С.И. Руденко
Культура хуннов и Ноинулинские курганы.
// М.-Л.: 1962. 206 с.
Общие выводы.
Культура каждого народа — явление сложное и определяется рядом независимых один от другого факторов. Во-первых, общим уровнем производительных сил общества, затем этническим его составом, т.е. теми этническими элементами, которые вошли в состав данного народа с их собственной культурой. Весьма важны культурные взаимосвязи данного народа с народами иной более или менее родственной им или чуждой культуры. Наконец, большое значение имеет та конкретная историческая обстановка и до известной степени условия географической среды, в которой протекает жизнь интересующего нас народа. Все эти факторы следует учитывать и при характеристике культуры хуннов.
Первым является вопрос, на базе какой предшествующей культуры развивалась культура хуннов. Археологически установлено, что на территории, какую занимали хунны на рубеже н.э. и в середине первого тысячелетия до н.э., была
(110/111)
распространена культура так называемых плиточных могил. Надо, впрочем, заметить, что культура эта недостаточно изучена, точно не установлен её ареал и отсутствуют данные для достаточно точной датировки памятников этой культуры.
Плиточные могилы обычно сопровождают так называемые «оленные камни», встречающиеся на обширной территории всей Монголии и прилегающей части Северного Китая. Имея внешнее сходство с синхронными им погребениями Минусинской котловины, они существенно отличаются от современных им погребений Алтая и от позднейших хуннских. От алтайских они отличаются отсутствием курганной насыпи и совместного захоронения с людьми лошадей, от хуннских — иной ориентацией покойников в могилах. При своеобразии керамики комплекс металлических изделий и предметов искусства, найденный в плиточных могилах, сближает их культуру отчасти с культурой населения Алтая в скифское время, в большей же степени с современной им культурой Минусинской котловины.
Существенно отличаясь от культуры хуннов, культура плиточных могил вместе с современной ей культурой Минусинской котловины входит в круг широкого распространения в данную эпоху, от Восточной Европы до Центральной Азии, культуры скотоводческих народов.
Судя по довольно скудному антропологическому материалу, физический тип народа, оставившего плиточные могилы, настолько существенно отличается от хуннского, что генетическая связь между этими двумя народами не может быть установлена. [1]
Одним из важных диагностических расовых признаков является волосяной покров. Ноинулинские курганы, как мы видели, дали большой материал для изучения волос хуннов. В своё время по моему поручению Н.В. Теребинской были приготовлены гистологические препараты поперечных разрезов этих волос. Исследование этих препаратов показало однородность ноинулинских волос при незначительных индивидуальных колебаниях. Сравнительное изучение этих волос и волос монголов-халхасцев, бурят, корейцев, алтайцев, финно-угров и славян [2] привело к следующим результатам. [3]
Наибольшая толщина волос оказалась у корейцев, близки им по толщине волосы бурят, монголов-халхасцев, алтайцев и ноинулинцев. Значительно более тонкими оказались волосы финно-угров и самыми тонкими у славян (великорусов, белорусов и украинцев). Что касается формы волос, то наиболее прямыми оказались волосы ноинулинцев и самыми волнистыми у славян. Указатели формы волос получились: ноинулинцы — 79.7; монголы-халхасцы — 77.7; корейцы — 76.4; буряты — 75.8; алтайцы — 75.0; финно-угры — 70.6; славяне — 64.1.
Таким образом, волосы хуннов не только по окраске, но и по форме оказались типичными для монгольской расы, резко отличаясь как от финно-угорских, так и от славянских народов. Любопытно, что волосы из Ноин-Улы обнаружили существенное отличие от волос населения Алтая в скифское время. Волосы последнего, в отличие от чёрных ноинулинских, тёмно-каштанового или каштанового цвета, волнистые и тонкие с указателем формы 64. [4] Подобные волосы, вероятно, были и у части населения Минусинской котловины: у динлинов, которых китайские источники называют рыжеволосыми. [5] Волос народа плиточных могил в моем распоряжении, к сожалению, нет.
(111/112)
По сообщению китайских источников, как мы знаем, первоначально хунну и дунху составляли один дом. Окончательное разделение их произошло незадолго до рубежа третьего и второго веков до н.э., когда шаньюй Модэ разбил дунху и прогнал их в Ухуаньские горы, после чего они стали называться ухуаньцами. Однако самостоятельный путь развития этих двух народов начался значительно раньше, ибо общественная их организация в названное время была уже значительно различной. В то время как ухуаньцы представляли собой типичное патриархально-родовое общество с пережитками матриархата, у хуннов мы уже имеем конфедерацию родов внутри племени с образованием мощной державы, с выделением аристократических родов и сложной системой управления.
