И.В. Тункина
Из научного наследия:
Записка о присуждении учёных степеней
С.А. Жебелёва.
Предисловие публикатора.
См. также «Записку...» С.А. Жебелёва.
Предлагаемая вниманию читателей неизданная работа [1] академика Сергея Александровича Жебелёва (1867-1941) затрагивает тему, актуальную во все времена, — теорию и практику аттестации научных и педагогических кадров, главного фактора формирования российской научной элиты. Как и многие другие его историографические статьи, она была сознательно написана, что называется, «в стол», без надежды на публикацию при собственной жизни. Если сразу после Октябрьской революции 1917 г. тревогой и размышлениями о судьбах России и русской науки наполнены письма Жебелёва к учителю — академику Н.П. Кондакову (1844-1925), друзьям и коллегам В.П. Бузескулу (1858-1931) и А.А. Васильеву (1867-1953), то к середине 1930-х годов поделиться наболевшим было уже не с кем — первые два скончались, второй оказался в эмиграции в США. Многолетняя дружба с другим эмигрантом — академиком М.И. Ростовцевым (1870-1952) — в советское время принесла Жебелёву тяжелейшие нравственные страдания из-за административных санкций со стороны руководства АН СССР, ГАИМК и различных общественных организаций в ходе его пресловутого «дела» (1928-1929), в результате чего учёный должен был пойти на унизительный компромисс с собственной совестью и новой властью. [2] «Дело Жебелёва» стало предшественником знаменитого «академического дела» (дела историков, 1929-1931), затмившего его по серьёзности последствий, а затем и травли академика, причисленного к стану «классовых врагов на историческом фронте», в марксистской печати 1929-1931 гг.
Большая статья, или записка «Учёные степени в их прошлом, возрождение их в настоящем и грозящая опасность их вырождения в будущем», затрагивающая тему присуждения учёных степеней в царской России и СССР, и ныне представляет актуальный интерес, так как поднимает принципиальные вопросы подготовки научных кадров и их квалификационной оценки, что является предметом оживлённой дискуссии и в наше время. Как известно, вскоре после
(142/143)
революции в 1918 г. старая система аттестации научных кадров была упразднена, отменены учёные звания и степени. Последние были возрождены двенадцать лет спустя постановлением СНК СССР от 13 января 1934 г. «Об учёных степенях и званиях». К моменту окончания статьи — 24 августа 1935 г. — завершили работы две квалификационные комиссии, членами которых являлся Жебелёв, — при Отделении общественных наук Академии наук СССР, которая провела четыре заседания с декабря 1934 г. по июнь 1935 г., и при ГАИМК, собиравшаяся дважды в начале июня 1935 г. Комиссии решали вопрос о присуждении учёных степеней сотрудникам своих учреждений, т.е. определяли квалификацию конкретного лица в области данной научной дисциплины по объёму знаний, степени самостоятельности научной работы и её научному значению. Под впечатлением работы в комиссиях Жебелёвым и была написана публикуемая статья, где автор с горечью проводит сравнение до- и постреволюционной процедуры аттестации научных кадров, причём, очевидно, не в пользу последней. Вполне естественно, что Жебелёв акцентирует внимание читателей на положении в близких ему гуманитарных дисциплинах — философии, лингвистике, классической, русской и романо-германской филологии, всеобщей и русской истории, археологии, истории искусств, востоковедении.
Состояние гуманитарных наук является своего рода зеркалом, отражающим отношение к ним государства и общества. До революции 1917 г. в крупнейшей мировой державе — Российской империи — была создана гуманистика европейского уровня, оказавшая влияние на развитие мировой научной мысли во многих областях знаний. Она оказала формирующее воздействие на целый ряд гуманитарных дисциплин (византиноведение, славяноведение, востоковедение, история искусств и проч.) и в известной мере определила оригинальные черты отечественной науки. Это обстоятельство отчетливо осознавали и сами русские учёные. [3]
В числе причин, обусловивших значительный вклад России в мировую цивилизацию, важное место занимал высокий уровень требований, предъявляемых к подготовке научных кадров. Постоянное совершенствование критериев проверки знаний соискателей учёных степеней предотвращало засорение научного и преподавательского состава случайными и неквалифицированными людьми. [4] Сравнительно многочисленная дворянско-буржуазная и разночинная интеллигенция питала широкую сеть образовательных институтов — университетов, духовных академий и семинарий, историко-филологических институтов и лицеев, гимназий и проч. Дореволюционные учебные заведения давали своим воспитанникам широкую общекультурную подготовку и прежде всего знания древних и новых европейских языков. Сложившаяся система на протяжении всей жизни специалиста предусматривала возможность совершенствовать образование и проводить исследования за границей, причём не толь-
(143/144)
ко «оставленным при университете для подготовки к профессорскому званию», но и вполне сложившимся учёным, уже имеющим степени магистра или доктора. Таким образом, русская гуманистика планомерно вошла в контекст мировой науки и воспринимала себя её составной частью.
