И.В. Пьянков
Бактрийский гриф в античной литературе.
Фигура грифа — грифон, как его называют искусствоведы, — всё ещё довольно загадочная по своему происхождению и идеологическим функциям, была очень популярна и широко распространена в древнем искусстве. Изображения грифа известны и в искусстве древних народов Средней Азии. Кроме того, со Средней Азией, а именно с Бактрией, связывает грифов и один из вариантов рассказа о грифах в античной литературе. Этому варианту посвящена настоящая работа.
Рассказ о грифах со ссылкой на сообщение бактрийцев содержался в сочинении Ктесия (конец V — начало IV в. до н.э.), известном под названием «Индика» (Indika). Сочинение это полностью до нас не дошло, от него сохранился лишь ряд фрагментов. Названный рассказ передан в двух фрагментах (сохранённых Фотием и Элианом). Приводим полностью перевод этих фрагментов так как, насколько нам известно, они на русский язык не переводились.
Фрагмент 45 (Jacoby). Phot., §26: «Имеется и золото в Индийской земле, которое, однако, не в реках разыскивают и промывают, как [это бывает] в реке Пактоле, но в обширных и громадных горах, в которых обитают грифы, четвероногие птицы, величиной с волка, с ногами и когтями как у льва. Перья [у них] на всем теле — чёрные, а на груди — красные. Из-за них-то обильное в тех краях золото и добывается с трудом».
Фрагмент 45h (Jacoby). Aelian., N.A., IV, 27: «Я узнаю, что гриф, это индийское животное — четвероногое, наподобие льва, когти имеет чрезвычайно сильные и притом также похожие на [когти] льва. Повествуют, что спина [его] покрыта перьями и цвет этих перьев — чёрный, а спереди, говорят, красный. Крылья же у него — ни того и ни другого [цвета], но белые. Шея, рассказывает Ктесий, у него украшена тёмно-синими перьями, клюв орлиный, голова такая, какую мастера рисуют или ваяют, глаза его, говорит, огненные. Гнёзда вьёт в горах. Взрослого [грифа] поймать невозможно, [поэтому] ловят птенцов. Бактрийцы, соседние с индийцами, рассказывают, что [грифы] в тех местах являются сторожами золота. Говорят, что они выкапывают его и сооружают из него гнёзда, а осыпающееся [при этом] подбирают индийцы. Индийцы же, напротив, отрицают, что [грифы] являются сторожами этого золота, так как грифы не нуждаются в золоте (и мне, по крайней мере, кажется, что это правильно утверждают), но [индийцы] сами отправляются на сбор золота. [Грифы] же, обеспокоенные за своих птенцов, нападают на приближающихся. Они также вступают в борьбу и с другими живыми существами и легко одолевают их, кроме льва и слона, с которыми не могут бороться. Местные жители, опасаясь силы этих животных, отправляются собирать золото не днём, а ночью, так как тогда надеются лучше спрятаться. Область, где обитают грифы и находятся золотые рудники, — пустыннейшая. Поэтому желающие добыть металл, о котором идёт речь, отправляются туда, снаряжённые [всем необходимым], по тысяче и по две, приносят заступы и мешки и копают, дождавшись безлунной ночи. И если утаятся от грифов, то достигают двойной выгоды: и сами остаются живыми, и уносят домой ношу [золота]. Те, кто научился очищать золото, выплавляя его каким-то своим способом, приобретают себе путём этих опасностей огромные богатства. Если же окажутся схваченными — гибнут. Возвращаются оттуда, как я узнаю, через три или четыре года».
Близкий этому рассказ о грифах приводит Филострат. Многими деталями он отличается от повествования Фотия и Элиана. Некоторые моменты, отсутствующие у Фотия и Элиана, возможно, восходят к Ктесию и, таким образом, дополняют сохранившиеся фрагменты его рассказа; другие, поданные в несколько ином виде, нежели у Фотия и Элиана, представляют
(19/20)
скорее всего позднюю переработку сообщений Ктесия. Грифы у Филострата также помещены в Индию. Золото, которое они выкапывают, рассеяно на камнях в виде капель; грифы клювами сбивают золотые капли. Эти животные считаются у индийцев посвящёнными Солнцу (Helios); четвёрку грифов они запрягают в колесницу, на которую ставят изваяния, изображающие Солнце. Грифы обладают очень сильными крыльями, хотя и не могут летать; взмахивая ими, они одолевают даже слонов и драконов, но быстрых тигров победить не могут (Philostr., V.А., III, 48). Отрывком из подобного рассказа могут быть и слова Гелиодора об «упряжке грифов с поводьями из золотых цепей» (Heliod., Aetbiop., X, 26).
