главная страница / библиотека / обновления библиотеки

Н.Н. Николаев. Культура населения Тувы первой половины I-го тысячелетия н.э. Автореф. дисс. ... канд. ист. наук. 07.00.06 — археология. СПб: 2001. Н.Н. Николаев

Культура населения Тувы
первой половины I-го тысячелетия н.э.

// Автореф. дисс. ... канд. ист. наук. 07.00.06 — археология. СПб: 2001. 26 с.

 

Введение.

Глава I. История изучения памятников гунно-сарматского времени Тувы и основные источники.

1. Начальный период изучения гунно-сарматских древностей Тувы.

2. Второй этап в изучения гунно-сарматских древностей Тувы (Кокэль).

3. Третий этап в изучении гунно-сарматских древностей Тувы (Кокэльская культура).

Глава II. Погребальная обрядность по материалам Кокэля.

1. Надмогильные сооружения кокэльских курганов-кладбищ.

2. Погребальные конструкции и вопросы относительной хронологии Кокэля.

3. Хуннские реминисценции в обрядности элитарных погребений Кокэля.

4. Подбойные погребения Кокэля.

5. Одиночные курганы Кокэля.

6. Кокэльские погребения по обряду кремации.

Глава III. Керамический комплекс Кокэля.

1. Котловидные сосуды Кокэля.

1.1. Особенности распределения котловидных сосудов в погребениях Кокэля.

1.2. Особенности локализации погребений с котловидными сосудами на площади курганов-кладбищ.

2. Вазообразные сосуды.

3. Горшковидные сосуды.

4. Керамика постскифских комплексов Тувы.

4.1. Хуннская керамика Аймырлыга XXXI.

4.2. Кокэльская керамика Аймырлыга XXXI.

4.3. Сосуды переходной формы.

5. Керамический комплекс и некоторые аспекты хронологии Кокэля.

Глава IV. Комплекс вооружения Кокэля.

1. Наконечники стрел.

2. Луки.

2.1. Луки постскифских комплексов Тувы.

3. Копья (дротики).

4. Предметы колюще-рубящего вооружения.

4.1. Комплекс колюще-рубящего вооружения и некоторые аспекта хронологии Кокэля.

5. Комплекс вооружения и погребальная традиция Кокэля.

Глава V. Вопросы культурно-хронологической интерпретации памятников Саяно-Алтая и Кокэля.

1. Некоторые аспекты культурно-хронологической интерпретации постскифских памятников Тувы.

2. Некоторые аспекты культурно-хронологической интерпретации постскифских памятников Горного Алтая.

2.1. Булан-кобинская культура.

2.2. Памятники кок-пашского типа.

3. Некоторые аспекты культурно-хронологической интерпретации памятников Верхней Оби и Минусинской котловины.

4. Некоторые аспекты культурно-хронологической интерпретации Кокэля.

4.1. Погребальная обрядность Кокэля.

4.2. Котловидные сосуды Кокэля.

4.3. Поясные наборы Кокэля.

4.4. Ярусные наконечники стрел.

Заключение.

Список работ, опубликованных по теме диссертации.


 

Введение.   ^

 

Актуальность темы. В 50-е-70-е годы вопросы культурно-исторической интерпретации гунно-сарматских памятников Тувы наиболее полное освещение получили в работах С.И. Вайнштейна, В.П. Дьяконовой и Л.Р. Кызласова, которые особое внимание уделили комплексам могильника Кокэль. Несмотря на то, что данные, полученные в 80-90-е г.г., заставили пересмотреть многие положения, на которых основывались выводы первых исследователей Кокэля, его материалы по-прежнему принципиально важны для понимания культурно-исторических процессов гунно-сарматской эпохи Саяно-Алтая. Например, кокэльские аналогии во многом определяют трактовку предтюркских комплексов Восточного Алтая (Васютин, 1999). Кокэльские параллели стали одним из аргументов при обосновании новой даты и исторической интерпретации позднего этапа таштыкской культуры (Вадецкая, 1999). Вместе с тем, после публикаций 50-х-70-х г.г. исследователи практически не обращались к анализу кокэльских материалов.

 

Задачей настоящего исследования является:

1) Структурный анализ м. Кокэль (прежде всего по погребальному обряду, керамическому комплексу и предметам вооружения).

2) Определение, с учётом нового материала, места могильника Кокэль и погребений кокэльского облика среди традиций гунно-сарматского времени Тувы.

3) Определение динамики и тенденций культурогенных процессов на территории Тувы в первой половине I тыс.н.э.

 

Цель исследования. Определение роли и значения хуннского компонента в сложении археологической культуры, представленной в материалах Кокэля. Поиск нового подхода к исследуемому материалу. Определение относительной и абсолютной хронологии Кокэля и других памятников гунно-сарматского времени Тувы. Реконструкция культурно-исторических процессов на территории Саяно-Алтая в первой половине I тыс.н.э.

 

Источниковедческой базой исследования являются материалы м. Кокэль (комплексы более 400 захоронений). Все анализируемые в работе категории сопроводительного инвентаря были изучены непосредственно в фондах МАЭ (кол. №6880) при помощи автора раскопок Кокэля В.П. Дьяконовой, за что приношу ей глубокую благодарность. Помимо этого были использованы архивные материалы, и коллекции раскопанных в Туве памятников гунно-сарматского времени, хранящиеся в Институте археологии РАН, Институте истории материальной культуры РАН, Государственном Эрмитаже и Российском Этнографическом Музее.

 

Методологической основой диссертации является принцип историзма, базирующийся на многостороннем подходе к материалу. В работе применялись сравнительно-типологический, корреляционный и планиграфический анализ, использовались данные палеодемографии и письменных источников.

 

Научная новизна работы определяется несколькими аспектами.

(3/4)

 

1) Впервые, в качестве самостоятельного археологического источника, при исследовании Кокэля были широко использованы палеодемографические данные и планиграфические наблюдения, в результате чего удалось доказать, что все крупные курганы-кладбища функционировали практически единовременно, и могильник существовал непродолжительное время.

2) Впервые, при анализе погребальной обрядности и вещевого комплекса Кокэля, помимо материалов хуннских памятников Забайкалья и Монголии, использовались материалы постскифских и хуннских памятников Тувы (Аймырлыг XXXI; Аймырлыг XX; Часкал II; Даштык-Толь; Бай-Даг II и др.).

3) В работе впервые высказывается мнение, что проникновение хунну на территорию Саяно-Алтая происходит не ранее II в.н.э. Помимо этого, впервые обосновывается тезис о том, что на территории Кокэля погребения одноименной культуры появились не ранее рубежа III-IV в.в. н.э.

 

Практическая ценность работы заключается в возможности применения её выводов при написании обобщающих работ по истории и археологии постскифского времени Саяно-Алтая, при подготовке общих и специальных курсов в ВУЗах, в лекционной и музейной работе.

 

Основные положения исследования были апробированы автором при выступлениях на заседаниях Отдела Средней Азии и Кавказа ИИМК РАН, а также отражены в восьми опубликованных работах.

 

Диссертация состоит из введения, пяти глав (разделённых на параграфы), заключения, списка литературы, перечня архивных материалов и альбома со 122 таблицами.

 

Глава I. История изучения памятников гунно-сарматского времени Тувы и основные источники.   ^

 

1. Начальный период изучения гунно-сарматских древностей Тувы.   ^

 

Первые раскопки в бассейне Улуг-Хема в начале XX в. были проведены А.В. Адриановым. В 20-х г.г. в Туве работала экспедиция С.А. Теплоухова, который в 1929 г. предложил относительную хронологию пяти групп исследованных комплексов. В четвёртой группе оказались объединены материалы «из могил с каменной насыпью и жертвенных ям». Керамика, украшенная арочным орнаментом, пряжки из бронзы и железные наконечники стрел позволили отнести эти объекты к III-IV в.в. н.э. и считать их синхронными концу «таштыкской культуры Минусинского края» (Теплоухов, 1929).

