Я.А. Шер
Ранний этап скифо-сибирского звериного стиля.
Проблема происхождения и путей распространения скифо-сибирского звериного стиля в степях Евразии приобрела особую актуальность после раскопок кургана Аржан в Туве. [1] Вообще это большая тема, выходящая далеко за пределы рамок настоящей статьи и компетенции её автора, поэтому здесь будет рассмотрен только один её аспект, связанный с изобразительными материалами, найденными при раскопках Аржана. Датировка этого памятника, определённая его исследователями в пределах VIII-VII вв. до н.э., базируется на анализе найденных там наборов конских уздечек, наконечников стрел и других предметов. Изобразительные памятники, происходящие из Аржана, пока не рассматривались как независимый источник датировочных гипотез или как средство их проверки. Между тем, сравнение аржанских изображений с другими, близкими по стилю изображениями, позволяет не только подтвердить пока ещё оспариваемую раннюю дату Аржана, [2] но и указать наиболее правдоподобный путь распространения скифо-сибирского звериного стиля.
Отметим, что анализ изобразительных археологических источников требует специального подхода, теория и методы которого разработаны пока крайне слабо. Поэтому сначала необходимо небольшое отступление в область методики анализа изображений. В её основе лежит проблема выразительности «языка» первобытного искусства, рассмотренная подробно в специальной работе. [3] Кратко её суть сводится к следующему. Во всяком изображении можно видеть диалектическое единство двух составляющих: плана содержания и плана выражения. Изобразительные элементы плана содержания отвечают на вопрос «что изображают?» и позволяют тем самым отличать один персонаж от другого: оленя от лося, козла от барана, тех и других от кабана или хищника. Элементы плана выражения, отвечая на вопрос «как изображено?», позволяют нам отличать, например, скифское изображение
(338 /339)
козла от ахеменидского или урартского, т.е. разграничивать образы одних и тех же персонажей, выполненные в разных изобразительных традициях. Элементы плана содержания будем называть семантическими элементами, а элементы плана выражения — стилистическими. Для изучения изменчивости изобразительных памятников во времени и пространстве решающее значение имеет не содержательная, а выразительная сторона изображений.
Изображения скифо-сибирского звериного стиля во всём многообразии его воплощений — в камне, золоте, бронзе, роге, кости, дереве, войлочной аппликации — были предметом многих исследований. [4] Однако практически во всех случаях изучался не столько сам стиль, т.е. выразительная сторона изображения, сколько состав образов или те особенности изображений, которые настолько явны, что почти не вызывают сомнений, — например, особенности скифской и греческой изобразительной традиций или скифской и урартской, ассирийской и т.п. Различия между изобразительными манерами внутри скифо-сибирского стиля, скажем, между его восточным и западным ареалами, улавливаются с трудом. Это происходит не только в силу единства стиля, но главным образом потому, что в основе анализа обычно лежит не выразительность, а содержание образов и композиций, а они оказываются довольно устойчивыми по всему ареалу. Отсюда возникает впечатление об их неизменности, и уж тем более трудно проследить первичные и вторичные или последующие этапы изменения всего стиля в целом.
Выразительные элементы скифо-сибирского звериного стиля тоже обладают довольно высокой устойчивостью, Однако она менее инерционна и ограничивается более узкими пространственными и временными рамками. Например, хорошо известно, что «ранние произведения скифского звериного стиля (VI в. до н.э.) — яркие, чёткие, жизненно достоверные. Его завершение (III в. до н.э.) — полное разрушение прежних форм изображений, схематизация и превращение их в орнамент. Результат — торжество декоративной стороны в произведениях звериного стиля». [5] Вместе с тем ясно, что эти «яркие, чёткие, жизненно достоверные» произведения скифского звериного стиля не могли появиться на пустом месте, им должно было что-то предшествовать.
