Э.Б. Вадецкая
Археологические памятники в степях Среднего Енисея.
// Л.: 1986. 180 с.
Глава VII. Таштыкская культура
Создание в центре Азии державы хунну разрушило относительную изолированность племён степей Среднего Енисея и коренным образом изменило направление миграционных процессов. Неприступные Саяны были «окончательно сломлены», и впервые к Енисею потянулись чужестранцы не с севера, а с юга. Сначала, как уже говорилось, видимо, не по своей воле, а будучи согнанными со своих земель (II в. до н.э.) хуннами, а позже (I в. до н.э.) это были, очевидно, воинские отряды из представителей «разноликой» армии державы, расселившиеся на значительной территории Минусинской котловины. С их появлением начинается очередной длительный процесс смешения этносов и культур, на этот раз приведший к сложению не только новой культуры, но и нового антропологического типа енисейского населения, резко отличающегося от прежнего.
^ История изучения. В 1883 г. А.В. Адрианов на о-ве Тагарском при раскопках тагарского кургана обнаружил в его насыпи погребальную камеру с необычным содержанием. Новым здесь были гипсовые раскрашенные маски, причём они лежали не только на черепах скелетов, но и рядом с кучками сожжённых человеческих костей, т.е. с пеплом человека. В дальнейшем А.В. Адрианов неоднократно встречал могилы с масками, где наряду со скелетами был и человеческий пепел, но отождествлял их с тагарскими. Сенсационным было открытие в 1903 г. могильника в одном из логов г. Оглахты, где в 3 срубах сохранились остатки кожаных человекоподобных чучел (манекенов), меховой одежды и много деревянной утвари. А.В. Адрианов не представил детального отчёта о раскопках, но оставил подробные черновые описи находок, на основании которых можно судить о способах изготовления кожаных манекенов и одежд погребённых.
С.А. Теплоухов, обобщив материалы собственных и более ранних раскопок, выделил могилы, содержавшие остатки трупосожжений, трупоположений и погребальные маски в особый исторический этап, или культуру, назвав последнюю таштыкской — по месту своих исследований на р. Таштык. Он же отметил внутри культуры 2 группы погребальных сооружений: грунтовые могильники и неглубокие, но обширные камеры под каменными квадратными насыпями. Последние ныне в археологической литературе именуются склепами. С.А. Теплоухов дал первую характеристику культуры и интерпретацию погребальных манекенов, которые, по его мнению, изображали лиц, сопровождавших покойников в загробный мир (306). Хотя сам С.А. Теплоухов раскопал лишь 1 склеп и около 30 могил и ямок с поминальными приношениями (1923-1928 гг.), разница в характере их сооружений и материале была настолько отчетливой, что он без тени сомнения отнёс могилы к более раннему времени (I-II вв. н.э.), чем склепы (III-IV вв. н.э.). Особенно отметим, что С.А. Теплоухов синхронизировал таштыкские могилы с поздними тагарскими курганами.
Гипотезу о частичном сосуществовании таштыкской и тагарской культур воспринял Г.П. Сосновский, однако разницу в типах таштыкских сооружений он объяснял не хронологическими, а социально-экономическими причинами. Он предполагал, без основания и не производя практически раскопок, что в могилах хоронили осёдлых земледельцев, а в тагарских и таштыкских склепах — скотоводов-полукочевников (285).
Самые крупные исследования таштыкских памятников принадлежат С.В. Киселёву. Им раскопано 24 склепа и около 50-могил и ямок с остатками тризн (1929-1938 гг.). Наиболее удачные исследования проведены на Уйбатском Чаа-Тасе, поблизости от тагарского кургана, раскопанного Д.А. Клеменцем, где в склонах сохранилось много масок, остатков одежды, разных фигурок и утвари. В целом склепы, исследованные С.В. Киселёвым, отличаясь разнообразием конструкции, содержали вместе с тем сходную керамику, а в некоторых склепах, кроме того, находились изделия и маски, аналогичные известным в позднетагарских курганах. Не прослеживалось также значительных различий между керамикой
(129/130)
склепов и рядом расположенных грунтовых могил. Все эти признаки привели С.В. Киселёва к выводу об одновременности могильников и склепов и существовании их в I-IV вв. н.э., при этом ранние из них синхронны поздним тагарским курганам. Наличие двух типов погребальных сооружений он, как и Г.П. Сосновский, объяснил захоронением двух различных социальных групп населения, поскольку материалы из могил были беднее, чем из склепов. Ямки с остатками тризн (помины) С.В. Киселёв, как и С.А. Теплоухов, не отличал от могил, так как поминальники в то время на таштыкских кладбищах ещё не были раскопаны и эти ямки было не с чем сравнивать. Особенно крупные помины в обширных, но неглубоких ямах под каменными вымостками ему встретились па р. Уйбат (Уйбат II). Они содержали типично таштыкские сосуды и кости жертвенных животных, иногда на деревянных блюдах. Здесь же располагались обычные таштыкские могилы и поблизости — захоронения эпохи чаа-тас. Формальное сопоставление таштыкских комплексов с более поздними привело С.В. Киселёва к мысли, что первые являются могилами переходного к эпохе чаа-тас типа (V в.) (132, с. 260-264). Выделенный им поздний этап таштыкской культуры закрепился в литературе, но требует пересмотра, поскольку описания «переходных могил», содержавшиеся в дневниках С.В. Киселёва и Л.А. Евтюховой (без остатков погребения), не оставляют сомнения в принадлежности большинства ям к жертвенно-поминальным комплексам, ныне исследованным на многих таштыкских кладбищах (ИА, ф. 12, Д. 10).
После Великой Отечественной войны в течение более 20 лет таштыкские памятники раскапывались лишь эпизодически, при выявлении их в процессе строительных работ. Исключение составили 3 склепа, исследованные Л.Р. Кызласовым на Изыхском и Сырском Чаа-Тасах. Они были в относительно хорошей сохранности, различались конструкцией, и, главное, в них были найдены несинхронные пряжки. Материалы этих склепов с привлечением и ранее раскопанных позволили Л.Р. Кызласову предложить новую (третью) периодизацию памятников, в которой он разделил их на 4 хронологических этапа: изыхский (I в. до н.э. — I в. н.э.), сырский (I-II вв.), уйбатский (III-IV вв.) и камешковский (IV-V вв.). Грунтовые могильники и основную серию известных склепов он отнёс к одному раннему этапу, но объяснил различие типов погребальных сооружений не социальными, а этническими причинами. По его мнению, в могилах похоронены потомки местного тагарского населения, а в склепах — преимущественно гяньгуни, пришедшие из Монголии. Их новый обряд — трупосожжение — частично заимствовали тагарцы. Погребальные манекены означают изображения погребённых. Манекены через определённый срок бросали в могилы на труп погребённого или пепел. К позднему периоду Л.Р. Кызласов отнёс тот же тип ям, что и С.В. Киселёв, так как нашел похожие на Изыхском Чаа-Тасе. Поздние тагарские курганы он относит не к тагарской культуре, а к особому тагарско-таштыкскому этапу (161).
В 60-70-е гг. развернулись работы Красноярской экспедиции. Памятники таштыкской культуры начали раскапывать с применением повой методики: склепы исследовались полностью, включая не только камеру, но и ограду. Впервые началось планомерное исследование целых грунтовых кладбищ, а не отдельных могил. Около склепов и на окраинах кладбищ были вскрыты ямки с тризнами и другие поминальные комплексы (поминальники). Работы производились двумя отрядами. Одним из них, под руководством М.П. Грязнова, раскопано 6 склепов, 12 могил, 2 обширных поминальника и десятки детских могилок. Самыми удачными были раскопки склепов под горой Тепсей, где найдены уникальные деревянные планки с рисунками и другие резные изделия. Второй отряд, под руководством автора, раскопал также 6 склепов, около 200 могил и жертвенных ямок и частично 3 поминальника. В целом особенно увеличилось количество исследованных могил, поскольку до работ экспедиции имелись сведения менее чем о 50 грунтовых могилах и ямках с тризнами. Новые раскопки внесли коррективы в представление о погребальном обряде, поскольку впервые появилась возможность изучать его в деталях, и в датировку могильников. В то же время новых датирующих материалов в склепах почти не было, однако наличие разных типов пряжек в камерах одной конструкции поколебало представление о правильности дробной хронологии, предложенной Л.Р. Кызласовым. Более чётко стали прослеживаться (по керамике) локальные или хронологические особенности. В связи с этим М.П. Грязнов предложил четвертую рабочую периодизацию культуры, разделив последнюю на два хронологических этапа, соответственно датам С.А. Теплоухова: батенёвский (I-II вв.) и тепсейский (III-V вв.). Могилы и некоторые склепы, по его мнению, относятся к раннему этапу. В основу классификации он положил форму и орнамент сосудов. Для батеневского этапа характерна, посуда в виде кубков на коническом поддоне и гладких банок без орнамента или с простым по верхнему краю. В инвентаре этих погребений есть вещи, близкие
(130/131)
позднетагарским: костяные булавки, железные круглые пряжки, ажурные бронзовые бляхи. Для тепсейского этапа характерны бочонковидные, или баночные, сосуды с выпуклыми боками, лощёные горшки с прямым высоким горлышком, со сливом или ручками для подвешивания. Они богаче орнаментированы, чем батенёвские. В инвентаре этих погребений встречены железные язычковые пряжки, близкие к средневековым (87). Отличия между склепами, проявляющиеся в конструкции и обряде, но не вещах, М.П. Грязнов объяснял их принадлежностью разным социальным группам населения (145, с. 122). Периодизация М.П. Грязнова наглядна и убедительна, но требует проверки на дополнительных материалах, так как ранние формы керамики (батеневские), а также указанные вещи встречаются пока, как правило, лишь в грунтовых могильниках, но не в склепах. Однако грунтовые могильники сейчас достаточно твёрдо датируются I в. до н.э. — I в. н.э. и, следовательно, могут сосуществовать лишь с малой частью склепов.
Большое значение для изучения погребального обряда и одежды имело возобновление раскопок оглахтинского могильника, начатое А.В. Адриановым. В 1969 г. Л.Р. Кызласов раскопал в нем полностью сохранившуюся камеру с кожаными манекенами, внутри которых в мешочках находился пепел человека. Таким образом, эти человекоподобные чучела не только изображают, но и имитируют сожжённых людей (42).
