М.А. Дэвлет
A.B. Адрианов как археолог.
Первый период (1879-1900).
«История Сибири — это история сплошных страданий, гнёта и бесправия, и сыны Сибири, наиболее преданные своей Родине, разделяют участь, уготованную стране властью центральной и местной, разделяют до такой степени, что самые имена этих благородных людей стираются со страниц истории рукой той же власти и исчезают из памяти поколений». [1] Автор этих строк — публицист, путешественник, археолог, этнограф и общественный деятель Александр Васильевич Адрианов. По воле судьбы слова, сказанные им в адрес преданных сынов Сибири, можно в полной мере отнести и к нему самому.
После расстрела A.B. Адрианова в 1920 г. томскими чекистами вокруг его имени сгущается атмосфера намеренного замалчивания и забвения и только время от времени ортодоксальные историки-марксисты обрушивали на него потоки клеветы. В последнее время с имени Адрианова были сняты запреты, но в статьях о нём появилось много неточной информации и домыслов. Искажённая информация распространяется теперь не только на него самого, но также и на его близких. В сугубо специальных научных публикациях, в частности в археологических, игнорировать деятельность Адрианова не представлялось возможным, однако не возбранялось замалчивать его открытия, упоминать о нём в пренебрежительных тонах, делая акцент на том, что он не имел специальной археологической подготовки. О нём говорилось обычно как о случайном в науке человеке, к тому же «враге народа». Бдительная цензура держала его имя под пристальным контролем. Характерен такой случай. Лет двадцать пять назад один из выпусков кемеровского сборника «Известия лаборатории археологических исследований» был задержан цензурой на том основании, что в историографической статье упоминалось о расстреле A.B. Адрианова. Уже сброшюрованная книга не выпускалась в свет до тех пор, пока соответствующая страница не была изъята, а на её место вручную не была вклеена другая, где о его кончине умалчивалось. [2]
Каждый из тех, кто занимался изучением южно-сибирских
(167/168)
древностей, непременно имел дело с материалами и коллекциями A.B. Адрианова — исследователя, раскопавшего сотни курганов разных эпох, открывшего подавляющее большинство ныне известных местонахождений петроглифов, серий каменных изваяний и прочих древностей, впервые описавшего ныне знаменитый курган Аржан. Александр Васильевич Адрианов — коренной сибиряк. Его отец Василий Васильевич, как и дед Василий Никифорович, был священником в слободе Белозерской Курганского округа Тобольской губернии, где 26 октября 1854 г. по старому стилю родился Александр. [3] Василий Васильевич имел склонность к исследовательской деятельности. В районе своего прихода он записывал различные фольклорные произведения, собирал статистические сведения, опубликовал в «Тобольских губернских ведомостях» статью «Как проводят праздники крестьяне Курганского округа слободы Белозерской» и был награждён бронзовой медалью Русского географического общества «За труды по географии». Василий Васильевич своему первенцу привил интерес к исследовательской деятельности. В дальнейшем и его сын Александр, подобно отцу, собирал произведения устного народного творчества и опубликовал сборник «Русские сказки и песни Сибири». Много внимания в разные годы он уделял сбору статистических сведений, в особенности в бытность свою секретарём Статистического комитета Томского губернского управления. Как и отец, Александр интересовался праздничным бытом крестьянства, и его второй рассказ, опубликованный в 1876 г., назывался «Съезжий праздник». Замечу кстати, что после первой экспедиции он был награждён серебряной медалью Русского географического общества.
Первый опубликованный Александром рассказ назывался «Аттестаты». В нём речь шла об экзаменах на аттестат зрелости в Тобольской классической гимназии, которую
Адрианов окончил в 1874 г. В период учёбы в гимназии, помимо обязательных дисциплин, он за дополнительную плату брал уроки игры на скрипке, изучал иностранные языки. По окончании гимназии, отказавшись в пользу сестёр от своей
доли наследства, причитавшегося ему после смерти отца, Александр отправился в Петербург, чтобы осуществить своё самое заветное желанье — получить высшее образование.
В 1874 г. Адрианов поступает в Медико-хирургическую академию, откуда на следующий год переводится в Петербургский университет, где учится на физико-математическом факультете по естественному разряду. В период учёбы в Медико-хирургичес-
(168/169)
кой академии он при Генеральном штабе в совершенстве освоил искусство фотографии. По свидетельству нашего современника, известного специалиста по истории фотографии В.А. Никитина, Адрианов стал выдающимся фотографом. [4] Эти навыки пригодились ему впоследствии при полевых исследованиях. Знание анатомии пригодилось ему в археологии. Замечу, что Адрианов не только умел производить антропологические обмеры современного населения, но и мог определить по черепу антропологический тип погребённого в кургане человека, хотя предпочитал отдавать черепа на определение специалистам.
Ещё в студенческие годы A.B. Адрианов проводит самостоятельные научные изыскания. К примеру, по заданию академика Ф.Б. Шмидта он совершает поездки по Волхову с целью поиска трилобитов — вымерших морских членистоногих, которые были распространены в палеозойскую эру, собирает этнографические материалы в Козьмодемьянском уезде Нижегородской губернии по совету Г.Н. Потанина.
С лидерами сибирской автономии Григорием Николаевичем Потаниным и Николаем Михайловичем Ядринцевым Адрианов познакомился вскоре по приезде в Петербург. Они прозорливо увидели в нём человека, который в дальнейшем сможет плодотворно работать в Сибири. Н.М. Ядринцев познакомил Александра с Б.А. Милютиным, который предпринял издание «Сборника историко-статистических сведений о Сибири и сопредельных ей стран» и нуждался в помощниках. Милютин поручил Александру составление библиографических карточек и указателя статей о Сибири, опубликованных в различных изданиях. Совмещая учёбу в университете и работу библиографа, Адрианов получил разностороннюю подготовку для будущих исследований и публицистической деятельности. После первых рассказов на страницах газеты «Сибирь» последовали и другие статьи. Александра его старшие друзья Потанин и Ядринцев стали характеризовать как «подающего надежды». Надежды лидеров областнического движения Адрианов оправдал, не только посвятив, но и отдав свою жизнь делу, которому они служили.
