С.И. Руденко
Культура населения Центрального Алтая в скифское время.
// М.-Л. 1960. 360 с. + 128 табл.
Глава XI. Средства передвижения.
Возникновение кочевой жизни у населения евразийских степей некоторые исследователи пытались (о чём речь шла в главе VIII) поставить в связь с овладением верховым конём. Говоря по существу, непосредственной зависимости между верховой ездой на коне и кочевым образом жизни нет. Известны кочевники-оленеводы, не пользующиеся оленем как животным верховым. Средством передвижения североафриканских кочевых племён служил верблюд. В перекочёвках скифов основным средством передвижения, по сообщению античных авторов, были волы.
Владение верховым конём было необходимым только при массовом разведении лошадей. Без верхового коня, естественно, пасти табуны лошадей было невозможно.
Вместе с тем нельзя согласиться и с утверждением, будто бы верховой конь был самым совершенным видом транспорта. Надо полагать, что приспособить одомашненного быка, верблюда, лошадь или оленя под верховую езду проще, чем построить повозку и впречь в неё животное. Олень при верховой езде управляется с помощью недоуздка, бык — продетой в нос, а верблюд — в губу верёвкой, конь — уздой. Упряжная лошадь легко седлается, приучение же верхового коня к упряжке в оглобли или в дышло много труднее.
Хотя в настоящее время мы ещё не располагаем достаточными данными для решения вопроса, когда впервые люди начали пользоваться лошадьми в качестве средства передвижения, в частности для верховой езды, надо думать, что это произошло одновременно с одомашнением этого животного. Использование лошади в качестве средства передвижения в Передней и Центральной азии известно по крайней мере за три тысячелетия до нашей эры, а верховая езда на ней — задолго до середины I тысячелетия до н.э. Подтверждением этого положения служит уже вполне установившийся тип конской узды и седла, хорошо изученные после произведённых нами раскопок курганов с каменной наброской в Горном Алтае.
(223/224)
Узда древних горноалтайцев, за исключением некоторых деталей, ничем существенным не отличается от современных узд и далеко ушла в своём развитии от узд, которые можно было бы считать примитивными. Предшественником современных узд был недоуздок, узда без удил. Недоуздок не потерял своего значения с появлением узды с удилами, так как при стойловом содержании лошадей, при кормёжке на привязи недоуздок практичнее узды. На ассирийских барельефах одновременно с изображениями лошадей в уздах имеются и изображения их в недоуздках. [1]
По М.П. Грязнову, [2] устройство повода пазырыкской узды напоминает о каком-то «первом снаряде по управлению лошадью — о верёвке или ремне, продетом через рот коня». Такие снаряды нам неизвестны ни в древности,
Рис. 121.
Сцена на костяной пластине. Курган Куль-Оба.
ни в современном быту, да и быть их не могло, так как любая лошадь перегрызёт и верёвку, и ремень.
Чумбур был, по всей вероятности, позднейшим усовершенствованием узды коневодов евразийских степей, и особый интерес представляет соединение его петлёй с концом левого повода узды. Чумбур, сохранившийся при уздах современных нам пастухов-коневодов, был весьма практичен как для привязывания коня, так и для удержания его спешившимся всадником. Чумбуром удерживался также конь, сбросивший всадника. Весьма выразительна сцена мчащегося осёдланного коня, за которым, ухватившись за конец чумбура, волочится скиф, — изображение, выгравированное на костяной пластинке из кургана Куль-Оба (рис. 121). Особенностью некоторых из горноалтайских узд с чумбуром является прочное соединение повода с чумбуром, подробно уже описанное мной. [3]
Чумбур как в современных уздах, так и в скифское время всегда привязывался к левому кольцу удил.
Вследствие ошибочного прикрепления реставратором чумбура к одной из узд первого Пазырыкского кургана с правой стороны М.П. Грязнов решил, что такое именно прикрепление имело место у древних горноалтайцев. [4] Между тем во всех хорошо сохранившихся уздах, например из третьего Пазырык-
(224/225)
ского кургана, чумбуры, как и полагается, прикреплены к левому кольцу удил. В качестве подтверждения своей точки зрения М.П. Грязнов ссылается на одну из пластин-застёжек Сибирской коллекции Петра I со сценой отдыхающих под деревом всадников и их лошадей, чумбур при узде которых будто бы изображён с правой стороны. Но ведь эти пластины парные, одна является зеркальным отражением другой, и поэтому если на одной пластине чумбур показан привязанным с левой стороны узды, то на другой, он, естественно, оказался привязанным с правой стороны.