(4/5)

 

Систематическое изучение гунно-сарматских памятников Тувы началось в 50-е годы. В 1953 году приступила к работе экспедиция Института этнографии иод руководством А.Д. Грача и экспедиция ТНИИЯЛИ, которую в 1955-1958 г.г. возглавлял С.И. Вайнштейн, а в 1960-1964 г.г. М.Х. Маннай-Оол. В 1955 г., в Туве работала экспедиция МГУ. Результаты её раскопок были обобщены в статье Л.Р. Кызласова «Этапы древней истории Тувы», в которой исследователь пришёл к выводу, что в период хуннского великодержавия в Туве складывается археологическая культура, в комплексах которой наиболее полно отразились центрально-азиатские влияния. В своём развитии культура, получившая название шурмакской, прошла два этапа: ранний (II в. до н.э. — I в. н.э.) и поздний (II-V в.в. н.э.) (выделение последнего обосновывалось материалами единственного комплекса с трупосожжением, исследованном на р. Шурмак у горы Мюрт) (Кызласов, 1958). Одновременно с работой Л.Р. Кызласова увидела свет статья С.И. Вайнпггейна «Некоторые итоги работ археологической экспедиции Тувинского НИИЯЛИ в 1956-1957 г.г.» (Вайнштейн, 1958). В ней была выделена культура I в. до н.э. — IV в. н.э., которая по наиболее полно исследованному могильнику Сыын-Чурек получила название «сыын-чурекской». Не вызывает сомнения, что обе культуры были выделены на материалах одной археологической традиции, однако особенности источниковедческой базы предопределили расхождения в выводах, к которым пришли Л.Р. Кызласов и С.И. Вайнштейн.

 

2. Второй этап в изучения гунно-сарматских древностей Тувы (Кокэль).   ^

 

Практически одновременно с публикацией первых обобщающих работ по гунно-сарматской археологии Тувы в бассейне Улуг-Хема начала работать Тувинская комплексная археолого-этнографическая экспедиция ИЭ АН СССР. Археологические отряды экспедиции возглавили С.И. Вайнштейн, А.Д. Грач и В.П. Дьяконова (Грач, 1966). В 1959 г. у подножия горы Ишкин-Аразы, к западу от р. Алды-Ишкин, впадающей в р. Хемчик начались раскопки могильного поля Кокэль. Погребальная обрядность и вещевой комплекс гунно-сарматских захоронений позволили датировать появление Кокэля I в. до н.э. Вместе с тем, часть находок однозначно свидетельствовала о том, что могильник мог функционировать на протяжении первой половины I тыс. н.э. (Вайнштейн, Дьяконова, 1966; Вайнштейн, 1970; Дьяконова, 1970). Возникновение Кокэля С.И. Вайнштейн связывал с племенами, оставившими в Монголии м. Наймаа-Толгой, который был датирован I в. до н.э. — I в. н.э. (Вайнштейн, 1970; Erdelyi, Dorgsuren, Navan,1967). Он считал, что этнически близкие хуннам кокэльцы проникают в Туву во II или I в.в. до н.э.

 

Материалы Кокэля были использованы Л.Р. Кызласовым в книге «Древняя Тува», в которой он попытался обосновать принадлежность могильника к перво-

(5/6)

му этапу шурмакской культуры (Кызласов, 1979). Однако, позиция исследователя, основанная только на ранних аналогиях, фактически «дискредитировала» материалы памятника (Заднепровский, Савинов, 1982).

 

Раскопки Кокэля завершают важный этап в изучении древностей Тувы. Впервые на материалах репрезентативной выборки были отслежены этнокультурные контакты тувинских племён с сопредельными регионами.

 

3. Третий этап в изучении гунно-сарматских древностей Тувы (Кокэльская культура).   ^

 

Новый импульс дискуссии о тенденциях культурогенеза на территории Тувы в гунно-сарматское время дали исследования Саяно-Тувинской (позднее Тувинской) экспедиции ЛОИА АН СССР (ИИМК РАН).

 

Результаты раскопок м. Аймырлыг XXXI позволили сделать вывод, что в материалах этого памятника отразился процесс становления археологической культуры, в развитом виде представленной в комплексах Кокэля (Стамбульник, 1983). Вместе с тем, хуннские аналогии, выявленные в Кокэле и Аймырлыге XXXI, позволяли синхронизировать эти могильники. Ситуация усугублялась тем, что в 1971 г. в Туве была выделена улуг-хемская культура, комплексы которой, по мнению А.Д. Грача, сменили скифские памятники и хронологически предшествовали захоронениям кокэльского облика (Грач, 1971). Выделение новой традиции оспаривалось А.М. Мандельштамом, который считал, что следует говорить о поздней фазе в развитии скифской культуры Тувы. В это время, по мнению исследователя, местные племена начинают испытывать сильное инокультурное влияние, выразившееся в распространении изделий хуннского облика (Мандельштам, 1992). Однако, несмотря на расхождения во взглядах, исследователи не сомневались, что новые материалы свидетельствуют о достаточно позднем появлении кокэльских памятников. Впускные погребения кокэльской культуры, выявленные в курганах хуннского могильника Бай-Дага II, позволяли датировать гунно-сарматские комплексы Тувы не ранее рубежа новой эры

 

Обобщить полученные данные попытался Д.Г. Савинов. Отметив, что не следует идентифицировать м. Кокэль с одноименной культурой, он разделил её на три этапа, связанные с историческими событиями конца I тыс.до н.э. — начала I тыс. н.э. Относительная хронология выделенных этапов сомнения не вызывает. Однако, их датировка не бесспорна, т.к. остаётся открытым вопрос о дате Аймырлыга XXXI и Бай-Дага II.

 

Следует также отметить попытку комплексного анализа кокэльских материалов, предпринятую Р. Кенком. Достоинством его книги «Могильное поле гунно-сарматского времени Кокэль, Тува, Южная Сибирь» можно считать удач-

(6/7)

ную систематизацию материала и выделение некоторых специфических особенностей в погребальной обрядности отдельных курганов Кокэля (Kenk,1984).

 

Особого внимания заслуживает работа Ю.С. Худякова, посвящённая анализу кокэльского вооружения, без этой публикации было бы невозможно проследить социально обусловленные элементы погребальной обрядности и выделить хронологически значимые признаки отдельных видов вооружения (Худяков, 1986). Однако не все кокэльские материалы были использованы в исследованиях, посвящённых могильнику. В частности, практически оказались невостребованными данные палеоантропологических наблюдений (Алексеев, Гохман, 1970; Алексеев, Гохман,1986; Алексеев, Гохман, Тумэн, 1987). Следует также отметить, что интерпретация Кокэля по-прежнему во многом основывается на выводах 50-70-х гг. Вместе с тем, в течение последующих лет: а) была пересмотрена хронология верхнеобских и таштыкских памятников, на основании которых ранее датировался Кокэль (Троицкая, 1981; Вадецкая, 1999); б) были омоложены даты хуннских комплексов Монголии и Забайкалья (Миняев, 1998); в) материалы Кокэля стали широко использоваться при интерпретации памятников кок-пашского типа (Васютин, 1999); г) кокэльские поминальники были выявлены в южных районах Горного Алтая (Савинов, 1996). Учитывая перечисленные обстоятельства, представляется возможным констатировать, что существует объективная необходимость вновь обратиться к анализу материалов Кокэля и сопоставить их с материалами постскифских и хуннских памятников Тувы, а так же с материалами хуннских и предтюркских памятников сопредельных территорий.

 

Глава II. Погребальная обрядность по материалам Кокэля.   ^

 

1. Надмогильные сооружения кокэльских курганов-кладбищ.   ^

 

На территории Тувы сооружения, аналогичные кокэльским курганам-кладбищам исследованы на м. Бай-Тал (к. 5) и на м. Шугур. В хуннских памятниках Забайкалья и Монголии аналогий курганам-кладбищам нет. Отличительной чертой хуннских могильников является чёткая иерархическая соподчинённость захоронений. Не отмечено ни одного случая, чтобы к ранее возведённому надмогильному сооружению пристраивалось новое (Миняев, 1985), т.е. наземные конструкции, состоящие из нескольких надмогильных сооружений, являются самобытной чертой тувинской традиции.

 

2. Погребальные конструкции и вопросы относительной хронологии Кокэля.   ^

 

В связи с выделением постскифских комплексов, хронологически предшествующих, Кокэлю, представляют интерес тувинские захоронения в каменных ящиках.