Характеристика общественной организации ухуаньцев и хуннов, как она изложена в китайских источниках эпохи Хань, представляет собой интерес по следующим соображениям. Общественная организация ухуаньцев с пережитками матриархата, по-видимому, была присуща хуннам в середине первого тысячелетия до н.э. Подобная организация в это же время была отмечена Геродотом у массагетов. Скифы уже в VI в. до н.э., при резкой имущественной дифференциации, были объединены в союз племён, во главе которого стояли представители знати — базилевсы, опирающиеся на советы старейшин. Подобная же организация была у усуней и, вероятно, у племён Алтая (юечжей). По сведениям китайских источников, усуни управлялись верховными вождями гуньмо, подобными хуннским шаньюям, и имелись владельцы табунов лошадей до 4000-5000 голов.
Нет сомнений в том, что скотоводство в рассматриваемую эпоху было основным занятием хуннов. От него жизнь народа зависела в такой степени, что падёж скота влёк за собой нередко гибель большей части народа. Между тем нельзя недоучитывать и охоту. Удельный вес её был весьма значителен. Территория, занятая хуннами, отличалась от западносибирских и южнорусских степей, пригодных не только для полукочевого и кочевого хозяйства, но и для земледелия. По климатическим и почвенным условиям земледелие на территории хуннов не могло быть развито в такой степени, чтобы в какой-то мере обеспечить жизнь населения. Эта страна и в последующие два тысячелетия остается страной скотоводческого хозяйства. Вместе с тем основная масса населения, вероятно, не имела такого количества скота, чтобы он мог обеспечить все его нужды. Охоты, между тем, особенно облавные охоты, принявшие вполне организованные формы и объединявшие всё население, без различия общественного положения его участников, были важным дополнительным ресурсом. Они обеспечивали в первую очередь рядового облавщика, богатые скотом не так уж нуждались в добыче. И позднее, как мы видели на примере бурят и монголов, облавные охоты не утратили своего значения. Ведь если в летнее время молочные продукты были основным продуктом питания скотовода, то в осеннее и особенно в зимнее время он питался главным образом мясом, а убой домашних животных в достаточном количестве для пропитания семьи далеко не для всех был доступен.
В технике обработки различных материалов, в домашних ремёслах хуннов нелегко выделить предметы их собственного производства. Если изделия из дерева, рога, войлока, часть тканей несомненно хуннской работы, то этого с уверенностью нельзя сказать о металлических изделиях, так как среди них имеются вещи, изготовленные китайцами. То же следует сказать и о керамике. Поскольку одежда хуннов изготовлялась из мехов и кож, а китайские источники особо отмечают мастерство только ухуаньских женщин в изготовлении шерстяных тканей, мы не в праве ожидать у хуннов сколько-нибудь развитого текстильного производства. Тем не менее они имели неплохие и очень прочные ткани собственного производства. Оригинальным изделием хуннов был условно названный мною «протобархат» — обшивка деревянной основы вьючных сёдел. Кстати о средствах передвижения и о транспорте хуннов.
Судя по находкам в Ноинулинских курганах китайских бронзовых наосьников,
(112/113)
телеги хуннов, вероятно, мало отличались от китайских. Узды и, вероятно, сёдла у них были того же типа, что и у других современных им евразийских коневодческих народов. Что касается вьючных сёдел, то в Ноинулинских курганах они были найдены впервые и их конструкция оказалась той же, какую мы знаем позднее у населения Саяно-Алтайского нагорья, Центральной Азии у таёжных тунгусов.
Мужская одежда хуннов — шаровары, кафтаны, обувь, насколько мы знаем, по существу мало отличалась как от скифо-сакской, так и от сарматской одежды. Почти без изменений этот тип одежды сохранился до наших дней, в частности, у тюрко-монгольских народов Центральной и Средней Азии. У них был такой же, как и у перечисленных выше народов, островерхий головной убор. Исключительно оригинальным для хуннов оказался тот парадный, повязывающийся на голову убор из Ноинулинского кургана № 6, который нами подробно описан.
