С.И. Руденко
Сравнительная этнография тангутов и их потомков.
Развалины Эдзина находятся в центральной части пустыни Гоби, под 41°16′′ с.ш. и 101° в.д. в 12 километрах от ближайшего восточного русла реки Эдзин-Гол, на берегу одного из высохших русел этой реки, среди безжизненной щебнистой пустыни, местами прорезанной сухими руслами и кое-где представленной песчаными буграми. Когда-то город находился посреди цветущего оазиса, который орошался каналами из Эдзин-Гола.
Об этом же городе под названием Эдзина, на реке того же имени, знаменитый путешественник XIII века Марко Поло писал, что он был одним из городов государства Си Ся или Тангут, часть которого составляет Тибет.
Известный русский ученый и путешественник Г.Е. Грумм-Гржимайло писал, что город Эдзина (в китайской транскрипции И-цзина), упоминавшийся у Марко Поло, был построен, вероятно, в 1028 г., развалины коего известны у современных монголов под именем Харчеджи-Хара-Хото и сохранились до сих пор ещё на левом берегу реки Эдзин-Гол, в нескольких верстах от реки и к северу от урочища Хара-Могты. История впервые упоминает об этом городе в 1226 г. по случаю взятия его Чингис-Ханом [2, т. 2, стр. 627]. Местные монголы рассказывали ему, что у торгоутов Эдзин-Гола хранится предание, что Харчеджи-Хара-Хото пал после отвода осаждающими магистрального арыка, проходящего тогда через город; летописи же сообщают нам, что после взятия Эдзины все его население было вырезано монголами.
Г.Н. Потанин сообщал: «Из памятников древности упоминают развалины города Эргэ-хара-бурюк, которые находятся в одном дне езды к востоку от Кунделен-гола, т.е. от самого восточного рукава Едзина; тут, говорят, виден небольшой керим, т.е. стены небольшого города, но вокруг много следов домов, которые засыпаны песком. Разрывая песок, находят серебряные вещи. В ок-
(21/22)
рестностях керима большие сыпучие пески и воды близко нет» [19, т. I, стр. 464].
О раскопках в Эдзине подробно писал П.К. Козлов [8, 9]. О них же дают представления многочисленные фотографии, приведенные как в упомянутом труде П.К. Козлова, так и хранящиеся в архиве Географического общества. С.Ф. Ольденбург писал об образах тибетского письма и выяснил своеобразные черты тангутской живописи, отличающиеся как от тибетской, так и от китайской [17]. Буддийской живописи посвящён ряд других работ [5, 10, 14]. Не остались в стороне предметы прикладного искусства [7]. По материалам, добытым в Эдзине, по рукописям и ксилографам [6, 15, 25], хранящимся в библиотеках и архивах (превосходная коллекция находится в собрании ЛО ИВ АН СССР), успешно расшифровывается письменность и выясняется фонетика тангутов [16, 24]. Вся совокупность источников позволила Е.И. Кычанову написать первую научную историю тангутов [13]. Появились очерки по истории культуры древних тангутов [12, 14].
Этнографии тангутов повезло меньше. Жизни и быту этого народа посвящены отдельные главы в двух-трёх работах, да единичные статьи, но по необходимости эти вопросы рассматриваются несколько изолированно во времени [11, 13, 14].
Задача настоящего доклада — напомнить то, что о тангутах писал Марко Поло, и сопоставить его сведения с данными о быте и культуре потомков тангутов и тибетцев, сообщёнными русскими путешественниками, ездившими в конце XIX — начале XX веков в Центральную Азию по поручению Географического общества [1, 2, 3, 4, 8, 19, 20, 21, 26].
Тангутское государство занимало обширную территорию от оазиса Дуньхуана до меридианальной излучины Хуанхэ — с запада на восток, и от Синина и хр. Кукунор до устья р. Эдзин-Гол и окраин пустыни Гоби — с юга на север. Это был район с плодороднейшими в Центральной Азии землями, лежащий на перекрёстке торговых западно-восточных путей. Существовало оно с 982 по 1227 год, с 1033 г. известно под именем Си Ся. Большая часть тангутов погибла вместе с государством, остальные были ассимилированы монголами и китайцами в XIII-XVII вв. Прямые потомки тангутов, возможно, сохранялись кое-где в горах Наньшаня ещё в XIX — начале XX вв. Название «тангут» перенесено монголами на северо-восточный Тибет и в этой интерпретации проникло в европейскую литературу.
