М.И. Ростовцев
Караванные города.
// СПб: Ф-т филологии и искусств СПбГУ; Нестор-История. 2010. 216 с. (Историческая библиотека). ISBN 978-5-8465-1001-2 (Ф-т филологии и искусств СПбГУ); ISBN 978-5-98187-530-4 (Нестор-История)
Пер., науч. ред., предисл. К.А. Аветисян.
IV. Пальмира и Дура.
Караванные дороги Персидской державы, шедшие из Индии и Ирана в Палестину, Сирию и Малую Азию, создали, как и арабо-индийские пути, свои собственные караванные города. Среди наиболее древних городов, возникших подобным образом, были Дамаск, Хама, Эмеса и Алеппо — все известны не только тем, что были богатейшими городами своего времени, но и сегодня остаются важными торговыми центрами. Позднее, в эллинистический период, на берегах Тигра выросла Селевкия, а ещё позже в самом сердце пустыни возвысилась Пальмира, оказавшаяся на середине пути между долиной Евфрата и цветущими полями, лесами и гаванями Сирии и Финикии. Одновременно с Селевкией в среднем течении Евфрата появилась и Дура; хотя она была менее значительна и менее богата, но её историческое значение больше.
История древнейших караванных городов Сирии покрыта мраком. Ни один из них не раскопан, и ни один раскопан быть не может, так как почти все они и сейчас — цветущие торговые города. Литературные же данные и упоминания в документах, даже для вавилонской и ассирийской эпохи, скудны и никогда не являлись предметом сравнительного изучения. Данные, датирующиеся персидским и эллинистическим временем, еще более малочисленны, но даже они имеют очень незначительное историческое значение. Случай с Селевкией, Дурой и Пальмирой — тремя караванными городами, характеризующимися своей эллинистической и римской культурой, особый, так как их топография и памятники теперь постепенно исследуются. Селевкия возникла как соединение караванного города и большой речной гавани; Дура — как соединение караванной станции и пограничной крепости; Пальмира приобрела значение как крупнейший караванный центр римского времени в сирийской пустыне. Для Селевкии время научных раскопок только началось. Что касается Дуры и Пальмиры, то материал имеется, так как в Дуре на протяжении вот уже семи лет проводятся систематические раскопки, в то время как последняя, чьи сказочные колонны всегда оставляли лирические воспоминания у путешественников, видевших их хотя бы раз, сделалась объектом более или менее систематических исследований, начиная с частной датской экспедиции и про-
(86/87)
водимыми теперь раскопками Сирийского государства лишь недавно. Поэтому как история, так и топография Дуры и Пальмиры постепенно становятся понятными и уже теперь можно указать несколько основных фактов, которые, будучи сформулированными, могут облегчить дальнейшую работу будущих исследователей.
Я уже делал упор на то, что весьма вероятно, что с древнейших времён караваны, шедшие с низовьев Тигра и Евфрата или с нагорий Персии, шли далее на север и на запад и далее — через Сирийскую пустыню, либо, огибая её, вверх по Евфрату. Весьма вероятно, что уже в это время караваны достигали богатых серных источников на полпути между Евфратом и Дамаском, и оазисы, окружавшие их, караваны использовали в качестве станций на своём пути на запад. Около одного из источников ещё в древнейшее время был построен храм, и вскоре вокруг него выросла деревня. В Библии эта деревня носит название Тадмор, позднее она стала называться Пальмирой и служить центром для племени, во владениях которого этот оазис находился. Однако оазис превратился из деревни в караванный город не только потому, что он был центром племени и что там находились источники; для этого необходимы были условия для обмена товаров и удобные постоялые дворы. Тадмор не был караванным городом, в нём отсутствовали необходимые для этого условия. Кроме того, старые караванные города Дамаск, Хамас, Эмеса стояли на краю пустыни и уже были торговыми центрами, они не готовы были к появлению соперника своей торговле. В результате прошло ещё довольно много времени, прежде чем Тадмор-Пальмира могла превратиться в караванный город.
Уже с древнейших времён на берегах Евфрата стояли крепости, охранявшие караванные пути вдоль Евфрата, и возможно, что одной из них была Дура, так как название очень распространено среди ассирийских городов-крепостей и происходит от ассирийского duru, что в переводе означает крепость или бург.
Мы мало знаем о Тадморе-Пальмире в доэллинистическое время и ничего — о Дуре. Наше первое известие о Дуре восходит приблизительно к 280 г. до н.э., когда некий Никанор, один из полководцев Селевка, преемника Александра в Сирии, основал крепость и колонию македонских солдат с македонским названием Европос. Если мы примем во внимание причину, которая привела к этому, то станет очевидным, что Дура-Европос стоял на Евфрате не один; он был звеном длинной цепи македонских крепостей-колоний, созданных для того, чтобы охранять как путь вдоль Евфрата, так и наиболее удобные пункты для переправы через него. Путь имел колоссальное значение для Селевкидов, владевших Ираном с одной стороны и Малой Азией — с другой,
(87/88)
так как он соединял Селевкию, их вавилонскую столицу на Тигре, с Антиохией — их столицей на Оронте. Без этого пути связь между греческой Сирией и Малой Азией — центрами Селевкидской державы, и её восточными богатейшими иранскими сатрапиями была бы невозможна. Естественно, что Селевкиды старались не только охранять этот путь и сделать его безопасным от набегов кочевников, но и эллинизировать его, усеять его греческими крепостями и колониями.
