А.Н. Бернштам

Очерк истории гуннов.

// Л.: ЛГУ. 1951. 256 с.

Часть первая. История восточных гуннов.

Глава I.

Гунны, их экономика и социальный строй.

Сложение гуннского общества на Востоке относится к концу III в. до н.э. Однако некоторые исследователи предполагали, что гуннское общество существовало ещё в XXIII в. до н.э. Ф. Хирт, специально изучавший китайские источники, относил возникновение гуннов к периоду между XXIII и XIX в. до н.э. [1] Хиртом были смешаны вопросы происхождения имени «жун» — «гунн» и племён, позднее влившихся в состав гуннского союза, с историей последнего.

По данным китайских летописей и археологических раскопок, возникновение кочевых племён, вошедших в состав гуннского общества, рисуется следующим образом. Уже в первом тысячелетии до н.э. на территории Центральной и отчасти Северной Азии, в частности в Минусинской котловине и на Алтае, возникают первые кочевые скотоводческие общества. Процесс образования предпосылок первого крупного общественного разделения труда, заключающегося в выделении пастушеских племён из остальной массы «варваров», прослеживается по археологическому материалу на обширной территории.

Для Минусинской котловины процесс смены одной формы хозяйства другой может быть установлен достаточно чётко благодаря долголетним и многочисленным раскопкам. Здесь сложение обществ, одновременных гуннам Центральной Азии, происходило в несколько особых условиях. Возникшее и развивавшееся скотоводство было в сильной степени связано с

(21/22)

земледелием, в то время как в монгольских степях гуннское общество в качестве подсобного промысла знало не столько земледелие, сколько охоту.

Для остальных районов Северной, Средней и Центральной Азии мы не всегда располагаем вещественными археологическими данными, которые представляли бы единую цепь развития общества. Сложение скотоводческих племён на Алтае документируется материалами из раскопок курганов Пазырык, Шибе, Катанда. Для Казахстана, равно как и для Монголии, имеется лишь незначительный и в ряде случаев разрозненный материал. [2]

Прежде чем перейти к характеристике собственно гуннов, следует рассмотреть, как протекал процесс образования кочевых племён гуннов и их культуры в Северном Китае.

Уже с глубокой древности намечаются здесь две линии общественного развития. С одной стороны, в провинциях Хэнань и Ганьсу открыта неолитическая культура земледельцев, представленная культурой трипольского типа так называемой Яньшао; [3] с другой — в степных районах, к северу от Хуанхэ, ей современна микролитоидная культура, [4] своими корнями уходящая в степную культуру Монголии, Забайкалья и степей Средней Азии. [5] В соответствии с этими двумя комплексами в эпоху бронзы также намечаются две линии развития культуры Китая. Так, в Хэнани в Ганьсу развивается культура типа Шан и Инь (1766-1122), [6] а в степях и за пределами Великой китайской стены складывается культура бронзы, находящая себе аналогии на обширном материале южной Сибири. [7] Как бы связывают эти два комплекса культурных явлений ранние

(22/23)

формы звериного стиля, прослеженные ещё на пиктограммах Иньской бронзы. [8]

С эпохи Чжоу (с 1122 г. до н.э.) выявляются резкие различия в развитии указанных смежных комплексов. В то время как в Хэнани и Ганьсу один комплекс представлен такими выразительными находками, как ранняя чжоуская бронза так называемого архаического стиля (1122-650 гг. до н.э.), связывающаяся по орнаменту с культурой Яньшао, [9] в центральноазиатских степях складывается культура с типично карасукскими формами бронзы, в основном происходящая из Ордоса. [10] В степях эта культура слагается, видимо, не без воздействия южной Сибири, с её классическими формами звериного стиля. [11]

В VII в. до н.э. наряду с параллельным развитием двух комплексов культуры, происходящих из осёдлоземледельческих и кочевых обществ, появляются характерные скрещения. Так, из Северного Китая происходит значительная группа вещей, имеющая явный скифский облик. Укажем на характерные формы кинжалов с перекрестием в виде опущенных усиков, поясные пряжки с крючком, ножи и кинжалы, украшенные скульптурными изображениями зверей. При этом весь данный комплекс тесно увязывается с предшествующими карасукскими формами. [12] Под влиянием карасукской, а затем скифской культуры наблюдается ряд изменений в классиче-

(23/24)

ской китайской бронзе чжоуского времени. Отмечается появление звериных элементов в геометрической орнаментике архаической и средней бронзы (1122-950 и 950-650 гг. до н.э.), что позволяет выделить соответствующий стиль Хуай (650-200 гг. до н.э. [13]), из которого вырастает своеобразное искусство Ханьского Китая. Важным фактом является также и то положение, что культура скифского типа проникает в глубь Китая. Так, помимо Ордоса можно отметить пункты в провинции Хубэй (культура Сюаньхуа) и около Пекина (культура Люанбин). [14] Это взаимоотношение культур достигает своего наивысшего выражения в памятниках южной Маньчжурии V-III вв. до н.э., они отражают процесс скрещения кочевой и осёдлой культуры. Отметим поселение Муянчэн, [15] имеющее облик осёдлой земледельческой культуры. С культурой этого поселения перекликаются несколько более поздние погребения, в Наньшаньли, [16] сложенные из кирпича, в которых были найдены глиняные модели домов с черепичными крышами. Этим комплексам соответствуют грунтовые могилы у поселения Муянчэн, [17] содержащие характерную керамику в виде мисок, сферических круглодонных сосудов, сосудов рюмковидной формы с конусовидным, иногда прорезным поддоном. Особо отметим черешковые костяные и бронзовые стрелы. Муянчэнские поселения и могилы, равно как погребения в Наньшаньли, характеризуют два варианта хозяйства — осёдлого и кочевого, сосуществующих в это время. Это последнее проявление синкретизма двух хозяйственных укладов. С конца III в. намечаются уже резкие различия в культуре степей и земледельческого Китая.

Прослеженные изменения в культуре Китая и кочевников позволяют несколько иначе рассмотреть известия письменных китайских источников, которые обычно воспринимаются как лишённые исторической правды. [18]

(24/25)

Северокитайские племена времени легендарных императоров Тан и Юй (2357-2255 гг. до н.э.), а именно шаньчжун, сяньюн и хуньюй, связываются по своему происхождению с Китаем. Последний государь эпохи Ся умер в 1764 г. до н.э. И вот указывается, что его сын Шуньвэй ушёл в степи и стал кочевником. Уходы в степи «бывших» земледельцев, например, «попечителя земледелия» Гунлю, неоднократны. Эти легенды как бы являются отзвуком реально происходившего процесса отделения первых скотоводов от земледельцев, что соответствует для третьего-второго тысячелетия до н.э. смене культуры Яньшао и позднего неолита — ранней бронзой степей. [19] Китайские источники отмечают, что ещё в 1140 г. до н.э. северные племена — кочевники жун и ди представляют дань по названию «хуанфу» и имеют тесные связи с земледельцами. Эта связь документируется иньскими изображениями зверей в пиктограммах, [20] являющимися своеобразным проявлением «скифского» звериного стиля на китайской почве.

Однако с первого тысячелетия до н.э. после удачных войн государства Чжоу с кочевниками гуаньжунами, у которых тотемами были волки и олени (ср. скульптурные изображения этих животных на ножах карасукского и скифского типа), связь между кочевниками и земледельцами обрывается.

Кочевые племена, обособленные от Китая в течение трёх-четырёх веков, развивают свою кочевую культуру и мало на него влияют. Этой эпохе — на археологическом языке «карасукской» — соответствует местный китайский стиль, так называемой архаической и средней бронзы конца II до середины I тысячелетия до н.э.

Главнейшие кочевые племена, окружавшие Китай, следующие: в районе Ганьсу — племена гуньчжу, гуаньжун, дивань; в Ордосе икюй и лэуфань, и, наконец, в Маньчжурии дуньху и шаньжун. О всех этих племенных группах китайцы сообщают: «Каждое (из поколений) было рассеяно по краям горных долин. Они имели предводителей и старейшин, часто

(25/26)

собирались до 100 с лишним (семейств) жунов, но всё не могли соединиться». [21]

С VI-V вв. начинается наступательное движение кочевников на Китай. Среди икюйских жунов было уже 25 «городов», т.е. укрепленных поселений (чэн). Китайская правительница Сюаньтайхэу находится в браке с одним из предводителей жунов. Эти факты связи жунов с Китаем, продолжающейся до III в. до н.э., и объясняют появление памятников типа Муянчэн и Наньшаньли, и сложение в чжоуской бронзе стиля Хуай.

В 307 г. до н.э. китайский полководец Улян разбивает племена линьху и лэуфань и начинает от Иньшаня строительство «Великой китайской стены». Заканчивается первый этап разделения кочевников и земледельцев, тянувшийся тысячелетие, С одной стороны, начинается объединение Китая при династии Цинь (221-206 гг. до н.э.), с другой — достаточно созревшие классовые отношения у кочевников ведут к созданию их объединения, вначале в рамках военно-демократического строя. Племена жун играют здесь господствующую роль. С этнонимом последних явно связано и название племенного союза Центральной Азии — «гунны». Ускорило процесс консолидации сил кочевников жунов строительство «Великой китайской стены», о чём мы уже писали в другом месте. [22]

Прежде чем перейти к изложению основных данных китайских летописей и археологического материала о гуннах, следует отметить отдельные находки «гунно-китайского» происхождения, из области Ордос. Здесь для гуннской эпохи характерны предметы искусства, в сильной степени связанные с типами предшествующей эпохи бронзы и так называемой культурой скифского типа. [23] Таковыми памятниками, в частности, являются прорезные бляхи, на которых нередко можно встре-

(26/27)

тить изображение людей. Так, например, на одной пряжке изображена сцена проводов: у двухколёсной повозки стоит мужчина, рядом с ним женщина, быть может жена, которая прощается с его собакой. В скупой на детали сцене выступают характерные черты быта северокитайских кочевников, т.е. южных гуннов; наглядно об этом говорит прежде всего одежда. В ханьский период в искусстве Северного Китая ярко сказывается появление в орнаменте и объёмных изображениях новых сюжетов. Домашние животные — конь, бык — всё чаще и чаще выступают в орнаментике и украшениях. [24] Скульптурные изображения лошадей, очевидно имеющие здесь ритуальный характер, появляются и в намогильных памятниках. Скульптура заменяет живую лошадь, которую в более ранних погребениях убивали и клали в могилу (например, в кургане Пазырык). [25] Звериный стиль гуннов реалистичен. Фантастики почти нет; фантастика и абстрактность в искусстве развиваются в более поздний период и вызваны сложением нового типа социальных отношений. Искусство северокитайских кочевников оказало сильнейшее влияние на Китай, в котором, в противовес, например, сухому геометрическому орнаменту чжоуской эпохи — в ханьское время (возникает, не без влияния кочевников, реалистический стиль, появляются такие сюжеты, как реалистическое изображение животных, рыб, всадников и т.д.