Тангуты (или дансяны китайцев), сами себя называвшие «ми», были потомками древних цянских племён, которые с незапамятных времён населяли западные районы Китая, пограничные с Тибетом, и которые принято считать предками современных тибетоязычных народов [13, стр. 11-23].
По своему физическому типу тангуты, как и тибетцы, суще-
(22/23)
ственно отличаются от монголов. Г.Е. Грумм-Гржимайло отметил, что тангуты (т.е. их вероятные потомки) роста среднего и даже выше среднего, сложения коренастого и широкоплечи; волосы, брови, усы и борода у всех без исключения чёрные; чёрные глаза обычно большие или средней величины, но не узко прорезанные, как у монголов; нос прямой, иногда орлиный и вздёрнутый кверху; губы большие, скулы хотя и выдаются, но не столь сильно, как у монголов; лицо вообще продолговатое, но не плоское, череп круглый; общий цвет кожи смуглый и у женщин иногда матовый [2, стр. 217]. Гильон [Гильом] де Рубрук видел «...людей больших, но смуглых» [22, стр. 131].
Основным занятием тангутов было скотоводство и земледелие. Марко Поло рассказывал: «...много у них верблюдов и всякого скота. Водятся тут славные соколы: балабаны (балобаны) и сероголовые. Народ здешний не торговый, занимается хлебопашеством и скотоводством» [18, стр. 84]. Согласно Рубруку, «...у них водятся очень сильные быки с хвостами, полными волос, как у лошадей; также и брюхо и спина у них богаты волосами. В ногах они ниже других быков, но гораздо сильнее их» [22, стр. 130]. Большинство тангутов в VI-X вв. вело осёдлый образ жизни и занималось отгонным скотоводством. В Ордосе в VII в. скотоводство было кочевым. Они разводили овец, лошадей, верблюдов и ослов, в горных районах — яков. Скот (овцы, лошади) и продукты скотоводства (войлоки, шерстяные ткани и ковры) были основными предметами вывоза.
Земледелие у тангутов развилось позднее, в X в., в долине Хуанхэ, в предгорьях Наньшаня, в районе города Синин. Земли у них были плодородны, и они сеяли на них рис, просо, пшеницу, ячмень и соевые бобы. Особенно годились земли под посев риса и пшеницы. Почти повсеместно земледелие было поливным; особенно разветвлённая сеть каналов была по обоим берегам Хуанхэ, в районе современного города Синин. Орудиями были каменный каток для выравнивания почвы, лопата, мотыга, серп, каменный каток для обмолачивания снопов, веялка-решето, ручные жернова. Обрабатывали поля также примитивной сохой с железными сошниками, которую тащил вол, а комья земли разбивали деревянными колотушками.
Говоря об охоте тангутов, Марко Поло упоминал, что «...водятся у них славные большие собаки величиной с осла, ловки они диких зверей ловить, и разные другие охотничьи собаки есть у них. Тангутские породистые собаки чёрной масти с густыми длинными волосами по бокам шеи». Марко Поло упоминал также и наличие у тангутов соколиной охоты.
Главную пищу потомков тангутов составляла дзамба — смолотый в муку и поджареный ячмень. Его обычно подмешивали к чаю. Кочевники питались молочными продуктами, заготовляемыми впрок, рассыпчатыми колобками творога. Кроме того, из
(23/24)
молока приготовляли род кислого молока, вроде варенца. Ни кумыса, ни молочной водки у них не было. Мясо заготовляли впрок, провяливая его на ветру. Хлеб пекли в котлах в виде толстых лепёшек. Тангуты любили также варёный рис, овощи и зелень. Бедняки собирали для еды травы и съедобные коренья.
Там, где был лес, тангуты, особенно их потомки, жили в бревенчатых домах. Это были огромные, грубо срубленые, почти тёмные помещения, с потолком из накатника. Иногда сруба не было и стены складывались прямо из неотесаных брёвен, положенных одно на другое. В таком случае промежуток между брёвнами замазывался глиной. Деревянного пола и потолка не делали, крыша же засыпалась землёй. В середине такой крыши устраивалось отверстие для выхода дыма. Направо или прямо напротив входа устраивались деревянные нары. Во всю ширину избы сбивался из глины очаг с топками у самого пола и над ними вмазывались сверху три-четыре пары котлов. Бывали и ясли, и тут же стоял дойный скот.