Вот почему была основана Дура, и именно поэтому основатель города населил его солдатами, которые в то же время были колонистами-землевладельцами. Документы рассказывают нам о том, что земли Дуры, частично засаженные виноградниками, были распределены между этими колонистами, однако даже после раскопок в Дуре остается неясным, где точно находились эти земли и виноградники. Эти земли, ещё и сейчас орошённые и плодородные, могли располагаться и на левом берегу Евфрата, и на правом его берегу, где находится сама Дура. Сейчас местность около Дуры — частично пустыня (плато за городскими стенами), местами покрытая диким тамариском (наносная полоса земли вдоль реки). По всей вероятности, в древности было не так. Существование вне пределов городских стен специального отгороженного пространства, вероятно, для скота, принадлежащего жителям, и вьючных животных, из которых формировали караваны, позволяет предположить, что в случае обильных дождей пустынное теперь плато за городом могло в прошлом быть хорошим сезонным пастбищем. С другой стороны, скудость наносной полосы земли вдоль реки может быть отнесена на счёт инертности жителей, забросивших ирригационные сооружения, которые существовали здесь ещё в глубокой древности. Некоторые следы каналов на отдельных участках наносной земли около Дуры как вверх, так и вниз по течению реки по-прежнему существуют, а в верхнем течении реки местные жители по-прежнему обрабатывают большие участки подобной земли.
Можно вполне определенно сказать, что независимо от причин возникновения Дура в начале своего существования не была большим торговым центром. В это время главные евфратские караванные дороги шли от Евфрата не как сегодня — через Сирийскую пустыню в города, расположившиеся на её краю, а оттуда в Сирию и Финикию, — они проходили несколько севернее. Одна из них начиналась в Антиохии, проходила через Апамею-Зевгму, где пересекала Евфрат, затем на левом берегу реки поворачивала на юго-восток и пересекала её во второй раз у Никефореона; другая — шла через Алеппо, вероятно, примерно по тому же самому маршруту, что и теперь, пересекала Евфрат и соединялась с первой дорогой в Никефорионе. Множество дорог, связывавших
(88/89)
Малую Азию и Месопотамию, шли в Сирию или через Антиохию, или через Эдессу.
Мы ничего не знаем о Пальмире этого времени; все, что мы знаем — это только то, что этот период не был временем величайшего расцвета для Дамаска; то же самое, вероятно, относится также к Хамасу и Эмесе. Этот факт любопытен, если мы вспомним, что дороги через Сирийскую пустыню к морю были короче и потому дешевле, чем пути через север, хотя причина, по которой их забросили, ясна. Они вели через Дамаск в Финикию, а Финикия в то время находилась в руках Птолемеев, к сфере влияния которых относился и Дамаск. Птолемеи были главными врагами и противниками Селевкидов, поэтому не удивительно, что мы ничего не знаем о Пальмире этого времени и что Дура, так тесно связанная географически с Пальмирой, была только лишь крепостью и земледельческой колонией, пропускавшей через себя караваны, делавшие в ней только короткую остановку.
Таково было положение дел в III и начале II в. до н.э., пока сильно было царство Селевкидов, пока в руках Селевкидов находились Месопотамия и Иран. Захват у Птолемеев Финикии и Палестины Антиохом III должен был привести к некоторым изменениям, возможно, что вновь началась торговля через сирийскую пустыню, которая повлекла за собой новый период расцвета Дамаска. Но мы мало обо всём этом знаем и можем предполагать, что в целом ситуация не изменилась.
Более значительные события изменили ситуацию на Востоке, в Месопотамии и в Иране, а именно привели к образованию и быстрому развитию Парфянского царства. Наши знания и здесь неполны и односторонни, так как все наши данные изначально почерпнуты из греческих и более поздних римских (т.е. вражеских) источников. Греки и римляне воспринимали парфян как варваров с лёгким налетом эллинской культуры. Сами о себе парфяне нам ничего не рассказали. Их монеты дают только хронологию; сохранилось только несколько их надписей, а парфянская историческая традиция только один раз была использована классическим писателем, Помпеем Трогом, обратившимся к ней в связи с целями и личностью Митридата Великого. Археология слабо освещает парфян, хотя по-прежнему существует немало руин парфянских дворцов и крепостей. Все эти руины, за единственным исключением — Хатры, лежат на месте более древних городов, поэтому раскопщики этих руин, пытаясь побыстрее проникнуть к более древним слоям, смотрят на остатки парфянского как на досадную помеху, отделаться от которой надо как можно скорее.
Тем не менее в самое последнее время оживился интерес к парфянам и их преемникам Сасанидам, поэтому к данным парфянского слоя стали относиться внимательнее, и археологические сведения пропор-
(89/90)
ционально увеличились. Именно такой является работа Андрэ (Andrae) в Ашшуре и его тщательные раскопки и топографическая съёмка укрепленного парфянского дворца. Тот же учёный подготовил и опубликовал научное исследование о Хатре — этом удивительном городе Месопотамской пустыни, расположенном недалеко от среднего течения Тигра, — столице мощного Аравийского царства, вассала парфянских царей. Экспедиция Мичиганского университета ведёт раскопки в руинах Селевкии и тщательно записывает свои находки парфянского периода. Случайные находки на иранской территории, сделанные сэром Аврелем Штайном (Aurel Stein) и Герцфельдом (Herzfeld), от времени и до времени проливают лучи света на парфянский период Ирана. Но это только начало, Парфия всё ещё остается загадкой.
Однако с фактами считаться надо, и Парфию исключить из истории Древнего мира невозможно. Чтение эллинистических римских историков, особенно Тацита и Диона Кассия, даёт одну и ту же картину — Парфия слаба и изнемогает от внутренних раздоров, населена варварами, врагами эллинской культуры, ею управляют нецивилизованные цари, которые жестоки, слабы и трусливы.