Таштыкская культура в Минусинской котловине представлена грунтовыми могильниками, склепами, поминальниками, стоянками, плавильнями, рисунками на скалах, и, видимо, 3 антропоморфными изваяниями. Раскопки могильников и отдельных могил произведены в 60 пунктах. В 3 местах раскапывались только поминальники. Раскопано 55 склепов и около 400 грунтовых могил, взрослых и детских. К сожалению, свыше половины склепов дали мало информации, а могилы, за редким исключением, не опубликованы. Поселения с бедным культурным слоем, содержавшим чаще только черепки посуды и кости животных, зарегистрированы разведками во многих местах, преимущественно на дюнах. В 24 пунктах произведены небольшие работы: зачищен культурный слой, заложены раскопы, шурфы, траншеи, реже исследованы плавильни. Единичные наскальные изображения таштыкской культуры впервые были выделены Л.Р. Кызласовым, но после находок тепсейских рисунков они отчетливо различаются на многих писаницах. Каменные изваяния, предположительно относящиеся к таштыкским, представляют собой силуэтные изображения мужчин, высеченные на гладких поверхностях путем снятия камня на 4-5 мм за пределы контуров изображаемых фигур (82). Вне Минусинской котловины керамика таштыкского типа встречена на поселениях и в нескольких могилах Кемеровской области, а в Туве раскопано 2 ящика, с пеплом человека и таштыкскими сосудами, а также поминальник.
^ Погребальные сооружения таштыкской эпохи, как указывалось,
представлены грунтовыми могильниками и склепами. Могильники раскапывались в 14
пунктах. Они обширные, насчитывают от ста до нескольких сотен ямок с остатками
тризн и могилами. Последние либо совсем не имеют признаков на поверхности, либо
еле заметны по незначительному оседанию почвы. Ограбленные могилы имеют вид
овальных впадин, глуб. до 50 см. Расположены могильники преимущественно на
склонах сопок, в насыпях тагарских курганов или иных возвышенностях. Могилы
имеют вид прямоугольных и подквадратных ям, глуб. 150-300 см. Дно и стенки ям
часто обложены берёстой. На дне поставлен низкий бревенчатый сруб в 1-3 венца,
выс. 30-60 см. Уложив покойников, сруб плотно закрывали поперёк брёвнами или
горбылями, сверху на них настилали берёсту и засыпали землёй до самого верха
ямы. Для устойчивости срубов под их углы или нижние венцы подкладывали плитки,
промежутки между стенкой ямы и срубом заполнялись, как правило, материковой
глиной или плитками, реже — брёвнами. Срубы рассчитаны на размещение
двух-четырёх человек, близко уложенных друг к другу. Ориентированы срубы с З
на В либо с ЮЗ на СВ. Могилы расположены рядами. В древности они обозначались
на поверхности низким земляным холмиком, иногда обложенным или вымощенным плитками.
Склепы обозначены на поверхности овальными
или подквадратными каменно-земляными насыпями. Они расположены обычно группами,
по два-четыре, как поблизости от грунтового могильника, так и вдали от него.
Сооружали склепы следующим образом. Выкапывали обширный котлован четырёхугольной
формы, глубиной до метра, реже — больше. Внутри сооружали камеру из брёвен и
плит, с полом и потолком. Вокруг камеры или вплотную к ней складывали широкую
каменную стену-крепиду прямоугольной формы с закруглёнными углами. Вырытый
грунт укладывали поверх бревенчатого покрытия камеры. По истечении некоторого
времени эта насыпь приобретала форму усечённой пирамиды (21, рис. 1). Камеры
склепов различаются размерами (от 16 до 90 м2) и сложностью
конструкции. В малых — низкий сруб или клеть, стенки облицованы плитами; в
больших — высокий
(131/132)
Табл. IX. Таштыкская культура. 1, 3 — роговые булавки; 2, 4 — наконечники стрел; 5 — крючок от колчана; 6-10, 15 — пряжки; 11, 13, 16, 23 — украшения; 12 — железный нож; 17, 20 — подвески; 18, 21 — амулеты; 19 — удила; 22 — фигурка косули; 24 — зеркало; 14, 25 — ажурные бляхи; 26, 27 — гипсовые маски; 28 — голова погребальной куклы; 29 — берестяной накосник, обшитый шёлком; 30 — модель кинжала в ножнах; 31-34, 39 — деревянная посуда; 35 — деревянная скульптурка головы воина; 36 — наскальный рисунок; 37, 38 — скульптурки барана и оленя;
сруб или клеть, снаружи тесно прижатые к
тыну, которым облицовывали стенки котлована. Иногда в больших камерах вдоль
стен сооружали «полати», на которые укладывали погребённых, но чаще их
размещали прямо на полу. Большинство склепов имеют вход с зап. стороны в виде
нескольких спускавшихся в камеру ступенек, коридора или дромоса, крытого
сверху и облицованного с боков плитами или брёвнами. Стенки и дно котлована,
бревна сруба и тына, а также бревенчатую крышу покрывали несколькими слоями берёсты.
Особую группу составляют могилы новорождённых,
а также детей до 7-10 лет. Они обычно группируются вокруг склепов или на
отдельных участках грунтовых кладбищ. Для детей выкапывали неглубокие ямки,
внутри которых помещали срубик, колоду, ящичек. Ямки не засыпали, а закрывали
плахами, жердями или плитками. Среди раскопанных грунтовых могил половину
составляют детские.
^ Погребальный обряд. Разный ритуал соблюдался не только при погребении взрослых или детей, но и для разных категорий взрослого
(132/133)
Табл. IX (продолжение). 40 — реконструкция склепа 2 на могильнике Тепсей III; 41 — вид грунтовой могилы; 42 — вид поминов; 43 — керамика.
населения, захороненных как в одной
могиле, так и в склепе. На грунтовых кладбищах похороны совершали, как
правило, в тёплое время года, с весны по осень. Укладывали в сруб по одному-два
и более человек, взрослых и подростков. Преобладают могилы с двумя либо
тремя-четырьмя взрослыми покойниками. Умерших обряжали в зимние одежды, размещали
параллельно друг другу, вытянуто на спине, головой на заход солнца. Реже укладывали
друг на друга либо одного помещали в ногах других. Умирали эти люди в разное
время, и до похорон их трупы помещались в каких-то хранилищах. Половозрастной
состав погребенных и численность позволяют предполагать, что каждый сруб
содержал семейные захоронения. Для сохранения останков к моменту их погребения
применялось два способа консервации: мумифицирование и трупосожжение с
последующим помещением пепла в человекообразный манекен. Трупы женщин, подростков
и, реже, мужчин мумифицировали, стремясь прежде всего сохранить голову, для
чего на лицо накладывали гипсовую маску, а иногда предварительно производили
трепанацию черепа и извлекали мозг. А.В. Адриановым по Оглахтинскому
могильнику установлены различные приёмы выдалбливания отверстий в затылочной или теменной части
черепа в зависимости от толщины кости. Эту операцию, видимо, производили
особые специалисты. В частности, рукой одного мастера, по мнению И.И. Гохмана,
трепанированы черепа из могильника Мысок, раскопанного автором. Маски лепили
прямо на лице трупа, отчего на их внутренней поверхности имеются отпечатки
морщин на шее и лице, а также приставшие волосы. На все лицо или только на
глаза и рот клали кусок шелковой ткани. Для обозначения последних в материи
делались прорехи, соответствующие линиям разреза глаз и рта. Поверх ткани
клали слой гипса, смешанного с известняком и небольшим количеством кварцевого
песка, а затем чистым гипсом заглаживали и моделировали маску по форме лица.
Состав масок неодинаков, но преобладают гипсовые. По форме они подразделяются
на более или менее объемные. Одни захватывали уши, теменную часть, подбородок.
Другие закрывали лицо. Маски белые, иногда покрытые тонким ангобом. Они часто
раскрашены и по росписи различаются, очевидно, женские и мужские. Женские
расписаны красной краской узорами в виде спиралей на лбу, висках, щеках,
подбородке. Мужские сплошь покрыты красной краской, а сверху расписаны чёрной.
(133/134)
Некоторые маски к моменту погребения растрескивались
и линяли. Тогда их чинили и обновляли раскраску. Маски со следами починки
встретились А.В. Адрианову (8, № 254, с. 2). Мумии не всегда выдерживали срок
хранения, и их приходилось укладывать в могилы в полуразрушенном состоянии
либо уже в виде кучек костей с черепом (42, рис. 4). Особую категорию людей,
видимо, только мужчин, кремировали. Этот новый обряд не имеет корней в
предыдущих культурах Енисея. Сожжение производили вдали от кладбища, очевидно,
в лесу, на сильном огне. Трупы сжигали в одежде. Сожжение неполное, так что
остатки сожжённых костей крупные, до 4-5 и даже 8-10 см. От трупа оставалось
1-2 кг косточек, называемых пеплом; их собирали в кожаный мешочек. Затем шили
человекоподобное чучело-манекен, имитирующее сожжённого покойника. Эти
имитации принято называть «погребальными куклами». Изготовляли их из травы и
обшивали кожей, а возможно, берёстой и материей. Как показывает изучение
остатков кукол, обнаруженных А.В. Адриановым, было 2 вида кожаных кукол. Первые
изготовляли просто: куртку и штаны плотно набивали комками травы и к этому
муляжу приделывали голову. Вторые изготовлялись тщательнее и по частям. Сначала
складывали друг с другом по величине рук и ног комочки жесткой травы, затем их
обшивали кожей, используя куски, сшитые из мелких лоскутков. Отдельный мешок шили
для туловища; его набивали травой и в него вкладывали мешочек с пеплом. Части
чучела сшивали жилами и тонкими ремешками. Голову чучела изготовляли из таких
же комков травы и обшивали кожей или тканью; на лицевой стороне обозначали нос.
Лица делали по-разному: на одной кукле они были нарисованы, на другой глаза и
рот обозначены впадинами, а брови и нос пришиты, на третьей на коже
сохранились прорези для глаз (165; МАЭС, д. 55, кол. 24, № 72, 90). Лица кукол
раскрашены черными поперечными полосами, одна закрыта красным шёлком с чёрной
полосой, имитирующим маску (табл. IX, 28).