Там же, где лесу не было, невысокие жилища осёдлых тангут складывались из голышей, скреплённых между собой глиной, или из сырцового кирпича. Этот вид жилища типичен для древних осёдлых тангутов. Четырёхугольные дворы обносились высокими стенами от четырёх до шести метров высотой и снабжались по углам башнями. Внутри двора к стенам прилаживались жилые помещения с плоскими крышами, высотой примерно на 1-2 метра ниже стен ограды. Ворота, ведущие во двор, заменяли калитки из толстых, обмазанных глиной досок. Калитки устраивались с южной стороны и всегда держались закрытыми [19, т. I, стр. 352, 393].
Обследовав окрестности к востоку от города Эдзина, Стейн нашел, что некоторые из развалившихся построек состояли из значительного числа комнат, указывающих на сравнительную зажиточность и, как он выражается, на высокий уровень сельского комфорта. Среди этих построек им обнаружены остатки вязов и других культурных деревьев.
Посуда была деревянная; у кочевников преимущественной посудой были сарлычный или бараний желудок и даже полые рога быков, в них наливалось молоко и масло.
Из домашних ремёсел, помимо катки войлоков, особое внимание заслуживает ткачество, изготовление грубых тканей, а также, как писал Марко Поло, прекрасных комлотов из верблюжьего волоса и шерсти яка. Кроме того плелись корзины для хлеба, лепёшек и других предметов, а также изготовлялись кожаные мешки и сумочки.
Об одежде тангутов Марко Поло писал, что у них она плохая, из кожи, звериных шкур и холщёвая или шерстяная. Нагольную шубу носили мужчины и женщины, причём она была одного и того же покроя. В летнее время тангуты обоего пола носили рас-
(24/25)
пашные халаты из домотканого сукна. Их потомки тоже ограничивались халатами, как правило, ни рубах, ни штанов не носили. В редких случаях, когда носили рубахи из домотканой материи, их запахивали к правой руке. У простых людей иногда вместе с рубахой были сшиты и штаны. Женские рубахи по покрою были сходны с мужскими. Штанов женщины совсем не носили, их заменяли юбки [19, т. I, стр. 393].
Обувь потомков тангутов в виде кожаных мешков с круглым дном, сшитых на скорую руку, надевали на любую ногу без разбора.
Кроме головных войлочных шляп как мужчины, так и женщины носили бараньи, мехом внутрь шапки с коническим тупо закруглённым верхом. Снаружи шапки иногда покрывались материей и нижний край меха спереди слегка отворачивался.
До 1033 г. тангуты мужчины отпускали длинные волосы, как впоследствии их далёкие потомки пастухи Наньшаня. После этой даты власти обязали всех мужчин носить особую причёску «туфа»: на темени и на затылке волосы выбривались, а на висках и над лбом — оставлялись. Потомки тангутов носили менее единообразную причёску, особенно женщины. Простой народ, мужчины, нередко сбривали переднюю часть головы, а некоторые, подобно китайцам, носили косу. Несравненно сложнее и разнообразнее была причёска женщин. По одежде и по причёске нельзя было различить взрослых девиц и замужних женщин. Только маленькие девочки носили одну большую косу. С двенадцати, тринадцати лет они убирали волосы подобно взрослым женщинам. С указанного возраста девицы носили несколько кос, опущенных вдоль спины. Волосы опускались с темени и затылка, заплетались в мелкие косички числом до десяти. Эти косички нашивались на широкую, вверху шириной в ладонь, ленту или полосу из материала. К нижнему краю этой ленты на уровне пояса пришивался щиток или трапециевидный коврик с толстой подкладкой, который казался подвешенным к концам косичек. На него нашивались медные кружки, ниже — ряд раковин. Височные волосы образовывали две косы, которые были гораздо толще средних косичек. Эти две косы также опускались на спину и висели по сторонам косичек, но отдельно от них. Они также подшивались тесьмой, которая была длиннее кос и достигала пят. Нижний конец этой тесьмы, где кончались косы, покрывался красной материей, на которую нашивались белые круглые бляхи, вырезанные из морских крупных раковин или же из сердолика. Иногда височных кос было четыре: две справа и две слева — тогда две крайние висели отдельно, а концы двух других соединялись цепью из нанизанных на шнур китайских монет. Такая же причёска была и у замужних женщин, причём иногда число косичек достигало тридцати. Самым характерным для причёски тангутской и тибетской женщины в XIX в. было множество косичек, которые часто дополнялись
(25/26)
волосами яков, а также украшениями из серебряных или медных блях, раковин, камней и т.п. и спускались по спине [19, т. I, стр. 394-397]. Различные причёски и украшения тангутских женщин в эту эпоху служили показателем принадлежности их к тому или другому племени.
