главная страница / библиотека / оглавление книги / обновления библиотеки

Л.Н. Гумилёв

Древние тюрки.

// М.: 1967. 504 с.

 

Часть первая. Великий тюркский каганат.

 

Глава XII. Западный каганат.

 

[ Сердце державы. — Тюркюты и тюрки. — Согдиана в составе каганата. — Гегемония Дулу. Чуло-хан Таман. — Победа нушиби. Шегуй-хан. — Гегемония нушиби. Тун-джабгу-хан. — Организация орды. — В ханской ставке. ]

 

Сердце державы. Несмотря на то что разделение каганата произошло вопреки воле и желанию тюркютского народа и явилось следствием постороннего, даже враждебного воздействия, пути обеих половин некогда единого целого оказались предельно различными.

На востоке ситуация изменилась мало, так как китайский протекторат не затрагивал ни тюркютских традиций, ни способа производства, ни системы ведения хозяйства. Тюркюты на востоке оставались этнически спаянной группой, и их потенциальные силы были значительно больше, чем у любого из соседних народов. В первый же благоприятный момент политическое преобладание тюркютов в степи не только могло, но и должно было восстановиться.

На западе мы видим совсем иную картину. Тюркюты там были в абсолютном меньшинстве. Сколько бы дружинников ни увёл с собой Истеми-хан, они стали каплей в море покорённых областей. Казалось бы, они должны были либо раствориться без следа в местном населении, которое мы вправе называть тюркским, либо стать его жертвой после того, как основная масса их соплеменников оказалась под пятой сунского императора. Но произошло нечто третье: кочевники Семиречья, Чуйской долины, низовий Волги и Кубани, верховий Иртыша и Ишима выказали полную лояльность династии Ашина. Точно так же повели себя осёдлые обитатели оазисов бассейнов Тарима и Аму-Дарьи и даже горцы склонов Гиндукуша и Кавказа. Таким образом, тюркюты и здесь сохранили господствующее положение.

Приходится признать, что Истеми и Кара-Чурин Тюрк были не только полководцами, но и выдающимися администраторами. Они создали modus vivendi для тех стран, в которые они пришли как завоеватели. Разобщённые доселе племена, истощавшие свои силы в постоянных мелких войнах, вкусили сладость мирной жизни и получили все возможности для развития своего кочевого скотоводческого хозяйства, что в свою очередь привело к возникновению сознания единства,

(148/149)

которое с тех пор стало называться тюркским. Можно сделать вывод, что именно немногочисленность тюркютов, составлявших господствующий слой, обеспечила устойчивость вновь возникшей системы. Содержание ханской дружины было так необременительно, что не вызывало протеста в данниках, тем более что польза от наличия единой власти была очевидна. Внешнеполитическая задача, стоявшая перед державой, — борьба за великий караванный путь, — была жизненной потребностью для торговых городов южных областей каганата и сулила обогащение его северным подданным, так что и тут интересы страны и династии совпадали. Но поскольку реальная сила была не у правительства, а у народа, то мы наблюдаем постепенную эволюцию всех институтов и соотношения сил, которая и составила историю Западнотюркютского каганата вплоть до его падения в 659 г. Но не будем забегать вперёд, а сосредоточим своё внимание на том положении, которое сложилось при малолетнем Чуло-хане в 609 г., предпослав описанию ещё одно важное общее соображение.

Впоследствии мусульмане, сталкиваясь с тюрками, отметили их удивительное умение находить общий язык с окружающими народами. Эти качества тюрки проявляли вне зависимости от того, приходили ли они в новую страну как победители или как гости, как наёмники или как военнопленные рабы; в любом случае они делали карьеру с бóльшим успехом, чем представители других народов.

 «Кто может спросить, — говорит Фахраддин, — что за причина славы и удачи, которая выпала на долю турок. Ответ: общеизвестно, что каждое племя и класс людей, пока они остаются среди своего собственного народа, среди своих родственников и в своём городе, пользуются уважением и почётом, но, когда они странствуют и попадают на чужбину, их презирают, они не пользуются вниманием. Но турки наоборот: пока они находятся среди своих сородичей и в своей стране, они представляют только одно племя из числа других турецких племён, они не пользуются достаточной мощью и к их помощи не прибегают. Когда же они из своей страны попадают к мусульманам — чем дальше они находятся от своих жилищ, родных и страны, тем больше растёт их сила и они более высоко расцениваются, они становятся эмирами и сипехсаларамн».

И ниже: «Среди изречений Афрасиаба, который был царём турок и был безгранично мудрым и умным, было изречение такое: „Турок подобен жемчужине в морской раковине, которая не имеет ценности, пока живёт в своём жилище, но когда она выходит наружу из морской раковины, она приобретает ценность, служа украшением царских корон, шеи и ушей у невесты”». [1]

(149/150)

Наблюдения вдумчивого историка XII в. вполне применимы и к тюркютам VII в. Этим можно объяснить устойчивость династии, на полвека пережившей свою мощь. Было бы неверно заключить, что скипетр тюркютских ханов мог обеспечить внутренний мир стране со столь разнообразным и воинственным населением. Ослабевшая династия Ашина была приемлема для всех своих подданных, но подлинные силы и страсти продолжали бороться между собой, оставаясь на позициях легитимизма. Ханы заплатили за сохранение престола тем, что стали марионетками в руках племенных бегов и согдийских дехканов, а те и другие при ослаблении власти разбились на ряд партий и начали между собой борьбу за преобладание.

