагарских курганов, а во-вторых, и это самое главное, изображение находилось не под землёй, а на открытой поверхности камня, и, так им образом (если учесть отмеченную нетипичность для тагарской эпохи рассматриваемого изображения), курганный комплекс даёт
(326/327)
лишь дату, раньше которой изображения не могли быть нанесены, и только. Они могли быть нанесены на открытую поверхность камня и в более позднюю историческую эпоху.
Изображения на стеле тагарского кургана, исследованного А.Н. Липским, скорее всего относятся к эпохе подчинения енисейских кыргызов центральноазиатским тюркам — гегемония центральноазиатских тюрков продолжалась применительно к Среднему Енисею до начала IX в.; в Минусинской котловине находились гарнизоны орхоно-алтайских тюрков, оставившие погребения по обряду ингумации (в том числе и трупоположение с конём), [45] резко отличающиеся от погребений аборигенов края — енисейских кыргызов, у которых было распространено трупосожжение.
Что касается изображений на камнях сакских комплексов Бесшатыра, [46] также привлекаемых М.X. Маннай-оолом, то они не имеют к рассматриваемому вопросу никакого отношения, так как совершенно отличаются по стилю.
М.X. Маннай-оол, к сожалению, оставил без внимания другие широко известные факты, свидетельствующие против предлагаемой им датировки. Как уже указывалось выше, тамгообразные фигуры горных козлов были открыты на древнетюркских каменных изваяниях и камнях-балбалах не только на Орхоне, а и в самой Туве (данные эти давно опубликованы). Может быть, эти изображения тоже относятся к скифскому времени? Такое предположение было бы поистине невероятным.
М.X. Маннай-оол настоятельно указывает на тотемистические корни семантики наскальных изображений. Но уже более десяти лет назад в работе «Петроглифы Тувы, I», т. е. в р аботе именно того автора, выводы которого М.X. Маннай-оол отверг столь сурово и безоговорочно, говорилось: «Вряд ли можно отрицать тотемистические истоки возникновения древнейших корней тамгообразных изображений горных коз-
(327/328)
лов, в таком изобилии встреченных среди памятников Центральной Азии (что касается стилистических истоков изображений этого типа, то их можно хорошо проследить среди весьма многочисленных серий металлических предметов тагарского времени; рис. 19)». [47] Более того, в доказательство этих слов на упомянутом в тексте рис. 19 была со ссылкой на С.В. Киселёва приведена прорисовка навершия боевого тагарского значка, которая потом, под №1, перекочевала в сравнительную таблицу, приводимую в статье М.X. Маннай-оола. В тексте статьи М.X. Маннай-оола мы не находим никакого упоминания о том, что этот предмет уже был использован в связи с вопросом о наскальных изображениях горного козла в Туве.
Продолжая рассмотрение этих вопросов в очередной публикации — в работе «Петроглифы Тувы, II», мы пришли к выводу: «Новые материалы позволяют проследить историю формирования стиля древнетюркских фигур „типа Чуруктуг-Кырлан “ — от наиболее ранних образцов, уходящих своими корнями в традиции прикладного искусства тагарского времени (теперь, в свете новейших открытий, я добавил бы — и в традиции прикладного искусства Тувы скифского времени.— А.Г.), до орхонских каганских тамг». [48]
На тотемистические истоки, лежащие в основе представлений, породивш их создание древних наскальных изображений, обращали внимание ещё Н.В. Кюнер [49] и Л.П. Потапов. [50] Проблема тотемистических представлений и их отражения в памятниках наскального искусства была рассмотрена и автором настоящей статьи. [51] Опираясь на материалы и наблюдения таких этнографов, как Г.Н. Потанин, Г.Н. Анохин, Ф. Кон, Л.П. П отапов, С.В. Иванов, а также на собственные этнографические наблюдения, мы попытались проследить и обобщить традиции наскальных изображений в современных этнографических сюжетах. Оказалось, что нити этих традиций ведут из времён глубокой древности в искусство почти современных нам тувинцев и алтайцев (южных — алтай-кижи, а также северных). О пределилось при этом и то, что достоверных параллелей с искусством хакасов не обнаруживается. Этнографические данные являются весьма ценным материалом для расшифровки идеологических представлений,
(328/329)
связанных с наскальными изображениями, однако ценность этих данных для указанной исследовательской цели определяется непременным условием — генетической и территориальной связью народов древних и современных.