Следует отметить любовь потомков тангутов ко всевозможным украшениям. Мужчины носили одну серьгу в ухе, а женщины — массу всяких украшений. Их серьги иногда достигали величины браслета, а браслеты и кольца, подвески изобиловали в костюме даже бедных женщин. На поясе у них висели всегда три крючка: один для ключей, другой для игольника и всяких мелочей и третий для поддерживания подойника во время доения коров. Серьги часто делались из проволочного кольца с нанизанными на него двумя или тремя бусами, обычно из красного коралла. О кораллах, между прочим, Марко Поло писал, что на них у тангутов большой спрос: «вешают их ради красоты на шеи жён и идолам». На шее женщины носили ладанки амулеты различных размеров, украшенные бирюзой.
Судя по брачной практике тангутских императоров, в стране мужчины вступали в брак в 16-18 лет. Девушки не пользовались свободой выбора: их выдавали замуж родители, часто без согласия невесты и не взирая на наличие у неё поклонников. Возможно, в недалёком прошлом или у простонародья девушки пользовались большей свободой. Как бы то ни было, в упомянутой коллизии, по обычаю, поклонник вместе со своей девушкой, которую прочили за другого, убегал в горы, и там они кончали жизнь самоубийством. И это не встречало осуждения, наоборот, говорили, что это — «радость юноши и девушки».
У тангутов, по словам Марко Поло, была полигамия. «Берут они до тридцати и более, смотря по тому, как кто богат или сколько может содержать. Жёнам дарят скот, рабов, деньги, кто что может. Первую же, они, знайте, почитают за главную. Скажу вам вот ещё что: коли увидит, что жена не хороша, или не нравится она ему, то может по своей воле и прогнать её. Женятся и на двоюродных сёстрах и на отцовых жёнах» [18, стр. 83].
Заслуживает внимания заботливое отношение потомков тангутов и тибетцев к беременным женщинам. Им не позволяли ездить верхом. За несколько дней до родов им не полагалось подходить близко к озеру или реке. По тангутским поверьям от воды может легко приключиться какое-нибудь несчастье. Женщина может увидеть в глубине воды что-либо страшное, а испуг в такое время влечёт за собой болезнь. Во время родов всегда присутствовала старушка повитуха, а если роды тяжёлые, то приглашали и ламу, который глядя на воду, творил приличествующие в данном случае молитвы и обмывал больной руки и ноги. Повитуха принимала новорождённого в свои руки, обмывала его тёплой водой, а в зимнее время заворачивала его в овчину. Если
(26/27)
у матери не было молока, младенец выкармливался на кислом коровьем молоке. На пятый, пятнадцатый, а иногда и на двадцатый день новорождённому давали имя. Роженице с поздравлениями приносили различные подарки, кусок мяса, лоскут материи. Если ребёнок родился до заключения брака, родители молодой брали ребёнка к себе. Если девушка впоследствии выходила замуж за отца ребёнка, она, естественно, брала младенца к себе, если же сходилась с кем-нибудь другим, дедушка и бабушка не расставались с внуком или внучкой, а воспитывали его как своё дитя.
