Б.Н. Пяткин
Замечания по поводу интерпретации
образа фантастического хищника.
Одной из наиболее интересных находок произведений окуневского искусства, сделанных в последние годы, является изображение «фантастического хищника» из могильника Бырканов (южная Хакасия). Анализ этого изображения и все данные об условиях его находки уже опубликованы дважды [Курочкин, 1995; Пяткин, Курочкин, 1995]. К последней совместной публикации Б.Н. Пяткиным была написана (но не включена в неё) небольшая интерпретационная часть, скорее даже — наброски этой части, посвящённые семантике образа «фантастического хищника» в окуневском искусстве. Предлагаем её вниманию читателей (прорисовку Быркановской плиты см. в илл. к статье С.В. Студзицкой — Табл. 2, 5) — Редактор.
Фантастическое существо на плите из Бырканова связано с растительным культом. Трудно (хотя ничего невозможного для окуневской мифологии нет) решить: зверь «заглатывает» или «рождает из пасти» разветвлённый «язык» явно растительного характера. Второе предположение представляется более вероятным, но требует специального обоснования. Фантастическое существо не «заглатывает», а «выпускает», причём, не только из пасти, как в случае с роговым «жезлом» из Черновой VIII, но и из всех своих четырёхпалых передних конечностей — косые кресты (астральные символы), помещённые перед пастью и рудиментарными четырёхпалыми конечностями (плиты из Разлива X, улуса Полтаков, Черновой VIII).
Несмотря на разнообразие деталей и видовых признаков различных животных, всю фантасмагоричность облика персонажа, имеются детали, облегчающие интерпретацию данного образа. Существо изображается как бы в двух проекциях. Отсюда появление «лишних» деталей, не совместимых с профильным рисунком: на морде «лишние» ноздри, два глаза, два уха и т.д. Туловище так расчерчено полосами, что создаётся впечатление показа не только видимого, но и невидимого бока. Появляются два овала на крупе; наконец, лишние хвосты (на плите из Бырканова и на плите из Полтакова), где один хвост опущен, а второй, «как обычно», поднят кверху. Не меньшее количество «лишних» деталей и у изображенного в плане «распластанного» зверя на плите из Разлива X. Здесь и большее, чем нужно, количество лап, при наличии четырёхпалых рудиментарных рук, не торчащих из пасти, а расположенных перед пастью; овальное туловище всё покрыто волнистыми линиями и т.д. Свернутый «пополам» зверь приближается к наиболее привычному профильному состоянию. Типологический ряд продолжают и усиливают изображения фантастических хищников на изваяниях, где они представлены от полных фигур — через ряд трансформаций — к практически неузнаваемым символическим линиям, всегда связанным с маской-личиной и астральными или космогоническими символами.
При механическом разделении изображений на «элементы» и «признаки» утрачивается смысловая сторона композиций. Анализ же совокупности признаков целиком, их последующее разделение на элементы при рассмотрении конкретного памятника возвращает нас вновь к необходимости объединения всех «элементов» и «признаков» для того, чтобы понять значимость персонажей и семантическую сторону композиций в целом. Композиционно зверь на изваяниях связан с масками-личинами, вне зависимости от полноты или фрагментарности его изображения. В мифопоэтическом аспекте такая связь допускает существование мифологемы о сакральном браке этих двух персонажей.
Несмотря на разнообразие «элементов» и «признаков» зверя-божества (птица, хищник, копытное и т.д.), данное существо семантически едино в своей ипостаси. Это единство по мере необходимости разделяется на отдельные персонажи, с тем, чтобы объединиться вновь, стать владыкой всех стихий, т.е. Космосом. Главенство этого божества
(263/264)
над всеми стихиями, способность создания их из самого себя или посредством священного брака в мифологии приобретает смысл всеобъемлющего божества — не только владыки, но и создателя окружающего мира. В этом случае находит объяснение бесполость данного персонажа как очевидная самодостаточность. Бог не только защищает космические стихии, а сам является Космосом.
Структура изобразительного текста при определённых условиях должна в ритуальной части воспроизвести мифопоэтический текст. Иными словами, имеются ли какие-либо материальные предметы, посредством которых возможно подтверждение высказанных положений? Опережая предлагаемые ниже доказательства, на этот вопрос можно ответить положительно. Несмотря на различие знаковых систем ритуала и мифа, эти системы текста становятся узнаваемыми при условии соблюдения единства сюжета, воспроизвёденного и в мифе, и в ритуале. При этом необходимо учитывать цикличность ритуалов, когда в зависимости от конкретной потребности в нём воплощаются отдельные качества божества или существенные в данный момент его ипостаси.
Атрибуты ритуальных мистерий в окуневских погребениях известны из могильников Черновая VIII (жезл, черепа журавля-красавки, фигурка медведя и медвежьи клыки и т.д.); Третий лог (журавль); Лебяжье (черепа журавля-красавки, кости медведя, череп рыси); из могилы в Байкалове (пенис медведя) и др. В ямах ритуального назначения окуневского времени под г. Минусинском обнаружены черепа и длинные кости ног быков, лошадей, баранов. В погребениях Тас-Хазы — рога благородного оленя. В могильнике Сыда V — черепа лошади и коровы. Таким образом, практически во всех раскопанных окуневских могильниках или отдельных погребениях обнаружены материальные предметы, точно соответствующие какой-либо ипостаси многоликого окуневского божества.
Учитывая, что миф «принципиально вариативен» [В.Н. Топоров], во-первых, рассмотренными примерами эта тема не исчерпана; во-вторых, здесь сознательно не рассматриваются композиции, связанные с сакральной свадьбой божества и его супруги — божественной коровы. В этом случае количество материальных подтверждений в ритуале и их мифопоэтических воплощений увеличилось бы. В-третьих, основное действующее лицо, родоначальник и творец окуневской космогонии и мифологии в культурах окуневского круга соседних территорий «записан» в иной знаковой системе, и здесь следует искать его иные материальные воплощения.
Особого внимания заслуживает проблема взаимоотношений человека и божества, олицетворяющего Космос. Образно говоря, инфернальная природа зверя-божества такова, что «всегда он хочет зла, но совершает благо».
|