Г.Н. Потанин пригласил Александра принять участие во втором путешествии по северо-западной Монголии. В этой связи Адрианову пришлось сдавать университетские экзамены досрочно. Уже 27 февраля 1879 г. он получил диплом Петербургского университета, в котором констатировалось, что A.B. Адрианов «выслушал полный курс наук по Естественному разряду Физико-математического факультета... По предоставлении диссертации
(169/170)
признан достойным учёной степени кандидата». [5] Спустя месяц после получения диплома он был избран членом-сотрудником Русского географического общества.
Путешествие в составе экспедиции Потанина стало для Адрианова школой для будущих самостоятельных исследований, испытанием на стойкость и выносливость. В марте 1879 г. Потанин с супругой и Адрианов из Петербурга прибыли в Омск, а в конце мая путешественники из Кош-Агача выступили в Монголию. Во время маршрута Адрианов должен был выполнять обязанности натуралиста и фотографа. Фотоаппарат был приобретён специально для путешествия, и он пользовался каждым удобным случаем, чтобы сфотографировать шаманов их атрибуты, культовые места и археологические памятники. Завершив маршрут по северо-западной Монголии, путешественники перевалили через хребет Танну-Ола и вышли к Улуг-Хему, затем направились вверх по его течению и к озеру Тере-Холь. Экспедиция заканчивалась в условиях наступившей зимы, в Иркутск путешественники прибыли уже в декабре, там они остались зимовать, с тем чтобы на следующий год продолжить путешествие.
В середине марта 1880 г. в Иркутске в здании, где жил Адрианов и помещалась редакция газеты «Сибирь», произошел пожар, во время которого, как сообщал Потанин, «у Адрианова всё сгорело дотла», «сгорели его дневники монгольские, геологические и орнитологические заметки, описание встреченных нами могил и каменных баб с рисунками и промерами». [6] В 1884 г. альбом снимков, сделанных Адриановым во время этого путешествия, был преподнесён Русским географическим обществом французскому принцу Бонапарту в качестве ответного дара. Принц же преподнес обществу коллекцию фотографий индусов, североамериканских индейцев и индонезийцев.
Планировавшаяся Потаниным в 1880 г. экспедиция не состоялась, и он вернулся в Петербург, а Адрианов поселился в Томске. Из Томска он совершил своё первое самостоятельное путешествие на Алтай и за Саяны на средства Русского географического общества и «Сибирской Газеты», выделивших соответственно 600 и 100 рублей. Из Томска Адрианов выехал в конце мая 1881 г. Направляясь в Кузнецк, он посетил местонахождения каменного угля, где занимался сбором растительных отпечатков.
В Тогуле ему удалось собрать на низких берегах реки образцы костей, принадлежавших по крайней мере трём видам ископаемых: быку, оленю, мамонту. От крестьян он узнал о находках в окрестностях дер. Мартыновой кремней, которыми они пользу-
(170/171)
ются для высекания огня. Интересно замечание Адрианова, которое он сделал в этой связи: «Так как в окрестностях д. Мартыновой нет твёрдых пород и терраса, на которой расположена деревня, есть образование речное, то необходимо прийти к заключению, что присутствие кремней в почве случайное и объясняется местопребыванием здесь доисторического человека, употреблявшего камни как орудия». [7]
Долинами рек Кондомы, Лебеди и Бии Адрианов достиг Телецкого озера, которое пересёк в лодке. От устья Чулышмана он направился вверх по течению. Перевалив пограничный хребет, долиной р. Хемчик, а затем и Улуг-Хема он добрался до места слияния «двух Енисеев», Бий-Хема и Каа-Хема, откуда на плоту спустился по Саянской «трубе». В Минусинск он прибыл во второй половине сентября.
Во время путешествия Адрианов производил естественнонаучные наблюдения, собирал коллекции, выверял географическую карту, но более всего интересовался этнографией и археологией. Он описывал памятники древности, такие как курганы, каменные изваяния, «рунические» письмена на скалах и курганных камнях, петроглифы, ставшие впоследствии широко известными, — Бижиктиг-Хая, Хая-Бажи, Баянкольчик, а также буддийскую нишу у р. Чаа-Холь. [8] Во время путешествия он, по его собственным словам, «собирал сведения о разнообразных исторических памятниках древности как путём расспросов о них у местных жителей, так и собственными наблюдениями, причём расспросные сведения я старался пополнить, — писал он, — тщательным осмотром древностей по указанию жителей. Здесь кстати будет упомянуть о том, что местные жители не всегда охотно рассказывают об этих предметах и ещё менее охотно соглашаются их указать из суеверного страха, особенно перед изваяниями, которые обыкновенно составляют для туземцев-язычников святыню и предмет поклонения... Правда, что в таком отношении инородцев к историческим памятникам заключается прочная гарантия за их целость. До тех пор, пока они будут считать их своею святынею, эти памятники будут охранены самым надёжным образом от истребления и расхищения...
