Вир Гордон Чайлд
Прогресс и археология.
// М.: Гос. изд-во иностр. лит. 1949. 194 с.
Глава VI. Погребальные обряды и сооружения.
Рассмотренные до сих пор виды деятельности человека большей частью направлены на удовлетворение необходимых потребностей, которые общи как людям, так и другим животным. Все памятники и отдельные предметы, развитие которых было прослежено до сих пор, можно рассматривать как средства, помогавшие человеку в обеспечении его пищей, жильём и защитой. Но археологи могут наблюдать, что люди делают то, чего не делает ни одно другое животное, что свойственно исключительно человеку: хоронят своих умерших собратьев, калечат себя, делают рисунки в тёмных, недоступных пещерах, сознательно истребляют продовольствие и оружие, сжигая их или выбрасывая в озёра. К таким действиям их, повидимому, побуждают желания и стремления, которых не испытывают другие живые существа. Обычно их называют материальными воплощениями «духовной культуры» человека. Теперь мы должны рассмотреть, наблюдаются ли в этой культуре на протяжении 50 000 лет какие-либо прогрессивные изменения, подобные тем, которые так ясно обнаруживаются в материальной культуре.
(139/140)
Но начнём с предупреждения. Единственное, что археолог может проследить в поведении человека, — это материальное воплощение его духовных переживаний. Он не может воспроизвести ни идеи неандертальского человека о «будущей жизни», ни «теорию» кроманьонской магии. Вполне законно было бы задать вопрос, могли ли люди палеолита, с помощью какого-нибудь членораздельного разговорного языка, словами выражать «мысли» и «теории». Их язык, возможно, был ещё кинетическим, т.е. состоял из жестов и нечленораздельного мычания, которые вызывали в их собратьях эмоции и побуждали их к действию, но не давали возможности выражать абстрактные понятия, даже такие, как «рожать». Мы не должны представлять себе этих людей такими, которые вырабатывали теорию магии или богословие и затем действовали в соответствии с ними. Глубокие чувства, которые вызывал постоянный круговорот жизни и смерти, выражались не в абстрактных словах и «суждениях», а в конкретных, эмоциональных действиях. Эти действия сами являлись идеями, а не их выражением. Общество стало признавать, что определённым обстоятельствам должны соответствовать определённого рода действия, точно так же, как по традиции определённые типы орудий были одобрены как стандартные формы. Такие установившиеся действия превращались в ритуал. Но ритуал не являлся обязательно выражением теории. Гораздо вероятнее, что он послужил основанием для теории. Только когда тысячи человеческих
(140/141)
поколений сменили друг друга, отдельные лица, которые обычно сами были избавлены от наиболее необходимых в жизни занятий и часто, благодаря письму, были приучены к абстрактному мышлению, стали объяснять и оправдывать ритуалы на языке анализа. Эти люди не являются предметом изучения археологии. «Сначала было дело», и это всё, что археология может надеяться постигнуть.
Из такого рода дел, или действий, мы имеем наиболее полные и законченные свидетельства о процессе погребения, хотя их нельзя назвать совершенно полными, так как о прощании с покойником, погребальной процессии, поминках, играх и других обрядах, сопровождавших похороны, о которых свидетельствуют литературные источники, имеется мало археологических данных.
Даже неандертальцы (не вполне бывшие людьми), которые около 50 000 лет назад охотились на мамонтов в Европе, старались, соблюдая определённый обряд, хоронить своих умерших детей и сородичей. Они выкапывали углубление в полу той самой пещеры, где они жили, и хоронили в ней покойника по ритуалу в более или менее скорченном положении. Вместе с ним они клали куски дичи, кремнёвые ножи, ручные рубила и комки охры, т.е. пищу, оружие и туалетные принадлежности. В одной могиле в Ла Феррасси (Дордонь) покойник был частично прикрыт и защищён каменной плитой, нижняя сторона которой была украшена небольшими, искусственно выбитыми углублениями, — то, что называют чашечными камнями.
(141/142)
Во времена верхнего палеолита в обряде было больше разнообразия, а могильный инвентарь стал богаче. Некоторые покойники вытянуты во всю длину, другие — скорченные, иногда настолько, что колени их подтянуты к подбородку. И вытянутые и скорченные погребения были представлены, хотя и в разных слоях, в пещерах Гримальди, близ Ментоны. В одной могиле были найдены скелеты женщины и двух детей. В некоторых могилах кости покрыты пятнами красной охры; очевидно, труп был густо посыпан ею или опущен в подсыпку из красной краски. Покойник мог быть украшен ожерельями, шейными подвесками и ножными браслетами из просверленных раковин — иногда (в Дордони) из раковин каури, привезённых со Средиземного моря, а также подвесками и браслетами из мамонтового бивня.
Наконец, мезолитическая фаза создаёт дальнейшие варианты. Не все погребения этого периода были обнаружены в пещерах; некоторые из них были найдены на открытом месте, на территории стоянок, обычно покинутых. В пещере Оффнет, в Баварии, было похоронено вместе тридцать три черепа, отделённых от туловищ; все они были покрыты красной охрой. Найденные в одной из крымских пещер скелеты мужчины и женщины лежали рядом в вытянутом положении. А в пещере Эль Вад, на горе Кармел, некоторые натуфийцы (стр. 41-42) погребены в вытянутом положении, группами по пять-шесть человек, тогда как другие были похоронены по одному, в скорченном положении.