Наиболее значительными претендентами на руководство оказались два племенных союза: дулу в Семиречье и западной Джунгарии и нушиби в западном Тянь-Шане, вокруг оз. Иссык-Куль. [2] Каждый из этих союзов включал по пять племён, вследствие чего для Западного каганата иногда применяется название «десять племён», что оттеняет преимущественное значение этих племенных союзов для державы в целом. Наряду с этим названием встречается другое — «тюрки-джабгу», под которым подразумеваются жившие в Западном каганате тюркюты, в память того, что Истеми был ябгу [3] при Иль-хане Бумыне. Оба эти наименования подменяют друг друга, когда речь идёт о державе, как таковой, но наличие обоих свидетельствует, что различие между тюркютами и тюрками десяти племён в VII в. ещё не было уничтожено.

 

Тюркюты и тюрки. Реконструкция положения в Западном каганате, представленная в данной работе, радикально отличается от концепции Э. Шаванна, принятой в мировой науке. Расхождения основаны на гипотетическом понимании нескольких терминов и одной общей предпосылке Э. Шаванна, которые должно отвергнуть, так как русские исследования XX в. обнаружили их несостоятельность.

Э. Шаванн строит свою концепцию на некритическом воспроизведении гипотетических отождествлений В. Радлова и Ф. Хирта: теле — толос, [4] сеяньто — сир-тардуш, [5] огор — уйгур [6] — добавляет своё:

(150/151)

абар — жужань. [7] На беспочвенность первой пары отождествлений указал В.В. Бартольд, вообще весьма низко оценивший работу Э. Шаванна; [8] по поводу «огоров» ясность внесла работа М.И. Артамонова, [9] установившая, что это приуральские угры, а вопрос об абарах разобран выше. Исправление этих, ныне бесспорных, ошибок делает синтетическую часть работы Э. Шаванна устаревшей, что вынуждает пересмотреть заново весь материал. И тогда мы наталкиваемся на то, что постулат Э. Шаванна — «западные тюрки не составляли единого народа, но состояли из разных племён, образовавших федерацию» [10] — требует уточнения.

В понимании Шаванна тюркюты и тюркоязычные племена Семиречья — одно и то же, и для тюркютов, как таковых, нет места в его реконструкции хода событий. Однако при проверке выясняется, что при этом понимании ход событий не может быть полностью объяснён, как будет показано в дальнейшем. Кроме того, этнографическими исследованиями Б.X. Кармышевой открыты прямые потомки тюркютов в Средней Азии. Среди племенных названий среднеазиатских тюрок, ныне входящих в состав узбеков, есть группа племён, именуемых местным населением «тюрк», а внутри её кроме карлуков, барласов, кальта-тай и муса-базари есть племенная единица с самоназванием «тюрк». [11] Здесь в первом случае под тюрками понимаются старые тюркоязычные обитатели Мавераннахра XIV-XV вв., на что указывает наличие отюреченного монгольского рода барласов, причём они противопоставляются узбекам в узком смысле, под которыми понимаются племена, пришедшие с Шейбани-ханом из Дештикыпчака. Во втором случае «тюрки» в узком смысле противопоставляют себя не только узбекам — локаям, кесамирам и семизам, но и карлукам. Родовых подразделений они не имеют, но одна из их групп называет себя тюрки-тугьен. [12] Это слово, ныне понятное далеко не всем, знающие старину производят от монгольского «туг» — знамя, бунчук; это может означать «знаменосцы» или «мятежные тюрки». [13] Легенда гласит: «Тугьен (правильно Тугон. — Л.Г.) — имя одного храброго воина, жившего 1200 лет назад. Родом он был из Татарстана. Род тюрк-кальтатай является потомством этого человека». [14]

Б.X. Кармышева полагает, что эти «тюрки» относятся к потомкам тюркских пришельцев в Среднюю Азию, «возможно ещё более ранних,

(151/152)

чем предки карлуков». [15] Вывод Б.X. Кармышевой представляется вполне убедительным, а собранный ею материал — исключительно важным. Он вполне подтверждает наличие в Средней Азии VII-VIII вв. (1200 лет тому назад) того самого племени, которое мы называем «тюркют». В пользу нашего соображения говорят также этнографические особенности этого племени. «Тюрки» держатся обособленно от узбеков и киргизов и с ними в браки не вступают. Вместе с тем они сохранили до последнего времени навыки кочевого скотоводства. [16]

И.И. Умняков, аннотируя «Историю Фахрэддина Мубаракшаха», приводит перечень упомянутых там тюркских племён, первое место в этом перечне занимает племя «тюрк». Умняков предполагает, что слово «тюрк» помимо коллективного названия турок в XII-XIII вв., «вероятно, и раньше служило также названием особого турецкого племени». [17]

Это несомненно так. И условный термин «тюркют», предложенный нами, помогает избежать путаницы понятий и аберраций, жертвой которых стал даже такой гигант анализа, как Э. Шаванн. Должен прибавить, что, не принимая его синтетического построения, я отнюдь не разделяю отрицательного мнения В.В. Бартольда об аналитической части исследования французского ориенталиста. [18]

 

Согдиана в составе каганата. Если силу ханы западной ветви Ашина черпали у степных племён Семиречья и Чуйской долины, то богатство притекало в их руки из осёдлых владений Средней Азии и бассейна Тарима. Согдийские дехканы и купцы так много хорошего видели от западнотюркютских ханов, что сами стали крепкой опорой престола. В начале VII в. Средняя Азия была на гребне своего экономического и культурного расцвета; торговля, земледелие и ремёсла развивались с предельной быстротой; религиозные культы мирно уживались друг с другом; шёлк, переливаясь из Китая в Византию, по пути частично оседал в Бухаре, Самарканде, Чаче (Ташкент), Кашгаре, Куче и Турфане в виде тяжёлых золотых слитков, из которых изготовлялись украшения для жён купцов и дехканов. Но всё это благополучие было результатом подчинения Согдианы тюркютскому хану.