Макушка и затылок кукол закрыты человеческим скальпом с волосами (165, с. 175)
либо плотной тканью, к которой пришит кожаный или шёлковый мешочек со свёрнутой
косичкой покойника. Кукол изготовляли размером с покойника; одевали, видимо, в
его подлинную одежду. Таким образом кукле придавали сходство с покойником,
подчеркивая его отличительные признаки. Гипсовые маски, как правило, на лица
кукол не клали. Известна только одна маска, безусловно, лежавшая на кукле. Она
сделана грубее, чем маски на мумиях, и передает не портретное, а условное сходство
с человеческим лицом (МАЭС, д. 55, кол. 24, № 69).
Мумии и куклы укладывали одинаково на
спине, головой обычно на З. Под голову подкладывали обрубки дерева, камни,
разнообразные «подушки» из травы и шерсти, детские шубки и т.д. В ноги ставили
большое количество деревянной посуды и 2 глиняных сосуда: один с напитком,
другой с растительной пищей. 2 определённых куска мяса (лопатку и часть бока),
как правило, овцы, клали всегда кукле, а иногда и мумии. Куклам, в отличие от
мумий, пищу в сосудах иногда ставили не только в ногах, но и в головах, однако
главнее отличие между куклами и мумиями проявлялось в их размещении внутри
сруба. Наиболее четко оно прослежено в двойных погребениях: кукла лежит, как
правило, вдоль северной стенки сруба, занимая левую его половину, а мумия — вдоль южной, справа от куклы.
Трупосожжение применяли, по-видимому, к
мужчинам. Во всяком случае мужские скелеты полностью отсутствуют в двух
наиболее полно раскопанных могильниках (Мысок, Комаркова Песчаная), и их очень
мало в общей серии скелетов из других могильников. Среди небольшого числа
определимых остатков трупосожжений нет детских и женских, но есть мужские. [1] Именно последние часто занимают определённое место в срубах, где помимо них похоронены женские мумии: расположены у северной стенки, а женские мумии — вдоль южной. Такое устойчивое расположение в парных могилах позволяет и значительное число других кукол, пепел которых не определен, рассматривать как захоронения мужчин. Наконец, эту мысль подтверждает анализ немногочисленных сохранившихся кукол или остатков, на которых выражены признаки пола: па лицах — следы черных поперечных полос, как на двух мужских масках, а к голове пришиты кожаные и шелковые мешочки с косичкой, подобной тем, что изображены на голове воинов на рисунках из склепа под горой Тепсей (51; 57).
Некоторым покойникам под голову подсыпали зерна (или колосья?) проса и почти всегда клали по одному-два, реже больше — астрагалов овцы или козы — у головы или локтя, иногда рядом с сосудом. Похороны сопровождались пиршеством. Резали несколько животных, чаще овец и коз, реже коров, лошадей. Как уже говорилось, в сруб покойнику, чаще кукле, клали 2 определённых куска мяса. Остатки тризн иногда оставляли на покрытии сруба, но чаще крупные головы съеденных животных, главным
(134/135)
Рис. 12. Остатки тризн на таштыкском могильнике Тепсей III. Раскопки М.П. Грязнова (1968 г.).
образом лошадей и коров, зарывали в
специальных ямах около могилы либо бросали в саму могилу, когда засыпали её
землёй. По истечении определённого срока со дня похорон на окраине кладбища
устраивали поминки. От них сохранились ряды вкопанных стел, у основания которых
прямо на поверхности, в ямке или ящичке лежали сосуды и кости животных (39;
42). Каждый комплекс, т.е. стела и остатки приношения, получили в литературе
наименование «помин» (145, с. 129) (рис. 12). Бывают ямы с приношениями
значительного размера, окруженные оградкой или закрытые брёвнами, жердями, берёстой,
а сверху — каменными выкладками. В них клали части туш коровы и овцы либо
значительные куски мяса и несколько сосудов. В целом помины очень разнообразны,
но ещё мало изучены. В некоторых случаях неясно, обнаружены ли остатки тризны,
или кенотаф, так как встречаются срубы с сосудом, костями животных, но без следов погребения.
Для людей, которых хоронили не в грунтовых
ямах, а в склепах, соблюдался несколько иной обряд. В склепах небольшого
размера укладывали более 10 и до 25-40 трупов, мумий и манекенов-кукол. В
большие склепы помещали до 100 и более одних кукол. Клали трупы и куклы, как в
тагарских курганах, параллельно друг другу и ярусами, но проследить это удается
с большим трудом, поскольку от кукол сохраняются лишь кучки пепла,
перемешанные с травой, фрагментами кожи и обломками дерева и камнями рухнувшей
крыши. В малые склепы, не имевшие входа, покойников, очевидно, клали
одновременно и покрывали берестяным полотнищем (53). В большие склепы, со
входами, покойников (кукол преимущественно) подхоранивали друг к другу, но в
любом случае окончательные похороны совершали один раз, когда, подобно
тагарцам, поджигали камеру, чем обрывали связь погребенных с живыми людьми. В
склепах в отличие от могил, не удаётся проследить, по какому признаку одних
сжигали, а других мумифицировали. Видимо, обряд трупосожжения постепенно
распространялся на всё население, так как он преобладает. Значительных
остатков от кукол в склепах не сохранилось, но, видимо, они изготовлялись
прежним способом, однако известно и иное использование пепла сожжённого
человека, когда его помещали не в манекен, а в горшок, берестяной короб, ящик.
Маски накладывали не только на лица мумий, а почти на все куклы. Изготовляли
маски из глины с примесью известняка и гипса. Одни отливали в формах, снимавшихся
с лица трупа (132, с. 250), другие лепили на сшитой из кожи болванке или, что
вероятнее, прямо на лицах кукол (145, с. 120). Среди масок есть охватывающие не
только лицо и часть головы, но и шею. Кроме того, найдены единичные
маски-бюсты. Последние, возможно, стояли около покойника (табл. IX, 26). Усложнилась раскраска
масок: помимо красной и черной красок, применялись зелёная и голубая; краской
рисовали ресницы, ожерелья из бус и подвесок. В склепы ставили много глиняных
сосудов, а также берестяной и деревянной утвари: бочонки, кубки, корытца, шкатулки, миниатюр-
(135/136)
ные столики. По всем данным похороны сопровождались
грандиозным пиршеством, но мяса покойникам не клали. Вместо него в большом
количестве клали лопатки овцы, концы ног и пяток жертвенных животных,
преимущественно коровы, реже лошади и овцы. В качестве примера укажем, что в
склепе 3 под горой Тепсей положены пятки не менее 50 коров, 18 овец и 2
лошадей, а в склепе 4 — не менее 85 коров, 17 лошадей и 15 овец (145, с. 142).
Концы ног животных, глиняная посуда с напитками и растительной пищей ставились
у входа в склеп либо за головой покойников. Астрагалы положены комплектами,
имеют счетные и тамгообразные знаки, отверстия, иногда сточенные концы. Они,
видимо, служили для игры, счета, гадания. Ритуальное значение, очевидно, имели
астрагалы, завернутые в ткань и упакованные в шкатулки. Похоронные тризны
сменялись поминальными. Поминов около склепов исследовано больше, чем на
грунтовых кладбищах. Особенно хорошо они изучены М.П. Грязновым под горой
Тепсей, где предполагаемая площадь поминальников содержала 250-300 поминов, что
соответствовало числу принесенных в жертву животных. Раскопано более 65
поминов, где перед каменными столбами в ямку или прямо на поверхность земли
клали напитки в горшках и куски мяса, преимущественно баранины или говядины
(табл. IX, 42). Сородичи умерших собирались
здесь 250-300 раз и устраивали поминки, сопровождавшиеся закланием жертвенного
животного и поминальной тризной. Видимо, иногда в жертву приносилось не только
животное, но и человек, так как в нескольких поминах под горой Тепсей перед
вертикальными стелами в ямках были зарыты вместо мяса животного и сосудов
мужчина или женщина, уложенные животом вниз (145, с. 144). Поминки, видимо,
приурочивались к определенным дням поминовения всех родственников, чем
объясняется особо выделенное для них место на кладбище.
Для детей малого возраста перечисленные ритуалы не соблюдались. Трупики заворачивали в берёсту или ткань, клали головой в разные стороны, на спине и на боку. Хоронили в любое время года, без мумифицирования и масок. Вещей не клали, но иногда ставили сосуды с напитком или кашей. Могилы подростков уже не отличаются от взрослых, но их, как и детей, никогда не кремировали.
^ Оружие, орудия труда. Оружия не клали покойникам. На это указывают древки
стрел с заранее снятыми наконечниками. Много древков найдено в обломках. Это
круглые палочки диам. 7-8 мм, дл. до 20-30 см, разнообразные по внешнему виду.
Верхние концы бывают тупые, обрезанные горизонтальным круговым уступом или
заострённые. Нижние части древков также тупые или заострённые, бывают с глубоким
арочным вырезом или с опереньем. Древки украшали разнообразными узорами с помощью
чёрной и красной краски либо обкладывали золотыми листками. Наконечники стрел
были из дерева, кости и железа. Деревянные изготовляли из одного куска вместе с
древком. Они были ритуальными или для охоты на пушных зверьков. Костяные
наконечники стрел разделяются на трёх-четырёхграниые ромбические и
вытянуто-листовидные, со втулкой или черешком (табл. IX, 2, 4).