О похоронах тангутов очень интересные сведения сообщал Марко Поло: «Тела мёртвых идолопоклонники всюду сжигают; скажу вам ещё, по дороге родные его строят деревянный дом, покрывают тот дом шёлковыми и золотыми тканями, перед ним, когда проходят, останавливаются и вдовы преподносят туда вина и пищу мертвецу; и делают это, говорят, для того, чтобы на том свете мертвецу был такой же почёт; а когда принесут его туда, где сжигают, вырезывают родичи из бумаги людей, коней, верблюдов и монет в безан; всё это тут же сжигают, и говорят, что на том свете у покойников рабов, скота, овец будет столько же, сколько они сожгли бумажных. Скажу, вам ещё, когда несут сжигать покойника — перед ним играют на всевозможных инструментах.
И вот ещё что, когда помрёт идолопоклонник, призывают астролога и рассказывают ему, где и когда покойник родился, в какой месяц, день и час, и тот выслушивает всё это, начинает дьявольскую ворожбу и, погадав, говорит, в какой день покойника следует сжигать. Иной раз покойника не сжигают целую неделю, а то месяц и шесть месяцев: и все это время держат его в доме, и прежде, нежели колдун не скажет им, что можно сжигать, родные ни за что не сожгут. Пока покойник в доме, перед тем как его сжигать, держат его так: кладут его в ящик из досок, толщиной в ладонь, прочно сколоченный и хорошо расписанный, а чтобы в доме от тела не воняло, сверху прикроют его тканями, надушенными камфорой и другими пряностями.
Да вот ещё что: родные покойника из того же дома, во все дни пока он в доме, кормят его; приносят питьё и еду, точно как бы живому, ставят перед ящиком, где тело, и оставляют до тех пор, пока мертвец, как они думают, не наестся. Душа его, верят они, принимает пищу. И держат его так вплоть до того дня, пока не сожгут. Делают они вот еще что: знахари иной раз говорят родным, что выносить покойника в двери почему-либо нехорошо, тогда родные выносят покойника в другие двери, а часто, чтобы вытащить покойника, разламывают стену. Так вот, как я описал, сжигают покойника все идолопоклонники в свете» [18, стр. 80-81].
Потомки тангутов, живущие в северо-восточных лесах, покойников своих сжигали, а южные бросали на съедение зверям и
(27/28)
птицам, а сжигали только лиц, особо почитаемых. Трупы связывали ремнями, причём один из ремней продевался под шею, а другой под колени, и притягивали ноги к голове, сгибая их насколько возможно. Небольшим куском белой ткани покрывали покойника. Затем продевали сквозь ремни палку и выносили покойника из жилища. Труп навьючивали на быка и везли в горы на съедение хищным птицам. Лама по книгам указывал, в какой день и в каком месте следует оставить покойника. После похорон устраивались поминки, повторяющиеся ежегодно в течение двух — трёх лет в день смерти умершего.
Ещё в XV в. среди тангутов был распространён обычай кровной мести. Во время траура по убитому родственнику на врага не нападали. По окончании траура начинали мстить. Если в семье не оставалось способного отомстить, собирали соседей, угощали их мясом и вином, а потом подговаривали их сжечь дом обидчика. Отомстивший пил из черепа убитого врага вино с кровью курицы, свиньи или собаки. Но этот обычай всё более вытеснялся пеней.
Религиозная жизнь тангутов отличалась большой сложностью, обусловленной положением страны на стыке ареалов распространения многих религий. Ещё Марко Поло, называя тангутов идолопоклонниками, отмечал присутствие христиан-несториан и сарацинов, т.е. мусульман. На рубеже X в. в страну проник буддизм. В XII в. буддийское учение процветало в Си Ся. На тангутском языке печатались буддийские каноны и совершались моления. В XI в. в страну проник даосизм, а в XII в. — конфуцианство. При всей важности этих трёх учений для культурной и духовной жизни страны они не вытеснили и не подменили собой старинных верований, близких к шаманству и религии бон и выражавшихся в почитании духов умерших, в вере в злых и добрых духов, в гаданиях и жертвоприношениях, о которых сообщает Марко Поло. «У кого дети, тот, знайте, откармливает барана в честь идола; в конце года или в праздник идола, тот, кто выкормит барана, ведёт его вместе с детьми к идолам, и там они поклоняются идолам; барана после того жарят и, изжарив, несут с великим почётом к идолу; баран стоит перед идолом, пока они совершают службу и читают молитвы о спасении сынов; идол, говорят они, ест мясо. Кончат службу и молитвы, возьмут то мясо, что было перед идолом, и понесут его домой или куда захотят, созовут родичей и чинно и торжественно едят мясо, а как поедят, кости соберут хорошенько в ящик» [18, стр. 80].