Опасность грозит этим памятникам ещё со стороны людей, которые занимаются раскопкой курганов лично для своих целей. Они ищут клады и драгоценности в древних могилах, иногда при поощрении к этому со стороны местного начальства. Так, перед бывшей антропологической выставкой в Москве начальство некоторых местностей вызвало всех желающих заняться раскопкой
(171/172)
могил на их счёт, чтоб доставить на выставку коллекции. Такое рвение, мне кажется, должно быть воспрещено безусловно под страхом ответственности, потому что раскопка, произведённая без научных оснований, должна считаться безвозвратной потерей для науки. Этим замечанием я хочу поставить на вид настоятельную необходимость в мерах против истребления древних памятников всякого рода и указать на то, что для Сибири настало время систематического исследования этих памятников». [9]
Завершив в Минусинске основной маршрут, Адрианов совершил поездку на р. Узунжул, на прииск Барташева, где незадолго до его приезда закончил раскопку кургана горный инженер И.С. Боголюбский. Адрианов осмотрел место раскопок и отнёсся к методике работ критически. Он писал: «Число костяков по данным раскопки определить невозможно, потому что Боголюбский насчитал черепных костей от 6 человеческих голов, а костей скелета от 11 человек... Раскопку нельзя назвать удачной. Размеры сруба, число и положение костяков, содержимое сосудов и другие подробности не выяснены. Раскопка даже не коснулась всей могилы — из шахты вынуто не более 11/2 кубич.саж. земли; рядом с этой шахтой, в заложенном сначала шурфе найдена каменная кладка близ одного из углов сруба, но она также не разобрана и значение её не выяснено». [10] Впервые наблюдая раскопанный памятник древности, ещё не будучи знаком с методической литературой, Адрианов, основываясь лишь на здравом смысле, отчётливо увидел просчёты Боголюбского. Свой отчёт о поездке 1881 г. Адрианов заканчивает словами: «Замечу, что едва ли найдется другая страна в мире столь же богатая и по количеству и по разнообразию древних памятников, как Минусинский округ. На небольшом сравнительно пространстве, а именно в южной части округа массами разбросаны всюду, куда не кинешь взор, эти немые памятники, сохраняющие в себе бесценные документы для освещения и разъяснения истории народов, обитавших здесь с глубочайшей древности, со времён человека, ничего не знавшего кроме кремня и кости, и чередовавшихся последовательно, кончая неизвестным народом, оставившим по себе память в неизвестных нам письменах на камнях. Эта страна должна привлечь к себе особенное внимание и интерес учёных этнологов и дать им громадный и благодарный материал для работы на много лет. Минусинский музей окажет в этом отношении незаменимую услугу тем, что он и теперь удачно стягивает разнообразные сведения с различных пунктов округа, и оказал бы ещё большую услугу, если б располагал достаточными средствами для экскурсий, для собирания сведений». [11]
(172/173)
Минусинск, где завершилась его первая самостоятельная экспедиция, и Минусинский музей стали для Адрианова на долгие годы базовыми опорными пунктами последующих полевых исследований. С основателем музея Н.М. Мартьяновым Александр Васильевич, по его собственному выражению, шёл по жизни «рука об руку».
В 1882 г. планируемая Адриановым поездка не состоялась. В этой связи Н.М. Ядринцев писал: «Адрианову не дали средств к жизни в Томске, и он, путешественник, сидит без дела». [12] В 1883 г. Адрианов начинает с самого начала года хлопотать о получении средств для проведения экспедиции. Свою программу он изложил в письме в Распорядительный комитет Западно-Сибирского отдела Русского географического общества. В программу входило, в частности, обследование водораздела рек Абакана и Мрассу «с целью решения вопроса, не обитал ли тут первобытный человек», [13] а также раскопка курганов. На заседании Распорядительного комитета было решено «ввиду известного уже научного достоинства трудов г. Адрианова как путешественника оказать ему денежное содействие до 500 рублей». [14] Эта экспедиция, по свидетельству Адрианова, служила продолжением путешествия, совершённого в 1881 г.
Во время маршрута в верховья рек Абакана и Томи Адрианов проводил естественнонаучные наблюдения, а также отмечал местонахождения каменных изваяний, описывал и схематически зарисовывал отдельные изображения на курганных плитах. В дер. Арбаты из опросов местного населения он узнал о нескольких писаницах: в 7 верстах от Арбатов вверх по р. Арбатке; в 12 верстах от Арбатов вверх по р. Джебашу; в 75 верстах от Арбатов по р. Уртень Джебашу. Ему удалось осмотреть и описать только первую из них.
До начала путешествия, поджидая в Минусинске багаж с материалами и документы, Адрианов произвёл раскопки курганов на Большом Тагарском острове Енисея напротив Минусинска. Впоследствии, в конце 20-х гг. XX в., археологическая культура скифского времени в бассейне среднего Енисея получила название — тагарская именно по месту первых раскопок Адрианова на острове Тагарском и замечательных находок в курганах около Тагарского озера. Приступив к работе, Адрианов, по его свидетельству, не выпускал из рук программу Д.Я. Самоквасова и учился в процессе раскопок. Помимо шести курганов на Тагарском острове им был раскопан один курган в долине р. Немир в системе Уйбата. Курганы выбрал маленькие, наименее трудоём-
(173/174)
кие, однако успех был значительный. О работах Адрианова читателей информировали газеты «Восточное Обозрение» и «Сибирская Газета». Сенсационной находкой были погребальные маски.
«Самая замечательная находка при этих жжёных костях — гипсовые маски с человеческого лица. По-видимому, они были слепком с покойника и иногда оставались на лице, иногда укладывались на обломки костей. Всех масок находилось в могиле до 20, но все они разрушались. Только 5-6 штук удалось реставрировать. В масках превосходно выражен монгольский тип, сделаны они хорошо, даже изящно, и с лица раскрашены ярко-красною краской. Западная часть сруба представляла особое устройство и здесь на возвышении стоял, по-видимому, полный алебастровый бюст, от которого найдены только отбитые кусочки — нос, губы, части шеи и проч. ...» [15]
Уже по возвращении из экспедиции Адрианов писал Мартьянову: «знаете, Николай Михайлович, какой я промах сделал при раскопках? Я ни в одном кургане не пробовал разрыть землю вне плит, вне ограды могил. Не найдёте ли возможным сделать рвы аршина в 1,5 шириной около одной стороны и двух углов на двух-трёх курганах, ... следовало бы окопать бабу у последнего кургана, где я нашел только бараньи кости и др. жжёные». [16] В другом письме к Мартьянову он сообщал о судьбе коллекций, которые послал на определение специалистам: «Завязываю я сношения с антропологическим обществом в Москве — написал Богданову. Обещал скоро ответить, а пока поручил написать мне секретарю. Обещают поддержку, сделали доклад из моего письма на одном заседании. Очень я рад этому. Послал им в подарок маску (лучшую, что Сафьянов привез), послал косточки грызунов и обещал дерева. Это последнее пошлите Вы, отпилив вершок от того бревёшка, которое добыто из могилы и передано мною в Ваш музей». [17]
Коллекции из раскопок 1883 г. поступили в Минусинский музей за исключением погребальных масок, которые были распределены между другими научными учреждениями. Приходится с сожалением констатировать, что погребальный комплекс был разрознен. В этом просчёт Адрианова, не осознававшего, по всей видимости, своей ошибки.