(142/143)
Было бы излишне перечислять любопытные детали погребального обряда, которые наблюдаются в более поздних фазах развития общества. Однако, если мы устремим всё наше внимание на широко распространённые обычаи и рассмотрим все стороны погребального обряда в отдельности, мы сможем усмотреть несколько общих тенденций развития.
Весьма заманчиво, на первый взгляд, но, вероятно, неправильно, рассматривать обычай посыпать труп красной охрой как напрасную попытку возродить жизнь, вернув побледневшему телу окраску, свойственную ему при жизни. Если это так, то людям потребовалось много времени, чтобы осознать бесполезность этого обычая, так как он прослеживается и у неолитических охотников североевропейской лесной полосы и у неолитических земледельцев в долинах Дуная и Рейна, в Иране (Сиалк I и II) и даже в Китае. Он ещё удерживался в раннебронзовом веке в Испании и Италии и дольше всего в южной России, но вымер у всех цивилизованных народов.
Вытянутые погребения являлись правилом для неолитических охотников в лесных полосах Сибири и Северной Европы и для некоторых неолитических сельскохозяйственных общин во Франции, северной Европе и южной России, а также для фазы аль’Убаид в Сирии и Месопотамии. Но обычным явлением для обществ неолита и раннебронзового века были сильно или слабо скорченные погребения. Впоследствии они начали уступать место вытянутым погребениям.
(143/144)
В Египте такие погребения были сначала восприняты знатью, а затем и другими классами. В одном могильнике, относящемся уже к веку пирамид (IV династия), только 40 процентов покойников лежало в скорченном положении; шесть столетий спустя таким образом хоронили только самую бедноту (4 процента всех погребений). Подобная же постепенная замена наблюдается в Греции между 1600 и 1400 гг. до н.э., а также столетия на два позднее в Сицилии. В железном веке скорченные погребения держались только в нескольких районах на Британских островах, в северо-восточной Италии, Трансильвании, Закавказьи и Иранских горах; в Шотландии же они держались до 200 г. н.э.
Свидетельства из Египта, Греции и Сицилии устраняют возможность того мнения, что вытянутые погребения являлись специфически северным обрядом, как можно было бы предположить с первого взгляда, если иметь в виду исключительно континентальную Европу. Вытянутые погребения довольно отчётливо связаны с увеличением богатства и появлением лучших орудий труда, что, помимо всего прочего, позволяло людям иметь более тёплую постель и давало возможность выкапывать могилы бо́льших размеров. Нет никаких свидетельств того, что отказ от скорченных погребений был результатом расовых или религиозных изменений.
В то же самое время широкой популярностью, по крайней мере в Европе, пользовался третий способ погребения покойников — трупосожжение.
(144/145)
Применявшееся уже неолитическими обществами на Британских островах, в Бретани, Швейцарии, Центральной Германии и, возможно, также в Греции, Сирии и Палестине, трупосожжение стало излюбленным способом погребения в Британии и Центральной и Северной Европе в средне- и позднебронзовом веке (с 1400 г. до н.э.), а в Испании и Верхней Италии также в раннежелезном веке (с 1000 г. до н.э.); в период между 1400 и 1000 гг. до н.э. оно практиковалось также в Трое, на Дарданелльском проливе, в Кархемише, на Евфрате, и изредка на Крите и в Греции. В первом тысячелетии до н.э. в большинстве греческих и италийских городов практиковалось и трупосожжение и трупоположение; у кельтов Западной Европы обычно применялось трупоположение, тогда как германцы на севере всё ещё продолжали сжигать своих покойников. Поскольку ранние финикийские колонисты (семиты) в Мотии, на Сицилии, практиковали только трупосожжение, его нельзя считать «арийским» ритуалом. Но в Азии (исключая Индию) трупосожжение никогда не было популярно, и даже в Мотии поздние финикийские погребения обнаруживают обряд трупоположения. В Римской империи трупосожжение вначале распространилось, не вытесняя трупоположения, но в то же самое время некоторые германские племена возвратились к трупоположению. После 200 г. н.э. популярность трупосожжения стала уменьшаться даже в европейских провинциях империи ещё до её христианизации, но среди славянских народов и скандинавских германцев оно
(145/146)
оставалось излюбленным обрядом вплоть до их крещения.
При трупосожжении могилы обычно обставлялись не менее богато, чем при трупоположении; например, в Британии наиболее богатые могилы бронзового века содержат обгоревшие кости, так же как самые богатые погребения галльштаттского могильника в Австрии, относящегося к раннему железному веку. Это едва ли соответствует распространённому взгляду, что трупосожжение, заключающееся в уничтожении физических останков покойника, было внушено более возвышенным понятием о душе. Нельзя также, даже в Индии, Греции и Италии, связывать этот обряд с какой-либо определённой расой или народом. Во всяком случае, трупосожжение никогда полностью не вытесняло трупоположения. Христианская религия восприняла обряд, который в то время практиковался в Палестине, и он вновь ожил в Римской империи, когда там распространилось новое вероучение.