В гуннских могильниках мы встречаем много китайских вещей: зеркала, монеты, ткани, лакированные чашечки и др.. Особенно многочисленны китайские вещи в наиболее богатых

(27/28)

могилах (например, VI ноинулинский курган). По некоторым найденным предметам или даже отдельным остаткам крупных предметов вооружения, а также таким вещам, как, например, колесницы, можно восстановить вещи китайского происхождения. Для этого достаточно сравнить вещи из Китая эпохи Хань с вещами, добытыми из ноинулинских курганов. [26] Изображение «варваров» (вероятно гуннов) имеется на ханьских резных изображениях в Шаньдуне и других провинциях. [27] Культурное влияние Китая на кочевников (и обратно) было весьма сильным. [28] О культурных связях кочевников не только с Китаем, но и с Кореей можно судить по археологическому материалу. [29] Концентрация вещей китайского происхождения в наиболее богатых курганах заставляет предполагать общественное значение гуннских шаньюев, которые удерживали в своих руках основную массу не только подарков, но и дани.

Археологический материал, который мы будем излагать, следует сопоставить с данными китайских летописей, дающими красочную картину быта кочевого общества, форм его социальных и хозяйственных отношений.

Характеристика гуннов, даваемая китайскими источниками в «Исторических записках» (Шицзи) Сымацяня и в «Истории

(28/29)

династии Хань» (Ханьшу), носит отпечаток трафаретности, присущий китайским известиям о кочевниках. [30] Однако приведенное «Историческими записками» описание гуннского общества находит подтверждение в археологическом материале. Характеристика гуннов по Шицзи следующая:

Рис. 1. Китайское изображение гунна (Июйгочжи, XIV в.).

«Обитая за северными пределами Китая, переходят со своим скотом с одних пастбищ на другие. Из домашнего скота более содержат лошадей, крупный и мелкий рогатый скот; частью разводят верблюдов, ослов, лошаков и лошадей лучших пород. Перекочевывают с места на место, смотря по при-

(29/30)

волью в траве и воде. Не имеют ни городов, ни осёдлости, ни земледелия, но у каждого есть отдельный участок земли. Письма нет, а законы словесно объясняются. Мальчик, как скоро может сидеть верхом на баране, — стреляет из лука

Рис. 2. Китайское изображение гунна из китайской энциклопедии Тушицзичэн (XVII в.).

пташек и зверьков; а несколько подросши, стреляет лисиц и зайцев и употребляет их в пищу. Могущие владеть луком все поступают в латную конницу. Во время приволья, по обыкновению следуя за своим скотом, занимаются полевой охотой и тем пропитаются (в этом находят свое пропитание, — А.Б.), а в крайности каждый занимается воинскими упражнениями, чтобы производить набеги. Таковы суть врожденные их свойства. Длинное (поражающее дальнюю цель, — А.Б.) оружие есть лук со стрелами, короткое (для рукопашной битвы, — А.Б.) оружие — меч и копьё. При удаче идут вперёд; при неудаче отступают, и бегство не поставляют в стыд себе. Где видят корысть, там ни благоприличия ни справедливости не знают. Начиная с владетелей, все питаются мясом домашнего скота, одеваются кожами его, прикрываются шерстяным и ме-

(30/31)

ховым одеянием. Сильные едят жирное и лучшее; устаревшие питаются остатками после них. Молодых и крепких уважают, устаревших и слабых мало почитают. По смерти отца женятся на мачехе; по смерти братьев женятся на невестках. Обыкновенно называют друг друга именами; прозваний и проименований (прозвищ? — А.Б.) не имеют». [31]

С родоначальником гуннов времени Ся связывается и описание образа их жизни. Однако существование династии Ся относится к XXIII-XIX вв. до н.э., и возникает вопрос, могут ли претендовать на достоверность для более поздних эпох (III-II вв. до н.э.) рассказы летописи, относящиеся к столь далёкому времени? Поэтому общие описания необходимо проверять при помощи археологического материала. Скорее всего вышеприведённое упоминание «гуннов» надо связывать с племенами жун, к которым фактически оно и относится. [32]

Характеристика гуннов, данная китайскими летописями, в значительной степени совпадает с результатами археологических исследований. Трудно распределить археологический материал по векам, но общую оценку социально-экономических отношений племён гуннского союза по этому материалу дать можно. Для выполнения этой задачи следует привлечь в первую очередь материал из датированного и бесспорно гуннского могильника Ноин-ула, раскопанного в 1924-1925 гг. П.К. Козловым. [33]

(31/32)

Среди многочисленных открытий нашего знаменитого путешественника П.К. Козлова находки в урочище Ноин-ула 1924-1925 гг. занимают одно из выдающихся мест. Справедливо поэтому в юбилейной литературе к Географическому съезду 1946 г. они были неоднократно помянуты. [34] С первых дней своего открытия они привлекли к себе внимание разнообразного коллектива исследователей. Естественно, что первое место по публикации и изучению этих памятников принадлежит советской науке. Успехи историко-археологического изучения памятников были отмечены нами в статье «Гуннский могильник Ноин-ула и его историко-археологическое значение». В указанной статье мы привели основную литературу, накопившуюся вокруг этих памятников, и пытались на основании сопоставления находок и китайских свидетельств установить точную дату погребения в шестом (наиболее богатом находками) кургане. Наши выводы (см. далее) заключались в том, что в кургане похоронен, гуннский шаньюй (князь) Учжулю (княжил 21 год, с 8 г. до н.э. по 13 г. н.э.), получивший все находившиеся в кургане драгоценности в 1 г. до н.э., во время пребывания в гостях у китайского императора Айди во дворце Шанлинь. Таким образом, найденные П.К. Козловым вещи пролежали в земле 1911 лет, а со времени их изготовления до раскопок П.К. Козлова прошло около 1930 лет. [35]

Блестящие находки в Ноин-уле широко привлекли внимание зарубежных учёных. Репродукции вещей проникли в спе-

(32/33)

циальные исследования буржуазных учёных (Йеттс, Ростовцев, Альфольди и др.) благодаря изданному предварительному отчёту 1925 г. В связи с этими находками, как указано выше, А. Сальмони публикует перевод статьи русского исследователя И. Ходукина (Первые раскопки в горах Ноин-ула) [36] 1912 г. в журнале «Artibus Asiae». [37]

Вскоре зарубежным учёным удалось ознакомиться с вещами по публикациям и с подлинниками благодаря, во-первых, вышеупомянутому полному изданию коллекций К.В. Тревер и, во-вторых, международным выставкам. Так, широко были представлены находки из Ноин-улы на выставке китайского искусства в Берлине, организованной обществом изучения востоко-азиатского искусства и Прусской академией наук в январе — апреле 1929 г.

Вещи из Ноин-улы воспроизведены в путеводителе (исполненном на очень низком полиграфическом уровне) в мелких фото, тона сепия, под №№ 1216-1272. [38]

Вторично образцы коллекции из Ноин-улы были на выставке в Лондоне в 1937 г., причем уже с ними могло ознакомиться большинство иностранных востоковедов во время экспозиции находок на выставке в Государственном Эрмитаже к III Международному конгрессу по иранскому искусству и археологии 1935 г. в Ленинграде. На упомянутом конгрессе К. Тревер поставила вопрос о греко-бактрийском происхождении одной группы тканей из шестого кургана [39] — тема, продолженная ею в монографии «Памятники греко-бактрийского искусства» (Л., 1940). Помимо М. Ростовцева ноинулинской теме посвятил ряд высказываний Иосиф Стржиговский (Вена), [40] в обоих случаях с позиций воинствующей миграционистской точки зрения. Интересуется ноинулинскими вещами финская востоковедная наука, [41] развивающая законополагающую для них теорию миграций. Отмечают ноинулинские находки и в Америке, но крайне поверхностно, на что нам уже приходилось указывать. [42]

Широко входят выдающиеся памятники Ноин-улы в сводные монографии по истории искусства и культуры Китая, на-

(33/34)

пример Эштона и Грэя (Англия). [43] Интерпретируют ноинулинские находки в связи с раскопками в Корее японцы. [44] В отличие от буржуазной науки, советские исследователи, широко пользуясь сопоставлениями с памятниками Ноин-улы, ставят вопросы социально-экономической истории гуннов. Благодаря раскопкам гуннских могильников Ильмовой пади (Бурят-Монгольская АССР; Сосновский), того же времени погребений на Алтае и в Минусинском крае (Грязнов, Киселёв), а также катакомб северных гуннов на Тяньшане (Кенкол, приток р. Талас и в долине Арпа в Центральном Тяньшане; Бернштам) памятники Ноин-улы снова привлекают к себе внимание. [45] Ноинулинские коллекции, хранящиеся в Государственном Эрмитаже, неоднократно фигурируют в обзорах коллекций Отдела Востока, где они находятся. [46] Столь же неоднократно интерпретировались они и искусствоведами. [47] Продолжалось технологическое исследование В. Кононовым тканей, в частности восстановление их первоначальной окраски, что также нашло своё отражение в печати. [48] Памятники Ноин-улы н порождаемые ими исторические выводы освещены и в «Истории СССР». [49]

Интерпретация ноинулинских находок занимала, таким образом, внимание учёных всех основных востоковедных центров, а сами вещи, прочно вошедшие в золотой фонд уникальных памятников советской и зарубежной науки, хранятся ныне в Отделе истории культуры и искусства Востока Государственного Эрмитажа в Ленинграде.