Оригинальными для вооружения хуннов были бронзовые палицы (футы) и латы-поручи. Мною отмечалось, что при раскопках одного из курганов на Алтае, датируемом VI в. до н.э., были найдены деревянные поножи. О деревянных поручах и поножах у динлинов упоминается в китайских источниках. Те же источники хуннскую конницу называют латной. Между тем без каких бы то ни было оснований предметы, подобные найденным в Ноинулинских курганах латам-поручам, в литературе считаются конскими налобниками.
Одним из самых ярких показателей культуры является народное художественное творчество, так как в нём как в зеркале отражается и мастерство, и художественный вкус, и идеология народа. В нём же проявляются и культурные взаимосвязи между племенами и народами.
Подходя с этой точки зрения к оценке искусства хуннов, можно сказать, что оно было самобытным и вместе с тем тесно связанным с традициями, унаследованными ими или воспринятыми от других народов.
Прежде всего следует отметить исключительное преобладание в хуннском искусстве изображений животных, что роднит их с искусством других евразийских скотоводческих народов данной и несколько более ранней поры. Что касается видов животных, то и в искусстве хуннов в основном были представители местной фауны, в значительно меньшем количестве домашние животные. Существенно отметить, что и у хуннов были изображения своих фантастических животных, часть которых через искусство племён Алтая может быть сопоставлена с фантастическими существами Передней Азии.
Наиболее близкие связи устанавливаются между изобразительным искусством хуннов и племенами Западной Сибири и Алтая. Характерно, что хуннами были восприняты от западносибирских и горноалтайских (скифо-юечжыйских) племён только те художественные мотивы и композиции, которые идеологически были им родственны. Изображения львов, львиных и орлиных грифонов были им чужды, равно как и стилистические приёмы подчёркивания форм тела животных такими значками, как точка, запятая и скобка. Значки эти на теле животных, столь характерные для некоторых произведений искусства V-IV вв. до н.э. южносибирского, в том числе горноалтайского, среднеазиатского и отчасти переднеазиатского искусства, чрезвычайно редки на изображениях животных у хуннов, и если они там и встречаются, то в крайне видоизменённом виде.
С другой стороны, следует отметить в изображениях фантастических животных хуннов наличие грифовых головок на концах ветвей рогов и кончике хвоста, головок, столь характерных для подобных изображений в искусстве западносибирском и горноалтайском. Особо следует подчеркнуть хуннское изображение рогатого и крылатого волка, зверя, с которым у скотоводческих народов связано так много фантастических представлений.
С древними скотоводческими евразийскими народами, в частности со скифами, мы находим у хуннов много общего в их ярко выраженном культе предков и кос-
(113/114)
моса, в ряде обычаев, связанных с заключением клятвенных договоров, с обычаем положения в могилу срезанных ногтей и волос, связанным с определёнными религиозными представлениями, наличием особой группы гадателей и волхвов и т.п.
С другой стороны, в материальной культуре и в искусстве хуннов яркое отражение получили их взаимосвязи с другими народами и в первую очередь с Китаем.
Судя по форме сошников, найденных на хуннских городищах, плужное земледелие, если им в какой-то мере занимались хунны, могло быть заимствовано ими у китайцев. Употребление в пищу риса и притом при помощи костяных палочек также пришло из Китая. Китайский тип полуземлянок на хуннских городищах свидетельствует о том, что и на постройку жилищ они оказали своё влияние. Лучшая часть керамики также, по-видимому, китайская. Не только деревянные лаковые чашечки, но и часть бронзовых изделий — светильня, кувшины, художественные навершия для подвешивания флагов, наосьники телег — явно китайские, откуда можно предположить, что тип телеги был заимствован от китайцев. Особо отмечалось широкое потребление шёлковых тканей, а знатными лицами и китайской одежды. Влияние Китая на хуннов сказалось не только в материальной их культуре, но и в общественной жизни. По примеру китайцев они завели книги для учёта населения и скота для взимания с населения налогов.
Обратное влияние хуннской культуры на более высокую культуру Китая было, по-видимому, незначительным. В противовес коневодческим полукочевым народам китайцы ввели в своих войсках конницу. Луки и стрелы у китайцев, а также налучники и колчаны типичные для евразийских конных стрелков из лука. Влияние северо-западных полукочевых народов отразилось и в китайском изобразительном искусстве. В частности, я имею в виду хуннскую трактовку тигра, одного из прототипов китайского тао-тье, крылатых волков, козлов и лошадей, наконец, своеобразного «орлиного грифона» — фантастического животного с телом крылатого льва и головой феникса.