Как ни странно, но культурный подъём среднеазиатских владений уживался с чрезвычайно низким уровнем политического самосознания. Согдиана в VII в. была раздроблена на мельчайшие княжества и, несмотря на крайнюю необходимость, не имела сил для объединения. А ведь только политическое единство гарантировало безопасность торго-

(152/153)

вых караванов, возделанных садов, мастерских в предместьях городов и т.д. Ханы Ашина обеспечили стране необходимый покой и не вмешивались во внутренние дела своих подданных. Согдийские города сохраняли полную автономию и только выплачивали ханам в виде дани часть доходов, получаемых с баснословно прибыльной торговли.

Согдийцы принимали весьма деятельное участие в политической жизни каганата. Заинтересованность в развитии караванной торговли определила их линию поведения. Северные кочевники дулу получали мало выгод от торговли шёлком, так как были далеки и от рынков сбыта и от перевалочных пунктов. Иной раз им удавалось разграбить караван, шедший через Джунгарские ворота, но это не могло служить для них регулярным подспорьем, тем более что караваны часто обходили опасные места путём, шедшим от Кучи на Аулие-Ату. [19] Зато южные кочевники — нушиби, жившие неподалеку от Ферганы и Согдианы, регулярно пропускали через свои земли караваны, и им не было смысла нападать на них. Они взимали плату за пропуск, безопасность, за проводников, продовольствие и топливо и богатели вместе с согдийцами. Общие интересы сделали согдийских купцов сторонниками племён союза нушиби и ханов из династии Ашина, опиравшихся на них.

Это уравновесило силы боровшихся партий, и, несмотря на то что дулу имели за собой бескрайние равнины современного Казахстана с храбрым и воинственным населением, им не удавалось победить своих соперников — нушиби, получавших субсидии от мирных горожан. Нушиби занимали выгодное географическое положение: обладание склонами Тянь-Шаня в изучаемое время было насущной экономической необходимостью для тюркютов, так как эти лесистые и богатые водой районы были местами их летовок. Кроме того, Турфан снабжал кочевников наиболее необходимыми для них продуктами — хлебом и тканями. Этими товарами Турфан был столь богат, что они вывозились даже в Китай. [20]

Вообще из всех восточнотуркестанских владений только два, Турфан и Хотан, играли заметную политическую роль. Но Хотан, лежавший в стороне от великого пути, за песками пустыни Такла-Макан. больше тяготел к Тибету и Индии, тогда как Турфанский оазис был связан с Китаем и северными кочевниками. При анализе политики западнотюркюгских ханов весьма полезно взглянуть на историю Турфана в период, когда там существовало княжество Гаочан.

Турфанский оазис издавна был одним из крупнейших культурных центров Восточного Туркестана. Китайцы вели из-за него ожесточённую войну с хуннами и, одержав победу, основали там военную коло-

(153/154)

нию Гаочан-лей. [21] В период смуты, после падения дома Хань, Китай потерял Восточный Туркестан, но большое количество китайцев осело на благодатных землях Турфана. Полной самостоятельностью Гаочан не пользовался, последовательно подчиняясь жужаням, гаогюйцам, и, наконец, в 590 г. был завоеван тюркютами. Однако это завоевание не означало прекращения местной династии. Тюркюты лишь заставили гаочанцев принять в знак покорности тюркютские обычаи и одежду. Всё это время в Гаочане боролись китаефильская и сепаратистская партии, причём последняя опиралась на кочевников. К концу VI в. значение Гаочана выросло настолько, что тюркютский хан счёл возможным согласиться на брак своей дочери и гаочанского князя. Владетель Гаочана, бывший, кстати, сыном дочери тюркютского хана, пользуясь ослаблением тюркютов при ничтожном Жангаре Кимин-хане, ориентировался на Китай. В 609 г. он ездил к Ян-ди и получил от него в жёны княжну из императорского дома.

Подводя итоги сказанному выше, можно заметить, что положение западной ветви Ашина было чрезвычайно трудным. Традиционный союз с согдийскими купцами неизбежно влёк за собой вражду с Ираном. Гаочан оказался яблоком раздора между каганатом и Китаем. Хазары на западе были ненадёжны, телесцы на востоке — явно враждебны. Наконец, главная опора династии — беги племенных союзов дулу и нушиби стремились к ослаблению её власти, при которой они могли бы иметь максимум самостоятельности. Осуществление этой тенденции означало фактическую анархию, и только очень сильный и талантливый хан мог поддерживать авторитет центральной власти. А такие встречались не часто.

 

Гегемония Дулу. Чуло-хан Таман. 604 год был годом полного распада западнотюркютского каганата. Великий Кара-Чурин Богю-хан пропал без вести, сын его Нили-хан погиб, брат последнего, известный только под прозвищем Басы (Поши)-тегин, законный наследник престола, оказался задержанным в Китае. Вопреки законному порядку, в ущерб Шегую, правителю Чача, возведённым на престол оказался сын Нили-хана — Таман с титулом Нигю Чуло-хан. Новый хан при воцарении ещё вряд ли умел ходить; он родился незадолго до гибели своего отца. Возникает вопрос: какая партия поставила его ханом? Географическое местоположение его ставки, «прежняя Усуньская земля», [22] т.е. долина р. Или, [23] показывает, что власть оказалась в руках племён союза дулу. Они постарались ограничить власть хана путем рассредо-

(154/155)

точения её, т.е. на западе и на востоке наместники получили титул «малых ханов», а в чиновную иерархию были введены дополнительно два чина: Сыфаян и Хунда, которые управляли государственными делами. [24] Малолетний хан стал игрушкой в руках своих вассалов.