Железные наконечники трёхлопастные черешковые (311, рис. 6, 1-3). Стрелы носили
в берестяных, кожаных и меховых колчанах, которые подвешивали к поясу железными
крючками (табл. IX, 5). Найден крупный берестяной колчан без
кармана, напоминающий колчаны-гориты (132, с. 240), и небольшой меховой, по
краю обшитый шёлком с иероглифами (99, с. 100). Длинные прямоугольные
орнаментированные колчаны изображены с воинами на планках из склепа под горой
Тепсей (145, рис. 61). Видимо, подобные употреблялись и в быту. Вместо луков и
кинжалов в могилы клали их модели. Найдено 5 моделей луков из окрашенных
прутьев, без тетивы. Размеры моделей 60-90 см. Они, видимо, копируют сложные
луки, которые с натянутой тетивой имеют М-образную форму. Изображения таких
же луков в руках воинов имеются па тепсейских планках. Назначение резных
дощечек, найденных в Оглахтинском могильнике, в качестве моделей кинжала,
вложенного в ножны, впервые определил Л.Р. Кызласов (161, с. 111). Эта
интерпретация ныне подтверждена находками похожих моделей ножен, но с
настоящими кинжалами, в Горном Алтае (152). Эти модели клали, видимо,
погребальным куклам. В грунтовых могилах полностью сохранились 4 модели и
фрагменты от не менее 14 других (табл. IX, 30; 161, рис. 36). Модели окрашивали в красный цвет, облицовывали листовым
золотом. Отдельные части моделей декорированы рельефными узорами и изображениями
свернувшихся животных. О таштыкском защитном оружии можно было лишь догадываться
по единственной найденной пластинке из папье-маше, покрытой красным лаком (132,
с. 240). Больше представления о нём получили после открытия тепсейских
рисунков. Из них следует, что таштыкцы имели богато орнаментированные щиты в
рост человека, конические шлемы и пластинчатые доспехи (145, рис. 59-61). Кроме
моделей оружия, в могилы и склепы клали модели узды, нагаек и седла. От моделей
узды обычно сохраняются миниатюрные удила, реже псалии. Удила двусоставные,
кольчатые, изготовлены из выкованных железных тонких стерженьков, 4-гранных в
сечении (табл. IX, 19). Псалии вырезаны из тонких
палочек, по-
(136/137)
середине имеют 2 отверстия, иногда с обрывками
ремешков (161, рис. 47, 3). Нагайки — деревянные палочки с округлым
набалдашником на конце. От седла сохранилась берестяная обкладка передней
луки. Седло было деревянное, с высоко поднятой передней лукой арочной формы
(161, с. 130). Дополним, что верховые кони на тепсейских планках также
изображены с уздой, а один с седлом (145, рис. 61). Орудия труда в могилы не
клали. Найдены лишь единичные небольшие железные ножи с выпуклой спинкой и
коротким черешком или прямые с кольцевым навершием (табл. IX, 12).
^ Посуда. Типология глиняной посуды разработана Л.Р. Кызласовым. Он выделил 28 типов сосудов,
включая редкие (161, с. 40-56). Наиболее распространенные и характерные сосуды
М.П. Грязнов объединил в 5 видов (87). Особенно характерны кубки на коническом
поддоне. Среди них встречаются с двумя ушками по верхнему краю, имитирующие
бронзовые котлы скифского типа. Очень распространены бочонки, или банки с
выпуклыми боками. Кубки и банки, найденные преимущественно в грунтовых могильниках,
обычно без орнамента или украшены полосой ямок, полулуний, бугорков, насечек.
Полоса орнамента идёт по верхнему краю сосуда или чуть ниже (87, рис. 2). В
склепах преобладают изящные горшки в виде кувшинов с прямым высоким горлом. Они
бывают со сливом или с налепными ушками для подвешивания (87, рис. 1). Кроме
них, встречаются, как в могилах, так и в склепах, сферические сосуды с прямым
горлом и чуть уплощенным дном. Кувшины и сферические сосуды выглядят наиболее
богато, потому что украшены преимущественно налепными валиками на треть и более
(табл. IX, 43). Между основными видами сосудов есть
переходные и единичные оригинальные, в частности, в виде бочонка, лежащего на
боку с цилиндрическим горлом и носиком, миски и т. д. В целом сосуды в склепах
разнообразнее, чем в могилах.
Деревянную посуду составляют блюда, миски, корытца, в
которых крошили и подавали мясо; ложки, черпаки, ковши, мутовки для сбивания
молока, бочонки для хранения вина, чашечки, бокалообразные и цилиндрической
формы сосуды, похожие на ведро с носиком-сливом (табл. IX, 31-34, 39). Сосуды часто покрыты деревянными и берестяными орнаментированными
крышками. Встречаются изделия неизвестного назначения, в частности сосуды на двух
треугольных ножках. Вся их наружная поверхность покрыта узором, нанесенным в
шахматном порядке, причем одни квадратики обклеены соломкой, другие окрашены в
красный цвет (табл. IX, 33). Помимо посуды в склепы ставили шкатулки
с ритуальными и туалетными принадлежностями, сундуки, низкие столики,
берестяные коробки и туеса, а также другую утварь, дошедшую в резных дли
орнаментированных фрагментах и пока не определимую. Как указывалось, среди
«подушек», подложенных погребённым под голову, были деревянные, берестяные и
кожаные, набитые травой.
^ Одежда, головные уборы, украшения. Хоронили в повседневной одежде, иногда специально
украшенной для погребения. Суммируя материалы могил и склепов, можно дать её
характеристику. Нижнюю одежду шили из шерстяных тканей, простых гладких и
вытканных в рубчик, используя хорошо вычесанную овечью шерсть. Раскроенные
куски сшивали простым швом и швом «взад иголку» (132, с. 242). Покрой нижних
рубах не известен. Возможно, наиболее знатные люди носили одежду из привозных шёлковых
тканей, обрывки которой встречены в склепах Уйбатского Чаа-Таса, но чаще шёлк
использовали для отделок одежды, головных уборов, колчанов. Верхнюю одежду
шили из кожи и меха. Носили куртки из овчины мехом внутрь и меховые штаны.
Штаны напускные, длинные, заходящие за колено, завязывались ремешками у пояса, а
также у ног — под пахом и под коленом (99, с. 101). Куртки распашные, до колен,
с узкими рукавами и стоячим воротником. Борта, полы и ворот одной из них обшиты
кожей, рукав с пришитым обшлагом. Куртка-кафтан сшита из отдельных четырёхугольных
лоскутков, с изнанки, через край (МАЭС, д. 55, л. 14). Поверх куртки одевали
шубы из овчины, мехом внутрь или наружу; ворот и борта отделаны мехом пушного
зверя. Иногда одевали две шубы — нательную, мехом внутрь, и верхнюю, мехом
наружу, — доходившие до колен. Полы не запахивались, а завязывались ремешками
встык. Найдена детская меховая шубка, аналогичная взрослой. Однажды поверх шубы
был одет нагрудник с завязками вокруг шеи. Нагрудник двусторонний, наборный из
беличьего меха. Одежду дополняли длинные меховые рукавицы, меховые сапоги,
доходящие до колена (закреплялись у щиколотки и по верху голенища ремешками),
и шапки — меховые с пышным подшёрстком, кожаные, обшитые изнутри шерстяной
тканью. Лучше сохранившаяся, сшитая из целой шкурки соболя мехом внутрь, с
удлинёнными ушками, плотно облегала голову, спускаясь на лоб и затылок
мысками, завязывалась под подбородком ремешками (99, с. 100-101). Мужчины и
женщины носили косы. Распространённый вариант мужской прически — косица,
уложенная на темени, а остальные волосы вокруг неё сбриты или связаны на
затылке. Часто косицу закрывали накосником в виде кожаного или шелкового
мешочка, а снизу закрепляли на голове длинной булавкой или завя-
(137/138)
зывали. Женщины укладывали косу на затылке и закрывали
берестяными колпачками, высотой 9-12 см, обшитыми тонкой шёлковой тканью изнутри
и толстой снаружи. Колпачок прикреплялся к волосам двумя-тремя костяными булавками.
Часто в конец косы вплетали дополнительно волосы (табл. IX, 29).
Для более сложных и высоких причёсок употребляли накладные косы, плетённые на
каркасе, закрепляя их множеством булавок. Изображения воинов на тепсейских
рисунках подтверждают и дополняют представления об одеждах и причёсках таштыкцев.
Большинство воинов изображены в распашных, до колен, сильно прилегающих в талии
одеждах типа кафтанов. На них свободные для движения штаны. У некоторых на голове
конические шапки-шлемы. Волосы распущены до плеч либо связаны на затылке в
виде конского хвоста, но часто на голове изображены шишечки-накосники. По
одежде отличаются лишь два человека: в более прямой и широкой, чем кафтаны,
шубе и с овальным беретом па голове. В руках у них лук простой формы. Видимо,
это представители иного, чем таштыкцы, племени, сражавшегося с ними (145, рис. 60-61).
Важной деталью костюма таштыкца был пояс с наременными
бляхами и пряжками. Первая и единственная предложенная Л.Р. Кызласовым
типология пряжек включает 14 типов (161, с. 36-38). Самые распространённые и в целом
наиболее характерные — небольшие бронзовые пряжки в виде прямоугольного щитка с
овальным кольцом и неподвижным крючковидным язычком. Иногда внутри кольца есть
парные волюты и прорези, а на боковых гранях щитка — насечки. Этот вид пряжек
называется в литературе «типично таштыкским» (161, с. 36; табл. IX, 7).
Реже встречаются пряжки и наременные бляхи в виде двух колец, в которые
вписаны парные волюты, и с двумя-тремя чередующимися с ними прямоугольными щитками.
Они употреблялись для наборных поясов (табл. IX, 15). Очень редки рамчатые пряжки, прямоугольные или трапециевидные, с неподвижным
язычком. Иногда они имеют прямоугольные щитки, цельноотлитые или подвижные.
Последние прикреплялись к ремню заклепками (161, рис. 8, 4, 8, 9; 9, 7). Известны немногочисленные бронзовые пряжки и бронзовые с железными
частями, с подвижным язычком. Они овальные, сердцевидные, В-образные или прямоугольные.
Среди них есть шарнирные с прямоугольным щитком (табл. IX, 6). Очень распространены были круглые железные пряжки без щитков, с подвижным
язычком. Видимо, пряжками служили также крупные бронзовые гладкие кольца. Кроме
того, в грунтовых могилах найдены кожаные, деревянные, костяная и бронзовые
овальные пряжки. Бронзовые имеют неподвижный выступающий шпенёк (табл. IX, 9). Найдены также обломки двух прямоугольных блях и одна целая бляха гуннского
типа. Они с рельефным змеевидным и ажурным орнаментом (табл. IX, 25).
Настоящие, а не бутафорные украшения редко клали с
погребёнными. Это каменные, стеклянные, иногда позолоченные бусы, браслеты и
гривны из бронзовой пластинки пли белого металла, бронзовые, серебряные,
золотые серьги. Последние — в виде проволочки, один конец которой заострён, а
другой расплющен в виде миндалевидного щитка (табл. IX, 23).
К щитку иногда припаяны 4 золотых шарика. Оригинальным и редким украшением
служили миниатюрные бронзовые котелки-подвески, выс. 3-5 см. Их носили поддоном
вверх, через отверстие в котором продевали ремешок (161, с. 79-80) (табл. IX, 20).
