К.А. Иностранцев
Хунну и Гунны
(разбор теорий о происхождении народа Хунну китайских летописей, о происхождении европейских Гуннов и о взаимных отношениях этих двух народов).
// Л.: 1926. 152+4 с. (Второе дополненное издание.)
[Издания Ленинградского ин-та живых восточных языков им. А.С. Енукидзе. 13. Труды туркологичекого семинария. 1.]
II.
Теория монголизма Хунну и Гуннов. Разделение её сторонников на две группы. Мнение Палласа и Бергмана; разбор их. Своеобразное мнение Амедея Тьерри. Исследование Шмидта и работы о. Иакинфа Бичурина. Разбор их. Нейман и обобщение мнений сторонников теории монголизма. Разбор его сочинения. Хоуорс и возобновление теории монголизма. Значение этой теории.
Первая по времени теория о происхождении Хунну и их связи с Гуннами была теория монголизма. Она, в лице своих представителей, распадается на две группы. Одни исследовали вопрос о Гуннах и о возможности их азиатского происхождения, считая этот народ Монголами. Другие занимались вопросом о Хунну, оставляя в стороне Гуннов. После того как представители обеих групп высказали свои взгляды, явилось стремление обобщить их и таким образом свести к общим выводам полученные в частностях результаты. Это обобщение особенно интересно своим взглядом на связь Гуннов с Хунну. Распадаясь на две группы, теория эта является однако единой, проводящей мнение, что и народ, кочевавший к северу от Китая и орда «Бича Божия», принадлежали к одному и тому же племени, были близкими родственниками по крови. При нашем изложении мы будем придерживаться порядка этой группировки. Сначала изложим мнение сторонников монголизма Гуннов и разберём их, затем доводы сторонников монголизма Хунну с их разбором и, наконец, обобщение с указанием на значение и недостатки этой теории.
Через двадцать лет после появления труда Дегиня высказался первым по поводу происхождения Гуннов известный естествоиспытатель Паллас. Он совершенно не касался вопроса о китайских Хунну и их происхождения. Его замечания касаются исключительно европейских Гуннов, относительно монголизма которых он первый высказал убеждение. Сочинение его, озаглавленное «Sammlungen historischer Nachrichten über die Mongolischen Völkerschaften», состоит из двух частей и посвящено истории и быту монгольской группы (собственно монголов, бурятов,
(17/18)
калмыков), так называемых «алтайских народов». Источниками ему служили сочинения, написанные по-монгольски, происхождение которых, как известно, сравнительно очень позднее, да которые к тому же окрашены ультра-буддийским направлением. В начале первой части (появилась в 1776 году), Паллас излагал древнейшую историю Монголов, коснулся мимоходом вопроса о происхождении тех страшных Гуннов, которые грозили Западной Европе в V в. Так как он высказался об этом в немногих словах, то мы и считаем возможным привести буквально то, что он написал. «Öлöты, именно та ветвь монгольского народа, которая известна в Западной Азии и Европе под именем Калмыков. По древнейшим сказаниям этого народа задолго до Чингиз-хана самая большая и могущественная часть его совершила поход в Малую Азию и исчезла там близ Кавказа. Очень может быть, что это сказание говорит о древних Гуннах, безобразие и отсутствие бороды у которых, описанные у Аммиана Марцеллина, равно как и указываемые их древние местопребывания на севере от Китая не могут относиться ни к какому другому народу в Восточной Азии, кроме как к Монголам, их братьям Бурятам и, пожалуй, к Тунгузам; современные же Калмыки имеют более богатую растительность, чем те племена, живущие на Востоке» (стр. 6) Далее он говорит, что оставшиеся на родине Öлöты получили от своих соседей Татар прозвище «Калимак (т.е. оставшиеся позади)». Вот и всё, что Паллас сказал о Гуннах. То же самое повторил он в своих «Reise in den Kaukasus und nach Georgien», т. I, стр. 162. Из вышеприведённого мы можем видеть, что его мнение высказано в виде догадки. Само сочинение посвящено собственно совсем другим вопросам, чем происхождение Гуннов, а потому от него нельзя и требовать специального изучения этого вопроса. Однако его предложение подверглось критике именно со стороны представителей теории турчизма. Об этом разборе мы скажем несколько дальше.
Почти одновременно или немного позже писали о Гуннах Тунман (Thunmann) в «Untersuchungen über die Geschichte der
(18/19)
östlichen europäischen Völker, 1774, Leipzig, I 1 [1] и Энгель (Engel) в «Geschichte des Ungarischen Reichs und seiner Nebenländer», 1797. Но они занимались только политической историей Гуннов и не говорили об их происхождении. Поэтому мы от Палласа перейдём прямо к Бергману.
Сочинение этого исследователя «Nomadische Streifereien unter den Kalmüken in den Jahren 1802 und 1803» вышло в Риге в 1804 г. Оно состоит из ряда писем с пути и отдельных статей по различным вопросам истории, этнографии, религии Калмыков. По занимающему нас вопросу Бергман высказался специально в особом письме — именно четырнадцатом. Поэтому мы и обратим исключительно на него наше внимание. Он занялся только вопросом о происхождении Гуннов, а потому и должен быть отнесён к той же группе исследователей, что и Паллас. Этого последнего Бергман совершенно справедливо, по нашему мнению, считает основателем теории монголизма Гуннов. «Г. Паллас», говорит он (т. I стр. 125), «насколько я знаю, впервые выставил остроумную гипотезу, что древние Гунны, которые наводнили значительную часть Европы, были монгольские народы. Наружность Гуннов, равно как и предание о бывшем действительно движении калмыцких орд на Запад, побудили к этой гипотезе знаменитого автора». Далее Бергман указал на источники о Гуннах, именно на известия Аммиана Марцеллина, Прокопия и Приска, оставивших подробное описание жизни и обычаев этого народа, равно как и упоминание различных гунских имён. По его мнению Гунны имеют много общего с Калмыками. Относительно тех и других были распространены те же самые заблуждения. Например, утверждали, что Гунны клали под сёдла мясо, употребляемое ими в пищу — то же говорили и о Калмыках. На самом же деле мясо это кладется для того, чтобы лечить ссадины
(19/20)
на спинах лошадей. Говорили, что Гунны предаются людоедству — Калмыки до сих пор распространяют это про себя, чтобы устрашать врагов. Наружность Гуннов, описанная этими писателями (маленький рост, широкая грудь, небольшие глаза, тупой нос и др.), сходна с наружностью вообще монгольских народов. По словам Прокопия, Гунны оставляли на голове только чуб и носили одежду с рукавами, широкими у плеч и узкими у кистей рук. И то и другое — отличительные черты Калмыков. Обычаи при дворе Аттилы, описанные Приском, совершенно тожественны с обычаями существующими у Калмыков — награбленное богатство лежит в отдельном месте близ лагеря, послы сидят по сторонам князей и пр. Бергман замечает даже недостатки общие Гуннам и Калмыкам, напр. нерешительность. Самое же очевидное и убедительное доказательство тожества Гуннов и Монголов наш автор видит в собственных именах. Иорнанд (так пишет Бергман, как и все почти исследователи до последнего времени, вместо правильного Иордан) называет отца Аттилы Мунцаком (Muntzak). Слово это составлено из «му» дурной и «цак» время. Не так давно, говорит он, жил на берегах Волги калмыцкий князь с этим именем. Имя Аттила или Этцель тожественно, по мнению Бергмана, с Атель, что значит Волга. Денцик или Денцук (Dentzik, Dentzuk) тожественно с именем божества у Монголов. Эмедзар (Emedsar), более правильно может быть Эмникцар (Oemnikzar), значит по-монгольски «дикий бык», Уто (Uto)— длинный, высокий. В толковании слова Калимак Бергман не согласен с Палласом. Этому слову он даёт смысл «отступники», а не «оставшиеся позади». Он полагает, что Татары (Турки) и Монголы имели общую религию (под этой общей религией он, вероятно, разумеет шаманизм). Когда Монголы приняли буддизм, то стали отступниками, т.е. Калмыками. Те же Монголы, которые не приняли буддизм, и не назывались Калмыками.