Не менее существенна была реформа культа. Тюркютский хан, как уже говорилось, был не только военным вождём, но и первосвященником и два раза в год приносил жертву предкам и духу неба. [25] В Западном каганате беги лишили хана этой важной обязанности, и теперь для принесения жертвы на святое место ездил один из высших сановников. Это принижало значение не только самого хана, но и всех его соплеменников-тюркютов, которые, таким образом, оказались в оппозиции к правительству, возглавляемому бегами дулу, и ориентировались на союз с бегами нушиби и владетелями согдийских оазисов. Последние были согласны финансировать любого претендента, который бы согласился поставлять шёлк и обеспечить безопасность на великом караванном пути. Однако тюркюты готовы были служить лишь хану из рода Ашина, а нушиби хотели вручить власть лишь человеку, к ним расположенному. Претендент, удовлетворивший всем этим требованиям, нашёлся: это был князь Шегуй, внук Кара-Чурина Тюрка, [26] принуждённый довольствоваться скромным уделом — княжеством Чач. Летовка его, Мин-булак [27] (тысяча ключей), находилась к югу от р. Талас, в землях нушиби, с которыми этот князь, очевидно, поддерживал добрососедские отношения.

 

Победа нушиби. Шегуй-хан. Правительство, состоявшее из старейшин родов союза дулу и управлявшее именем Чуло-хана Тамана, оказалось несостоятельным. Восточные области отпали, грабежи дулусцев и телесцев препятствовали караванной торговле, и жертвы, принесённые ради заключения мира с Китаем, оказались безрезультатными. Внутри страны положение также становилось угрожающим. Беспомощность правительства толкнула согдийские города на непосредственное сближение с Китаем. За Турфаном, предложившим союз Китаю в 608 г., [28] в 609 г. последовали среднеазиатские владения: Ань (Бухара), Бокань (Фергана), Ши, Ми (Маймург), Цао, Хэ, Унагэ, My, Кан (Самарканд). [29] За ними в 610 г. послали посольства с дарами Куча и Ги-

(155/156)

бинь. [30] Наконец явилось посольство и от Шегуя. Он добивался брачного союза, и китайское правительство сочло этот момент благоприятным для воздействия на Чуло-хана. Вместо невесты Шегую было послано пожалование его великим ханом и бамбуковая стрела с белым оперением, чтобы «дело шло также быстро, как летит стрела». Дулу перехватили посольство и отняли стрелу, но самому послу удалось «обманом освободиться» [31] и известить Шегуя о результатах переговоров. Шегуй немедленно выступил в поход на Тамана и наголову разбил его. Таман бежал на восток и, будучи по дороге ограблен и преследуем, сдался китайцам. Его приверженцы были разделены на три малые орды (612 г.). [32]

Конец Тамана был печален: в 618 г., уже после смены династии, восточные тюркюты потребовали у китайцев крови своего заклятого врага. Государственные советники сочли неблагоразумным из-за жизни одного тюркюта идти на конфликт и уговорили императора пожертвовать Таманом. Несчастного напоили допьяна и впустили тюркютского посла, который собственноручно его зарезал. [33] Убийство было совершено тайно, чтобы не ронять престижа новой династии в войсках и среди кочевников, ибо как те, так и другие не одобряли предательства.

 

Переворот 612 г. полностью разрядил напряжённость политической обстановки, возникшей из-за неуживчивости старейшин дулу. Все княжества Согдианы и бассейна Тарима вернулись под скипетр западно-тюркютского хана. Исключение составлял только Гаочан, потому что он по своему географическому положению был более связан с телесскими племенами Джунгарии, которые получали из богатого оазиса необходимые кочевникам продукты земледелия и ремесла. Равно дорога, проходившая через Гаочан, вела в кочевья дулу, а она приносила гаочанцам огромные доходы от таможенных пошлин. [34]

В результате князь Гаочана в 612 г. предпочёл подчиниться дому Суй, нежели Шегуй-хану, покровителю карашарцев, кучасцев и согдийцев — его соперников по торговле. Шегуй-хан легко примирился с небольшой территориальной утратой, так как китайцы предоставили ему власть даже над теми оазисами, которые подчинились императору Ян-ди в 609 г. [35] Усиление Шегуй-хана было даже на руку императору, который успел потерять интерес к Западному краю и все своё внимание сосредоточил на завоевании Кореи. Последнее его безумство стоило

(156/157)

обоим народам много крови, а деспоту — трона и жизни, но корейскую войну мы рассмотрим в другой связи, а пока вернёмся к внутреннему положению Западного каганата.

 

Гегемония нушиби. Тун-джабгу-хан. Победа Шегуя означала восстановление положения, предшествовавшего гибели Кара-Чурина Тюрка в 604 г. Внутреннее положение каганата упрочилось, внешние затруднения рассеялись. Самая острая проблема — существование в Джунгарии независимой телеской конфедерации — разрешилась сама собой. В 619 г. оба телеских вождя, кибисский Мохэ-хан Гэлэн и сеяньтоский Ышбар (Ишибо), отреклись от титулов и добровольно подчинились Тун-джабгу-хану. [36] Этот акт лояльности свидетельствует, что действительной причиной войны были не телесцы и не ханы Ашина, а неукротимые племена дулу, не умевшие и не хотевшие ладить с соседями. Дулу унаследовали воинственные навыки древних хуннов и, подобно им, «умели сражаться на коне». Но то, что в своё время дало хуннам «господство над народами», натолкнулось на мощное сопротивление теперь. В VII в. купец встал рядом с богатырём и сумел купить себе достаточно сторонников, чтобы загнать степных витязей в дебри и пустыни. Это своевременно поняли телесские старейшины и покорностью обеспечили себе покой. Они знали, что ханы Ашина не позарятся на их овец, так как ежегодно проходящие через степь караваны сыпали в ханские ладони золото и шелка.