Самыми распространёнными украшениями одежды у таштыкцев были
амулеты-нашивки в виде профильных изображений двух конских головок, повернутых в
противоположные стороны. Их делали из дерева, кости, но чаще из бронзы, иногда
очень схематично. Есть литые и вырезанные из пластинок. Эти амулеты-обереги
пришивали через 1-3 сквозные дырочки к одежде или подвешивали. В грунтовых
могилах их мало, но в склепах — десятки (табл. IX, 18, 21).
К более редким оберегам относятся пластинки с изображениями головки грифона,
целой фигурки коня, косули, гуся, летающих птиц. Некоторые из них, видимо, нашивались
на костюм шамана. Принадлежностью шаманского костюма, очевидно, являлась
железная скоба с отверстиями, в которые продеты кольца с бронзовыми колокольчиками.
Она найдена С.В. Киселёвым в одном из склепов на Уйбатском Чаа-Тасе (132, с. 257).
Волосы и головные уборы закалывали костяными и
деревянными булавками. Они имели вид круглых стерженьков с круглыми, молоточкообразными
или цилиндрическими головками (табл. IX, 3). Для
закрепления одежды употребляли крупные костяные булавки с фигурными навершиями
(табл. IX, 1). Дополняли одежду меховые и
шерстяные кошельки с предметами туалета: щеточками, костяными лопаточками,
зеркалами. Найдены 2 небольших и 2 миниатюрных зеркала местного производства из
оловянистой бронзы (табл. IX, 24), а также целое и обломок
китайского. Малочисленность подлинных украшений компенсировалась при погребении
бутафорными, изготовляемыми специально для похоронной одежды. Из дерева и коры вырезали
пуговицы, бусины, бляшки, пряжки, которые декорировали фольгой. Бляшки часто с
рельефным орнаментом. Золотыми и серебряными листочками, видимо, обшивали ворот
и рукава одежды.
(138/139)
^ Искусство. Таштыкское изобразительное искусство было многогранным. Графические рисунки людей, зверей
и коней демонстрируют особую художественную манеру и больший реализм, чем в
тагарском искусстве. Речь идёт о рисунках на берёсте, дереве, камнях. Наибольший
интерес представляют 7 деревянных планок (плашек), найденных М.П. Грязновым в
склепе 1 под горой Тепсей. На них рукой разных художников изображены варианты
в целом одного, видимо, популярного у таштыкцев исторического повествования,
переданного тремя сюжетами: охота, батальные сцены, угон военной добычи (145,
с. 145). Контуры фигур вырезались тонкой линией остриём ножа, а затем, по
мнению М.П. Грязнова, раскрашивались красками (87). По сюжету и стилю изображения
воинов и коней тепсейские рисунки имеют аналогии среди многих петроглифов
Минусинской котловины и свидетельствуют о распространённости этого вида
искусства в таштыкском обществе. В то же время тщательное изображение оружия
воинов, одежды, деталей причесок делает их наглядной иллюстрацией внешнего
вида людей того же общества. Большое мастерство достигнуто в лепке портретных
масок, а также в художественной резьбе по дереву и кости. Помимо многочисленных
резных деревянных изделий в склепах найдены фигурки, а чаще обломки фигурок
животных и людей. Они разного размера. Встречены деревянные статуэтки стоящего
или отдыхающего барана с подогнутыми ногами. Они облицованы листовым золотом.
В большом числе найдены фрагменты статуэток коней, окрашенных в красный цвет и
стоящих на трёх ногах с поднятой четвертой. Небольшие фигурки, дл. до 30 см,
изготовлены из одного куска дерева. Статуи коней и оленей большего размера, дл.
65 см и вые. около 45 см, изготовлялись по частям: туловище цельное, а ноги
вырезаны из отдельных кусков дерева и вставлены в него. Фигурки людей тоже вырезаны
целиком из дерева или скомбинированы из дерева и кости. Они представлены
фрагментами. В частности, от одной комбинированной фигурки сохранились две
костяные руки, сжатые в кулак (Уйбат I, склеп 8), а от другой — деревянная
голова мужчины, без бороды, с большими усами и уложенной на голове косой (Уйбат
II, к. 1). Внешний вид фигурок коней, их размеры, стиль
выполнения весьма близко напоминают статуэтки коней, фигурирующих в китайской
погребальной церемонии ханьского времени (132, с. 245). Обращают на себя внимание
также фрагменты небольших зонтов, найденные на Уйбатском и Сырском Чаа-Тасах. Они
рассматриваются как церемониальные, подражающие китайским, носимые перед
таштыкской знатью (132, с. 260). Втулки зонтов сходны с использовавшимися для
легких ханьских повозок, бронзовые и деревянные модели которых найдены в
могилах в Китае (137, рис. 1). В таштыкских склепах иногда остатки зонтов найдены
вместе с фрагментами фигурок коней и людей. У последних руки со сжатыми кулаками,
как у фигурок возниц, удерживающих поводья, сидящих в китайских моделях (137).
Все вместе взятое позволяет предполагать, что найденные в склепах
разрозненными остатки зонтов, фигурок людей и коней составляли ранее единые
модели повозок, клавшихся погребенным, по типу китайских. Из других художественных
изделий укажем костяные булавки с навершиями в виде стилизованных изображений пары
животных, а также единичные ювелирные изделия, но в целом техника
художественного литья из бронзы значительно упрощается, что отражено в серии
плоских стереотипных бляшек-амулетов, которые в литературе называют
по-разному: парные головки коня, коньки, двуглавые коньки, пластинки с
изображением лошадиных голов, пластинчатые амулеты.
^ Поселения, хозяйство. Зачистки или частичные раскопки культурного слоя
производились в 16 пунктах. Наибольшие площади раскопаны на четырех поселениях:
Тепсей VII (80 м2), Поляна (104 м2), Лугавское (600 м2), Унюк
(1000 м2). Два из них, судя по толщине культурного слоя (60-80 см),
были долговременными (Тепсей VII, Унюк). Культурный слой их содержал остатки
хозяйственных ям, очагов, печей, черепки сосудов, кости коровы, лошади, овцы.
Жилищ не обнаружено. О том, каковы они были, можно судить лишь предположительно,
по конструкции погребальных камер-склепов — полуземлянки, внутренние стенки
которых обставлялись плитами и срубом либо тыном и срубом. Внешние стены
укрепляла кладка из плит. Двух- или четырёхскатная крыша держалась на опорных
балках и столбах и была облицована дерном и плитами. Вероятно, строились и
наземные жилища. В частности, остатки столбов от наземных жилищ обнаружены на Михайловском
и Шестаковском поселениях в Кемеровской обл., которые, судя но облику керамики,
были синхронны раннему периоду таштыкской культуры. Таштыкские поселения расположены
чаще на дюнах, и мощность их культурного слоя не превышает 20 см. На краю
некоторых поселений расположены железоплавильные печи, горны и ямы для отбора шлака.
Очевидно, здесь жители занимались не только бронзолитейным делом, но и
кузнечным. Наиболее интересными хозяйственными находками являются берцовая
кость овцы со следами использования её в качестве блока для перемотки ниток,
роговые и каменные грузила, каменный якорь для лодки, обломки зернотёрок, мотыг,
оселки для точки ножей, костяные резаки и их заготовки, керамические пряслица. Другие
(139/140)
находки с поселении: черепки сосудов, преимущественно
крупных банок, единичные железные ножи, крючки, костяные и железные наконечники
стрел, костяные булавки и проколки, медная бляшка, подвеска из клыка марала, костяная
пуговица и бусина, обломок железного клинка-палаша и роговая гарда от него.
Нет сомнения, что преобладающую роль в хозяйстве
по-прежнему играло скотоводство — об этом свидетельствует обилие
приносимых в жертву при похоронах и поминках коров, лошадей, овец. Основной
состав стада по-прежнему составлял крупный рогатый скот, и быки продолжали
использоваться в качестве тягловой силы. О последнем говорит рисунок двух пар быков
в упряжке на одной из тепсейских планок (145, рис. 61, 2, 7). В то же время ещё
большее значение, чем раньше, приобретает лошадь. О роли коня в обществе
говорят положенные с погребёнными модели конского снаряжения, статуэтки коней
и амулеты с их изображением, сцены героического эпоса на тепсейских планках.
Основным сюжетом писаниц становятся всадники, а не пешие воины. Кроме того,
судя по наскальным рисункам, особенно развита была конная охота на косуль.
Хотя одежду шили из шерсти и шкур овец, видимо, серьёзным
подспорьем в хозяйстве стала охота на пушного зверя, мех которого использовался
для шапок и отделки одежды. Находки статуэток домашних оленей позволяют предполагать,
что в горно-таёжных районах занимались оленеводством (161, рис. 49)
Обломки зернотёрок, простейших мотыг и мелкие семена,
типа проса, найденные в двух могильниках (Оглахты, Салбык), отражают наличие
земледелия, хотя и примитивного.
^ Социальные отношения. Интенсивное скотоводство, при котором скот,
находящийся в личной собственности, становится признаком богатства, позволяет
предполагать в таштыкском обществе значительную социальную дифференциацию.
Косвенно это подверждается редкими украшениями, высокохудожественными скульптурками
и дорогими ханьскими изделиями, находящимися с погребёнными. Однако наличие или
отсутствие в могилах изделий из дерева и тканей может быть случайным, поэтому
на их основании делать сколько-нибудь существенные выводы нельзя. Более точным
признаком является сам обряд погребения в грунтовых могильниках по способу
трупоположения или трупосожжения. Последний, как следует из описания обряда
погребения, требовал более сложной и длительной процедуры, чем мумифицирование.
В наиболее ранних могильниках этим способом хоронили меньшую группу покойников,
но главное заключается в том, что в парных и малоколлективных могилах
похороны других мертвецов приурочивали к моменту основного погребения с
куклой. В могилах от кукол, как правило, сохраняются плотные, не разворошенные
кучки косточек, диам. 20-30 см. Но рядом с ними неоднократно находятся женские
и детские скелеты не в полном анатомическом порядке либо кучки аккуратно
сложенных костей и череп (42). Значит, вместе с куклой клали полусгнившие
останки и даже кости скелета. Кроме того, отмечены случаи, когда мумии к погребению
обновляли, лицевые маски на них ремонтировали и подкрашивали (Оглахты). Таким
образом, обряд трупосожжения был, видимо, важным знаком престижности, поэтому,
очевидно, не случайно, что в некоторых могильниках заупокойную мясную пищу
клали только куклам (Мысок) и именно с ними чаще находятся остатки деревянных
изделий, декорированных золотом (Комаркова Песчаная). Различия в обряде не
оставляют сомнения в том, что погребенные на грунтовых кладбищах различались
не только по общественному положению, но и по имущественному признаку. В частности,
по наблюдению А.В. Адрианова, на одном покойнике в Оглахтинском могильнике была
старая шуба с заплаткой, и в тех же могилах найдены берестяные накосники
и меховой колчан, обшитые несколькими видами дорогого китайского шелка.