В отчёте С.А. Теплоухова о раскопках Ноинулинского могильника сказано: «Могильники расположены на трёх лесистых полях, Гуджирте, Судзукте и Дзурумте, в горах Ноин-ула в 60 км к северу от Урги (в 10-15 км к востоку от дороги Урга — Кяхта). На могильных полях можно установить

(34/35)

три типа искусственных образований: могилы-курганы, отдельные небольшие холмики и небольшие впадины. Иногда холмики расположены в непосредственной близости от могил-курганов». [50] Из сообщения П.К. Козлова следует, что всего было отмечено 212 курганов, но их типы не указаны. [51]

Рис. 3. Макет погребального сооружения в кургане № 6 (Ноин-ула).

Один из курганов (№ 6), давший наибольшее количество находок, представляет собой насыпь, круглую в плане, слегка поднимающуюся (около 1 м) над поверхностью земли. С одной стороны кургана подходил узкий, постепенно поднимающийся до его вершины земляной накат. Сам курган как бы вписан в прямоугольник из невысокого, окружающего весь комплекс (кургана и наката) вала.

Раскопками установлено, что на глубине около 10 м от горизонта, после слоя крупных камней и чёрного вязкого грунта с остатками недогоревшего дерева находилось погребальное помещение, сделанное из брёвен — плах лиственницы. Погребальное сооружение, в свою очередь, состояло из нескольких частей: внешней камеры, внутренней камеры и гроба. Раскопками добыто большое количество тканей, части одежды, металлические изделия, деревянные лакированные чашечки с надписями и датами и т.д. Основным и наиболее ценным материалом являются ткани, которые свидетельствуют о связях гуннского общества с другими странами. Орнаментация ковров (сюжетами звериного стиля) отмечает дальнейшее раз-

(35/36)

витие и продолжение предшествующих форм звериного стиля скифской эпохи. Здесь были найдены ткани китайского, западного (бактрийского) и местного производства. Технологическое изучение установило, что многие ткани сделаны из местного материала и окрашены местными красителями. [52]

Рис. 4. Разрез по вертикали кургана № 6 (Ноин-ула).

Из исторических известий мы знаем, что много китайцев жило среди гуннов и производило необходимые последним предметы. Для гуннского времени, а особенно для позднейших времён, известны далеко на севере китайские городища с типичными китайскими предметами, изготовленными на месте (найдена, например, бракованная керамика, конечно, местного производства, а не привезённая из Китая). Как будет указано далее, многие китайцы — крестьяне и ремесленники, зависимые и рабы — стремились перебежать к гуннам, где они получали свободу и находились в положении равноправных членов общества. Этим объясняются следы китайской техники в гуннских памятниках, сделанных в гуннских же ставках. С конца I в. до н.э. гунны находились в тесной связи с Китаем, являясь его подданными, почему в их изделиях китайская техника сочетается с ярко выраженным отображением местной техники производства (развитый звериный стиль в виде аппликаций на коврах и т. д.).

(36/37)

Датируется курган не только общим обликом находок, но и более точно надписью на одной лакированной китайской чашечке: «Сентябрь 5-го года Цяньпин, изготовитель Вантаньцзин, живописец украшений Хо, (другой) изготовитель И, наблюдал Бяньу». [53]

Рис. 5. Реконструкция погребения в кургане № 6 (Ноин-ула).

На дне чашечки была надпись «Шанлинь» — название крупного дворца-парка около китайской столицы Чаньаня. Интересно в этой связи сообщение китайской летописи, что

(37/38)

в 1 г. до н.э. гуннский шаньюй Учжулю жоди, который, по выражению источников, ещё не снискал доверия народа, был принят «в виноградном дворце в Шанлиньюань с приветствием, из особого уважения к шаньюю. Император пожаловал ему 370 одежд, 30 000 кусков шёлковых тканей; с затканным узором, вышитых и простой и гладкой шёлковой ткани; 30 000 гиней шёлковых охлопков...». [54]

Рис. 6. Китайская чашечка с надписями из кургана № 6 (Ноин-ула), послужившая основой для датировки. Гос. Эрмитаж.

(Открыть Рис. 6 в новом окне)

Возникает предположение, что ноинулинские курганы сохранили именно эти приношения китайского двора, а похороненный, возможно, и есть шаньюй Учжулю жоди. [55] Свидетельством посещения дворца-парка «Шашшньюань» является чашечка с надписью «Шанлинь». Дата посещения Учжулю жоди этого дворца и дата выделки чашечки почти совпадают: 2 г. до н.э. и 1 г. н.э. Независимо от того, был ли похороненный Учжулю жоди и он ли получил чашечку с надписью «Шанлинь», бесспорно, что большая часть вещей, указанных в летописи, получена как подарок шаньюю за его предательство по отношению к собственному народу.

Возникновение ноинулинских курганов относится примерно к самому началу I в. н.э. В то время китайское государство пыталось всеми средствами склонить на свою сторону гунн-

(38/39)

ских шаньюев, в частности задабриванием племенной верхушки гуннского союза. Подарками служили главным образом предметы роскоши: шёлковые ткани, вышивки по шёлку, китайские лакированные изделия и т.п. Орудий производства не дарили, чтобы не создавать базы для экономического уси-

Рис. 7. Деталь китайской чашечки, изображённой на рис. 6.: подпись мастеров и дата.

(Открыть Рис. 7 в новом окне)

ления шаньюя; ещё менее эти дары служили укреплению социально-экономического строя гуннского общества в целом.

Не лишены интереса нравоучения китайца-перебежчика Чжунсинюе, говорившего гуннскому шаньюю: «Численность хуннов не может сравниться с населённостью одной китайской области: но они потому сильны, что имеют одеяние и пищу отличные и не зависят в этом от Китая. Ныне, шаньюй, ты изменяешь обычаи и любишь китайские вещи. Если Китай употребит только ¹/₁₀ своих вещей, то до единого хунна будут на стороне дома Хань. Получив от Китая шёлковые и бумажные ткани, дерите одежды из них, бегая по колючим растениям, и тем показывайте, что такое одеяние прочностью не дойдет до шерстяного и кожаного одеяния. Получив от Китая съестное, не употребляйте его и тем показывайте, что вы сыр и молоко предпочитаете им». [56]

(39/40)

Уже из этого следует, что характер даров из Китая ставил гуннов в известную зависимость от него. Надо также отметить, что в более поздний период, в период тюрок VI-VIII вв., когда мы наблюдаем формирование раннефеодальных отношений, тюркский каган Мочжо требует от Китая земледельческих орудий, зерна для посева и т.п. Эта дань совершенно отлична от той, которую платили гуннским шаньюям, так как получение земледельческих орудий и подобных предметов позволило создавать такие отрасли производства, которые в ещё большей степени освобождали кочевое скотоводческое общество от зависимости от осёдло-земледельческого Китая.

Ограниченная предметами роскоши дань, получаемая от Китая, напротив, всё более и более побуждала шаньюев к союзу с императорским двором, привлекала их на сторону последнего и тем самым углубляла социальный разрыв между вождями гуннов и племенным союзом в целом. Богатый инвентарь китайского происхождения из ноинулинских курганов свидетельствует, таким образом, не столько об экономическом подъеме гуннов, сколько о политическом упадке. Находки в Ноин-уле свидетельствуют о стремлении Китая получить себе союзника в лице шаньюев, об отрыве этих вождей от основной массы кочевников, ибо сил, обеспечивающих связь и подчинение гуннских племён своим вождям, ещё не существовало.

Часть находок из ноинулинских курганов даёт материал для характеристики идеологических представлений гуннов. В кургане № 6, из которого происходит большинство вещей, около гроба найдены две металлических бляхи с изображением быка, стоящего между двумя соснами. Как ещё отметил А. Альфольди, этот сюжет запечатлён в предании об Огуз-кагане, мифическом предке уйгуров. [57] Сосны обозначают мать и отца Огуз-кагана, родившегося среди гор. Огуз-каган родился в виде быка. Представление о связях предков с растениями и животными обычно является тотемическим пережитком. Уйгурская легенда является самой древней из известных тюркских и монгольских записанных преданий.

В изображениях, найденных в ноинулинских курганах, содержание то же, что и в тюркских легендах, записанных в Юаньши, сочинении Джувейни и других авторов, то же представление о происхождении умершего. Повидимому, род гуннских шаньюев связывал своё происхождение с теми же тотемами, воспоминание о которых сохранилось почти у всех кочевых, главным образом тюркских, народов и среди них уйгур-

(40/41)

ских. Здесь легенда «изображена» на металлическом барельефе, напоминающем о древнем, знатном происхождении похороненного. Бляхи, на которых изображены эмблемы охоты — лес и скотоводства — бык, свидетельствуют о том, что охота и скотоводство были основами хозяйства гуннов. [58] Найденная в

Рис. 8. Бронзовые палицы из ноинулинских курганов. Гос. Эрмитаж.

шаньюйском кургане бляха указывает, что здесь был похоронен крупный представитель гуннского общества. Отсутствие подобных предметов в других могилах может служить доказательством того, что только господствующий род связывал своё происхождение с этим тотемом.

Большое значение имела и война, однако находки вещей, связанных с вооружением гуннов, весьма редки. Посему позволю особо остановиться на одной любопытной находке в курганах Ноин-улы.

При описании гуннов и их законов в «Исторических записках» Сымацяня имеется одно место, перевод которого представляет определённую трудность. Текст этот повторён и в «Истории старших Хань» (Цяньханьшу). Выглядит он следующим

(41/42)

образом  — ци фа ба чуан чи чжэсы. [59] По поводу этого места один из переводчиков Цяньханьшу, Э. Паркер, писал, что это «трудная фраза», [60] и переводил её следующим образом: Законы их: смерть тем, кто вытягивает меч против человека, [61] т.е. имеется в виду, вероятно, беспричинное убийство.

