А.Д. Грач
По поводу рецензии Л.Р. Кызласова.
В журнале «Советская археология» №1, 1964, была опубликована рецензия Л.Р. Кызласова на мою книгу «Древнетюркские изваяния Тувы (по материалам исследований 1953-1960 гг.)». Содержание рецензии побуждает меня выступить с настоящим ответом.
Уже в течение ряда лет между Л.Р. Кызласовым и мною существуют очень значительные расхождения по некоторым узловым вопросам археологии Тувы. Расхождения эти применительно к истории поздних кочевников касаются таких проблем, как периодизация древнетюркских памятников, определение древнетюркского времени и, наконец, вопросы, связанные с изучением древнетюркских каменных изваяний.
Главное расхождение между Л.Р. Кызласовым и мною в области изучения изваяний — их семантика, т.е. вопрос о том, кого изображали изваяния — самих тюрок или побеждённых ими врагов. Указанные научные разногласия нашли неоднократное отражение в имеющейся археологической литературе по Туве — как в работах Л.Р. Кызласова, так и в моих работах. Критические замечания в адрес ряда положений, высказанных Л.Р. Кызласовым, содержались и в книге, о которой он опубликовал свой отзыв.
Излагая концепции, существующие по вопросу о том, кого изображали древнетюркские изваяния, и приводя изложение точки зрения Л.А. Евтюховой, рецензент пишет, что Л.А. Евтюхова полагает, что изваяния — это «скульптуры умерших сородичей» (стр. 349) и что «А.Д. Грач использовал не только приёмы, но и аналогии, приведенные Л.А. Евтюховой, но сделал шаг назад, примкнув к старой концепции Н.И. Веселовского». [1] Точка зрения Л.А. Евтюховой приведена Л.Р. Кызласовым неточно: Л.А. Евтюхова никогда не придерживалась той крайней точки зрения, которую ей хочет приписать Л.Р. Кызласов. Она никогда и нигде не утверждала, что все каменные изваяния являются изображениями самих тюркских воинов. Действительная точка зрения Л.А. Евтюховой была изложена ею следующим образом: «Суммируя данные о погребальном обряде орхонских тюрок, можно сказать, что все каменные изваяния подразделяются на две группы: изображения самого умершего, его близких и, обычно, гораздо грубее сделанные изваяния или просто камни, стоящие в вереницах, обозначающие сражённых врагов покойного». [2] Таким образом, Л.А. Евтюхова признаёт наряду с изваяниями, изображающими самих умерших, существование и второй группы памятников, которые изображали убитых врагов.
Необходимо привести ещё один пример неточного изложения Л.Р. Кызласовым точек зрения, отражённых в опубликованной литературе. Автор отзыва обходит стороной тот факт, что в числе сторонников концепции, объясняющей древнетюркские изваяния, как изображения врагов, был не кто иной, как акад. В.В. Бартольд. Л.Р. Кызласов пишет в сноске, что якобы В.В. Бартольд «...опираясь на Н.И. Веселовского, назначение изваяний не разбирал» (стр. 349). А между тем, В.В. Бартольд в широко известной работе о погребальных обрядах тюрко-монгольских народов совершенно ясно сформулировал своё мнение следующим образом: «После открытия орхонских памятников мы знаем, что эти статуи, в надписях названные “балбалами”, ставились тюрками в память умершего, первоначально для изображения убитых им врагов, впоследствии, вероятно, с иной целью, так как рядом с мужскими статуями встречаются и женские, возможно, в некоторых случаях они изображали самого покойника». [3] И далее: «Установлено, что каменные бабы ставились турками и изображали убитых покойником врагов». Здесь же В.В. Бартольд ясно определяет хронологию обеих групп памятников: первая группа — изображения врагов — древнетюркская, с VI в., вторая группа — кыпчакская, современная В. Рубруку. [4]
Как уже указывалось одним из предметов давних разногласий между Л.Р. Кызласовым и мною является проблема периодизации древнетюркских памятников Тувы.
