Л.М. ХаславскаяО некоторых аспектах этнокультурных контактов кочевников Южной Сибири с Китаем.// Памятники древнетюркской культуры в Саяно-Алтае и Центральной Азии. Новосибирск: 2000. С. 189-195.
В процессе культурогенеза важную роль имели устойчивые контакты южносибирских кочевников с ираноязычным населением Восточного Туркестана и Средней Азии, а также с Китаем.
Наиболее многочисленные свидетельства, и письменные, и археологические, освещают процесс взаимодействия тюрок со «Срединной» империей. На протяжении второй половины I тыс. н.э. «стрелка внешнеполитического барометра по взаимоотношению Китая с тюрками неоднократно перемещалась между двумя полюсами — от сюзеренитета Китая до признания им вассальной зависимости». [1] Это было время активного взаимодействия и взаимовлияния двух типов культур — кочевой и осёдло-земледельческой.
Интенсивное культурное воздействие тюрок прослеживается в Китае с начала VI в. Среди элементов тюркской культуры, которые проникали в китайскую среду — конская упряжь, жилища, одежда.
В 545 г. посольство от Западного Вэй прибыло к тюркам, а на следующий год в его столице принимали тюркских послов. В 572 г. Северное Чжоу предложил кагану Тобо заключить «договор о дружбе и родстве», согласно которому тюрки должны были получать 100 тыс. штук шёлковых тканей ежегодно. Аналогичный договор с каганом заключил и правитель Северного Ци. [2] Победа Тай-цзуна привела к полустолетней зависимости тюрок от империи Тан.
Танский Китай (618-907 гг.) прославился выдающимися культурными достижениями: «поэзия и новелла, живопись и скульптура, музыка и архитектура эпохи Тан и доныне представляется в истории китайской культуры недосягаемым образцом в не меньшей мере, чем для Европы — культура и искусство античной Греции и Рима». [3] Одной из отличительных особенностей этой эпохи было пристрастие к экзотике, и в том числе восторженное отношением к тюркским обычаям. По этому поводу сокрушался китайский поэт Юань Чжэнь (VIII в.): ...Девицы за варваров замуж идут, по варварской моде одеты; Певицы варваров песни ввели и музыку варварских стран...
Другой китайский поэт Бо Цзюй-и (VII в.) воздвиг у себя во дворе два тюркских шатра из небесно-голубого войлока, принимал в них гостей, с гордостью показывал, как хорошо они защищают от зимних ветров. Его перу принадлежит ода «Голубая юрта»:
... Юрту вихрь не может покачнуть, От дождя её твердее грудь, Нет в ней ни застенков, ни углов, Но внутри уютно и тепло. Войлок против инея — стена, Не страшна и снега пелена. Там меха атласные лежат, Прикрывая струн певучих ряд... [4]
А царевич Ли Чэн-цянь, сын знаменитого Тай-цзуна, разгромившего тюрок в 630 г., подражал тюркам во всём. Он устроил настоящую тюркскую ставку на территории дворца, восседал перед шатром в облачении тюркского хана, в окружении рабов в тюркских одеждах, мечом отрезал куски от туши варёного барана. Говорить он предпочитал не по-китайски, а по-тюркски. [5] О распространении языка тюрок среди китайцев свидетельствует существование в танскую эпоху тюркско-китайского словаря. Отмечается влияние тюркских народных песен на некоторые произведения танской поэзии.
Свидетельства об использовании юрт в быту китайской знати VII-VIII вв. мы находим и в археологических памятниках, и в письменных источниках. Китайские статуэтки, изображающие верблюда с нагруженной на него поклажей (основными компонентами юрты), датируются эпохой существования Первого Тюркского каганата.
Шэнь Ко, живший в XI в., писал: «Китайская одежда и головные уборы, начиная со времени правления Династии Северная Ци, представляют собой варварский костюм. Короткие куртки малинового и зелёного цвета с узкими рукавами, высокие сапоги, пояса со свешивающимися ремешками — все это атрибуты варварской одежды». В танскую эпоху получили распространение халат с широкими отворотами-лацканами, подпоясанный ремнём (одежда кочевников), и «варварские» шапки.
