Л.С. Клейн

Сарматский тарандр и вопрос о происхождении сарматов.

// Скифо-сибирский звериный стиль в искусстве народов Евразии. М.: 1976. С. 228-234.

Раскопанный в 1864 г. на окраине Новочеркасска царский курган Хохлач, частично ограбленный, называли «главным памятником» сарматской эпохи на юге России. Раскопанный в 1962 г. неподалёку от Хохлача Садовый курган также содержал ограбленное царское погребение рубежа н.э. [1] В части комплекса, уцелевшей от ограбления, римские импортные вещи (художественное серебро и бронза) превосходят по богатству Хохлач, а местные, сарматские изделия (золото) хотя и менее обильны, чем в Хохлаче, но представляют другую разновидность царского погребального инвентаря: в отличие от Хохлача, погребение здесь не женское, а мужское.

Среди сарматских изделий Садового кургана первое место принадлежит комплекту из 14 золотых фаларов, инкрустированных бирюзой и другими камнями. Золото на фаларах имеет вид тонких пластин, которыми обтянута серебряная (в 4 случаях железная) основа фалара, и на которых чеканены композиции в зверином стиле. На двух больших фаларах композиция состоит из центрального круглого щитка и краевого фриза вокруг щитка, причём фалары энантиморфны; 12 малых фаларов повторяют в упрощённом виде изображения центрального щитка одного из больших фаларов (если судить по направлению голов изображённых животных — правого).

На центральном щитке больших фаларов изображена сцена терзания: орлиный грифон и неопределённое животное напали на кошачьего хищника («пантеру»). На краевом фризе 5 раз повторена группа из 3 «пантер», а по самому верху фриза проходит бордюр из 20 голов ушастых грифов (рис. 1, 1).

Бросается в глаза неопределённость и неестественность ряда деталей изображений, свидетельствующих о деградации образов, затемнении первоначального смысла изображений и отрыве мастера от истоков иконографической традиции. У всех животных на фаларах хвост либо исчез, либо намечен рудиментарно. Ушастый орлиный грифон лишён крыльев. У всех «пантер» фриза нехватает передних лап (на каждую группу из 3 «пантер» дано по 6 лап). Голова средней «пантеры» в такой группе часто слишком далеко отстоит от туловища, которое присоединяется к соседней группе и т.д.

Более раннее и чистое изображение того же сюжета, что на центральном щитке, находим в сибирской коллекции Петра I — на присланных Гагариным в декабре 1716 г. парных золотых пластинах-застёжках, [2] прямоугольный контур которых позволяет датировать их III-I вв. до н.э. [3]

(228/229)

(рис. 1, 2). Орлиный грифон здесь обладает крыльями, кошачий хищник имеет черты тигра (полосатость) и льва (грива), а третье животное, вероятно, представляло собой тарандра древних авторов — мифического оленя, соединявшего четыре разных животных.

В данном случае у него львиные лапы и стилизованный олений рог, отростки которого оканчиваются головками грифов. Как показывают многие бляхи сибирской коллекции, мастера старались так располагать фигуры, чтобы эти головки грифов образовали бордюр бляхи и (на более ранних бляхах) по возможности дугообразный. Этот принцип соблюдён и доведён до логического завершения на фаларах — бордюр образовал круг, но связь головок с тарандром здесь совершенно утрачена, как и рога тарандра вообще. Впрочем, и на гагаринских застёжках рог настолько стилизован, что отчасти имеет вид гривы (такие животные получили в литературе наименование «многоголового волка»), а хвост, первоначально, видимо, загнутый на спину, разорван мастером: начало поджато под круп, а окончание с грифьей головой приросло к спине.

На другой гагаринской застёжке (из январской посылки 1716 г.) [4] с аналогичным сюжетом (борьба тарандра с тигром) загнутый на спину хвост ещё отчетливо виден. И рога и хвост оканчиваются грифоньими головками. Эти бляхи имеют Р-образный контур, что позволяет относить их к более раннему времени — к IV-III вв. до н.э. [5] (рис. 1, 3).

Ещё более чистый и ясный по смыслу прототип сюжета представлен на золотой застёжке (рис. 1, 4) из Улан-Удэ (б. Верхнеудинская), [6] которую можно датировать примерно тем же временем (наложение дополнительных фигурок на основное изображение напоминает кульобского оленя). В основной композиции здесь всего два зверя. Тарандр вдвое больше хвостатого хищника, он имеет лошадиное туловище, ноги и морду; рог и хвост с грифьими головками чётко выработаны. Хищник оказался здесь менее определённым (барс?).