О значении Минусинского музея как сокровищницы археологических коллекций, о роли его основателя Н.М. Мартьянова в развитии музейного дела, о задачах археологии как науки Адрианов неоднократно рассказывал на страницах периодической печати. Натуралист по образованию, он являлся последователем
(174/175)
естественнонаучной эволюционной теории, получившей распространение среди археологов со второй половины XIX в. Адрианов стремился применить эволюционную теорию к изучению минусинских древностей.
Развитие человеческой культуры, представленной археологическими памятниками, рассматривалось как эволюционный процесс, аналогичный процессу развития живых существ. В статье «Минусинский публичный местный музей» Адрианов писал: «Археология, антропология и этнография (этнология) знакомят нас с историей человека, с развитием его культуры с самых древнейших времён, то есть почти с появления человека в ряду органических существ, и до настоящего времени. Предметы, собранные в музее, опять могут дать картину, которая представляет ход постепенного развития человека как отдельного организма, как особи животного царства; эти предметы покажут нам, как мало человек в первобытном своём состоянии был развит физически, как мало отличался он от животного, ему предшествовавшего, как затем начали дифференцироваться его способности в пользовании различными предметами, необходимыми для прокормления себя и для защиты от врагов, и как начал он совершенствовать эти способности постепенно, пользуясь сначала куском кремня, как орудием, затем обделывая этот кремень в более совершенное орудие и переходя от него к орудиям из кости, меди, железа и сплавов. Десятки тысяч лет прошли с тех пор, как человек выбрался из своего первобытного животного состояния и перешёл к тому, в котором находится в настоящую эпоху; это время нужно ему для того, чтобы выработать связную членораздельную речь из той простой, первобытной речи, содержание которой составляли несколько простых звуков; эти годы понадобились ему для того, чтобы развить свои силы и способности и перейти от незамысловатой постройки дольменов и свайных жилищ к тем грандиозным зданиям, которые составляют теперь верх архитектурного искусства, от простого глиняного необожжённого горшка грубой формы и отделки, от одежды из волокон крапивы, из звериных шкур ко всему, что так обыкновенно для нас в современной жизни». [18] Эта статья была опубликована на страницах «Сибирской Газеты» — первой частной томской газеты, автором, редактором, издателем которой был Адрианов в период его жизни в Томске.
«Сибирская Газета» издавалась в Томске с 1881 до середины 1888 г. Однако газетная работа — проверка корректуры, рассылка, заведование типографией, ответы на письма корреспон-
(175/176)
дентов была тяжёлая и изнурительная и препятствовала его исследовательской деятельности. На эти обстоятельства своей жизни он постоянно сетовал в письмах к Н.М. Мартьянову. «Беда моя: охота к научному труду страстная, а жизнь отбирает всё время и силы на другие занятия, не имеющие ничего общего с наукой в тесном смысле». [19] «Давит-давит меня газетная работа, и я только успеваю с ней справиться... Чем больше накопляется газетных работ, тем сильнее хотелось бы заняться чем-либо более самостоятельным, пополнить мой скудный запас знаний. Не знаю, выпадет ли когда на мою долю это счастливое время. Людей у нас нет, не с кем делить этот египетский труд, выжимающий все соки и почти не пополняющий истраченного. Жаль». [20] «Работы такая гибель, что я просто прихожу в отчаяние, как только вспомню о своем отчёте или книге. Очень хочется писать, а времени нет». [21] По складу характера Адрианов был, как теперь принято говорить, человеком экспедиционным. Страсть к научному поиску, к путешествиям, романтика дальних странствий были в высшей степени свойственны его натуре. «Как лето настанет, так и тянет», — признавался он. Адрианов стремился к научным изысканиям, а ему удавалось заниматься этим лишь урывками.
В 1881 г. основатель Исторического музея и Московского археологического общества A.C. Уваров обратился к Адрианову с письмом, содержащем просьбу доставить ему для Исторического музея фотоснимки памятников археологии. Одновременно Уваров просил сообщить ему о возможности приобретения коллекции каменных и металлических орудий. Об этом Адрианов известил читателей «Сибирской Газеты» в специальной заметке. Он писал, что нельзя оставить без внимания желание Уварова представить в Историческом музее собрание сибирских древностей. «Я предложил бы со своей стороны любителям старины и собирателям древностей, — писал Адрианов, — посылать свои коллекции в Московский исторический музей с тем, чтобы там сделать с них рисунки, описание, отметки о их местонахождении и т.д. Продажа коллекций неудобна в том отношении, что она может лишить и университет сибирский, и будущие сибирские музеи весьма драгоценных памятников, дорожить которыми сибиряку есть полное основание предпочтительно перед другими; из коллекции можно допустить только продажу дубликатов». [22]
После завершения путешествия 1883 г. Адрианов задумал составить археологическую карту Сибири. Обращение ко всем любителям старины, содержащее программу сбора сведений, было опубликовано в «Сибирской Газете» и выпущено отдельной бро-
(176/177)
шюрой под названием «Курганография Сибири». [23] «Обширная и в высшей степени поучительная для нас история древнего человечества, которому Азия служила колыбелью, — писал Адрианов, — составляет до настоящего времени закрытую книгу, из которой прочитано лишь несколько строк, не связанных между собою; между тем целые листы этой книги вырваны и уничтожены бесследно; они вырываются и уничтожаются без всякого сожаленья современным практическим человеком, они стираются от времени и исчезают».