Тем не менее уже в III веке до н.э. мы видим, что Парфия способна объединить часть Ирана и частично восстановить Персидскую империю, традиции которой были для неё стимулом и путеводной звездой. Мы видим, что ни одному из талантливых царей — преемников Селевка не удалось сломить Парфию и вернуть Иран под свою опеку. Наоборот, Парфия постепенно расширялась; парфянской становится даже часть Индии; к Парфии тянутся все иранские земли, наконец, Парфия движется и на запад, и во второй половине II в. под её властью оказалась вся Месопотамия. Скажут, что Селевкиды были слабы и были заняты другим; но даже если это так, то стоит помнить о том, что римляне ни под предводительством Помпея, ни Красса, ни Антония не могли завоевать Парфию, даже несмотря на доблесть этих генералов. Вполне возможно, что даже легионам Цезаря не удалось бы завоевать или подчинить Парфию, но все те, кто и до и после него пытался завоевать Парфию, терпели неудачи. Объяснение этому одно — для того чтобы оказывать подобное сопротивление, Парфия должна была быть сильной и культурной державой, с прочной и гибкой структурой, о которой мы так мало знаем, и с оригинальной творческой цивилизацией, даже контуров которой мы не знаем. Тем важнее тщательное, систематическое исследование тех немногих руин, которые способны дать нам представление о Парфии; и к ним, как мы увидим далее, следует причислить руины Дуры и Пальмиры.
Следует обратить внимание на тот факт, что Парфия в конце III и начале II в. до н.э. всё больше и больше расширялась на запад. После
(90/91)
отчаянных попыток двух крупнейших Селевкидов — Антиоха III и Антиоха IV, первого — походом в Парфию, второго — новой, ещё более основательной эллинизацией наиболее важных городов на Евфрате остановить это движение парфян на запад, мы обнаруживаем, что Месопотамия область за областью переходит в руки парфян. Около 140-130 гг. до н.э. Южная Месопотамия уже парфянская, и Парфия остается её владычицей на протяжении многих последующих веков.
Когда-то, в конце II или начале I в. до н.э., Дура стала частью Парфянского царства и местом стоянки мощного парфянского гарнизона. Возникает вопрос, стал ли город одновременно и центром караванной торговли, датируется ли и развитие Пальмиры как караванного города этим же самым временем, что вполне возможно, если принять во внимание те беспорядки и волнения, которые в этот период имели место в верховьях Евфрата.
Позволю себе напомнить читателям некоторые факты. Именно в это время Осроена со столицей в Эдессе стала независимым государством, управляемым местной династией, все цари которой имели арабские имена, а наиболее популярное среди них — Абгар. Эдесса более поздняя стала известна по истории христианства. Коммагена, соседка Осроены, следовала тому же самому примеру, став независимым государством с полуиранской династией. Святилище Нимруд-даг с его скульптурами и надписями даёт нам хорошее представление о характере и истории этого маленького полуэллинистического царства. Несколько позже древний город Эмеса (современный Хомес) стал независимым государством с итурейской династией царей, большинство из которых именовалось Сампсигерамами. Так же мы знаем, что примерно в это же время арабом по имени Моник был основан Халкис «у Ливана». Возможно, что этому арабскому царству принадлежал город Гелиополь (современный Баальбек), позже ставший богатой и процветающей римской колонией. Руины его прекрасных храмов, построенных в римское время и посвящённых северосирийским богам Атаргатис и Хададу, которым поклонялись также и в Эдессе, по-прежнему стоят в своем гордом великолепии и привлекают тысячи туристов. Несколько позже, во времена Помпея, Халкис превратился в одну из столиц недолго существовавшего Итурейского царства, основанного греком — Птолемеем, сыном Меннея.
Многочисленные мелкие арабские княжества были почти такими же, как эти крупные государства, не только по территории и численности населения, но и по их роли в разбое и грабежах. В дополнение к этому в какой-то период в I в. до н.э. Набатейское караванное царство распространило своё влияние и на Дамаск. Возможно, что в результате этого Пальмира была присоединена к основным караванным
(91/92)
путям набатеев. Для поздних Селевкидов и парфян это сделало ещё более удобным сообщение через пустыню, через Дуру и Пальмиру.
Поэтому ни для Дуры, ни для Пальмиры последние годы II и начало I в. до н.э. не были временем расцвета. Времена были слишком смутными, войны с Сирией почти не прекращались; Парфия лихорадочно стремилась завоевать Сирию, а эллинизм отчаянно защищался от её натиска. Эти условия не способствовали процветанию евфратского караванного пути и, как мы уже показали, его временный закат способствовал развитию Петры. Конечно, эллинизм не устоял бы перед напором иранизма, если бы ему на помощь не пришёл Рим — преемник Селевкидских традиций в Сирии, могучий хранитель эллинистической культуры. Первый шаг Рима — разрушить черноморское царство Митридата, а затем положить конец экспансии иранизма в Малой Азии.