Аналогично Э. Паркеру переводил тот же текст и Де Гроот: «Что касается законов, то было присуждено, кто меч против кого-нибудь достанет» [62] и далее указывается наказание — смерть. Указанную фразу И. Бичурин переводил следующим образом: «3аконы их: извлекшему острое оружие и фут — смерть». [63] К слову «фут» он сделал соответствующее примечание: «Футом называется военное железное орудие, имеющее вид палки, длиною около 1,5 фута и короче». [64]

Надо сказать, что перевод И. Бичурина оказался наиболее правильным, ибо подтверждается археологическими данными. В комментариях к Шицзи комментатор Иньи, объясняя термин чуан и опуская чи, говорит:

 — резать или ранить его лицо. [65]

Повидимому, на основании этого комментария, в котором отсутствует объяснение иероглифа чи, Паркер и Де Гроот вовсе опускали перевод иероглифа чи. На чём основывал свой перевод И. Бичурин, нам неизвестно, ибо никаких указаний у него на сей счёт нет ни в печатных, ни в рукописных работах. В Тунцзяньганму, который переводил И. Бичурин и откуда, возможно, он мог взять объяснение к термину чи, нами также, несмотря на тщательный просмотр, ничего обнаружить не удалось.

При раскопках Ноин-улы в курганах обнаружены металлические «песты». Они встретились в курганах №№ 12 и 25 группы Судзукту. [66]

(42/43)

«Песты» представляют собой литую из меди палку с утолщениями по краям. Длина колеблется между 30-36 см, диаметр — от 2.5 до 2.8 см, диаметр утолщений 3.3-3.6 см. Внутри «пестов» проходит железный стержень, четырёхугольный в сечении. Сечение сторон до 0.5 см, в разных «пестах» неодинаково. Поверхность «пестов» сравнительно гладкая. Утолщения начинаются незаметно, на пятом сантиметре от края, резко увеличиваясь на третьем. Наличие продольного стержня показывает, что «пест» рассчитан на использование в виде палицы (для удара) и собственно пестом не являлся.

На этих массивных «пестах» отсутствуют какие-либо украшения, которые позволили бы предполагать, что они имеют какое-либо ритуальное значение. Характерно совпадение размера «пестов» с длиной китайского фута. Современный китайский фут равен примерно 35 см. Известно, что чи в конце Хань был равен 29⅓ см. [67] Можно со всей определённостью утверждать, что в данном тексте имелось в виду именно гуннское оружие, название которого китайцам не было известно, и они его обозначали своим термином чи. Название это не случайное, так как оно определяет единственную характерную черту оружия — размер. К месту упомянуть, что в китайско-русском словаре арх. Палладия и П.С. Попова среди биномов имеется следующий бином: чи ба — род флейты или кларнета, название, данное по длине, а бином жэнь чи переводится как нож и фут. [68]

Мы привели текст, как он выглядит в Шицзи. Характерно, что все переводчики имеют в виду не иероглиф чуан со значением ранить, а иероглиф жэнь со значением острое лезвие, меч и т.п. Хотя наличие меча у гуннов и не зарегистрировано раскопками Ноин-улы, но подтверждается находками в других могильниках того времени. Другие издания Шицзи также имеют в этом тексте иероглиф жэнь, равно как и Цяньханьшу.

На основании изложенного мы считаем возможным переводить этот текст следующим образом: Их законы: тех, которые выхватывают (без причины) меч (жэнь) и палицу (чи), — умерщвлять. Вообще же это выражение — своеобразный вариант известного изречения «взявший меч от меча и погибнет».

Воспринимать жэнь чи как бином для обозначения малого меча — футового меча — нельзя, так как этому противоречит конструкция. Не может, повидимому, этот бином быть синони-

(43/44)

мом кинжала, так как для последнего имеется комбинация чи-те. Остаётся, следовательно, одна возможность — переводить иероглифы жэнь и чи раздельно, через союз и, читая их как обозначения двух типов оружия — меча и палицы.

Ноинулинские «песты» неизвестного назначения следует, повидимому, называть палицами, имеющими в китайских текстах, посвященных гуннам, название чи.

О хозяйстве гуннов по ноинулинским курганам судить трудно, так как в могилах были, главным образом, вещи, отмечающие положение гуннского вождя как полководца. Для указанной цели следует обратиться к иным могильникам, в которых был найден материал, дающий возможность говорить о главных видах производства у гуннов — охоте и скотоводстве. Исторические и географические особенности отдельных районов способствовали развитию тех или иных отраслей производства. Поэтому следует рассматривать археологический материал по районам. Наиболее северным из них является Минусинская котловина, район динлинов, находившихся под властью гуннов. Основной тип могильника представлен здесь погребениями Оглахты.

Оглахтинский могильник [69] расположен на левом берегу Енисея в 60 км ниже г. Минусинска. Раскопан он был в 1902-1903 гг. А.В. Адриановым. Погребальные камеры на поверхности почти ничем не были отмечены и обнаружены случайно, благодаря провалу потолка одного из погребений. Могилы были устроены в виде ямы глубиною в 1 м, стенки которой отделены деревянным срубом (лиственница и сосна). Длина их 1.70-2.40, ширина 1.00-1.65, глубина 0.60-1.60 м. Сверху они прикрывались бревенчатым накатом. Вокруг могила была обложена слоем берёсты в 0.18 м толщиною. В камерах часты погребения двух костяков в вытянутом положении. Голова покойника обычно несколько приподнята положенным под неё куском дерева. Черепа почти все трепанированы для изъятия мозга, а трупы мумифицированы настолько хорошо, что, например, у одного костяка полностью сохранилась ступня. На многих костяках сохранились остатки мышечной ткани. По-

(44/45)

верх лица наложены гипсовые маски, большей частью раскрашенные. Около покойников находилась керамика самой разнообразной формы, среди которой следует отметить характерную кочевническую круглодонную посуду, удобную для подвязывания к седлу и для полевого очага, и плоскодонные чашки (часть из них имеет ручки). В довольно значительном количестве представлена деревянная посуда, форма которой совпадала с формами глиняной керамики. Интересны находки тканей, близко напоминающие по технике изготовления и орнаментации ткани из ноинулинских курганов (перемежающиеся в шахматном порядке ромбы разной окраски). Кроме указанных предметов, в могилах находились остатки китайского лака, куклы, напоминающие человека; [70] из остатков пищи встречались — кости быка, лошади и овцы; из культурных растений — просо. Подобные Оглахтинскому могильнику погребения раскопаны: А.В. Адриановым в 1898-1899 гг. па левому берегу р. Абакана у Абаканской «инородческой управы»; С.А. Теплоуховым в 1924 г. в долине р. Таштык у с. Батеней; Г.П. Сосновским в 1929 г. у д. Чесной на р. Енисее исследовано ямное погребение, аналогичное раскопанному А.В. Адриановым у Думной горы близ с. Лугавского. С.В. Киселёвым также исследованы подобные могилы. Весь этот комплекс связывается не только с Оглахтинским могильником, но по характеру инвентаря, структуре погребения и т.д. находит себе аналогии с Ноин-улой в Монголии, с Суджинским кладбищем в Забайкалье, с Катандинским на Алтае. Последний могильник, а также Ноин-ула сближаются с некоторыми погребениями Средней Азии, в частности Семиречья (верховья долины р. Талас, Киргизия), раскопанными в 1898 г. Гейкелем [71] и нами в 1938-39 гг. [72] Однако по поводу датировки таштыкского типа могил и их этнической принадлежности можно высказать особое мнение.

В Оглахтинском могильнике найдены частично мумифицированные трупы мужчин и женщин с хорошо сохранившимися на них косами. Подобного типа косы обнаружены и С.В. Киселёвым при его раскопках Уйбатских чаатасов. [73] Этот весьма яркий и своеобразный приём ношения волос

(45/46)

появляется на территории Центральной Азии лишь в определённое время и связан с одним только народом, а именно сяньбийцами.

Из китайских источников известно, что племена сяньби — тунгусо-маньчжурской группы, хотя П. Пелльо выдвинул ещё ничем не аргументированную теорию, что сяньби — тюркские племена. [74] С племенами сяньби, лишь в конце I в. появившимися на исторической арене, связано ношение кос у кочевников Центральной Азии. По китайским источникам известно, что племена тоба явились «поколением сяньбийских косоплётов» (Сотой). [75] В 87-91 г. сяньби разбивают гуннов в Монголии и становятся полновластными хозяевами на территории Центральной Азии. Особого расцвета могущество сяньби достигает при их предводителе Таньшихуай, ставшем вождём во время правления китайского императора младшей Ханьской династии Сюаньди (147-167). В период времени от 147 до 156 г. н.э. Таньшихуай производит набеги на севере, где сяньби сталкиваются с динлинами. В том же 156 г. сяньби совершают и набег на Китай в области Юнчжун.

Родственные сяньби племена тоба и их правитель Тобагуй в 386 г. завоёвывают Китай и создают новую династию Тоба. Когда Тобагуй в том же году вступил на китайский престол, он приказал «в столице и за её пределами связывать волосы на голове и носить шляпы». [76] С этого времени распространяется коса а в Китае.

Со времени господства сяньби и вслед за ними племён тоба возникает в Центральной Азии обычай ношения косы. По приведённым справкам очевидно, что проникновение этого обычая на север может быть датировано временем не раньше середины II в. н.э., когда сяньбийцы столкнулись с племенами динлин — аборигенами Минусинского края.

На наши выводы может быть выставлено возражение, что в более раннем могильнике, например в Ноин-уле, датируемом началом I в. н.э., [77] обнаружены в большом количестве косы. [78] Однако в условиях Ноин-улы срезанные с голов косы или имитации кос из конского волоса являлись своеобразным приношением со стороны подчиненных племён в могилу

(46/47)

Рис.9. Косы в футлярах из ноинулинских курганов. Гос. Эрмитаж.