Наиболее примитивные из известных мне удил — луристанские — состояли из цельного бронзового стержня с большими плоскими псалиями. Удила, найденные в горноалтайских курганах, несравненно совершеннее луристанских. Они двусоставные, со стремевидными или широкими круглыми кольцами для псалий и повода. Современный тип удил с подвижными наружными кольцами появился в Азии значительно позднее — в I тысячелетии н.э., одновременно со стременами седла.
Отличительная особенность древней горноалтайской узды, равно как и ассирийской, от современной узды заключается в соединении ремней оголовья с кольцами удил не непосредственно, а при помощи псалий.
Ранние ассирийские псалии прикреплялись к концам ремней оголовья, разрезанным на три полосы, и имели соответственно три отверстия. В позднейших персидских, ахеменидского времени псалиях имелось по два отверстия для концов раздвоенного ремня оголовья узды. То же самое мы видим на скифских и горноалтайских, скифского времени псалиях. Наиболее ранние из них имеют три отверстия, более поздние — два. Удила, встречающиеся с псалиями, имеющими три отверстия, отличаются стремевидной формой наружных колец, надевались они на средний ремешок позади псалии. Псалии с двумя отверстиями продевались в наружные кольца кольчатых удил. Удила со стремевидными кольцами и псалиями с тремя отверстиями характерны для скифских погребений Кубани и Поднепровья VII-V вв. до н.э., двусоставные же кольчатые удила с псалиями, имеющими два отверстия, обычны в скифских погребениях VI-V вв. до н.э. и позднее.
В Горном Алтае псалии оригинальной формы (табл. XVIII, 2) с тремя отверстиями были найдены в кургане под Солонечным белком, а прямые в одном из курганов близ Усть-Куюма.
Псалии в конской узде впервые появились при цельных металлических удилах, имевших вид стержня с кольцами на концах незначительной величины. Назначением псалий было задерживать во рту лошади удила в неподвижном положении и вместе с тем обеспечивать более манёвренное управление конём. Луристанские псалии представляли собой нечто вроде нащёчников и оформлялись в виде фигур различных животных. Позднейшие псалии, в частности облегчённого ассирийского типа, также в ряде случаев представляли собой фигуры животных, но уже иначе трактованные. Такого же типа псалии известны в скифских уздах, например из Семибратних курганов и из курганов горноалтайских.
(225/226)
Поразительны одни и те же приёмы в оформлении уздечных псалий у древних горноалтайцев и у скифов. Почти всем алтайским псалиям, роговым, бронзовым, а также деревянным, имеются аналогии среди скифских псалий.
При уздах из второго Башадарского и Туэктинских курганов были найдены прикреплённые при помощи коротких ремешков к ремню оголовья миниатюрные бронзовые блоки. В блоки эти продевались ремни повода, чем обеспечивалось ещё более быстрое и точное маневрирование конём. Точно такие же уздечные блоки имелись и при уздах в ранних скифских погребениях Причерноморья [5] и Приднепровья. [6]
Известно, что настоящих сёдел с деревянной основой и подушками, а тем более со стременами не знал древний мир. Настоящих сёдел не было в оснащении коня ни в древней Греции, ни у ассирийцев, ни у персов ахеменидского времени.
Ассирийские сёдла представляли собой коврик с войлочным потником и двойным нагрудником (при потнике и при коврике). Точно такие же сёдла были у мидян и персов. У скифов, как и у населения Горного Алтая рассматриваемой эпохи, сёдла представляли собой две сшитые вместе мягкие (в Горном Алтае набитые оленьим волосом или травой) кожаные подушки с подпругой, нагрудным и подхвостным ремнем. Детали устройства горноалтайского седла, равно как и узды, были мной подробно описаны. [7]
Сёдла у скифов появились не позднее IX в. до н.э. Во всяком случае судя по замечательному барельефу из дворца Нимруда (рис. 122) с изображением двух конных скифов, преследуемых ассирийцами, скифы имели сёдла уже в VIII в. до н.э. Сёдла эти имели не только подпруги, но и подхвостные ремни. [8]
При одном и том же типе алтайских узды и седла, не меняющихся ни во времени, ни в зависимости от территории, некоторые отличия в деталях всё же были. Изредка попадались узды с налобным ремнём. Сёдла отличались высокими или низкими седельными луками. Те же отличия наблюдались, по-видимому, и в скифских сёдлах. Прекрасные изображения скифского седла с низенькими, едва заметными седельными луками мы видим на знаменитой чертомлыцкой серебряной вазе, а с высокими луками — на серебряном ритоне из Мерджаны.