Противоположный обычай — сохранять насколько возможно останки покойника — получил своё логическое развитие в Египте. Там, в пустыне, горячий песок, в котором в доисторические времена хоронили покойников, предохранял трупы от разложения, так что через 5 или 6 тысяч лет мы откапываем трупы, на которых всё ещё сохранились волосы и мускулы. Однако с ростом богатства стали класть покойников в каменные саркофаги или глиняные и деревянные гробы, повидимому, для того, чтобы ещё лучше
(146/147)
их сохранить. Результат, конечно, получился обратный, так как лишённые соприкосновения с дезинфицирующим песком мягкие части быстро подвергались гниению. Во избежание этого после 2500 г. до н.э. постепенно стали применять мумификацию для фараонов и приближённой к ним знати, а позднее — для всех, кто был в состоянии за это заплатить. Эта дорогая и сложная процедура, которая выполнялась особой организацией специалистов по бальзамированию с помощью особых приспособлений, практиковалась только в Египте, хотя любопытно, что в таких отдалённых местах, как Южная Америка и острова Тихого океана, некоторые варварские племена применяли подобные же методы. Но к 2300 г. до н.э. в Месопотамии, а к 1800 г. на Крите уже были в употреблении глиняные гробы, а около 1800 г. до н.э. для вавилонских царей вырубали из камня саркофаги. Позднее в таких саркофагах хоронили ассирийских царей, всех состоятельных финикийцев как в Сирии, так и в их колониях в Северной Африке, Сицилии и Испании, а также представителей высших классов у греков, этрусков, римлян и других древних народов. У них и переняли христиане этот обычай, который они сохранили впоследствии.
Наши палеолитические предки обыкновенно клали вместе с покойником еду, украшения, туалетные принадлежности и оружие. Неолитические и более поздние общества, как правило, также следовали этому древнему обычаю. В связи с техническим прогрессом количество при-
(147/148)
надлежностей, которыми люди пользовались и которые они на себя надевали, чрезвычайно увеличилось. В целом могилы неолита и раннего бронзового века отражают этот прогресс. В их инвентарь могут входить многочисленные горшки, повидимому, содержавшие еду и питьё и, возможно, мази или краски, гребни, плитки для растирания краски и другие туалетные принадлежности. В бронзовом веке — также зеркала, щипчики и бритвы, привозные раковины и бусы из твёрдого камня, позднее — металлические булавки, ножные браслеты, шейные обручи и серьги и, наконец, оружие: каменные топоры, кремнёвые наконечники стрел, кинжалы и ножи или те же предметы, сделанные из металла. Но по неизвестным нам причинам некоторые отдельные предметы, которыми со времени древнекаменного века пополнился обиход человека, в могилах отсутствуют. Несмотря на то, что земледелие произвело переворот в жизни людей, сельскохозяйственные орудия почти никогда не встречаются в могилах какого бы то ни было времени. Я не знаю ни одной неолитической могилы, содержавшей серпы, а из бронзового века — только 7 или 8 могил в Центральной Европе и одну в южной России. Имеются сообщения о зернотёрках, найденных в пяти-шести неолитических могилах (на Кипре и в Центральной Европе), но они нигде не встречались в могилах бронзового или железного века (до 200 г. н.э.). Далее, единственным орудием, которое регулярно находят в могилах всех периодов, является нож. Правда, довольно часто в них встре-
(148/149)
чаются топоры, но они могли быть и часто возможно доказать, что они действительно были, оружием. Орудия ремесла встречаются в могилах в виде редкого исключения. Известны находки таких не вызывающих сомнений плотничьих инструментов, как каменные долота, в небольшой могильной группе в Швеции и в нескольких погребениях в южной Испании. Такие более специализированные металлические инструменты, как пилы, представлены только в двух очень ранних могилах в Испании, в нескольких шумерийских могилах, которые, однако, все относятся ко времени до 2400 г. до н.э., и в египетских могилах той же давности. А кузнечные орудия и литейные формы встречаются ещё реже. Самые разнообразные наборы ремесленных инструментов в железном веке полностью отсутствуют в могильных инвентарях. На этом основании, повидимому, можно сделать справедливое заключение, что орудия производства, с помощью которых человеческие общества со времени палеолита расширяли свою власть над природой, как правило, не предавались земле вместе с их владельцами.
(Следует сделать две оговорки. Во времена раннего средневековья, в период между 400 и 800 гг. н.э., у германцев кузнечные инструменты и такие сельскохозяйственные орудия, как косы, могут встречаться даже в могилах воинов. Египетские гробницы, особенно между 2000 и 1750 гг. до н.э., часто содержат модели или изображения отдельных орудий ремесла. Но поскольку эти гробницы принадлежат знатным
(149/150)
покойникам, ясно, что эти инструменты предназначались не для самих обитателей гробниц, а для их «загробных слуг».)