Аннексия Сирии Помпеем имела целью поставить крепкий заслон против волн иранизма, которые пытались захлестнуть эту страну. Результатом этого стали долгие и кровавые войны, которые мы все связываем с именами Красса и Каррами и Антония; попытки обоих завоевать Парфию закончились неудачей. О Пальмире, уже ставшей довольно богатым центром караванной торговли, чтобы поразить воображение полководца, но не настолько крупным, чтобы не позволить всем жителям, прихватив имущество, бежать от Антония к Евфрату, может быть, в Дуру, мы впервые слышим во времена Антония (41 г. до н.э.). Такое развитие Пальмиры не противоречит тому, что я уже говорил, так как караванную торговлю не убивает даже анархия, а самым безопасным путём для немногих караванов, шедших из Парфии в Сирию, был путь через пустыню, через Пальмиру. По этой дороге шли караваны, город продолжал развиваться, но необходимы были большие изменения для того, чтобы он действительно стал процветать. В любом случае, как это показали недавние находки, Пальмира могла заложить основы своих великих храмов не ранее 32 г. до н.э.
Поражение и последовавшая за этим гибель Красса, неудача Антония ясно показали всем, кто мог это понять, что силой на Евфрате ничего кроме анархии не создать, а римляне поняли, что завоевание Парфии — слишком дорогая и сложная затея даже для Империи. Хотя парфяне понимали, что Рим никогда не оставит им Сирию, тем не мене ни одно из государств не могло рассчитывать на постоянный контроль над всей Сирией и Месопотамией, и оба сознавали необходимость мира на Евфрате, так как для них слишком важны были свои торговые интересы. Поэтому Август чётко осознал, как важно достижение компромисса и взаимопонимания. Его дипломаты сделали то, чего не сделали полководцы Республики. Они восстановили караванную торговлю на Евфра-
(92/93)
те, возобновили вековые торговые сношения между Сирией и Ираном. Выпуск монет Августа, прославляющих возвращение парфянами знамен Красса и пленных, на самом деле увековечил установление на время Pax Romana и на Евфрате, а вместе с этим восстановление и евфратской караванной торговли.
Может быть, когда-нибудь в руинах Пальмиры будут найдены документы не менее важные, чем завещание Птолемея VII (Эвергета II), текст которого недавно найден в Кирене, и завещание Аттала III Пергамского, которое мы знаем по надписи из Пергама, подтверждающие триумф римской дипломатии. Под этим я имею в виду документы, сделавшие Пальмиру нейтральной по отношению к двум враждующим державам и приведшие к началу её великолепного развития как большого караванного города. Вряд ли документы эти имели форму какого-то конкретного договора между Парфией и Римом. Можно предполагать, что это было, с одной стороны, письмо от Августа своему сирийскому легату, а с другой — от парфянского царя своему месопотамскому сатрапу, и в них могли быть выработаны некоторые условия соглашения между Римом и Пальмирой и между Парфией и Пальмирой. Какова бы ни была форма этой переписки, её смысл вряд ли может вызвать сомнения, так как в результате Пальмира сделалась нейтральным полунезависимым городом, где обменивались товарами две формально враждебные друг другу державы — Парфия и Рим. Для того чтобы процветала торговля, обе державы, несомненно, гарантировали Пальмире свободу и безопасность, и вполне вероятно, что они обе обязались охранять её границы и защищать город, согласясь в то же самое время признать ту форму правления, которую они же в Пальмире и установили.
Это взаимопонимание повлекло за собой удивительно быстрое превращение Пальмиры в один из богатейших, роскошнейших и изящнейших городов в Сирии. Можно даже вообразить, что, она, как по мановению волшебной палочки, выросла из песков пустыни — так быстро изменился старый и, вероятно, небольшой и скромный храм деревни Тадмор. Уже в эпоху Августа и Тиберия он был одним из самых впечатляющих святилищ Сирии, которое по своему великолепию могло соперничать с любым из существовавших тогда храмовых комплексов в этой провинции.
Караванная дорога, шедшая через Тадмор, превратилась в Пальмире в одну из самых грандиозных улиц городов римской Сирии. Её окаймляли сотни колонн, её разделяли тетрапилы, её пересекали улицы, на неё выходили балконы. Земля, расположенная недалеко от источника, где останавливались караваны, была отвоёвана у пустыни, застроена грандиозными зданиями и стала деловым центром, где
(93/94)
развивались торговая и политическая жизнь города. В это же время появились первые памятники умершим, наиболее древние надписи на гробницах в Пальмире датируются 9 г. до н.э. Именно тогда купцы Пальмиры, используя не очень богатые водой серные источники окрестностей, перебросили в быстро растущий город все подземные скопления воды в пустыне, встречавшиеся на расстоянии многих миль вокруг.
Что случилось с Дурой в это время? Мы знаем, что до захвата римлянами города в 164 г. н.э. Дура оставалась парфянской крепостью, в которой стоял сильный парфянский гарнизон и правил парфянский генерал-губернатор, который контролировал всю жизнь города. Поэтому, несмотря на то, что население Дуры оставалось македонским и продолжало говорить по-гречески, оно становилось всё более и более иранским, таким же иранским, как население Пантикапея (Керчи) на юге России в это же самое время. Вместе с тем жители Дуры, конечно, семитизировались, так как большинство женщин имели семитское происхождение. Однако культура города оставалась греческой с лёгкой примесью иранской, а не греко-семитской.
Время парфянского владычества было периодом величайшего расцвета Дуры. Я уже говорил о том, что по происхождению Дура некоторое время была селевкидской, а позже парфянской пограничной крепостью; этот факт виден в её военных укреплениях, её мощных стенах и ее цитадели. С основанием Пальмиры Дура из небольшой крепости превратилась в отправной пункт главной караванной дороги со стороны Евфрата в Пальмиру. Беглый взгляд, брошенный на карту, покажет, что Дура — ближайшая переправа через Евфрат, и если вдобавок к этому она была, а у нас есть все основания предполагать, что была, самой северной крепостью на Евфрате, принадлежавшей Парфии, то естественно, что большинство караванов из Пальмиры в Месопотамию и Иран парфяне отправляли через Дуру, там же они принимали их на обратном пути в Пальмиру. Гарнизон Дуры обеспечивал безопасность на дорогах, ведущих на запад, юг и восток через Евфрат, и один только этот факт был достаточен для того, чтобы караванные купцы направлялись через Дуру и даже останавливались в ней на более или менее долгое время.