Сёдла с низкими луками найдены в первых двух Пазырыкских курганах. У этих сёдел поверх тонких войлочных покрышек, поверх лук прикреплялись деревянные дужки. Точно такие же деревянные дужки прикреплены поверх седельных лук на сёдлах из Туэктинских курганов, хотя луки у большинства этих сёдел имели более значительные размеры, чем у сёдел из двух первых
(226/227)
Пазырыкских курганов. Седельные луки из всех остальных горноалтайских курганов были большие, особенно на сёдлах из второго Башадарского.
В курганах Шибинском, третьем и четвёртом Пазырыкских седельные луки укреплялись не деревянными дужками, а роговыми. Любопытно, что подобные же, несомненно седельные роговые дужки с изображением на их наружной поверхности различных животных были найдены в скифских курганах у Жаботина. [9] [10]
В третьем и шестом Пазырыкских, в Шибинском и Каракольском (рис. 5, е) курганах были найдены роговые дужки, пришиваемые к седельным лукам.
Рис. 122.
Ассирийцы преследуют двух конных «скифов».
Барельеф из дворца Нимруда.
Всё это свидетельствует о поразительном единстве упряжи верховых коней скифов северного Причерноморья и племён Горного Алтая.
Мной уже высказывалось предположение, что сёдла с низкими седельными луками в данную эпоху были характерны для коневодов степей, в горах же господствовал тип сёдел с высокими луками, практичными для передвижения в горных условиях. Отсюда я сделал вывод, что в первом и втором Пазырык-
(227/228)
ских курганах мы имеем сёдла не горного, а степного типа. То же следует предположить и относительно туэктинских сёдел.
Для сёдел, бытующих в горных местностях, необходим не только нагрудный, но и подхвостный ремень. Такого ремня не было при сёдлах скифов северного Причерноморья, при всех горноалтайских он имелся. Особую конструкцию подхвостного ремня, при которой он мог удлиняться или укорачиваться в зависимости от размеров лошади, удалось установить на сёдлах из пятого Пазырыкского кургана.
Седло, близкое по типу горноалтайским, можно видеть на неоднократно уже упоминавшейся пластине-застёжке со сценой отдыхающих под деревом всадников из коллекции Петра I (рис. 113). На ней нагрудный и подхвостный ремни изображены не в естественном своём положении, а повисшими на груди и над бёдрами задних ног лошадей, возможно, для того, чтобы подчеркнуть, что и лошади отдыхают. Это изображение послужило М.П. Грязнову основанием для вывода, будто бы при горноалтайской седловке подхвостный ремень помещался не под репицей хвоста, а значительно ниже, около коленного сустава. Однако это, конечно, не так. Подхвостный ремень, опустившийся к коленным суставам задних ног, должен был бы затруднять движения лошади при спуске с горы. То, что подхвостный ремень, как и при современной нам седловке коня, помещался под репицей хвоста и мог удлиняться или укорачиваться в зависимости от размеров корпуса лошади, подтверждается изображением конного воина на войлочном ковре из пятого Пазырыкского кургана (рис. 152, ж). Следует подчеркнуть поразительную документальность в воспроизведении всех деталей узды и седла на легкоаллюрной, поджарой лошади с подстриженной гривой и заплетённым в косу хвостом, на которой сидит всадник, в точности соответствующих подлинным находкам.
В первом Пазырыкском кургане при седельных подпругах не было найдено подпружных пряжек, и подпруги завязывались узлом. В этом М.П. Грязнов усмотрел традиции «погребального обряда по давно уже оставленным в быту образцам». [11] Вывод этот неоснователен, так как не только в других Пазырыкских, но и в остальных курганах, особенно во втором Башадарском и Туэктинских, почти при всех сёдлах были найдены подпружные пряжки.