Ряд других авторов, рассказывая о грифах, упоминают лишь отдельные черты, которые можно возвести к сочинению Ктесия. Так, Цец соединяет рассказ Геродота о муравьином золоте с рассказом Ктесия о грифах: индийцы, отнимающие золото у муравьёв (по Геродоту), идут ночью, «опасаясь грифов» (по Ктесию) (Tzetz., Chil., XII, 336). У Плиния в рассказ о грифах, представляющий версию Аристея и Геродота, введена одна деталь, которая напоминает рассказ Ктесия: грифы выкапывают золото «из подземных шахт» (ex cuniculis) (Plin., N.H., VII, 10).
Об источниках своего рассказа Ктесий говорит сам, ссылаясь на слова бактрийцев и индийцев. Судя по Ктесию, бактрийцы и индийцы рассказывали о грифах почти одинаково; разница была в том, что согласно бактрийской версии индийцы только подбирали выкопанное грифами золото, а согласно индийской — индийцы сами добывали его. В этом заявлении Ктесия о своих источниках заметна, как почти всюду в его сочинениях, скрытая полемика с Геродотом. Если Геродот, приводя свой рассказ о происхождении индийского золота, отличающийся от рассказа Ктесия, ссылается на слова персов, то Ктесий говорит о сообщениях самих индийцев и соседних бактрийцев, т.е. претендует на бóльшую точность.
Однако полностью поверить заявлению Ктесия о его источниках мы не можем. Влияние литературных образцов у него налицо. Общую идею рассказа Ктесий, видимо, заимствует у Геродота. О таком заимствовании свидетельствует следующее наблюдение. Геродот, говоря о том, что окраины земли богаты золотом, упоминает два места, обильных драгоценным металлом: одно — на севере Европы, где золото похищают у грифов аримаспы, соседи исседонов (Herod., III, 116; IV, 13), другое — в Индии, где золото похищают у муравьёв индийцы (Herod., III, 102, 104-105). Ктесий, проявляя своего рода «негативную зависимость» от Геродота, обычную для него, заимствует оба рассказа, но грифов и муравьёв меняет местами: грифы попадают к индийцам (Ctes., fr. 45, 45h, Jacoby), а муравьи — к исседонам (Ael., N.A., III, 4) [1] [ср. 16, стр. 2239).
Содержание рассказа скомбинировано Ктесием в основном их трёх рассказов Геродота, близких по теме: о грифах (Herod., III, 116), о муравьях (Herod., III, 102, 104-105), о птицах, приносящих кипам (Herod., III, 111) [13, стр. 67-68]. Грифы как хранители золота в рассказе Ктесия — из рассказа Геродота о грифах, но действуют грифы у Ктесия так же, как муравьи у Геродота [ср. 2, стр. 163; 17, стр. 12]. Золото грифы выкапывают из земли, строя жилища, гнёзда; муравьи также выносят золото из-под земли, устраивая свои жилища, норы. Людей, приближающихся к их жилищу, грифы преследуют, люди прячутся; муравьи также преследуют людей, а те убегают от них. Люди, желающие добыть золото у грифов, выбирают определённое время суток, а именно ночь, когда им легче спрятаться; добывающие золото у муравьёв выбирают утро, когда им легче убежать от преследования. Отправляясь за золотом в страну грифов, запасаются определённым снаряжением: берут заступ (ame) и мешок (sakkos); отправляясь к муравьям, берут с собой мех (thylakos). Грифы, несущие золото в горные гнёзда, напоминают птиц, которые добывают откуда-то полоски коры (кинам) и несут их в гнёзда, прилепленные к горам.