На протяжении многих лет «непроизвольно создавалось представление о северо-причерноморских степях как о некоем центре скифской культуры, а об азиатских — как о периферии или, во всяком случае, о каком-то второстепенном районе распространения культур скифского или скифо-сибирского типа, куда достижения культур скифских племён проникали с запозданием и в изменённом виде». [6] Но в предскифских памятниках Причерноморья нет изобразительных материалов, которые могли бы пред-
(339/340)
шествовать скифскому звериному стилю. На это обстоятельство обратили внимание уже первые исследователи скифского искусства, и тогда были предприняты попытки найти истоки звериного стиля в искусстве Ионии или Ближнего Востока. [7] Ионийская гипотеза не получила дальнейшего развития, а ближневосточная — в наиболее полном виде была сформулирована в работах А. Годара, М.И. Артамонова и Н.Л. Членовой. [8]
Согласно этой гипотезе западный вариант скифского звериного стиля был заимствован скифами во время их легендарных походов в Переднюю Азию и принесён в переработанном на свой лад виде в Причерноморье в VI в. до н.э. Восточный же — тагарский — звериный стиль частично восходит к карасукскому искусству, а частично — к западному, но в конечном счёте — к общим прототипам на Ближнем Востоке: к луристанским бронзам и изображениям на печатях типа Керкук.
Сходство с луристанскими бронзами, как это уже отмечалось, [9] не стилистическое, а иконографическое, т.е. не по выразительным, а по содержательным элементам. Такое сходство можно обнаружить в более широком круге культур, если в их искусстве использовались зооморфные мотивы. То же можно сказать и о сходстве с изображениями на печатях.
Большое место в ближневосточной гипотезе занимает группа несомненно скифских вещей из Зивие. До раскопок Аржана они считались древнейшими произведениями скифо-сибирского стиля. [10] Но, как выясняется теперь, археологическая цельность знаменитого «саккызского клада» или «гробницы Зивие» далеко не бесспорна. Как это иногда случается, блеск находок затмил собой вопрос о научной документации их происхождения. Одна из последних работ на эту тему О. Мускареллы названа весьма показательно: «“Зивие” и Зивие — фальсификация происхождения». [11] Из неё следует, что в комплекс Зивие оказались включёнными вещи, точное происхождение которых неизвестно. Относительно некоторых предметов, разошедшихся через скупщиков древности по музеям Европы и Америки, а также по частным собраниям, высказываются сомнения как в их происхождении из Зивие, так и в самой подлинности. [12]
Правда, эти сомнения были подвергнуты резкой критике в последней книге Р. Гиршмана, вышедшей посмертно. [13] Однако поставленных О. Мускареллой вопросов Р. Гиршман не снял, а опубликованные им фотографии крестьян с лопатами на изрытом небольшими ямами холме, конечно, не могут заменить документации раскопок. А то, «что никогда на этом памятнике не было научных раскопок», отметил и сам Р. Гиршман. [14]
По-видимому, вопрос о ближневосточном происхождении скифо-сибирского звериного стиля вообще пора снять. Разумеется, при этом не следует впадать в другую крайность и игнорировать
(340/341)
несомненные свидетельства связей скифских культур сибирского, среднеазиатского и причерноморского ареалов с культурами Ближнего Востока, [15] в том числе и по отдельным элементам звериного стиля. Например, манера подчёркивания мускулистого рельефа тела животного изгибами и завитками на бедрах лопатках и других местах, вероятно, действительно может быть результатом влияния ближневосточных образцов В то же время особые изобразительные приёмы скифо-сибирского звериного стиля такие, как, скажем, фигура зверя, свернувшегося в кольцо, была позаимствована ближневосточными мастерами y скифов. [16]
Существенную неопределённость в методику анализа изображений вносит то обстоятельство, что хотя мы сравниваем между собой сами изображения и их элементы, но результаты таких сравнений высказываем в виде словесных формулировок, иногда довольно обобщённых. При этом происходит как бы «перевод» с изобразительного «языка» на естественный язык. По самой своей природе такой перевод не может быть адекватным. Например, можно сказать, что найденные при раскопках Аржана бронзовые фигурки горных баранов или изображения оленей и кабанов на обломке аржанского оленного камня реалистичны, а, в отличие от них, изображения на известных костяных пластинках из Саглы — орнаментальны. И это будет в общем верное высказывание, но конкретных различий между теми и другими такое словесное описание не зафиксирует. То, что может быть приемлемым для искусствоведческих или популярных описаний, непригодно для целей более точного анализа. Более удобным представляется либо давать более дробные наименования не характеру изображения в целом, а отдельным стилистическим приёмам, либо, что ещё эффективнее, вычленять стилистические элементы графически.
На рис. 1 представлена серия изображений из Аржана и других памятников. Стилистические элементы выделены жирной линией. Из сравнения этих рисунков между собой очевидно, что отмеченные признаки устойчиво повторяются, свидетельствуя об определённой изобразительной традиции, уходящей в доскифскую эпоху.
