А.Д. Грач, Д.Г. Савинов, Г.В. Длужневская

Енисейские кыргызы в центре Тувы

(Эйлиг-Хем III как источник по средневековой истории Тувы)

// М.: «Фундамента-Пресс». 1998. 84 с.

Глава V.
Могильник Эйлиг-Хем III в контексте исторических событий конца I — начала II тыс. н.э.
Д.Г. Савинов

Для того чтобы правильно оценить историческое место могильника Эйлиг-Хем III, необходимо кратко остановиться на событиях предшествующего времени, а точнее, их отражении в археологических памятниках IX-X вв.

Письменная традиция, представленная материалами китайских летописей, повествует главным образом о завоеваниях енисейских кыргызов в 40-50-х гг. IX в. в Восточном Туркестане, а также преследовании ими уйгуров, бежавших в сторону западных провинций Китая, т.е. отражает «точку зрения» заинтересованной стороны. Наиболее подробно эти сведения обобщены в одной из последних работ Ю.С. Худякова [Худяков, 1996, с. 216-241]. После сокрушительного разгрома уйгуров, «падение» которых было особенно важно для внешней политики Танской династии, кыргызские послы еще три раза, в 860-873-х гг., приезжали к китайскому двору, но обстоятельства этих посольств неизвестны. «Впоследствии, — говорится в Таншу, — были ли посольства и были ли даны жалованные грамоты, историки не вели записок» [Бичурин, 1950, с. 357]. Это замечание может быть поставлено эпиграфом ко всей дальнейшей истории енисейских кыргызов — сведения о них крайне немногочисленны и разрозненны, что составляет основную трудность изучения завершающего этапа кыргызского «великодержавия».

Последние свидетельства о завоеваниях кыргызов на севере Центральной Азии относятся к самому началу X в. Известно, что в 924 г. кидани династии Восточное Ляо совершили поход в Монголию, на Орхон, где уже не встретили кыргызов, и император Амгабань предложил уйгурам вернуться на их прежние земли. Можно предполагать, что на этом экспансия енисейских кыргызов, носившая, как это следует из сообщений письменных источников, характер серии военных походов, направленных против городов Восточного Туркестана и карательных экспедиций против отступающих уйгуров, закончилась. Археологические материалы в Монголии и Восточном Туркестане, связанные с этим периодом экспансии кыргызов, крайне немногочисленны. Погребений енисейских кыргызов в Восточном Туркестане пока не обнаружено, и, пожалуй, единственным подтверждением вторжения сюда кыргызов остается «легендарная сцена» из Кум-Тура, изображающая, по мнению Ю.С. Худякова, нападение кыргызских воинов в пластинчатых панцирях на «горожанина в его собственном доме», скорее всего уйгура [Худяков, 1979]. В Монголии с кыргызами могут быть связаны отдельные невыразительные погребения по обряду трупосожжения, открытые Г.И. Боровкой на р. Толе [Боровка, 1927, табл. III]. Факт пребывания здесь кыргызской администрации зафиксирован известной Суджинской надписью, в которой сказано: «Я пришелец на земле /уйгурской/. Я сын кыргизский. Я — бойла, высокий судия» [Малов, 1951, с. 77]. Вероятно, такое положение закономерно: кратковременность пребывания енисейских кыргызов в Монголии и Восточном Туркестане, имевшего характер завоевания, а не миграции этноса, не позволяет предполагать наличия здесь большого
(72/73)
количества памятников, соотносимых с кыргызами. Впрочем, это может объясняться и слабой степенью изученности этих территорий в археологическом отношении, в первую очередь — территории Монголии.

