Г.А. Фёдоров-Давыдов

Кочевники Восточной Европы под властью золотоордынских ханов.

Археологические памятники.

// М.: 1966. 276 c.

Глава I. История изучения кочевнических древностей X-XIV вв.

Археологическое изучение кочевников южнорусских степей X-XIV вв. началось в конце XIX в. с раскопок и публикаций отдельных курганов и могильников. [1] В связи с этими частными исследованиями появились теории об этнической принадлежности населения, оставившего те или иные курганы или группы курганов. Вначале эти определения были мало обоснованы, а иногда фантастичны. Попытки обобщить накапливавшийся материал по археологии поздних кочевников были сделаны уже в конце прошлого века. Центральным вопросом стало отнесение тех или иных кочевнических комплексов к известным по летописям группам племён: печенегам, торкам, половцам и союзу чёрных клобуков.

Проще всего, казалось, обстояло дело с поросскими курганами, материал из которых благодаря раскопкам Н.Е. Бранденбурга, Д.И. Эварницкого и др., был наиболее обширным и хорошо документированным. Характерные комплексы с погребением частей либо всего остова коня были связаны или с торками, или с берендеями, или вообще с чёрными клобуками. Это базировалось на хорошо известном факте обитания на южных подступах к Киеву вассальных от Киева кочевников — чёрных клобуков, союз которых поглотил остатки разгромленных половцами печенегов и торков.

На X археологическом съезде Н.Е. Бранденбург предложил считать эти курганы печенежскими. [2] Вскоре А.А. Спицын назвал такие курганы памятниками торков и берендеев, входивших в племенной союз чёрных клобуков. [3] Вначале эта точка зрения встречала возражения и

(5/6)

не всеми была признана. [4] Но с течением времени кочевническая принадлежность поросских курганов и торческо-печенежско-черноклобуцкая природа их стали казаться несомненными. Эти наблюдения, сделанные на рубеже XIX-XX вв., оказали очень большое влияние на археологию поздних кочевников Восточной Европы, определив характерный подход к материалу, который чувствуется почти во всех более или менее общих работах.

Специфические поросские курганы с западной ориентировкой и с погребением частей или целого остова коня стали противопоставлять всем другим кочевническим древностям. Последние объявлялись половецкими.

В.А. Городцов именно так подходил к курганам Северного Донца, раскопанным им в 1901 и 1902 гг. [5] Так же, как и А.А. Спицын, В.А. Городцов относил к торкам погребения с отдельными костями или остовом коня, сконцентрированные в Поросье, но встретившиеся ему и в районе Северного Донца. Погребения с восточной ориентировкой, накатом и камнями в насыпи, а также погребения с частями коня, которые казались В.А. Городцову моложе погребений с остовом коня, он считал половецкими. В захоронении частей коня В.А. Городцов видел деградацию обряда погребения с конём. Кроме того, В.А. Городцов выделял татарские погребения с подбоями. Он считал возможным отыскать печенегов на Волге и Урале.

Вскоре выяснилось, что погребения с частями коня древнее, как правило, чем погребения с остовом коня. Это разрушило стройную, казалось бы, систему В.А. Городцова.

И А.А. Спицын, и В.А. Городцов не рассматривали весь материал в целом. Они ограничивались только материалом из Поросья и Северного Донца. Да в то время и материал из других районов степей был очень скуден.

Уже в советское время А.А. Спицын предпринял новую попытку рассмотреть обобщённо позднекочевнический материал. [6] Его схема сводилась к следующему: киевские торки хоронили в ямах в гробах, с конём или частями коня, с характерным инвентарем; половцы отличались своеобразным инвентарём (половецкая серьга); татары хоронили в сырцовых или каменных склепах, и их могилы содержат характерный инвентарь: сабли особого вида, костяные пуговицы и т.п. Слабость этой схемы, в которой к тому же все погребения золотоордынского времени связаны с пришлыми татарами, очевидна. А.А. Спицын в этой работе дал представление о чрезвычайном разнообразии погребальных типов поздних кочевников. Показав это, он, однако, не отказался от традиционной уже попытки установить прямую связь между определённым типом погребений и определённым племенем, не допуская, что одно и то же племя могло применять несколько обрядов погребений и, на-

(6/7)

оборот, что разные племена могли хоронить в могилах одного типа. От этой попытки не отказались и другие исследователи.