Заболев тангуты больше расчитывали на колдуна («сы»), который должен был изгнать вредоносного духа, чем на лекаря. С этой целью больные часто переселялись в дом колдуна, чтобы «уклониться от болезни». Торжественно отмечался день зимнего солнцестояния. Последний день лунного месяца или любое нечётное число считались неблагоприятными для начала задуман-
(28/29)
ного предприятия. Чтобы обеспечить последнему успех, гадали на бараньей селезёнке, на бамбуке, на сердце или на желудке барана, при помощи стрелы и тетевы лука. На месте военного поражения убивали человека или коня, дабы «убить злых духов и призвать добрых», а неудачливые воины расцарапывали в кровь лицо, принося тем самым жертву духам.
Победа тангутов иногда завершалась съедением сердца и печени (по представлению тангутов — вместилищами храбрости) наиболее выдающихся бойцов из вражеского стана. Считалось, что после этого доблесть побежденного перейдёт к победителю.
Многоплановые верования сохранились и у потомков тангутов. Последние строго различали, где кончается шаманство и где начинается ламаизм, и при исполнении шаманских обрядов миряне исполняли обряды сами, а ламы сторонились от участия в них. Потомки тангутов тоже веровали в духов злых и добрых, духов гор, озёр и отдельных местностей. Каждое человеческое жильё имело своего духа-покровителя (хони). По их представлению «хони» являлись властителями над тайными силами природы. Им приписывали способности отвращать грозу и градобитие. С этой целью хони бросали в грозовую тучу медные дорчжэ (вачиры) или глиняные небольшие шарики [20, т. I, стр. 397].
Тангуты были храбрыми воинами. Каждый мужчина в возрасте от 16 до 60 лет обязан был отбывать воинскую службу. Перед поступлением в армию воин должен был иметь лук, стрелы, меч, копьё, латы и шлем. Кроме того, каждый солдат имел плащ от непогоды, топор и крюк, чтобы взбираться на крепостные стены. Главной ударной силой тангутской армии была тяжеловооружённая конница — «железные ястребы». Китайские авторы сравнивали её нападение с «ударом молнии или полётом тучи». Сомкнутым строем шли в атаку железные ястребы. Каждый всадник был привязан к седлу. Убитые не падали с коней и вместе с живыми продолжали наступление. Когда строй противника был прорван, в атаку шла пехота, прикрываемая с флангов лёгкой кавалерией. Пехота особенно успешно сражалась в условиях горной местности. При осадах городов в ход пускались катапульты. Лёгкие «вихревые катапульты» устанавливались прямо на спинах верблюдов. Всё это делало тангутскую армию очень подвижной. При осаде их городов почти всё население выходило на городские стены. Устанавливались катапульты и большие самострелы. Лучники приносили тугие связки стрел. На стены втаскивали камни. Кипятили в котлах воду и смолу.
Среди бытовых вещей, найденных в Эдзине и окрестностях, оказалось много черепков глиняной и фарфоровой посуды. Глиняные, преимущественно крупные, сосуды — местной работы, фарфор же привозился из Китая. Среди образцов китайского фарфора выделялся белый и ярко-синий под глазурной росписью, но были там и селадоны, сероватые в изломе и покрытые зеленова-
(29/30)
той или голубой глазурью с изображением геометрических орнаментов, растений и животных. Художник Н.М. Руденко составила альбом чрезвычайно разнообразных орнаментов (в количестве свыше шестисот), встречающихся на фарфоровых сосудах. Они состоят из орнаментов с мотивами растительными, животными и геометрическими, окаймляющими верхний или нижний края сосудов. По отдельным фрагментам некоторые сосуды были восстановлены. Среди них оказались плоские фарфоровые чаши и вазы, а также глиняные кувшины местной работы. Керамический материал настолько разнообразен и интересен, что может послужить материалом для самостоятельного исследования. Среди образцов фарфора встретились китайские селадоны времени сунской и юаньской династий в Китае, и некоторые из них, по-видимому, и минской династии.