Адрианов перечисляет далее различные факторы, пагубно влияющие на сохранность памятников, среди которых имеются как природные, так и антропогенные. Природные: подмывание речных берегов, атмосферные осадки, резкая смена температуры, выветривание. В числе антропогенных факторов строительство современных посёлков на местах древних поселений, наиболее удобных для жизни.
«Крестьяне распахивают курганы, уничтожают, выбрасывают всё им не нужное, утилизируя металлические находки, плиты с надписями и рисунками и проч. Не мало есть просто хищников, разрывающих курган с корыстной целью добычи воображаемых ценностей, которых в действительности сибирские курганы не содержат. Не мало есть и любителей, которые раскапывают курганы с якобы научной целью, но не будучи подготовлены к этой работе, они, не подозревая того сами, ведут дело хищников, бесцеремонно уничтожая драгоценный материал по истории древнего человека». «Долг нашего времени, — продолжает Адрианов, — заняться тщательным исследованием курганного периода в Сибири и по массе уцелевшего материала восстановить историю древнего народа, сделать её доступной каждому человеку. Но Сибирь не привлекает пока ещё на свои сокровища учёных, которым та же область знания даёт обильную жатву в России. Нет небольшой беды, если эти исследования замедлятся на несколько лет, важно только оградить драгоценные остатки от разрушения и расхищения, что может и даже обязана принять на себя местная администрация». [24]
Адрианов просил осведомлённых читателей ответить на ряд вопросов, среди которых сведения о местонахождении курганов, их количестве, взаиморасположении, форме, составе насыпи, размере, местном названии. Далее приводится своего рода инструкция по сбору случайных находок, подчёркивается необходимость сбора сведений о памятниках каменного века и о палеонтологических материалах. В 1884 и 1885 гг. Адрианов разослал в различ-
(177/178)
ные районы Сибири несколько тысяч экземпляров брошюры «Курганография Сибири», предварительно через Статистический комитет добыв адреса волостных писарей и священников. Однако его начинание не увенчалось успехом, о чём он сообщал в письме к П.С. Уваровой: «Почти совсем не получил ответов. Теперь остается один путь собирания — личных розысков и опросов». [25]
В период жизни в Томске, когда Адрианов вынужден был лето проводить в городе, он часто совершал экскурсии по окрестностям и собирал различные коллекции, в частности окаменелости, к которым ещё со студенческих лет проявлял повышенный интерес. «Растительных отпечатков на Томи у перевоза я набрал около 200 штук, — писал он Г.Н. Потанину, — и послал их Иностранцеву (A.A. Иностранцев — один из создателей геологической школы в России. — М.Д.). Осень помешала хорошенько этим заняться, так что пришлось даже глыбы песчаника возить домой и здесь добывать отпечатки». [26]
В 1887 г. на окраине Томска на берегу р. Томи в овраге и обрыве Адрианов обнаружил остатки человеческих скелетов, шлифованный каменный топор, бронзовые изделия, черепки и целые сосуды. Он пришёл к выводу, что на этом месте находится древний могильник. На южном краю мыса Адрианов заложил раскоп, разбил его на квадраты со сторонами по 1 сажени, всего за два года работ — 1887 и 1889 гг., им была вскрыта площадь в 98 квадратов. В результате раскопок были получены чрезвычайно интересные и яркие материалы. В те же годы раскопки Томского могильника производил С.К. Кузнецов, раскоп которого подошёл вплотную к восточному краю раскопа Адрианова. Между исследователями, раскапывающими один и тот же памятник и к тому же сотрудничавшими в двух враждующих периодических изданиях — Адрианов в «Сибирской Газете», Кузнецов в «Сибирском Вестнике» — возникла конфликтная ситуация. В результате после третейского разбирательства «Сибирский Вестник» вынужден был опубликовать опровержение домыслам, появлявшимся на его страницах и признать, что «Адрианов первым приступил к обследованию могильника, и за ним оставлено преимущественное право на раскопку оного». [27]
Современные исследователи отмечают, что раскопки Адрианова в методическом отношении были не совершенны. Вот как характеризовала М.Н. Комарова, изучавшая материалы Томского могильника, методику работ двух исследователей. «Раскопки Кузнецова и Адрианова производились разными приёмами. Адриа-
(178/179)
нов, раскапывая намеченные им квадраты, указывает для каждого отдельного найденного предмета глубину его залегания и расстояние от стороны квадрата, но, вынимая из земли предмет за предметом, по мере их обнаружения, он не мог наблюдать на месте могильные комплексы. Кузнецов же, отмечая во время раскопок взаимное расположение остатков погребений, смог установить наличие отдельных погребений и описать расположение найденных в них предметов. Однако наблюдения его недостаточно полны и точны. В то время как по данным отчёта A.B. Адрианова можно, хотя бы приблизительно, представить планы отдельных погребений и общий план могильника, по сведениям, которые даёт С.К. Кузнецов, к сожалению, ни плана могил, ни плана могильника представить нельзя». [28] Несмотря на методически ошибочный подход Адрианова и благодаря тщательности его фиксации, М.Н. Комаровой удалось реконструировать общую картину Томского могильника и дать характеристику основных его особенностей.
Весной 1889 г. в письме к Г.Н. Потанину Адрианов сообщал: «Статью о раскопке Томского могильника закончил и отчёт о ней, а также 5 пудов коллекций отправил в Археологическую комиссию; самую статью ещё не отправил в Московское археологическое общество, так как думаю из неё сделать ещё статейку для финно-угорского Археологического общества, которое избрало меня в члены-корреспонденты, прислали диплом и просьбу печатать мои рисунки (Кокшарова) вещей, найденных в могильнике. Так как статья и рисунки принадлежат Московскому археологическому обществу, то я и не могу ими без разрешения общества распоряжаться, но статейку мне хочется сделать в видах реставрации могильника — сколько в нём похоронено костяков, сколько мужских и женских, как они лежали и проч., сама же статья для Москвы состоит из скучнейшего дневника и подробного описания всех находок без всяких выводов». [29] Замечу кстати, что членом Московского археологического общества Адрианов был избран в 1887 г. В том же году на выставку, организованную по случаю Ярославского съезда, он предоставил свои коллекции, в том числе материалы Томского могильника. Вероятно, если бы Адрианову удалось подготовить и опубликовать задуманную статью, в которой была бы осуществлена «реставрация могильника», то находки были бы распределены по могильным комплексам, было бы описано положение скелетов, то есть самим исследователем была бы проделана та работа, которая впоследствии была выполнена М.Н. Комаровой. Однако осуществить задуман-
(179/180)
ное Адрианову, находившемуся тогда в тяжелейшей жизненной ситуации, не удалось.