(7/8)

 

Южная поляна Даштык-Толя. Сооружение №3 этого могильника являлось небольшим курганом-кладбищем, юго-западное погребение которого можно соотнести с захоронениями Кокэля, в то время как основное и западное погребения отличаются от кокэльских трупоположением (на боку с подогнутыми ногами), набором и размещением сопроводительной пищи. Вместе с тем, во всех могилах была выявлена кокэльская керамика. Учитывая, что в Кокэле нет скорченных погребений с кокэльской керамикой, можно предположить, что формирование могильника началось не ранее того момента, когда в погребальной практике кокэльцев возобладали нормы погребальной обрядности хунну.

 

«Хуннским вкладом» в кокэльскую культуру традиционно принято считать захоронения на спине в вытянутом положении, каменные забутовки ям и обычай помещать в могилу черепа домашних животных (Давыдова, 1985; Цэвэндорж, 1985). Хрестоматийным стало сопоставление внутримогильных сооружений хунну с кокэльскими гробами. Однако характерной чертой хуннской технологической традиции является многообразие приёмов, при помощи которых осуществлялось крепление составных элементов погребальных камер, срубов и гробов (Миняев, 1998). В Кокэле, напротив, фиксируется использование только одного способа: при помощи деревянной шпонки, которая удерживала в пазах продольных досок шипы поперечных стенок гроба. Для соединения каркаса с дном применялось только типовое крепление. Аналогичным способом крепились детали гробов, исследованных на Кара-Даше и Аймырлыге XXXI. Следовательно, не отрицая факт хуннского влияния, допустимо говорить о своеобразии технологической традиции кокэльской культуры. Учитывая социальную обусловленность основных элементов погребальной обрядности хунну, можно было предположить, что в наиболее богатых могилах Кокэля будут выявлены двойные камеры, однако их нет. Вместе с тем, в Кокэле выделяются две группы могил, погребальные конструкции которых отличаются определённым своеобразием

 

I группа. Могилы с бревенчатым настилом (между боковыми досками гроба и стенками ямы фиксируются деревянные столбики, на которых крепились поперечины, удерживавшие настил) (Вайшптейн, Дьяконова, 1966).

 

II группа. Могилы с бревенчатым накатом (покрытие без следов несущих конструкций). Иногда накат или настил перекрывали несколько гробов, установленных в одну могилу.

 

Сводная выборка кокэльских захоронений, совершённых в одном внутримогильном сооружении или под общим бревенчатым перекрытием, насчитывает 25 погребений, в восьми из которых отмечены следы насильственной смерти). Помимо этого, насильственная смерть не исключается ещё в пяти случаях, т.е.

(8/9)

52% перечисленных погребений можно охарактеризовать как могилы одновременно погибших людей. Примечательно, что в могилах, где в одной яме было установлено несколько гробов, не перекрытых настилом или накатом, убитыми можно считать только 20% погребённых, т.е. зависимость между фактом насильственной смерти и способом захоронения очевидна. Помимо этого следует отметить, что в КЭ-26, КЭ-39 и КЭ-37 могилы с настилом или накатом, а также могилы с подхоронениями и захоронения, совершённые в одной яме, но в разных погребальных конструкциях, тяготеют к периферии курганов-кладбищ. Фактически это означает, что, начиная с определённого момента, площадь КЭ-26, КЭ-37 и КЭ-39 (несмотря на то, что они продолжали функционировать) не увеличивалась. Одинаковая тенденция в формировании этих курганов коррелирует с единством норм погребальной обрядности, т.е. можно говорить, что КЭ-26, КЭ-37 и КЭ-39 функционировали практически одновременно.

 

Локализация коллективных погребений, могил с настилом или накатом, захоронений, совершённых в одной яме, но в разных погребальных конструкциях позволяет планиграфически стратифицировать крупнейший курган-кладбище — КЭ-11, на площади которого выделяются северная и центральная группы, северный и южный участки южной группы. Выделение этих групп свидетельствует о том, что КЭ-11 сформировался из нескольких одновременно функционировавших курганов-кладбищ. Погребальная обрядность, вещевой и керамический комплекс позволяют синхронизировать КЭ-11 с КЭ-26, КЭ-37 и КЭ-39.

 

3. Хуннские реминисценции в обрядности элитарных погребений Кокэля.   ^

 

Во время исследования Иволгинского могильника хунну было установлено, что глубина ямы, погребальное сооружение, набор сопроводительного инвентаря и количество черепов домашних животных в могиле позволяют говорить об общественном положении погребённых (Давыдова, 1985). В Кокэле к элитарным погребениями, прежде всего, относятся захоронения, содержащие украшения из драгоценных металлов. Р. Кенк отметил, что глубина могил с золотыми и серебряными изделиями, как правило, превышает два метра, а среди погребённых преобладают мужчины 35-55 лет (Kenk, 1984). На этом основании он предположил, что вещи из драгоценных металлов «свидетельствуют о том, что сравнительно высокое благосостояние и связанное с ним общественное положение появлялись с возрастом». Р. Кенка не смутило отсутствие золотых и серебряных изделий у погребённых старше 55 лет. Таким образом, представляется правомерным предположить, что в погребальной обрядности элитарных могил Кокэля определяющую роль играл половозрастной фактор.

(9/10)

 

4. Подбойные погребения Кокэля.   ^

 

Своеобразным элементом постскифских погребений Тувы следует считать подбойные могилы. Они известны в Аймырлыге XXXI, Новом Чаа-Холе III, Даштык-Толе и Бай-Даге II. На территории сопредельных регионов подбои зафиксированы в некоторых погребениях хуннского могильника у деревни Даодуньцзы Нинся-Хуэйского автономного района КНР (У Энь, Чжун Кань, Ли Цзиньцзэн, 1990). Учитывая, что появление подбоев в погребениях этого могильника является результатом проникновения в погребальную практику хунну элементов местной, дохуннской традиции (Миняев, 1990), можно сделать вывод, что генезис погребальной обрядности кокэльской культуры связан не только с хунну.

 

5. Одиночные курганы Кокэля.   ^

 

Одиночные курганы Кокэля делятся на две группы. Конструктивной особенностью курганов первой группы (КЭ №№9, 28, 32, 52, 53, 55, 56, 57, 59, 68, 69, 133) можно считать размещение захоронений в центральной части пространства, ограниченного развалом надмогильного сооружения. Отличительной чертой курганов второй группы (КЭ №№3, 33, 60, 67, 41, 99, 100, 102, 107, 140, 145, 173, 174) является периферийное расположение могилы под насыпью кургана. Сооружения, аналогичные курганам второй группы, были исследованы в Даштык-Толе, Часкале II, Новом Чаа-Холе III, Бай-Даге VII, Аргалыкты VI, Улуг-Оймаке II и Каат-Хаваке II. Центральное место в одиночных оградах и под каменными вымостками перечисленных памятников занимал сосуд, установленный на уровне древней поверхности или во врытый в землю каменный ящик. В одиночных курганах Кокэля с периферийным расположением могил ритуальные сосуды отсутствуют. Последнее обстоятельство коррелирует с появлением курганов первой группы. Примечательно, что одновременно кокэльские насыпи утрачивают геометрически правильные формы и приобретают аморфные очертания, т.е. можно предположить, что одиночные курганы Кокэля, будучи связаны с аналогичными комплексами кокэльской культуры, представляют более поздний вариант их развития.

 

6. Кокэльские погребения по обряду кремации.   ^

 

Кокэльские трупосожжения в КЭ-53 и п. 50 КЭ-11 отличаются от трупосожжения на р. Шурмак. В Кокэле останки кремации помещались в могилу, в то время как в шурмакском кургане захоронение было совершено на уровне дневной поверхности. В Кокэле использовались внутримогильные сооружения, а в Шурмаке над кальцинированными костями, была воздвигнута только насыпь. Вместе с тем, встреченная в шурмакском кургане модель меча сопоставима с находкой, сделанной в п. 41 КЭ-26, а шурмакский наконечник копья идентичен нако-

(10/11)

нечнику, найденному в п. 29 КЭ-37. Аналогичный экземпляр из впускного захоронения в к. 5 м. Яконур был датирован IV-V в.в.н.э. (Гаврилова, 1965).