Результатом стало обогащение Дуры. Её македонские землевладельцы превратились в левантийских купцов, снабжавших караваны вином, маслом, хлебом, овощами, вьючными животными, всем другим необходимым и т.д. и взимавших со всех караванов, останавливавшихся в Дуре или пользовавшихся ею, разнообразные налоги. Эти налоги отличались от основных таможенных пошлин, и вероятно, их взимали парфяне. Изучение руин показывает, что в I в. н.э. Дура являлась боль-
(94/95)
шим и богатым городом. Все её лучшие и наиболее богатые религиозные сооружения относятся к этому времени.
Так, два храма — Артемиды-Нанайи и Атаргатис и Хадада — с сопутствующими «театрами», с многочисленными скульптурами и росписями, большой храм в северо-западной части фортификаций, посвящённый пальмирской божественной триаде, с его великолепными фресками, созданными на средства богатых горожан, соответствующий храм в южной части фортификаций с часовней, посвящённой воинственному солнечному божеству Афладу соседней деревни Анаф (современный Анах) на Евфрате, наконец, недавно обнаруженный храм местной Атаргатис, Артемиды-Аззанатконы, тоже с прекрасным «театром» — всё это приобрело вид, который имеет теперь, в последние годы I в. до н.э. и в начале I в. н.э.
Хорошо известно, что мудрая политика мира и спокойствия на Ближнем Востоке, проводившаяся Августом и его преемниками, изменилась в начале II в. н.э. Здесь не место говорить о Траяне, хотя важно отметить тот факт, что именно он сознательно изменил политику компромиссов и соглашений Августа на Востоке и перешёл от дипломатии к стратегии, а от переговоров и соглашений — к завоевательным войнам. В этом Траян шёл по следам Цезаря и Антония, так как подобно им верил в возможность завоевания Парфии для того, чтобы весь цивилизованный мир вновь сделался единым царством, как при Александре Великом. История парфянской кампании Траяна известна только в общих чертах, но ясно, что ему на время удалось отвоевать Месопотамию у Парфии и превратить её в римскую провинцию.
Мы знаем, что на пути на юг, вниз по Тигру и Евфрату, две армии Траяна встретили небольшое сопротивление со стороны парфян. В то время как одна армия пешим ходом и на кораблях, построенных вверх по течению реки, переправлялась через Евфрат, она, конечно, заняла Дуру-Европос, один из её легионов воздвиг триумфальную арку на караванной дороге рядом с Дурой. Руины этой арки, прежде считавшиеся монументальной гробницей, были раскопаны и изучены Йельской экспедицией. Фрагменты короткой латинской надписи говорят нам о том, что эта арка была воздвигнута в честь Траяна. Ничто не может яснее, чем это, отразить военное значение Дуры.
Завоевания Траяна вряд ли нравились населению Пальмиры и Дуры. Постоянная оккупация Месопотамии римлянами не сулила Пальмире ничего хорошего, так как её роль посредника между Парфией и Римом кончалась, а с нею — её богатство и независимость. Она столкнулась с перспективой превращения в римский провинциальный город, которому было суждено постепенно нищать в безнадёжной борьбе с более старыми караванными городами этой области. Поэтому
(95/96)
политика Траяна, почти безразличная Петре, явилась смертельным ударом для Пальмиры.
Но Месопотамия недолго оставалась римской провинцией, так как восстания как в ней, так и в самой Римской империи не дали Траяну закончить его военные планы в Парфии. Вскоре после первого поражения в своём парфянском походе император умер, а его преемник Адриан вернулся на Ближнем Востоке к политике Августа. В результате Месопотамия, а затем и Дура были возвращены Парфии, а беспокойство Пальмиры сменилось спокойствием. Так Адриан стал новым основателем Пальмиры; и жители, быстро отреагировав на это, с тех пор стали именовать себя адриановскими пальмирцами. Нам неизвестно точно, какова была политика Адриана в отношении них, однако мы знаем, что при нём город не был обычным провинциальным римским городом, а в значительной степени сохранил свою автономию. Это подтверждается фактом из пальмирского тарифа, а именно, что взимание таможенных пошлин в Пальмире регулировалось не римским прокуратором, а самим советом города, которым, возможно, управляла римская консультативная коллегия. Существовала ли такая коллегия? Всё же создается впечатление, что после Траяна Пальмира стала более прочно привязана к Западу. Она стала более греческой, чем прежде, её конституция была сильно эллинизирована, и впервые в истории многие её граждане стали одновременно и римскими гражданами, прибавив к своим семитским именам римские родовые имена (как Ульпий, Элий и т.д.) Возможно, что при Адриане или немного позже, при Марке Аврелии, в Пальмире впервые был размещён римский гарнизон; этот факт очевиден из некоторых надписей (пока неопубликованных), найденных на месте самого большого пальмирского храма. Эти надписи помогают объяснить некоторые подобные тексты, найденные в городе много лет тому назад.