Начнём рассмотрение этих элементов с изображений на оленных камнях, имеющих точные аналогии в наскальных рисунках Саяно-Алтая. Датировка оленных камней — это самостоятельная и сложная задача, которая уже много лет привлекает внимание археологов. Пока большинство исследователей относит основную массу оленных камней к скифской эпохе, [17] и поэтому имеющиеся на многих из этих камней изображения оленей с «клювовидными» мордами считаются частью скифо-сибирского звериного стиля.
Однако в последние годы появились факты, не укладывающиеся в эту датировку. Прежде всего сюда относится комплекс оленных камней из Ушкийн-Увэра (Монголия), которые вполне убеди-
(341/342)
[Рис. 1 на стр. 342, подпись на стр. 343.]
(342/343)
Рис. 1. Стилистические элементы раннего этапа скифо-сибирского звериного стиля.
1 — оленные камни, Монголия; 2 — петроглифы, Монголия; 3 — петроглифы, Тува; 4 — обломок оленного камня, Аржан, Тува; 5 — петроглифы, Бураты, Алтай; 6 — петроглифы, Ур-Марал, Taлас; 7 — петроглифы, Арпаузен, Каратау; 8 — оленный камень, Аржан; 9 — Петроглифы, Ур-Марал; 10-12 — петроглифы, Ур-Марал; 13 — бронза, Минусинская котловина; 14 — бронза, Ульский курган, Прикубанье; 15 — петроглифы, Иссык-Куль; 16 — петроглифы, Минусинская котловина; 17 — кость, Жаботин, Поднепровье; 18 — бронза, Ульский курган; 19 — бронза, Штабка, Алтай; 20 — бронза, Аржан; 21 — бронза, Минусинская котловина.
(Открыть Рис. 1 в новом окне)
тельно датируются началом I тыс. до н.э. и некоторыми элементами связываются с предметами карасукской культуры [18] Не менее важным фактом является обнаружение упоминавшегося выше обломка оленного камня с изображениями в насыпи кургана Аржан. Судя по тому, что в насыпи кургана этот камень оказался уже не как предмет культа, а как обычный камень, время его изготовления, конечно, значительно раньше, чем время сооружения кургана. Исследователи Аржана датируют этот камень XII-IX вв. до н.э.
Изображения на камнях из Ушкийн-Увэра и Аржана могут оказаться в известной мере ключевыми для рассмотрения вопроса о формировании ранних особенностей скифо-сибирского звериного стиля. Подобные же изображения только на других оленных камнях Монголии и Тувы, уже были предметом специального исследования. [19] Фигуры типа аржанских обычно называют реалистическими в отличие от изображений типа Ушкийн-Увэра, т.е. с «клювовидными» мордами. B.B. Волков отнёс их к разным хронологическим группам, считая первые более ранними, чем вторые. [20] Само собой, такое подразделение не вызывает сомнений, поскольку среди известных материалов нет ни одного случая, когда бы эти два типа изображений оказались на одном камне Но вот их хронологическая последовательность представляется обратной той, что была предложена B.B. Волковым.
В самом деле, если рисунки типа аржанских более ранние, чем изображения с «клювовидными» мордами, то тогда последние должны были бы встречаться среди других изобразительных материалов скифо-сакских культур. Но там они не встречаются, а встречаются в виде рукояток наверший кинжалов или ножей, причём не только в изображениях на камнях, но и в реальных предметах. [21] В то же время рисунки типа «реалистических» имеют точные аналогии в изобразительных памятниках скифо-сакского круга, например, на бронзовом зеркале из коллекции Фролова, которое датируется около VIII в. до н.э. [22]
Теперь обратимся к более дробным стилистическим признакам. При всей разнице, которая наблюдается между изображениями с «клювовидными» мордами и рисунками типа аржанских, нельзя
(343/344)
не заметить некоторых общих для этих двух типов деталей. Глаза показаны в виде концентрического круга, частично выступающего над линией лба. Из этого выступа как бы вырастают рога и уши. Форма уха практически идентична y изображений обоих типов. И те и другие имеют на холке подчёркнутый угловой выступ. У изображений с «клювовидными» мордами этот выступ имел композиционное значение: благодаря ему вереницы оленей удачно сочетались между собой, так как изгиб шеи заднего животного вписывался в изгиб спины переднего. Затем, утратив своё композиционное значение, этот выступ продолжает какое-то время существовать в качестве реликтового признака и на изображениях типа аржанских. Однако в Саглы и в Пазырыке этого признака уже нет. Нет его и на большинстве западных образцов звериного стиля, и на Ближнем Востоке. Думается, что этот признак может играть роль достаточно чёткого индикатора принадлежности изображения к раннему этапу. Например, абрис бронзовой пряжки в виде фигурки оленя из Уйгарака в точности повторяет все стилистические элементы изображений аржанского типа.