Связи культуры хуннов с культурами народов Ближнего Востока были, повидимому, незначительны, и для суждения о них мы располагаем крайне ограниченным материалом. Последний, по существу, сводится к тем иноземным тканям, которые обнаружены в Ноинулинских курганах. Поскольку в данную эпоху между Востоком и Западом шёл оживлённый обмен товарами по знаменитому шёлковому пути, к хуннам таким же путём или в качестве подарков, или военной добычи могли проникнуть бактрийские, парфянские или малоазийские ткани. Предположение, будто бы греческие ткани из Северного Причерноморья через посредство скифских племён могли быть получены хуннами, мало вероятно, так как в археологических памятниках Южной Сибири греческие вещи не находятся и греческие изделия, насколько мы знаем, восточнее р. Урал не распространялись.
И письменный и вещественный материал уже и теперь позволяет с достаточной полнотой восстановить культуру хуннов, но далеко не всё в ней может быть освещено. Мы почти ничего не знаем о хуннах до рубежа третьего и второго веков до н.э. До настоящего времени не открыто и, естественно, не исследовано ни одного хуннского археологического памятника более ранней поры. Поэтому мы не сможем проследить ни сложения, ни генезиса хуннской культуры в период её становления. Археологически крайне слабо освещён и последующий период, после II в. н.э., эпохи гуннов, без чего не может быть показана эволюция хуннской культуры. Исследования в указанных областях являются неотложной задачей ближайшего будущего.
* * *
В то время, когда книга была окончательно подготовлена к печати и находилась в производстве, я получил возможность, благодаря любезности Л.Н. Меньшикова, ознакомиться с исследованием японского учёного Умехары (Sueji
(114/115)
Umehara. Studies of Noin-Ula finds in North Mongolia. The Togo Bunko publication. Series A, № 27. Tokyo, 1960 — на японском языке, с кратким резюме на английском языке).
Профессор Умехара заинтересовался коллекцией из раскопок Ноинулинских курганов ещё в 1927 г. В 1928 и 1930 годах во время кратковременного пребывания в Ленинграде он снова занимался ознакомлением с ноинулинскими вещами. Академиком С.Ф. Ольденбургом ему было предложено опубликование в изданиях Академии его исследования о находках в Ноинулинских курганах. Несмотря на то, что в 1932 г. была опубликована хорошо известная работа К.В. Тревер «Excavations in Northern Mongolia», Умехара не оставлял намерения издать свой труд, тем более, что он при содействии С.Ф. Ольденбурга получил фотографии наиболее выдающихся предметов ноинулинской коллекции. Вместе с тем, Умехара имел возможность ознакомиться с находившимися в своё время в Институте истории материальной культуры Академии наук СССР зарисовками почти всех вещей этого собрания.
Возможность издания указанного труда Умехары, как мы видим, представилась только в 1960 г.
Книга Умехары состоит из введения и трёх частей. В первой части даётся описание местоположения курганов, история экспедиции П.К. Козлова, описание курганов и погребальных камер, характера погребений и погребального инвентаря. Во второй части описываются находки: сосуды, изделия из нефрита, предметы личного убранства, одежда и ткани, принадлежности конской сбруи и части повозки, орудия и прочие вещи. Часть третья — примечания. В книге 101 страница, 83 таблицы и 69 рисунков в тексте.
Как следует из ознакомления с работой, Умехара не ставил своей целью ни исследование культуры хуннов, поскольку она может быть освещена находками в Ноинулинских курганах, ни глубокое изучение самих предметов, исключая китайские шёлковые ткани. Его задачей было опубликование на высоком полиграфическом уровне замечательных находок и на основании сделанных им заметок расшифровка и анализ ряда предметов. Из опубликованных в таблицах вещей две трети было издано в упомянутой работе К.В. Тревер в 1932 г.
В первой части описание Ноинулинских курганов дано на основании кратких отчётов экспедиций по исследованию Северной Монголии, в связи с Монголо-Тибетской экспедицией (1925 г.), в частности на основании статьи С.А. Теплоухова «Раскопки курганов в горах Ноин-Ула». Ценно наблюдение Умехары, подчеркнувшего, что положение умерших и обнаруженные в могилах гробы оказались такими же, как и китайские кио династии Хань, времени Чжань го и, судя по обряду захоронения в аньянских могилах, даже Иньской династии. Вместе с тем, автор отмечает, что прямоугольная насыпь над могилой и подземный вход в могилу с южной стороны не характерны для могил династии Хань. Покрытие пола коврами и настенные драпировки также чужды китайским гробницам. Аналогию Ноинулинским курганам в этом отношении Умехара усматривает в алтайских погребениях скифского времени.