С окончанием ранней стадии бронзового века у отдельных обществ содержимое могил начинает не только отставать от растущего богатства общества, но становится всё беднее и скуднее. Например, в Британии в виде случайных находок и кладов в большом количестве обнаружены топоры, колющие и рубящие мечи, копья и даже щиты и котлы среднего и позднего бронзового века, но ни разу оружие или утварь не встречались в могилах, инвентарь которых сократился до какой-нибудь костяной булавки, бусины или бронзовой бритвы. Точно такое же обеднение могильного инвентаря было отмечено в более поздних погребениях в Сицилии и южной России, где развитие общества бронзового века продолжалось приблизительно в течение пятнадцати столетий. Это явление почти столь же явно прослеживается в Дании, где более ранние могилы бронзового века были богаты дорогим металлическим оружием и такими же украшениями, которые позднее были заменены теми же предметами, только в сильно уменьшенном виде, или совершенно исчезли. Та же тенденция проявилась опять между 200 и 400 гг. н.э., после того как в начале нашей эры, когда торговля с Римской империей впервые непосредственно затронула датское общество, роскошное убранство могил вновь вошло в обычай.
О том же говорят описания могил в цивилизованных обществах. Например, в ассирийских
(150/151)
могильниках только ранние погребения богаты бронзовым оружием и украшениями. После 2000 г. до н.э., несмотря на то, что города стали значительно богаче, а дома обширнее, могилы содержат, как правило, только несколько украшений и ваз. В Египте, даже в могилах додинастического периода, прослеживается тенденция заменять ценности, как, например, быков или тонкой работы кремнёвые ножи, дешевыми моделями из дерева или глины. Эта тенденция достигла наивысшего предела в начале второго тысячелетия, когда богатый землевладелец уносил с собой в могилу свой дом, сарай, наполненный сельскохозяйственными инструментами, скот и работников, свой корабль со всей командой, множество личных прислужников и даже личную охрану в полном вооружении; но всё это были лишь искусно сделанные глиняные модели и фигурки, образцы которых теперь можно видеть во многих музеях.
В классической древности граждан ещё небогатых греческих государств архаического периода, до 700 г. до н.э., иногда хоронили вместе с их оружием и драгоценностями. В более поздних некрополях, как в древней Греции, так и в её сицилийских и италийских колониях, содержимое могил беднее, хотя города теперь были богаты; инвентарь обычно состоит из ваз, светильников и глиняных фигурок, красивых, но, как фабричные изделия, очень дешёвых, реже из зеркал, стригелей, игральных фигур и украшений из очень тонкого золота, очевидно, сделанных специально для похорон; в виде исключе-
(151/152)
ния встречается лошадь или собака или изящная металлическая ваза, — но во всех случаях лишь очень малая часть имущества покойного. Настоящих ценностей в могилу не клали. В частности, деньги, абстрактное выражение богатства, будь то в виде монет или в форме металлических прутиков (оболы), которые предшествовали в Греции и Италии монетам, бывают только в качестве символа представлены в могиле одной монеткой (за исключением карфагенян, народа семитического происхождения, в гробницах которых монеты встречаются в большем количестве). На первый взгляд кажется, что изложенные выше принципы неприложимы ко всем территориям и периодам. Многие могильники бронзового и, ещё больше, железного века и даже христианской эры, принадлежащие варварским племенам Европы, часто при раскопках дают археологам богатейшие находки: дорогое оружие, вазы, украшения, конскую сбрую вместе с привозными предметами роскоши. Варварские могильники в Закавказьи, Иранских горах и Центральной Азии иногда бывают столь же богаты. Но повсюду могильники, о которых идёт речь, повидимому, служили местом погребения покойников самое большее в течение двух или трёх столетий. Большинство их принадлежало племенам, которые на время обосновались в той или иной области, а затем или сменились другими племенами с совершенно иными предметами обихода и «культурой», или вошли в такое тесное соприкосновение с обществами, стоящими на более высоком уровне цивилизации, — греками, этрусками,
(152/153)
римлянами, вавилонянами, византийцами или китайцами, — что их варварская общественная организация распалась. Таким образом, могильники, о которых идёт речь, не принадлежат устойчивым обществам, автономно развивавшимся в течение действительно значительного периода времени.
В Греции между 3000 и 1200 гг. до н.э. также не существует отчётливо выраженного регулярного уменьшения погребального инвентаря. Но там в конце раннего периода бронзового века, около 1800 г. до н.э., непрерывное развитие культуры было так резко нарушено, что здесь речь идёт не просто о замене одной династии или правящей группы другой, что часто случалось в Вавилонии без опровержения нашего правила, а о полной смене общества. Несомненно, что ещё более сильный перелом около 1100 г. н.э. положил конец бронзовому веку. Более того, между 1550 и 1400 гг. до н.э. Греция подверглась усиленному влиянию со стороны передовой и богатой минойской культуры, на что указывает приток привозных минойских товаров. Подобным же образом в городке Гиссаре, в Иране, хотя место это было заселено в продолжение 1000 или 1500 лет, непрерывное развитие культуры было дважды нарушено, так что мы имеем дело скорее с тремя обществами, чем с одним.