их владыки — гуннского шаньюя. Как известно, в это время сяньби находились в подчинении у гуннов и, несомненно, им могли принадлежать косы, которые были положены в могилу шаньюя Учжулю жоди.

В условиях Оглахтинского могильника похороненные с косами не являются представителями подчиненных племён, как в Ноин-уле. Это достаточно экономически богатое племя, что убедительно показывает инвентарь погребений. Вместе с тем, Оглахтинский могильник отличается от позднейших Уйбатских чаатасов, имеющих больше связей с местной культурной традицией, чем Оглахты. [79] Оглахтинский могильник в среде минусинских памятников явление новое, в ряде моментов как бы нарушающее закономерное развитие культуры племён минусинской котловины. К таким новым явлениям, не свойственным минусинским памятникам, мы относим структуру погребения без курганской насыпи, косы, способ погребения на деревянном помосте, значительный удельный вес китайской культуры, преобладание бытового инвентаря из дерева. Все эти факты дают возможность утверждать, что Оглахтинский могильник является памятником проникновения сяньбийцев на север во II в. н.э. и, вероятно, синхронен ранним чаатасам. Уйбатские чаатасы, видимо, результат скрещения местных племён с сяньбийскими, после чего произошло окончательное выделение из динлинского слоя кыргызских племён.

На основании изучения материалов могил типа оглахтинского комплекса можно для Минусинской котловины (для группы так называемых таштыкских погребений) установить следующее:

1) Могилы, судя по тканям, идентичным тканям Ноин-улы, датируемым первыми веками н.э., относятся к периоду владычества в данном районе гуннов, и возможно, сяньбийцев, для которых Минусинская котловина, в древности называвшаяся страною гяньгунь (кыргыз), с населением динлинского происхождения, была их

(47/48)

северной границей. Скрещение племён Центральной Азии с динлинами дало первое кыргызское этническое объединение. [80]

2) Племена страны гяньгунь являлись северной частью, гуннского союза и занимались земледелием и пастушеским скотоводством, являвшимся, по всей вероятности, главной формой производства. Через посредство гуннов динлины вела торговлю с Китаем, откуда они получали ткани, зеркала и т.п. в обмен на продукты охоты, скотоводства и рыболовства. Динлины имели довольно развитые производства: керамическое, металлическое и другие.

Для характеристики территории расселения гуннских племён следует отметить также могильник того времени, раскопанный в 1896-1897 гг. Ю. Талько-Гринцевичем в районе Ильмовой пади в Забайкалье. [81] Этот комплекс находился в районе обитания северной части гуннских племён. Занимает он пространство 3х0.5 км и состоит из 5 групп погребений, общее число которых достигает 212. По внешнему виду они делятся на две неравные части. Только 4 относятся к крупным, остальные — малые. По внешнему валу большой могилы к насыпи идет вымощенный камнями накат. Начатый исследованием большой курган не раскопан до конца. Малые могилы представляют собой квадратную в плане каменную площадку с треугольниками, расположенными по углам квадрата, и с небольшим выложенным камнями накатом с южной стороны. Большинство курганов квадратной в плане формы. Обычно они выстроены из поставленных вертикально по сторонам каменных плит, перекрытых сверху также плитами, в свою очередь заваленными большими камнями и землёй. В могиле всегда находился срубленный из брёвен гроб с досчатым лиственичным дном, обычно прикрытый бревенчатым накатом. Примерные размеры гроба: длина 2-2.1 м при ширине 50-80 см. Способ крепления углов такой же, как и в ноинулинских сооружениях: короткие поперечные стенки клином входят в концы продольных. Сруб ориентирован с юга на север. Гроб обкладывался плитами, иногда — кусками красной и жёлтой глины.

Из находок в раскопанных курганах следует отметить в первую очередь кости животных, которые из 20 могил распределяются следующим образом: костей быка 19, барана 13, козы 8, собаки 3 и оленя 2. Порода быка — помесь домашнего

(48/49)

с яком. Таким образом, як, изображение которого мы видели на ноинулинских бляхах, несомненно имел значение в развитии скотоводства. Из остатков диких животных найдены кости кулана и оленя и только в одной могиле — птицы.

Находки остатков домашнего скота и диких животных свидетельствуют о развитии скотоводства пастушеского типа, соединённого с охотой. О существовании земледелия нет никаких данных. Обращает на себя внимание отсутствие лошади и большое количество костей крупного и мелкого рогатого скота. Однако по описанным находкам нельзя судить о составе стада, так как здесь мы имеем дело с могильным инвентарём, т.е. с искажённым отображением действительности. Лошадь безусловно была известна гуннам, что доказывает, в частности, нахождение в могиле остатков сбруи и удил. Удила найдены также и в ноинулинских курганах.

В большинстве погребений найдено по одному покойнику, в редких случаях встречаются два трупа, причем второй — обычно детского или юношеского возраста. В той части, где помещался покойник, клались вещи; кости домашнего скота находились за перегородкой (гроб обычно разделялся на несколько частей). В обряде погребения несомненную роль играл огонь, так как в могилах находились уголь, обгоревшие сосуды и т.п.

Вещи по своему характеру можно разбить на две группы: местного и иноземного (китайского) происхождения. В большом количестве встречается железо: рукояти и клинки мечей, остатки конской упряжи и т.д. Характерны для «иноземных» вещей обломки украшений и зеркала из белого сплава (сурьма?) с изображенными на них китайскими иероглифами, а также остатки тканей.

В могилах очень часты костяные изделия: «ножи», остатки черенков, трубки, обкладки луков, отделка сёдел и т.д.

Сосуды встречались обычно чёрного, красного и серого цвета. По качеству выделки чёрные сосуды гораздо грубее красных и серых. Орнаментация бедная, техника изготовления крайне разнообразна. По форме это различной величины и объёма горшки с широко открытым горлышком, с характерной закраиной в виде валика; устье горшка слегка расширяется вверху. Сосуды в основном баночной формы. Реже встречаются сосуды с узким горлышком, с валиком на закраине и расширяющимся туловом, в виде амфор.

Сосуды первого типа украшены сходящимися книзу каннелюрами, наподобие ноинулинских. Второй тип сосудов предназначен, главным образом, для хранения готовой пищи или продуктов, тогда как первый — для её приготовления. Непо-

(49/50)

нятно назначение одного из сосудов в виде двух цилиндров, вставленных друг в друга, т.е. сосуд с двумя стенками и общим дном. Керамика была найдена, главным образом, в женских могилах.

Неудобный для перекочёвок тип керамики, нахождение её, главным образом, в женских могилах, преобладание остатков рогатого скота, — всё это свидетельствует об осёдлости, о пастушеско-скотоводческом характере хозяйства. По всей вероятности, имела место известная степень классового расслоения, сказавшаяся в наличии в составе могильника, наряду с малыми, больших курганов. Однако социальное расслоение отражено в инвентаре названного могильника намного меньше, чем в ноинулинском.

К описываемой группе гуннских памятников относится Дэрестуйский могильник, раскопанный Ю. Талько-Гринцевичем, [82] и исследованное Г.П. Сосновским Нижне-Иволгинское городище гуннского времени.

Дэрестуйский могильник раскопан в 1900-1901 гг. на левом берегу р. Джиды. В нём вскрыто 26 могил. По типу захоронения погребения сходны с могилами Ильмовой пади: также имели перекрытия из каменных плит и деревянные гробы-срубы. Ориентированы костяки головой на север. В могилах обнаружены кости животных — лошади, быка, барана, домашнего и горного. Из инвентаря обращают на себя внимание пряжки ордосского типа со сценой дерущихся лошадей, пряжка с изображением борьбы мифического животного тарандра с орлом. Орёл вонзил когти в козла. Там же найдены ажурные бляхи с изображением головы быка, накладка из листового золота с изображением аргали, пряжки крестообразных и ложкообразных форм (фибулы) и др.

Большое место в инвентаре занимают бусы из малахита, яшмы, имитации раковины каури и настоящие раковины каури и многое другое. Керамика не имела особых черт, отличных от керамики гуннского времени. С мужскими костями найдены железные удила и костяные псалии. Из вооружения отметим совместное существование бронзовых наконечников стрел и железных четырёхгранных. Особо должен быть отмечен китайский шёлк, китайская монета типа У-шу (118 г. до н.э. — 618 г. н.э.), а также наличие кос у покойников. Весь комп-

(50/51)

лекс находок позволяет датировать Дэрестуйский могильник гуннским временем, но с нашей точки зрения скорей первыми веками новой эры, чем II-I вв. до н.э. К этому склоняют такие факты, как тип железной стрелы, косы у покойников, в известной степени и находка монеты, которая, видимо, исключает дату II в. до н.э. Ордосского типа вещи и китайский шёлк не противоречат дате I-II вв. н.э.

Большое значение имеет раскопанное Г. Сосновским единственное пока исследованное городище гуннского времени — Нижне-Иволгинское. Находки в открытых здесь землянках показали, что их обитатели занимались скотоводством (бык, лошадь, баран), охотой (косуля, заяц, птица), земледелием (просо) и рыболовством.

Здесь же изготовлялась керамика, характерной чертой которой являются, как и в Ноин-уле, четырёхугольные отпечатки клейм на дне сосудов. Тесто керамики, как и в ноинулинских сосудах, серое. Украшены сосуды орнаментом в виде волют и накладными валиками. Следует отметить находку обломка бронзовых котлов гуннского времени, а также железного шлака. [83]

Гуннские памятники Забайкалья, всё более и более вводимыев научный оборот советскими учёными, несомненно, заставят впоследствии пересмотреть наше представление о сложении форм хозяйства и культуры гуннского племенного союза. Уже сейчас совершенно ясно огромное влияние южносибирских племён на формирование культуры гуннов, а забайкальская часть была едва ли не основной этнической массой и экономическим тылом гуннов Монголии. Если «династия» первых шаньюев была связана с предками уйгурских племен (см. прил. III. К происхождению Огуз-кагана, стр. 223), то «независимая» экономика гуннов опирались прежде всего на забайкальские, селенгинские племена, вошедшие в состав племенного союза. Об этом говорит вышеприведённый археологический материал по гуннам Забайкалья, представляющий большее хозяйственное многообразие, чем соответствующие данные, относящиеся к другим частям восточной ветви гуннов.