 

Сделанные наблюдения позволяют констатировать, что: а) в погребальной практике Кокэля, помимо хуннских реминисценций, фиксируются элементы обрядности, не связанные с традицией хунну; б) большие курганы Кокэля возникают в результате слияния небольших кладбищ, функционировавших практически одновременно; в) датировка некоторых изделий сопроводительного инвентаря позволяет усомниться в возможности синхронизации Кокэля с памятниками хунну в Забайкалье и Монголии.

 

Глава III. Керамический комплекс Кокэля.   ^

 

Вопросы типологии гунно-сарматской керамики Тувы поднимались в работах Л.Р. Кызласова, С.И. Вайнштейна, А.Д. Журавлёвой, Р. Кенка и М. Эрди. В диссертации использована типология кокэльских сосудов, предложенная Р. Кенком. Основное внимание в главе уделено перспективе культурно-исторической интерпретации Кокэля в контексте анализа его керамического комплекса.

 

1. Котловидные сосуды Кокэля.   ^

 

Делая вывод о типологической близости кокэльских и хуннских котловидных сосудов, следует учитывать, что в Кокэле абсолютно преобладают керамические котлы, большинство из которых были изготовлены специально для погребения (примечательно, что единственный керамический котёл, встреченный в п. 139 Иволгинского могильника, по мнению А.В. Давыдовой, не типичен для гончарной традиции хунну (Давыдова, 1985). Всего в Кокэле насчитывается 109 котловидных сосудов (включая 13 металлических).

 

1.1. Особенности распределения котловидных сосудов в погребениях Кокэля.   ^

 

Керамические котлы с неорнаментированными ручками преобладают в могилах мужчин, в то время как котлы с орнаментированными ручками в равной степени представлены в женских и мужских погребениях. Преобладание мужских погребений в выборке могил, содержащих котлы с неорнаментированными ручками, коррелирует с обычаем ставить умершему ещё один сосуд. Основываясь на этом наблюдении, можно предположить, что вариационные особенности котловидных сосудов коррелируют с различными нормами погребальной обрядности. Однако, этот вывод верен только отчасти, т.к. в могилах с котлами глубиной более двух метров (независимо от орнаментации ручек котлов) второй сосуд, как правило, отсутствует.

(11/12)

 

Всего в Кокэле зафиксировано 62 погребения, глубина которых равна или превышает два метра. В 56 из них встречен один сосуд. В 37 из 56 погребений зафиксированы котлы, т.е. захоронения с котлами, совершённые в могилах глубиной более двух метров, «вписываются» в рамки традиции, регламентировавшей нормы погребальной обрядности при захоронении в глубоких могилах.

 

1.2. Особенности локализации погребений с котловидными сосудами на площади курганов-кладбищ.   ^

 

Самую чёткую пространственную локализацию погребения с котлами имеют в КЭ-26. В его южной части преобладают могилы, содержащие котлы с неорнаментированными ручками, в то время как в могилах северной части большинство составляют котлы с орнаментированными ручками. Преобладание котлов с орнаментированными ручками также отмечается в северной группе КЭ-11 и КЭ-39. В северной группе КЭ-26, КЭ-39 и северной группе КЭ-11 половина всех котлов с орнаментированными ручками встречена в погребениях зрелой возрастной группы. На захоронения мужчин 20-35 лет приходятся 22,2% находок. В захоронениях мужчин старше 55 лет зафиксировано 11,1% котлов. На детские и не идентифицированные могилы приходится 16,7%.

 

Захоронения с неорнаментированными котлами преобладают в КЭ-37, южной группе КЭ-26, центральной группе КЭ-11 и южной группе КЭ-11. Половина всех находок приходится на погребения зрелой возрастной группы. В могилах мужчин 20-35 лет встречено 38,5% котлов (по сравнению с предыдущей выборкой число погребений этой группы увеличилось в 1,5 раза). Наиболее ярко эта тенденция проявилась в южной группе КЭ-26, где 53,8% погребённых составляют мужчины 20-35 лет.

 

Захоронения Кокэля, в которых на одного погребённого приходится более одного сосуда (включая погребения с котлами), «тяготеют» к периферии курганов-кладбищ. В КЭ-11 и КЭ-26 эти погребения маркируют границы ранее выделенных групп. В подавляющем большинстве случаев вторым сосудом в захоронениях была ваза.

 

2. Вазообразные сосуды.   ^

 

Некоторые из кокэльских ваз украшены арочным, лопастным или арочно-лопастным орнаментом. Иногда орнамент состоит из одной-двух налепных или прочерченных линий, расположенных на шейке сосуда. Плечики могут быть декорированы сосковидными полушарными налепами с вдавлениями в центре. Край венчика иногда украшают четыре налепа треугольной формы. Обычно в могилах вазы располагались вне погребального сооружения. В некоторых погребениях они были помещены в каменные обклады, а в п.32 КЭ-11 вазообразный сосуд был установлен в каменный ящик. Вазы и небольшие каменные ящи-

(12/13)

ки неразрывно связаны в рамках поминальной обрядности кокэльской культуры. Учитывая, что на площади курганов-кладбищ поминальники практически отсутствуют, появление ваз в захоронениях Кокэля можно рассматривать, как свидетельство изменений в практике поминальной обрядности.

 

3. Горшковидные сосуды.   ^

 

Часть сосудов этого типа сопоставима с хуннскими образцами. Однако арочно-лопастной орнамент кокэльских горшков встречает аналогии только на хуннских металлических котлах. Характерный для хуннской керамики узор из волнистой линии в Кокэле практически не известен. Учитывая, что в керамическом комплексе Аймырлыга  и Бай-Дага II волнистый узор представлен в «чистом виде», его исчезновение в Кокэле можно рассматривать, как свидетельство относительной хронологии кокэльских и хуннских комплексов Тувы.

 

4. Керамика постскифских комплексов Тувы.   ^

 

Аймырлыг XXXI. Разнообразие керамического комплекса позволяет говорить об этом могильнике, как наиболее раннем памятнике гунно-сарматской эпохи Тувы. В материалах Аймырлыга XXXI встречены сосуды, которые можно соотнести со скифской, хуннской и кокэльской культурами. Керамика, сопоставимая с образцами скифского времени, выявлена в п.52, п.76 и п. 109. Помимо этого, выделяется серия баночных сосудов, которые находят прямые аналогии в скифских склепах Аймырлыга XXXI.

 

4.1. Хуннская керамика Аймырлыга XXXI.   ^

 

Горшковидные сосуды (тип 1 по А.В. Давыдовой). Сосуды с округлым туловом, слабо выраженными плечиками и слегка отогнутым наружу венчиком (Давыдова, 1995). Некоторые из сосудов украшены волнистым орнаментом.

 

Кувшинообразные сосуды (тип 3 по А.В. Давыдовой). Сосуды округлой формы, с узким горлом, хорошо выраженными покатыми плечиками и слегка отогнутым наружу венчиком (Миняев, 1998). Практически все образцы украшены двумя прочерченными линиями и/или волнистым орнаментом.

 

Несмотря на то, что в Аймырлыге XXXI выявлены далеко не все типы хуннской керамики, облик гончарной традиции могильника определяется сосудами хуннских форм.

 

4.2. Кокэльская керамика Аймырлыга XXXI.   ^

 

Выборка сосудов, встречающих аналогии в Кокэле, представлена всеми основными типами, но количественно выглядит скромнее хуннской.

 

Полусферические котлы с украшенными ручками (тип I вариант А по Р. Кенку). Представлен двумя находками.

 

Яйцеобразные котлы с не украшенными ручками (тип IV вариант В по Р.Кенку). Представлены одним экземпляром.

(13/14)

 

Несмотря на то, что в четырёх случаях, из-за отсутствия ручек, идентификация котлов, была невозможна, не вызывает сомнения, что к моменту появления могильника котловидная керамика ещё не получила широкого распространения.

 

Неорнаментированные горшки (тип VIII по Р. Кенку). Типологически близки хуннским образцам, но отличаются от них «срезанным» краем венчика — деталью, характерной для кокэльской керамики.

 

Орнаментированные горшки с налепами по краю венчика (тип XI по Р. Кенку). Выборка сосудов этого типа представлена двумя экземплярами.