В таком случае привлечённые факты служат основанием следующему обобщению: в устойчивом, прогрессивно развивающемся обществе существует тенденция к абсолютному исчезновению
(153/154)
или, по меньшей мере, к относительному уменьшению вещей в могилах; другими словами, между количеством вещей, зарываемых с покойником, и ростом общественного богатства существует обратная пропорциональность. Это можно выразить так: поскольку имущество начало рассматриваться как товар и богатство, его все менее охотно стали отдавать прежнему владельцу. Очевидно, что этот процесс не был результатом изменения во взглядах на дальнейшую судьбу покойника. Напротив, нам известны некоторые причины, ускорившие его. Один из царей Сидона, в Сирии, написал на своём саркофаге: «Не поднимайте крышку гроба, дабы не тревожить меня. Ни золота, ни серебра, ни сокровищ не лежит в этом гробу, а (только) я». В греческих городах и в Римской республике издавались специальные законы, запрещавшие излишнюю расточительность при похоронах; не разрешалось класть в могилы золото или целые вазы. С другой стороны, в некоторых городах (например, в Фивах, в Греции) в раннехристианских могилах с покойником всё ещё зарывали вазы и светильники, а у недавно обращённых в христианство варваров, например у франков, — даже оружие. Дальнейшее законодательство, направленное против таких «языческих» обычаев, какова бы ни была его формулировка, просто следовало предшествующим греко-римским законам.
В то же самое время уменьшение количества таких материальных подношений нельзя рассматривать ни как признак ослабления взаим-
(154/155)
ной привязанности сородичей, ни как признак осуждения таких отношений со стороны общества. (Те же самые законы, которые ограничивают излишнюю расточительность при погребении, накладывают на родственников обязательство обеспечить покойнику достойные похороны.) Таким образом, новые обычаи, вероятно, в своё время были оправданы и закреплены соответствующей идеологией — менее материальным, более отвлеченным понятием о душе и её будущей жизни.
Таким же образом мы могли бы проследить ухудшение в дальнейшей заботе о покойнике. Археологические свидетельства об обычае делать периодические приношения на могилу исходят из Египта, начиная с 3000 г. до н.э., из Ассирии — с 2100 г. и со всей территории распространения греко-римской цивилизации — начиная с архаического периода в Греции и вплоть до времён христианства включительно. Все виды современных христианских надгробных камней являются лишь копиями алтарей и вместилищ для погребальных приношений, образец которых установился ещё в греко-римских обществах. Периодическое возложение цветов на могилу, которое до сих пор практикуется в христианских странах, в действительности представляет собою одухотворенный и принявший чисто символическую форму пережиток древнего обычая заботиться о покойнике.
Изучение места погребения, т.е. самой могилы, приведёт нас к аналогичным выводам. Неандертальцы и люди верхнего палеолита
(155/156)
хоронили покойников в пещерах. Но поскольку они жили в тех же самых пещерах, мы с равным успехом могли бы сказать, что они хоронили покойников в своих жилищах. Обычай хоронить умерших под полом продолжал существовать во времена неолита, а у некоторых обществ даже позднее — у охотников северноевропейских лесов, у некоторых земледельцев Западной Европы и Южной Италии и у деревенских жителей Меримда, в Египте, и Сиалка, в Иране; ещё позднее — в Испании и Передней Азии и даже в больших городах Месопотамии и Сирии. Под каждым более или менее богатым ассирийским или вавилонским домом, даже в дни Навуходоносора и позднее, имелся удобный склеп, где должны были покоиться останки владельца дома вместе с прахом его отцов. Погребальные комнаты не закрывались герметически, но зловоние предков, видимо, не оскорбляло благочестивых ассирийцев. Однако большинство общин неолита и более поздних стадий предпочитало хоронить своих покойников вне поселений, в могильниках или погребальных камерах.
Многие неолитические общества, обитавшие вокруг Средиземного моря, подобно тому как это делали за 40 тыс. лет до них неандертальцы, пользовались для погребения естественными пещерами; но это были главным образом общинные склепы. Этот обычай держался в южной Франции вплоть до раннего железного века включительно. Некоторые общества третьего тысячелетия в Сицилии, Южной Италии, на Мальте, в Сардинии, Португалии и вдоль Марны из
(156/157)
Франции — только с помощью каменных орудий, а в Сирии, на Кипре, в Греции и южной России, — возможно, также с помощью медных долот, расширяли небольшие естественные гроты или вырубали в меловых и мягких горных породах искусственные пещеры, которые служили им общинными склепами. Приготовление таких скальных гробниц должно было поглощать огромное количество общественного труда.
В то время как многие скальные гробницы невелики или, как естественные пещеры, имеют неправильную форму, другие были тщательно распланированы, как будто подземным покоям старались придать сходство с округлыми хижинами и прямоугольными домами, в которых обитали живые. На Кипре, в Сицилии и Сардинии это сходство усиливается благодаря старательной резьбе по камню, подражающей деревянным дверным косякам и перемычкам. Вначале эти средиземноморские скальные гробницы, подобно естественным пещерам, должно быть, служили общинными склепами, так как они часто содержат лежащие, как правило — в большом беспорядке, кости сотен людей. Но в Египте, начиная с 2750 г. до н.э., камеры, вырубленные в твёрдой породе, конечно, с помощью медных долог, обычно содержат только одного покойника. Однако гробница какого-нибудь знатного лица, вырубленная таким образом в твёрдом граните, представляла собою подземную копию его дворца с множеством комнат, отдельной половиной для гарема, помещением привратника и даже уборными. Такой высеченный из камня дом и
(157/158)
впоследствии оставался в Египте образцом гробниц. Но во втором тысячелетии гробницы не становятся больше или сложнее, хотя огромный рост богатства соответственно нашёл отражение в увеличении масштабов и роскоши архитектуры жилых домов.