Относительно дифференциации погребенных в склепах
высказано два соображения. С.В. Киселёв считал, что склепы, в отличие от могил,
являлись усыпальницами людей, занимавших особое место в обществе. В них
погребались воины-наездники, в культуре которых было много общих черт с
культурами Китая эпохи Хань, аристократической хуннской и «княжеской»,
представленной алтайскими курганами пазырыкского типа. Одновременно он отмечал
неоднородность погребений и в самих склепах. Одни куклы, похороненные без масок
и вещей, расположены так, что должны были непременно растаптываться входящими в
склеп. Другие — с масками, остатками дорогой одежды, украшений, облицованных
золотом, многочисленной утварью — занимали центральное место в помещении (132,
с. 259). М.П. Грязнов на основании полностью раскопанного кладбища под горой
Тепсей пришел к выводу, что разные социальные группы населения хоронили в
разных — больших и малых — склепах. Его вывод подтверждается различиями в
конструкциях камер и обряде. Камеры больших склепов имели вход, крышу и
сложное устройство: сруб с тыном и «полатями» или «галереями». В них хоронили
только кукол, в большинстве с раскрашенным гипсовым лицом, размещая их на «полатях»
или в боковых «галереях» и лишь последние — просто на полу. В склепы клали
также копыта многочисленных жертвенных жи-
(140/141)
вотных. Конструкция камер малых склепов была
значительно проще, и в них мертвых устраивали прямо на полу: вперемешку трупы,
мумии и куклы. В эти склепы клали пятки, а не копыта жертвенных животных. Они
имели вход, видимо, в наземной части, и долго стояли открытыми (145, с. 122,
142). Наблюдения М.П. Грязнова чрезвычайно интересные и заслуживают внимания
при дальнейших раскопках, но поскольку тепсейские склепы не имеют твёрдо
датируемых предметов (в частности, среди пряжек в одном склепе встречаются ранние
и более поздние типы), появляется сомнение, что выделенные М.П. Грязновым
отличия между склепами социального, а не хронологического порядка, тем более
что в нескольких других больших таштыкских склепах, со сложным устройством
камеры и исключительным обрядом трупосожжения, найдены пряжки только V-VI вв. Значит, возможно, эти
отличия характерны для заключительных этапов таштыкской культуры. В любом
случае тепсейские памятники подтверждают мнение С.В. Киселёва о социальной
неоднородности погребённых и внутри самих склепов, так как и в них не всем
погребённым поставлены сосуды и не для всех изготовлены маски. Так или иначе,
погребальные памятники, видимо, отражают различия людей в их социальном
статусе, но трудно определить критерии социального отличия умершего —
богатство, родовитость или этническую принадлежность к господствующему сословию.
^ Происхождение. Все
исследователи считают, что таштыкская культура генетически связана с тагарской,
но в то же время отмечают постепенное проникновение на Енисей большой массы
южного монголоидного населения. Могилы и склепы отражают смешение двух
культурных и погребальных традиций. Наиболее выразительно это прослеживается в
грунтовых могильниках, когда еще имело место механическое смешение традиций
местного и пришлого населения. Первые, тагарские, проявляются в обычае одновременно
хоронить нескольких мертвецов, сохранять трупы до погребения посредством мумифицирования
и наложения маски на лицо, укладывать покойников в вытянутом положении,
головой на З или ЮЗ, класть с ними модели оружия. В керамическом производстве
сохраняются основные формы тагарской керамики (банки, кубки, котлы) и
некоторые элементы орнамента (желобки, жемчужины). Однако в целом значительно
преобладают новые традиции, необычные и как бы нарушающие закономерное
развитие культуры минусинских племен. К таким новым явлениям А.Н. Бернштам
отнёс структуру погребения без курганной насыпи, способ погребения на
деревянном помосте, значительный удельный вес китайских обычаев, преобладание бытового инвентаря из дерева
(24, с. 47). К этим новшествам следует добавить сам тип кладбищ, расположенных
на возвышенности, и могил в виде глубоких ям с низким срубом, гробовищем,
плотно закрытым бревнами и засыпанным землей до верха ямы. Новый цикл
похоронного ритуала состоит в сожжении трупа, изготовлении и захоронении куклы
с пеплом погребённого, которой кладут два определенных куска мяса овцы,
один-два ритуальных астрагала, подсыпают в сруб зерна проса. Во время похорон
пируют и в могилу или рядом с ней кладут головы жертвенных животных. После
похорон совершают неоднократные поминки, кладут куски мяса и горшки с пищей
перед каменным обелиском, символизирующим, вероятно, мертвого. Инновация в материальной
культуре проявляется в новых формах керамики (сферические сосуды), орнаментации
(налепной валик, спирали, арки и т.д.), поясов с застёжками, костяных булавок
для одежды и причесок, амулетов, нашивавшихся на одежду, серёг. Изменяется
состав изделий, модели которых кладутся мёртвым. Это кинжал в ножнах, лук,
конские уздечки. Некоторые из перечисленных новшеств имеются ещё в более
ранних могилах первых мигрантов с территории южнее Саян, названных нами «каменцами»
(II-I вв. до н.э.). Последние тоже устраивали кладбища на возвышенностях, иногда
сооружали срубы, носили пояса с застежками, закалывали головные уборы и одежду
роговыми булавками. На их кладбищах
зафиксированы остатки тризн и встречены единичные случаи погребения способом
трупосожжения (Тепсей VII). Поэтому возникновение новых признаков может быть
объяснено двояко: эволюцией культуры нетагарского (каменского) населения или
появлением ещё одной волны мигрантов. Вероятнее второе, так как, судя по радиоуглеродным
датам, каменское население еще во II в. н.э. жило совместно с таштыкским (110). Физический
тип «каменцев» не установлен. Что же касается таштыкских грунтовых могильников,
то в них привилегированными покойниками были мужчины-воины, трупы которых
подвергали кремации, но есть основания считать, что эти воины в отличие от тагарцев
были монголоидами. Хотя среди мумий в могилах совсем нет, а в склепах почти нет
представителей дальневосточного или центральноазиатского облика, маски, одетые
па лица трупов в могилах, отражают европеоидов и монголоидов, а маски на куклах
в склепах запечатлели 3 антропологических типа населения: европеоидов,
монголоидов и смешанных, т.е. они демонстрируют не только распространение
монголоидности, но и уже сложение, благодаря этому, нового антропологического
типа населения (132, с. 315).
(141/142)
Во многих склепах наблюдается преемственность от
позднетагарской культуры — не меньше, чем в могилах. Совпадают в деталях
конструкции камер, размещение в них погребенных и их расположение относительно
друг друга, устойчивый обычай при окончательных похоронах символически сжигать
мёртвых, одинаковы погребальные украшения одежды. Но в этих склепах отражено
уже не механическое, а органическое слияние разных культурных традиций. В них
погребено больше кукол с пеплом, но на их лица наложены маски, появляются
ритуалы приношения в виде копыт жертвенного животного и специфические изделия
(кувшины, пряжки, амулеты), не известные в тагарских курганах и редкие в таштыкских могилах.
Таким образом, генетическая связь татарской и таштыкской культур не вызывает сомнения, но в сложении последней немалое участие
приняло новое население, пришедшее в Минусинскую котловину со своей культурой.
Откуда и почему оно пришло, предполагают, исходя из политических событий,
имевших место в северо-западных районах степей Азии с середины I в.
до н.э. (132, с. 267). В 49 г. до н.э. шаньюй северных хуннов Чжичжи разбил
гяньгуней, проживавших в северо-западных владениях державы хунну, и остался в
их землях. На севере он покорил племена динлин (304). При всей спорности
расположения земель гяньгуней (Джунгария, Северо-Западная Монголия или Тува) и
динлин (Северная Монголия или Южная Сибирь) победы хуннов над этими племенами,
видимо, облегчили хуннам продвижение через Саяны. Хотя Чжичжи вскоре ушел в
Кангюй (Казахстан), где был разгромлен китайскими войсками, за хуннами
остались их северо-западные владения, но сами хунны попали в зависимость от
Китая. Согласно письменным источникам, с этого времени усиливается и влияние
ханьской культуры на хуннов. Это же влияние, видимо, через хуннов с этого
времени ощущается на Среднем Енисее. В погребениях находятся панцири, оружие,
лаковая посуда, зеркала, украшения, культовые изделия и ткани, сделанные в
Китае (132, с. 269). Главным аргументом китайского влияния является
строительство китайскими и местными мастерами дворца близ современного г.
Абакана. Он был раскопан В.П. Левашевой и Л.А. Евтюховой в 1946 г. Дворец
представлял собой здание, 45х35 м, с глинобитными стенами. В центральной части
находился зал, а вокруг него — анфилада из 20 комнат. Под глинобитным полом
располагались отопительные каны, а на полу стояли жаровни для обогревания
помещения. Дворец имел четырёхскатную двухъярусную крышу, опиравшуюся на
деревянные колонны. Для крыши использована черепица двух типов: крупные прямоугольные
плитки, стыки между которыми прикрывались рядами черепиц полуцилиндрической
формы. По краю крыши располагались диски с надписью: «Сыну неба тысячу осеней и
десять тысяч лет вечной радости без горя». От дверей сохранились бронзовые
ручки — массивные кольца, укрепленные в рогатых личинах (132, с. 268-270).
Надписи на черепице датируют ее изготовление временем императора Ван Мана (9-23 гг. н.э.) (65). В здании обнаружены китайские вещи (нефритовая вазочка,
коралловая бусина, обломки сосудов и морских раковин), а также обломки сосудов
и нефритовая подвеска хуннского происхождения, свидетельствующие, что дворец,
видимо, принадлежал хуннскому наместнику (161, с. 164). Во всяком случае тот,
для кого строился дворец, был хорошо знаком с китайской культурой и бытом, а
также пользовался поддержкой и благосклонностью китайского императора (65).