С мая 1887 г. «Сибирская Газета» была «приостановлена» на 8 месяцев, а с конца июля 1888 г. закрыта окончательно по распоряжению Министерства внутренних дел в связи с её антиправительственной направленностью. После «приостановления» газеты Адрианов поступил на службу в Томское губернское управление, где занимал сразу две должности, однако после смерти принявшего его на службу либерально настроенного губернатора А.И. Лакса, не пробывшего начальником губернии и года, Адрианову пришлось выйти в отставку. Требование об его отставке новый губернатор мотивировал его прошлым — участием в «Сибирской Газете», тем, что он водил знакомства с политссыльными, и даже отсутствием у него положенного чиновнику шитого мундира и тем, что он не ходит в церковь по царским дням. За ним был установлен негласный надзор полиции. Попытки найти работу в Томске не увенчались успехом, и Адрианов после долгих мытарств вынужден был поступить на службу в Управление акцизными сборами Восточной Сибири с пребыванием в с. Новосёлово. Через год он был переведен из с. Новосёлово в Минусинск на должность надзирателя акцизных сборов. Так началась его почти 23-летняя служба в Управлении акцизными сборами первоначально Восточной, затем Западной Сибири.
В археологической литературе при упоминании имени Адрианова стало традиционным добавлять слова «акцизный чиновник». Думаю, что служба по акцизному ведомству далеко не самое главное, что характеризует его деятельность. Сам же он смотрел на неё, как на неизбежное зло: «По существу, это нечто совершенно мне чуждое, нимало не интересное» — писал он. [30] По призванию, как я себе это представляю, Адрианов был путешественником, учёным и литератором, в первую очередь мастером хроники текущих событий, сиюминутного среза действительности. Однако и в службе по акцизному ведомству он находил положительные стороны. Это возможность разъездов и совмещения поездок по служебным делам с полевыми изысканиями, наличие свободного времени, а также материальное обеспечение большой семьи (у Адрианова было 7 детей).
Уже в 1890 г. в с. Новосёлово он раскопал небольшой курган и в дальнейшем в период жизни в Минусинске производил исследования погребальных памятников в разных местах курганной, или могильной, как было принято говорить в те времена, степи. Им было раскопано около полутораста памятников. «Если
(180/181)
я, так мало имея досуга, беру на себя большую работу по раскопке курганов, то единственно ради удовлетворения в научной работе, ради желания принести возможную для меня научную пользу», — говорится в его письме в Императорскую археологическую комиссию. [31] Адрианов с полным основанием мог сказать о себе: «Я просто человек, всецело преданный своей родине, которую изучать и служить ей по мере сил составляет цель и содержание моей жизни». [32] Раскопки курганов были прерваны в связи с его переводом по службе в Иркутск в 1899 г., в 1901 г. он был переведён из Иркутска в Красноярск.
Адрианов производил раскопки на средства Археологической комиссии, поэтому в Минусинске оставались только сосуды из его раскопок и около 500 черепов. Ими заинтересовались антропологи. Сначала их обрабатывал известный юрист-криминалист С.Я. Фойницкий, после смерти которого сотрудник музея К.И. Горощенко прошёл стажировку в Московском университете под руководством Д.Н. Анучина и занялся описанием краниологического материала из раскопок Адрианова, хранящегося в Минусинском музее. В предисловии «От Комитета Минусинского музея» к работе Горощенко говорилось: «Благодаря любезности старого и постоянного сотрудника Минусинского музея A.B. Адрианова, Комитет музея располагает в настоящее время статьёй последнего, составляющей обобщение и выводы из его долголетних раскопок курганов Минусинского округа. Так как материалы этих раскопок заключают весьма ценные сведения по доисторической антропологии края и служат серьёзным коррективом для выводов о черепах музейной коллекции, Комитет музея нашел возможным выпустить обобщающую статью г. Адрианова и, как сырой материал, выборки из дневника раскопок особым выпуском под заглавием: “Погребальная обстановка минусинских курганов по раскопкам”». [33] В связи с переводами Адрианова по службе и тем, что в 1900 г. он полгода пролежал в больнице, а затем решил включить в издание материалы из раскопок 1903 г. в Оглахтах, начатая работа по публикации рукописи приостановилась. В ноябре 1902 г. Адрианов писал Н.М. Мартьянову: «Могу сказать, что это очень большой труд, большая статья с приложением напечатанного дневника раскопок в Минусинском уезде, представит целую монографию и, я сейчас уже могу это сказать, очень интересную». [34] Этот труд Адрианова так и не вышел из печати при жизни автора, возможно, что не был и завершён.