В Сицилии и восточном Средиземноморьи, начиная с 2000 г. до н.э., скальные гробницы содержат не больше двух десятков покойников, а обычно ещё меньше. Общинные склепы превратились в семейные, которыми в течение трёх-четырёх поколений пользовались члены одной группы, связанной тесным родством. Прямоугольная форма и большее количество разных имитаций отражают усовершенствования в строительстве домов, но не отражают роста жилой площади, или увеличения количества удобств в настоящих жилищах. Позднее этруски в Италии, некоторые народы юго-западной части Малой Азии и мидяне в Иране с помощью железных орудий реалистически воспроизводили в подземных погребальных камерах стропила, балки и столбы своих деревянных домов. Из средиземноморского железного века скальные гробницы перешли в погребальный обычай христианства, иудаизма и ислама. Стоит запомнить один пункт. Самые меньшие из скальных склепов на Марне или в Сардинии были гораздо основательнее непрочных лачуг, в которых жили построившие их варвары, и на их создание было затрачено неизмеримо больше труда; в Египте первые скальные гробницы были почти так же просторны и удобны, как и прежние дворцы их обитателей,
(158/159)
и значительно более долговечны. Но погребальные камеры цивилизованных народов железного века (не говоря уже о наших) по размерам, великолепию или стоимости не могут выдерживать сравнения с благоустроенными городскими домами, которые мы находим в Олинфе, Помпеях и других эллинистических, римских и финикийских городах.
В третьем тысячелетии в некоторых местах на Крите, в Сицилии, Сардинии, на Балеарских островах, в Испании и Португалии, но, очевидно, только там, где твёрдые горные породы затрудняли вырубку камня, варварские общины сооружали наземные каменные камеры, похожие по форме на скальные гробницы, превращали их в подземные, насыпая над ними или пирамидоподобные груды камня, или земляные курганы. Подобные камеры строились также в тех местах, где естественные и искусственные пещеры никогда не применялись в качестве склепов; однако иногда строились и там, где пещеры имелись или легко могли быть выкопаны, как, например, в Бретани, на Британских островах и в Северной Европе. Строили их общины, которые все ещё обладали только неолитическими орудиями и не имели металлических инструментов. Часто они бывают построены из громадных камней, почему их и называют мегалитическими (от греческих слов: мегас — большой и литос — камень).
Сооружение мегалитических гробниц теми орудиями, которые имелись в третьем тысячелетия, было поистине подвигом. Например, камера в Баньо (северо-западная Франция) имеет по
(159/160)
внутреннему обмеру в длину 18,3 м, в ширину 4,8 м, а в высоту 2,7 м и сложена из тринадцати громадных плит. Площадь крупнейшей из плит, образующих крышу, равна 2 кв.м, и вес её должен равняться 86 т. И, однако, такие плиты приходилось поднимать на 2,7 м над землёй, чтобы положить сверху на вертикально стоящие камни, и всё это без помощи каких-либо блоков и полиспастов. В Шотландии, на бесплодных болотах Кейтнесса, неолитические группы насыпали над своими погребальными камерами каменные курганы длиною в 72 м, на которые пошло около 4000 куб.м, или 8000 т камня,— количество, достаточное для постройки пяти приходских церквей. Несмотря на это, их дома, несомненно, были не лучше, чем дома в Скейра Брэ, описанные на стр. 90.
У более поздних обществ, обладавших лучшими орудиями, погребальное строительство никогда не поглощало такого количества имевшихся в их распоряжении ресурсов, исключая разве некоторые царские гробницы, которые будут описаны ниже. Но в поздний период бронзового века в областях, примыкающих к Кавказу, воздвигались мегалитические гробницы скромных размеров, служившие семейными склепами, а в железном веке этруски и другие народы строили на поверхности земли сооружения, воспроизводившие высеченные в скалах погребальные дома, там, где геологические условия препятствовали устройству таких подземелий. Отсюда берет своё начало мавзолей, который применяется и в современном строительстве погребальных
(160/161)
сооружений. Претенциозные гробницы с изображениями фасадов домов, которые ставили на кладбищах ещё в прошлом веке, очевидно, воплощали в себе идею пяти-, если не пятидесятитысячелетней давности. Но если длинные каменные курганы и скальные гробницы, которые строились для покойников времён неолита, были основательнее и просторнее варварских хижин, современные подражающие им сооружения не могут соперничать ни по величине, ни по изяществу с благоустроенными викторианскими особняками, чьи фасады и двери так старательно копировали резчики по камню.
Прогрессивная тенденция, которая раскрывается в результате изучения могильной архитектуры, заключается в том, что с развитием цивилизации все больше заботы уделяется удобству и гигиене жилых домов и всё меньше — прочности могил. Но, повторяю, это совсем не обязательно означает ослабление чувства любви и может сопровождаться ещё большей спиритуализацией идеи о дальнейшей судьбе дорогого покойника.