Не будучи в состоянии отрицать совершенную аналогичность тамгообразных изображений горного козла на каганских стелах и среди петроглифов, М.X. Маннай-оол делает следующую реконструкцию: «Тотемистические п редставления в древнетюркское время были безусловно сильны и устойчивы. Поэтому древнетюркские каганы не случайно среди окружавших их многочисленных наскальных изображений уюкского времени выбрали в качестве своих тамг древнее изображение горного козла». [52] Сомнительность такой реконструкции более чем очевидна — выбор в качестве тотема чужого символа и столь углублённое рассмотрение каганами наскального искусства представляются совершенно невероятными. Что же касается живучести тотемистических представлений, то, как выше указывалось, об этом стало известно уже достаточно давно.
Следует в этой связи напомнить мнение А.А. Формозова, который недавно указал, что приводимый в статье М.X. Маннай-оола «материал говорит о том, что силуэты козлов безусловно высекали на скалах в середине и во второй половине I тысячелетия до н.э., но всё же не о том, что их д елали только в то время. Тюркские тамги в виде горного козла, вырезанные на стеле Кюль-тегина и других подобных памятниках, сбрасывать со счёта не приходится». [53]
Стремясь всё же как-то отделить тамгообразные каганские изображения на Орхоне от аналогичных им наскальных изображений Монголии и Тувы, М.X. Маннай-оол утверждает, что в отличие от наскальных рисунков изображения на памятниках каганам выполнены резной техникой, а наскальные — техникой точечной. [54] Это неверно — изображения на скалах часто выполнены техникой комбинированной — выбойной с резной подправкой. Что же касается орхонских и зображений, то комбинированность техники несомненна — в этом я имел возможность убедиться и лично, обследуя эти памятники во время археологической поездки по Монголии, соверш енной весной 1968 г.
Ни на чём не основано и утверждение М.X. Маннай-оола,
(329/330)
Рис. 2.
Таблица М.X. Маннай-оола (СА, 1967, №1):
1, 2 — бронзовый боевой значок и клевец тагарской эпохи из Минусинской котловины (по С.В. Киселёву); 3 — изображения на угловом камне оградки раннетагарского кургана (по А.Н. Липскому); 4 — ручка бронзового тагарского котла из Минусинской котловины (по Э.Р. Рыгдылону и П.П. Хороших); 5 — каменная подвеска-печатка из погребения около рубежа нашей эры в Таджикистане (по Б.А. Литвинскому); 6 — сосуд с изображением козла из кургана, датируемого второй половиной I тысячелетия до н.э., в Таджикистане (по А.Н. Зелинскому); 7-12 — изображения на шаманских бубнах и бытовых предметах тувинцев и алтайцев (по С.В. Иванову); 13-21 — наскальные рисунки Тувы (по А.Д. Грачу); 22-27 — наскальные рисунки Киргизии VII-I вв. до н.э. (по А.Н. Бернштаму); 28-37 — наскальные рисунки Казахстана VII-I вв. до н.э. (по Л.Р. Кызласову); 38-42 — наскальные рисунки Монголии (по Г.И. Боровке).