Приступая к разбору теории монголизма Гуннов, мы, прежде чем представить собственные замечания, считаем нужным привести возражения, сделанные до нас и притом лицами, с мнением
(20/21)
которых по этому поводу необходимо считаться. Нужно заметить, что эти возражения настолько убедительны, что во многих отношениях совершенно подрывают авторитет этой теории, и мы, со своей стороны, не можем иногда найти лучшего возражения, как повторение высказанного до нас. Известный французский монгололог Абель Ремюза в своей книге «Recherches sur les langues tartares», Paris, 1820) на стр. 245-6 приведя гипотезу Палласа, выразился так: «Прежде чем принять это мнение, мне кажется необходимым расследовать, как называются Малая Азия и Кавказ в монгольских книгах, которые могли быть написаны самое раннее при Чингиз-хане через много столетий после экспедиции, о которой идёт речь». Он считает возможным весьма ранние переселения монгольских народов на Запад, но думает, что трудно узнать, что с ними сталось и как называются те страны, куда они пришли. Относительно предполагаемого тожества Гуннов и Монголов, высказанного Палласом и Бергманом, он выражает сомнение на том основании, что собранных до сих пор материалов совершенно недостаточно и нужно ещё исследовать многие сочинения, касающиеся происхождения Гуннов. В частности Ремюза остановился на производстве слова Калимак. Относясь скептически ко всем словопроизводствам Абуль-Гази, он указывает на то, что Калмыками называются Монголы, ушедшие вперёд, а не оставшиеся позади. Заметим, что самое производство слова Калимак, столь различное у Палласа и Бергмана, точно не установлено 1. [2] Даже сторонники монголизма Гуннов оставляют в стороне это сопоставление с Калмыками. Так Шмидт в своих «Forschungen» на стр. 48 заявляет, что это слово татарское, самим Монголам непонятное, а Нейман на стр. 16 своего сочинения «Die Völker des südlichen Russlands» тоже высказывается против этого отожествления. Приведя предание, сообщенное Палласом, он выражает мнение, что в этом предании
(21/22)
«очевидно смешаны» древние переселения Калмыков с более поздними Гуннов 1. [3] Итак мнение Палласа, высказанное мимоходом и, по мнению известного монгололога, основанное на неправильном понимании текста, не заслуживает внимания. Теперь перейдём к Бергману.
Тут мы должны сказать, что общность обычаев Гуннов и Калмыков, как доказательство их тожества, не может быть принята. Вспомним только, как не так давно некоторые учёные именно на основании сходства обычаев считали Гуннов славянами. Вообще это сходство не кажется нам убедительным для признания двух народов за один и тот же. Если уже между Славянами, которые являются в истории осёдлыми, и Гуннами, которые в IV и V веках были отчасти кочевым, отчасти полукочевым народом, находят общие обычаи, то как же должны быть схожи обычаи двух кочевых народов, жизнь которых сложилась под всеуравнивающим влиянием степи. Неужели можно говорить, что Гунны и Калмыки один и тот же народ, только потому, что относительно тех и других были распространены те же самые заблуждения? Разве можно утверждать, что два народа тожественны потому, что носят чубы? Впрочем кажется, что эти доводы на основании сходства обычаев не убедили многих, так как о них больше и не говорили 2. [4] Больше внимания обратило на себя указанное Бергманом сходство физического типа Гуннов и Калмыков. О нём позже говорили и естествоиспытатели. Так, академик Бэр, отрицавший искусственное изменение черепа у гунских младенцев, о котором сообщил Аполлинарий Сидоний, а за ним и Ам. Тьерри, считал главное ядро этого народа — чи-
(22/23)
стыми Монголами (см. стр. 45 статьи Die Makrokephalen im Воden der Krym und Oesterreichs, §6, Ob die verbildeten Köpfe von den Hunnen stammen? помещенной в Mémoires de l’Académie imperiale des sciences de St. Petersbourg, VII série, II tome, №6). Однако, в настоящее время пришли к убеждению, что так называемый монгольский тип у восточно-турецких и восточно-финских племён выражен нисколько не менее резко, чем у собственно Монголов 1. [5] Западные Финны и османские Турки не особенно резко выражают монгольский тип, но если мы возьмём какого-нибудь Вогула (этот народ, как известно, принадлежит к угро-финскому семейству) или Каракиргиза (турка), то они по наружности не будут особенно отличаться от Монголов. Потому-то при пересмотре вопроса о Гуннах антрополог проф. Анучин, возражая Иловайскому, считал этот народ не арийцами, а урало-алтайцами, не относя его, однако, по физическому типу ни к одной из групп этого племени (см. Труды этнографического отделения Московского Общества любителей естествознания, 1886, VII, 37 заседание). Ещё Клапрот высказался по поводу отожествления Гуннов и Монголов на основании сходства физического типа. Он сказал следующее на стр. 239 своих «Tableaux historiques de l’Asie» (Paris, 1826): «Эти описания могут быть применены ко многим народам северной Азии; к ним подходят как Вогулы, Самоеды и Тунгузы, так и народы монгольского племени». Итак, сходство физического типа не достаточно для отожествления Гуннов с Монголами. Совершенно оставляя такое бездоказательное мнение, как заключение о тожестве Гуннов и Калмыков из общего им недостатка, мы перейдём к лингвистическим доводам Бергмана, которые сам автор считал наиболее вескими. Однако эти доводы были опровергнуты Клапротом (цитов. соч., стр. 241). Справедливо напав на произвольные со-
(23/24)
доставления имён и слов, сохранённых нам древними авторами от языков исчезнувших народов, со словами первых попавшихся языков 1 [6] он считает невозможным производить имя Мунцак от «му» и «цак», потому что оно пишется Mundiukhos и Omundios, из чего видно, что среднее «н» коренное и его нельзя произвольно выбрасывать. Слово Атель вовсе не значит Волга, а просто — большая река (такое значение имеет это слово у казанских татар, киргизов, башкиров и чувашей). Совершенно неверным считает он сравнение божества Денцук с именем Денцик. Божество это буддийское, а Монголы приняли эту религию в XIII-XIV веках. Как же, спрашивается, могло быть у них имя буддийского бога в V веке? 2. [7] С этими возражениями Клапрота согласился позже и F.Н. Müller (Der Ugrische Volksstamm, 1837, т. I, стр. 88). Говоря о том, что имя Волги Итель или Итиль — турецкое, он считает неосновательным мнение Бергмана и отвергает его. Кроме этих двух учёных, восстал против доводов Бергмана и Венелин (Древние и нынешние Волгаре, т. I, 1829, стр. 166). Он же справедливо указывал и на несостоятельность доказательств этого учёного, основанных на сходстве обычаев и физического типа. Мы со своей стороны должны сказать, что считаем лингвистические доказательства такого рода, какие приводил Бергман, только вспомогательными и совершенно недостаточными, как единственный довод в пользу принадлежности народа к тому или другому племени. Самостоятельного значения придавать им нельзя. Мы в данном случае не говорим, разумеется, об остатках народной письменности (каковы напр. Орхонские надписи) — их значение для истории чрезвычайно важно. Если мы будем иметь что нибудь подобное в истории Гуннов и Хунну, то вопрос о происхождении этого народа будет решён бесповоротно. Недостаточными для решения мы считаем отдельные
(22/25)
слова и имена, дошедшие в транскрипции на языках других народов.
Рассмотрев гипотезу Палласа и доводы Бергмана в пользу монгольского происхождения Гуннов и специально их тожества с Калмыками, мы пришли к убеждению, что их мнения уже достаточно опровергнуты, так что те, которые желают видеть в Гуннах Монголов или Калмыков, должны привести новые доказательства, а не ссылаться на двух вышеприведённых учёных — их взгляды и доказательства в настоящее время не выдерживают критики.
Несколько других, хотя и близких к двум вышеупомянутым учёным, воззрений придерживался известный французский историк Амедей Тьерри. Так как он писал значительно позже Палласа и Бергмана, тогда, когда появились и получили большое распространение другие теории о происхождении Гуннов, то, высказывая свои взгляды, он должен был считаться с воззрениями других учёных. Его своеобразное мнение, хотя и не высказанное так положительно в пользу монголизма, как мы видели это у Бергмана, всё-таки должно быть причислено к этой теории. Высказал он его в своём двухтомном сочинении: «Histoire d’Attila et de ses successeurs (Paris, 1856). Излагая историю великого гунского завоевателя, он должен был коснуться вопроса о происхождении его народа. Этому он посвятил несколько страниц своего сочинения (6-9 I тома), при чём высказал своё мнение только как предположение. Говоря о населении Восточной Европы во время появления Гуннов и специально о Финнах, он заметил следующее: «На Востоке имя Финнов исчезло, уступив место названиям союзов, которые, образовавшись около Урала, воздействовали то на Европу, то на Азию, чаще на последнюю. Самым знаменитым из этих союзов был, кажется, союз Khounn, Hounn или Гуннов, который покрывал своими ордами оба склона Уральского хребта и долину Волги». Далее, сообщив известия Птолемея и Дионисия Периегета об этом народе, он передал то, что история сохранила нам о внутреннем устройстве Гуннов. Они разделялись на две
(25/26)
большие группы, при чём принадлежащие к восточной или каспийской назывались Белыми Гуннами, а к западной — Чёрными. Тьерри по этому случаю высказал предположение, что «гунское владычество простиралось к Востоку на народы турецкого племени, а к западу — на Финнов и, по весьма вероятной гипотезе, господствующее племя было монгольское, более резко выражающее физический тип азиатов, чем Финны. Действительно, история рисует нам Аттилу и часть гунского народа с типичною калмыцкою наружностью». Наружность Аттилы он считал, судя по сохранившемуся описанию, скорее монгольскою, чем восточно-финскою. Далее он привёл известие Аполлинария Сидония о том, что Гунны искусственно безобразили своих детей (вдавливали нос, придавали черепу острую форму и т.д.). Объяснение, которое дают этому древние писатели, т.е. что Гунны делают это для того, чтобы шлем сидел крепче на голове, Тьерри считал не заслуживающим внимания. Он скорее думал, что, так как Монголы были господствующим племенем, то их наружность считалась аристократической, и потому подданные старались искусственно приблизиться к господствующим — вот причина изменения их наружности.