Несомненное исключение из сделанного выше обобщения составляет своеобразная группа погребений, принадлежащих к бронзовому веку и более поздним археологическим периодам, которые удобно называть царскими гробницами. Более близкое рассмотрение их покажет, что они на деле подтверждают наши выводы. Эта группа включает в бронзовом веке: гробницы ранних египетских фараонов; ранне-династические царские гробницы Ура, Киша и Мари; гробницы
(161/162)
Керма, в Нубии; относящиеся приблизительно к 1800 г. до н.э. гробницы императоров Шанской династии — первой исторической династии Китая, в Аньяне, шахтовые гробницы в Микенах и более поздние купольные гробницы; и в железном веке: скифские курганы VI столетия, погребение в ладье одного из ранних саксонских королей в Саттон Ху, погребения в ладьях эпохи викингов в Норвегии и некоторые погребения монгольских вождей в Центральной Азии, относящиеся к ещё более поздней дате. Все они очень интересны, но мы можем рассмотреть здесь только три из них.
Больше чем за 3000 лет до н.э. всех египтян додинастического периода хоронили в простых ямах с шаткими надстройками из сырцового кирпича, которые служили в качестве часовен для жертвоприношений. Две гробницы, обе приписываемые Менесу (Хор-Ага), первому фараону, объединившему под единой верховной властью Верхний Египет и дельту Нила, являются резкой противоположностью как более ранним, так и современным им могилам простого люда. В Саккара, вблизи своей новой столицы — Каира, Менес построил себе громадную «мастабу» — сооружение из сырцового кирпича, длиною 40,5 м и шириною 15 м, с выбеленными стенами толщиною в 2,5 м, украшенное снаружи чередующимися контрфорсами и нишами и заключающее внутри двадцать семь кладовых, под которыми была вырыта самая могила — шахта длиною 19 м, шириною 2,7 м и глубиною 1,2 м, крытая досками и балками из различных сортов
(162/163)
привозного дерева. Остатки, сохранившиеся после древних грабителей, указывают на то, что кладовые были наполнены амфорами с пшеницей, вином и маслом и дорогими вазами из твёрдого камня.
Вторая его гробница, в старой столице Абидосе, в Верхнем Египте, представляла собою шахту, 11,7 м на 9,3 м, выложенную изнутри кирпичом и различного сорта деревом, вокруг которой в один ряд были расположены тридцать три гробницы с телами младших жён и чиновников, в то время как в основной могиле находились останки человеческих жертв, убитых для того, чтобы они могли сопровождать своего господина. Уцелевший инвентарь, включающий фрагменты золотых, серебряных и медных украшений, оружие, сосуды и туалетные принадлежности, и бросающееся в глаза разнообразие привезённых из Азии материалов и предметов создают впечатление, что значительная часть сокровищ фараона была погребена вместе с ним. Гробницы символизируют собою политическое объединение Египта и создание цивилизованного государства из ряда отдельных варварских общин, которые, повидимому, были организованы на основе родовых отношений. Предметы азиатского происхождения, найденные в гробницах и на местах современных им поселений, временное влияние азиатской техники и азиатских мотивов в искусстве говорят о том, что азиатский элемент, должно быть, усилился в новом обществе, созданию которого способствовал Менес.
(163/164)
В дальнейшем гробницы более поздних фараонов I и II династий становятся ещё больше и богаче, только обычай приносить в жертву наложниц, чиновников и слуг был, наконец, оставлен. Но знатные лица и важные сановники начали также строить себе мастабы, так что различие между царём и знатью стало пропадать. Стремясь укрепить идею исключительности царского сана, Дзосер, из III династии, напал на мысль взгромоздить пять каменных мастаб, всё уменьшающихся размеров, одну на другую, создав таким образом первую, или Уступчатую, пирамиду. Она имела 59 м в высоту, и основание её равнялось 123 м на 107 м. Она помещалась внутри священной ограды длиною 537 м и шириною 285 м, каменные стены которой были украшены пилястрами с канелюрами, повидимому, предвосхитившими классические греческие колонны. Далее Хеопс (Хуфу), из IV династии, построил Великую пирамиду высотою не меньше 144 м. с основанием в 54 тыс. кв.м., сложенную приблизительно из 2 300 000 каменных глыб, которые в среднем весили по 2,5 т каждая. Эти глыбы приходилось добывать в каменоломне на другом берегу Нила, переправлять через реку и затем втаскивать на плоское возвышение по специально сделанному уклону, — и всё это без помощи каких-либо воротов или лебёдок!
После IV династии гробниц такого масштаба уже больше не строили. Правда, цари имели пирамиды, но они были скромнее по величине и построены из кирпича. Их тела покоились в скальных гробницах, не отличавшихся от гроб-
(164/165)
ниц, которые высекались для знати ещё при III династии. Фактически гробницы царей XVIII династии были менее сложны и едва ли больше гробниц, принадлежавших знатным лицам Древнего царства, несмотря на то, что эти цари, взимавшие дань и грабившие целую империю в Азии, были гораздо богаче Менеса и Дзосера и даже частные дома теперь превосходили величиною их гробницы. Их погребальный инвентарь был чрезвычайно богат, на что наглядно указывает раскопанная гробница Тутанхамона. Но если иметь в виду огромность его доходов, то станет ясно, что только небольшая часть царского имущества была погребена вместе с его обладателем.
Таким образом, в Египте царские гробницы, качественно отличающиеся от всех частных могил своими архитектурными размерами, включением человеческих жертвоприношений и тем, что в них была зарыта значительная часть имущества их обладателя, повидимому, являются отличительной чертой ранней стадии общественного развития, когда Египет переходил от варварства к цивилизации и подвергался сильному внешнему азиатскому влиянию.