Но можно ли считать, что знакомство Ктесия с какими-то устными преданиями о происхождении восточного золота совершенно исключено? Думается, что нет. Ведь подобные рассказы действительно имели хождение во времена Ктесия, и он вполне мог их слышать в Персии, где жил долгое время. Например, предание о «муравьином» золоте было известно самим древним индийцам; об этом золоте упоминается в «Махабхарате» [17, стр. 13; 14, стр. 218-219], а предание о нём рассказывали в македонскую эпоху Неарху (Strab., XV, 1, 44; Arr., Ind., XV, 4) и Мегасфену (Strab., II, 1, 9, XV, 1, 44, 69; Arr., Ind., XV, 5-7; Plin., N.H., XI, 111).
Чтобы проследить предполагаемый путь, которым легенды о золоте могли дойти до Ктесия, нужно определить путь «индийского» золота в Персию.
Индийцы, добывающие золото, являются у Ктесия соседями бактрийцев. У Геродота
(20/21)
они также обитают рядом с бактрийцами, а кроме того, и рядом с гандариями, на севере Индии (Herod., III, 102; ср. Нес., fp. 295, Jacoby). Ещё более конкретно эти индийцы определены Мегасфеном; он называет их дардами (=дадики Геродота, соседи гандариев) (Strab., XV, 1, 44; Plin., N.H., XI, 111). Индийцы эти, по Ктесию, отправляются за золотом большими караванами на три года. Страна, куда они идут, «пустыннейшая» и горная, с «обширными и громадными горами». Характеристика этой страны, конечно, может быть просто комбинацией черт, присущих стране муравьёв и стране птиц, приносящих кинам: первая является песчаной пустыней, а во второй имеются высокие, недоступные горы. Но возможно, что здесь отразилась и какая-то устная традиция. По крайней мере Мегасфен, живший позже Ктесия, также говорит о горах в стране, где добывалось золото: золотые рудники, по его словам, находятся под большим (3000 стадий в окружности) плоскогорьем. Где же находилась эта страна? Судя по указанию Ктесия на длительность пути к ней, она была достаточно отдалена от индийцев, которые добывали золото. Действительно, несмотря на то что легенды указывают на страну дардов как на место добычи золота, многие современные исследователи считают, что дарды были лишь посредниками на пути золота с Тибета, Алтая или Гоби в Иран и Индию [ср. 24, стб. 2153-2154; 23, стр. 105-108; 10, стр. 95; 20, стр. 96].
Путь золота от индийцев, которые считались его добытчиками, до сокровищниц персидского царя можно восстановить следующим образом. Непосредственно от индийцев к царю, например в виде дани, золото поступать не могло, так как индийцы во времена Ктесия, при Артаксерксе II, как и позже, не были подданными персидского царя (Индия, по представлению Ктесия, — область за пределами Персидского царства). В пределы персидских владений золото попадало иным способом. В связи с этим следует обратить внимание на слова Ктесия, что выгоду получают лишь те, «которые научились очищать золото». Возможно, что данное указание Ктесия находит себе объяснение в более позднем подробном рассказе Мегасфена, согласно которому люди, похищавшие золотой песок, не умели сами выплавлять золото и продавали песок за дешёвую цену крупным скупщикам (emporoi). Через них золото и попадало, видимо, в Бактрию. По представлению Ктесия, в городе Бактры было «большое количество золота» (Ctes., fr. 1b, с. 7, 1, Jacoby), Сокровищница Бактр и была наряду с сокровищницей Сард золотой «кладовой» персидских царей (ср. надпись «f» Дария из Суз, 35-36). Золото могло добываться во времена Ахеменидов также непосредственно в Бактрии и, судя по сообщению Аристотеля, действительно добывалось там (Aristot., De mirab., 46), но всё-таки античные авторы указывают на Индию как на самый мощный и обильный источник ахеменидского золота. Бактрийцы же могли донести легенды об индийском золоте и до столицы персидских царей, до Суз, где жил Ктесий. Что последний действительно встречал бактрийцев в Персии, явствует из самих его сочинений (ср., например, Ctes., fr. 45, §6, Jacoby).