Значение караванного пути для этого времени подчёркивается подбором городов, которые попали в географический раздел «Суйшу», и той последовательностью, в которой они там расположены. Основной путь лежал по северную сторону Тянь-Шаня, и потому первым пунктом поставлено княжество Гаочан в Турфанском оазисе, а вторым, также перевалочным пунктом, Кан, т.е. Самарканд, главный и самый богатый город Согда. Супругой владетеля Согда была тюркютская царевна, дочь Кара-Чурина Тюрка; законы и письменность там были тюркютские. [37] Самарканд был одним из тех городов, который много выиграл от подчинения ханам Ашина и долгое время был их опорой. Китайский географ специально отмечает, что жители Самарканда «искусны в торговле... многие иностранцы приезжают к ним для торга». [38]

Следующим пунктом названа Ань, т.е. Бухара. Здесь зависимость от тюркютского хана не отмечена. Но тем не менее Бухара входила в состав каганата и там располагался удел, в котором сидел шад, тогда

(157/158)

как в Чаче (Ташкент) правил всего-навсего тудун. В отличие от прочих городов Согдианы Чач оказал сопротивление Шегуй-хану, но был покорен и подчинён непосредственно царевичу из рода Ашина. [39]

Затем таким же образом намечена вторая дорога: Карашар, Куча, Кашгар и Хотан, затем Фергана, Тохаристан и Идань, т.е. страна эфталитов. Это путь по южной стороне Тянь-Шаня, соединявший Китай с Индией. Области, по которым он проходил, были подчинены западно-тюркютскому хану, причём покорение остатка эфталитов к югу от Аму-Дарьи оговорено источником специально. [40] Княжества в центре Средней Азии: Ми — Маймург, Шы — Кеш, Цао — Усрушана, Хэ — Кушания (Катта-курган), расположены в тексте не цепочкой, а кучно, ибо они находились на единой культурной площади. За ними несколько особняком сгруппированы Унагэ — Мерв, My — Амуль и Босы — Персия, тюркютскому хану не подчинявшиеся. [41]

Но Аму-Дарья была границей Западнотюркютского каганата только в среднем и нижнем течении. В верховьях тюркюты перешагнули её и проникли через Афганистан в Северо-Западную Индию. [42] Подробных сведений о покорении этих стран не сохранилось, но тюркютам пришлось потрудиться. Это видно из единственной, но многозначительной фразы: «Тун-джабгу-хаган был храбр и предусмотрителен. Когда он давал сражения, он всегда одерживал победу». [43] Эти победы позволили ему окружить своими владениями всю восточную границу Ирана. Шаханшах Хосрой Парвиз, связанный на западе упорным сопротивлением Византии, не имел сил помешать усилению тюркютского хана. Более того, армянские нахрары, которым шах поручил охрану восточной границы, передались тюркютам и были ими переправлены вокруг Каспийского моря на Кавказ, где приняли участие в войне против персов. [44] Восточная граница Ирана с 620 по 630 г. была беззащитна, и тем не менее Тун-джабгу не вторгся в Иран с востока. Это отнюдь не свидетельствует о его миролюбии. В то же самое время он развернул активную деятельность на Кавказе, но в Средней Азии продолжал царить худой мир.

Это странное явление может быть объяснено тем соотношением социальных сил, которое сложилось в Западном каганате вследствие победы нушиби. Купцы хотели торговать. Их не смущало, что они снабжают шёлком враждебных персов, ибо перспектива победы была сомнительна и далека, а доход от сделок шел прямо в руки. Кроме

(158/159)

того, поход Бахрама Чубина и разгром Авазы в 589 г. наглядно показали согдийцам, что персы способны наносить контрудары и, чего доброго, вернув Балх, поставить под свой контроль пути в Индию. Поэтому, толкая хана на войну с Ираном, они сумели заставить его перебросить войска за Каспийское море и обречь на разорение Грузию и Армению, а сами сохранили в безопасности свои роскошные дворцы, сады и стада верблюдов.

Степи Юго-Восточной Европы в 20-х годах VII в. находились под властью тюркютов. Наместником хана был его младший брат, носивший титул «джабгу хаган» (джебухаган). Его сын был при нём полководцем с титулом «шад», [45] который в «Истории агван» назван племянником «царя севера». [46] Значит, джебухаган был братом «царя севера».

Ханом Западнотюркютской державы был в это время Тун-джабгу-хан, суверенный государь. Надо полагать, что именно он выступал как «царь севера», тем более что дата гибели Джабгу-хана и «царя севера» одна и та же (630 г.). Старшие братья его к 626 г. умерли, но при нём был младший брат, Мохо-шад. В промежутке между 618 и 626 гг. Мохо-шад ездил в Китай с дипломатической миссией, [47] и больше о нём китайские анналы не упоминают. Самое естественное предположить, что он, получив титул ябгу, оказался правителем западных областей и вторым лицом после хана, так как он действительно был его ближайшим родственником. Кто же из трёх его сыновей выступает в «Истории агван» под наименованием «шад»? Старший из них, Нишу Гяна-шад, был удельным князем в Бухаре. [48] Где был удел второго, Тонга-шада, неизвестно, но так как он был долгое время другом карашарского владетеля, то надо думать, что они жили неподалеку, т.е. удел Тонга-шада находился в Средней Азии. Более всех подходит третий брат — Бури-шад, так как этот титул носили западные удельные князья, например племянник Тобо-хана. [49]

Китайские хроники не дают о нём никаких биографических сведений, что опять-таки косвенно подтверждает предположение о том, что его удел был на западе, вне поля зрения их авторов.