Однако представление о разнообразии типов погребальных сооружений у торков-кочевников X-XIV вв. в степях Восточной Европы, которое так хорошо показал А.А. Спицын, не вошло в историческую науку. Ю.В. Готье, описывая погребения в курганах кочевников X-XIV вв., даёт характеристику одного только, по сути дела, вида погребений (захоронений с костяками коня). [7] К небольшому сравнительно количеству типов могильных ритуалов и захоронений пытаются свести всё разнообразие кочевнических курганов и новейшие исследователи. Это чувствуется и в статье С.А. Плетнёвой, [8] и в диссертации Л.П. Зяблина. [9]

Оба эти исследователя унаследовали от своих предшественников стремление разбить весь материал на рубрики: печенежские, торческие, черноклобуцкие и половецкие погребения. Татаро-монгольских погребений С.А. Плетнёва не касается вовсе. Л.П. Зяблин отрицает наличие таковых среди известного ему материала.

С.А. Плетнёва в соответствии с традицией выделяет тип погребений с захоронением частей коня и с западной ориентировкой, характерный для Поросья и встречающийся обычно с вещами ранних типов, и называет его печенежским. Сходные погребения с некоторыми особыми деталями она объявляет торческими (всего три погребения).

Серию погребений Поросья, характеризующуюся главным образом рядом дополнительных признаков, но в целом сходную с первыми двумя, С.А. Плетнёва относит к чёрным клобукам. Погребения с камнями в насыпи, отдельной ямой для коня, перекрытиями могил, «решётчатыми» гробами, а также с восточной ориентировкой покойника она относит к половцам.

Л.П. Зяблин выделяет три группы: в первую он включает как наиболее ранние погребения с частями коня, называя их печенежскими; во вторую — торческие погребения с остовом коня; в третью — все остальные, относя их к половецким.

Н.Д. Мец сделала попытку выделить курганы торков на основе находок в них удил без перегиба и захоронения частей (череп и ноги) коня. [10] Надо сказать, что труднее всего оказалось отыскать в море позднекочевнических материалов именно торков. Теория Н.Д. Мец подверглась критике в работе С.А. Плетнёвой. [11]

Но какие погребения сама С.А. Плетнёва считает торческими? Это вторая, по её классификации, группа, в которую входят три погребения. Они характеризуются земляными курганными насыпями, западной ориентировкой костяка, захоронением костей коня вместе с покойником, деревянными сооружениями в могилах, облицовками и настилами над погребением человека.

Этот обряд захоронений, по мнению С.А. Плетнёвой, в деталях совпадает с описанным в начале X в. ибн Фадланом погребальным обрядом гузов (торков). Далее С.А. Плетнёва сопоставляет это описание ибн Фадлана с данными, полученными при изучении комплексов

(7/8)

второй группы. Оказывается, что три комплекса торков совпадают с описанием ибн Фадлана по следующим признакам: наличие настила, костей коня, сосуда (в двух погребениях), статуэтки из дерева (в одном случае, в двух других — «бабы», которые, как мы покажем ниже и как считает сама С.А. Плетнёва, были половецкими и обычно не имели отношения к погребениям).

Однако эти особенности могли быть и в первой группе погребений, но не сохраниться. Указанные признаки не являются достаточными, чтобы разделить печенежские и торческие комплексы.

В вопросе о торках особенно остро чувствуется слабость метода. Основными методическими недоработками указанных работ являются, на наш взгляд, три момента:

1. Отсутствие хронологической классификации вещевого материала.

2. Стремление представить определённый тип обряда погребения как закреплённый за какой-либо одной группой кочевников постоянно.

3. Использование вещевых типов, широко распространявшихся по степи, для этнических определений (например, удила без перегиба у Н.Д. Мец) и использование обрядов погребений для датировок (например, первая печенежская группа, по С.А. Плетнёвой, датируется X-XI вв., хотя в ней много погребений без вещей датирующих типов).