Вряд ли местные племена допустили бы строительство этого здания, с
благопожеланиями императору на черепице, если бы за ним не стояли чужеземные войска.
Существует мнение, что этими чужеземцами были гэгунь
(гяньгунь), явившиеся, видимо, предками енисейских кыргызов VI-VIII вв. Последние же имели обряд трупосожжения (161, с. 162). Это мнение трудно
поддержать, как и опровергнуть, ибо неизвестно, какой обряд был у гяньгуней.
Однако кроме таштыкцев, обряд трупосожжения в гунно-сарматскую эпоху знали
племена Верхней Оби (I-III вв. н.э., фоминский этап), в единичных случаях он
встречен в Монголии (161, с. 162) и Туве (104, рис. 16 и 110). Причём по
расположению предметов в могилах Тувы и Верхней Оби можно предполагать, что
пепел сожженного покойника здесь тоже хоронили в манекенах. Немаловажно, что таштыкский
похоронный обряд состоял из сожжения трупа н захоронения пепла в чучеле. Обряд
символического сжигания трупов в могиле был широко распространён у тагарцев с
позднесарагашенского этапа, но символических захоронений умершего в виде
чего-либо, его заменяющего, у них не было. Последнее известно в позднескифское
время на Алтае (комплект одежды ребёнка) (151), в Туве («портрет») (78, с. 76),
у хунну в Монголии (косы в Ноинулинских курганах) (262), Китае (глиняные
статуи воинов). Таким образом, истоки обряда трупосожжения можно искать как на
Енисее, так и на широких просторах Азии. Кем бы ни были воины, вторгшиеся в
Минусинскую котловину, они, по всей вероятности, входили в державу хунну и были
близки по культуре с последними.
Большинство элементов культуры пришлого населения совпадают с культурой хуннов За-
(142/143)
байкалья и Монголии, а также тех племён, в сложении
которых хунны безусловно принимали участие (шурмаковцы Тувы). От всех них
остались обширные могильники с глубокими ямами, на дне которых поставлены
срубы, гробы или гробы в срубах. Ямы засыпались доверху землей или камнем и
обозначались незначительными надмогильными сооружениями. Наиболее похожи
таштыкские могилы на те хуннские, которые имеют вид низких срубов, крытых
горбылями (308, с. 70-84; 96). Общими элементами ритуала указанных племён являются
«подушки»-камни под головами мёртвых, обычай класть в могилы ритуальные астрагалы,
а в качестве заупокойной пищи — определённые куски овцы, подсыпать зёрна проса,
класть в срубы или поверх них головы или шкуры животных от похороненных тризн [ ? ], совершать поминки, зарывая жертвоприношения на кладбище. Значительное
сходство обнаруживается в материальной культуре: повсеместно распространены
одинаковые формы железных ножей, удил, пряжек, бронзовых блях, покрой одежды.
Специфические таштыкские изделия типа булавок, застёжек, амулетов-нашивок,
пряжек и серёг находят свои прототипы у хуннов Забайкалья (332, рис. 14, 5, 7; 18, 34-37, 42; 147, табл. XIX, 8, 20).
На Енисее и в Забайкалье найдены бусы, идентичные по составу, цвету и форме,
как черноморские, так и неизвестного происхождения. Общие дополнительные черты
этнографического порядка проявляются в том, что, видимо, хунны, как и таштыкцы,
раскрашивали лицо, мужчины собирали волосы пучком на макушке (26, с. 68, 208)
и носили 1 серьгу в ухе. Совпадения в материальной и духовной культуре вряд ли
можно объяснить культурными и торговыми связями, в том случае когда влияние это
(в данном случае хуннов на сибирские племена) одностороннее. У хуннов нет
изделий, характерных для племён Саяно-Алтая, в том числе погребальных моделей
или керамики. Торговые связи таштыкцев по вещам прослеживаются лишь с близкими
к Енисею районами — Алтаем и Тувой. Кроме того, изделия хуннского типа у
таштыкцев сделаны по старым образцам, но по-своему, и иногда лишь отдаленно
напоминают прототипы. Объяснить конвергенцию результатом синхронности племён
на отдалённых территориях применительно к таштыкцам мешает то обстоятельство,
что инновация похоронного обряда и материальной культуры у них безусловно
связана с новым пришлым населением, причем, видимо, мужской его части,
отличающейся от тагарцев физическим типом. Вот почему, вероятно, есть основание
вышеотмеченные черты сходства между воинами, похороненными на Енисее, и
хуннами объяснять генетическими связями.
Кроме того, обращают на себя внимание следующие
правила, соблюдаемые при захоронении сожжённого покойника (куклы — имитации
воина) во многих таштыкских могилах. Во-первых, устанавливаются некоторые различия
в деталях ритуала для куклы и других покойников. Во-вторых, куклы-мужчины
расположены в парных могилах всегда слева от женщины, т.е. в левой части
сруба. В-третьих, при их погребении им подкладывали ранее умерших, трупы
которых где-то хранились. Эти правила соответствуют некоторым обычаям и хуннов.
Напомним, что у хуннов левая сторона считалась почётной, старшей. Хунны старшую
супругу делали «левой», шаньюй сидел на левой стороне, серьгу носили в левом ухе,
левая сторона в их юртах считалась мужской, а правая женской (26, с. 50; 173,
с. 78; 262, с. 30). При погребении рядового хунна «сопровождающих» не клали,
но при погребении шаньюев и, вероятно, других вельмож «соумирающих» было много
(26, с. 50). По-видимому, общие признаки обряда не случайны, а являются
следствием укрепления в Минусинской котловине власти хуннов и расселения здесь
воинских отрядов из представителей дальневосточной или центральноазиатской
расы, близких по культуре к хунну. Грунтовые могильники являлись кладбищами
этих представителей и местного населения, преимущественно женщин и детей.
Состав воинских групп был, очевидно, неоднородным. Скорее всего, среди них
находились разные тюркоязычные народы, впоследствии имевшие обряд сожжения. Косвенно
на это указывает тюркская легенда, согласно которой брат основателя тюркской
династии «царствовал» между Абаканом и Енисеем в V в. или раньше,
т.е. еще в период существования таштыкской культуры (273).
В обряде трупосожжения у тюрков прослеживаются близкие к таштыкцам церемонии. Тюрки сжигали лишь знатных покойников, остатки кремации помещали в могилу, но в здании, построенном при могиле, «ставили нарисованный облик покойника» (26, с. 230).
Как указывалось, смешанный состав населения Минусинской
котловины прослеживается не только по материалам могил, но и склепов, в
которых элементов татарских погребальных традиций ещё больше, чем в могилах.
Последние можно объяснить тем, что в период сооружения склепов уменьшается или
прекращается миграция южного населения. Напомним, что в начале II в.
северные хунны овладели степными просторами Западной Сибири, а в конце того же
века все их земли захватили сяньби (168-173 гг.). Лишившись земель, хунны
двинулись на запад, часть из них ушла через Западную Сибирь (95, с. 228-
(143/144)
241). С ослаблением и прекращением власти хунну
перестают функционировать грунтовые кладбища, тесное смешение оставшегося здесь
монголоидного населения с местным (тагарским и каменским) становится интенсивнее,
в результате чего окончательно формируется таштыкская культура — в том виде, в
котором она известна по основному количеству раскопанных склепов. В них наряду
с новыми элементами (трупосожжение, формы керамики, их орнаментация, состав
инвентаря) много старых тагарских традиций (конструкция камер и их сожжение,
маски, украшения). В целом унифицируется обряд погребения и верования, складывается своеобразный тип населения.
Сложный этнический состав носителей таштыкской
культуры не вызывает сомнения. Южный компонент, с кем бы конкретно его ни
связывать (хуннами, сяньбийцами, гяньгунями, предками тюрков), по всей
видимости, относится к тюркоязычному населению. Местное тагарское население,
как уже говорилось, очевидно, в основе было самодийским. Что же касается
более ранних мигрантов через Саяны на Енисей, «каменцев» (II-I вв.
до н.э.), то их этнические корни не прослеживаются, но среди них, видимо, были
неоднородные группы. Относительно этногенеза местного субстрата имеются и
другие мнения. На основании визуальных сопоставлений таштыкские грунтовые
могилы определялись селькупскими (В.Ф. Генинг), кетскими (Р.В. Николаев), а
при подробном анализе — угорскими (Л.Р. Кызласов).
Л.Р. Кызласов привел совокупность фактов,
доказывающих, по его мнению, сложение раннеугорского ядра в Минусинской
котловине на рубеже новой эры. Ранними уграми он считает погребённых в
таштыкских грунтовых могильниках. Им приведено много сходных признаков в
верованиях таштыкцев с хантами и манси, но главным аргументом являлось наличие
угорских топонимов на территории Хакасии и смыслового единства погребальных кукол
и масок у сопоставляемых народов (161, с. 166-177). Однако наличие угорских
топонимов в Минусинской котловине не подтвердилось (100), так же как и
смысловое единство кукол и масок. Кроме того, теперь ясно, что изготовление
масок связано с обычаями местного тагарского населения — самодийского, а кукол
— очевидно, пришлого тюркоязычного. Поэтому, вероятно, правильнее говорить об
участии таштыкского компонента в этногенезе современных народов, в том числе
угров, а не наоборот, поскольку многие элементы таштыкской культуры характерны
для широкого круга сибирских народов. Особенно это проявляется в орнаментах,
покрое одежды и обычае изготовлять после смерти человека куклу или же покрывать
лицо покойника подобием маски. Кукла мёртвого у сибирских народов считалась
вместилищем его души, или «заменителем покойного». Куклы одевали в одежду
покойника, кормили, хранили, совершали с ними циклы поминальных обрядов, а спустя
определённый срок сжигали, бросали в могилу или захоранивали. Когда кукла
изображала человека, труп которого был кремирован, в неё вкладывали части волос
и кусок черепной кости сожжённого (нивхи). Все это находит параллели в
таштыкских обрядах, касающихся кукол. В старых могилах селькупов и угров (XIV-XVII вв.) на лицах покойников находят остатки повязок с нашитыми на месте глаз,
носа и рта металлическими пластинками. Более древняя форма этих «масок»
встречена в могилах IX-X вв. на Среднем Поволжье, Верхней и Средней Каме. Они
представляют собой лицевые серебряные, часто позолоченные плоские
личины-накладки с прорезями для глаз и рта, нашивавшиеся на шёлковую подкладку
(122). Лицевые покрывала были широко распространены среди сибирских
народностей. Наиболее интересны такие, в которых на месте глаз нашиты бусины
(нганасаны, энцы, угры) или вырезаны отверстия для глаз, носа и рта — реликты
масок (нивхи) (283, с. 148-195). Перечень соответствий в материальной и
духовной культуре таштыкцев и некоторых современных сибирских народностей можно
увеличить, что в целом, возможно, свидетельствует о наследии древних племён
Саяно-Алтая и их роли в этногенетическом процессе и происхождении современных народов Сибири.