Гуннский период на Алтае документируется небольшим количеством находок, сделанных главным образом В.В. Рад-

(51/52)

ловым во время раскопок в 1865 г. в урочище Катанда, по правому берегу р. Катунь (в её верховьях). [84]

К гуннскому периоду или, во всяком случае, к дотюркскому надо отнести раскопанные В.В. Радловым большой и малые курганы (кроме первого малого кургана) Катандинского II кладбища, Андогайские курганы и курганы Чуйской степи по р. Табажек, где следует отметить несомненные признаки земледелия плужного типа — в виде находок лемехов (Табажек и Катандинское II кладбище). [85]

Самые интересные находки из большого кургана Катандинского II кладбища представлены большим набором разных деревянных лошадок и деревянных же пряжек с изображениями животных и сцен борьбы зверей (львы и лось, фантастические животные и т.д.). [86] В ряде случаев на головках лошадок имеются отверстия, куда вставлялись, вероятно, оленьи рога, подобно тому, как в Пазырыкском кургане были найдены лошадиные маски, имитирующие голову оленя. [87] Подобная имитация была следствием переживания представлений, связанных со сменою оленя лошадью как средством передвижения. [88]

Влияние гуннов в культуре Южной Сибири, первой испытавшей на себе их проникновение, не исчерпывается вышеприведённым материалом. Традиции гуннских влияний С. Киселёв видит не только в культуре типа таштык, но и в ранних чаатасах Минусинского края. [89] М. Грязнов неоднократно указывал на роль гуннов в формировании культуры ранних кочевников шибинского этапа на Алтае. [90] Однако исчерпывающее изложение всех этих явлений в данной работе невозможно. Отметим только, что культура Южной Сибири II в. до н.э. — II-III вв. н.э. отражает большую роль гуннов. Она показывает, что гунны явились связующим звеном между племенами Южной Сибири и Китаем. Несомненно — это большая историческая роль гуннов в деле военно-политического развития племён Южной Сибири. Эту же роль немного позднее они вы-

(52/53)

полняют в отношении племён Средней Азии, что будет отмечено несколько далее.

Приведённый археологический материал и общая характеристика гуннского общества, данная китайскими летописцами, позволяют сделать следующие основные выводы.

В экономической области гуннское общество при преобладании скотоводческого хозяйства, являвшегося главным видом производства, знало охоту как подсобное занятие. [91]

В различных географических условиях, особенно у северных гуннов и в подвластных им областях, имело место земледелие. Последнее развивалось постольку, поскольку шло классовое расслоение, в результате которого создавался определённый слой общества, лишённый возможности кочевать (вследствие малой обеспеченности скотом) и развивающий у себя земледелие, с изменением в то же время состава стада (увеличение количества молочного рогатого скота).

Развитие и интенсификация производства дали возможность широкого использования рабов. Экспроприация личности была известна гуннскому обществу. Поступавшие в неволю рабы эксплоатировались шаньюйским родом. Военнопленные, главным образом китайцы, являлись ремесленниками, а часть пленных была использована в земледелии. Как увидим далее, в гуннском племенном союзе военнопленные китайцы пользовались относительной свободой, и следует, скорее всего, заключить, что система рабства была патриархальной, первобытной. «Первобытность» рабства выражалась в относительной личной свободе раба. Социальный строй гуннского общества привлекал подневольное население Китая, зачастую перебегавшее к гуннам. Следы техники китайского происхождения отмечались выше. Известны также на территории гуннов и городища. Последние, вероятно, китайского происхождения. Однако количественный рост рабства внутри гуннского союза не мог не способствовать процессу противопоставления шаньюйского рода массе гуннских племён. Система государственного управления во время одного из самых выдающихся шаньюев, Модэ, его реформа (см. далее), назначение членов его рода правителями отдельных частей гуннских племён показывают, что при сохранении выборности в родах в шаньюйском роде закреплялась наследственная передача должностей, против которой неоднократно выступали представители низов гуннских племён. [92] Отмирание выборности и замена её наследственной

(53/54)

передачей должностей отмечается Ф. Энгельсом для периода варварства. Ф. Энгельс считает, что подобной замене у древних германцев способствовало не только увеличение территории племенного союза, при котором вообще становилось невозможным проведение выборов, но, главным образом и в первую очередь, — узурпация богатой частью родовой знати органов родового строя. Укрепления своего господства гуннская знать достигла двумя способами: развитием рабского труда у себя в хозяйстве и превращением своего рода и племени в дружины, окружающие шаньюя, в состав которых, очевидно, входили и вольноотпущенные рабы.

Несмотря на значительную степень классового расслоения гуннские племена ещё до первых веков христианской эры сохраняют в значительной мере первобытно-общинные формы производства. Гунны искусственно сохраняют родовой строй. На его основе построено деление всех гуннских племён, организация войск. По всей вероятности, у гуннов произошла смена классификаторской системы родства описательной — характерное явление при возникновении патриархально-семейных отношений. Свидетельством родового строя является отмеченный летописями левират, т.е. брак на мачехе и женах братьев, будучи пережитком группового брака, в данном случае имеет экономический смысл, так как ведёт к сохранению приданого жены и потомства в пределах данного рода после смерти мужа.

В соответствии с системой социальных отношений находятся и идеологические надстройки. В китайских летописях можно усмотреть отмечавшиеся уже указания на шаманство. Анимистические представления и пережитки тотемизма запечатлены погребальным ритуалом гуннских могильников. Свидетельством тотемистических представлений являются и анализированные бляхи из ноинулинских курганов. Подчёркиваю, что это только переживания древнего тотемизма, находящие своё отражение, в частности, в зверином стиле. С точки зрения отражения социально-экономических условий можно рассматривать и памятники искусства из гуннских могильников, в числе которых имеются и местные изделия и вещи иноземного происхождения. Западные грекобактрийские ткани являются здесь элементом заносным, полученным в результате либо торговли, либо просто грабежа. [93] Такого же происхождения и китайские

(54/55)

вещи, часть которых получена в порядке дани или личных подарков китайских императоров.

На основании дошедших до нас гуннских слов, сохранённых китайскими источниками, ряд учёных пытался сблизить гуннский язык с современными — тюркскими, монгольскими, тунгусскими и др. Такие аналогии проводили, например, Ф. Хирт, [94] К. Ширатори, [95] В. Панов [96] и др. На основании произведенного ими анализа лингвистических данных можно утверждать, что единого гуннского языка не существовало. Гунны говорили на различных языках и диалектах, из которых позднее развились тюркские и, быть может, монгольские языки. [97] Отсутствие единого государственного языка также заставляет предполагать, что у гуннов не было ещё государства. В период владычества гуннского племенного союза складывались тюркские, возможно, и монгольские племена. [98]

Формирование же тюркского народа надо отнести к более позднему периоду — к VI-VII вв. н.э.

(55/56)

Совершенно ясно, что как в культуре, так и в языке гуннов происходили значительные изменения. Общность же древнетюркских и древнемонгольских элементов широко известна.

Обогащение тюркской лексики, очевидно, происходило на почве связи с племенами Средней Азии.

Что это значит? Это значит, что когда развитие завоевательных походов гуннов приблизило их к границам Средней Азии, к тем областям, где обитали тюркоязычные племена (например, Семиречье, Тяньшань, правобережье Сыр-Дарьи), издавна связанные с земледелием, с восточноиранскими племенами, то они заимствовали и включили в свой словарный фонд дополнительную лексику, неведомую им, когда они господствовали в степях Центральной Азии или на равнинах Южной Сибири.

Все эти процессы скрещивания и обогащения тюркских языков происходили давно и лишь усиливались в период владычества гуннов. «Скрещивание языков — говорит И.В. Сталин — есть длительный процесс, продолжающийся сотни лет». [99]

Учитывая, что в последующий период на территории распространения и движения гуннов в основном сформировались народы тюркской языковой системы, можно с большей долей вероятности предполагать, что именно тюркокая речь преобладала у гуннов и в гуннском племенном союзе лишь получила толчок к своему дальнейшему развитию. Напомню, что И.В. Сталин указывал, что основные черты языка складываются «ещё в глубокой древности, до эпохи рабства». [100] Следовательно, есть все основания полагать, что и тюркские языки складываются по меньшей мере с середины 1-го тысячелетия до н.э., т.е. в «скифский период».

    ^

[1] См. его: The Ancient History of China, New-York, 1908, стр. 13; такого же мнения и Де Гроот (J.J.M. De Groot). Ср.: О. Franke. Beiträge aus Chinesishen Quellen zur Kenntnis der Türkvölker und Skythen Zentralasiens. Berlin, 1904, стр. 4 сл. Вопрос о связях гуннов со скифами, а последних через гуннов с тюрками затрагивал ещё X. Вамбери: Н. Vambery. Das Türkenvolk. Leipzig, 1885.

[2] Все эти материалы подытожены Г.П. Сосновским и нами в: ИС, ч. 3-4.

[3] См. отчёты Ж. Андерсона (Andersson), указатель которых помещён в ВМЕА, I, стр. 105 сл. — Т. Arne. Painted Stone Age Pottery from the Province of Honan. PS, I, вып. 2, Peking, 1925. — Н.G. Creel. Studies in Early Chinese Culture. Baltimore, 1927.

[4]Namio Egami and Seiichi Мizuno. Inner Mongolia and the Region of the Great Wall. Tokyo and Kyoto, 1935.

[5] См.: Сб. «Северная Монголия», II, Л., 1927, стр. 47-48. Наглядную характеристику этапов культуры Монголии см.: С.В. Киселёв. Монголия в древности. Изв. ОИФ, IV, вып. 4, 1947.