Подпружные пряжки из горноалтайских курганов достаточно разнообразны. Бронзовые литые с запором в виде язычка-кнопки и без него встречаются в более ранних курганах. Вместе с ними найдены пряжки точно такой же конструкции и формы, вырезанные из рога. Среди роговых и деревянных имеются подпружные пряжки с двумя прорезными отверстиями без запора и с выступающим вперёд носком, а также с прорезом на одном конце для прикрепления к ременной подпруге и язычком-кнопкой, направленной назад, как у пряжек бронзовых.
Следует отметить, что различные типы пряжек были находимы в одних и тех же могилах (например, второй Башадарский и Туэктинские курганы),
(228/229)
вследствие чего пряжки эти не могут служить надёжным критерием для определения как времени сооружения того или другого кургана, так и принадлежности его тому или иному племени. К этому надо ещё добавить, что подпружные пряжки, находимые в интересующих нас курганах, имеют широкий ареал распространения за пределами Горного Алтая. Бытовали они в течение продолжительного времени.
Сёдла древнего населения Горного Алтая, как уже отмечалось, не имели деревянной основы. В третьем и пятом Пазырыкских курганах, равно как и в Шибинском, обнаружены деревянные распорки между седельными подушками, которые вряд ли можно рассматривать как зачатки будущего ленчика — деревянной основы позднейших сёдел.
С.В. Киселёв при описании находок в одном из курганов у с. Каракол [12] назвал такую распорку передней лукой седла и сделал отсюда совершенно неправильный вывод. «Известно, что в Пазырыкском кургане, прекрасно сохранившем сёдла, последние отличались как раз отсутствием деревянной основы, имея чисто подушечный вид. Наше седло имело луку, и не только переднюю, но, по-видимому, и заднюю, которую выдают изогнутые костяные обивки, как раз и сосредоточенные при нахождении на противоположной от остатков деревянной передней луки стороне лошади. Из наличия лук закономерно сделать вывод о большем совершенстве нашего седла по сравнению с пазырыкским. Возможно, что это объясняется тем, что в Караколе мы имеем дело с обыденным седлом, а в Пазырыке с чисто декоративным, церемониальным». [13]
Роговые накладки на передние и задние седельные луки из кургана, раскопанного С.В. Киселёвым у с. Каракол, в точности такие же, как и найденные в третьем, четвёртом и шестом Пазырыкских курганах. Нахождение вместе с ними двух деревянных распорок вполне закономерно. Между тем ни о каких деревянных седельных луках, ни о большем совершенстве каракольского седла, ни тем более о рассуждениях, касающихся «обыденных» и «декоративных» сёдел, в данном случае не может быть речи.
Чрезвычайно существенным отличием ранних (скифского времени) конских сёдел от позднейших является наличие у последних деревянной основы и двух, передней и задней, седельных лук взамен двух пар лук в сёдлах рассматриваемого периода. Можно утверждать, что наиболее ранние из таких сёдел относятся уже к гунно-сарматскому времени и то в том случае, если берестяная пластинка, найденная в одном из таштыкских склепов Уйбатского чаатаса в Минусинской котловине, [14] действительно была накладкой на переднюю луку седла.
Для древних горноалтайцев был весьма характерен чрезвычайно богатый набор украшений узд и сёдел верхового коня. Столь же богатым, как известно, было конское убранство и у скифов. Неожиданным оказалось чрезвычайно
(229/230)
большое количество украшений, вырезанных из дерева и покрытых листовым золотом. Это дало основание М.П. Грязнову для заключения, воспринятого рядом археологов, что узды и сёдла в горноалтайских курганах скифского времени не бытовые, а специально изготовленные для погребального ритуала. В некоторой мере это положение подтверждалось тем, что украшения седельных покрышек из первого Пазырыкского кургана и ряд седельных подвесок из того же кургана оказались столь непрочными, что в быту они не могли быть использованы.
Тем не менее в могилу с умершим клали подлинные, принадлежащие ему сёдла и узды, к погребальной же процессии добавлялся только их декор. Доказательства этому приводились в ряде моих работ. Весьма показательна совместная находка во втором Башадарском кургане псалий и украшений узды и седла, отлитых из бронзы, и точно таких же, вырезанных из дерева; те и другие были покрыты листовым золотом. Из четырнадцати лошадей, захороненных в этом кургане, при двух имелись псалии и украшения, отлитые из бронзы, при остальных двенадцати — вырезанные из дерева.