Отсутствие обоснованной и детальной хронологической шкалы для древностей поздних кочевников привело к путанице в датировке погребений печенегов, торков и половцев.

Неубедительно, по случайным признакам, датировали татарские кочевнические курганы Д.Я. Самоквасов, [12] Д.И. Эварницкий. [13]

Хронологическая классификация А.А. Спицына [14] не может сейчас нас удовлетворять. Во-первых, она тенденциозна, так как исходит из положения, что в XIII в. половцы были целиком вытеснены и на их место пришли татаро-монголы со своим особым набором вещей.

Во-вторых, А.А. Спицын не даёт никаких типологических признаков, и практически нет возможности по его схеме указать время того или иного позднекочевнического погребения.

В противоположность А.А. Спицыну Л.П. Зяблин признаёт татарскими только те комплексы, где встречается бокка или монгольское седло с прямоугольной лукой. [15] Усматривая в этих вещах этнические признаки, автор и не стремился выделить хронологические признаки золотоордынской эпохи в культуре кочевников.

П.С. Рыков пытался датировать погребения XIV в. на основании преобладания в них западной ориентировки, [16] что также не может считаться датирующим признаком.

А. Кушева-Грозевская посвятила специальную работу золотоордынским погребениям Нижнего Поволжья. [17] Взяв за основу датировки несколько золотоордынских погребений с монетами из раскопок П.Д. Pay и Б.Н. Гракова в Поволжье в 1925-1926 гг., А. Кушева-Грозевская рассмотрела несколько погребений, не датированных монетами, но

(8/9)

сходных по обряду и инвентарю с датированными. На основании этого сходства она выделяет небольшую группу комплексов конца XIII-XIV в. Однако исследование А. Кушевой-Грозевской, во-первых, не выходит за рамки Нижнего Поволжья, а во-вторых, не даёт всё-таки прочных хронологических основ для выделения погребений золотоордынского времени.

Наиболее серьёзно вопрос о хронологических признаках золотоордынской эпохи в южнорусских кочевых древностях поставлен С.А. Плетнёвой. Она выделила ряд вещей, характерных для XIII-XIV вв.

К сожалению, С.А. Плетнёва не провела исследования взаимовстречаемости этих поздних кочевнических вещей с вещами заведомо золотоордынскими по возрасту. В большинстве случаев она просто констатирует, что такие-то вещи встречаются главным образом в поздних могилах XIII-XIV вв.

Не может удовлетворить нас также датировка только по аналогиям, которая проведена, например, в статье С.А. Плетнёвой о кочевническом могильнике близ Саркела — Белой Вежи. [18]

Мы начали свою работу с типологической классификации вещевого материала, сопоставлений взаимовстречаемости типов и выделения датирующих форм.

После этого оказалось возможным материал позднекочевнических курганов разбить на четыре хронологические группы:

I. Конец IX — XI в. (господство печенегов и краткий период торческого нашествия).

II. Последняя четверть XI — XII в. (начальный период господства половцев).

III. Конец XII — начало XIII в. (предмонгольский период половцев) .

IV. Вторая половина XIII — XIV в. (золотоордынский период половцев).

В XV в., видимо, курганный обряд в восточноевропейских степях исчезает. Это позволяет нам ограничить работу временем до XV в.

Далее мы провели классификацию всех типов погребений и составили таблицу встречаемости этих типов в каждый период в отдельных районах. Затем оказалось возможным представить себе картину распространения типов погребений в IX — начале XI в. (печенежский период) и выяснить, какие типы были господствующими в этот период. Стало возможным выявить господствующие типы погребений половецких, домонгольских периодов и локализовать эти типы. Выделилась особая зона распространения типов погребений в районе обитания чёрных клобуков (т.е. в Поросье). И, наконец, подобное же исследование было проведено для золотоордынского периода.