Маленький хищник, впивающийся в горло огромного копытного, изображён и на аналогичной деревянной застёжке (рис. 1, 5) из Катандинского кургана конца V-IV вв. до н.э. [7] И здесь рога и хвост копытного снабжены головками грифов, но в хищнике можно распознать скорее медведя, чем барса, а в огромном копытном — лося, причём у лося здесь ещё нет никаких задатков хищника. Налицо реальный прообраз сарматского тарандра (кстати, и наиболее близкий к описаниям древних авторов), представленный в пазырыкском олене с орлиным клювом. [8]

Таким образом, прослеживается ряд этапов последовательного развития и деградации одного и того же сюжета борьбы зверей с участием тарандра — от Катандинской и Верхнеудинской застежек через гагаринские бляхи сибирской коллекции к фаларам Садового кургана. Процесс растянулся на 5-6 веков, и за это время мотив передвинулся из Забайкалья, Алтая и Поишимья в донские степи (рис. 2).

В скифо-сибирском искусстве находятся корни и других сюжетных и

Рис. 1. [подпись на с. 229] Изображения тарандра и его прототипа в сценах терзания: (стр. 230-231): 1 — фалар из Садового кургана; 2 — бляха-застёжка из декабрьской посылки Гагарина; 3 — бляха-застёжка из январской посылки Гагарина; 4 — бляха из Улан-Удэ; 5 — деревянная бляха из Катанды (схематизированные прориси).

(231/232)

стилистических элементов изображений на фаларах (геральдическое противопоставление горизонтально расположенных зверей, «вывихнутые» зады тарандра и грифона, инкрустация золотых фигур преимущественно бирюзой, выделение дробных деталей и выпуклых частей фигур цветными вставками), а также вообще принципов и мотивов сарматского звериного стиля (особенно примечательны изображения лося — отнюдь не степного животного — на диадеме из Хохлача).

Мысль о родстве сарматского искусства (стиля и мотивов) со скифо-сибирским высказывалась не раз в археологической литературе. Теперь можно распространить это суждение на конкретные образы и сюжеты искусства, а также на культурный инвентарь и уточнить очаг ближайшего родства: непосредственным исходным районом были не Алтай и не Средняя Азия, а Поиртышье и Поишимье — места сборов сибирской коллекции. Выдвигались различные объяснения отмеченного сходства культур (этническое родство, общий источник влияний, тесные контакты, переселения). Ныне уже не приходится сомневаться в том, что движение культурного потока здесь шло с востока на запад, а отмеченное расширение состава перемещавшихся элементов делает всё более предпочтительным предположение о миграции.

Рис. 2. Распространение изображений тарандра и его прототипа.
Распределение племён — предположительно по Геродоту [за исключением сарматов]: а — местонахождения изображений тарандра и его прототипа; б — район сборов сибирской коллекции; в — локализация племён (по Геродоту).

(Открыть Рис. 2 в новом окне)

В археологическом выражении речь идёт о сусловской культуре (I в. до н.э. — I в. н.э.), на языке истории — о классическом вопросе: обитали здесь в сарматское время потомки савроматов или, как полагал М.И. Ростовцев, новое население прибыло с востока. В такой постанов-

(232/233)

ке, однако, вопрос чересчур обобщён: применительно к донским степям в указанное время засвидетельствованы источниками две сарматские группировки: аорсы и аланы, причём аланы сменили аорсов как руководящая группировка, по-видимому, ещё в I в. н.э., то есть в рамках той же сусловской культуры. Относительно обеих группировок есть данные, указывающие на то, что они не сформировались на месте, а прибыли с востока: аланов китайские источники знают после 125 г. до н.э. под именем аланья как вассалов Согдийского великого хана (стало быть, аланы проживали тогда где-то вблизи Аральского моря), а этноним аорсов отождествляется лингвистами с термином янь-цай, которым китайцы обозначали предшественников аланов в Приаралье.

Так как аорсы после прибытия аланов в Причерноморье отдельно уже не упоминаются, можно полагать, что эти племена были близко родственными и по прибытии аланов в Причерноморье слились.

Если верна датировка упомянутых царских курганов Подонья рубежом новой эры, то они представляют скорее аорсов, чем аланов.

Поскольку приведённые выше археологические сопоставления указывают на Южную Сибирь как на район раннего обитания предков аорсов, то представляется интересной задача отыскать их среди народов, размещаемых в этих землях Геродотом. По Геродоту, за плешивыми аргиппеями, живущими у подножия высоких гор (то есть Урала) обитают исседоны, за исседонами одноглазые люди аримаспы, а за теми — «стерегущие золото» грифы (Herod., IV, 13, 26). Популярность образа грифа в алтайском искусстве и наличие древних золотых приисков на Алтае позволили С.И. Руденко поместить «стерегущих золото» на Алтае. Их соседей аримаспов, отнимавших у них золото, надо разместить по соседству, в местах действительного обилия художественного золота, где и собрана значительная часть Сибирской коллекции — в Поиртышье. Именование их одноглазыми, видимо, имеет первоосновой какие-то образы их богов или мифологических героев. В связи с этим обращает на себя внимание распространённость медных фигурок уродцев (одноглазых, одноруких и одноногих) среди тюркских племён VI-XI вв. н.э. [9] А.X. Халиков связывает эти фигурки с древнетюркскими тотемическими легендами о происхождении хунну от изуродованного героя. Действие этих легенд происходит между Алтаем, Аралом и Каспием. Одноглазыми и одноногими представляют своих лесных духов «шурэле» («ярымтык») башкиры. [10] Собственно хунну китайских источников обитали вплоть до конца III в. до н.э. южнее области, отводимой у Геродота аримаспам, по соседству с ними, и лишь в последние века до н.э. начали бурную экспансию, вероятно, и в район аримаспов, войдя в контакт с исседонами. Возможно, что и сами аримаспы принадлежали также к тюркским народам.