Итак, рассказ Ктесия об индийском золоте скомбинирован в основном из литературных источников. Однако не исключено, что некоторые детали в нём обязаны устной традиции; правда, выделить эти детали очень трудно и сказать с полной уверенностью, что они заимствованы именно из устных рассказов, нельзя, но всё же возможность такого заимствования существует. Всё сказанное полностью относится и к образу грифа у Ктесия, к анализу которого мы переходим.
Гриф в античной мифологии — образ не исконно греческий, это выходец с Востока (2, стр. 162], точнее, с Ближнего Востока. Но он рано и довольно прочно обосновался в мире греческих мифологических образов, обрёл там своё географическое место, свои функции. В греческой литературе предание о грифах имеет две основные версии.
Одна версия принадлежит Аристею (VII в. до н.э.). У него грифы представлены как существа, «похожие на львов, но с крыльями и орлиным клювом» (Aristeas, fr. 7, Kinkel). Описание краткое, но вполне характерное. Если искать соответствующий ему образ в произведениях древнего изобразительного искусства, то таким соответствием, безусловно, будет орлиный грифон. Аристей сообщает об этих животных следующее. Обитают они на крайнем севере, близ Рипейских гор, с которых никогда не сходит снег и где дует Борей, северный ветер. Земля там в изобилии производит золото, и грифы стерегут его. Аримаспы, живущие рядом с ними, похищают золото и постоянно сражаются из-за него с грифами (Aristeas, fr. 5, 7, Kinkel; Herod., III, 116; ср. Damast., fr. 1, Jacoby). Грифы эти связаны с Фебом-Аполлоном, как и гипербореи, обитающие за Рипейским хребтом. Аристей, рассказывая обо всех этих чудесах, ссылается на сообщения исседонов, путешествие к которым он якобы совершил (Aristeas, fr. 5, 6, Kinkel). Известие о путешествии Аристея к исседонам, долгое время воспринимавшееся в науке скептически, ныне оценивается как вполне достоверное [13, стр. 104-118, 179-181]. Исседонов локализуют в различных местах, но, пожалуй, наиболее верно искать их где-то в степях и лесостепях Зауралья. Рипейские горы
(21/22)
Аристея исследователи почти единогласно отождествляют с Алтаем. Действительно ли Аристей слышал о грифах от исседонов? Ответить на этот вопрос однозначно нельзя. Сам образ грифа был привнесён в рассказы исседонов Аристеем из арсенала греческой мифологии, но какие-то чудовища типа дракона, стражи золота, заменённые у Аристея грифами, должны были фигурировать уже в устных рассказах [2, стр. 162; 13, стр. 6, 93; ср. 21, стр. 172, 174; ср. образ Полоза в уральских сказах П.П. Бажова]. Археологические данные подтверждают такое заключение. Орлиный грифон был хорошо известен ионийцам архаической поры. Они, как полагают, не без влияния «Аримаспеи», сочинения Аристея [13, стр. 6, 90-92], сделали этот образ популярным в Скифии. Действительно, изображения орлиных грифонов имеются на ряде предметов, происходящих из Скифии и являющихся, видимо, греческой работой [ср. 7, стр. 293]. Предполагают даже, что орлиные грифоны на предметах из алтайских курганов — след скифского, а не персидского влияния [13, стр. 92].
Другая версия засвидетельствована ранее всего у Эсхила (V в. до н.э.). Разумеется, Эсхил не был первым, кто ввёл эту версию в греческую литературу; она значительно древнее его. Возможно, что древнейшие греческие авторы излагали именно её (первым, кто упоминал грифов, был Гесиод, см. Schol. Aesch. Prom., 830). У Эсхила эта версия представлена в виде фрагмента и сочетается с версией Аристея: в середину фрагмента вставлены слова «и одноглазой конной рати аримаспов» — из Аристея. [2] Грифы у Эсхила описаны как «остроклювые безгласные псы Зевса» (Aesch., Prom. Vinct., 803-804). Очевидно, мы имеем здесь разновидность орлиного грифона — с туловищем собаки, а не льва. Что можно узнать из текста Эсхила об этих грифах? Обитают они на крайнем юге и, видимо, тоже сторожат золото, но не у подножия Рипейских гор, как в версии Аристея, а у «золотоносного потока Плутона», реки в Эфиопии (Aesch., Prom. Vinct., 806 и сл.). Грифы Эсхила, как видно из приведённого отрывка, связаны с Зевсом; с этим же божеством связаны и эфиопы, крайний южный народ. Таким образом, грифы Эсхила прямо противоположны грифам Аристея, которые вместе с крайним северным пародом гипербореями считались посвящёнными Аполлону. Предполагают, что такая южная ориентация эсхиловых грифов отразила путь, которым этот образ пришел в Грецию [22, стб. 1919-1920]; изображения грифона, и именно орлиного грифона, создавались в Египте с глубочайшей древности. Вполне естественно, что именно такая локализация грифов была свойственна первоначальной, древнейшей, греческой версии о грифах.