Итак, считая уральских Гуннов в массе Финнами, он примкнул к второй и третьей теориям. Но господствующее племя он считал монгольским, а так как для нас важно узнать, каково было ядро народа, то мы и относим его к теории монголизма.
В предисловии мы уже сказали о нашем отношении к мнениям, выраженным в виде предположений или догадок. Тьерри высказался именно в такой форме. Он, напр., утверждал, что Аттила имел чисто монгольскую наружность и не походил на восточного Финна. Мы же выше сказали, что в настоящее время считают почти невозможным указать на различия между типами монгольским, восточно-турецким и восточно-финским. Однако на этом различии Тьерри строит целую гипотезу о верховном владычестве монгольского племени. Что касается до искусственного изменения Гуннами наружности своих детей, то против предположений Тьерри
(26/27)
по этому поводу возражал ещё Бэр (в названной выше статье). Дело в том, что единственный сообщивший об этом был Аполлинарий Сидоний, тогда как ни Аммиан Марцеллин, ни Иордан, ни Приск не говорят об этом. Вот почему к этому известию надо относиться с большой осторожностью, и вполне понятно задаться вопросом — не является ли это сообщение попыткой объяснить до тех пор совершенно неизвестную западным народам наружность Гуннов. Вообще нужно сказать, что догадки этого учёного, равно как и его воскрешение теории монголизма не основаны на точных данных, а потому, как прежде, так и теперь не имели и не имеют серьёзного научного значения, и если иногда встречается в литературе упоминание о его мнении по данному вопросу, то это объясняется, думается нам, доступностью и популярностью вышеупомянутого сочинения 1. [8]
Перейдём теперь ко второй группе сторонников теории монголизма, именно к тем, которые доказывают монголизм Хунну. Первым сторонником монголизма Хунну явился монгололог Шмидт в своих «Forschungen im Gebiete der älteren religiösen, politischen und literarischen Bildungsgeschichte der Völker Mittel-Asiens, vorzüglich der Mongolen und Tibeter, St. Pet., 1824». Это сочинение, как видно из заглавия, касается различных вопросов истории Средней Азии. Хунну и Гуннам посвящено около тридцати страниц (39-67). Будучи ориенталистом, Шмидт обратил внимание на сочинение Дегиня, с критики которого он и начал своё исследование о Хунну. Большим недостатком этого учёного считал Шмидт незнание им монгольского языка. «У Дегиня», говорит он: «Монголы являются турецкой ордой». Не понимая системы классификации этого учёного, Шмидт ближайшей причиной этого заблуждения считал мнение, будто Ту-гю (Tu-kiuei)
(27/28)
были Турки. На основании китайских летописей заключали, что Хунну (Hiongnu) или Сунну (Siunnu) Ханьской династии и Ту-гю Танской были один и тот же народ. Из этого, по мнению Шмидта, и получилось, что «Ту-гю были Турки, более ранние Хунну тоже Турки, и позднейшие Монголы — турецкая орда». Единственным доводом в пользу турчизма Ту-гю считает Шмидт предание, по которому этот народ получил своё имя от горы, имевшей форму шлема, слова, которое на их языке называется ту-гю (в китайской транскрипции). В османском языке шлем называется «такъя»; из этого заключили, что Ту-гю и Турок — одно и то же. Но Шмидт задаётся вопросом (стр. 41): каким образом Турки приняли китайский выговор в слове, бывшем их народным именем и выпустили звук р. Он более склонен видеть в транскрипции Ту-гю монгольское слово «тулга» или «дулга», которое тоже значит шлем. Если выпустить звук л, который в конце слога так же труден Китайцам, как и звук р, то получится эта самая транскрипция. Поэтому Шмидт высказал убеждение, что и Ту-гю, и Хунну вовсе не были Турки, а чистые Монголы. Ещё более убеждает его в этом то, что изложение в истории древних Хунну у Дегиня вполне тожественно с древнейшей историей Монголов в сочинении Иакинфа (История о Монголах от древнейших времён — другое название его сочинения «Собрание сведений и т.д.»). Кроме того, сходство видно и в обычаях — Хунну, как и современные Монголы, делились на два крыла: правое и левое. Известно, что по преданию Гуннам указала дорогу через Меотийские болота (Азовское море) лань. Шмидт указал на сходство имени этого животного с именем жены мифологического родоначальника Монголов Бюрте-Чино (Bürtä-Tschino) Марал (лань) и ещё с тем, что по китайским известиям в 967 г. до P.X. Чжоуский князь Мувань отправился в поход на монгольское (?) племя Цюань-шунь и взял в дань 400 шкур белых волков и 400 шкур белых оленей. «Везде здесь мы открываем Бюрте-Чино и Гоа-Марал в монгольском значении их имён», добавляет Шмидт. Сделав это неожиданное открытие, он в самом имени Хунну видит связь с монголь-
(28/29)
ским мифическим зверем. Он указывает на то, что в северо-китайском говоре гортанные звуки южного произношения заменяются шипящими. Так северное Ся (имя династии) равно южному Хя, Бедзин — Пекин и т.д. Поэтому южное Хунну или Хюнну (Hiongnu, Hiungnu) равно северному Сунну или Сюнну (Siounu, Siunnu). По монгольски слово Чино (Tschino) выговаривается во всех диалектах Чюно (Tschiuno) или Чюнно (Tschiunno). Таким путём он сближает китайское Сюнну с монгольским Чюнно. Самый титул хуннуских, государей (по Дегиню Цен-ли-ко-то, Tseng-li-ko-to, по Ремюза Тангри-куту, Tangri-kutu) он считает тожественным с титулом Чингиз-хана Суту Богдо (Ssutu Bokdo), так как по вышеуказанному правилу Суту равно Куту. Это слово, по мнению Шмидта, ни в монгольском языке, ни тем менее в турецком, не значит сын. «Суту» значит по монгольски «правильное перо». Богдо же и Тенгри (небо) почти одно и то же; да кроме того в некоторых монгольских книгах хаганы прямо называются «тенгри». Перейдя затем к Европейским Гуннам, он заметил, что некоторые учёные (кто именно — он не говорит), сообразуясь с описаниями наружности и обычаев Гуннов, оставленными Аммианом Марцеллином, Иорнандом и Прокопием, признали их за Монголов, а Бергман пошёл ещё дальше и с большим основанием, по мнению Шмидта, утверждал, что гунские имена — монгольские. Соглашаясь с производством имени Аттилы, он считает ошибкой производство имени Мунцак от «му» и «цак». Это слово, по его мнению, то же что и однозвучное с ним и до сих пор употребляющееся у Монголов и значащее: круглый, шарообразный предмет, или же это слово близко к «мунца», которое значит: клин. Он думает, что и многие другие, приводимые древними авторами имена можно объяснить монгольскими словами: Так, Донат (Donat) равно Доной (Donoi), Каратон (Caraton) — Харату (Charatu), Бледа (Bleda) или Буда (Buda) — Бода (Boda), что значит личность или Будун (Budun), что значит туман, Баламир (Balamir) — Баламбар (Ваlambar), Эллак (Ellak) — Аллак (Alla), Субтар (Subthar) — Субударра (Subudarra) и т.д. Вообще Шмидт вполне доволь-
(29/30)
ствуется тем, что говорил о происхождении Гуннов Бергман, и считает их Монголами.
Сходных со Шмидтом взглядов придерживался и известный русский синолог Иакинф Бичурин. Он писал по этому вопросу сначала в «Записках о Монголии» (СПб. 1828), потом в «Собрании сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена» (СПб. 1851). Этот учёный, прекрасный знаток китайского языка, к несчастью не обладал историческим талантом. По его мнению Средняя Азия всегда была населена теми народами, которые населяют её теперь. Переводя из китайских летописей известия о кочевых народах, живших к северу от Китая, он довольствовался только переводом, не критикуя и не проверяя данных, сообщаемых этими летописями. При таком способе работы всё написанное им по истории замечательно главным образом как собрание материалов, а не как научные исследования. Мы начнём с первого из упомянутых сочинений, во-первых потому, что оно появилось раньше, а во-вторых потому, что в нём Иакинф сообщает больше собственных взглядов, чем во втором.