В своём отзыве, так же как и ранее в некоторых своих работах, Л.Р. Кызласов полностью обходит молчанием те серии хорошо датирующихся предметов, которые
(302/303)
найдены в погребениях поздней группы — плоские стрелы, китайские шёлковые и шерстяные ткани, зеркала — и упоминает только так называемые лировидные бляхи (рисунок). В отношении противоречивых суждений Л.Р. Кызласова по поводу этих предметов в моей книге были высказаны некоторые критические замечания, которые сводились к тому, что Л.Р. Кызласов, признавая, с одной стороны, что лировидные бляхи изображены на поздних изваяниях VIII-IX вв., в то же время относит к ранней группе — к VII-VIII вв. — те погребения, в которых эти предметы найдены. Автор рецензии попытался отвести критические замечания в свой адрес, обнаруженные им в моей книге, начав с утверждения, что «Здесь следует положить конец
Сравнительная таблица.
1 — Хойцегорский могильник (Забайкалье; по Л.А. Евтюховой, 1952); 2 — Хендерге (Тува; по С.И. Вайнштейну, 1954); 3 — Саглы (Тува; А.Д. Грач, 1960); 4 — Семиречье (по А.Н. Бернштаму, 1952); 5 — Ак-Бешим (Киргизия; по Л.Р. Кызласову, 1959); 6 — Курай (Алтай; по С.В. Киселёву, 1950); 7 — Монгун-Тайга (Тува; А.Д. Грач, 1960); 8-9 — изваяния, серия Л.А. Евтюховой; 10-12 — изваяния, серия А.Д. Грача.
путанице, имеющейся в работах А.Д. Грача, по вопросу о встречающихся на поздних изваяниях уйгурского периода фигурных подвесных блях с сердцевидными прорезями» (стр. 351 и сл.). Далее, Л.Р. Кызласов, ссылаясь на тот общеизвестный факт, что эти изделия имеют ряд вариантов, пишет, что он имел в виду, лишь тот тип блях, который был привлечён для датировки поздних изваяний и который в Туве якобы не встречен. При этом Л.Р. Кызласов в числе прочих материалов ссылается на бляхи, обнаруженные раскопками С.И. Вайнштейна в Улуг-Хемском районе Тувы, [5] т.е. именно на те предметы, которые, по словам рецензента, якобы не встречены в Туве. Но эти материалы отлично известны каждому, кто занимается древнетюркской археологией. Сравнение этих лировидных блях, найденных в Туве в погребениях поздней группы, с теми аналогиями, которые привлекались Л.А. Евтюховой [6] (действительно правильно указавшей, что это изделия IX в.) и мною, наконец, сравнение этих предметов с теми, которые изображены на каменных фигурах, показывает, что все это — одни и те же предметы, хотя одни из них найдены в Забайкалье, другие — в Семиречье, Киргизии, на Алтае и в Туве. Пользуюсь выражением рецензента: «это станет ясным каждому археологу при их сравнении», тем более, что сам же Л.Р. Кызласов согласен с тем, что этот тип блях — поздний. Наличие второго варианта подобных блях, найденных на Алтае и на юго-западе Тувы, также не спасает концепцию Л.Р. Кызласова — и там и тут они опять-таки найдены в поздних погребениях с северной ориентировкой погребённых (варианты — С, СВ, СЗ), и погребениях, датирующихся, вопреки Л.Р. Кызласову, VIII-IX вв. Изложенное показывает, что никакой «путаницы» в моих работах допущено по этому поводу не было, а Л.Р. Кызласову следовало бы более самокритично проанализировать действительно допущенные им противоречия.
Расхождения между Л.Р. Кызласовым и мною по вопросу об определении древнетюркского времени также велики. Под древнетюркским временем Л.Р. Кызласов понимает только период, охватываемый эпохой существования каганатов орхоно-алтайских тюрок, иными словами — время от возникновения так называемого первого тюркского каганата до 745 г., т.е. до образования уйгурского каганата. С моей точки зрения, понятие древнетюркского времени значительно шире и охватывает период во всяком случае до IX в. Древнетюркское время характерно возникновени-
(303/304)
ем и бытованием на очень широких территориях и у разных народов тюркской языковой семьи общих черт, проявляющихся очень наглядно в материальной культуре — формы оружия, конской сбруи, украшений, сосудов и т.д., а также в наиболее существенных чертах погребального обряда (погребения с конём). Долгое бытование этих черт объясняется прежде всего тем, что. вне зависимости от возникновения тех или иных политических объединений кочевников, на многих территориях в течение столетий продолжало обитать то же в этническом отношении население. К числу этих территорий несомненно относилась и Тува.