Любопытные факты наблюдаются и при анализе пространственного распространения отмеченных выше изобразительных особенностей. Западная граница ареала изображений оленей с «клювовидными» мордами проходит по западным отрогам Алтая. Крайним западным из известных изображений подобного типа, видимо, является гигантская (до 4 м) фигура оленя на скале Бугытас в Тарбагатае. [23] Она ещё сохраняет основные стилистические признаки — неестественно вытянутый узкий корпус, изгиб шеи, «клювовидная» морда, — хотя, вместе с тем, здесь уже заметны и элементы вырождения: нет того безукоризненного изящества, которое свойственно изображениям на иволгинском, ушкийн-увэрском и других оленных камнях. Значительная серия рисунков оленей с «клювовидными» мордами известна теперь и среди рисунков на скалах Алтая и верхнего Енисея. [24]
Рисунки аржанского типа «уходят» значительно дальше на запад, чем изображения оленей с «клювовидными» мордами. Из приведённых в таблице 1 рисунков очевидно несомненное стилистическое сходство изображений аржанско-майэмирского типа с наскальными рисунками лосей из Бураты (Алтай), Хантау (Центральный Казахстан), Каратау (Южный Казахстан) и — особенно поразительная аналогия — из Ур-Марала (Таласская долина). Если бы это были не петроглифы, а изображения на мелких золотых, бронзовых и иных «движимых» вещах (как, например, пряжка в виде оленя из Уйгарака), трудно было бы доказать их местное, а не импортное происхождение. Но по отношению к таким памятникам, как наскальные рисунки, это полностью исключается в силу их «недвижимости». Следовательно,
(344/345)
перемещались не вещи, а люди, владевшие данной художественной традицией, данным стилем.
Рисунки из Ур-Марала позволяют дополнить представление об изображениях аржанского типа другими изображениями, положение которых в ряду произведений скифо-сибирского звериного стиля было не вполне ясным. Это, прежде всего, выполненные в той же манере изображения быка. Саяно-алтайскому региону не свойственны изображения быка в скифо-сибирском зверином стиле. Об этом писал ещё С.И. Руденко: «Нет изображений быка или яка, хотя изображения последнего известны на скифо-сибирских золотых бляхах, часть из которых, впрочем, относится к более позднему времени». [25] Добавим, что известные бронзовые фигурки быка в скифо-сибирском стиле происходят с Иссык-Куля. [26] Стилистически бык из Ур-Марала полностью «вписывается» в аржанско-майэмирский вариант звериного стиля. В этом нетрудно убедиться, если мысленно «заменить» на рисунке 1, 10 бычьи рога маральими и выпрямить шею. Но семантически бык, по- видимому, является местным, семиреченским образом. Интересна также фигурка медведя с длинными когтями из Ур-Марала. Если y этой фигурки мысленно удлинить корпус и, не меняя основных стилистических признаков (морда, ухо, глаз, зубы, изгиб когтей, линии крупа, плеча и др.) изогнуть её по кругу, развернув голову назад (см. рис. 1, 11), то получится почти точная копия аржанской бронзовой бляхи в виде свернувшейся пантеры. Очень близко к аржанскому и тора-хемскому [27] изображение кабана из Ур Марала (рис. 1, 12), хотя здесь наблюдаются явные искажения, причем такие, какие получатся при механическом воспроизведении полузабытого исходного образца, что тоже является дополнительным свидетельством распространения этого стиля с востока на запад, а не наоборот.