«Записки о Монголии» разделены на четыре части. 1-ая — дневник поездки автора от Пекина до русской границы, 2-ая — географическое и статистическое описание Монголии, 3-ья — собрание исторических сведений (в пересказе по китайским летописям), 4-ая — излагает уложение, по которому китайцы управляют теперь Монголией. По предмету нас занимающему более всего данных находится в третьей части, хотя некоторые замечания можно найти и во второй. Как синолог и историк северовосточной части Азии, Иакинф касался только истории Хунну. «Более нежели за двадцать веков до нашей эры скитался уже монгольский народ со своими стадами по пустыням, сопредельным северному Китаю», говорит он (т. II, стр. 1), верный своим взглядам относительно неизменности состава народов, населявших Среднюю Азию 1. [9] Неизвестным как предшественникам, так и не-
(30/31)
которым писавшим после Иакинфа, остался тот факт, что Хунну в 15 г. по P.X. получили предложение от китайского императора Ван-Мана переменить своё имя на Гунну. «Хунну, по китайски Хун-ну или Сюн-ну, значит: злой раб, а Гунну значит: почтительный раб. Итак Хунну с 15 г. по P.X. начали называться Гуннами» (т. II, стр. 34, прим.). Следовательно, по мнению Иакинфа, отделение орды Чжи-чжи от Ху-хань-е, случившееся в 51 голу до P.X., произошло до этого переименования, тогда как распадение на северных и южных (48 г. по P.X.) было уже позже 1. [10] Что касается участи северных Хунну после их поражения Сяньбийцами (92 г. по P.X.), то часть их, по мнению Иакинфа, подчинилась новым победителям, а другая, сначала поселенная рядом с южными Хунну по южную сторону Великой стены, ушла оттуда и после ряда странствований и остановок у Урумчи, в Тарбагатае и Восточном Туркестане, была разбита Китайцами. «После сего северные Гунны действовали слабо и на-
(31/32)
конец мало по малу и самоё имя их исчезло. Несмотря на сие, некоторые поколения Гуннов долго ещё существовали в Тарбагатае под другими именами и в последствии учинились известными по своим военным подвигам» (т. II, стр. 52). Очевидно, что последние слова указывают на европейских Гуннов. Итак, в своем первом сочинении Иакинф явился решительным сторонником теории монголизма Хунну и Гуннов.
Перейдём теперь к его второму сочинению.
Как указывает самоё заглавие, в нём излагается исключительно история. Разница между ним и третьей частью «Записок о Монголии», та, что в нём излагается история не только кочевников, живших в Монголии, но вообще народов Средней Азии, а также и то, что в первом сочинении ведётся пересказ по летописям, а во втором только представлены переводы с примечаниями и добавлениями автора, так что оно уже совсем носит характер сборника материалов; по собственному заявлению Иакинфа это сочинение «есть точный, более буквальный перевод» (т. I, отд. I, стр. II). Несмотря на то, что «Собрание сведений» явилось на 23 года позже «Записок о Монголии», взгляды автора совершенно не изменились. Иакинф всё также считает, что Монголы издавна жили в соседстве с Китаем. Так он говорит: «Монголы с незапамятных времён смешанно жили с Китайцами на северных пределах Китая» (т. I, от. I, стр. I); «Хунь-юй, Хань-юнь и Хунну суть три разные названия одному и тому же народу, известному ныне под названием Монголов» (т. I, от. I, стр. 2). «Почти за двадцать столетий до P.X. Монголы и Тунгузы в китайской истории представляются как два самобытные народа. Одни Турки, по причине отдалённости, несколько позже ознакомились с жителями Срединного государства» (т. I, отд. II, стр. 477). Как условны были его взгляды, можно уже видеть из того, что даже сторонники разных теорий, напр. Каён и Ремюза, считают, что Турки ранее монгольских народов явились в истории Средней Азии. Иакинф прямо заявляет, что «на всей полосе Средней Азии от Восточного океана до Каспийского моря искони
(32/33)
обитали те же самые народы, которые и ныне населяют эту страну» (т. I, от. I, стр. VII). И тут, с другой стороны, проводит он совершенно верный взгляд, что племенное или родовое имя династии переходит на весь народ (т. I, от. I, стр. III). Историю Хунну Иакинф помещает в первую часть, в которой говорится только о народах монгольского племени. Тут он касается вопроса об имени Хунну, о котором он не говорил в «Записках о Монголии», и замечает следующее: «Китайцы, при голосовом переложении сего слова на свой язык, употребили две буквы: хун — злой и ну — невольник. Но монгольское слово Хунну есть собственное имя и значение китайских букв не имеет» (т. I, отд. I, стр. 1). Имя первого славного шаньюя Хунну Мо-дэ он сближает с монгольским словом «модо», что значит лес (там же, стр. 11). По поводу переименования из Хунну в Гунну он замечает: «здесь изменено не подлинное народное название Монголов, а голосовое переложение названия на китайский язык» (т. I, отд. I, стр. 107). Иакинф, писавший это сочинение уже после выхода в свет многих исследований, касавшихся Хунну и считавших их не Монголами на основании заслуживающих внимания данных, высказал мимоходом свое мнение о двух учёных, особенно известных своими работами по этому вопросу и вот в какой форме (т. I, отд. I, стр. 10): «Дегинева история о Хуннах, Тюрках и Монголах и Клапротовы записки об Азии от начала до конца наполнены превратными понятиями о древних народах монгольского племени, потому что ни Дегинь, ни Клапрот не читали китайской истории во всей её обширности, почему то, что читали без связи в целом, не все ясно и правильно понимать могли». Мнение это, как и всё у Иакинфа, выражено безапелляционно. Ни многолетний, обширный труд Дегиня, ни работы Клапрота но заслуживают внимания, так как с начала до конца полны ошибками! Тю-гю Иакинф, как и Шмидт, считает за монгольский народ. «Ориенталисты Западной Европы», говорит он: «пренебрегли уверением китайской истории, а обратили внимание на созвучность Тю-гю с Тюрки и приняли в основание, что Монголы, известные под на-
(33/34)
родным названием Дулга, были Тюрки, а как предки дулгаского дома происходили из дома Хуннов, то и Хунны были народ тюркского же племени. Сие то смешение Монголов с Тюрками повело учёных Западной Европы к превратным понятиям о народах монгольского племени, обитавших в Средней Азии в древние времена» (т. I, отд. II, стр. 256). Здесь мы видим возражение против разделяемой многими учёными его времени теории о турчизме Хунну. Как убедительно возразил на неё Иакинф, насколько верны его взгляды — мы скажем далее, при разборе.
Начнём со Шмидта, как высказавшего первым мнение о монголизме Хунну. Клапрот в «Mémoires rélatifs à l’Asie» (1826) во втором томе (стр. 301-411) написал критику на Forschungen Шмидта. Этот учёный, доказавший, что Ту-гю были Турки (об этом мы скажем в своём месте), особенно восстал против того, чтобы считать их Монголами, как это сделал Шмидт. Его возражения не только опровергли доводы Шмидта, но и доказали противоположное. Особенно же распространяться по этому поводу не приходится потому, что в настоящее время Орхонские открытия сделали несомненным турчизм Ту-гю. Благодаря этому мудрствования Шмидта могут остаться без возражений. Раньше, при изложении мнений этого исследователя, мы видели, что именно мнение о монголизме Ту-гю содействовало тому, что Шмидт принял Хунну тоже за Монголов — ведь по китайским известиям Ту-гю происходили от Хунну. Если доказано, что Ту-гю не Монголы, то этим доказано, что и Хунну тоже не Монголы. Рассмотрим теперь другие доводы в пользу монголизма Хунну. Шмидт указал на сходство древней истории Хунну в изложении Дегиня с тем, что передал Иакинф о древнейшей истории Монголов. Однако, Иакинф писал древнейшую историю Монголов, принимая Хунну за таковых. Поэтому вполне понятно, что его история сходна с тем, что сообщал Дегинь — они сообщали оба историю одного и того же народа, только называя его различными именами. Для отожествления Хунну и Монголов совер-
(34/35)
шенно недостаточно указания на то, что и те, и другие делились на два крыла. Очень трудно также возражать против сопоставления имени Марал (лань), с преданием, что лань указала Гуннам дорогу через Меотийские болота. Неужели же можно считать эти два народа тожественными только потому, что и тут, и там упоминается о лани? При критике, подобного рода мнения не заслуживают собственно даже упоминания. Поговорим ещё о производстве имени Хунну. По мнению Шмидта Хунну или Сунну равно Чюнно. Если так, то конечно Сунну ближе к истинному имени этих кочевников, чем Хунну. Однако же подданные Аттилы не назывались Суннами или Чюннами, а Гуннами. Раз истинное название этого народа Чюнно, то что же общего между этим именем и Гуннами? Шмидт этого не разъясняет. Относительно отожествления Тенгри-куту и Суту-Богдо, мы приведём в виде лучшего опровержения слова Клапрота (упом. статья, стр. 394): «Хотя китайские историки вполне ясно говорят, что Тенгри-куту (как и китайское Тянь-цзы, Thien-tsu) означает «сын неба», г. Шмидт желает объяснить этот титул — небесным пером... Кута значит родственник, двоюродный брат в турецких наречиях Сибири». Титул «сын неба» понятен, но что это за «небесное правильное перо» — мы совершенно не понимаем. Что была за причина называться так государю Хунну? Oтносительно Гуннов Шмидт не высказал ничего особенно важного. Примкнув к мнению Бергмана, он только привёл ещё несколько гунских имён и сопоставил их с монгольскими. Итак, доводы этого исследователя совершенно не выдерживают критики. В одном случае он прямо ошибается (принимая Ту-гю за Монголов), в другом видит отличительные черты народа там, где их совершенно нет (сопоставление лани в предании о переходе Гуннов в Европу с именем Марал), в третьем даёт такое объяснение словам, что смысл их остается совершенно непонятным (Суту-Богдо). Мы можем смело сказать, что гипотеза Шмидта относительно происхождения Гуннов, опиравшаяся только на мнение Бергмана, рушится, раз отвергнуты доводы этого последнего. Относительно же
(35/36)
Хунну он приводил такие доказательства, которые, при ближайшем рассмотрении, не выдерживают критики.