 

Орнаментированные вазы (тип V по Р. Кенку). Сосуды этого типа, украшенные лопастным орнаментом и «жемчужными» налепами, известны в Кокэле.

 

Неорнаментированные вазы (тип VI по Р. Кенку). Встречают прямые аналогии в Кокэле.

 

4.3. Сосуды переходной формы.   ^

 

Большинство находок этой труппы можно идентифицировать как горшки. Однако ни один экземпляр этой группы не находит прямых аналогий в хуннских или кокэльских материалах.

 

Бай-Даг II. Традиционная интерпретация Бай-Дага II не всегда подтверждается материалами его захоронений. Например, один из керамических сосудов, встреченных в кургане с дромосом (к. 9), украшен характерным для кокэльских ваз и горшков арочным орнаментом. В связи с этим можно отметить, что в к. 19, расположенном в непосредственной близости от надмогильного сооружения к. 9, были зафиксированы кокэльские сосуды. Скифских сосудов в Бай-Даге II нет. Здесь отмечена только хуннская и кокэльская керамика. Вместе с тем, хуннские формы не известны в Кокэле.

 

5. Керамический комплекс и некоторые аспекты хронологии Кокэля.   ^

 

Учитывая, что распространение хуннской керамики в Туве связано с комплексами, в которых прослеживаются скифские реминисценции (Аймырлыг XXXI) мы вправе считать, что пришлая традиция не возобладала (как это было в Монголии и Забайкалье), а органично слилась с существовавшей этнокультурной средой. Одновременно, отсутствие хуннских сосудов в погребениях Кокэля исключает возможность датировки памятника «хуннским временем».

 

Глава IV. Комплекс вооружения Кокэля.   ^

 

1. Наконечники стрел.   ^

 

Практическое отсутствие в Кокэле бронзовых и костяных наконечников стрел позволяет сосредоточить внимание на железных образцах, которые были

(14/15)

разделены Ю.С. Худяковым на пять групп. Каждая группа насчитывает от одного до семи типов, из которых ярусные, асимметрично-ромбические и удлинённо-ромбические зафиксированы у хунну (Худяков, 1986). Наибольший интерес из перечисленных типов представляют ярусные образцы, т.к. для них возможно создание эволюционно-хронологического ряда. Любой из ярусных наконечников можно охарактеризовать через совокупность следующих параметров.

 

I. Форма проникающей части пера: а) «негеометрическая» — остроугольный выступ, описательную характеристику которого дать практически невозможно; б) «ромбическая» — профиль проникающей части имеет вид ромба; в) «пулевидная» — грани проникающей части плавно сходятся к острию пера; г) «пятиугольная» — параллельные грани проникающей части под углом сходятся к острию пера; д) «овальная» — остриё проникающей части оформлено в виде дуги.

II. Конфигурации нижней части лопастей наконечника: а) «ромбическая» — конфигурация лопастей относительно центральной оси наконечника напоминает ромб; б) «шестиугольная» — конфигурация лопастей относительно центральной оси наконечника напоминает шестиугольник; в) «параллельная» — грани лопастей параллельны относительно центральной оси наконечника; г) «непараллельная» — грани лопастей сходятся к основанию пера, как стороны равностороннего треугольника; д) «овальная» — конфигурация нижней части лопастей напоминает овал; е) «фигурная» — лопасти наконечника имеют фигурный излом; ж) «шипастая» — лопасти оканчиваются шипами, как у трёхлопастных шипастых наконечников;

III. Угол перехода между лопастью и проникающей частью пера: а) угол более 90 градусов; б) угол равен 90 градусам; в) угол менее 90 градусов;

IV. Отверстие в лопастях: а) круглые; б) в виде запятой (или её комбинаций); в) треугольные; г) в виде «сердца»; д) в виде овалов и полуовалов.

V. Перехват у яруса (сужение проникающей части у основания).   ^

VI. Шейка (утолщение черенка при переходе в лопасти). VII. Упор.   ^

 

Проведённая систематизация материала позволила выделить среднестатистический вариант ярусного наконечника м. Кокэль, для которого характерны: а) небольшие размеры (длина 70-83 мм; ширина 13- 15 мм); б) «пулевидное» оформление проникающей части пера; в) угол перехода между лопастями и проникающей частью пера более 90 градусов; д) отсутствие отверстий в лопастях. Следует также отметить, что отличительной особенностью кокэльской серии является высокий уровень соответствия среднестатистическому варианту. В связи с этим примечателен тот факт, что в наиболее значительной серии ярусных наконечников хунну, происходящих из Ильмовой пади, выделить среднестатистический вариант невозможно. Помимо этого, в отличие от хун-

(15/16)

нских образцов, примерно у половины кокэльских наконечников отмечается сужение лопастей и увеличение проникающей части пера. Не вызывает сомнения, что эти изменения отрицательно влияли на аэродинамические свойства и точность стрельбы. Однако при этом они повышали проникающую способность наконечника. Появление аналогичных образцов на сопредельных территориях датируется не ранее II в.н.э.

 

2. Луки.   ^

 

Каждый из четырёх типов кокэльских луков (выделенных Ю.С. Худяковым) имеет «широкую трапециевидную рукоять, обращённую торцами параллельно направлению стрельбы, плоские широкие плечи, обращённые торцами в стороны перпендикулярно направлению стрельбы и длинные узкие концы, обращённые торцами параллельно направлению стрельбы» (Худяков, 1986). Эта особенность кокэльских луков предопределила появление специфических изгибов у центральных и концевых накладок.

 

2.1. Луки постскифских комплексов Тувы.   ^

 

Бай-Даг II. Костяные накладки луков найдены в центральных погребениях к.к. 8, 11, 13, 15, 18 и 28, из них с кокэльскими образцами сопоставимы концевые накладки, выявленные в к. 15 и к. 18. Прямые аналогии в Кокэле находит фрагмент центральной боковой накладки из к. 28, а центральная боковая накладка из к. 13, сопоставимая с накладкой, встреченной в п. 11 Аймырлыга XX.

 

Аймырлыг XX. Лук из п. 11 Аймырлыга XX можно отнести с хуннскими асимметричными лукам 3-го типа (Худяков, 1993).

 

Аймырлыг XXXI. Наиболее полные наборы накладок встречены в п.п. 3, 36, 74, и 103. Костяные накладки из п. 3 и п. 103 практически идентичны хуннским образцам. Помимо этого можно отметить, что центральные боковые накладки, аналогичные найденным в п. 11 Аймырлыга XX, были зафиксированы в п. 36 Аймырлыга XXXI.

 

Обобщая сделанные наблюдения, допустимо предположить, что появление кокэльских луков обусловлено развитием хуннской технологической традиции во времени и пространстве.

 

3. Копья (дротики).   ^

 

Кокэльские наконечники копий были разделены Ю.С. Худяковым на две группы.

 

Круглые в сечении удлинённо-треугольные наконечники. Известны в хуннских комплексах рубежа эры (Цэвэндорж, 1985). В Кокэле встречены в п. 13, п. 18, п. 24 КЭ-26.

 

Плосколезвийные наконечники. Представлены четырьмя типами, которые можно разделить ещё на две группы. Наконечники первой группы имеют «мяг-

(16/17)

кий» абрис, в отдельных случаях отсутствует (или слабо выражено) сужение тульи при переходе в уплощённое перо. Типологически наконечники этой группы представляют следующий этап развития круглых удлиненно-треугольных наконечников хунну. Наконечники второй группы имеют «удлинённо-ромбическое перо, с остроугольным остриём, покатыми плечиками и конической втулкой» (Худяков, 1986). В хуннских комплексах II в. до н.э. — I в. н.э. наконечников первой группы ещё нет, а в комплексах, датируемых не ранее VI в. н.э., их уже нет, т.е. со II по V в.в. н.э. эти наконечники появились, получили распространение и исчезли. В Кокэле отмечается не просто единовременное бытование уплотнённых и получивших широкое распространение в тюркское время удлинённо-ромбических наконечников — фиксируется их численное равенство, те. формы, восходящие к хуннским образцам, уже пережили пик своего существования. Следовательно, на хронологической шкале дата Кокэля должна быть сдвинута ближе к тюркской эпохе.