В загробный мир вместе с умершими направлялись только те верховые кони, которыми они пользовались при жизни. В быту среди сёдел и узд имелись и парадные, богато разукрашенные, и простые, нередко лишённые каких бы то ни было украшений. Для погребальной процессии стремились придать наиболее эффектный вид убранству по возможности всех верховых лошадей. и более чем вероятно, что часть украшений была изготовлена специально для похорон, за исключением узды и седла.
Судя по некоторым из золотых вещей, находящихся в составе Сибирской коллекции Петра I, можно думать, что часть из них была украшением конских узд. При раскопках богатых курганов в Горном Алтае таких золотых украшений пока не найдено. По-видимому, широко распространёнными в данную эпоху на Алтае и за его пределами были украшения конской сбруи, отлитые из бронзы и покрытые золотом, подобные тем, какие были найдены во втором Башадарском кургане. Вероятно, такими же были украшения и у массагетов, о которых Геродот писал, что «головные (их) уборы, пояса и перевязи украшаются золотом... и фалары приготовляются из золота». [15]
Помимо богато украшенных узд и сёдел, в конских захоронениях, как правило, у части лошадей имелись специальные художественно оформленные головные уборы или начельники.
В находке увенчанного кожаными оленьими рогами головного убора одного из коней первого Пазырыкского кургана Н.Я. Марр [16] видел маскировку коня оленем, что, как он считал, подтверждало его теорию, будто бы олень как средство передвижения человека предшествовал лошади. Это положение было воспринято не только многими археологами, но и этнографами. Однако уже после раскопок второго Пазырыкского кургана стало ясно, что назначе-
(230/231)
ние таких головных уборов было поддерживать начельник, сколь бы сложным ни было художественное оформление этих конских головных уборов. Последующие раскопки ещё трёх Пазырыкских курганов подтвердили это положение. Тем не менее М.П. Грязнов (1950 г.) [17] и С.В. Киселёв (1951) [18] продолжали придерживаться точки зрения Н.Я. Марра о будто бы имевшей место в первом Пазырыкском кургане маскировке коня оленем.
Во втором Башадарском кургане кожаный головной убор коня истлел, но хорошо сохранилось навершие в виде деревянных, крытых листовым золотом и серебром рогов горного козла (табл. XXXVIII), которые никакого отношения к предвзятой теории маскировки коня оленем не имеют.
Чрезвычайно интересно, что подобные же навершия конских головных уборов в виде козлиных рогов были обнаружены в первом Туэктинском кургане (LXIX, LXX, LXXII). От головных уборов уцелели сравнительно небольшие фрагменты кожи, рога же большие и малые и притом различно оформленные сохранились в количестве восьми пар. Декоративное их назначение в качестве наверший подчёркивается двумя парами рогов: одной — украшенной рядами вырезанных из кожи оленьих рогов (табл. LXXI) и другой — рядами вырезанных из дерева фигурок кошек или барсов (табл. LXXII).
Обычай украшать конские головы навершиями различных форм известен в Ассирии [19] и вполне возможно, что горноалтайцами обычай этот перенят из Передней Азии ещё в VII в. до н.э.
Столь же древним был, по-видимому, обычай украшения шеи лошади особыми нагривниками, которые обнаружены в первых двух Пазырыкских курганах, а также вырезанными из дерева специальными нахолкниками, впервые найденными в первом Туэктинском кургане. Аналогии этим конским уборам также известны по ассирийским барельефам.
В такой стране, как Горный Алтай, с его узкими речными долинами, нередко с глубокими каньонами между отвесными берегами, с труднопроходимыми горными перевалами, до самого последнего времени верховой конь был самым надёжным средством передвижения. Естественно, что и в скифское время роль верхового коня в этой стране была исключительной. Между тем древние горноалтайцы для перевозки тяжёстей пользовались также волокушами, примитивного устройства телегами, а для своих переездов даже «колесницами», запряжёнными четвериком лошадей.