В правление Адриана и его непосредственных преемников, до начала гражданских войн III в. н.э., Пальмира пережила период своего самого пышного расцвета. Большинство наиболее значительных зданий в городе были выстроена в это время, большая часть надгробных башен была воздвигнута во II в. н.э., хотя многие из наиболее знаменитых башен относятся к несколько более раннему времени. Основная часть больших колонн, которые окаймляют великолепные улицы, были созданы в этот период, и возможно, что увеличилась и территория Пальмиры. Именно с этих территорий она поставляла римской армии лучшие отряды своих конных лучников, которые затем рассылали по всей Римской империи. Ещё более характерно для этого времени широкое развитие пальмирской торговли; её купцы не довольствовались уже только ролью посредников между Парфией и торговыми городами
(96/97)
Сирии. Теперь они посылали караван за караваном во все наиболее важные торговые города Парфии и имели агентов или, точнее, торговые колонии в Вавилоне, в Вологезии, в Спасину Хараксе. Теперь на Западе пальмирцы, минуя Дамаск и города Финикии, основывали свои торговые агентства далеко за пределами Востока. Мы знаем о таких агентствах на берегах Дуная, в далекой Дакии, Галлии и Испании, а также в Египте и в Риме. Там, в столице мира, у них были свои собственные храмы, украшенные алтарями и статуями и посвящённые их собственным богам.
Именно этим развитием торговли Пальмиры, этими далёкими торговыми связями, сосредоточением больших финансовых интересов в городе объясняется то, что на первый взгляд кажется странным, — её тесные сношения с Петрой. Теперь не только часть караванов Парфии en route в Петру и Египет шли через Пальмиру (вместо того, чтобы пересекать пустыню из Южной Месопотамии по направлению к Босре), но и караваны Петры, перевозившие южно-аравийские товары в финикийские порты, шли через Пальмиру, а не через Дамаск, что доказывает, что Пальмира была не только караванным городом, но и важным центром караванного банковского дела и финансов.
Судорожные попытки преемников Адриана возобновить политику Траяна и воспользоваться трудным положением, в котором оказалось Парфянское царство, — всего лишь эпизод поздней истории Пальмиры. Парфянское царство было теперь на грани своего заката, власть в нём вскоре перешла в руки другой династии — Сасанидов, и его мантия перешла в руки другого иранского племени — персов. Первый поход римлян против Парфии после смерти Траяна был совершён братом Марка Аврелия — Люцием Вером, и своим успехом был обязан талантам Авидия Кассия — позднее неудачного претендента на престол Империи. Война привела к подчинению Северной Месопотамии, а с Северной Месопотамией пала и Дура. В 165 г. н.э. эта крепость перестала быть парфянской, и затем в ней разместился большой римский гарнизон.
Эта перемена подданства положения Дуры не изменила, так как она оставалась караванным городом. Хотя весьма вероятно, что после этого частые войны на Евфрате отвлекли большую часть караванов к другим путям, например, из парфянских караванных городов прямо в пустыню, а не вверх по Евфрату в Пальмиру.
Со времени Септимия Севера завоевательная политика становится традиционной на Евфрате. Будучи полусемитом, Север создал семитскую династию. В политике преемников Севера — Каракаллы, Элагабала, Александра Севера значительную роль сыграли энергичные женщины. Прежде всего — Юлия Домна — жена Севера и её преемницы — Юлия Меза, Юлия Маммея и Юлия Соэмида, — все — эллинизированные
(97/98)
семитки, воспитанные в традициях Селевкидов. Они мечтали о Римской империи со столицей на Востоке, которая воскресила бы греческую империю Александра Великого. Их целью было завоевание Парфии, однако, хотя Парфия и находилась в агонии, ни Север, ни его династия не смогли окончательно её покорить. Положение дел оставалось тем же, каким оно было при Марке Аврелии; Риму принадлежала только Северная Месопотамия. Несмотря на все усилия, Северам не удалось присоединить к ней и Южную, и после смерти Септимия Севера его политика столкнулась с серьёзными трудностями. Его наследник Каракалла был убит в походе против парфян своими же собственными солдатами, а Александр Север чудом сохранил себе жизнь, бежав из рук Ардашира — первого сасанидского царя.
В Пальмире эпоха правления Северов была временем больших перемен и нововведений. Похоже, что полусемитской династии нравилась Пальмира, и она доверяла пальмирцам, так как некоторые из них теперь получили доступ в ряды римской имперской аристократии; ещё большее их количество, почти вся пальмирская аристократия, стала римскими гражданами. Имя Септимия и его сына Каракаллы-Аврелия превратилось в составную частью имен пальмирцев — римских граждан. К двум этим именам часто прибавлялось имя Юлии — жены Септимия и матери Каракаллы. Пальмира, как Дура и другие города Сирии, получила статус римской колонии, однако это не низвело её до уровня провинциального города, и она, невзирая ни на что, сохранила значительную долю своей свободы и автономии.
Несмотря на свои римские имена, сами жители Пальмиры не менялись. Они по-прежнему сохраняли свою особую форму управления, более подробно о которой я буду говорить ниже, и похоже, что единственным изменением, которое внесла политика Септимия Севера, было сближение их с Римом и установление их более тесных связей с правящей династией.
Тот же самый феномен мы наблюдаем и в военной жизни. Мы очень мало знаем о военной организации Пальмиры в раннеимперское время. Тем не менее, вполне вероятно, что в I в. н.э. в ней находился римский гарнизон. До Траяна такого гарнизона здесь не было, но даже в это время в Пальмире, конечно, была своя собственная полиция, которая обеспечивала безопасность её караванам и владельцам караван-сараев (catalymata) и колодцев (hydreumata) на караванных путях, лучами расходившимися по территории, принадлежавшей ей.