Естественный ход развития русской гуманитарной науки оказался насильственно прерванным революцией и установлением советской власти. Октябрьский переворот, гражданская война, революционный террор и репрессии, год от года усиливающееся политическое и идеологическое давление стали подлинной катастрофой для русской науки: многие учёные старшего поколения умерли от голода, другие эмигрировали, третьих ждала незавидная участь на родине. На глазах С.А. Жебелёва происходило разрушение научных школ и запрещение целых направлений в науке (церковная археология, агиография, византинистика и проч.), что не могло не сказаться на его оценках. «Насильственным образом прервалось осуществление важнейших научных предприятий, — констатировал И.П. Медведев, — остался нереализованным обширный научный материал, накопленный широким кругом крупнейших исследователей; оказались вообще вычеркнутыми из культурной памяти нации имена подлинных столпов гуманитарного знания в России». [5]
Планомерное уничтожение городской интеллигенции, разрушение дореволюционной системы образования и науки, разрыв связей с западными коллегами привели к катастрофическим для русской культуры последствиям. Радикальные перемены к худшему происходили на фоне насаждаемой извне идеологизации общественной жизни. «Классовые ограничения» при приёме в вузы, массовый приток в них выходцев из трудовых слоёв общества с низким уровнем общей культуры привели к неизбежному упрощению лекционных курсов, принимавших всё более популярный характер, и, как следствие, к вульгаризации самого знания. [6] Об этом с горечью, полунамёками пишет С.А. Жебелёв. Плоды этой пагубной политики очень скоро сказались на уровне развития наук гуманитарного цикла.
С созданием института практикантов, а затем и аспирантуры, как правило, формировавшихся по партийно-классовому признаку, советские власти связывали надежды на воспитание новых кадров научно-педагогической интеллигенции, призванных заменить учёных «старой школы». Молодая научная поросль на глазах С.А. Жебелёва всё активнее выходила на первый план, «энергично перелицовывая... историю на марксистский лад», [7] и занимала ключевые посты в академической, вузовской и музейной иерархии. Родное Жебелёву антиковедение, по меткому выражению Э.Д. Фролова, к началу 1940-х годов «совершенно (или почти совершенно) утратило качество самостоятельной гуманитарной дисциплины, превратившись в полигон для марксистских политэкономических упражнений». [8] Во многом для повышения научного статуса лояльных совет-
(144/145)
ской власти выдвиженцев, часть которых, на взгляд Жебелёва, оказалась просто неподготовленной для научной работы, правительством СССР и было принято постановление «Об учёных степенях и званиях» (1934), значительно снижавшее, по сравнению с дореволюционной практикой, высокий уровень требований, предъявляемых к подготовке научных кадров в стране. В сложившихся условиях перерождение и деградация гуманитарных наук были неизбежны. Об этом пытался предупредить своих коллег Жебелёв в публикуемой ниже статье, но его записка оказалась погребена в архиве. Последствия этого «вырождения» науки мы пожинаем до сих пор.
Текст статьи Жебелёва публикуется по автографу с авторской правкой. Авторские подчёркивания выделены курсивом.
Подстрочные примечания отмечены звёздочкой и принадлежат С.А. Жебелёву. Примечания, отмеченные цифрами, принадлежат комментатору и помещены в конце текста.
И.В. Тункина
(/172)
[1] Примерно из 40 оставшихся неопубликованных работ Жебелёва, большая часть которых относится к советскому времени, пока изданы лишь шесть. Серию публикаций его историографических работ и мемуаров см.: Тункина И.В., Фролов Э.Д. Историографические этюды С.А. Жебелёва: Из неизданного научного наследия // ВДИ. 1993. №1. С. 182-185; Жебелёв С.А. Столетие рождения Ф.Ф. Соколова / Подготовка текста, публ. и коммент. И.В. Тункиной, Э.Д. Фролова // Там же. С. 185-194; Тункина И.В., Фролов Э.Д. Историографические этюды С.А. Жебелёва: Из неизданного научного наследия // Там же. №2. С. 172-173; Жебелёв С.А. Автонекролог / Подготовка текста, публ. и коммент. И.В. Тункиной, Э.Д. Фролова // Там же. С. 173-201; Тункина И.В., Фролов Э.Д. Историографические этюды С.А. Жебелёва: Три неизданных мемуара С.А. Жебелёва // Там же. №3. С. 180-182; Жебелёв С.А. Из воспоминаний о Я.И. Смирнове; Из воспоминаний о старом товарище; С.Ф. Ольденбург / Подготовка текста, публ. и коммент. И.В. Тункиной, Э.Д. Фролова // Там же. С. 182-202; Тункина И.В., Фролов Э.Д. Историографические этюды. С.А. Жебелёва; Из неизданного научного наследия // Там же. №4. С. 187; Жебелёв С.А. О новой книге Hasebroek’a / Подготовка текста, публ. и коммент. И.В. Тункиной, Э.Д. Фролова // Там же. С. 187-209.
[3] Тункина И.В. О проекте многотомного издания по истории русской науки (1916-1930 гг.) // Петербургская Академия наук в истории Академий мира: К 275-летию Академии наук. Материалы Международной конференции. СПб., 1999. Т. 1. С. 182-194.
[4] Кричевский Г.Г. Учёные степени в университетах дореволюционной России // История СССР. 1985. №2. С. 141-153.
[5] Медведев И.П. Предисловие // Рукописное наследие русских византинистов в архивах Санкт-Петербурга / Отв. ред. чл.-корр. РАН И.П. Медведева. СПб., 1999. С. 5.
(172/173)
|