Длинная (3.35 м) оглобля-полоз, которая найдена в пятом Пазырыкском кургане, несомненно была оглоблей волокуши. [20] Судя по проделанным в ней отверстиям для соединения между собой оглобель-полозьев и для стоек, это было приспособление для перевозки тяжестей, подобное волокушам, бытовавшим у нас на севере ещё в начале XX в.
(231/232)
Массивные телеги с цельными колёсами представляли собой рамы, состоящие из квадратных в сечении брусьев, соединённых между собой перекладинами. В одной из таких телег из третьего Пазырыкского кургана продольные брусья рамы были выделаны из ствола лиственницы вместе с корнем так, что корень спереди торчал кверху.
В такие массивные телеги впрягались, по всей вероятности, волы, что подтверждается находкой двух массивных жердей-ярм длиной около 2 м. В ярмах этих проделано по пять отверстий: две пары круглых отверстий по краям для спиц и одно прямоугольное посередине ярма для привязывания его к дышлу.
Если брёвна, обнаруженные в могильных ямах, судя по имеющимся на их комлевых концах проушинам и зарубкам, перевозились на арканах, привязанных к седлу верхового коня (как это делается и в настоящее время коренным населением Горного Алтая), то столбы высотой около 2 м, диаметром до 50 см должны были перевозиться на волокушах. В таких столбах обычно у их комлевого края проделано по две-четыре проушины.
Огромные камни, из которых самые большие валуны весят до 3 т, могли подвозиться к могилам только на упомянутых выше массивных телегах. Для перевозки камней средней величины на поперечные брусья рам этих телег в продольном направлении клался сплошной ряд тонких жердей.
О колеснице с упряжкой четвёрки лошадей, найденной в пятом Пазырыкском кургане, предварительные сведения были сообщены в моей работе 1953 г. Детальное описание её не могло быть дано, так как в то время ещё не была закончена её реставрация. [21] Между тем эта единственная в своём роде находка заслуживает подробного описания.
Колесница (табл. LII) построена исключительно из берёзового дерева. Состоит она из следующих частей: двух осей с колёсами, соединённых между собой шестью дрожинами, корпуса, борта-решётки, верха, дышла с ярмом, вальков для постромок (рис. 123, 124). Массивные оси (длиной 310 см) представляют собой прямоугольные в разрезе подушки длиной 126 см и круглые собственно оси длиной 92 см каждая. Ходовая часть оси около 70 см. После одевания колеса на оси последние соединялись между собой надетыми на них брусьями-боковинами длиной 178 см с утолщениями на концах и закреплялись на месте деревянными чеками, вставленными в отверстия на концах осей (рис. 123). Брусья эти и предохраняли чеки от трения, что было весьма практично (рис. 124 123). Колёса диаметром около 160 см состоят из ступиц, спиц и ободов. Ступицы, длиной около 66 см, имеют неправильную цилиндрическую форму. Диаметр их у наружного края 12 см, посредине, в месте закрепления спиц и у внутреннего края, — 24 см. Диаметр конической втулки у внутреннего края ступицы 11 см, а у наружного — 7-7.5 см, вследствие чего на ходу ступица колеса нажимала и тёрлась о боковой, продольный, соединяющий оси брус, а не о подушку оси.
(232/233)
Ободья составлены из двух гнутых брусьев шириной 7 см, толщиной (в изношенном виде) 5.6 см, длиной около 290 см каждый, с двумя заходами концов один за другой на 30-40 см, скреплённых между собой деревянными костыльками и связанных ремнём. Отверстия для спиц длиной 5 см и шириной 1 см выдолблены на ободьях насквозь. Такие же размеры имеют отверстия для спиц, выдолбленные в ступицах.
Рис. 123.
Детали колесницы. Пятый Пазырыкский курган.
В каждом колесе по 34 спицы длиной 70-71 см. Таким большим количеством спиц, помимо прочности, обусловливался и большой диаметр ступицы. Следует отметить, что при круглой в разрезе форме спицы уплощённость их концов находилась под прямым углом одна к другой, так как наибольшая их ширина в ступицах была параллельна оси ступицы, а в ободе — параллельна ободу. Примечательно, что все спицы для закрепления в ступицах обёрнуты тонкой берёстой и посажены на клей, берёстой оклеены и утолщённые части ступицы у спиц. Этим достигалась прочность колёс, кроме того, они меньше подвергались рассыханию. Оси колесницы ничем не были смазаны.