(330/331)
что «все эти сильно стилизованные изображения животных, как оленей, так и козлов, выбиты на скалах точечной техникой в манере скифо-сибирского звериного стиля, который является основным сюжетом изобразительного искусства племён, живших в степных районах Евразии в VII-I вв. до н.э.». [55] Относительно «точечной» техники уже сказано выше, что же касается стилистических особенностей изображений горных козлов, то достаточно одного взгляда хотя бы на таблицу, представленную в статье М.X. Маннай-оола, чтобы убедиться в том, что тамгообразные изображения горных козлов не имеют к скифо-сибирскому стилю ровным счетом никакого отношения (отметим попутно, что общепринятая датировка произведений скифо-сибирского стиля, так же как и границы скифского времени, — VII-III, а не VII-I вв. до н.э., как пишет М.X. Маннай-оол). К тому же «стиль» ни в каких произведениях искусства никогда не составляет «сюжета», тем более «основного».
Сводная таблица, предлагаемая М.X. Маннай-оолом [56] (рис. 2), со всей очевидностью доказывает как раз обратное тому, что хочет доказать её составитель, — она показывает, как чётко выделяются тамгообразные фигуры древнетюркского времени среди всех прочих представленных в таблице изображений. Единственно, что «объединяет» все представленные в таблице изображения, — это то, что они изображают горных козлов (за исключением нескольких, показывающих горных баранов — архаров). Разностильность же и соответственно разновременность различных групп сомнений не вызывает. Заметим к тому же, что М.X. Маннай-оол объединил воедино фигуры, показывающие животных в плоскостный профиль, и изображения, претендующие на объёмность.
Нет ничего удивительного в том, что на одних и тех же скальных поверхностях часто расположены разновременные группы петроглифов. [57] Это же можно сказать и о таких археологических памятниках Центральной Азии, как могильники, — известно, что многие могильники Тувы и ряда других центральноазиатских территорий включают погребения от эпохи бронзы до XVII-XIX вв. включительно.
Хочется ещё раз напомнить, что во всех моих работах, где затрагивались петроглифы древнетюркского времени, так
(331/332)
же как и в предложенной мной классификации, речь шла не о всех наскальных изображениях горного козла вообще, а о совершенно специфичных фигурах — тамгообразных фигурах типа Чуруктуг-Кырлан. А то обстоятельство, что наряду с изображениями древнетюркского времени на скалах присутствуют и изображения, относящиеся к другим историческим эпохам истории Центральной Азии, в том числе и более ранние изображения горного козла, никогда не вызывало у меня никаких сомнений. Однако оснований для выделения этих последних тогда было мало, очень мало их и сейчас. Изображения горных козлов, относящиеся к эпохе бронзы и к скифскому времени, среди комплексов наскальных рисунков, безусловно, имеются, и вопрос о детальном их выделении стоит на повестке дня. Изображения горных козлов могли наноситься на скалы и в каменном веке. Всё это, однако, никоим образом не исключает принадлежности совершенно определённой и чрезвычайно многочисленной группы тамгообразных изображений горного козла к такому периоду истории Центральной Азии, Южной Сибири и Средней Азии, как древнетюркское время.
В свете всех имеющихся материалов представляется совершенно очевидным, что попытка передатировки древнетюркских тамгообразных изображений горного козла оказалась несостоятельной. Необоснованное «изъятие» этих массовых и ценных памятников из пределов той исторической эпохи, к которой они в действительности относятся, нанесло бы большой вред делу изучения истории и культуры тюркских народов и, в частности, определению их ареала. Эти обстоятельства и побудили нас сравнительно подробно остановиться не только на достигнутых позитивных результатах изучения древнетюркских тамгообразных изображений горного козла, но и на попытке их передатировки.
В заключение — некоторые мысли о путях и перспективах изучения наскальных изображений. Сейчас есть все основания полагать, что в древнетюркское время на скалы помимо тамгообразных изображений горных козлов наносились и изображения других типов. Одна из главных задач состоит в том, чтобы выявить и классифицировать эти петроглифы. Исследование петроглифов, как и всякого другого вида археологических памятников, необходимо проводить, как и раньше, по двум линиям, — образно говоря, «по горизонтали» и «по вертикали». Рассмотрение «по горизонтали» предусматривает сопоставление памятников конкретного типа и конкретной историко-археологической зоны с синхронными объектами на других территориях, установление аналогий, датировки, свидетельств культурных и этнических связей в
(332/333)
данную историческую эпоху. Рассмотрение «по вертикали» предусматривает выявление традиций — связей с более древними памятниками и с памятниками более поздними — по возможности вплоть до этнографической современности.