В отличие от Монголии и Восточного Туркестана распространение енисейских кыргызов (точнее культуры енисейских кыргызов и её носителей) в западном направлении — в сторону Горного Алтая и Прииртышья — не нашло отражения в китайских письменных источниках, поскольку не представляло для Танской династии никакого практического интереса, и реконструируется исключительно на основании археологических данных. Погребения по обряду трупосожжения (иногда с «тайниками») и характерным кыргызским инвентарём известны в это время (IX-X вв.) в различных районах Горного Алтая (Яконур I, Узунтал XIII, Кара-Коба I, Кок-Эдиган), на Юго-Западном Алтае (Новофирсово VII) и в Верхнем Прииртышье (Зевакино и др.). Как правило, они не образуют самостоятельных могильников, а включены в состав инокультурных памятников, оставленных представителями местного населения. Не касаясь подробностей их описания, остановимся на общей оценке этих памятников, содержащейся в работах различных исследователей. Кара-Коба I: «Примечательно, — отмечает В.А.Могильников, — что кыргызские погребения на Алтае находятся в одних некрополях с курганами местного населения, что указывает скорее всего на смешение осевших на Алтае пришельцев-завоевателей с местным населением» [Могильников, 1989, с. 139]. Новофирсово VII: «Кыргызы представляли на Юго-Западном Алтае незначительный процент населения, в основном, очевидно, это были воины небольших гарнизонов, разбросанных на территории Юго-Западного Алтая. Основная масса курганов IX-X вв. здесь кимакского происхождения» [Алехин, 1990, с. 66]. Зевакинский могильник: «Такая близость (между восточноказахстанскими и тувинскими материалами. — Д.С.) свидетельствует, по-видимому, о культурном и этническом взаимовлиянии племён, оставивших памятники в Туве и Верхнем Прииртышье». Оставившее их население это кыргызы, но уже «вступившие в непосредственный контакт с аборигенами Прииртышья» [Арсланова, 1972, с. 75]. С этой позицией в целом согласен Ю.С. Худяков, считающий, что «этнокультурная ситуация в этих районах (новых местах расселения кыргызов. — Д.С.) существенно отличалась от других направлений кыргызской экспансии. Если в Туву хлынула большая часть кыргызского населения из Минусы, то в Горный Алтай проникли сравнительно немногочисленные отряды кыргызов, расселившиеся среди древних тюрок, а в Прииртышье вместе с кыргызами пришли племена северных кыштымов, осевшие на землях кыпчаков» [Худяков, 1993, с. 52].

Как уже неоднократно отмечалось, отдельные группы кыргызов могли доходить в это время до восточных отрогов Тянь-Шаня, а возможно, проникать и в его внутренние районы [Савинов, 1984, с. 99; 1989, с. 79-81; 1994, с. 61]. Недавно наконец были получены бесспорные подтверждения этой гипотезы: захоронения с остатками сожжений и «тайниками» на могильниках Ала-Мышик и Бел-Саз. «Наличие под насыпью курганов скопления вещей («тайники»), использование огня в могильной яме, — отмечают авторы публикации, — совершенно новые признаки в погребальной обрядности населения Тянь-Шаня. «Тайники» часто встречаются в захоронениях енисейских кыргызов, которые датируются VI-XIV вв.» [Москалев, Табалдиев, Митько, 1996, с. 119].

Исходя из всего сказанного (а рассуждения на эту тему можно было бы продолжить) следует, что политические события, вызвавшие экспансию енисейских кыргызов в Монголии и Восточном Туркестане, о которых сообщают письменные источники, по своему содержанию не были адекватны «естественным» культурно-историческим процессам, происходившим на территории Саяно-Алтайского нагорья, прослеживаемым археологически. Археологические материалы показывают, что отдельные (и, возможно, достаточно многочисленные) группы енисейских кыргызов, подвигнутые к миграции
(73/74)
событиями начального этапа «великодержавия», покинули свою родину (не исключено, что определенную роль в этом сыграла и перенаселённость Минусинской котловины), адаптировались на местах своего нового расселения и продолжали жить здесь и позже, когда военная экспансия кыргызов закончилась. Именно такое развитие событий демонстрируют известные надписи из Мендур-Соккона (Горный Алтай), в одной из которых сказано: «Он тюрк...»; в другой — «мой старший брат... герой и знаменитый киргиз» [Баскаков, 1966, с. 80-81]. В этом же «ключе» следует рассматривать и появление наземных оград квадратной формы из горизонтально положенных плит (основной принцип сооружения минусинских чаа-тасов) на Алтае и в Восточном Казахстане. Открытые впервые Ю.И. Трифоновым на Иртыше могильники Темир-Канка, Акчий I, II [Трифонов, 1987, рис. 70, 75, 79], они затем были определены как памятники «типа минусинских чаа-тасов» [Азбелев, 1994; Кубарев Г., 1995]. На самом деле это не памятники «типа чаа-тасов», а только воспоминание о них, о том, как надо (и можно) делать подобные сооружения (при полном отличии обряда захоронения и предметов сопроводительного инвентаря).