^ Хронология. Нижнюю дату памятников таштыкской культуры (I в. до н.э. — I в. н.э.)
определяют в целом изделия, сходные с хуннскими, известными в могилах хунну со
II в. до н.э., но продолжавшие бытовать в I в. н.э.
и позже. К ним относятся железные крупные пряжки, модели удил и псалий, обломки
бронзовых блях со змеевидным орнаментом, миниатюрные подвески в виде котелков.
Более точные датирующие вещи найдены только в грунтовых могильниках. Среди
них ханьское зеркало (I в. до н.э.) (196, рис. 108) и остатки лаковой
чашечки, того типа, которые изготовляли с 86 г. до н.э. по 48 г. н.э. (161, с.
115). Шёлковая ткань, сохранившаяся в Оглахтинском могильнике, бытовала с I в.
до н.э. до II в. н.э., но, вероятно, на Енисей попала в период
наиболее широкого её производства, в I в. н.э. (258). Интересно, что в
могильниках найдены бусы черноморского происхождения — бесцветные, с золотой
прокладкой, и подвески вытянутой грушевидной формы из разноцветного стекла. То
и другое датируется первыми веками нашей эры (74). Для трёх грунтовых
могильников получены 6 радиоуглеродных дат,
(144/145)
укладывающихся в пределах I в. до н.э. — I в. н.э. А именно: Оглахты — 20±40 гг. н.э.; Комаркова Песчаная — 20±30 гг. до н.э.;
30±40 гг. до н.э.; 60±20 гг. н.э.; Таштык — 60±40 гг. до н.э.; 70±40 гг. до н.э.
Таким образом, таштыкские могильники частично синхронны тагарским курганам
тесинского этапа и могилам «Каменского» типа (110). В склепах ранних датирующих
изделий не найдено, исключая обломки ханьского зеркала I в. н.э.,
которое очень долго употреблялось в быту, прежде чем попало в могилу (161, с. 85).
Верхняя граница таштыкской культуры (V-VI
вв.) определяется, наоборот, по находкам в склепах, и исключительно по
пряжкам. К ним относятся бронзовые пряжки и наборные пояса с прорезными
волютами, имеющими аналогии среди корейских V-VI вв. (20, рис. 12, 6), а также В-образные пряжки с подвижным язычком без щитка
либо прямоугольные шарнирные со щитком, распространенные на Енисее, в Западной
Сибири и в европейской части СССР в погребальных комплексах VI-VII вв. (135, табл. III, XIV, XVIII; 20, рис. 12, 10-12; 170, рис. 28, 33; 313,
рис. 33, 14, 19). Имеются и другие вещи, косвенно подтверждающие
датировку таштыкской культуры VI веком включительно (161, с. 137). Наконец, в
Кемеровской обл. найдены роговые обкладки луков и колчанов, железные
наконечники стрел и «кыргызские» вазы VI-VII вв. в одних
погребальных комплексах с сосудами таштыкского типа (213).
Предлагаемые хронологические рамки для таштыкской культуры (I в. до н.э. — VI в.н.э.)
близки к датировкам Л.Р. Кызласова (I в. до н.э. — V в. н.э.)
и М.П. Грязнова (I в. н.э. — V в. н.э.); менее согласованы их
схемы, касающиеся внутренней хронологии культуры. Как уже говорилось, в основу
одной схемы положена эволюция пряжек (Л.Р. Кызласов), а другой — керамика
(М.П. Грязнов). Та и другая убедительны как относительная периодизация
культуры, поэтому обе используются и приняты другими исследователями, но
датировка одних и тех же групп памятников у них сильно отличается. В
частности, М.П. Грязнов не учитывает радиоуглеродных дат, согласно которым
грунтовые могилы появились в конце I в. до н.э., поэтому ранний этап
культуры он датирует I-II вв. н.э. Л.Р. Кызласов отвергает синхронность
минусинских пряжек с другими сибирскими и европейскими VI-VII вв., поэтому верхнюю границу склепов определяет не III-V вв., как М.П. Грязнов, а лишь III-IV вв.
Таким образом, приведённые хронологические схемы,
несмотря на формальную стройность, во многом дискуссионны, особенно по
датировке самой ранней, а также самой поздней группы памятников, что
определяется отсутствием единодушного мнения относительно хронологического
соотношения грунтовых могильников и склепов, с одной стороны, и поздних
склепов с могилами переходного таштыкско-кыргызского типа — с другой.
С.А. Теплоухов был убеждён, что грунтовые могильники
предшествуют склепам, поэтому предлагал их относить к более раннему
таштыкскому переходному периоду (306). В дальнейшем сложилось мнение, что
могилы сосуществуют со всеми или значительной группой склепов, и их стали
определять внутри таштыкской культуры. На наш взгляд, однако, есть неоспоримые
факты, позволяющие считать могильники предшественниками классических склепов.
Так, например, в них найдены вещи, известные в поздних тагарских курганах, но
отсутствующие в склепах. Это сосудики четырёхугольной формы, ажурные бляхи
хуннского типа, костяные булавки, миниатюрные бронзовые зеркала. Кроме того, в
могилах известны изделия, являвшиеся прототипами вещей из склепов. К ним
относятся овальные прорезные пряжки, без язычка или с неподвижным шпеньком, а
также пластинчатые амулеты (табл. IX, 3, 9, 18, 24, 25). Как
указывалось, в могилах похоронены представители разных этносов и культурных
традиций, значит они отражают стадию еще механического, а не синкретичного
слияния двух культур, что проявляется у погребенных в склепах. Наконец, склепы
иногда сооружали на заброшенном грунтовом кладбище, рядом и даже поверх
развалившихся могил, которые уже не воспринимались как могилы. Последнее
наиболее чётко прослежено М.П. Грязновым под горой Тепсей (145, с. 90).
К так называемому камешковскому этапу условно
относятся 25 ямок под каменными вымостками. 11 из них в 1936, 1938 гг.
раскопал С.В. Киселёв на таштыкском грунтовом могильнике среди обычных
погребений в срубах, но тоже под каменными выкладками (Уйбат II).
Согласно его характеристике, это были небольшие и неглубокие ямы, почти квадратной
формы, на дне которых были уложены по кучке сильно пережжённых косточек с угольками
и золой, а рядом поставлено до 10-15 глиняных сосудов и деревянных блюд с
мясом. Хотя сосуды были определенно таштыкские, причем характерные как для
склепов, так и для могил, С.В. Киселёв отнёс ямы к позднеташтыкским по
некоторому внешнему сходству с типичными для следующей эпохи. Однако, согласно
полевым дневникам раскопок С.В. Киселёва и Л.А. Евтюховой, в этих ямах не было
остатков трупосожжения, а находились только кости животных и по 1-6 сосудов.
Пепел же в очень малом количестве обнару-
(145/146)
жен лишь в трёх могилах в виде срубов, а еще в четырёх
срубах, согласно особому замечанию М.М. Герасимова, остатков сожжения не наблюдалось
(ИА, ф. 12, д. 10; ГЭ, отчёт М.М. Герасимова, 1936 г.). По-видимому, С.В. Киселёв
раскопал ямы с погребальными тризнами. Последние бывают очень разнообразные и
еще не классифицированы. В 1951 г. Л.Р. Кызласов раскопал 14 ям под каменными
выкладками на Изыхском Чаа-Тасе. Судя по опубликованным чертежам, они до
некоторой степени, но не полностью соответствовали уйбатским и отличались таким
же разнообразием. Одни ямы определённо содержат остатки только приношений,
другие, возможно, были могилами, в третьих по непонятному принципу в середине
уложены куски жертвенных животных, а вокруг них расположены 1-3 сосуда и кучки
сожжённых косточек (161, с. 31-33). Если этот пепел принадлежал человеку, то,
очевидно, в этих ямах находились человеческие жертвоприношения, аналогичные
обнаруженным у склепов под горой Тепсей. В любом случае эту малочисленную и
невыразительную группу могил нет основания выделять в особый хронологический этап.
Таким образом, ранний период (I в. до н.э. — I в. н.э.)
таштыкской культуры отражают грунтовые могильники, в которых похоронены
таштыкцы с завоеванной ими частью тагарского населения. Классический период
культуры относится, видимо, ко II-V вв., после прекращения господства на территории
Минусинской котловины хуннов и до появления здесь кыргызов. Несмотря на
отсутствие твёрдых критериев для выделения хронологических групп склепов, их
периодизация, видимо, в целом должна отражать процесс взаимоассимиляции всего
местного (тагарского и «каменского») населения с оставшимся таштыкским.
Особенно ярко органическое слияние культурных традиций прослеживается в поздних
склепах (судя по пряжкам), где камера тесинского типа сочетается с единым
обрядом трупосожжения для всех взрослых. Малочисленность пряжек позднего типа
не позволяет предполагать их появление на Среднем Енисее раньше, чем на других
территориях, тем более что во все другие исторические периоды эпохальные
изделия появлялись здесь позже, чем в Западной Сибири, Алтае и Туве. Пряжки,
подобные VI-VII вв., найденные в единичных таштыкских склепах и
широко представленные в памятниках культуры чаа-тас, скорее свидетельствуют, с
нашей точки зрения, о периоде сосуществования этих культур, завершившемся
уходом значительной части таштыкцев из Минусинской котловины и ассимиляцией оставшегося населения кыргызами.
[1] [с. 134] Определения сделаны М.П. Грязновым по кучкам пепла из могильников Мысок, Новая Черная IV, V и Комаркова Песчаная. Предположение о том, что сжигали мужчин, впервые высказал Г.Ф. Дебец, с. 129).
|