Одной из актуальных задач исследований древнетюркской культуры является продолжение поисков петроглифов, картографирование на широких территориях их ареалов, обозначающих контуры этнических территорий древнетюркских племён, входивших в состав каганатов центрально- и среднеазиатских тюрков.
[2] П.М. Мелиоранский, Об орхонских и енисейских надгробных памятниках, — ЖМНП, 1898, ч. CCCXVII, №6, стр. 263-292; его же, Памятник в честь Кюль-Тегина, — ЗВОРАО, 1899, т. XII, вып. II и III, стр. 1-144.
[4] Г.И. Боровка, Археологическое обследование среднего течения р. Толы, — сб. «Северная Монголия». Предварительные отчёты лингвистической и археологической экспедиций о работах, проведённых в 1925 г., Л., 1927, стр. 80 и сл., рис. 11.
[5] А.Д. Грач, Археологические исследования в Западной Туве, — КСИЭ, вып. XXIII, стр. 26-31, рис. 7; его же, Петроглифы Тувы, I (Проблема датировки и интерпретации, этнографические традиции), — Сб. МАЭ, т. XVII, М.-Л., 1957, стр. 385-428, табл. в приложениях I-XXXII; его же, Петроглифы Тувы, II (Публикация комплексов, обнаруженных в 1955 г.), — Сб. МАЭ, т. XVIII, М.-Л., 1958, стр. 339-384, табл. в приложениях I-LXIV.
[6] А.Д. Грач, Древнетюркские изваяния Тувы (По материалам исследований 1953-1960 гг.), М., 1961, стр. 42, 46, 47, 48, табл. II, 38, 48.
[15] А.Д. Грач, Петроглифы Тувы, I, стр. 390; Д.Г. Савинов, Вопросы изучения петроглифов древнетюркского времени Центральной и Средней Азии, — «Тюркологическая конференция в Ленинграде. Филология и история тюркских народов (тезисы докладов)», Л., 1967, стр. 69.
[16] Н.Я. Бичурин (Иакинф), Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена, т. I, М.-Л., 1950, стр. 273-274; Liu Маu-tsаi, Die chinesischen Nachrichten zur Geschichte der Ost-Türken (T’u-küe), I, Wiesbaden, 1958, стр. 171; C.Г. Кляшторный, Древнетюркские рунические памятники как источник по истории Средней Азии, М., 1964, стр. 37-41.
[18] L. Jisl, Vorbericht über die archäologische Erforschung des Kül-Tegin Denkmals durch die Tschechoslowakisch-mongolische Expedition des Jahres 1958, — UAJ, 1960, Bd XXXII, H. 1-2; его же, Archeologické památky v Mongolske lidové republice, — «Archeologické rozhledy», ročnik XIII, Praha, 1961, стр. 56, 73; его же, Proni československo-mongolská archeologická expedice, — «Nový Orient», ročnik XIX, Praha; его же, Výzkum Külteginova památníku v Mongolské lidové republice (1958), — «Archeologické rozhledy», ročnik XII, 1960, №1, стр. 86-115; его же, Kül-Tegin anıtında 1958’de yapılan arkeoloji araştirmalarının sonuçları, — «Belleten», с. XXVII, №107, Ankara, 1963, стр. 387-410; C.Г. Кляшторный, Древнетюркские рунические памятники, стр. 55-65.
[19] В обследовании принимали участие археологи Д. Наваан (Академия наук МНР) и В.А. Ранов (СССР).
[22] Д.Г. Савинов, Наскальные изображения Центральной Азии и Южной Сибири. (Некоторые общие вопросы изучения), — «Вестник ЛГУ», №20 (серия истории, языка и литературы), Л., 1964, вып. 4, стр. 143.