[6] См. издание вещей: P. Pelliot. Bronzes Antiques de la Chine appartenant à C.T. Loo. Parix et Bruxelles, 1924. Геометрическая тематика орнамента абсолютно господствует в культуре Шан и Инь. В этом отношении характерны Аньянские памятники. См., например, статьи К. Karlbeck. Anyang Moulds, ВМЕА, VIL — Он же. Anyang Marble Sculptures (там же). Обзор работ в Аньяне см.: OZ, вып. 1-2, 1932.

[7] N. Egamia, S. Мizunо, ук. соч., ср.: G.V. Мerhart. Bronzezeit am Jenissei. Wien, 1926.

[8] Sоwеrbу. Animals in Chinese Art, JNCBRAS, LXVIII, 1937. Иньскую бронзу см.: B. Karlgren. Jin and Chou in Chinese Bronzes. BMEA, VIII, Ср.: В. Karlgren, там же, XIII к XVI. Ср.: Новую работу о китайском искусстве Б. Денике и О. Глухарёвой (Музей восточных культур, М., 1949).

[9] Chou Chao Нsiang. Pottery of the Chou dynasty. BMEA, I, Классификацию стилей чжоуской бронзы см.: В. Karlgren. New Studies on Chinese Bronses. BMEA, IX. Более ранние культуры карасукского облика, связанные ещё с неолитоидаыми формами, см. в памятниках Бицзуву (Prehistoric Sites by the River Pi-liu-ho. South Manchuria, Tokyo, 1929). Раскопки проводились под руководством И. Харада и К. Хамада (J. Harada u. К. Hamada). Более ранние памятники были раскопаны в местности Даньдуцзу, синхронные с культурой типа Яньшао, и поселение у Гаолихай с культурой позднекарасукского облика и времени перехода к железу.

[10] J. Andersson. Hunting Magic in the Animal Style, BMEA, IV.

[11] См.: P. Reinесke. Ueber einige Bezieungfen der Alterthümer China’s zu denen des skythisch-sibirischen Völkerkreises, ZE, 1897. Автор сопоставил изображения вещей чжоуского времени из издания Цзиньшису с вещами, происходящими из южной Сибири. Южносибирский материал этого времени см.: С. Теплоухов. Опыт классификации древних металлических культур Минусинского края. МЭ IV, вып. 2, Л., 1929. — С. Киселёв. Тагарская культура. ТСА РАНИОН, IV.

[12] См.: J. Andersson, ук. соч. Ср.: Г. Сосновский. Ранние кочевники Забайкалья. КСИИМК, № 8. См. также: J. Andersson. Der Weg über die Steppen. BMEA, I. — Он же. Selected Ordos Bronzes. BMEA. V.

[13] В. Karlgren, ВМЕА, IX. Ср. статью: Birgit Vessberg. Un bronze du style Houai, découvert a Rome, BMEA, IX.

[14] T. Arne. Die Funde von Luan P'ing und Hsuan Hua. BMEA, I.

[15] Joshito Нarada and Kazuchika Коmai. Mu-Jang-Ch’êng, Han and pre-Han Sites at the Foot of Mount Lao-T’ieh in South Manchuria, АО, II. Tokyo, 1931. Памятники ханьского времени типично осёдлого населения см. в работе: Osamu Mori u. Hiroshi Naito, Jang-Ch’êng-tzu, Report upon the Excavations of the Han Brick-tomb with Fresco Paintings, etc. near Chin Mu-ch’eng-j. South Manchuria. Tokyo, 1939.

[16] Kosaku Hamada and Sadahiko Shimada. Nan-Shan-li, Report upon the Excavation of the Brick Tomb of the Han Dynasty at the Foot of Mt. Lao-t’ieh, near Port Arthur South Manchuria. Tokyo, 1933.

[17] Joshito Нaradа и Kazuchika Коmai, ук. соч.

[18] Приводимые здесь и далее исторические факты опубликованы в переводе с китайского многими авторами, в том числе И. Бичуриным, Де Гроотом и другими.

[19] Мы рассматриваем культуру Яньшао и неолитоидную культуру Внутренней Монголии, Восточного Туркестана (см. например, публикации: A. Stein, Innermost Asia, I, Oxford, 1928, стр. 85, где описаны эти материалы, по неверному определению Стейна названные памятниками «палеолитической оккупации» пустыни Такламакан) и Южной Маньчжурии (см. упоминаемое на стр. 23 сн. 2 указание на раскопки в Даньдуцзу), как две параллельные и, быть может, независимые области культурного развития.

[20] Элементы звериного стиля, по существу, вообще не исчезают из китайской бронзы, лишь принимая временами исключительно геометризированные формы.

[21] ШЦ, гл. 110; ЦХШ, гл. 94, л. 4а. Ср.: А.Н. Бернштам. Из истории гуннов I в. до н.э. СВ, I, стр. 53.

[22] СВ, I.

[23] Т. Arne. Die Funde von Luan P’ing und Hsuan-Hua. ВМЕА, т. V. Сводку литературы см.: R. Groussеt. Histoire de l’Extrême Orient. Paris, 1929, стр. 175 сл. — M. Granet. La civilisation chinoise, Paris, 1929. Авторы труда «Внутренняя Монголия» (АО, сер. В., I) отмечали (стр. 12), что если в южной России скифы знали железо, в восточной России — железо и бронзу, в Сибири — главным образом бронзу, то суйюаньская культура скифов и ранних гуннов исключительно связана с бронзой. В последнее время Б. Карлгрен выдвинул теорию, по которой гунны, связанные якобы с эпохой Инь, ведут истоки своей культуры с Аньяна, и звериный стиль через посредство кочевников проникает на Запад; см.: В. Karlgren. Some Weapons and Tools of the Jin Dynasty. BMEA, XVII, 1945.

[24] Alfred Salmony. Sino-Siberian Art. Paris, 1933, табл. X, XI, XX и стр. 46, 55.

[25] Carl Нentze. Les influences étrangères dans le monument de Houo-K’iu-Ping. AA, 1925, 1, стр. 31 и сл., см. рис. на стр. 33 и 35. Впрочем, скульптуру лошадей и барельефы на могилах в Китае мы встречаем и в более позднюю эпоху — Танскую, например на могиле императора Тайцзуна (умер в 649 г. н.э.) в провинции Шанси, см.: Ed. Chavannes. Mission Archéologique dans la Chine Septentrionale. Publication de l’école française d’Extrême Orient, Paris, 1909, табл. CCXXXIII, № 440 и табл. CCXCIV. Любопытна к этом отношении работа Ф. Хирта. F. Hirth. Ueber Fremde Einflüsse in der Chinesischen Kunst. München — Leipzig, 1896. Автор полагает, что искусство Шан-Ин и Чжоу не было реалистичным и изменения наступают только под влиянием гуннов (стр. 11). Однако он рассматривает всё развитие искусства с древнейших времён по 115 г. до н.э. как период «спонтанного» развития китайского искусства; время, с 115 г. до н.э. по 67 г. н.э. — как период грекобактрийских влияний и, наконец, период с 67 г. н.э. как начало буддийского влияния (стр. 1). Помимо бронзы весьма любопытны изделия из нефрита, в которых также можно проследить характерные для эпохи Хань (по сравнению с Чжоу) изменения стиля. См., например: P. Pelliot. Jades Archaïques de Chine appartenant à C.T. Loo. Paris — Bruxelles, 1925.

[26] См., например, помимо тех вещей, которые будут описаны далее, сосуд в виде лошади (С. Trever. Excavations in Northern Mongolia. Leningrad, 1932, табл. 30) и чёрную статуэтку лошади в музее Чернуши: Н.D. Ardenne de Tizас. Chinesische Tierplastik und Tierbilder Berlin, табл. VIII и IX (наосники на двухколесной арбе).

[27] Ed. Chavannes, Mission..., I-VII, XXII, XXIV, XXVIII, XXXIX и др. см. у него же изображение приношения дани от подданных Восточного Туркестана на памятнике Улян (120 г. н.э.) и Сяотяньшань (167 г. н.э.), где, по предположению Э. Шаванна, изображены варвары Севера (гунны?). — Ed. Chavannes, La sculpture sur pierre en Chine au temps des deux dynasties Han. Paris, 1893, табл. V, XXXVIII, стр. 76. Исследованию этих барельефов посвящена работа: Berthold Laufei. Chinese Grave-Sculptures of the Han Period. Paris, 1911, стр. 26, табл. VII и др.

[28] См. также нашу статью: Золотая диадема из шаманского погребения на р. Каргалинке. КСИИМК, вып. 5, 1940. Из последних находок любопытно раскопанное М. Грязновым на Алтае погребение с китайскими вещами. См.: Сообщ. Гос. Эрмитажа, I, 1940, стр. 17 сл.

[29] См., например, многочисленные работы в Корее японских археологов Козуми, Номори, Умехара, Канда, Каямото, Аримидзу, Саито к др. Наиболее интересные для нас результаты работ опубликованы на японском языке: Отчёт об археологических исследованиях 1924-1931 гг. Киото, 1931-1932. — Отчёт о раскопках могил Кинрей дзука и Сиокури дзука в г. Гендю. Прекрасное воспроизведение вещей см.: A Royal Tomb «Kinkan Tsuka» or the Gold Grewn Tomb at Keishu and ist Treasures, Special Report of the Servise of Antiquités, III, Gouvernement General of Chosen., 1927, ч. 2 (ч. 1 нам не удалось достать). Интерпретацию этих находок см. в статье: С. Нentze. Schamanenkronen zur Hanzeit in Korea. OZ, 1933, вып. 5. Ср.: АА, III, вып. 2/3, 1930-1932.

[30] См.: В.В. Бартольд. Китайские известия о гуннах (рецензия на Гроота). Анналы, III, П., 1922. Автором Ханьшу был Баньгу (умер в 27 г. н.э.). Сымацянь умер в 87 г. до н.э. Своё сочинение он довёл до 99 г. до н.э. Частичный перевод Сымацяня см.: Ed. Chavannes, Mémoires historiques, V, Paris, 1900-1905 (гуннам посвящена гл. 110 его сочинения); см. В.В. Бартольд, ук. соч., стр. 261-267. См. мелкие поправки перевода Гроота: E. Von Zach. Einige Verbesserungen zu De Groot, die Hunnen det Vorchristlichen Zeit, AM, I, вып. 1, январь 1924, стр. 125-133. По поводу транскрипции Гроота Цах заявляет, что «транскрипция не имеет значения, точнее прямо фальшива» (стр. 133). Сведения об источниках Шицзи и Цяньханыпу см.: A. Wуlie. Notes on the Chinese Literature. London, 1867. А. Вайли дал переводы китайских текстов о гуннах. См.: A. Wуlie. History of the Heung Noo in their Relations with China. JAI, V.