В китайском сочинении второй половины XIV в. упоминается, что уже в XI в. в тангутском царстве занимались живописью, причём северные тибетцы были искусными живописцами будд; пользовались они больше всего бумажными тканями, которые поверх покрывали лаком. Сведения эти вполне соответствуют тому материалу, который получен из мёртвого города. Образцы тибетского письма, найденные там, резко отличаются от образцов китайского письма и дают неопровержимые доказательства решающего влияния, которое индийская живопись имела на древнюю тибетскую, а вместе с ней и на тангутскую. Композиция та же, что и современной тибетской живописи.
Тангутская литература, конечно, была буддийской по преимуществу. Тангуты блестяще владели ксилографией — техникой печатания с китайского и тибетского языков и создавали их сами. Учёные и монахи знали кроме родного языка китайский, тибетский, уйгурский и санскрит.
Эдзина был обитаем не только во время династий Си Ся (1032-1227 г.), но и после разрушения тангутского царства монголами. Многие из документов, найденных в кучах мусора внутри города, приходятся на период правления династий Юань в Китае. В 1372 г. китайские войска, преследуя остатки монголов, взяли и уничтожили город. Больше он уже не возродился, как бывало прежде, после очередного разгрома. В этом уголке Центральной Азии произошли крупные изменения как исторического характера — перемещение центров развития государственности, так и географического плана — наступление засушливого периода [23].
Литература. ^
1. Барадийн Б.Б. Путешествие в Лавран (буддийский монастырь в северо-восточной окраине Тибета) 1905-1907. «Изв. РГО», т. 44, 1908, вып. 4.
2. Грумм-Гржимайло Г.Е. Описание путешествия в Западный Китай, т. II. Поперёк Бэй-шаня и Нань-шаня в долину Жёлтой реки. СПб, РГО, 1899.
(30/31)
3. Грумм-Гржимайло Г.Е. Материалы по этнологии Амдо и области Куку-Нора. «Изв. РГО», т. 39, 1903.
6. Иванов А.И. Тангутские рукописи из Хара-Хото. «Изв. РГО», т. 45, вып. 8, 1909.
8. Козлов П.К. Монголия и Амдо и мёртвый город Хара-Хото. Экспедиция Русского географического общества в Нагорной Азии П.К. Козлова 1907-1909. М.-Пг., 1923.
9. Козлов П.К. Краткий отчёт о Монголо-Тибетской экспедиции Государственного Географического общества. Л., 1928.
10. Кочетова С.М. Божества светил в живописи Хара-Хото. Синкретизм астралогического пантеона в иконографии. «Труды отдела Востока Гос. Эрмитажа», т. 4, Л., 1947.
11. Кычанов Е.И. Некоторые сведения китайских источников об этнографии тангутов. «Сов. этнография», №4, М., 1959.
15. Меньшиков Л.Н. Раннепечатные издания из Хара-Хото. «Краткие сообщения Ин-та народов Азии», вып. 7, М., 1961.
16. Невский Н.А. Тангутская филология. Исследования и словарь в двух книгах. М., 1960.
17. Ольденбург С.Ф. Материалы по буддийской иконографии Хара-Хото (образа тибетского письма). «Материалы по этнографии России», т. 2, Пг., 1914.
19. Потанин Г.Н. Тангутско-тибетская окраина Китая и Центральная Монголия. Путешествие 1884-1886, тт. I-II, СПб, РГО, 1893.
20. Потанина А.В. Из путешествий по Восточной Сибири, Монголии, Тибету и Китаю. Сб. статей А.В. Потаниной. М., 1895.
21. Пржевальский Н.М. Монголия и страна тангутов. Трёхлетнее путешествие в Восточной Нагорной Азии. «Труды экспедиции РГО», т. I, СПб., 1875.
23. Руденко С.И., Гумилёв Л.Н. Археологические исследования П.К. Козлова в свете исторической географии. «Изв. ВГО», №3, 1966.
24. Сафронов М.В., Кычанов Е.И. Исследования по фонетике тангутского языка. М., 1963.
25. Тангутские рукописи и ксилографы. Сост. З.И. Горбачёва, Е.И. Кычанов. М., 1963.
26. Цыбиков Г.Ц. Буддист-паломник у святынь Тибета. По дневникам, веденным в 1899-1902 гг. Пг., РГО, 1919.
|