Крайними западными проявлениями аржанско-майэмирского варианта скифо-сибирского звериного стиля следует, по-видимому, считать изображения лосей на Жаботинских пластинках [28] и изображение козла на штандарте из Ульского кургана. [29]
К числу изображений раннего этапа скифо-сибирского звериного стиля следует, вероятно, также отнести далеко стоящие друг от друга в пространстве, но чрезвычайно близкие по стилю наскальные рисунки лошадей с Оглахтинской писаницы (Енисей), наскальные изображения козлов с Иссык-Куля (Чолпон-Ата). Правда, они несколько своеобразны в сравнении с аржанскими. Но это своеобразие опять же скорее семантическое, чем стилистическое. В самом деле, если производить сравнение по отдельным элементам — глаза; уши, ноги, угловой выступ на холке и др., — то окажется, что они практически идентичны. Различия образуются не за счёт самих элементов, а за счёт изменения их положения на рисунке. Если например, ноги аржанского или ур-
(345/346)
маральского оленей развернуть вперёд под углом примерно 60°, а корпус немного вытянуть по горизонтали, они совпадут с изображениями из Чолпон-Ата и Оглахты практически полностью.
Рассмотренные примеры хотя и немногочисленны, но показательны. Размеры статьи не позволяют привести большое количество примеров подобного рода, хотя они есть и хорошо знакомы специалистам по скифо-сибирскому звериному стилю.
Подводя итог, можно сказать, что развитие скифо-сибирского звериного стиля в первом приближении представляется возможным подразделить на три пространственно-временных варианта: позднекарасукский, аржано-майэмирский и саглынско-пазырыкский. Названия этих этапов не противоречат названиям фаз, предложенным М.П. Грязновым: аржанско-черногоровская, майэмирско-келермесская и пазырыкско-чертомлыкская. Они просто не претендуют на охват памятников западных районов и отражают изменчивость в изобразительной традиции, а не в наборах оружия и конского снаряжения. Для последних, по-видимому, должны быть характерны более высокие темпы изменчивости, чем для изобразительных традиций.
Позднекарасукский вариант скифо-сибирского звериного стиля локализуется в пределах между западным Алтаем и Прибайкальем. Аржанско-майэмирский постепенно распространяется на запад, проникая в Среднюю Азию и достигая в отдельных случаях Прикубанья и Приднепровья. Саглынско-пазырыкский распространяется ещё дальше и плотнее в Южное Приуралье, нижнее Поволжье и в Причерноморье, но здесь он постепенно поглощается и перерабатывается скифо-греческим искусством, передающим, вероятно, в общем те же семантические сюжеты более богатыми с точки зрения европейской культуры изобразительными средствами. Многочисленные реминисценции звериного стиля можно наблюдать в искусстве гунно-сарматских, кельтско-германских культур и даже в искусстве викингов. [30]
Думается, что пересмотр вопроса об истоках происхождения и путях распространения скифо-сибирского звериного стиля, подкреплённый серией радиоуглеродных датировок Аржана, приведёт к общему сдвигу в древность всех датировок скифо-сакских памятников, особенно восточных районов, не менее чем на сто лет.
(346/347)
[8] Godard A. Le trésor de Ziwiye. Haarlem, 1950; Артамонов M.И. Сокровища саков. М., 1973, с. 219-236; Членова Н.Л. Происхождение и ранняя история племён тагарской культуры. М., 1967, с. 110-114; Членова Н.Л. Хронология памятников карасукской эпохи. М., 1972, с. 132.
[9] Луконин В.Г. Искусство древнего Ирана. М., 1977, с. 25.
[10] Артамонов М.И. Указ.соч., с. 219.
[11] Muscarella O.W. «Ziwiyé» and Ziwiyé: The Forgery of a Proveniense. — Journal of Field Archaeology, 1977, №4, р. 197-213.
[12] Там же, с. 211.
[13] Ghirshman R. Tombe princiére de Ziwiyé et le debut de l’art animalier scythe. Paris, 1979.
[14] Там же, с. 29.
[16] Barnard [Bernard] Р. A propos des bouterolles de fourreaux achéménides. — Revue archéologique, 1976, №2, p. 244.
[25] Руденко С.И. Горноалтайские находки и скифы. М.-Л., 1952, с. 156.
[26] Артамонов М.И. Указ.соч., рис. 50.
[28] Вязьмитина М.И. Ранние памятники скифского звериного стиля. — СА, 1963, №2, с. 160 и сл.
[30] László G. The Art of the Migration Period. Budapest, 1974; Jettmar K. Art of the Steppes. New York, 1967; Foote R.G., Wilson D.M. The Viking Achievement. A Survey of the Society and Culture of Early Medieval Scandinavia. New York, 1970.
|