Непонятно, зачем понадобилось Л.Р. Кызласову вновь отстаивать точку зрения, рассматривающую историю этнической карты Центральной Азии как некий временной калейдоскоп, мгновенно менявшийся в зависимости от переворотов политического характера, тем более, что сам же Л.Р. Кызласов совсем недавно так писал об эпохе уйгурского каганата: «В этот период времени, несмотря на то, что вся власть в Туве принадлежала уйгурам, преобладающим в численном отношении населением Тувы были местные племена» 8.
Критикуя мое понятие древнетюркского времени, Л.Р. Кызласов указывает, что существование уйгурского периода я был вынужден признать под его влиянием (стр. 351). Подобное суждение представляется по меньшей мере странным, так как существование уйгурского каганата было зафиксировано в письменных трудах задолго до Л.Р. Кызласова — уже более тысячи лет тому назад — и является с тех пор фактом азбучного порядка, а потому вовсе не требовалось вынуждать меня, так же как и любого другого специалиста, занимающегося археологией и историей Центральной Азии, признавать это. Суть дела состоит в том, что не следует намеренно смешивать (в зависимости от той или иной полемической ситуации) два совершенно разных понятия — политическую историю и историю этническую, отражённую в данном случае в двух конкретных и генетически приемственных [так в тексте] (чего не отрицает и Л.Р. Кызласов) периодах истории древнетюркского населения Тувы.
Л.Р. Кызласов подробно излагает в рецензии свою систематизацию древнетюркских оградок (стр. 350). Эта систематизация не выдерживает критики прежде всего потому, что именно она отражает подход некомплексный. В том-то и дело, что древнетюркские ограды рассматриваемого круга в абсолютном своем большинстве конструктивно совпадают на самых разных территориях Центральной Азии, вне зависимости от того, установлена при них «полная фигура человека», антропоморфная стела или стела без каких-либо изображений и преднамеренно приданной формы. Ограды и изваяния надо рассматривать именно в целом, а не производя классификацию по какому-то одному признаку (в данном случае по типу изваяния).
Серьёзные сомнения вызывает и приводимая автором рецензии статистика наличия или отсутствия рядов простых камней-балбалов — Л.Р. Кызласов явно не хочет учитывать того непреложного факта, что многие из этих рядов (так же, кстати, как и многие изваяния) не сохранились. Систематизация Л.Р. Кызласова содержит ряд прямых фактических ошибок: ориентировка шести из семи фигур публикуемой мною в книге серии приведена им не точно — изваяния, показанные на рис. 5, 16, 21, 48, 49, были обращены не на восток, а на юго-восток, изваяние на рис. 45 — на северо-восток (соответственно ориентированы и ритуальные сооружения). Ошибки эти весьма досадны, так как ориентировка является одним из весьма существенных признаков.
В отношении оград без дополнительных сооружений необходимо заметить, что отнесение всех их к древнетюркскому времени до сих пор невозможно, так как пока неизвестны какие-либо датирующие данные.
Л.Р. Кызласов выдвигает тезис о том, что фотография не в состоянии воспроизвести «тех полуистёршихся от времени черт, которые видит глаз при непосредственном осмотре натуры» (стр. 349). Нет никаких оснований для того, чтобы признать это высказывание рецензента правильным. Главным исследовательским документом была и остаётся фотография — объективный регистратор факта. Прорисовка же является хотя и крайне важным исследовательским методом, но после фотографии она несомненно занимает второе место. Опыт полевого фотографирования показывает, что при наличии надлежащих навыков (прежде всего, выбор утла освещения) в абсолютном большинстве случаев можно получить фото, которое будет в деталях отражать исследуемый объект.
Памятники, о которых идёт речь в книге, простояли под открытым небом более 1000 лет. Л.Р. Кызласову, как археологу, конечно, понятно, что за это время многие фигуры не могли не претерпеть известного ущерба. В этой связи недоумение вызывает замечание Л.Р. Кызласова о том, что на 22 изваяниях «плохо различимы такие детали, как уши, пояса, части костюма и т.п. (рис. 3, 4, 11, 14, 18, 27, 40, 43 и др.). На целом ряде фотографий невозможно различить ни черт лица, ни даже вообще каких-либо черт (рис. 16, 21, 31, 33. 35, 36, 39, 43, 44, 51, 63, 65, 89, 90)» (стр. 349).
