Ю.В. Ширин
Таштыкское «влияние» в культурогенезе
маргинальных районов Южной Сибири.
// Археология Южной Сибири: идеи, методы, открытия. Сборник докладов международной научной конференции, посвящённой 100-летию со дня рождения С.В. Киселёва, г. Минусинск. Красноярск: 2005. С. 104-107.
Памятники фоминской культуры II-IV вв. н.э., распространённые в западных предгорьях Кузнецкого Алатау и в Верхнем Приобье, обладают особенностями, которые обычно связывались с влиянием таштыкской культуры (Троицкая, 1979. С. 53). Действительно, степи Среднего Енисея — это наиболее близкий и единственный регион Южной Сибири вне ареала позднекулайской общности, где также в первой
(104/105)
половине I тыс. н.э. практиковались захоронения кремированных останков человека в грунтовых могилах. В фоминских погребальных комплексах встречены и многочисленные аналогии таштыкскому инвентарю. Можно отметить и смешанный характер материалов на фоминских поселениях, причём, не только в регионах, соседствующих с таштыкской культурой. Вместе с тем вывод о влиянии таштыкской культуры на фоминскую, выразившемся, в частности, в появлении инноваций в погребально-поминальной обрядности памятников Верхнего Приобья, представляется несколько прямолинейным.
Близким в погребально-поминальной обрядности фоминских и таштыкских могильников является не форма (здесь больше различий), а, скорее всего, религиозно-идеологические нормы. Известно, что религиозно-мифологическая система — один из наиболее консервативных факторов, стабилизирующих погребально-поминальную обрядность (Ольховский, 1986. С. 73). В степях Среднего Енисея многие инновации в погребально-поминальной практике первой половины I тыс. н.э., за исключением, пожалуй, трупосожжения, для которого указываются местные истоки (Вадецкая, 1999. С. 184, 185), связываются с проникновением определённых групп населения гунно-сарматского круга культур (Вадецкая, 1986. С. 143) и даже представителей ханьского Китая (Вадецкая, 1999. С. 190-192). Судя по разнообразным проявлениям в материальной культуре, практически одновременно происходило проникновение в Минусинскую котловину различных этнических групп как центральноазиатского происхождения, так и из западных районов Азии (Азбелев, 1992. С. 52).
Сравнивая фоминскую и таштыкскую погребально-поминальные традиции, можно предположить общий источник заимствования сходных религиозно-мифологических представлений, адаптируемых в каждом случае к местным погребально-поминальным традициям (Ширин, 2003. С. 141). Не исключено, что и появление керамики с фоминской (фигурно-штамповой) и таштыкской (арочной) орнаментацией в Чулымо-Енисейской котловине в тех же сочетаниях, в которых она известна на памятниках Притомья, — результат процесса инфильтрации населения через Верхнее Приобье и Притомье из более западных регионов. Без специального дополнительного анализа ответить уверенно на этот вопрос пока невозможно. В пользу вероятности такой миграции нужно отметить, что композиционно сходная с таштыкской орнаментация из полулунных скобок или налепного валика встречена на керамике поселений Среднего Притомья и Горной Шории, предшествующих распространению здесь памятников фоминской культуры. Подобная орнаментация известна и в комплексах быстрянской культуры в Верхнем Приобье (Абдулганеев, Кунгуров, 1996. Рис. 2: 1).
Затронутый аспект взаимообусловленности культурогенеза Притомья и Минусинской котловины интересен ещё и тем, что находит аналогии как в процессах скифского времени, так и раннего средневековья.
Проблема фоминско-таштыкских параллелей ещё более осложняется наличием в ареале фоминских памятников «инокультурных» комплексов. Один из них — могильник Карлык-2. Он выявлен в верховьях р. Томи, в 100 м выше по течению от фоминского грунтового могильника Карлык-1, на краю коренной террасы, повышающейся до максимальной отметки 25 м от уреза воды. Здесь в разведочном раскопе 4×4.5 м, заложенном на ровной площадке без видимых следов надмогильных сооружений, в почвенном слое было вскрыто скопление мелких пережжённых костей. Площадь их распространения составляла круг диаметром 3.6 м (рис. 1: А). Наибольшая глубина залегания костей (–43 см от уровня современной поверхности) и максимальная их концентрация наблюдалась в северной части этого условного круга. Здесь среди костей найдены: железное миниатюрное тесло (рис. 1: 1), железный портупейный крючок с крепёжной петлёй (рис. 1: 3), железный нож с коротким черешком и бритвенной заточкой (рис. 1: 2). Через центральную часть вскрытой площадки, по оси ЮЗ-СВ, протянулась полоса фрагментов разбитого глиняного сосуда (рис. 1: 5). Возможно, он был раз-
(105/106)
рушен в ходе распашки. Объём сосуда — около 1.5 л. В 1.5 м к юго-западу от основного скопления костей, на глубине –25 см от уровня современной поверхности, расчищено еще одно скопление пережжённых костей. Среди них найдены разомкнутые железные удила (рис. 1: 4), грызла которых были уложены крест-накрест. С юга всю площадку с костями окаймляли древесные угольки. Они встречались, но в меньшем количестве, и на северной периферии площадки. Возможно, кроме костей человека, судя по структуре обломков, в скоплении присутствуют кости сожжённого животного. Исследованное погребение может быть предварительно датировано серединой I тыс. В его инвентаре и некоторых признаках погребального обряда есть сходство с фоминским могильником Бедарево-2 (Ширин, 2003. С. 47, 48), но эти признаки, в свою очередь, не типичны для фоминской культуры. Сосуд из могильника Карлык-2 также не фоминского типа, а скорее таштыкского.
Абдулганеев М.Т., Кунгуров А.Л. Курганы быстрянской культуры в междуречье Бии и Чумыша / / Погребальный обряд древних племён Алтая. — Барнаул, 1996.
Ольховский В.С. Погребально-поминальная обрядность в системе взаимосвязанных понятий // СА. — 1986. — №1.
(106/107)
Рис. 1. Могильник Карлык-2.
А — план могилы — 1; 1 — тесло; 2 — нож; 3 — колчанный крючок; 4 — удила; 5 — глиняный горшок. 1-4 — железо.
|