Теперь перейдём к Иакинфу. Как мы уже говорили, этот учёный доказывал очень мало; он довольствовался только изложением исторических фактов. Мы нарочно привели его критику мнений Дегиня и Клапрота, двух учёных, которые по нашему вопросу сделали очень много. И что же говорит о них Иакинф? Он совершенно отрицал значение их работ, думал, что они только перепутали известия. Относительно происхождения Ту-гю он придерживался того же мнения, что Шмидт — следовательно ошибался, как и тот. Правильно его мнение относительно происхождения династионных имён у народов Средней Азии, как и то, что откочевавшие северные Хунну могли и должны были быть предками Гуннов. Полное отсутствие каких бы то ни было доказательств лишает нас возможности разбирать подробно мнения этого учёного. Ему казались совершенно ясными такие вопросы, которые требовали и даже теперь требуют решения.
Итак, оба сторонника монголизма Хунну, придерживались, думается нам, ложных и недоказанных мнений. Преимущества всё же на стороне Иакинфа. Он дал нам в русском переводе известия о Хунну, существовавшие в китайских летописях (хотя этот перевод и не полон). Относительно происхождения Хунну он почти не приводил никаких собственных доводов, а принял воззрения других. Шмидт же принялся доказывать; какого рода эти доказательства — мы видели. Нельзя не согласиться с мнением, выраженным (правда в резкой форме) Клапротом в упомянутой выше рецензии на книгу Шмидта. Он не одобрял стремления учёных, знающих какой нибудь язык, толковать об исторических вопросах, не имея к этому подготовки. Шмидт и Иакинф принесли гораздо больше пользы науке, первый изданием или переводом Санан-Сэцэна, второй китайской грамматикой или переводом китайских летописей, чем мнениями о происхождении и племенной принадлежности народа Хунну.
(36/37)
Если Паллас, Бергман и Тьерри писали об европейских Гуннах, а Шмидт и Иакинф о китайских Хунну, при чём и те и другие, обратив всё своё внимание на один народ, или совсем не касались другого, или говорили о нём мимоходом, то Нейман (Carl Friedrich Neumann) может считаться таким представителем этой теории, который писал и о тех и о других. Кроме того, писав позже всех 1, [11] он должен был считаться с воззрениями как других сторонников той же теории, так и писавших до него приверженцев прочих теорий. Ещё в 1837 году высказал он в своих «Asiatische Studien» (Leipzig, стр. 126) следующее: «Хунну мы вместе с Гобилем, Виделу и Дегинем считаем за западных Гуннов». Гораздо подробнее коснулся он этого вопроса в своём небольшом исследовании о переселениях народов, озаглавленном «Die Völker des südlichen Russlands in ihrer geschichtlichen Entwickelung» [Leipzig, 1847] и увенчанном наградой Французским Институтом. По нашему мнению в вопросах, касающихся Хунну и Гуннов, Нейман изложил в сжатой, более или менее научной форме взгляды вышеназванных писателей, с некоторыми добавлениями и изменениями. Поэтому мы и считаем его сказавшим последнее слово монгольской теории и остановимся несколько подробнее на его взглядах. Сочинение это было ответом на данную Французским Институтом тему — дать историю отношений и странствований всех народов, которые жили к северу от Чёрного и Каспийского морей с начала третьего до конца одиннадцатого века. С этой историей связаны некоторые другие вопросы, касающиеся переселений народов и их первоначальных мест жительства. Одним из таких вопросов является наш вопрос о происхождении Хунну и их отношениях к Гуннам. Нейман, разумеется, не мог оставить без внимания событий происшедших в глубине Азии, особенно движений кочевых народов на запад и юго-запад. Почти при каждом появлении но-
(37/38)
вого народа в истории южной Руси он обращается к далёкому Востоку и старается выяснить причины движения этого народа, а не то даже найти упоминание о нём в китайских летописях.
Изложив в первой главе своего исследования древнейшие известия об истории юга России до второго века и господства там Готов, он во второй главе передал историю Хунну и движение их на Запад. Эта то вторая глава главным образом и интересует нас. Впрочем, относящиеся до нашего вопроса факты и соображения находятся также в первой, равно как и в главах третьей (история государства Аттилы) и четвёртой (падение гунского государства и изложение судеб Средней Азии при Сянь-би и То-ба, а также появление Турок). В начале второй главы, прежде чем излагать историю, он вкратце коснулся вопроса об отношениях кочевников к Китаю, а затем мнения Китайцев относительно племенной принадлежности этих народов. Он указал на громадное значение этих кочевников для соседних, осёдлых народов и на стремление этих осёдлых народов ближе ознакомиться с законами и обычаями, числом в местами обитания этих страшных врагов, чтобы легче бороться с ними. Далее он сообщил, что по воззрениям Китайцев все эти народы принадлежали к одному и тому же племени и различались только местами жительства. «Это один и тот же народ, говорят китайцы, который при различных династиях назывался различными именами: Хун-ну (Hiong-nu), Тю-гю (Tu-kiuei), Мэн-гу (Mong-ku), Та-та (Та-’а)» (стр. 24). Автор вполне согласен с этим взглядом, говоря, что хотя и существует различие в физическом типе между Турками, Монголами и Тунгузами и хотя это различие даже отмечается самими Китайцами, языки этих народов указывают на их первоначальное единство. Затем он переходит к истории. «Кажется, во времена древнейшей китайской династии Хя (Hia) узнали впервые собственное имя народа Хунь-ё, которое, вероятно, значит — люди, потому что народы и племена редко дают себе собственные имена, они обыкновенно называют себя только — «народ, люди» (стр. 25). Итак Нейман считает именно
(38/39)
Хунь-ё (Hun-io) именем народа, а все остальные, позднейшие имена только переделками этого. Оно совсем не значит «проданные рабы», как перевёл его Ремюза и не выговаривается Чон-ё (Tschong-io), как писал Дегинь, приняв ошибочное наименование, сообщенное Ма-дуань-линем. Истинное значение этого слова, по мнению Неймана, — «лукоеды». Когда впоследствии эти варвары вступили в более близкие и более враждебные отношения к китайцам, эти последние стали им давать разныя обидныя клички, напр. Хун-ну (Hiong-nu), что значит: «поднимающие шум рабы» (lärmende Sclaven). Эти оскорбительные слова только по звуку родственные собственному имени Хунь-ё, вытеснили его и стали употребляться вместо него» (стр. 26). Излагая обычаи этого народа, Нейман передаёт их, как по китайским, так и по византийским источникам, замечая, что известия Сы-ма-цяня и Ма-дуань-линя настолько сходны с тем, что сообщил Аммиан Марцеллин, что кажется, будто они списали друг с друга (стр. 29).Сообщая далее, что европейцев поражала наружность Гуннов, тогда как Китайцы ничего особенного в ней не находили, он заключает, что следовательно и жители Срединного царства и эти варвары принадлежали к одной расе. «Им, напротив, казался странным вид народов кавказского племени, они рассказывают о Турках и о других народах, принадлежащих к этой же расе, что у них впалые глаза и выдающийся нос. Этого достаточно для признания, что Хунь-ё и Монголы один и тот же народ. Если бы они были Турки, то Китайцы отметили бы и у них эти отличительные черты» (стр. 30). Описания их наружности убеждают Неймана в их несомненной принадлежности к монгольскому племени. Представив все эти соображения, Нейман восклицает: «Какой же благоразумный историк может после этих, до мелочей сходных описаний Хунь-ё, Гуннов и Монголов в восточных источниках за несколько столетий до P.X. и в западных IV, V и XIII веков, сомневаться ещё, что все эти народы принадлежали к монгольской расе?» (стр. 31). В этих словах Нейман выразил своё убеждение, что Хунну (по его мнению скорее Хунь-ё)