Если мы обратимся к указанным Л.Р. Кызласовым изваяниям, то оказывается, что на 21 из 22 приведённых автором отзыва примеров детали по степени их сохранности, видны так же, как и в натуре. Что касается изваяния, изображённого на стр. [рис.] 14, то это был единственный случай, когда фактура камня не позволила хорошо сфотографировать в поле и. потому фотография снабжена дополнительными прорисовками [на рис. 15].
(304/305)
К сказанному добавим, что у ряда изваяний, в отношении которых Л.Р. Кызласов требует, например, чтобы на фотографиях были видны черты лица и уши, вообще не сохранились головы (рис. 4, 31), а у изваяния, изображённого на рис. 27, полностью сбито лицо — разве можно требовать в подобных случаях, чтобы на фотографиях были видны черты лица и уши?
Л.Р. Кызласов пишет по поводу того, что в прорисях отсутствуют некоторые детали, о которых приводятся данные в описаниях (кисть левой руки изваяния №8, глаза и нос изваяния №18, пояс и кисть левой руки изваяния №23 (стр. 349). По этому поводу я могу лишь ещё раз напомнить рецензенту, что прорисовки представляют собой материал, в котором следует показывать то, что с достаточной степенью отчётливости видно в натуре. Детали, о которых речь идёт в отзыве, сохранились на изваяниях, но сохранились настолько неразличимо, что я намеренно не счёл возможным делать их прорисовки.
Л.Р. Кызласов считает возможным позволить себе сделать заключение, что «...прорисям доверять нельзя, потому что создаётся впечатление, что делались они с фотографий (и то не точно), а не с натуры» (стр. 349). Вопреки этому заявлению Л.Р. Кызласова, я могут лишь сказать, что прориси делались, естественно, с натуры, — во-первых, потому, что это единственно правильный метод, во-вторых, потому, что это было хотя бы минимальной, но страховкой от возможной неудачи фотографирования.
Л.Р. Кызласов напрасно выражает недовольство по поводу того, что в публикационной части книги только в шести случаях указана длина простых камней-балбалов. Длина рядов была указана мною лишь в тех случаях, когда имелись сохранившиеся их окончания, т.е. в тех случаях, когда длина каждого ряда могла быть определена достоверно.
Л.Р. Кызласов указывает также, что «в книге ни разу не приведено ни одного полного плана комплексов», делая из этого весьма решительный вывод о том, что комплексы вообще не изучались. Генеральные планы в книге не публиковались потому, что наиболее характерные из них были не так давно опубликованы нами — издавать их повторно не было никакого смысла, и в книге мы ограничились соответствующими ссылками (стр. 18-20, 23, 28, 36 и сл.). [7] То же можно сказать и по поводу оградок с балбалами и главными стелами, не имевшими антропоморфных изображений (т.е. по поводу тех памятников, которые по словам Л.Р. Кызласова, полностью выпали из нашего поля зрения, стр. 350) — данные об этих памятниках также были опубликованы в общих отчётах и других работах.
Допустить, что эти генеральные планы и данные в соответствующих памятниках не известны автору отзыва, невозможно по той простой причине, что сам же Л.Р. Кызласов опубликовал обстоятельную рецензию [8] на то самое издание, где содержались все эти материалы, и потому надо думать, что мои общие отчёты о работах 1957-1958 гг., оценка которых заняла в его рецензии достаточное место, были им все же просмотрены.
Завершая свои ответы на замечания Л.Р. Кызласова по поводу публикационных разделов книги, я должен заметить, что материалы, опубликованные в книге, рассмотрены автором рецензии под каким-то совершенно особым углом зрения. Так, Л.Р. Кызласов пишет: «На имеющихся планах поминальных сооружений часто не показаны стоявшие при них каменные изваяния (рис. 13, 46, 59 и др.)» (стр. 350). Это заключение, так же как и многие другие факты, приводимые в отзыве, совершенно не соответствуют действительности — на всех трёх планах изваяния промечены, а на рис. 13 план к тому же сопровождается и профилем, на котором тоже нанесено изваяние.