 

4. Предметы колюще-рубящего вооружения.   ^

 

Ю.С. Худяков предложил рассматривать предметы колюще-рубящего вооружения Кокэля, как модели палашей. В сводной выборке могильника абсолютно преобладают цельнодеревянные копии, имитирующие однолезвийные клинки с прямой рукоятью и полусферическим навершием. В двух случаях (п. 60 и п. 40-2 КЭ-11) погребённым были положены модели с рукоятью, наклонённой в сторону лезвия клинка. Типологическая идентичность этих находок позволяет говорить о том, что захоронения северного и южного участка южной группы КЭ-11 практически единовременны. Синхронизировать весь комплекс КЭ-11 позволяют модели с кольчатым навершием, которые также дают возможность говорить о сосуществовании КЭ-11, КЭ-12 и КЭ-26. В связи с этим необходимо отметить, что цельнодеревянные модели с прямой рукоятью и полусферическим навершием, составляющие большинство в КЭ-26, встречают аналогии в одиночных курганах КЭ-9; КЭ-55; КЭ-143; КЭ-145. Однако особого внимания заслуживают модели, происходящие из КЭ-145 и п. 45-3 КЭ-26, у которых хорошо заметен изгиб ножен и отогнутая в сторону лезвия рукоять клинка. Эти особенности позволяют отнести данные находки к категории сабель. Модель, идентичная модели из КЭ-145, была встречена в п. 102-6 КЭ-11. В несколько гипертрофиронанном виде попытка передать кривизну клинка реализована в образцах, найденных в п. 15 КЭ-26 и п. Б КЭ-32. Таким образом, сделанные наблюдения позволяют синхронизировать комплексы Кокэля и датировать их серединой I тыс.н.э.

(17/18)

 

4.1. Комплекс колюще-рубящего вооружения и некоторые аспекта хронологии Кокэля.   ^

 

В качестве аналогий кокэльским моделям колюще-рубящего оружия можно рассматривать однолезвийные мечи из хуннского погребения на горе Сул-Талгой. Один из монгольских экземпляров имел черешковую рукоять, а другой рукоять с кольчатым навершием. Дата погребения определяется не позднее I в. н.э. (Асеев, Худяков, Цэвэндорж, 1987). В связи с этим можно отметить, что, по мнению Е.И. Деревянко, мечи с кольчатым навершием, появляются «в конце эпохи Западная Хань» и «в первые века нашей эры» получают широкое распространение на землях северных территорий (Деревянко, 1987).

 

Одним из наиболее ранних палашей с кольцевым навершием, по мнению А.И. Соловьёва, является «клинок, обнаруженный в уезде Шань-Си в Китае, датируемый» рубежом II-III в.в. Исследователь отмечает, что аналогией китайской находке «является модель палаша из к. 1 м. Шурмак-Тее в Туве», комплекс которого был датирован Л.Р. Кызласовым вторым этапом шурмакской культуры (Соловьёв, 1987). Однако аналогичный палаш был найден в п. 41 КЭ-26. В последнем случае находка палаша коррелирует с появлением в Кокэле моделей сабель.

 

Обобщая сделанные наблюдения можно констатировать, что в Кокэле представлены типы и категории предметов вооружения, получившие широкое распространение в середине I тыс.н.э.

 

5. Комплекс вооружения и погребальная традиция Кокэля.   ^

 

Палеоанпропологические данные Кокэля фиксируют увеличение количества мужских захоронений на фоне стабильного роста численности погребений мужчин 20-35 лет.

 

КЭ-39. а) Отмечается незначительное преобладание мужских захоронений; б) В выборке мужских захоронений преобладают погребения мужчин 35-55 лет, в которых сосредоточены все предметы вооружения, найденные в КЭ-39.

 

КЭ-37. а) Фиксируется незначительное увеличение количества погребенных мужчин 20-35 лет; б) Большая часть предметов вооружения сосредоточена в погребениях зрелой возрастной группы, однако оружие появляется в могилах мужчин 20-35 и старше 55 лет; в) Появление оружия у погребённых 20-35 и старше 55 лет коррелирует с преобладанием дротиков в могилах мужчин 35-55 лет.

 

КЭ-26. а) Абсолютно преобладают мужские погребения; б) Резкий рост численности погребений мужчин 20-35 лет; в) Фиксируется примерное равенство предметов вооружения в могилах мужчин 20-35 и 35-55 лет; г) Увеличение числа захоронений с оружием связано с изменением демографической ситуации.

(18/19)

Такой вывод позволяет сделать сопоставление численности погребённых и захоронений с оружием в КЭ-39 и КЭ-26. Количество погребённых в этих курганах практически одинаково. Однако, захоронений с оружием в КЭ-39 в три раза меньше.

 

КЭ-11. а) Отмечается преобладание мужских погребений; б) По соотношению возрастных групп КЭ-11 занимает промежуточное положение между КЭ-39, КЭ-37 и КЭ-26 (отклонение от показателей обобщенной выборки отмечается на северном участке южной группы КЭ-11, где зафиксировано преобладание захоронений мужчин 20-35 лет), в) В погребениях с оружием зрелой возрастной группы отмечается преобладание полных наборов вооружения.

 

Сделанные наблюдения позволяют говорить о том, что в погребальной обрядности Кокэля важную роль играют возрастной фактор и условия, в которых шёл процесс формирования могильника, т.е. в сравнении с развитой иерархией хунну, критерии социальной дифференциации кокэльцев выглядят более архаичными. Помимо этого, динамика демографических изменений и единовременность курганов-кладбищ позволяют говорить о том, что Кокэль функционировал в течение жизни трёх-четырёх поколений. Сделанные наблюдения заставляют определиться с перспективой синхронизации Кокэля и хуннских памятников Забайкалья и Монголии.

 

Глава V. Вопросы культурно-хронологической интерпретации памятников Саяно-Алтая и Кокэля.   ^

 

1. Некоторые аспекты культурно-хронологической интерпретации постскифских памятников Тувы.   ^

 

Принципиально важным моментом для формирования нового взгляда на процессы культурно-исторического развития Тувы стало выделение улуг-хемской культуры, для вещевого комплекса которой характерно сочетание изделий скифского и хуннского облика. Хронологически улуг-хемская культура предшествует кокэльским памятникам (Грач, 1970). Примечательно, что альтернативная точка зрения, которая связывала появление хуннских аналогий на территории Тувы с завершающим этапом культуры скифского времени, также предполагала достаточно позднее появление кокэльских захоронений (Мандельштам, 1992). Учитывая, что окончательное оформление «сюннуского культурного комплекса» произошло не ранее I в. до н.э. (Миняев, 1998), можно с уверенность сказать, что в Туве памятники с выраженными элементами этого комплекса датируются не ранее рубежа новой эры. Однако хуннские аналогии позволяют синхронизировать Кокэль с улуг-хемскими (позднескифскими) погребениями Тувы,

(19/20)

что противоречит ранее сделанным выводам. Следовательно, хуннские параллели являются важным, но не решающим аргументом при определении даты постскифских комплексов Тувы.

 

2. Некоторые аспекты культурно-хронологической интерпретации постскифских памятников Горного Алтая.   ^

 

2.1. Булан-кобинская культура.   ^

 

Тезис о том, что хуннские аналогии не могут рассматриваться, как достаточное условие при датировке гунно-сарматских памятников Горного Алтая, был обоснован Ю.С. Худяковым на материалах булан-кобинской культуры (Худяков, 1998). В связи с этим особого внимания заслуживают аналогии, зафиксированные на могильниках Булан-Коба IV (Горный Алтай) и Хайырыкан II (Тува). Во время исследования этих памятников были раскопаны поминальные сооружения подквадратной формы, под насыпью которых находились вкопанные в землю небольшие каменные ящики. В каменных ящиках Булан-Кобы IV были найдены железная пряжка, один костяной и три железных наконечника стрел. Каменный ящик ограды №4 Хайырыкана II содержал железный черешковый нож.

 

Вкопанные в землю небольшие каменные ящики, содержащие предметы вещевого комплекса, керамические или металлические сосуды, неразрывно связаны с поминальной традицией кокэльской культуры.