Предкавказье в начале VII в. населяли два народа: болгары (включавшие племена утургур, унногундур, оногур и др. [50]), жившие на правом берегу Кубани вплоть до Дона, и хазары, обитавшие в низовьях

(159/160)

Терека и Волги. В войнах 589 и 626-630 гг. хазары настолько тесно связали свою судьбу с ханами Ашина, что греческие и персидские авторы употребляли названия «турк» и «хазар» как синонимы. Однако эти народы были столь различны, что Шаванн специально предупреждает читателя о недопустимости их отождествления. [51] Хазар знали даже китайцы. В «Таншу» северным соседом Босы (Персия) и Фолинь (Рум — Византия) названо «дулгасское (тюркютское) поколение кэса». [52] Такое название давалось китайцами только тем племенам, покорность которых была добровольной, а не вынужденной, как было, например, с телесцами и киданями. Будучи давними врагами Ирана, хазары всеми силами поддерживали политику нушибийских ханов, и, следовательно, возможными соперниками их могли быть только болгары, что и подтверждается косвенными упоминаниями источников.

Чрезвычайно существенно, что в закавказских походах болгары не участвовали. Но это понятно, если учесть, что авары держали под своим контролем всю кутургурскую землю, т.е. область причерноморских степей до Дона. Тюркютский джабгухаган был бы крайне наивен, если бы оставил эту границу незащищённой. По-видимому, её охрана была поручена именно болгарам, что находит подтверждение в дальнейшем ходе событий. Но эта тяжёлая и опасная обязанность, как и отстранение от сулящих добычу походов, не могла расположить болгар к нушибийской группировке. Действительно, в последующих событиях мы видим, что они выступают как сторонники дулу. [53]

Степи современного западного Казахстана, древняя страна сабиров, также входили в Западный каганат. Удельным князем там был дядя Тун-джабгу-хана, носивший прозвище «Богатырь» и имевший достоинство малого хагана. Эта страна уже в VII в. называлась Сибирью, так как впоследствии «Богатырь» принял титул «Кюйлюг Сибир-хан». По своим симпатиям сибирские племена, подобно болгарам, тяготели к группировке дулу.

 

Организация орды. Китайские и греко-армянские авторы, описывающие Западнотюркютский каганат, ограничились поверхностью явлений, сосредоточив внимание на племенах, входивших в эль, а не на самой тюркютской орде, господствовавшей в нём. К счастью, экспедицией П. Пельо был обнаружен географический трактат второй половины VIII в., составленный пятью хорами (тогонцами) и переведённый на

(160/161)

тибетский язык. [54] Этот документ состоит из пяти докладов [55] «О царствах и племенах, обитающих на севере» (т.е. к северу от Тогона); в четырёх описывается этнополитическая ситуация, современная им, а в одном (первом) — историческая, которую можно точно датировать концом царствования Тун-джабгу, что видно из состава племён, перечисленных в документе.

Понимание этого документа встречает ряд неожиданных трудностей. Прежде всего язык, на котором он был впервые составлен, повидимому южномонгольский, в отношении терминологии подвергся сильному влиянию китайского. Очевидно, авторы докладов были люди образованные и знали китайскую географическую литературу. Поэтому названия племён носят отпечаток традиционных фонетических искажений, свойственных китайскому языку. Затем, перевод на тибетский язык ещё исказил названия племён, известных переводчику понаслышке, и тем не менее расшифровать документ можно при условии сопоставления его с суммой сведений, накопленных наукой, и при тщательной исторической критике. В четырёх строках тибетского текста, подлежащих анализу, содержится двенадцать (на самом деле одиннадцать) племенных названий. Указано, что «эти племена не имеют царя и выставляют 6 тыс. воинов». [56] Отсутствие царя (очевидно, для каждого племени в отдельности) можно понять только так, что они непосредственно подчинены верховному хану и в отличие от прочих племён, входящих в каганат, лишены самоуправления. Если это верно, то они должны входить в систему толис-тардуш, двух крыльев западнотюркютского эля. Так оно и есть, хотя с небольшой поправкой.

Племена в перечне распадаются на следующие группы: 1) «племя царя Азма Муганя» — это род Ашина; 2) «хали», сопоставляется со словом «фули», китайским искажением тюркского слова «бури» (волк), т.е. гвардии тюркютских ханов; 3) «А-са-стэ» — название знатного тюркского рода Ашидэ; [57] 4) «Сар» — несомненно «сир», т.е. ведущий род племени сеяньто. Перечень заканчивается словом «дули», в котором легко усмотреть термин «толис». [58]

(161/162)

Дальше перечень идёт с запада на восток: 5) «Ло-лад» — аланы с суффиксом монгольского множественного числа, что естественно, ибо доклад писал житель Тогона; 6) «Парсил» — болгарское племя барсил, обитавшее по северо-западному берегу Каспийского моря; [59] 7) «Нги-ке», ср. титул Тамана — «Нигю Чуло-хан»; нигю — племенное название тюрок, обитавших «в древней усуньской земле», [60] т.е. на берегах оз. Балхаш; 8) суни — тюркское племя в Джунгарии, на границе Восточного и Западного каганатов. [61] Список заканчивается племенем джолто (9), эквивалента к которому нет. Думается, что здесь мы имеем искажение термина «тардуш», покрывающего все перечисленные племена, составляющие западное крыло каганата. В особое племя его выделил, как можно думать, тибетский переводчик, живший в то время, когда система «толис-тардуш» стала анахронизмом.