Сказанное, разумеется, вовсе не исключает того, что описания фигур лишены недостатков и недочётов — рецензент, например, отметил правильно четыре явные ошибки в тексте (изваяния 8, 23, 42, 52 — левая рука названа в тексте правой).
Если подвести итог замечаниям Л.Р. Кызласова относительно публикационной части книги, то получается, что, с его точки зрения, дефектно опубликованы по меньшей мере 22 изваяния и имеется ещё множество ошибок в тексте и таблицах. Между тем могут быть приняты лишь четыре замечания рецензента, касающиеся действительно досадных ошибок в тексте.
Не будучи в состоянии начисто отрицать наличие в тувинском эпосе фактов, свидетельствующих о том, что изваяния — это побеждённые враги, и позволяющих реконструировать ряд моментов древнего ритуала, связанного с изваяниями, Л.Р. Кызласов пытается «преодолеть» эти факты путём переосмысления в угодном ему духе терминов көжээ и кижи-көжээ «Для тувинца любой далеко стоящий в степи камень — көжээ, — пишет Л.Р. Кызласов, — но при близком рассмотрении он сра-
(305/306)
зу отличает «анаа-көжээ» (обыкновенное көжээ) от «кижилиг көжээ» (человеческое көжээ)» (стр. 354). Иными словами, по Л.Р. Кызласову получается, что, глядя на памятник издали, тувинец называет его одним термином, а подойдя поближе — называет его иначе. Могу заметить по этому поводу, что подобного рода словообразований нет не только в тувинском, но, вероятно, и ни в каком другом языке.
То, что приводится в книге в разделе терминологии и, в частности, по поводу терминов көжээ и кижи-көжээ, — это факты, специально проверенные специалистом по тувинскому фольклору и языку Л.В. Гребневым, специалистами-лингвистами проф. И.А. Батмановым и З.Б. Арагачи и мною в различных районах западной, южной и центральной Тувы.
В связи с вопросом об этих терминах Л.Р. Кызласов пишет: «Любопытно, что в более ранней статье А.Д. Грач горячо и правильно ратовал за различение терминов кижи-көжээ (каменное изваяние) и көжээ (каменная стела)» [9] (стр. 354). Должен заметить, что, обратившись к тексту старой работы, на которую ссылается автор отзыва, я не обнаружил там оснований для того, чтобы столь резко противопоставлять то, что опубликовано в книге, и то, что было сказано в цитированной моей статье. В статье действительно подчёркивается момент дифференциации терминов — этого я не отрицаю и сейчас. В то же время я должен отметить, что в статье наряду с этим, был неправомерно не подчёркнут мною и другой не менее важный момент — наряду с дифференцированным и обобщённое понимание. Со времени подготовки и публикации этой статьи прошло немало лет, в течение которых, как указывалось выше, я имел возможность, специально занимаясь сбором и проверкой этого материала в поле, убедиться в известной односторонности своей трактовки и в книге поэтому дал уточнённое понимание терминологии. Рецензент настолько увлёкся, что даже отказался от разделявшейся им точки зрения, заявив, что в тувинско-русском словаре «правильно дано первое значение — „надмогильная плита”...», забыв тем самым, что четырьмя страницами раньше он правильно именовал оградки сооружениями поминальными (стр. 350).
В отношении вопроса о причёске тугю следует заметить, что рецензент в своём стремлении непременно связать изваяния рассматриваемого круга с изображениями самих тюрок и стремясь «преодолеть» тот факт, что на изваяниях показаны косы, напрасно принял реконструкцию китайского текста, приводимую Лю Мао-цаем. С точки зрения советских китаеведов, эта реконструкция совершенно неприемлема потому, что Лю Мао-цай предлагает заменить в тексте один иероглиф другим (бэй-фа «распущенные волосы» на бянь-фа «косички»). [10]
В отношении манеры ношения одежды у древних тюрок (запахивание полы слева направо) я продолжаю оставаться на той же точке зрения, которая изложена в книге и основана на свидетельствах источников. Должен сказать, что имеющаяся в книге на стр. 60 явная и весьма досадная ошибка, замеченная Л.Р. Кызласовым, не даёт ему права столь решительно заявить об искажении фактов потому, что здесь же совершенно точно приводится текст источника («...левую полу наверху носят...»), [11] подтверждающий, отстаиваемую в книге концепцию. Мною было неоднократно подчёркнуто, что запахивание одежды справа налево, в ряде случаев показанное на изваяниях, — не тюркская черта. Если бы я действительно отстаивал совершенно невероятный факт ношения у тюрков правой полы наверху, получилось бы, что я выступаю против самого себя, против той концепции, которую отстаиваю.