Мы ничего не знаем об этих полицейских силах, но можем предположить, что обычная безопасность караванов обеспечивалась их руководителями, синодиархами — известными и богатыми жителями Пальмиры. Конечно, каждый из них имел в своём распоряжении
(98/99)
вооружённые силы, состоявшие, возможно, из лучников верхом на верблюдах и лошадях. Покровителями синодиархов и военного сопровождения караванов были два бога — Арсу и Азизу, о которых я скажу несколько позже. К сожалению, мы не знаем, являлось ли военное сопровождение караванов частью пальмирского корпуса милиции, рекрутируемого или нанимаемого, или и того, и другого, городом Пальмирой, или наёмников нанимали по каждому отдельному поводу руководители и члены караванов.
Постоянные войска были необходимы для обеспечения безопасности дорог, колодцев, караванных стоянок. Все знают, что для жизни и караванов, и бедуинов означают колодцы в пустыне. Очевидно, что набатеи организовали защиту на караванных путях, зависевших от них, а когда эти дороги перешли от набатеев к римлянам, то караванные пути стали охраняться несколькими более или менее крупными укреплёнными лагерями. Поэтому нет сомнений, что существовала какая-то защита для пальмирских караванных дорог, и более чем вероятно, что на территории Пальмирской области дороги охраняла пальмирская милиция, главнокомандующим которой был верховный магистрат Пальмиры — стратег.
В военное время, с тех пор как войны, начавшиеся при Траяне, стали обычным явлением в Восточной Сирии и Месопотамии, когда безопасность и города, и караванных путей стала зависеть от неуправляемых порывов кочевников пустыни, город, с согласия или по инициативе Рима, назначил специального магистрата, некоего главнокомандующего вооружёнными силами Пальмиры, и позволил ему действовать как военному диктатору. Из некоторых недавно обнаруженных надписей мы знаем одного такого главного магистрата в правление Антонина Пия и двух — во время правления Септимия Севера; один был ответственен за город (в 198 г. н.э.), так как поддерживал «мир», а другой — на следующий год действовал в качестве стратега против кочевников.
Любопытно, что при Каракалле и Александре Севере в Дуре находилась двадцатая пальмирская когорта. Из этого Кюмон (Cumont) сделал вывод, что в то время римляне разрешили Пальмире иметь свою собственную особую регулярную армию, т.е. по крайней мере десять тысяч человек пальмирских солдат, во главе которых стоял римский офицер. Однако теория о том, что Пальмира имела независимую армию, как бы она привлекательна ни была, не внушает доверия. Скорее всего, что со времён Септимия Севера или Каракаллы Пальмира, получившая от одного из этих императоров статус и права римской колонии, не поставляла больше нерегулярные кавалерийские подразделения (numeri), как это она делала прежде, а снаряжала смешанные полки или когорты,
(99/100)
как это делали другие области Римской империи. Именно одну из таких римляне послали в Дуру для службы в качестве её гарнизона или его части.
В этот период возобновившихся войн Дура постоянно сохраняла значение в качестве римского военного центра, теряя при этом своё значение караванного города. Последние находки показали, что Дура, получившая сильный гарнизон сразу после своего завоевания (в 165 г. н.э.), стала важным сборным пунктом для римских армий, находившихся в походе против Парфянской державы. Так как, вне всякого сомнения, она была мощнейшей крепостью на южной границе римской Месопотамии, то находилась на привычном пути римских армий, направлявшихся вниз по Евфрату к Ктезифону — парфянской (позже персидской) столице Южной Месопотамии; это был тот же самый путь, по которому шёл Траян. Это военное значение Дуры свидетельствует о том, что часть города во времена Септимия Севера и Каракаллы превратилась в обычный римский военный лагерь с прекрасным «преторием» в центре, с «Марсовым полем» для обучения войск, с термами и храмами. Мы будем знать значительно больше о роли, которую играла Дура в военных походах Септимия Севера, Каракаллы, Макрина, Александра Севера, Гордиана III, Филиппа Араба и Валериана, когда раскопки этого лагеря будут завершены и все надписи, пергаменты, папирусы, найденные в её руинах, будут опубликованы.
Автономная организация Пальмиры и её независимая милиция усиливают впечатление от роли, которую она играла во второй половине III в. н.э. Я не буду здесь вдаваться в историю этого смутного периода в жизни Римской империи, так как анархия, частые войны, быстрая смена императоров известны всем. На Востоке это отсутствие спокойствия угрожало Риму потерей не только Месопотамии, но и Сирии. Новая сасанидская власть в Персии была сильнее и жизнеспособнее, чем Парфянское царство Аршакидов, и атаки на Римскую империю стали более частыми и энергичными в то самое время, когда кровавые гражданские войны подменили собой структуру государства. После Александра Севера императоры так преуспели в своих отчаянных усилиях положить конец этой раздробленности, что вынуждены были не обращать внимания на то, что автономный город-государство Пальмира добивался власти. Им были безразличны не только развитие пальмирской армии, но и то, что одна из её ведущих семей — Юлии Аврелии Септимии (чьи члены часто носили имена Хайран, Оденат, Вабаллат) постепенно выросла в правящую семью и превратилась в династию мелких князей. Такое направление развития довольно типично для Сирии.