Наконец, совершенно особое значение в период кыргызского «великодержавия» приобретает Тува, где сконцентрировано наибольшее количество из всех известных памятников культуры енисейских кыргызов; причем не только отдельных захоронений, но и целых могильников, сопровождающихся стелами с надписями и тамгами, ритуальными сооружениями и т.д. Этот огромный материал, наиболее подробно исследованный Г.В. Длужневской [Длужневская, 1985], свидетельствует о прочном и длительном освоении Тувы енисейскими кыргызами, ставшей, по сути дела, их второй родиной после Минусинской котловины. Если здесь и происходили какие-то процессы аккультурации, то они незаметны на фоне общей и достаточно цельной культуры енисейских кыргызов Тувы. Эту же традицию продолжают и материалы могильника Эйлиг-Хем III (подробнее об этом см. главу II).

Таким образом, реальные контуры кыргызского «великодержавия», по-разному освещенного сведениями письменных и археологических источников, могут быть очерчены на трёх «уровнях». Первый — это военная экспансия енисейских кыргызов, связанная с разгромом уйгурского каганата и, судя по всему, закончившаяся к концу IX в. Второй — это «естественное» широкое расселение кыргызов за пределами Минусинской котловины и адаптация их среди местных племён; дальнейшая судьба этого населения, вероятно, уже не была столь тесно связана с метрополией. Третий — это образование на территории Тувы нового центра кыргызского государства, наиболее ярким и эталонным памятником которого является могильник Эйлиг-Хем III. Именно этот, третий «уровень» представляет для нас наибольший интерес.

Письменные источники об енисейских кыргызах конца I — начала II тыс. н.э. немногочисленны, но в целом достаточно выразительны в сопоставлении их с археологическими материалами. В анонимном сочинении X в. «Худуд ал-Алам» указывается, что «город, где живет киргизский хакан, называется Кемиджкет» [Бартольд, 1963, с. 494], т.е. город на р. Кем (Енисей). Могильник Эйлиг-Хем III расположен на правом берегу Улуг-Хема (Енисея), и не исключено, что войско Багыра (или его предшественника) защищало подступы к Кемиджкету.

Главными противниками кыргызов в это время могли быть кидани; однако в хрониках династии Восточное Ляо (Ляоши) ни разу не упоминается о столкновениях между киданями и кыргызами, которые, несомненно, должны были бы иметь место, если бы кыргызы занимали территорию Монголии, куда еще раньше (924 г.) совершил свой поход Амгабань. Другие сведения письменных источников позволяют предполагать как мирный, так и военный характер взаимоотношений между кыргызами и киданями. Вероятно, на каком-то этапе кыргызы были завоеваны киданями и находились в зависимости от них: ко двору императоров Ляо «хяхясы (кыргызы. — Д. С.) постоянно
(74/75)
присылали посланников и дань» [Кюнер, 1951 (1961), с. 12]. В то же время в Ляоши сохранились данные о двух кыргызских посольствах к киданям (952 и 977 г.), а под 931 г. указано, что «юго-западная граница (государства киданей) руководила приходом стремившихся к просвещению людей государства Хягясы» [Кызласов, 1969, с. 96]. Этому соответствуют случаи находки киданьской керамики в Туве, имитация кыргызами ляоских купольных гробниц, многочисленные заимствования в орнаментальных композициях, о которых уже говорилось в других главах этой книги. Можно предполагать, что, как в истории отношений с тюрками и уйгурами, взаимоотношения кыргызов с киданями носили разнообразный и скорее всего противоречивый характер, в зависимости от конкретной исторической ситуации.