Вследствие больших размеров колёс и незначительной длины корпуса расстояние между передними и задними колёсами всего около 6 см. В подушке передней оси выдолблено три горизонтальных отверстия для привязывания дышла.
(233/234)
Корпус колесницы представляет собой довольно сложное сооружение. Он состоит из двух рам: нижней, размером 128×238 см, и верхней, размером 128×206 см, соединённых между собой двадцать одной резной балясиной высотой по 27 см (общая длина балясин с шипами 40 см) и связанных ремнями.
Нижняя рама скреплена врезанными в продольные брусья четырьмя поперечными брусьями — тремя в передней части рамы и одной в задней. В верхней раме в продольные брусья врезано шесть поперечных: два в передней части рамы, находящейся над вторым и третьим брусьями нижней рамы, остальные на равном расстоянии один от другого.
Балясины вставлены между продольными брусьями рам, между задними, первым и вторым спереди брусками верхней рамы и вторым и третьим нижней рамы. В промежутках между балясинами, как упоминалось выше, — ременные связки.
Между первыми двумя передними поперечными брусками нижней рамы на равном расстоянии одна от другой врезаны в продольном направлении три бруска по 22 см длиной (без шипов), и на них лежит настил из шестнадцати тщательно выструганных прутьев диаметром около 1 см, связанных между собой перевивающим их в нескольких местах ремешком. Такой же помост шириной 27 см имеется и между первыми двумя спереди поперечными брусками верхней рамы. Остальная площадь верхней рамы покрыта настилом из таких же выструганных прутьев, перевязанных между собой ремешком и положенных в продольном направлении на три поперечные бруска.
На верхней площадке из переплетённых палочек сидел, по всей вероятности, возница; ногами он опирался на нижнюю площадку.
На площадке верхней рамы, за спиной возницы, был установлен верх из четырнадцати стоек, привязанных ремнями к раме и к прямоугольному, с закруглёнными углами каркасу. Внутри этих стоек помещалась решётка — борт колесницы. Решётка образована несколькими рядами круглых гнутых палок диаметром 3.5 м, соединённых между собой тоненькими (диаметр 6-7 мм) спицами, вставленными в гнутые палки при помощи высверленных на расстоянии 4-4.5 см один от другого отверстий. Шестики составные, собранные из коротких стержней, концы которых срезаны и соединены в «накладку», а в местах соединения обвязаны мочалом. Вся решётка была окрашена в красный цвет. Крыша верха, как и места для сидения и ног возницы, покрыты тёсаными досками толщиной около 1 см, плотно связанными между собой ремешками, продетыми в отверстия по сторонам этих досок.
К передней оси, её подушке, привязано дышло длиной 320 см, 6.5×8 см в поперечнике, с утолщением переднего конца, но не непосредственно, а при помощи особой дуги. Дуга эта своими концами прочно привязывалась ремнями к передней оси. Посредине к этой дуге, на расстоянии около 1 м от его заднего конца, привязано дышло. С этой дугой был связан и конец дышла ремнями, продетыми в отверстия его развилки. В переднем расширенном конце дышла высверлена пара отверстий, при помощи которых к дышлу привязано ярмо.
(234/235)
Рис. 124.
Детали колесницы. Пятый Пазырыкский курган.
Посредине ярма, на верхней его поверхности, высверлено небольшое углубление, куда вставлен колышек. На этот колышек надета петля ремня; ремень продевался в отверстие на конце дышла и накрепко привязывал к дышлу ярмо. Ярмо длиной 164 см имеет слегка изогнутую форму. На расстоянии 30 см от дышла, по обе его стороны в ярме проделано в горизонтальном направлении по паре отверстий, сквозь которые продеты ремни для прикрепления к ярму рогаток. В рогатках имеется по четыре отверстия, по два в верхних стержневых их частях и по одному на концах развилок. Ремнями, продетыми в верхние отверстия, рогатки привязаны к ярму; ремни, продетые в отверстия на концах развилок, завязывались под шеей лошадей. На расстоянии 12 см от концов ярма в нём были проделаны отверстия, по всей вероятности для привязывания повода пристяжных лошадей.
Два валька длиной по 44 см и диаметром 4.5 см на утолщённых концах имеют отверстия. В отверстиях этих сохранились остатки толстых ременных
(235/236)
постромок, завязанных на концах узлом с массивными, вырезанными из рога пронизками в форме лошадиного копыта.