Следующие три племени: янь-ти, хе-бдал (эфталиты) [62] и гар-рга-пур, судя по среднему из них, помещались в Средней Азии, в той части её, которая была присоединена Тун-джабгу-ханом к каганату в 20-х годах VII в. В это время там жили потомки кушанов, этническая принадлежность коих к сарматам может считаться установленной. Тут вспоминается древнекитайское название для сарматских племён — янь и яньцай, в которых китаисты видели передачу этнонима «сармат». Мы уже видели, что потомки кушанов в 603 г. выступили против Ирана в союзе с тюркютами и 20 лет спустя их земли без заметной борьбы оказались присоединены к Западному каганату. Потомками Дахака, т.е. степняков, считался знатный род Сури, правивший в VII-XI вв. в Гуре. [63] Учитывая наличие китайских литературных реминисценций у нашего автора, можно с большой долей вероятности предположить, что он назвал обитателей степного берега Пянджа древним именем, чем доказал свою эрудицию.

Название гар-рга-пур состоит из двух слов: «пур» — сын (перс.), и Гар-рга — карга (тюркск.) — ворона. Это калька с персидского слова «чубин» — ворона, [64] кличка Бахрама Чубина на придворном жаргоне времени шаха Хормизда. [65] Потомки Бахрама после его гибели остались жить в Балхе, в VII в. находившемся в пределах Западнотюркютского

(162/163)

каганата; их считают предками Саманидов. [66] Видимо, горсть персидских эмигрантов, живших среди тюркютов на привилегированном положении, рассматривалась современниками как одно из племён, составлявших тюркютский эль. [67]

То, что эти три племени, отличные от тюркютов по расе, языку и культуре и не входившие в систему «толис-тардуш», перечислены на равных основаниях с прочими, собственно тюркскими племенами, показывает, что они были инкорпорированы в орду как равноправные члены. Благодаря их лояльности тюркюты могли держаться у подножия Гиндукуша, так же как они держались у подножия Кавказа благодаря поддержке барсилов и части аланов, принятых в свою среду. Расовый принцип был чужд культуре древних тюрок.

 

В ханской ставке. Тун-джабгу-хан расположил свою ставку в благословенной зелёной степи к северу от оазиса Чача. Это был центр его обширных владений. Здесь он принимал посольства от императоров Восточного (китайского) и Западного (византийского). Но любопытно и существенно, что не дипломаты оставили для нас описание двора тюркютского владыки, а буддийские монахи, находившие у хана теплый приём и внимание. В 626 г. к хану прибыл индийский проповедник Прабхакарамитра с десятью спутниками и нашёл в орде полный порядок и образцовую дисциплину. [68] Хан ласково беседовал с гостями, и они ни в чем не испытывали нужды. Им только не разрешили проехать в Китай, куда Прабхакарамитру приглашал китайский дипломат, познакомившийся с ним в ханской ставке.

Через несколько лет в ханские владения прибыл другой буддийский монах — китаец Сюань Цзан. Как только он добрался до оазиса Хами, его немедленно пригласили в Каган-ступу, т.е. в Бишбалык. [69] По дороге его заманили в Турфанский оазис, и владыка Гаочана тоже захотел оставить при себе «святого человека», но мужественный паломник объявил голодовку и этим принудил предоставить ему свободу передвижения. Сюань Цзан, уезжая, обещал на обратном пути прочесть в Гаочане курс лекций по буддийской философии, но этому не суждено было

(163/164)

сбыться. В 644-645 гг., когда он возвращался в Китай, Гаочанское княжество уже перестало существовать. [70]

Около места, где ныне стоит г. Токмак, паломник встретил Тун-джабгу-хана, который развлекался охотой. Сюань Цзана поразило множество прекрасных лошадей. Хан был одет в халат из зелёного атласа; голова его была не покрыта, только узкая шёлковая лента перехватывала лоб и удерживала волосы, ниспадавшие на плечи. Хана окружала свита из двухсот всадников, одетых в парчовые халаты. Их волосы были заплетены в косы. Прочие воины сидели на верблюдах или лошадях. Они были одеты в меховые или полотняные одежды и вооружены длинными копьями с флажками и прямыми луками. Их было так много, что конца войску не было видно. [71]

Эта картина даёт возможность представить себе внешний вид богатого и роскошного двора западнотюркютского хана. В колорите нет ничего серого: переливаются атлас и шелка, горит на солнце парча, мягко поблёскивают меха; играют сытые заводные кони, важно качают головами верблюды. Всё празднично и разнообразно, даже причёски, которые строго определяются племенными обычаями. И вместе с тем трогательное уважение к интеллекту. Нищего монаха встречают, кормят, слушают со вниманием и, наконец, дают ему возможность пробраться в Индию, откуда он обещает привезти крупицу мудрости. Но весь этот блеск и богатство едва пережили отъезд учёного гостя. Это было начало 630 г., а в конце его разразилась катастрофа.

 


 

[1] И. Умняков, История Фахрэддина..., стр. 10.

[2] Попытка А.Н. Бернштама связать тюркское население Тянь-Шаня VII в. с енисейскими кыргызами (А.Н. Бернштам, Археологический очерк..., стр. 51-54, 61) удачно опровергнута А.Я. Шером, доказавшим наличие алтайских связей нушиби на археологическом материале (см. А.Я. Шер, Памятники алтайско-орхонских тюрок..., стр. 158-166).

[3] Джабгу то же, что ябгу; разница за счёт диалектов: йокающего и джокающего.

[4] Е. Chavannes, Documents..., p. 14.

[5] Ibid., p. 87.