Оказалось, что есть типы погребений, проходящие без изменений через все эти периоды и не имеющие, таким образом, узких хронологических рамок. Но среди этих последних при рассмотрении их топографии по периодам оказались такие, которые встречаются по всей степи и, видимо, безразличны к этнической характеристике какого-либо района (т.е. использовались всеми племенами кочевников). Эти типы составляют постоянную примесь к другим в каждом районе степи. Но выделились и такие типы, которые в определённый период локализуются в ограниченном районе. Они, видимо, связаны с какой-то опреде-

(9/10)

лённой группой племён, и потому их распространение можно использовать как археологическое указание на расселение и передвижения именно этой группы кочевников.

При разбивке материала на хронологические группы оказалось возможным для некоторых периодов выделить локальные варианты позднекочевнической степной культуры. Эти варианты выявляются при сравнении процентного соотношения типов погребального обряда в различных районах. И хотя типы погребений встречаются по всей степи, но пропорции, в которых они встречаются в разных районах, различны, и это может служить основанием для выделения локальных вариантов.

Таков в общих чертах метод исследования, предложенный нами в настоящей работе.

[1] Раскопки Н.Е. Бранденбурга, В.И. Гошкевича, Д.И. Эварницкого, Д.Я. Самоквасова, В.А. Городцова, Е.П. Трефильева и др.

[2] Н.Е. Бранденбург. К какому племени могут быть причислены те из языческих могил Киевской губернии, в которых вместе с покойником погребены остовы убитых лошадей. «Тр. X АС», т. I. М., 1895, стр. 1-13.

[3] А.А. Спицын. Курганы киевских торков и берендеев. ЗРАО, н.с., 1899, т. XI, вып. 1-2, стр. 156-160; А.С. Заметки о некоторых киевских древностях. ЗОРСА, 1905, т. VII, вып. 1, стр. 151-153.

[4] Например, И. Хойновский считал эти погребения славянскими. Характерна эволюция взглядов Д.Я. Самоквасова. В 1879 г. от относил поросские курганы к памятникам славян (Д.Я. Самоквасов. Памятники славянской эпохи. Антропологическая выставка, т. III. М., 1879, стр. 347). Но уже в 1890 г., а затем в 1908 г. он отнёс эти курганы к половецко-татарской эпохе. Д.Я. Самоквасов. Основания хронологической классификации. Варшава, 1890; его же. Могилы Русской земли. М., 1908.

[5] В.А. Городцов. Типы погребений печенегов, торков, половцев и татар до XIV в. «Тр. XIII АС», т. II. М., 1907; его же. Бытовая археология. М., 1910.

[6] А.А. Спицын. Татарские курганы. «Изв. ТОИАЭ», т. I (58). Симферополь, 1927. См. также: В. Зуммер. Тюрко-татарская секция конференции археологов в Керчи. «Изв. Азербайджанского гос. ун-та», 1926, т. 6-7.

[7] Ю.В. Готье. Железный век в Восточной Европе. М.-Л., 1930, стр. 115-116.

[8] С.А. Плетнёва. Печенеги, торки и половцы в южнорусских степях. МИА, 1958, № 62.

[9] Л.П. Зяблин. Археологические памятники кочевников X-XIV вв. Восточной Европы. Канд. дисс., рукопись. М., 1952.

[10] Н.Д. Мец. К вопросу о торках. КСИИМК, 1948, вып. XXII.

[11] С.А. Плетнёва. Печенеги, торки и половцы.., стр. 162.

[12] Д.Я. Самоквасов. Могилы Русской земли; его же. Основания хронологической классификации.

[13] Д.И. Эварницкий. Публичные лекции по археологии России. СПб., 1890, стр. 61-65.

[14] А.А. Спицын. Татарские курганы.

[15] Л.П. Зяблин. О «татарских» курганах. СА, 1955, XXII, стр. 95.

[16] П.С. Рыков, Т.М. Минаева, Н.К. Арзютов. Культурно-исторические (археологические) экскурсии по Нижне-Волжскому краю. Саратов, 1928, стр. 39.

[17] А. Кушева-Грозевская. Золотоордынские древности Государственного исторического музея из раскопок 1925-1926 гг. в Нижнем Поволжье. Саратов, 1928.

[18] С.А. Плетнёва. Кочевнический могильник близ Саркела — Белой Вежи. МИА, 1963, № 109, стр. 258.

наверх