Со смертью Н.М. Мартьянова, последовавшей в 1904 г., издательская деятельность музея замерла. Какова судьба обобща-
(181/182)
ющей статьи Адрианова, мне не известно. Сами же «Выборки из дневников курганных раскопок» вышли в свет двадцать лет спустя с вклейкой следующего содержания: «Настоящая статья, напечатанная ещё в 1902 г., не была до сих пор выпущена из печати вследствие того, что автор ее покойный A.B. Адрианов рассчитывал дополнительно сделать ещё выборки из дневников, произведённых им раскопок в нашем крае в иных местах, что по тем или иным причинам ему не удалось сделать. Музей». [35]
Свою задачу Адрианов видел в том, «чтобы приносить посильный труд на умножение научного материала». Его раскопки погребальных сооружений на Среднем Енисее создали прочную базу для дальнейших исследований. Адрианов производил инструментальную съёмку планов могильников, чертил схематически планы курганов. В дневниках отмечал положение скелетов и отдельных костей, проводил наблюдения за деталями конструкций погребальных сооружений, к примеру, он фиксировал способ соединения брёвен в венцах срубов и др. Его полевые отчёты были унифицированы. Слабой стороной его работ было то, что он производил раскопки курганов наиболее дешёвым способом — «колодцем». Коллекции его хорошо документированы. Он нашивал их на планшеты и фотографировал с отметками о месте раскопок, номере кургана и каждой вещи, соответственно порядковому номеру в полевом дневнике. На планшете указывались также автор раскопок и год. Адрианов много сделал в отношении охраны памятников древности. Вот текст одного из сообщений в Археологическую комиссию: «Вообще я наблюдал по всему округу самое бесцеремонное обращение с курганами и обделанными камнями и плитами; то заседатель копается в курганах его участка ради удовлетворения праздного любопытства, то крестьяне разрушают эти курганы с целью добычи плит и камней для строительных надобностей, то, наконец, они расхищают самые курганы с целью добычи их всех вещей для продажи. Огромный Ташебинский Джа-тас, переполненный всякого рода плитами, и теперь расхищается инородцами, и особенно писарем Абаканской Инородной управы Мальцевым, на кладку фундаментов под постройки. Сообщая об этом, надеюсь, что Комиссия найдёт необходимым принять зависящие от неё меры для охраны памятников древности». [36]
На рубеже веков, с отъездом A.B. Адрианова из Минусинска завершается период его деятельности, связанный с курганными раскопками, и начинается новый этап его полевых изысканий — поиск и фиксация памятников наскального искусства, писа-
(182/183)
ниц. Впереди были раскопки Оглахтинского могильника, работы на Западном Алтае и в Урянхайском крае (Туве).
В 1924 г. заведующий отделом археологии Российского исторического музея В.А. Городцов по заданию Главнауки Наркомпроса совершал поездку по сибирским музеям. В Минусинске он получил недавно выпущенную в свет книгу «Выборки из дневников курганных раскопок» и не замедлил прямо на полях посмертного труда A.B. Адрианова выразить своё отношение к прочитанному. Естественно, маститый профессор не мог не знать о трагическом конце Адрианова, и всё же позволил себе иронизировать. Так, на странице 76 экземпляра книги «Выборки из дневников курганных раскопок» из библиотеки Городцова, ныне хранящемся в Институте археологии РАН, его рукой написано: «При самом внимательном чтении дневников Адрианова, многое всё же остаётся неясным и непонятным. Неясно и совершенно непонятно также, для какой цели Адрианов раскапывал курганы? Он не вёл никаких научных наблюдений, не делал сопоставлений, не детализировал типов и группировок, не стремился к классификации! По видимому, Адрианов копал ради приятного провождения времени, вроде покуривания сигары после жирного обеда. ВАГ» (Василий Алексеевич Городцов. — М.Д.).
Думаю, что «при самом внимательном чтении» Городцов не мог не заметить в тексте ссылки на то, что с подробностями полевых работ можно ознакомиться в Отчётах Археологической комиссии. Так, на первой же странице книги Адрианова (странице 41 по общей с работой Горощенко пагинации) говорится следующее: «Интересующихся подробностями отсылаем к отчёту об этих раскопках, напечатанному в “Отчёте Императорской Археологической комиссии за 1894 год”, СПб., 1896, стр. 104-138; в отчёте даны многочисленные рисунки предметов, найденных в курганах, и планы могил». [37] Полагаю, что Городцов не мог не отдавать себе отчёт в том, что уже само заглавие книги подразумевает, что читатель имеет дело с сокращённым текстом, отрывками из отчётов или, иначе говоря, выборками. Ещё одна пометка Городцова: «Требуется изучение предметов, добытых раскопками (где они?) и статистическое распределение материала». Кому как ни [не] Городцову следовало бы знать, что материалы из раскопок Адрианова поступили в Российский Исторический музей, где сам Городцов до этого проработал в отделе археологии свыше двух десятилетий.
Приведу ещё один пример. Комментируя наблюдения Адрианова относительно последовательности возведения погребальных сооружений, Городцов сделал на полях пометку — «Боже-
(183/184)
домка», что можно понять как «скудность мысли» или синоним слова «убожество». Обратимся к описанию Адриановым кургана в группе Абаканская Управа, по поводу которого сделано это саркастическое замечание. «На этом кургане, — писал Адрианов, — удалось, так сказать, проникнуть в технику сооружения древних усыпальниц. На поверхности земли или в незначительной по глубине выемке обносилась плитами, поставленными на ребро, некоторая площадь, отведённая под кладбище. Внутри огороженного таким образом пространства устраивались могилы, расположенные параллельно, в некотором расстоянии одна от другой; одни могилы выкапывались на известную глубину, другие — устраивались прямо на поверхности, отведённой для них площади. Затем, по наступлении известного момента кладбище засыпалось землёй в виде холма». [38] Оценить заключение Адрианова так, как это сделал Городцов, можно только по полной неосведомлённости в предмете исследования. Правомерность предложенной Адриановым реконструкции, основанной на полевых наблюдениях, была впоследствии признана авторитетными исследователями. Спустя много лет к подобным выводам пришёл на основании материалов собственных раскопок такой признанный мастер археологической реконструкции как М.П. Грязнов.
Я далека от мысли переоценивать методический уровень раскопок Адрианова, в этом отношении он значительно уступал своему современнику Д.А. Клеменцу, фиксировавшему все моменты раскопок на миллиметровой бумаге, но в то же время превосходил многих других. В значительной степени благодаря тому, что Адриановым был накоплен большой хорошо документированный фактический материал, ученик Городцова С.В. Киселёв, опираясь на эту базу данных, имел возможность заниматься типологией, группировать материал, классифицировать его, производить сопоставления. Замечу, что в первые годы работы в Сибири, производя массовые раскопки курганов, Киселёв не чертил ни планов, ни даже схем погребальных сооружений.