Ктесий дает третью версию рассказа о грифах. Насколько она является самостоятельной и насколько — комбинацией предшествующих двух, и предстоит решить.
В описании Ктесием грифа прежде всего обращает на себя внимание красочность, даже какая-то наглядность. Ктесий подробно рассказывает, какие у грифа голова и глаза, тело, лапы и когти, какого цвета перья. Не случайно поэтому предполагают, что описать грифов Ктесию помогли художественные изображения этих существ [13, стр. 68; 18, стб. 2038]. Собственно, Ктесий и сам ссылается на художественные произведения, говоря, что голова грифа такая, какой её рисуют или ваяют мастера (cheirourgountes). Эта ссылка Ктесия на свой источник очень интересна. Видимо, в данном случае он имел в виду протомы грифов, широко распространённые тогда в Греции, особенно на Самосе и Родосе, рядом с его родным Книдом [19, стр. 49]. [3] Греческие изделия с протомами грифов попадали и в Персию. Так, в ахеменидских Сузах был обнаружен фрагмент, который, как полагают, оказался там после походов Дария или Ксеркса в Грецию [19, стр. 73]. Так что Ктесий мог использовать греческий изобразительный материал для своего описания грифов, виденный им как в Греции, так и в Персии.
Гриф у Ктесия — «наподобие льва», с львиными лапами и когтями, но с орлиной головой и крыльями. Судя по этим указаниям, гриф Ктесия — обычный орлиный грифон. Однако сравнение его с волком позволяет предполагать влияние на Ктесия и других представлений о грифе, например тех представлений, которые засвидетельствованы для Эсхила. Но имеем ли мы здесь дело только с литературным влиянием? Ведь Ктесий ссылается на сообщения бактрийцев, и возможность существования бакт-
(22/23)
рийских информаторов у Ктесия является вполне реальной, как показано выше.
Действительно, фигура грифа во времена Ктесия была уже известна бактрийцам. Правда, довольно сложно определить, насколько точно соответствует этот известный бактрийцам образ описанию Ктесия.
Вообще в персидском ахеменидском искусстве более популярен был львиный, а не орлиный грифон [ср. 22, стб. 1916], т.е. существо с львиными головой и туловищем, с крыльями и иногда с орлиными лапами. Но и орлиный грифон был известен, причём образцы его изображений во времена Ктесия из ахеменидских центров проникали в Среднюю Азию; об этом свидетельствуют, например, протомы грифов из Калалы-гыр I, копирующие персепольские капители. Надо думать, что в Средней Азии образ ахеменидского орлиного грифона нашёл вполне подготовленную для его восприятия почву, так как близкие ему образы бытовали там с глубокой древности, уходя корнями в эпоху индоиранской общности [3, стр. 148-149]. Полагают, что образ грифона с львиным телом, засвидетельствованный в искусстве древних жителей Алтая, проник в него из ахеменидской Персии именно через Среднюю Азию [5, стр. 74; 6, стр. 211]. Однако здесь нужно сделать оговорку: те же исследователи отмечают, что в некоторых деталях алтайские орлиные грифоны находят соответствие не в персидских образцах, а в более древних ассирийских [6, стр. 209; 7, стр. 292]; поэтому возможно, что наиболее ранние образцы орлиного грифона древние алтайцы получили от скифов, других вероятных посредников между ассирийцами и древними алтайцами. Образ орлиного грифона с львиным туловищем, усвоенный среднеазиатским искусством, иногда приобретал черты тигра — более привычного для местных жителей животного; об этом может свидетельствовать изображение орлиного грифона на серебряном фаларе, считающемся греко-бактрийским изделием [5, стр. 74].