Однако в целом, видимо, обстановка для кыргызов была неблагоприятной, и, как уже говорилось, в начале XI в. ставка кыргызского кагана была перенесена на север, за Саяны. Об этом подробно сообщает Гардизи, автор середины XI в., многие сведения которого относятся к предшествующему времени. «От Когмена (Западные Саяны. - Д. С.), по Гардизи, до киргизского стана семь дней пути; дорога идёт по степи и лугам, мимо приятных источников и сплетённых между собой деревьев. Здесь военный лагерь киргизского хакана и лучшее место в стране» [Бартольд, 1973, с. 47]. По общему мнению исследователей, это место находилось на севере Минусинской котловины, на р. Белый Июс, где и позже стоял «каменный городок» киргизских князей.

Перенесение ставки кыргызского кагана из г. Кемиджкет в Центральной Туве на север Минусинской котловины полностью соответствует перемещению эйлиг-хемского культурного комплекса с юга на север, очевидно, начиная с XI в. Как одно из свидетельств продвижения эйлигхемцев на север можно рассматривать погребения по обряду трупосожжения с аналогичным инвентарем на могильнике Мутная-I в Усинской долине, т.е. внутри Западных Саян, оставленные одной из групп отступающих кыргызов [Митько, 1992; Москалев, Табалдиев, Митько, 1996, рис. 30-33].

По поводу причин отступления кыргызов из Центральной Азии существуют различные точки зрения. Возможно, что одной из причин, так же как и в случае распадения соседнего государства кимако-кыпчаков на Иртыше, могла послужить цепная миграция племён в 30-х гг. XI в., первым толчком для которой явилось движение киданей [Кызласов Л., 1984, с. 80]. В этой связи необходимо отметить, что археологические материалы не подтверждают точку зрения, изложенную в «Истории Киргизской ССР», согласно которой значительные массы кыргызов сконцентрировались на территории Алтая, где происходило их смешение с кимако-кыпчаками. В результате «к началу XIII в. на Горном Алтае и в Прииртышских степях Обь-Иртышского междуречья уже более 200 лет существовала группа кимако-кыпчакских племен с общим самоназванием "кыргыз", еще позже (в середине XV в.) продвинувшаяся на Тянь-Шань» [История Киргизской ССР, 1984, с. 424-430]. Помимо справедливых сомнений, высказанных Ю.С.Худяковым (в первую очередь отсутствие на Горном Алтае памятников кимаков — Худяков, 1990, с. 195), следует отметить, что территория Горного Алтая начала II тыс. н.э. вообще представляет собой зону «археологического запустения», а процессы, происходившие в это время в лесостепной полосе, в том числе и на Северном Алтае, имеют уже весьма отдалённое отношение к истории енисейских кыргызов. Во всяком случае ни одного археологического памятника, демонстрирующего такое развитие событий, здесь не обнаружено.

Основной политической силой на севере Центральной Азии и в районах, непосредственно примыкающих к Саяно-Алтайскому нагорью, в XII в. становятся найманы. Территория расселения найманов охватывала Монгольский Алтай от верховий Иртыша до верховий Орхона; на юге они граничили с уйгурами, на севере — с кыргызами, на востоке — с кераитами. В составе страны найманов наряду с другими областями, Рашид-ад-дин называет реку Иртыш и «горы, лежащие между той
(75/76)
рекой и областью киргизов» [Рашид-ад-дин, 1952, с. 136-137], т.е. скорее всего Алтай. Здесь находилось владение Буюрук-хана, брата «государя» найманов, который имел «отдельные от него войско и область». Отсюда в 1199 г., после разгрома монголами, Буюрук-хан, «обращённый в бегство, ушел в местность Кэм-Кэмджиут, принадлежащую к местностям, входившим в область киргизов» [Рашид-ад-дин, 1952, с. 112], т.е. в Туву. Отношения между енисейскими кыргызами и найманами, не представлявшие интерес для монгольской историографии, неизвестны; однако факт, «когда они разбили киргизов...» [Рашид-ад-дин, 1952, с. 135], упоминается в истории найманов. Возможно, к этим событиям имеет отношение разрушенное погребение в районе оз. Кыргыз-Hyp, по составу сопроводительного инвентаря близко напоминающее эйлиг-хемский комплекс. Из него происходят однолезвийный палаш с арабской надписью, остатки берестяного колчана и обломки железных наконечников стрел, детали сбруи, кресало, многочисленные фрагменты панциря. Авторы публикации относят его к кыргызской культуре и датируют XI-XII вв. [Худяков, Баяр, 1988, с. 110].