[23] А.Д. Грач, Петроглифы Тувы, II, стр. 383; см. также: «Труды Киргизской комплексной археолого-этнографической экспедиции», — Фрунзе, 1959, т. III, стр. 121-124; В.А. Ранов, Наскальные рисунки у кишлака Лянгар (Западный Памир), — «Изв. Отд. общественных наук АН ТаджССР», Душанбе, 1960, вып. 1 (22), стр. 39-40.
[24] В.А. Ранов, Наскальные рисунки у кишлака Лянгар (Западный Памир), стр. 26-27; его же, Новые наскальные изображения в Кураминском хребте, — «Искусство таджикского народа», вып. II, Сталинабад, 1960 («Труды Института истории АН ТаджССР», т. XXIX), стр. 125 и сл.
[25] А.Г. Максимова, Наскальные изображения ущелья Тамгалы, — «Вестник АН КазССР», 1958, №9 (162), стр. 110.
[26] Д. Дорж, К истории изучения наскальных изображений Монголии, — «Монгольский археологический сборник», М., 1962, стр. 50, 53-54.
[28] Д.Г. Савинов, Наскальные изображения Центральной Азии и Южной Сибири, стр. 143-145; его же, Вопросы изучения петроглифов древнетюркского времени Центральной и Средней Азии, стр. 69-70.
[29] А.А. Формозов, Очерки по первобытному искусству (Наскальные изображения и каменные изваяния эпохи камня и бронзы на территории СССР), М., 1969, стр. 76.
[31] С.Г. Кляшторный, Древнетюркская надпись на каменном изваянии из Чойрэна. — Труды Саяно-Тувинской археологической экспедиции Академии наук СССР, т. I (в печати) [статья вышла в СНВ-XXII]. См. также: С.Г. Кляшторный, Древнетюркские рунические памятники как источник по истории Средней Азии, стр. 60.
[33] Л.Р. Кызласов, О связях киргизов Енисея и Тянь-Шаня, — «Труды Киргизской археолого-этнографической экспедиции», Фрунзе, 1959, т. III, стр. 108. Говоря о проникновении орхоно-алтайских тюрков на территорию Киргизии, Л.Р. Кызласов в числе других свидетельств упомянул «сходство тамгообразных знаков писаниц Центральной Азии и Тянь-Шаня, относящихся к VI-VIII векам».
[35] В своей брошюре, изданной в 1964 г. в Кызыле на двух языках — тувинском и русском, М.X. Маннай-оол писал: «К VI-VIII вв. относятся тамгообразные схематические изображения горных козлов... В древнетюркское время изображения тамг — родовых знаков, аналогичных нанесённым на скалах, встречаются также на стелах с орхоно-енисейскими надписями». (324/325) См.: М.X. Маннай-оол, Археологические памятники Тувы, Кызыл, 1964, стр. 33. Ср.: М.X. Маннай-оол, Тываның археологтуг тураскаал-дары, Кызыл, 1964, стр. 34 (в последней работе также приводится дата — VI-VIII вв. н.э.).
[39] Н. Богатырёв, О тувинских памятниках древности, — «Под знаменем Ленина — Сталина» (политико-экономический журнал Центрального Комитета Тувинской Народно-Революционной партии), Кызыл, 1942, 2, ноябрь.
[43] В одном из разделов своей работы М.X. Маннай-оол приписывает и мне признание этих неверных хронологических рамок скифского времени (см.: М.X. Маннай-оол, Древнее изображение горного козла в Туве, стр. 141). Ни в одной из моих работ подобных дат, разумеется, нет.
[49] Н.В. Кюнер, Монгольское искусство, — БСЭ, т. 40, М., 1938, стр. 95.
[50] Л.П. Потапов, Следы тотемистических представлений у алтайцев, — СЭ, 1935, №4-5, стр. 132-152.
|