A.B. Адрианов неоднократно подчёркивал, что работает для будущих исследователей. Им волею судьбы оказался ученик Городцова С.В. Киселёв. Археолог Абаканского музея А.Н. Липский называл ведущих сибиреведов, своих современников, «генералами от археологии». Если принять его терминологию, в таком случае Адрианова, который сам себя называл «маленьким провинциальным работником», можно посчитать солдатом, или «рядовым от археологии». Но кто ответит, для достижения цели чей вклад весомее — генералов или всё же солдат?
(184/185)
[1] Адрианов A.B. (А-в). Славный сибиряк И.А. Худяков. СПб., 1911. С.40.
[3] Свидетельство о рождении A.B. Адрианова // Арх. МАЭС ТГУ. Фонд A.B. Адрианова. Папка 1. Л. 1.
[4] Никитин В.А. Сибирская командировка // Родина. 1989. №12. С. 88-89.
[5] Диплом об окончании СПб. Университета // Архив МАЭС ТГУ. Фонд A.B. Адрианова. П. 21. Л. 240.
[6] Потанин Г.Н. Письмо Н.М. Ядринцеву от 10-16 марта 1880 г. Иркутск // Письма Г.Н. Потанина. Иркутск, 1989. Т. 3. С.181.
[7] Адрианов A.B. Путешествие на Алтай и за Саяны, совершённое в 1881 г. по поручению Императорского Русского географического общества членом сотрудником A.B. Адриановым // Зап. Имп. рус. геогр. о-ва по общей географии. СПб., 1888. Т. II. С. 172.
[8] Дэвлет М.А. Петроглифы Енисея: История изучения (XVIII — начало XX вв.). М., 1996.
[9] Адрианов A.B. Путешествие на Алтай и за Саяны... С. 381-383.
[10] Там же. С. 392-393.
[11] Там же. С. 420-421.
[12] Ядринцев Н.М. Письмо В.П. Сукачёву // Литературное наследство Сибири. Новосибирск, 1980. Т. 5. С. 264.
[13] Заседание распорядительного комитета: Извлеч. из протоколов. 15 января 1883 г. // Зап. Зап.-Сиб. отд. Рус. геогр. о-ва. Омск, 1884. Кн. 6. С. 1.
[15] Обзор научных исследований в Сибири // Вост. Обозрение. 1884. №28, 12 июля. С. 10-13.
[16] Адрианов A.B. Письмо Н.М. Мартьянову от 3 апреля 1884 г. Томск // Арх. ММ. Оп. 1. Д. 24. Л. 133.
[17] Адрианов A.B. Письмо Н.М. Мартьянову от 7 февраля 1884 г. Томск // Арх. ММ. Оп. 1. Д. 24. Л. 16-17.
[18] Адрианов A.B. Минусинский публичный местный музей // Сиб. Газ. 1882. №10, 7 марта. С. 229-234.
[19] Адрианов A.B. Письмо Н.М. Мартьянову от 26 февраля 1883 г. Томск // Арх. ММ. Оп.1. Д. 17. Л. 77.
[20] Адрианов A.B. Письмо Н.М. Мартьянову от 7 февраля 1884 г. // Там же. Л. 16.
[21] Адрианов A.B. Письмо Н.М. Мартьянову от 3 апреля 1884 г. // Там же. Л. 132.
[22] Адрианов A.B. Письмо в редакцию // Сиб. Газ. 1881. №41, 6 декабря. С. 1148-1149.
[23] Адрианов A.B. Курганография Сибири: Обращение ко всем любителям старины и изучения края // Сиб. Газ. 1884. №29, 15 июля. С. 736.
[24] Там же. С. 736.
[25] Адрианов A.B. Письмо П.С. Уваровой от 3-20 июля 1887 г. Томск // ОПИ ГИМ. Ф. 17. Ед.хр. 541. Л. 28-29.
(185/186)
[26] Адрианов A.B. Письмо Г.Н. Потанину от 24 октября 1887 г. Томск // РГАЛИ. Ф. 381. Оп. 2. Ед.хр. 7. Л. 2.
[27] Вост. Обозрение. 1887. №30, 30 июля. С. 13; Сиб. Вести. 1887. №72, 24 июня. С. 3.
[28] Комарова М.И. Томский могильник, памятник истории древних племён лесной полосы Западной Сибири // МИА. 1952. №24. С. 10.
[29] Адрианов A.B. Письмо Г.Н. Потанину от 27 марта 1889 г. Томск // РГАЛИ. Ф. 381. Оп. 2. Ед.хр. 7. Л. 41-42.
[30] Адрианов A.B. Письмо семье от 6 марта 1905 г. // Арх. МАЭС ТГУ. Фонд A.B. Адрианова. П. 20. Л. 117.
[31] Адрианов A.B. Письмо в Императорскую Археологическую комиссию от 3 июня 1896 г. Минусинск // Арх. ИИМК РАН. 1895. Д. 72. О раскопках A.B. Адрианова в Минусинском округе Енисейской губернии. Л. 75.
[32] Адрианов A.B. Письмо П.С. Уваровой от 27 июня 1889 г. Томск // ОПИ. ГИМ. Ф. 17. Ед.хр. 541. Л. 41.
[33] От Комитета Минусинского музея. // Горощенко К. Курганные черепа Минусинского округа. Минусинск, 1900. С. 3.
[34] Адрианов A.B. Письмо Н.М. Мартьянову от 2 ноября 1902 г. Красноярск // Арх. ММ. Оп. 1. Д. 94. Л. 326.
[35] Адрианов A.B. Выборки из дневников курганных раскопок в Минусинском крае: (Доп. к работе К. Горощенко «Курганные черепа Минусинского округа»). Минусинск, 1902-1924.
[36] Адрианов A.B. Письмо в Императорскую Археологическую комиссию от 2 октября 1895 г. // Арх. ИИМК РАН. 1895. Д. 72. Л. 14.
[37] Адрианов A.B. Выборки из дневников... С. 41.
[38] Там же. С. 72.
|