В гробницах древнейших царей в городах Месопотамии (если их правильно определяют как царские гробницы) в третьем тысячелетии, а также в гробницах первых, известных истории, китайских монархов во втором — проявляются те же специфические особенности: необычные размеры и архитектура гробниц, богатство погребального инвентаря, наличие трупов домаш-
(165/166)
них животных (ослов, быков или слонов) и человеческие жертвоприношения. В обоих этих случаях мы являемся свидетелями рождения новой цивилизации. В других случаях более древняя цивилизация играет роль повивальной бабки, облегчающей родовые муки варварству. В позднебронзовом веке скотоводческие племена степей Евразии хоронили своих покойников под курганами в могильных ямах и крытых деревянных срубах. После 700 г. до н.э. общества, населявшие пространство между Чёрным и Каспийским морями, подверглись влиянию городской цивилизации через купцов, приезжавших из греческих колоний и иранских царств, и нашли теперь новые источники обогащения в виде войны и грабежа. Царские курганы VI в. на Кубани насыпаны над большими деревянными сооружениями, наполненными богато украшенным оружием, сосудами, украшениями из драгоценных металлов, вазами и предметами роскоши греческого изделия и окружёнными гекатомбами лошадей и скелетами рабов. Курган близ Ульского аула достигал не меньше 14,7 м в высоту и был насыпан над прямоугольным деревянным шатровым срубом, построенным на уровне горизонта, длиною 7,2 м и шириною 5,7 м. Вокруг него находились скелеты 180 лошадей, привязанных к столбам, и остатки ещё пятидесяти лошадей были найдены в насыпи кургана. В V в. скифы стали богаче и культурнее. Их цари покоились в красивых камерных погребениях, которые, однако, уже не были столь исключительными. Они все ещё богато обставлены
(166/167)
изделиями из драгоценных металлов, но, без сомнения, относительно не богаче более древних курганов. Конские гекатомбы были сведены к двум или четырём лошадям, и соразмерно уменьшилось число рабов.
Могилы кельтских племенных вождей в Вюртемберге и на Марне, погребальная ладья в Саттон Ху, приготовленная для одного из царей Восточной Англии, и погребальная ладья одной королевы викингов, найденная в Осберге, — все принадлежат к подобной же фазе социального развития, когда варварские общества внезапно подвергались влиянию со стороны более высоких культур: этрусков и греческой колонии Массилии; очагов культуры, уцелевших от римских провинций, и молодого франкского государства; Византии и империи Меровингов. В последних двух случаях в дальнейшем возникли государства. Но государство в таких случаях может оказаться и мертворождённым. Нубийские цари, погребённые с человеческими жертвоприношениями в больших курганах в Керме, не имеют преемников, так же как и племенные вожди ранне-бронзового века на Заале. Царские купольные гробницы, содержащие большое количество сокровищ, привозных критских изделий минойского периода и костей рабов, исчезают в Греции с началом железного века. Но вызвавшие их появление исторические причины — те же самые.
Археологи обнаружили также гробницы других царей — царей Библоса и Сидона в Финикии, царей Ассирии и Персии и римских импера-
(167/168)
торов. Ни одна из них не отличается по форме от современных им могил; можно согласиться, что они больше остальных и богаче украшены, но они выглядят совершенно незначительными по сравнению с дворцами ассирийских царей или персидского царя Дария или даже с банями и другими общественными зданиями, выстроенными римскими императорами. Например, мавзолей Адриана (построенный около 125 г. н.э.) состоял из прямоугольной платформы площадью 75 м на 75 м, покрытой белым мрамором, над которой возвышался конический курган, облицованное мрамором основание которого имело 300 м в окружности. Но этот величественный памятник был задуман как фамильный склеп, который предназначался также для праха преемников Адриана, равно как раньше цезари от Августа до Нервы были погребены в мавзолее несколько меньших размеров, построенном первым из них. И однако, владения и доходы цезаря больше чем в сто раз превышали владения и доходы любого фараона; один императорский летний дворец (в Сплите) занимал площадь 177 м на 59 м.
Важен тот факт, что все только что названные монархи наследовали прочно установившуюся государственную организацию и осуществляли свою власть в обществах с давней цивилизацией. Роскошные царские гробницы, о которых говорилось раньше, все относятся к одной переходной стадии общественного развития. Как только эта стадия пройдена, погребения царственных особ подчиняются тому же правилу,
(168/169)
которое было выведено на основании изучения рядовых погребений.
С прогрессом цивилизации погребальное обряды и сооружения поглощают всё меньшее количество энергии и ресурсов общества. Создаётся впечатление, что, по крайней мере у некоторых обществ, на поздних стадиях варварства и в начале цивилизации строительство гробниц и подготовка к погребальным церемониям были главной целью накопления и расходования индивидуального богатства. В дальнейшем положение меняется коренным образом. Это, однако, не означает убавления родительской или сыновней любви. Если бы археология была в состоянии измерить это чувство, она, без сомнения, доказала бы, что оно возросло и что более экономные средства его проявления, видимо, могут быть поставлены в связь с более возвышенной идеологией.
|