Известен был в Средней Азии в древности и другой вид грифона — собаковидный грифон, с головой и туловищем собаки. Изображения такого существа имеются на предмете из Амударьинского клада [15, стр. 86], на сердолике, найденном близ Термеза [5, стр. 73, 78]; грифоны в росписях Варахши имеют собачье туловище, иногда птичьи лапы, но изображения голов в них, к сожалению, надбиты [11, стр. 153, табл. II, VI, XI, XV). Предания о летающих собаках сохранились и доныне в Средней Азии [8, стр. 322].
Итак, у Ктесия — орлиный грифон то ли с львиным туловищем, то ли с собачьим. У бактрийцев его времени можно предполагать несколько видов грифонов, из которых наиболее соответствующим Ктесиеву грифу будут орлиный грифон с львиным или тигриным туловищем и настоящий собаковидный грифон. Совпадение имеется, хотя и не полное. Таким образом, и здесь остаётся лишь констатировать возможность того, что Ктесий в какой-то мере отразил представления бактрийцев о грифе; с полной же уверенностью утверждать это нельзя.
Связь грифов с Индией у Ктесия может объясняться тем фактом, что они просто заменяют у него муравьёв легенды о «муравьином» золоте, рассказанной Геродотом. Возможно также, что перенесение грифов ближе к югу явилось результатом влияния версии Эсхила. Правда, и более поздние авторы помещают грифов, стерегущих золото, в Индию; так, Гиерокл, видимо, связывает с Индией грифов, живущих в стране гиперборейского племени таркинеев (Hierocl, fr. 3, Müller). Иногда эти авторы упоминают грифов и муравьёв вместе, относя их к чудесам Индии (Arr., Anab., V, 4, 3; Philostr., V.А., VI, 1, 2; у последнего муравьи помещены в Эфиопию). Смешение грифов и муравьёв заходит так далеко, что пятнистую, как у леопарда, шкуру приписывают то грифам (Paus., VIII, 2, 7), то индийским муравьям (Strab., XV, 1, 44). Но все это может быть объяснено влиянием Ктесия. И тем не менее, если бактрийцы были знакомы с образом грифа и связывали его с добычей золота, то вполне естественно ожидать, что они связывали грифов и с индийцами, от которых к ним поступало большое количество золота.
Описание самой страны грифов, пустынной и горной, может быть скомбинировано из деталей двух рассказов Геродота — о муравьях и о птицах, приносящих кинам, как уже отмечалось выше. Возможно также, что Ктесий просто отождествил страну своих грифов со страной Аристеевых грифов, опираясь на какие-то картографические материалы [ср. 16, стб. 2239], и определил сам длительность пути от индийцев до Рипейских гор и обратно в три-четыре года. Однако известие Ктесия о том, что индийское золото добывается в какой-то горной стране, подтверждается более поздней, независимой версией Мегасфена; об этом также говорилось выше. Важно ещё и то, что все писавшие об индийском золоте помещали места его добычи непосредственно в Индию; лишь Ктесий говорит о значительной удалённости этих мест от индийцев, добывавших золото. Действительно, в самой Северной Индии известных месторождений золота не было; это отмечали уже античные авторы с тех пор, как греки, во время походов Александра Македонского, ближе познакомились с Индией (Arr.,
(23/24)
Anab., V, 4, 4). Возможно, что в данном указании Ктесия сохранилось известие о добыче золота где-то в Тибете, у истоков рек Брахмапутра и Сатледж или в верховьях Инда [ср. 25, стр. 757 и сл.; 17, стр. 15; 12, стр. 5-6].