На протяжении VII в. практиковались торжественные церемонии встреч военнопленных, среди которых большую часть составляли тюрки. Они включали выступления военных оркестров, триумфальные оды в исполнении хора. Войско с победителем, облачённым в одежды всадника-кочевника, встречали за восточными воротами столицы. [6]
Почти на всех изображениях китайского мужского костюма VIII в. присутствует пояс со свешивающимися ремешками. На раскрашенных статуэтках из гробницы принцессы Юнтай пояса имеют чёрный цвет, бляхи же на них показаны жёлтым. Возможно, художник стремился передать цвет бронзы или золота. [7] В танскую эпоху пояса стали атрибутом официального костюма: чиновники 1-2 ранга имели право носить пояса с золотыми накладками, 3-6 рангов — из кости носорога, 7-9 рангов — серебряные, а простолюдины — железные. Позднее их стали делать из яшмы, высоко ценившегося китайцами материала. Сапоги также были заимствованы у кочевников и сначала использовались в военном облачении. В начале правления династии Тан они стали составной частью придворной церемониальной одежды.
На многочисленных изображениях VII-XI вв., найденных на территории Китая, изображены седла и стремена «древнетюркского» типа. Яркими примерами могут служить погребальные статуэтки и фрески танского времени, обнаруженные в богатых захоронениях в окрестностях Чанъаня и на барельефах, установленных на гробнице императора Тай-цзуна.
Заимствование китайцами стремян и седла древнетюркского типа произошло уже в конце VI в., в период возвышения Тюркского каганата, когда лошади тюрок высоко ценились в Китае. А в эпоху Тан тюркские народы стали главными поставщиками лошадей. В первые годы правления династии китайский принц лично явился в ставку к тюркскому кагану с богатыми дарами и получил в ответ табун лошадей. Известно, что Бильге-каган зимой 731-732 гг. отправил в танскую столицу пятьдесят лошадей в благодарность за то, что шесть китайских художников воссоздали образ его умершего брата. С середины VIII в. на конском рынке главенствовали уйгуры. В последние десятилетия VIII в. цена уйгурской лошади составляла сорок штук китайского шёлка. В 773 г. уйгуры прислали для продажи десять тысяч лошадей, запросив цену за них, превышающую сумму годового дохода правительства от налогов. [8]
Перечисленные элементы тюркской культуры, воспринятые в китайской среде, получили дальнейшее распространение. Например, через посредство Китая сёдла «древнетюркского типа» проникают в Японию.
Естественным был и обратный процесс — проникновение элементов китайской культуры в среду южносибирских кочевников. Информативный источник для его изучения — торевтика. Сравнительный анализ торевтики эпохи Тан и южносибирской торевтики VIII-X вв. показывает степень влияния танских златокузнецов на торевтов-кочевников, творчество которых в указанное время обогатилось новыми технологическими приёмами и многочисленными заимствованными орнаментальными мотивами.
До воцарения династии Тан золото и серебро использовали только для изготовления некоторых украшений. В танское время получила широкое распространение иранская техника чеканки золотых и серебряных тонкостенных изделий. Новая техника, сменившая традиционные для Китая способы отливки металлических предметов в формах, принесла с собой новые мотивы декорирования, популярные у иранских златокузнецов.
В Китай доставляли сосуды и другие образцы ремесла, изготовленные в Иране на продажу. В ряде китайских погребений были найдены серебряные монеты иранского шаха Хосрова II. Не исключено, что иранские мастера, вынужденные покинуть свои родные края под натиском арабов, находили пристанище в Китае. Известно, что почти в двухмиллионном китайском городе Чаньань была многочисленная прослойка иностранцев, наибольшую часть которых составляло иранское население. Танское правительство даже имело специальное Ведомство, чтобы блюсти их интересы — Ведомство сартхаваков («погонщиков караванов»).
Государственной религией в эпоху Сасанидов был зороастризм. Зороастрийские символы и мифологические персонажи, изображения царской охоты и другие характерные для Ирана мотивы декорирования нашли яркое воплощение и в декоративно-прикладном искусстве. Многоцветные шелка и изысканная серебряная пиршественная посуда с рельефными, чеканными и накладными золочёными изображениями распространялись по миру и вдохновляли мастеров в разных концах земли.