Ознакомление с рецензией Л.Р. Кызласова не позволяет мне считать этот отзыв обоснованным. Конечно, моя книга, так же как и всякая другая работа, нуждается в критике. Мне было бы особенно интересно получить объективное суждение о всех недостатках моей работы со стороны Л.Р. Кызласова — одного из коллег по тематике. К сожалению, содержание рецензии Л.Р. Кызласова показывает, что он предпочёл раз и навсегда ликвидировать своим отзывом имеющиеся между нами разногласия.
Л.Р. Кызласов в конце своей рецензии пишет: «Книга А.Д. Грача способна ввести в заблуждение читателей, не знакомых с первоисточниками. Она усиливает разнобой в археологической литературе по вопросу о назначении каменных изваяний» (стр. 355). Надеюсь, что в моём ответе вполне ясно показано, что в заблуждение вводит читателя лишь тот, кто в ходе критики игнорирует или неверно излагает действительные факты. Что же касается научной дискуссии, которую Л.Р. Кызласов с такой досадой называет «разнобоем», то дискуссия будет продолжаться вне зависимости от того, хочется этого Л.Р. Кызласову или нет.
[1] Я при всём желании не мог «примкнуть» к концепции Н.И. Веселовского и тем более объявить себя его последователем, потому что никакой особой концепции Н.И. Веселовского не существует, а существует точка зрения, отстаиваемая рядом авторов. Вообще Л.Р. Кызласов в своей рецензии весьма небрежен в цитировании, — даже ссылаясь на мои работы, т.е. на работы того автора, которого он решил подвергнуть столь суровой критике, Л.Р. Кызласов ни в одном случае не дал правильной и полной библиографической ссылки, а уж здесь рецензенту следовало быть хотя бы минимально аккуратным.
[3] В. Бартольд. К вопросу о погребальных обрядах турков и монголов. ЗВОРАО, 1921, XXV, стр. 1. сл. Кстати сказать, рецензенту, видимо, осталось неизвестным, что В.В. Бартольд задолго до Н.И. Веселовского писал о том, что изваяния не изображали самих умерших тюрок. В. Бартольд. Отчёт о поездке в Среднюю Азию с научной целью. ЗИАН, СПб., 1897, стр. 19 сл. Отд. оттиск.
[4] В. Бартольд. К вопросу о погребальных обрядах..., стр. 2.
[5] С.И. Вайнштейн. Археологические раскопки в Туве в 1953 году. УЗТНИИЯЛИ, II, Кызыл, 1954, стр. 150, табл. VIII, 9.
[6] Л.А. Евтюхова. Ук.соч., стр. 109, рис. 65, 4, 5.
[7] А.Д. Грач. Археологические раскопки в Монгун-Тайге и рекогносцировочные исследования в центральной Туве (Полевой сезон 1957 г.). Тр. ТКАЭ, I, М.-Л., 1960 (генеральные планы МТ-58-Б, Г и описания к ним); его же. Археологические исследования в Кара-Холе и Монгун-Тайге (Полевой сезон 1958 г.). Там же (генеральные планы КХ-59-А, Б и описания к ним).
[8] Л.Р. Кызласов. Рецензия. СЭ, 1961, 4.
[9] Здесь автор рецензии имеет в виду статью: А.Д. Грач. Каменные изваяния Западной Тувы (К вопросу о погребальном ритуале тугю). Сб.: МАЭ, XVI, 1955, стр. 422.
[10] Liu Mau-tsai. Die chinesischen Nachrichten zur Geschichte der Ost-Türken (T’u-Küe), II, Wiesbaden, 1958, стр. 495 сл. Ранее подобную точку зрения развивал также К. Ширатори. Исчерпывающую справку по данному вопросу дал мне китаевед А.М. Решетов (Институт этнографии АН СССР).
|