 

Помимо Булан-Кобы IV, тувинские параллели были выявлены при исследовании культового комплекса Бертек 3-4 (Горный Алтай). Состоящее из примыкающих друг к другу каменных насыпей сооружение Бертек 3-4 напоминало к. 5 м. Бай-Тал и цепочки поминальных оград Шугура (Тува). Конструктивные параллели алтайского и тувинских сооружений дополняются находкой двух сосудов в Бертеке 3-4, один из которых сопоставим с образцами кокэльского керамического комплекса (Савинов, 1994). Выявленные аналогии свидетельствуют о сосуществовании рассматриваемых культур Саяно-Алтая.

 

2.2. Памятники кок-пашского типа.   ^

 

Найденные в восточно-алтайских захоронениях витые железные цепочки, палаши с кольчатым навершием, ярусные наконечники стрел удлинённых пропорций, бронебойные стрелы с овальным сечением пера, колчанные крюки с поперечной планкой, пряжки с подпрямоугольной рамкой, овальным навершием и подвижным язычком на перемычке хорошо известны но погребениям Кокэля. Не вызывает сомнения, что выявленные аналогии предполагают сосуществование кок-пашских и кокэльских захоронений. В этой ситуации особое значение приобретают памятники, позволяющие отказаться от хронологических стереотипов в отношении Кокэля.

(20/21)

 

м. Курайка (Горный Алтай). Обрядность могильника наиболее близка обрядности Кок-Паша (Соёнов, Эбель, 1998). Горшковидный сосуд, найденный в к. 48, сопоставим с образцами кокэльского керамического комплекса. Бронзовая гривна из того же кургана находит аналогии в материалах м. Троицкий Елбан-I, который датируется не ранее рубежа III-IV в.в. н.э. (Горбунов, 1993; Казаков, 1996). Последнее обстоятельство заслуживает особого внимания, т.к. меандрообразная серьга из гнутой бронзовой проволоки, найденная в к. 48, идентична серьге из к. 5 м. Катанда I, который датируется серединой I-го тыс. н.э. (Гаврилова, 1965). Таким образом, [ряд] выявленных аналогий позволяет говорить о достаточно позднем появлении памятников кок-пашского типа и синхронных им комплексов Кокэля.

 

3. Некоторые аспекты культурно-хронологической интерпретации памятников Верхней Оби и Минусинской котловины.   ^

 

Анализируя материалы Кокэля, В.П. Дьяконова обратила внимание на ряд изделий, которые встречали аналогии в материалах одинцовских памятников верхнеобской культуры (Дьяконова, 1970). Поэтому, основываясь на периодизации верхнеобской культуры М.П. Грязнова, она предположила, что некоторые курганы-кладбища функционировали до середины I-го тыс. н.э. Однако, периодизация М.П. Грязнова была пересмотрена Т.Н. Троицкой, которая передатировала памятники этого этапа и объединила их в рамках самостоятельной культуры V-VI/VII в.в. н.э. Переходный этап был датирован III-IV в.в. н.э., а фоминские комплексы были отнесены к поздней кулайской культуре (Троицкая, 1981). В 80-е — 90-е г.г. дата переходного этапа была пересмотрена, он стал датироваться в пределах второй половины IV — первой половины V в.в. н.э. Именно в это время формируется культурообразующие признаки одинцовской традиции (Казаков, 1996), которая вновь стала рассматриваться как этап развития верхнеобской культуры, датируемый V-VI в.в. (Троицкая, Новиков, 1998). Таким образом, вещевые аналогии кокэльским материалам в комплексах Верхней Оби не позволяют датировать появление Кокэля ранее IV в.в. н.э.

 

Последний по времени всесторонний анализ таштыкских памятников был предпринят Э.Б. Вадецкой. Выдвинув тезис о длительном переживании реминисценций предшествующей эпохи и сосуществовании различных традиций на территории Минусинской котловины, Э.Б. Вадецкая пришла к выводу, что таштыкские грунтовые могильники появляются и продолжают существовать на протяжении I-IV в.в. н.э., в то время как первые склепы датируются не ранее V в. н.э. Обосновывая свою позицию, Э.Б. Вадецкая особое внимание уделила культурам Саяно-Алтая и пришла к выводу, что относительная хронология пост-скифских памятников Тувы не позволяет датировать Кокэль ранее III в. н.э.

(21/22)

 

Таким образом, на территории Саяно-Алтая и Южной Сибири выделяется пласт археологических культур (синхронных Кокэлю), которые (несмотря на то, что некоторые из них характеризуются ярко выраженными хуннскими реминисценциями) датируются постхуннским (предтюркским) временем.

 

4. Некоторые аспекты культурно-хронологической интерпретации Кокэля.   ^

 

4.1. Погребальная обрядность Кокэля.   ^

 

Планиграфия погребений, содержащих более одного сосуда и захоронений, совершённых в одном внутримогильном сооружении (или в одной могиле под общим бревенчатым перекрытием), свидетельствует о том, что курганы-кладбища Кокэля возникли в результате слияния небольших могильников, функционировавших практически одновременно. Помимо этого данные палеодемографии указывают на то, что все захоронения Кокэля были совершены в течение незначительного отрезка времени. Очень выразительно о дате памятника свидетельствуют устоявшиеся нормы погребальной обрядности, для которой не характерна вариабельность в трупоположении погребённых, отмеченная в Аймырлыге XXXI. В Кокэле так же отсутствуют захоронения в двойных камерах, известные в Бай-Даге II, конструктивные особенности больших курганов которого позволяют говорить о том, что в момент проникновения в Туву хунну не обладали достаточной силой и ресурсами, чтобы занять главенствующее положение в этносоциальной среде, в которой они оказались. Таким образом, формирование погребальной традиции кокэльской культуры оказывается связано с регрессивными тенденциями в развитии хуннского общества и хронологически соответствует периоду упадка и краха хуннской державы.

 

4.2. Котловидные сосуды Кокэля.   ^

 

Полноразмерные бронзовые котлы встречены в Кокэле трижды. В насыпи малого кургана-кладбища КЭ-7 и в могиле одиночного кургана КЭ-64 найдены котлы на поддоне. Оба экземпляра имеют округлые неорнаментированные ручки и украшены двумя параллельными линиями, расположенными в верхней части тулова. Помимо этого котёл из КЭ-64 имеет прорезной поддон. Однако особый интерес представляет котёл без поддона из п. 25 КЭ-26 (Вайнштейн, Дьяконова, 1966; Вайнштейн, 1970). Идентичная находка была сделана в одном из рядовых курганов Ноин-Улы (Доржсурэн, 1962). Правда, монгольский котёл был украшен арочным орнаментом. В Кокэле аналогичная орнаментация характерна только для ваз и горшков. Это обстоятельство ставит под сомнение возможность сосуществования Ноин-Улы и Кокэля. Данный вывод подтверждается материалами Бай-Даг II, где было найдено два бронзовых котла без поддона. Образцы, происходящие из Бай-Дага II, отличаются от кокэльского экземпляра

(22/23)

пропорциями, профилировкой и наличием ручек. Впрочем, в данном случае важен тот фаю, что оба котла украшены арочно-лопастным орнаментом. Примечательно, что керамические котлы в Бай-Даге II не зафиксированы. Сделанные наблюдения, позволяют говорить, что появление Кокэля не может определяться датой хуннских комплексов Тувы, Забайкалья и Монголии. В связи с этим можно отметить бронзовый котёл на поддоне, с округлыми ручками и «хуннским» волнообразным орнаментом происходящий из к. 227 м. Балыктыюль (Алтай). Алтайский экземпляр типологически близок тувинскому котлу из КЭ-64, прорезной поддон которого также позволяет говорить о хуннском влиянии, однако, Балыктыюль датируется рубежом II-III в.в. (Сорокин, 1977; Васютин, Елин, 1987).

 

4.3. Поясные наборы Кокэля.   ^

 

Анализ таких компонентов поясных наборов Кокэля, как витые цепочки, колчанные крюки с поперечной планкой и пряжки с подпрямоугольной рамкой, овальным навершием и подвижным язычком на перемычке позволяет утверждать, что соответствующие аналогии в памятниках Восточной Европы, Средней Азии, Западной Сибири, Минусинской котловины и Забайкалья позволяют датировать Кокэль не ранее III в.н.э (Засецкая, 1994; Кожомбердиев, Худяков, 1987; Ковычев, 1983; Беликова, Плетнёва, 1983; Вадсцкая, 1999).