Грифы у Ктесия охраняют золото. Правда, Ктесий приписывает прямое определение грифов как стражей золота только бактрийцам, индийцы же, по его словам, говорят, что грифы нападают на людей не из-за золота, а просто беспокоясь за своих птенцов. Функция охраны золота присуща грифам у всех античных авторов, это общее место в античной литературе. Видимо, Ктесий здесь просто повторяет установившееся в античном мире мнение. Однако и в данном случае можно найти параллель этому представлению в среднеазиатских верованиях. У древних иранских народов издавна существовало поверье, отраженное в зороастрийской традиции и эпосе, о чудесной собаке-птице Сэнмурве, или, позже, Симурге, которая обитает на огромном дереве или высокой скале [9]. Пережиточно это поверье сохраняется в Средней Азии доныне: здесь рассказывают о некоей птице, обитающей на высокой горе и охраняющей сокровища; полагают, что птица эта — тот же Симург [8, стр. 322].
Мотив грифомахии, т.е. борьбы грифов с людьми, похищающими золото, у Ктесия в настоящем своём виде отсутствует. Это и понятно, так как грифы у него замещают муравьёв, а о борьбе муравьёв с людьми в предании о «муравьином» золоте ничего не говорилось. Но представление о грифомахии, отчётливо засвидетельствованное в версии Аристея, всё-таки нашло своеобразное преломление в рассказе Ктесия. Он говорит о борьбе грифов с животными, в том числе со слонами и львами. Впрочем, возможно, что в подлинном рассказе Ктесия говорилось и о борьбе с людьми; например, упоминание о том, что грифы не могут одолеть слона, могло быть дано в связи с описанием битв с грифами наездников верхом на слонах. Были ли известны подобные мотивы древнему населению Средней Азии? И на этот вопрос следует ответить утвердительно. На росписях из Варахши грифы всюду изображены в сценах грифомахии: грифы с двух сторон кидаются на слона, верхом на слоне сидит человек и поражает грифов копьём или стрелой из лука. Интересно заключение исследователя этих росписей: данные мотивы сформировались, причём не только в основном, по и в деталях, где-то в Бактрии или Тохаристане [11, стр. 206]. Однако наряду с глубокими местными и вообще восточными традициями росписи обнаруживают, судя по ряду деталей, также эллинистическое влияние [11, стр. 205]; наличие такого влияния, конечно, и следует ожидать, если происхождение рассмотренных композиций вести из Бактрии греко-бактрийского или кушанского времени. В связи с этим опять возникает вопрос: не были ли мотивы грифомахии привнесены в бактрийское искусство из греческой литературы, из сочинений Ктесия? Известно, что участникам походов Александра Македонского, положивших начало широкому внедрению греческой культуры в Бактрию, было хорошо знакомо содержание сочинений Ктесия.
Грифы у Ктесия (или только у Филострата?) связаны с Солнцем (Гелиосом). В этом факте можно видеть влияние версии Аристея, в которой грифы связаны с Аполлоном. Ктесий уже вполне мог отождествить Аполлона с Гелиосом. [4] Характерно в этом отношении, что если Филострат считает колесницу, запряжённую грифами, принадлежностью Гелиоса, то другой поздний автор, Порфирий, — атрибутом Аполлона (Porphyr., III, 18, 16). Но, с другой стороны, известно, что гриф на Востоке с глубокой древности считался символом Солнца.
Итак, можно прийти к следующему выводу относительно грифа, описанного Ктесием со ссылкой на рассказы бактрийцев и индийцев. Влияние литературных источников, сочинений предшествующих авторов, на представления Ктесия о грифах бесспорно. Ктесий описывал своих грифов, учитывая обе уже существовавшие к его времени литературные версии легенды о грифах, а также изобразительный материал — установившийся образ грифа, запечатлённый в произведениях искусства. Кроме того, грифы введены у него в рамки легенд о добыче индийского золота и отчасти аравийского кинама, где соответствуют сказочным муравьям и птицам, приносящим кинам. Вместе с тем ряд моментов в рассказе Ктесия может действительно восходить к восточным, в частности к бактрийским, преданиям о грифах, хотя определенно доказать этого нельзя. С бактрийцами Ктесий вполне мог встречаться в Сузах, столице персидского царя. Возможно, что он использовал какой-то редкий, малоизвестный вариант сказаний о грифах и приспособил его к вариантам, имевшим хождение среди греков. Во всяком случае, бактрийцы во времена Ктесия были уже знакомы с образом грифа. К сообщениям бактрийцев могут предположительно восходить следующие моменты в ктесиевом описании грифов: в описании внешнего вида грифов — некоторые черты собаки (волка); в указаниях на географическое место грифов — связь их с северными индийцами, соседями бактрийцев, а также определение отдалённых
(24/25)
мест добычи индийского золота как мест обитания грифов; в указаниях на функции и действия грифов — роль их как стражей золота, некоторые мотивы грифомахии, как, например, борьба с грифами людей, сидящих на слонах; возможно, что сюда нужно отнести и связь грифов с Солнцем.