Исседонов связывали по созвучию с р. Исеть. По точному смыслу известий Геродота, исседоны должны находиться между Уральскими горами, массагетами и аримаспами, то есть в степях от р. Урала до бассейнов рек Исеги, Тобола и Ишима. Это именно те места, где была собрана западная часть сибирской коллекции V-I вв. до н.э. и куда уходят корни сарматского искусства рубежа н.э. Если исседоны оставались там и в послегеродотовское время, то именно исседоны должны считаться предками аорсов и,

(233/234)

быть может, также аланов (будущих ясов — осетинов).

Д.А. Мачинский подметил, что этноним исседонов исчезает со страниц географических сочинений несколько раньше — как раз тогда, когда появляются первые упоминания о сирматах-сарматах, в IV-III вв. до н.э. Он выдвигает гипотезу о том, что исседоны и стали называться сарматами. [11] Предлагаемые здесь сопоставления позволяют предположить, что не только первые сарматские пришельцы на Дону, но и последующие волны сарматского нашествия, в частности аорсы, исходили всё из той же области геродотовых исседонов.

Все сведения Геродота об аримаспах и грифах, по его признанию, восходят к исседонам. Следовательно, у исседонов должны были бытовать представления об одноглазых соседях. Любопытно, что в нартском эпосе осетинов постоянно фигурируют одноглазые великаны «уаиги» — соседи нартов, которые ненавистны нартам из-за своего неуважительного отношения к женщинам. Так племена с сильными пережитками матриархата могли воспринимать поведение более патриархальных соседей. Предание об одноглазых соседях — это ещё одна нить, увязывающая исседонов Геродота с сарматами — аорсами — ясами — осетинами.

Было бы очень заманчиво объяснить изложенными соображениями локализацию исседонов — эсседонов у Танаиса или на Кавказе у поздних авторов Мелы (Mela, I, 115) и Плиния (Plin. Nat.hist., VI, 21), однако, вполне возможно, что здесь результат всего лишь географической аберрации, связанный с совмещением Уральских и Кавказских гор и с отождествлением среднеазиатских и кавказских рек. [12] Более реалистично сообщение Аммиана Марцелина (Amm. Marc., XXX, 2, 3) о том, что аланы являются потомками массагетов. Те и другие имели в это время уже весьма широкое распространение, однако возможно, что это сообщение говорит о проживании аланов южнее аорсов до прихода тех и других в Приазовье.

[1] Л.С. Клейн. Садовый курган — новый выдающийся памятник сарматской эпохи. «Вестник Ленинградского университета», 1962, №20, стр. 164-167; S.I. Каposhina. A Sarmatian Royal Burial Graveat Novocherkassk. «Antiquity», vol. XXXVI, N148, 1963, p. 256-258.

[2] С.И. Руденко. Сибирская коллекция Петра I. САИ, Д.3-9. М., 1962, табл. II, 5, стр. 42.

[3] М.А. Дэвлет. О происхождении минусинских поясных прямоугольных ажурных пряжек. «Тезисы докладов III Всесоюзной конференции по вопросам скифо-сарматской археологии». М., 1972, стр. 50.

[4] С.И. Руденко. Указ.соч., табл. VI, 3, стр. 43.

[5] М.А. Дэвлет. Указ.соч., стр. 50.

[6] С.И. Руденко. Указ.соч., табл. IV, 2.

[7] С.И. Руденко. Культура населения Горного Алтая в скифское время. М.-Л., 1953, стр. 312, табл. XXXII, 4.

[8] Там же, рис. 83.

[9] А. Спицын. Уродливые медные статуэтки. ИАК, 29. СПб., 1909.

[10] А.X. Халиков. Маклашеевская всадница. СА, 1971, №1.

[11] Д.А. Мачинский. О времени первого активного выступления сарматов в Поднепровье по свидетельствам античных письменных источников. АСГЭ, вып. 13. Л., 1971, стр. 54.

[12] Л.А. Ельницкий. Знания древних о северных странах. М., 1961.

наверх