 

4.4. Ярусные наконечники стрел.   ^

 

Аналогии кокэльским ярусным наконечникам удлинённых пропорций известны в Минусинской котловине, Западной Сибири, Восточном Забайкалье Оренбуржье и на Алтае.

 

м. Улан-Сар (Восточное Забайкалье). Ярусный наконечник удлинённых пропорций встречен в п. 6, датируемом концом I-го тыс. н.э. (Кириллов, Ковычев, Асеев, 3убов, 1978)

 

Погребение в гроте у с. Кызыл-Адыр (Оренбуржье). Набор наконечников различных типов включал три ярусных экземпляра. Дата погребения определяется бронзовым котлом «гуннского типа» — IV-V в.в. н.э.

 

м. Балыктыюль (Алтай). Помимо ярусных наконечников в к. 227 найден поясной набор, отдельные элементы которого встречают аналогии в Аймырлыге XXXI. В связи с этим необходимо отметить, что ярусные наконечники Балыктыюля вариационно тяготеют к хуннскими образцами [хуннским образцам]. Дата Балыктыюля определяется рубежом II-III в.в. н.э. (Сорокин,1977; Васютин, Клин, 1987).

 

Погребение у с. Степной Чумыш (Татарские могилки; Степной Алтай). Ярусные наконечники стрел, сопоставимые с кокэльскими ярусными наконечниками удлинённых пропорций, были встречены в комплексе IV-V в.в. н.э.

(23/24)

(Уманский, 1985). Позднее эта дата была скоррекгирована в пределах второй половины IV в. н.э. — начала V в. н.э. (Казаков, 1996).

 

к. 12 и к. 28 Кок-Паш (Восточный Алтай). Помимо ярусных наконечников, вещевой комплекс кок-пашских захоронений включает железные наконечники с овальным сечением пера. На сопредельных территориях аналогичные наконечники представлены в комплексе вооружения кокэльской культуры. Дата кок-пашских захоронений определяется в пределах IV-V в.в. н.э. (Васютин, Илюшин, Елин, Миклашевич, 1985).

 

м. Троицкий Елбан-I (Степной Алтай). В одном из погребений могильника с ярусным наконечником удлинённых пропорций была встречена таштыкская пряжка. В Кокэле пряжка таштыкского облика была найдена в п. 66 КЭ-11 (Дьяконова, 1970), т.к. курганы-кладбища практически синхронны друг другу, появляется возможность датировать возникновение Кокэля не ранее III-V в.в. н.э. (Вадецкая, 1999).

 

Поселение Утух-Хая-Кисте (Минусинская котловина). Ярусный наконечник удлинённых пропорций, происходящий из этого поселения, встречает ближайшие аналогии в Кокэле и алтайских памятниках IV-V в.в. н.э. Поселение Утух-Хая-Кисте датируется IV-V в.в. н.э. (Худяков, 1978).

 

Таким образом, ярусные наконечники стрел удлинённых пропорций происходящие из комплексов Минусинской котловины, Алтая, Восточного Забайкалья, Западной Сибири и Оренбуржья позволяют датировать Кокэль рубежом III-IV в.в. н.э.

 

Заключение.   ^

 

Обобщая сделанные наблюдения, можно констатировать, что генезис кокэльской традиции связан с этническим субстратом, возникшим после того, как в состав разноплеменных групп, появившихся в Туве на рубеже новой эры, оказались интегрированы хунну. Следует так же отметить, что хуннские реминисценции в погребальной обрядности и вещевом комплексе Кокэля носят пережиточной характер, что исключает датировку этого памятника хуннским временем. Учитывая, что «сюннуский культурный комплекс» сложился не ранее I в. до н.э. (Миняев, 1998), следует признать, что «хронологическим репером» для гунно-сарматских памятников Саяно-Алтая и Южной Сибири становятся события I в. до н.э., когда, во время войны с Чжи-Чжи, шаньюй Хуханье, обратился за помощью к Китаю и признал свой вассалитет от Хань (Бичурин, 1950). Последовавшие вскоре события показали, что хунну относились к своему вассалитету, как средству, к которому Хуханье был вынужден прибегнуть для сохранения власти и единства хуннской державы. Восстановив силы, хунну попытались навязать свои условия сосуществования династии Восточная Хань (Таскин, 1984).

(24/25)

Однако, политический кризис, разразившейся в хуннской державе в середине I в. н.э., подвёл черту под трёхсотлетним противостоянием. Этнополитическое объединение хунну перестало существовать. Земли, прилегавшие к Китаю, оказались под властью шаньюя Би, а северные территории попали под контроль шаньюя Пуну. Развязка наступила в 90-е г.г. I в. и.э, когда северный шаньюй был разбит и бежал.

 

Хунну, появившиеся в Туве, не стали доминирующей политической силой (об этом свидетельствуют материалы Аймырлыга XXXI и Бай-Дага II, дата которых определяется не ранее II в. н.э.). Следовательно, процесс формирования культуры, в развитом виде представленной в материалах Кокэля, протекал в условиях военно-политического господства в степях Центральной Азии этносоциального объединения сяньби. Вместе с тем, палеодемографические данные Кокэля позволяют говорить о том, что ситуация, в которой функционировал могильник, угрожала существованию самих кокэльцев. Такое развитие событий наиболее вероятно в период крушения сяньбийского могущества. В 439 г. сяньбийское племя тоба ещё объединит северный Китай под властью Северной Вэй, однако, эта династия будет вынуждена вести упорную борьбу с новой кочевнической империей — каганатом жуань-жуаней. Распространение власти жуаньжуаней на территории сяньбийских владений происходит в III-IV в.в. н.э. С этой датой согласуется материалы вещевого комплекса Кокэля. Правда, существует одно обстоятельство, которое позволяет высказатъ иное суждение о хронологии постхуннских памятников Тувы. В 460 г. н.э. жуань-жуане вторгаются в Турфан уничтожают последнее позднехуннское владение, после чего переселяют уцелевших после разгрома на Монгольский Алтай. Скорее всего, именно эти племена вместе с кокэльцами стали «хранителями» «хуннского пласта традиций» в культурах тюркского времени Саяно-Алтая (Савинов, 1998). Свидетельством непосредственных контактов кокэльского населения и древних тюрок могут служить костяная пряжка из п. 15 и удила из п. 26 КЭ-26; последние по материалам могильника Курай VII следует датировать VII-VIII в.в. (Гаврилова, 1965; Вайнштейн, 1970). Вместе с тем, как историческое явление кокэльская культура целиком и полностью связана с постхуннской эпохой, которая завершается с выходом на историческую арену древних тюрок.

(25/26)

 

Список работ, опубликованных по теме диссертации:   ^

 

1. К методике изучения ярусных наконечников стрел // Актуальные проблемы [методики] западносибирской археологии, Новосибирск, 1989.

2. К хронологическому определению ярусных наконечников стрел из внекомплексных находок в Западной и Южной Сибири // Проблемы изучения Сибири [в научно-исследовательской работе музеев], Красноярск, 1989.

3. К вопросу о погребальной обрядности могильника Кокэль // Проблемы хронологии и периодизации в археологии, Л., 1991.

4. К вопросу о соотношении демографических данных и предметов вооружения (по материалам могильника Кокэль) // Северная Евразия от древности до средневековья, СПб., 1992.

5. К вопросу о реконструкции социальных отношений племён Саяно-Алтая в предтюркское время // Вторые исторические чтения памяти М.П. Грязнова, [Ч. II]. Омск, 1992.

6. Культурно-исторические аспекты хуннского влияния в степях севера Центральной Азии // Научная конференция памяти Н.М. Ядринцева, Омск, 1992.

7. Планиграфия курганов-кладбищ могильника Кокэль, как хронологический признак // 100 лет гуннской археологии. Номадизм прошлое, настоящее в глобальном контексте и исторической перспективе, Улан-Удэ, 1996.

8. Пояса [Поясные наборы] могильника Кокэль // Мировоззрение, археология, ритуал, культура, СПб., 2000.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

наверх

главная страница / библиотека / обновления библиотеки