Иран послужил первоисточником многих художественных мотивов для танских мастеров. Можно утверждать, что расцвет танской торевтики совпал с активным влиянием сасанидского искусства, а его упадок вызван резким снижением иранского влияния после великих религиозных гонений 845 г.
Гилленсворд в специальном исследовании, посвящённом танским золотым и серебряным изделиям, детально анализирует мотивы декорирования, заимствованные из Сасанидского искусства: сцены охоты, сокол и заяц, пейзаж с животными, противопоставленные птицы и животные, животные и птицы с побегами или лентами, львы, лани, крылатые лошади и лани, изображения пиршественных сцен, растительные побеги, виноградная лоза, виноградная лоза и цветочные завитки, виноградные побеги с плодом граната, цветочные побеги, три цветка, бордюр из лилий, цветочные розетки, бордюры из лепестков. [9]
В декоре торевтики из Южной Сибири второй половины I тыс. встречаются почти все из перечисленных Гилленсвордом художественных мотивов. Охотничьи сцены запечатлены на бронзовых рельефах из 6-го кургана Копёнского чаа-таса и енисейском кубке, изображение которого сохранилось только в рисунке Д.Г. Мессершмидта. Растительные побеги, виноградная лоза, гроздья винограда, бордюр из лилий, цветочные розетки украшают поясные и сбруйные наборы южносибирских кочевников (рис. I). Пик популярности заимствованных орнаментальных мотивов в Южной Сибири приходится на VIII-X вв., в период расцвета художественной обработки металла в этом регионе. В ряде работ уже анализировались иранские мотивы декорирования на южносибирской торевтике. [10] Но остается открытым вопрос об источнике этих мотивов и путях их появления на юге Сибири.
На территории, контролируемой тюркскими, уйгурскими, кыргызскими и кимакскими каганами, пролегал Великий шелковый путь. По этому пути к кочевниками попадали не только изделия мастеров из разных стран, но и новые технологические приёмы, религиозные учения. Движение инноваций шло как с востока, так и с запада.
Анализ южносибирской торевтики имеет ряд свидетельств в пользу того, что в области художественной обработки металла доминировало китайское влияние.
Так в материалах южносибирской торевтики присутствует значительное количество образцов, изготовленных в Китае. Помимо зеркал к ним можно отнести ряд изделий из «белого металла» («белой меди»), не характерного для местного ремесла. Так называемая «белая медь» — это соединение серебра с медью и никелем. Данный сплав был распространён в танскую эпоху, а научились его делать ещё во времена Хань. По стилю воплощения иранских мотивов образцы южносибирской торевтике ближе к танским образцам. Ряд декоративных мотивов на южносибирской торевтике является копией типично китайских орнаментальных мотивов: грибовидные облака, птицы с распростёртыми крыльями с орнаментальными завитками по бокам и другие (рис. I).
Таким образом, мастера Южной Сибири располагали изделиями китайского производства, которые могли быть первоисточником как иранских мотивов декорирования металлических изделий, так и типично китайских.
Примечания
[1] Крюков М.В., Малявин В.В., Софронов М.В. Китайский этнос в средние века (VIII-ХШ вв.). М., 1984. С. 263.[2] Там же. С. 260-261.[3] Шефер Э. Золотые персики Самарканда. М., 1981. С. 7.[4] Искусство стран Востока. М., 1986. С. 77.[5] Шефер Э. Золотые персики ... С. 49.[6] Шефер Э. Золотые персики ... С. 64-65.[7] Крюков М.В., Малявин В.В., Софронов М.В. Китайский этнос... С. 156.[8] Шефер Э. Золотые персики ... С. 94.[9] Gyllensvard. Tang Gold and Silver. Goteborg, 1958. P. 108-135.[10] Худяков Ю.С. Хаславская Л.М. Иранские мотивы в средневековой торевтике Южной Сибири. // Семантика древних образов. Новосибирск, 1990. С. 118-125.
|