(39/40)
китайских летописей, европейские Гунны IV и V веков и Монголы Чингиз-хана — один и тот же народ. Объяснение гунских имён и слов из турецкого и финского языков нисколько, думает он, не противоречит монголизму этого народа. Вот что сказал он по этому поводу (стр. 32): «Мы знаем, что из одного татарского 1 [12] племени языков, существовавшаго в глубочайшей древности, с течением времени развились три, различествующие в частностях, в общем же обнаруживающие одно происхождение языка, с которыми финские более или менее родственны. Однако из арийского или индо-германского племени вышли многие своеобразные как в корнях, так и в формах, языки. Не нужно никаких дальнейших доводов для доказательства того, что хотя и существует соотношение между татарскими и финскими идиомами, которое заходит далеко за границы всякой истории, оно не может быть взято как доказательство общего происхождения или родства физически столь несходных народов». Из этих слов можно сделать тот вывод, что Нейман придавал гораздо больше значения физическому сходству или различию, чем лингвистическому; Mонголы могут иметь в своём языке турецкие или финские слова, но физически они всегда будут отличаться от Турков и Финнов. В передаче фактов истории Нейман следует строго за китайскими летописями. Он, как и Иакинф, признаёт, что в конце I века по P.X. северные Хунну были разбиты. Одна часть их подчинилась Китаю, другая — Сянь-би, третья же откочевала на запад. Эти откочевавшие Хунну заняли область Юе-бань. Нейман считает вероятным, что Китайцы называли так все области, лежавшие к северо-западу от Согдианы до земель Римской империи. Быть может, что Юе-бань — Угорская земля (das Land der Jugri), а может быть, это слово изменённое Эйлюзия, которое Прокопий даёт всей степной области на восток от Азовского моря. Что касается отношений Хунну
(40/41)
и Гуннов, то Нейман признавал этих, ушедших в Юе-бань Хунну, Гуннами. Он указал на то, что известия китайских и византийских писателей вполне согласны. «Как раз около того времени», говорит он (стр. 38-39), «к концу первого века нашего летосчисления, когда Гунны по китайским известиям расположились в Юе-бане (Jue-pan) и завладели частью земли Аланов, и западные писатели знают о присутствии их в этих местах. Сходство, которое также должно убедить самую осторожную критику в тожестве Хунь-ё, Хунну и Гуннов». Из этих западных писателей он называет Дiонисия Периегета, который говорит, что Гунны живут за Скифами, и Аммиана Марцеллина, который знает об их вторжениях в Армению. Что касается до этнического состава вторгнувшихся в Европу Гуннов, то Нейман, считая вполне справедливо, что кочевые народы вообще немногочисленны, признавал, что они не могли быть чистыми Монголами. «Часто случается, что народы, завоёвывающие страну, удерживают имена коренных или живших ранее их жителей. Поэтому Болгары, Авары, Мадьяры и Секлеры, принадлежавшие частью к финскому, частью к татарскому племени, позже Турки и даже Славяне у относившихся без критики писателей Запада и Востока назывались Гуннами» (стр. 77). Что касается до производства слова турок, то тут Нейман высказал своеобразное мнение. Приведя известия о происхождении этого имени от слова «такъя», он прибавил (стр. 85): «Это, без сомнения, одно из позже выдуманных производств, которых много в восточных и западных сочинениях». Он думает, что это имя происходит от слова Туран, означающего страны, лежащие по ту сторону Окса и впервые названные так Персами (стр. 11). Наконец, оригинальны его воззрения и относительно происхождения Ту-гю от Хунну. Он думает, что эта орда была подчинена Хунну и даже говорила на языке этих последних и только позже отделилась от бывших победителей (стр. 85-86).
Приведя вкратце мнения Неймана, мы можем сказать, что он в общем придерживался тех же воззрений, что и его предше-
(41/42)
ственники по теории монголизма. Хунну и Гунны, по его воззрениям, один и тот же народ и при том монгольского происхождения. Его доводы должны обратить наше особенное внимание как потому, что он завершил и обобщил то, что было сделано до него сторонниками монголизма, так и потому, что он, писавший позже всех вышеупомянутых исследователей, обладал бóльшим материалом, да при том и бóльшей наукоспособностью. Согласие Неймана с тем мнением китайцев, что все названия народов Средней Азии только названия династий, а не народов, по нашему мнению, не оправдывается собственными его словами, что Хунну были Монголы, а Ту-гю — Турки. Совершенно уже нельзя согласиться, если даже вопрос о народности Хунну считать спорным, с тем, что Ту-гю и Мэн-гу, т.е. Турки и Монголы один и тот же народ. Можно сказать, что в государство Ту-гю входило много монгольских элементов, а в Мэн-гу — турецких, но необходимо признать, что в одном случае власть принадлежала Туркам, а в другом Монголам. Мы вполне согласны, что некогда и Турки, и Монголы, и Тунгузы составляли одно целое, но это не значит, что они всегда оставались в таких отношениях, что их даже трудно отличить одних от других. Очень возможно, что Китайцы, знавшие их с глубокой древности, продолжали считать их за один и тот же народ, знакомясь же ближе, стали отмечать отличительные черты каждого из них. Таким образом и получилось, что кочевые народы на севере Китая считались то одним народом, то разными. Заметим, что на первоначальное единство этих народов указывает не только сходство языков при «физическом различии», но сходство и того, и другого.
При изложении истории Нейман высказался за то, что истинное имя страшных кочевников было Хунь-ё, все же прочие — переделки этого названия. Мы не понимаем, как ругательное слово Хунну могло вытеснить народное имя и при том, если оно действительно вытеснило его, то у кого — у китайцев или у самих Хунь-ё? Что Китайцы могли употреблять его вместо
(42/43)
настоящего — с этим мы можем согласиться, но принятие его самими кочевниками отрицаем. Трудно определить, к какому имени из сообщенных летописями всего ближе истинное имя народа. Вряд ли народ будет называть себя лукоедами или проданными рабами. И то, и другое должно быть переделками.
Сходство гунских и хуннуских обычаев в описаниях византийских и китайских авторов объясняется общими кочевыми условиями жизни. На сходстве обычаев для доказательства тожества народов, как мы уже говорили, основываться нельзя.
Мы вполне согласны, что китайцы были ближе к этим народам по расе, чем жители Европы, и что китайцев поражал вид народов кавказской расы, но заметим, что Нейман очень ошибался, принимая Турков за представителей кавказской расы 1. [13] Известия, которыя он приводит из китайских летописей о наружности Турков, относятся не к ним. Очевидно Нейман имел в виду сообщение «Истории северных дворов» и Ма-дуань-линя, что видно и из его ссылки. Но тут идет дело не о Турках, а об Арийцах 2. [14]
Мы не можем также согласиться с этим учёным относительно предпочтения классификации по физическому типу и таким образом поставить на второе место лингвистическую классификацию. В этнографии в настоящее время придаётся языку не менее, если даже не более важное значение. Видимо знакомый с доводами Клапрота Нейман считал возможным видеть в гунском языке финския слова, но продолжал считать эти народы совершенно различными. Теперь однако Финны и лингвистически, и физически причисляются к тому же племени, к которому принадлежат Турки, Монголы и Тунгузы.