2. Клингеp В.П., Сказочные мотивы в истории Геродота, Киев, 1903.
3. Литвинский Б.А., Древние кочевники «Крыши мира», М., 1972.
4. Лосев А.Ф., Античная мифология в её историческом развитии, М., 1957.
5. Пугаченкова Г.А., Грифон в античном и средневековом искусстве Средней Азии, — СА, 1959, №2.
8. Снесарев Г.П., Реликты домусульманских верований и обрядов у узбеков Хорезма, М., 1969.
12. Юсов Б. В., Тибет. Физико-географическая характеристика, М., 1958.
13. Воlton J.D.P., Aristeas of Proconwesus, Oxford, 1962.
14. Bose A., Social and Rural Economy of Northern India cir. 600 B.C. — 200 А.Д., vol. II, Calcutta, 1945.
15. Dalton O., The Treasure of the Oxus. With other Objects from Ancient Persia and India, London, 1905.
16. Herrmann, Issedoi, — RE, Bd IX, 1916.
17. Herrmann A., Das Land der Seide und Tibet im Lichte der Antike, Leipzig, 1939.
18. Jасobу F., Ktesias (1), — RE, Bd XI, 1922.
19. Jantzen U., Griechische Greifenkessel, Berlin, 1955.
20. Мuellerus C., Ctesiae Cnidii et chronographorum fragmenta, Paris, 1877 [Дополнение к изданию Геродота В. Диндорфа].
21. Phillips E.D., The Legend of Aristeas: Fact and Fancy in early Greek Notions of East Russia, Siberia and Inner Asia, — «Artibus Asiae», XVIII, 1955, №2.
22. Prinz und Ziegler, Gryps, — RE, Bd VII, 1912.
23. Tarn W., The Greeks in Bactria and India, 2 ed., Cambridge, 1951.
24. Tomaschek W., Dardai, — RE, Bd IV, 1901.
25. Tomaschek W., Kritik der ältesten Nachrichten über den skythischen Norden, I, — «Sitzungsberichte der philos. — hist. Cl. der K. Akademie der Wissenschaften», Bd 116, Wien, 1888.
[1] В рассказе Элиана о муравьях и исседонах нет прямой ссылки на Ктесия. Но, судя по содержанию этого рассказа, он почерпнут из того же источника, из которого Элиан заимствовал и рассказ о грифах, т.е. из сочинения Ктесия «Индика» [см., например, 16, стб. 2239; 1, стр. 40-41].
[2] Сообщение Эсхила о грифах является частью описания пути Ио. География этого пути у Эсхила отличается крайней эклектичностью; у него вперемежку упоминаются самые разные, весьма удалённые один от другого географические объекты. Исследователи приложили много усилий для того, чтобы как-то согласовать и объяснить массу противоречий в описании пути Ио, но все подобные объяснения выглядят малоубедительно. Скорее всего Эсхил просто соединил несколько периегес, произвольно перемешав их данные. В числе этих периегес было описание пути на юг — к эфиопам и на север — к аримаспам [ср. 13, стр. 48]. В рассматриваемом отрывке как раз и совместились данные из этих двух описаний: сообщение о грифах — из первого, сообщение об аримаспах — из второго. Такое соединение было подсказано версией Аристея, у которого грифы фигурируют в паре с аримаспами.
[3] При таком толковании ссылки Ктесия на «мастеров» мы будем иметь в данном случае второе, после Геродота (IV, 152), упоминание о протомах грифа в литературном источнике.
[4] Первоначально Аполлон и Гелиос были у греков двумя различными божествами, но с V в. до н.э. они начинают отождествляться в греческой мифологии [см. 4, стр. 298-300].
|