[6] Ibid., p. 251.

[7] Ibid., p. 232.

[8] ЗВОРАО, т. XV, 1904, стр. 0171-0173, 1185.

[9] М.И. Артамонов, Очерки...

[10] Е. Chavannes, Documents..., p. 265.

[11] Б.X. Кармышева, Этнографическая группа «тюрки»..., стр. 4.

[12] Там же, стр. 11.

[13] Там же, прим. 3.

[14] Там же.

[15] Там же, стр. 10.

[16] Там же, стр. 12.

[17] И. Умняков, История Фахрэддина..., стр. 115.

[18] ЗВОРАО. т. XV. 1904, стр. 0185.

[19] Е. Chavannes, Documents..., pp. 8-9.

[20] Ibid., p. 107.

[21] Н.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. II, стр. 249-255.

[22] Н.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. I, стр. 279.

[23] Е. Chavannes, Documents..., p. 14.

[24] Н.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. I, стр. 279.

[25] Там же, стр. 230-231.

[26] Там же, стр. 279, 281.

[27] Пельо пишет Бинг-Юл (см. P. Pelliot, Le nom turc..., pp. 189-190).

[28] E. Chavannes, Documents..., p. 169.

[29] H.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. II, стр. 272-274.

[30] Там же, стр. 257, 276.

[31] Там же, т. I, стр. 282.

[32] Иакинф Бичурин, История Китая.

[33] У Н.Я. Бичурина (Собрание сведений..., т. I, стр. 283) убийство Тамана приписано Тун-джабгу-хану. Однако см.: Е. Chavannes, Documents..., pp. 22, 52, 263; Liu Mau-tsai, Die chinesischen Nachrichten..., S. 358.

[34] H.Я. Бичурин. Собрание сведений..., т. II, стр. 280.

[35] Там же, стр. 283; Е. Chavannes, Documents..., p. 24.

[36] Е. Chavannes, Documents..., pp. 24, 52, 263. Уточнение даты см.: Г.Е. Грумм-Гржимайло, Западная Монголия..., стр. 243.

[37] Н.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. II, стр. 281.

[38] Е. Chavannes, Documents..., p. 263.

[39] Н.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. II, стр. 282.

[40] Там же, стр. 286.

[41] Там же, стр. 288; Е. Chavannes, Documents..., p. 264.

[42] Е. Chavannes, Documents..., p. 130.

[43] Ibid., p. 52.

[44] Себеос, История императора Иракла, стр. 76.

[45] История агван..., стр. 127.

[46] Там же, стр. 110.

[47] Е. Chavannes, Documents..., p. 55.

[48] Наршахи, История Бухары..., стр. 48; J. Marquart, Wehrot und Arang, S. 151.

[49] E. Chavannes, Documents..., pp. 111, 227.

[50] M.И. Артамонов, Очерки..., стр. 33 и 113; Lebeau, Histoire du Bas-Empire, p. 225.

[51] Е. Chavannes, Documents..., p. 256.

[52] H.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. II, стр. 326, 329.

[53] Подробную аргументацию см.: М.И. Артамонов, История хазар, стр. 154-155.

[54] J. Bacot, Reconnaissance..., pp. 137-153. Бако ошибочно называет послов-докладчиков уйгурами, основываясь на мнимом совпадении звучаний: хор (тогонец) — хойхор (уйгур) и ёгур (шара-шарайголы) — уйгур. В IV-VIII вв. хорами именовались потомки белых сяньби, занявшие Цайдам и Амдо (Г.Е. Грумм-Гржимайло, Западная Монголия, стр. 144-152).

[55] G. Clauson, A propos du manuscrit..., p. 18.

[56] J. Bacot, Reconnaissance..., p. 145.

[57] G. Clauson, A propos du manuscrit..., p. 18.

[58] Бако пишет: «Сар-ду-ли». Я считаю правильным разделить это слово на два и полагать «дули»//«толис» видовым названием, объединяющим всю группу племён. В противном случае надо было бы применить перечень к обоим каганатам, но в системе Восточного каганата сеяньто никогда не входили в раздел толис, тогда как в Западном они именно там и помещались.

[59] М.И. Артамонов, История хазар..., стр. 312.

[60] Н.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. I, стр. 279.

[61] Г.Е. Грумм-Гржимайло, Западная Монголия..., стр. 233.

[62] G. Clauson, À propos du manuscrit..., p. 18.

[63] В.В. Бартольд, Историко-географический обзор..., стр. 36; F. Justi, Iranisches Namenbuch, S. 317.

[64] F. Wolff, Glossar zu Firdousis Schahname, S. 301.

[65] Изад Гушасб, дабир Хормизда, намекает шаху по поводу его сомнения о поведении Бахрама Чубина: «Знай, что яства на празднике, где припев — слово „ворона” [Чубин], должны быть странными» (Firdousi, Le livre des rois, VI, pp. 654-655).

[66] Л.Н. Гумилёв, Бахрам Чубин, стр. 231.

[67] Предполагать, что азиатские историки VIII в. вкладывали в понятие «племя» тот же смысл, что и этнографы XX в., — значит совершать грубую модернизацию. В эпоху военной демократии в Азии принималось в расчёт не происхождение, язык, способ ведения хозяйства, религия, а только субординация по отношению к центральной власти и к племенам приравнивались любые спаянные коллективы, входившие в систему эля.

[68] Е. Chavannes, Documents..., p. 192.

[69] Ibid., p. 193.

[70] Оно было завоёвано войсками империи Тан в 640 г.

[71] Е. Chavannes, Documents..., p. 194.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

наверх

главная страница / библиотека / оглавление книги / обновления библиотеки