(43/44)
В изложении исторических фактов Нейман, так же как Иакинф, и по нашему мнению вполне справедливо, считал временем главного переселения Хунну на Запад конец 1-го века по P.X. Трудно однако сказать, откуда он взял определение местоположения страны Юе-бань. Относительно отожествления её с Угорской землей Нейман высказал только предположение без всяких доказательств. Изменением слова Эйлюзия Юе-бань не могло быть, во первых потому, что это греческое слово, которого, быть может, не знали даже туземцы, а во-вторых потому, что между словами Эйлюзия и Юе-бань нет ничего общего. Только этот исследователь и Дегинь думали, что страна Юе-бань находилось западнее Кан-гюя. С этим однако нельзя согласиться на том основании, что китайские летописи точно указывают местоположение Юе-баня — страна эта лежала к востоку от Кангюя (киргизские степи) и к западу от У-суня (Дзунгарии). Поэтому Юе-бань скорее всего соответствует Тарбагатайскому округу и областям, расположенным южнее его 1. [15]
Если нельзя ничего сказать против мнения Неймана относительно этнического состава Гуннов, как смеси всевозможных народов и племён, то нельзя согласиться с производством слова Турк от слова Туран. Ведь Туранцы были арийцы, родственные Иранцам, а вовсе не Турки 2. [16] Вот почему Туран — страна арийская и термин «туранская раса» есть термин нелепый. Своеобразно мнение Неймана относительно происхождения Ту-гю от Хунну. Не будучи уже в состоянии разделять воззрений Шмидта и Иакинфа относительно монгольского происхождения Ту-гю, он признал их Турками и думал, что они не этнически, а полити-
(44/45)
чески произошли от Хунну, т.е. что государство Ту-гю возникло на развалинах государства Хунну. Если бы это было так, то китайские летописи называли бы все государства и народы, возникшие на развалинах Хуннуской империи — потомками Хунну. Этот однако нет. Только Ту-гю и Гао-гюй называются потомками Хунну 1. [17] Он видимо не признавал существования турецкого языка в северо-восточной Азии до появления Ту-гю, так как он выразил мнение, что Турки, бывшие под властью Хунну, даже говорили на языке этих последних. Однако это ничем не доказано. Дальше мы приведём соображения других исследователей этого вопроса и наши собственные в пользу того, что Ту-гю нужно считать соплеменниками Хунну.
Изложив мнения Неймана и разобрав их, я должен сказать, что в причислении его к теории монголизма не все согласны. Именно, Семёнов называет его одним из новейших авторов, которые «возвращаются мало по малу к прежнему мнению о тожестве Гуннов и Хунну, не возобновляя конечно уже оставленной гипотезы о соплеменности Хуннов с Монголами» (Риттер, Землеведение Азии, т. I, СПБ., 1850; стр. 631). В опровержение этому можно привести слова самого Неймана на стр. 31 его сочинения, в которых он решительно высказался за монголизм Хунну и Гуннов. Впрочем из того, что Семёнов ссылается там же в подтверждение своих слов на «Asiatische Studien» (специально на стр. 132, где Нейман только мимоходом высказал мнение о тожестве Гуннов и Хунну), можно думать, что уважаемый учёный считал это сочинение главным или единственным, касающимся вопроса о Хунну, тогда как другое, более важное в данном случае, исследование «Die Völker des südlichen Russlands» осталось ему неизвестным.
С Нейманом теория монголизма сказала как бы своё последнее слово. После него уже не было более учёных сторонников этой теории, которые выражали бы самостоятельные взгляды и
(45/46)
приводили бы особые доводы. Он поставил в тесную связь известия о Хунну и Гуннах; он уклонился от произвольных сопоставлений слов, что являлось отличительной чертой предшествовавших ему защитников теории монголизма, равно как и других теорий; он же обратил внимание на отношения кочевых народов Средней Азии к Восточной Европе. Наиболее крупным недостатком его является не вполне верная группировка народов по их происхождению и предпочтение классификации на основании сходства физического перед классификацией по языкам.
Однако теория монголизма Хун-ну и Гуннов вовсе не исчезла с упомянутыми учёными. Правда, после Неймана, т.е. с 1847 г. мы не можем назвать ни одного учёного, разделявшего воззрения этой теории во всей её полноте, до 1883 г., когда известный английский исследователь, автор History of the Mongols X. Хоуopc (H. Howorth) на шестом международном съезде ориенталистов в Лейдене сообщил свои взгляды на этот вопрос. Его доклад был напечатан в изданной в 1885 г. четвёртой части трудов съезда (Actes du sixième congrès international des Orientalistes, tenu en 1883 à Leide. 1885, Leide) под заглавием «Some notes on the Huns». В этой статье он возобновил теорию монголизма, понимая её в том виде, как понимал Нейман.
Хоуорс считает вопрос о происхождении Гуннов одним из самых важных и трудных в древней этнографии Азии, а результаты исследований признаёт очень незначительными. Трудность окончательного решения зависит, по его мнению, от многих причин: бедности материала для филологических изысканий, неизвестности физического типа и т.д. Задача исследователя заключается в решении вопроса — были ли Гунны турецкого, монгольского, финского происхождения или они состояли из различных элементов. У армянских писателей Гунны упоминаются как жители областей к северу от Кавказа ещё до II-го в. до P.X. Однако, отожествлению гунских имён с именами кавказских Аваров, из которого следует по мнению Хоуорса признание того, что Гунны и Авары были лезгинского племени, противоречат
(46/47)
история, предание и физический тип. Наш исследователь указывает на то, что нельзя опираться только на лингвистические данные, так как эти данные изменчивы (он приводит в пример племя Хезаре в Афганистане, которое, хотя и говорит на персидском языке, однако принадлежит несомненно к монгольскому племени). Он находит, что лучше всего руководиться историческими фактами («установлением исторической преемственности», как выражается он), дополняя их лингвистическими и другими данными. Справедливо указав на отсутствие этнографической классификации у Дегиня, Хоуорс считает отожествление Хунну с Ту-гю, сделанное Клапротом, смелым на том основании, что Китайцы не делали никакого различия в этнографическом отношении между своими кочевыми соседями и, когда нападения этих соседей на их страну возобновились, они назвали нападавших потомками Хунну. Хоуорс высказывает убеждение в том, что Хунну были Монголы. Этот вывод делает он из следующих соображений. 1) Хунну занимали страну Монголов. Что Турки занимали южную часть этой страны в VI-м веке, не доказывает того, что они занимали её раньше. Монголы же, насколько мы знаем, были исконными обитателями этой страны. 2) Чингиз-хан, в разговоре с даосским монахом Чань-Чунем, называет шань-юя Хунну «нашим» шань-юем. Хоуорс принимает и сделанное Шмидтом отожествление слов Шань-юй с Чино и Сугу-Бокда с Тенгри-Куту. В подтверждение своему мнению он приводит также и сходство некоторых обычаев (употребление известного рода знамени и особого рода костюмов при свадьбах). Жуань-жуань, ближайшие преемники Хунну в северо-восточной Азии, происходили, по словам Ма-дуан-линя от Хунну; это весьма вероятно, прибавляет Хоуорс, так как «они были действительно в тесной связи между собою». Если мы обратим внимание на ожесточённую вражду Жуань-жуань с Ту-гю, то можно опять таки думать, что первые были Монголы, так как выдающуюся роль в Средней Азии могли играть только или Турки, или Монголы. Шмидт, основываясь на лингвистических данных, тоже пришёл к тому мнению, что Жу-
(47/48)
ань-жуань — Монголы. В своих выводах Хоуорс идёт ещё дальше признания монголизма этих двух народов и думает, что Хунну были предками собственно Монголов, а Жуань-жуань были предками Ойратов. Он даже сближает слово ойрат со словом авар, так как «ат» есть окончание множественного числа, а ойр — уар, т.е. авар; в этом он видит даже подтверждение гипотезы Дегиня, что Жуань-жуань и Авары один и тот же народ. Признавая тожество Хунну и Гуннов, Хоуорс однако указывает на то, что в Средней Азии часто династия была одного происхождения, а масса народа — другого (напр. Золотая Орда, где династия была монгольская, а масса народа — турки). Затем, Хоуорс переходит к монгольскому происхождению династии Гуннов. Главное основание для этого отожествления по мнению Хоуорса, — сходство гунских обычаев с монгольскими (напр. одежда Аттилы сходна с одеждой монгольских князей; Гунны, как и Монголы, ели только мясо особым образом убитых животных и т.д.). Признавая тот факт, что среди Гуннов были и Германцы, и Славяне, он, однако, считает главным составом народной массы — Турков и Финно-угров. Затем, Хоуорс останавливается на имени «Белые Гунны», которое как бы подразумевает другое, именно «Чёрные Гунны», подобно тому, как были Чёрные и Белые Угры, Кара (чёрные) и Ак (белые) Хазары, «Белые» Хазары, Угры и Гунны были вероятно Турки, а «Черные» Хазары, Угры и Гунны — Угры. Впрочем Хоуорс отказывается от окончательного решения вопроса; решить его нельзя — можно лишь выставлять гипотезы.