Бронзовые вещи автор в массе считает китайскими, исключая большой бронзовый котёл, сопоставляемый им со скифскими котлами. Китайскими он считает и все нефритовые изделия: круглые диски — p’i; плоские полукруглые вещи — huang; ажурные нефритовые украшения — p’ei. Единственное в Ноин-Уле нефритовое изображение человеческой фигурки (рис. 64) Умехара также считает китайским weng-chung.
В вырезанных из дерева узорных пластинках (рис. 27, н; Умехара, стр. 43, рис. 26), назначение которых мне было неизвестно, автор видит шпильки для головной причёски. С другой стороны, нельзя согласиться с определением Умехарой великолепной бронзовой головы волка со втулкой у её основания (табл. XXX, 2;
(115/116)
Умехара, табл. LXXIX) как наосьника или мухогонки (табл. XXIV, 4; Умехара, стр. 97, рис. 68), как метёлки для сметания пыли.
Не имея под руками вещей, которые описывались, и пользуясь только заметками, сделанными более тридцати лет тому назад, автор естественно не мог избежать ошибок в определении материала, из которого изготовлены различные вещи. Мало того, одну и ту же вещь, например фрагмент войлочного ковра (табл. V; Умехара, табл. XLIX, 2), именуется или как фрагмент меха, или как шерстяная ткань.
Подобные ошибки имеются и в определении назначения вещей. Так, шёлковый кошелёк для монет (рис. 66, 6; Умехара, стр. 62, рис. 42) автор предположительно называет детским фартуком. Таких погрешностей в работе, впрочем, немного.
Ценность книги заключается в прекрасном полиграфическом оформлении, особенно таблиц (в частности, в воспроизведении китайских шёлковых тканей). Исключение составляют таблицы цветные. Задача воспроизведения в красках древних тканей и им подобных вещей весьма трудная, особенно, когда под руками нет оригиналов. У Умехары на табл. III и XVII в красках даны те же детали шерстяной ткани и войлочного ковра, что и в книге К.В. Тревер (табл. 7 и 11). В последней работе цветные изображения даны по красочным изображениям этих деталей, выполненным в своё время В. Штейн и хранящимся ныне в архиве Института археологии АН СССР. Цвета и этих таблиц не вполне соответствуют оригиналам, Умехара же для своих цветных изображений, по-видимому, воспользовался чёрно-белыми фотографиями, раскрашенными по изображениям в книге К.В. Тревер. Краски слишком ярки и далеко не отвечают расцветке оригиналов. Ещё менее удачна реконструкция в красках гобеленной ткани (табл. XIII Умехары). Неточен и рисунок, что видно из сопоставления с нашим рисунком 75, вполне произвольно выбраны и краски, что видно из сопоставления с нашим рисунком 3, табл. LXXII, [ на табл. LXXII нет рис. 3; видимо, д.б. табл. LXXIII ] хотя и последний не вполне передаёт окраску оригинала.
Качество рисунков в тексте неодинаково. Часть из них, например прорисовки орнаментов китайских тканей, хороши, большинство же — выполнено примитивно. Тем не менее они представляют несомненный интерес, поскольку дают изображения вещей в различных планах и разрезах. Так, на стр. 34 работы Умехары (рис. 27) среди прочих дано схематическое изображение головки быка (табл. XXXV, 3) с зернью впрямь, с обратной стороны и в профиль. С этой вещью я не имел возможности ознакомиться непосредственно, так как все золотые вещи из Ноинулинских курганов находятся в Улан-Баторе в Монголии. Оказалось, что это своего рода фибула прекрасной ювелирной работы.
[1] И.И. Гохман, 1958.
[2] Большая коллекция волос вышеперечисленных народов была собрана мною в течение многих лет антропологических исследований и обработаны они тем же методом, что и ноинулинские.
[3] Определялась толщина и форма волос. Для характеристики толщины волос была принята полусумма наименьшего и наибольшего диаметров поперечного среза волоса. Форма волос определялась соотношением величины наименьшего и наибольшего диаметров на тех же срезах.
[4] С.И. Руденко, 1960, стр. 338.
|
