главная страница / библиотека / обновления библиотеки
И.П. ЗасецкаяБронзовые бляшки
|
Рис. 2. Изображение свернувшейся пантеры на костяной пронизке из Келермеса.(Открыть Рис. 2 в новом окне) |
Рис. 3. Золотая бляха в виде свернувшейся пантеры из Сибирской коллекции Петра I.(Открыть Рис. 3 в новом окне) |
Рис. 4. Изображение хищника на бронзовой бляшке из кургана 482 у с. Басовка (по Л.К. Галаниной).(Открыть Рис. 4 в новом окне) |
из Ольвии (середина VI — начало V в. до н.э.), [8] на бронзовых бляшках из кургана 482 у с. Басовка в Посулье (конец VI — начало V в. до н.э.; рис. 1, 3 [надо: рис. 4]). [9] В позе несомкнутого кольца, но с хвостом, загнутым внутрь, изображён хищник на бронзовой бляшке из кургана VII-VI вв. до н.э. у с. Константиновка Запорожской области. [10] Изображения второй группы, за исключением указанного сходства в позе животного, в большинстве своём резко различаются между собой по стилистическим признакам. Эти различия, а также территориальная удаленность мест нахождения свидетельствуют о принадлежности их к разным культурам.
По поводу изображений из Зивие и Майэмира М.И. Артамонов писал, что они не имеют той законченности построения по окружности, как келермесские фигуры хищника и пантеры на золотой сибирской бляхе. По мнению М.И. Артамонова, этот факт указывает на их более раннее происхождение. [11] Возможно, такое объяснение справедливо по отношению к изображениям из Зивие и Майэмира, время которых определяется VII в. до н.э. (так же, как и константиновской находки). Однако этого нельзя сказать об ольвийской и басовской бляшках, которые происходят из комплексов конца VI — начала V в. до н.э. и стилистически резко отличаются от предыдущих. Причина композиционного отличия, или, вернее, искажения классической скифской композиции на ольвийской и басовских бляшках, кроется в том, что последние были изготовлены в иной культурной среде, имеющей свои традиции в искусстве воспроизведения животных. Эти изображения отличаются от келермесских и сибирских не только композиционными, но и стилистическими особенностями. В них нет характерной для скифо-сибирского искусства жёсткости линий в передаче как контура тела животного в целом, так и его частей; совершенно иными средствами — рельефными кольцами — трактуются глаза, уши, ноздри, лапы, а также бедро и лопатка, подчеркнутые выпуклостями. С.И. Капошина, сравнивая изображение ольвийской бляхи с фигурами пантер из келермесских курганов, отмечает, что ольвийское изображение более пластично, контуры тела животного мягкие, линии округлые, весь облик хищника весьма смягчён, он выглядит более эластичным. [12] То же самое можно сказать
Рис. 5. Реконструкция пантикапейской формы (по И.Д. Марченко).(Открыть Рис. 5 в новом окне) |
Рис. 6. Вещи «савроматского звериного стиля» из курганов Нижнего Поволжья (по К.Ф. Смирнову).(Открыть Рис. 6 в новом окне) |
и об изображении на бляшках из кургана 482 у с. Басовка. В значительной мере такое суждение справедливо и по отношению к изображению фигуры хищника на бронзовых бляшках из элистинского погребения.
Ольвийское происхождение крестообразной бляхи из Ольвии и басовских бляшек принято рядом исследователей. [13] В подобной стилистической манере изображены животные и на других предметах, которые рассматриваются как изделия боспорских мастеров (рис. 5). [14] Нам представляется, что и в изображении на элистинских бляшках также можно проследить черты античной традиции. Это выразилось в пластичности и мягкости линий тела и в позе хищника, свёрнутого в несомкнутое кольцо. Следует заметить также, что трактовка фигуры очень далека от стилистических приёмов местного савроматского искусства, распространённого в Нижнем Поволжье в скифскую эпоху, искусства, для которого характерны предельная стилизация и орнаментальность изображения (рис. 6). [15]
Вероятнее всего, элистинские бляшки попали в Нижнее Поволжье в результате взаимоотношений савроматов со скифами или, как полагает Н.А. Онайко, с населением Северного Кавказа и Прикубанья. [16] Но даже если предположить их местное изготовление, то, учитывая чуждые савроматскому искусству стилистическую манеру и мотив свернувшегося в кольцо хищника, [17] изображения на них заимствованы и не могут рассматриваться как образцы савроматского звериного стиля. [18]
Таким образом, если принять наше положение, что элистинские бляшки являются продуктом греческих мастерских Северного Причерноморья или сделаны на месте, но под влиянием греко-скифского искусства, то их следует датировать концом VI — первой половиной V в. до н.э.
В этой связи скажем несколько слов о времени комплекса в целом, определение которого полностью зависит от датировки бронзовых бляшек. Остальной материал из погребения настолько невыразителен, что вообще не поддаётся датировке. И.В. Синицын, который впервые опубликовал это погребение, датировал его VI в. до н.э., основываясь на якобы существующей стилистической близости элистинских изображений с келермесскими образцами VI в. до н.э. [19] К.Ф. Смирнов, вторично публикуя элистинский комплекс и руководствуясь теми же суждениями, также датирует его VI в. до н.э. [20] Кроме того, в качестве ближайшей аналогии К.Ф. Смирнов приводит упомянутую выше бляшку из кургана VII-VI вв. до н.э. у с. Константиновка. Однако с этим трудно согласиться, так как за исключением одного общего признака композиционного характера (фигуры животных не образуют замкнутого круга) никаких других сходных черт эти изображения не имеют. По сравнению с эластичным, расслабленным телом животного с безвольно свисающими лапами в изображении на элистинских бляшках, фигурка из Константиновского кургана, напротив, предельно упруга, лапы и хвост напряжённо согнуты. Эти признаки скорее сближают образ хищника на константиновской бляшке с серией скифо-сибирских изображений свернувшегося в кольцо хищника.
Бляшки — единственный находящийся в нашем распоряжении материал, датирующий погребение 2 в кургане 25 из группы «Три брата». Если исходить из этого факта, то весь комплекс, скорее всего, следует относить к концу VI — первой половине V в. до н.э.