Из вышеприведенного содержания статьи Хоуорса можно, как нам кажется, заметить, что он дал очень мало новых материалов по вопросу о монголизме Хунну и Гуннов сравнительно с тем, что было уже сообщено сторонниками этой теории до пего. Приёмы этого исследователя тоже не особенно отличаются от приёмов других сторонников монголизма, несмотря на то, что историческая этнография прогрессировала даже со времён Неймана. В некоторых же вопросах Хоуорс, как увидим ниже, вы-
(48/49)
сказывает такие голословные суждения, от которых Нейман вероятно воздержался бы. Передавая известия о Гуннах у Армян, Хоуорс ошибся в определении времени их пребывания в областях к северу от Кавказа. Сен-Мартен, указавший на эти известные у армянских писателей (см. ниже главу IV), сообщил лишь то, что Гунны известны Армянам во второй половине III-го века по P.X. Хоуорс же полагал, что упоминание о них относится ко II-му веку до P.X. Разница во времени получается, как видно, значительная. Клапрот, на которого так нападает Хоуорс, вовсе не думал, как увидим ниже, что Гунны и Авары были Лезгины — он прямо даже отрицал это. Признавая незначительность одних лингвистических данных в нашем вопросе, нельзя однако согласиться с примером, приведённым Хоуорсом — племя Хезаре является несомненно исключением, и этнографическая классификация возможна в настоящее время главным образом по данным лингвистическим. В признании Хунну Монголами Хоуорс, по нашему мнению, опирается на недостаточные основания. Если мы не можем сказать, что Турки занимали Монголию до VI века по P.X., то мы также не можем сказать, что Монголы — исконные обитатели этой страны; мимоходом же сказанные слова Чингиз-хана могут ещё менее служить доказательством. Относительно доводов Шмидта, которым Хоуорс придаёт такое значение, равно как и относительно отожествления народов по сходству обычаев, мы уже говорили выше и поэтому не считаем нужным вторично опровергать их. Признавать Жуань-жуань Монголами только потому, что они вели ожесточённую войну с Ту-гю, мы не считаем возможным на том основании, что ожесточённая борьба может происходить и между народами одного происхождения (вспомним хотя бы борьбу между турецкими народами Ту-гю и Уйгурами в начале VII века). В опровержение того мнения, что только Турки и Монголы играли выдающуюся роль в истории Средней Азии, мы укажем на народ, игравший нисколько не меньшую роль, чем Жуань-жуань, именно на Сянь-би и который тем не менее считается ни турецкого, ни монгольского, а либо тунгуз-
(49/50)
ского, либо корейского происхождения. Что касается до вопроса о Гуннах, то тут Хоуорс вполне сходится с взглядами Тьерри.
К гипотезе о Чёрных Гуннах, возникших в представлении Хоуорса по аналогии с Чёрными Уграми и Хазарами, за отсутствием исторических известий, нельзя относиться с доверием.
В заключение всего вышеизложенного мы должны сказать, что возобновление теории монголизма не было вызвано открытием нового материала, а личными убеждениями одного учёного. В небольшом докладе на съезде, в общих чертах, он изложил то, что по большей части было известно и до него.
Подводя итоги всей монгольской теории, нужно сказать, что её никоим образом нельзя считать сданной в архив. Это доказывает не только появление вышеприведённой статьи Хоуорса, но сравнительная распространённость её среди не специалистов. Её влияние бывает заметно и в строго научных трудах 1, [18] и в популярно научной литературе 2, [19] и в простых учебниках. Эта теория, первая в хронологическом порядке, в вопросах о происхождении Хунну и Гуннов по большей части строго придерживалась этнографической классификации, а в вопросах о взаимных отношениях этих двух народов считалась с историческими фактами. Если она правильно и основательно принимала Хунну и Гуннов за один и тот же народ, то в отожествлении их с Монголами во первых считала вескими доказательствами такие, которые на самом деле не выдерживают критики, и во вторых имела вообще неправильное понятие о расположении племён и народов Средней Азии в их исторической последовательности. Тем не менее нужно сказать, что для того, чтобы признать её действительной, нужны новые доказательства, новые материалы, а большинство исследователей в настоящее время не может быть причислено к сторонникам теории монголизма.
[1] 1 Статья Тунмана «De Chunis, Cunis, Hunnis et Cumanis» (помещена в Acta societatis jablonovianae 1773), указанная Голубовским (Печенеги, Торки и Половцы; об этом сочинении см. ниже), не только ничего не говорит о происхождении Гуннов, но и истории их касается очень мало.
[2] 1 Ср. производство этого имени у Пешеля, Народоведение, русск. перев. 1890 г., стр. 388.
[3] 1 Дело в том, что Нейман признаёт в народе «лысоголовых» Геродота — Калмыков «ветвь далеко распространённого монгольского народа». Он приводит известие о том, что в глубокой древности эти Калмыки перешли с Востока на Запад и расположились у Кавказа и в Малой Азии, т.е. то самое предание, которое привёл Паллас.
[4] 2 По поводу заключения о родстве народов на основании сходства обычаев см. слова А. Гумбольдта, цитованные в «Geschichte der Völkerwanderung» Пальмана, стр. 88.
[5] 1 На близкую связь между монгольскими, финскими, турецкими, самоедскими, тунгузскими, северо-восточно-сибирскими и северо-американскими племенами первый указал известный датский филолог Раск. Многие авторитетные учёные согласились с этим; см. Кастрен, Reiseberichte und Briefe, стр. 10.
[6] 1 От чего впрочем не свободен и сам Клапрот.
[7] 2 Не защищая тожество Денцука с Денциком, надо сказать, что в V веке у Гуннов могло быть буддийское божество.
[8] 1 Относя Тьерри к сторонникам монголизма, мы не можем сделать того же в отношении Уйфальви, хотя Сейус (Sayous «Les origines et l’époque payenne de l’histoire des Hougrois», стр. 30) и считает мнения их тожественными, потому что оба они считали Гуннов «находившимися под монгольским влиянием». Однако на это влияние они смотрели различно.
[9] 1 Здесь заметим, что Иакинфу принадлежит верное мнение, которое мы видим уже у сторонников политической классификации — Дегиня и Каёна, мне-(30/31)ние, что у кочевых народов Средней Азии племенное или родовое имя распространяется на целый народ, т.е. на совокупность племён и родов. Однако мы видим, что это воззрение нисколько не мешает Иакинфу придерживаться этнографической классификации, что составляет его преимущество перед двумя вышеупомянутыми исследователями. Приведём несколько примеров этому. «Поколениям, т.е. владетельным домам, занимающим Монголию, даём ныне название Монголов не потому, чтобы они происходили от дома Монголов, но потому, что сей дом, усилившись, наконец все прочие поколения своего племени покорил своей власти и составил как бы новое государство, которое мало по малу приобыкли называть Монголами же, по прозванию господствующего дома. Сим образом разные монгольские (ошибка Иакинфа в том, что он думал, будто всё население теперешней Монголии всегда было монгольское) поколения и прежде назывались общими именами: Татаньцев, Киданей, Хойхоров (Уйгуров), Тулгасцев, Сяньбийцев, Хуннов и т.д.» (т. I, стр. 167). «Целое государство или народ получаст у Монголов название от имени господствующего дома, а каждый аймак от владетельного поколения. С падением владетельных домов народ их не теряет своего бытия, но с переменою оных получает только новые названия. Сим образом один и тот же монгольский народ существует от древнейших времён до ныне под разными только именами» (т. II, стр. 2).
[10] 1 Мы не можем придавать этому переименованию большого значения, потому что имя Хунну нисколько не дальше, если не ближе к имени знаменитого народа Аттилы, чем Гунну. По латыни они называются Hunni, а по гречески Χοΰννοι, Οΰννοι, Οΰννοι, [в тексте использованы разные диакритические знаки над υ] по русски правильнее писать их Хунны.
[11] 1 За исключением Тьерри, который впрочем и не является типичным представителем этой теории.
[12] 1 Под татарскими в его время подразумевали турецкие, монгольские и тунгузские языки; см. по этому поводу Rémusat, «Recherches sur les langues tartares».
[13] 1 Это заблуждение было впрочем распространено в его время и ранее. Напр. Ремюза, придерживавшийся совсем других взглядов относительно происхождения Хунну, считал Турков народом кавказской расы, см. в его Recherches, стр. XXXVI.
[14] 2 См. напр. В.В. Григорьев, «Восточный Туркестан» (Землеведение Азии Риттера), выпуск второй, стр. 9-10. Китайский текст переведен у Иакинфа «Собрание сведений», т. III, стр. 145; сравн. там же, стр. 61.
[15] 1 См. Иакинф «Собрание сведений», т. III, стр. 163 и географический указатель, стр. 109; Аристов «Заметки об этническом составе тюркских племён», Живая Старина, 1896, выпуски II и III, стр. 293.
[16] 2 Это мнение было предложено на обсуждение в одном из заседаний третьего международного конгресса ориенталистов в С.-Петербурге председателем его покойным проф. В.В. Григорьевым и не получило возражений. Этот же учёный высказывался в пользу него и в статье «о Скифском народе Саках», стр. 195 и в «Восточном Туркестане», выпуск второй, стр. 15-16.
[17] 1 Об этом см. подробнее ниже, главу V.
[18] 1 Напр. К.Я. Грот, «Моравия и Мадьяры с половины IX до начала X в.» (СПБ. 1881), стр. 84.
[19] 2 Напр. Реклю «Земля и люди» (изд. Ильина), т. VII, стр. 167.
|