(100/101)
Когда начались сметающие всё на своём пути персидские нашествия во главе с Арташиром, первым царём Сасанидской Персии, и его преемником Шапуром, в Дуре царило великое воодушевление. В частном доме в центре города, о котором подробнее мы скажем в следующей главе этой книги, среди деловых документов, написанных его владельцем на стенах своего кабинета, мы читаем поспешно нацарапанный текст, в котором говорится: «в год 560 (238 н.э.) персы напали на нас». Это было наиболее ужасным и известным нападением на Римскую империю со стороны Ардашира. В Дуре в это время царила лихорадочная деятельность. Никогда прежде её не завоёвывал такой враг. Её ролью было служить отправной точкой завоевательных походов. Это было причиной, по которой старая фортификация Дуры, унаследованная от парфян и повреждённая землетрясением 160 г. до н.э., хотя и приводилась в порядок и ремонтировалась, никогда не перестраивалась и не модернизировалась. Даже городские постройки, завалившиеся своим задним фасадом на городскую стену, оставались нетронутыми. Персидская опасность вывела гарнизон Дуры из апатии, в которой он пребывал. Им были приложены большие усилия для того, чтобы как можно быстрее восстановить укрепления. Описание работ, проделанных римлянами в десятилетие между 238-250 гг. н.э., заняло бы слишком много места. Достаточно сказать, что наиболее важная её часть состояла в удвоении защиты со стороны пустыни при помощи постройки толстой кирпичной стены, для того, чтобы защитить город от осадных машин персов. Тщетно!
Ближе к середине второй половины III в. началась другая крупная персидская атака во главе с царём Шапуром. Шапур захватил всю Сирию и дошёл вплоть до Антиохии. Во время этого похода Дура была захвачена и оккупирована персами. Среди тысяч монет, найденных в руинах Дуры, ни одна не датируется временем позднее 256 г. н.э. Валериан организовал поход для спасения Ближнего Востока, а когда тот плачевно закончился его пленением в Эдессе в 260 г., Оденат, самопровозглашённый царь Пальмиры, начал как союзник Римской империи войну против персов и других врагов Галлиена, преемника Валериана; война продолжалась восемь лет и увенчалась успехом. Не удивительно, что эти победы позволили Оденату рассматривать себя преемником Аршакидов. Сначала он принял подобающий титул царя царей, а затем и другой, который по-разному интерпретируется: Restitutor totius Orientis (исключительно почётный титул, который прежде носили только римские императоры) или Corrector totius Orientis, который мог обозначать какую-то должность, которой мы не знаем. Позже она появляется в документах времени Вабаллата; как это следует из надгробной надписи, Оденату он был пожалован тем же самым Вабаллатом.
(101/102)
Оденат — царь царей иранского типа и признанный alter ego, если только не возможный соперник римского императора на Востоке, провёл большую часть своего правления за пределами Пальмиры, в борьбе с персами. В Пальмире во время его отсутствия (с 262 по 268 г. н.э.) он был представлен выходцем из пальмирской аристократии — полуиранцем-полуримлянином — Юлием Аврелием Септимием Вородом. Крайне интересен титул, который имел этот человек в Пальмире. Он был procurator (губернатором) и iuridicus (судьёй) в соответствии с римской терминологией, и argapetes (военным губернатором) — в соответствии с иранской. Таким образом, делался упор на двойственный характер Пальмиры, о чём свидетельствуют вышеупомянутые титулы: иранский — с одной стороны, и римский — с другой, самого Одената и его представителя в Пальмире.
Я не буду больше говорить о тёмных годах, которыми завершился расцвет Пальмиры, о правлении Вабаллата, сына Одената, о регентстве его матери Бат Задбаи, более известной под именем Зенобия, или о разрыве с Римской империей. Как Вабаллат создал свою собственную империю, сравнимую с Сирией, Египтом и Малой Азией, и как Зенобия достигла всемирной известности — это всё события, известные историку. Прежде всего караванная торговля была причиной развития Пальмиры; та же самая торговля создала караванное государство и караванную императрицу; и вовсе не каприз судьбы сделал Египет частью этого торгового комплекса, так как Египет находился в сфере торгового влияния Пальмиры на протяжении довольно долгого времени.
Но недолговечно было караванное царство Зенобии. Мы знаем, как оправилась Римская империя и как было восстановлено её единство, как Аврелиан преуспел в захвате и разрушении Пальмиры и как в его триумфе шествовала караванная царица Зенобия.
Судьба Дуры в период кратковременного расцвета Пальмиры темна. Мы не знаем, как долго персы удерживали город, который они основательно разграбили и частично разрушили. Не знаем мы и того, занимал ли Оденат город во время своего победного похода вниз по Евфрату и восстанавливал ли какие-то памятники. Храм Пальмирским богам и некоторые памятники у главных ворот были, конечно, восстановлены после времени правления Александра Севера, однако точная дата неизвестна. С другой стороны — в Дуре не найдены монеты (за исключением двух монет Шапура) и надписи, датированные позднее 256 г. н.э. Это восстановление и возвращение, очевидно, продолжалось не очень долго. После победы Аврелиана над Зенобией и подавления тем же самым императором восстания в Пальмире римские солдаты Дуру никогда уже не занимали. Она оставалась безлюд-
(102/103)
ной территорией между Римской и Персидской империями и стала частью пустыни. Когда Юлиан во время своего неудачного похода против Персии, предпринятого в тщетной надежде возродить римское правление на Евфрате, проезжал через Дуру, она уже лежала в руинах, а пустыня уже начала поглощать когда-то цветущее поселение. Пальмира значительно пережила Дуру, хотя после медленного заката она очень медленно стала возрождаться, и когда караванная торговля вновь оказалась в руках арабов, оказалась отброшенной в сторону. Она испытала изменчивость судьбы этой торговли: сначала — блеск, а затем — руины.
|