Приведенные данные, хотя и очень немногочисленные (бегство Буюрук-хана в Кэм-Кэмджиут и, видимо, предшествующая этому победа найманов над кыргызами), свидетельствуют о наличии контактов между кыргызами и найманами в первой половине XII в., возможно также вызвавших отток енисейских кыргызов за Саяны. По времени это приблизительно совпадает с образованием двух вариантов кыргызской культуры — тувинского и минусинского (XI-XII вв.). Можно предполагать также, что отражением такого своеобразного «раздвоения» этнокультурной географии страны енисейских кыргызов является выделение в ней в конце XII в. двух областей. По данным Рашид-ад-дина, «Киргиз» (вероятно, собственно Минусинская котловина. — Д. С.) и «Кэм-Кэмджиут» — «две смежные друг с другом области, обе они составляют одно владение», но имеют своих правителей [Рашид-ад-дин, 1952, с. 150-151]. К сожалению, археологические памятники найманов пока остаются «не узнанными» — обстоятельство, значительно затрудняющее все связанное с изучением этого народа, в том числе и отношения их с енисейскими кыргызами.

В начале XIII в. кыргызы, очевидно, полностью покидают территорию Тувы. Памятников каменского этапа, за исключением единственного погребения на могильнике Урбюн I, расположенного в самом начале Енисейской «трубы» и скорее всего принадлежащего выходцу из Минусинской котловины [Савинов, 1973 б], в Туве не обнаружено. В то же время благодаря исследованиям О.Б. Беликовой выявлен новый пласт кыргызской культуры на севере, в среднем течении р. Чулыма — Змеинкинский и Калмакский могильники [Беликова, 1996], свидетельствующий о смещении сюда центра кыргызского государства и потере кыргызами своих южных владений. Отдельные вещи каменского этапа вообще встречаются на очень широкой территории — от Монголии до Подунавья что можно рассматривать как процесс распыления прежде цельной кыргызской культуры и ее носителей в среде завоевателей.

Главная причина этого — начало монгольского завоевания. Известно, что в 1207 г. Джучи, пройдя из Северной Монголии по льду замерзшего Енисея, впервые покорил кыргызов и другие «лесные народы» Саяно-Алтайского нагорья. Однако, как справедливо оценивает эти события И.Л. Кызласов, окончательно кыргызы были покорены только в 1293 г. [Кызласов И., 1983, с. 67-68]. Конечно, всё это время, т.е. практически весь XIII в., Тува, в отличие от бассейна Среднего Енисея, уже входила в состав монгольского государства. Скорее всего именно отсюда, с территории Тувы, и совершались военные походы за Саяны, против енисейских кыргызов, создававших свои последние укрепления на севере Минусинской котловины.

В завершение можно отметить, что история кыргызского «великодержавия» типологически близко напоминает господство скифов в Передней Азии: то же вторжение в зону высоких цивилизаций, осада и взятие городов, вызванное этими событиями широкое
(76/77)
распространение культурных традиций и последующее отступление в северные пределы своей бывшей страны. Известно, что большая часть археологических памятников архаического периода расположена в лесостепной части Скифии, и вслед за «возвращением» из Передней Азии для скифов начался не менее сложный (пользуясь терминологией из раннесредневековой истории Венгрии) период «завоевания родины». Возможно, нечто подобное происходило и с енисейскими кыргызами в Минусинской котловине, но это уже тема самостоятельного исследования.

[Заключительное фото:] Могильник Эйлиг-Хем III, курганы 3 и 4. Вид до раскопок.

наверх