В колесницу впрягалась четвёрка лошадей, которые и были захоронены вместе с ней. Пара лошадей впрягалась в рогатки, примитивные «хомуты», лежавшие на шее лошадей. Вторая пара лошадей, пристяжных, впрягалась в постромки. Надевались на шею этих пристяжных лошадей шлейки или постромки привязывались к седлу, этого мы пока не знаем.
Так как передняя ось была наглухо привязана к корпусу колесницы, то при поворотах должен был описываться большой круг. Поэтому прикрепление дышла не непосредственно к оси колесницы, а при помощи дуги было весьма целесообразно, так как в противном случае, т.е. при непосредственном прикреплении дышла к оси, оно неизбежно должно было бы ломаться при поворотах колесницы (рис. 124).
Я уже приводил свои соображения о назначении этой колесницы как свадебной или предназначенной для парадных выездов. С.А. Семёнов [22] предполагает, что она была погребальной. Вполне вероятно, что погребённые в пятом Пазырыкском кургане были привезены к месту захоронения на этой колеснице, но ею как средством передвижения пользовались задолго до похорон. Об этом свидетельствует сильная изношенность ободьев колёс, истёртость осей и втулок колёс, отверстий в ярме для привязывания повода пристяжных лошадей.
Наличие такой сложной по устройству, но лёгкой повозки с многоспицными колёсами указывает на уже развитой гужевой транспорт по крайней мере в смежных с Горным Алтаем степных районах, так как на Алтае не было соответственных условий для колёсного транспорта.
Мной уже высказывалось предположение, что эта колесница могла быть свадебной и что в ней прибыла захороненная в пятом Пазырыкском кургане вместе с вождём племени его второстепенная жена, возможно китайская принцесса. Аналогичные по устройству двухколёсные колесницы были обнаружены в Китае при исследовании памятников периода воюющих царств (княжеств). [23] Колёса этих колесниц многоспицные, числом от 24 до 30 в колесе, со ступицами совершенно такой же формы, как и в пазырыкской колеснице, с ободом без шин. Дышловая упряжка с развилками у ярма для пары лошадей — такого же типа, как и в пазырыкской колеснице. К этому следует добавить, что узды лошадей, впрягаемых в колесницы, были с бронзовыми кольчатыми двусоставными удилами, с роговыми псалиями, имеющими по паре отверстий, подобные найденным в третьем и четвёртом Пазырыкских курганах.
Китайские боевые колесницы с упряжкой четверика лошадей упоминаются в описании похода императора Сюань (IX в. до н.э.) против хуннов, а также в последующее время в китайских исторических записках при перечислении подарков китайского двора вождям племён хуннов и других коневодческих племён.
[1] G. Perrot et Ch. Сhipiez, 1884, 201, рис. 67.
[2] М.П. Грязнов, 1950, стр. 54.
[3] С.И. Руденко, 1953, стр. 154-155.
[4] М.П. Грязнов, 1950, стр. 54.
[5] Семибратние курганы.
[6] Б.И. и В.И. Ханенко, 1889, вып. 2, табл. XV и XVII.
[7] С.И. Руденко, 1953, стр. 150-171.
[8] Е.A. Wallis Budge, 1914, табл. XXIV, 2.
[10] Б.И. и В.И. Xаненко, 1890, табл. LXI, №540.
[11] М.П. Грязнов, 1950, стр. 54.
[12] С.В. Киселёв, 1949, табл. XXXII, 12.
[13] Там же, стр. 190.
[14] Там же, стр. 242, табл. XXXVI, 1.
[15] Геродот,I, 215.
[16] H.Я. Mapр, 1929, стр. 324.
[17] М.П. Грязнов, 1950, стр. 85.
[18] С.В. Киселёв, 1951, стр. 375.
[19] А.Н. Layard, 1867, стр. 28, 36, 37, 350, 353, 356-358.
[20] С.И. Руденко, 1953, стр. 235, рис. 147.
[21] Реставрация колесницы выполнена в Гос. Эрмитаже Е.А. Румянцевым при консультации М.П. Грязнова.
[22] С.А. Семёнов, 1956, стр. 212.
[23] Отчёт о раскопках, 1956.
|