[31] Бичурин, ч. 1, стр. 2-3. Это традиционное описание кочевников, приводимое китайскими летописями по отношению к легендарным гуннам, предкам кочевых племён жун и ди, повторяется и для более позднего времени.

[32] См.: De Groot, стр. 2-3. Кlaproth. Tableaux historiques de l’Asie. Paris, 1825; описание гуннов (перевод и пересказ источников) имеется, помимо вышеотмеченных работ И. Бичурина, у Майя, Де Гроота, Кордье и др., см. также Е. Parker. The Turko-Skythian Tribes. ChR, XX-XXI, 1902; о связях Китая и кочевников; ср.: René Grousset. Histoire de l’Extrême Orient. Paris, 1929. Одна из последних сводок: D.W. Eberhard. Cin’in Şimal Komşulari bir Kaynak Kitabi, Ankara, 1942 (на турецком языке); см. нашу рецензию: ВИ, № 7, 1946, где отмечены другие работы этого автора и дана их критика.

[33] Описание см.: К.В. Тревер. Находки из раскопок в Монголии в 1924-1925 гг., СГАИМК, 1931, № 9-10, стр. 40 и сл. Подробного описания вещей по курганам нет (в частности, отсутствует описание керамики). Издание, в основном, предметов искусства см. в уже упоминавшейся работе К. Тревер на английском языке. Excavations in Northern Mongolia; там же библиография вопроса. Отмечу неприведённые К.В. Тревер два издания с публикацией материала Ноин-улы: И. Xодукин. Первые раскопки в горах Ноин-ула. Иркутск, 1926 (в статье И. Ходукина опубликован хранящийся в Иркутском музее материал, добытый Баллодом в 1912 г. Среди вещей обращает на себя внимание украшение платья с изображением спокойно стоящих драконов, опирающихся лапами на грифона, и нефритовые пластинки от панцыря). Второе издание статьи И. Ходукина; Alfred Salmоnу. Der erste Fund von Noin-Ulla. (31/32) Artibus Asiae 1930-1934, № 2/3, стр. 86-92. Отдельные предметы издавались и интерпретировались довольно часто (например: М. Rostovtzeff. The Animal Style South Russia and China. PMAA, т. XIV, 1929, табл. XXXV. Фашистские концепции на материалах Пазырыка и Ноин-Улы развивал И. Стржиговский: J. Strzygowski. Der Amerasiatische Kunststrom. OZ, вып. 5, 1935). Подробное описание внешнего вида ноин-улинских курганов дано К.В. Тревер, поэтому мы здесь его опускаем. Следует отметить, что исследование керамики показывает её крайнюю примитивность. На ряде фрагментов обнаружены клейма, два из которых, повидимому, с китайскими иероглифами. Возможно, что керамика, равно как и часть тканей, китайских по внешности, изготовлялись в гуннском обществе руками китайцев-рабов, уводимых в большом количестве гуннами или перебегавших к ним. См.: А.Н. Бернштам. Рецензия на работу К.В. Тревер «Excavations in Northern Mongolia». ПИДО. 1935, № 9-10, стр. 226-234. Один из последних откликов см. Myer Prudence A. Reinterpetation of the Noin-Ula embroidered Shoe-Sale, AA, X-XI, 1947, стр. 108-120.

[34] Л.С. Берг. Всесоюзное Географическое общество за сто лет. М.-Л., 1946, стр. 223-224; ср.: О.А. Баян. Первые исследователи Центральной Азии. М., 1946, стр. 68-69; ср. также предисловие к книге: П.К. Козлов. Монголия и Амдо и мёртвый город Хара-хота. Географ. издат., 1948, стр. 16 сл.

[35] Ср.: А. Бернштам. Гуннский могильник Ноин-ула..., стр. 963.

[36] Иркутск, 1926.

[37] За 1930-1934 гг., под названием «Der Erste Fund von Noin-Ulla».

[38] Ausstelung Chinesischen Kunst.

[39] Публикация доклада в «Трудах» конгресса (Л., 1935).

[40] Asiens Bildende Kunst in Stichproben, ihr wesen und Ihre Entwicklung. Augsburg, 1930, cp. стр. 120-122. — Он же. Der Amerasiatische Kunstsform. Ostasiatische Zeitschrift, вып. 5, 1935.

[41] См., например: Joachim Werner. Zur Stellung der Ordosbronzen. Eurasia Septentrionalis Antiqus, IX, Helsinki, 1934.

[42] McGovern, The Early Empire of Central Asia... The University of North Carolina Press, 1939. Ср. нашу рецензию: ВДИ, вып. 3-4, 1940.

[43] Leigh Aschton and Basil Gray, Chinese Art. London, 1936 (3-е изд.), стр. 72, 74, рис. 18а и 19б (шёлк); стр. 74, рис. 19а (чашечка с китайской надписью).

[44] Намори, Канда и Каямото. Отчёт об исследовании древних могил у деревни Охри, волости Дагонганмэн, уезда Дагон-гун, провинции Пхен ан Намдо. Сеул, 1935 (раскопки 1930 г.). Публикация на японском языке.

[45] См., например: А.Н. Бернштам. Кенкольский могильник. Экспедиции Гос. Эрмитажа, вып. 2. Л., 1940. — Г. Сосновский. Раскопки в Ильмовой пади. СА, VIII, 1946.

[46] См., например: А.Ю. Якубовский. Культура и искусство Средней Азии. Л., 1940.

[47] Ср. также статьи В. Чепелева в журнале «Искусство» (4, 1936; 5, 1939).

[48] В. Кононов. Восстановление первоначальных красок ковра из Ноин-ула, М.-Л., 1937.

[49] ИС, ч. I-II.

[50] См. С.А. Теплоухов. Раскопка курганов в горах Ноин-ула. Сб. «Краткие отчёты экспедиций по исследованию Северной Монголии», Л., 1925, стр. 13 сл.

[51] П.К. Козлов. Современная Монголия — Ноин-улинские памятники. Там же, стр. 1 сл.

[52] Технологический анализ тканей из раскопок в Монголии. ИГАИМК, XI, вып. 7-9. См.: D. Klein. Die frühen Seidengewebe auf China Ausstelung in London. OZ, вып. 3/4, 1936.

[53] 5-й год Цяньпин соответствует 2 г. до н.э. К.В. Тревер. Находки из раскопок в Монголии, 1924-1925 г. СГАИМК, № 9-10, 1931, стр. 41. Даваемый здесь перевод несколько расходится с приведённым у К.В. Тревер.

[54] Бичурин, ч. 1, стр. 91. Перевод нами несколько уточнён.

[55] См. нашу статью на эту тему (Гуннский могильник Ноин-ула и его историко-археологическое значение. Изв. ООН, № 4, 1937), где дана развёрнутая аргументация точной датировки кургана № 6.

[56] И. Бичурин, ч. 1, стр. 27.

[57] A. Alföldi. Die Geschichtengruncllagen des hochasiatischeh Tierstiles, FF 10, VIII, 1931, № 20. См. у: К.В. Тревер, СГАИМК № 9-10, 1931, стр. 46.

[58] Сводку преданий о возникновении уйгуров см. в работе: В.В. Pадлов. К вопросу об уйгурах. Прил. к XXII тому ЗИАН, СПб., 1893. В связи с бляхами следует учесть легенду, приведённую у Джувейни (В.В. Радлов, ук. соч., стр. 57) и в китайских летописях монгольской династии Юаньши (там же, стр. 63). Общность представлений тюрок и монголов, в частности бурят, и предшествовавших им гуннов о своём происхождении свидетельствует о том, что гунны являются этническими предшественниками и тюрок и монголов (см.: А. Бернштам. Изображение быка в находках ноинулинских курганов. ПИДО, № 5-6, 1935).

[59] ШЦ, гл. 110; ЦХШ, гл. 94А, л. 8а.

[60] Е.Н. Parker, ук. соч., XX, стр. 10, прим. 125.

[61] Там же, стр. 10.

[62] De Groot, ук. соч., стр. 60.

[63] Бичурин, ч. 1, стр. 16.

[64] Там же, стр. 16, прим. 1.

[65] В китайском сочинении Цзиньшису (I, тетрадь 2) даны рисунки «чи» разных размеров. На основании этих данных Ф. Хирт и установил размеры «чи». См.: F. Hirth. Bausteine zu einer Geschichte der chinesischen Literatur als Supplement zu Wylie’s Notes on Chinese Literature T'oung Pao, 1897, стр. 100.

[66] Инв. номера коллекций Отдела Востока Гос. Эрмитажа: 13954^1-3 и 14152.

[67] F. Hirth, Bausteine zu einer Geschichte...

[68] См.: арх. Палладий и П.С. Попов. Китайско-русский словарь, Пекин, 1888, II, стр. 147.

[69] См. Г.П. Сосновский. О находках Оглахтинского могильника, ПИМК, 1933, № 7-8, стр. 34 сл.; там же см. литературу вопроса. Вообще говоря, Оглахтинский могильник быть может относится к более позднему времени и связан не с гуннами, а сяньбийцами. Об этом далее. О культуре Минусинской котловины помимо указанных работ см.: С. Киселёв. Разложение рода и феодализм на Енисее. ИГАИМК, вып. 65, 1933. Подробное изложение материала по культуре гуннского периода в Южной Сибири см.: С.В. Киселёв. Древняя история Южной Сибири, стр. 177 сл.; о таштыкской культуре: стр. 216 сл.

[70] Известны в похоронном обряде в недавнем прошлом у кочевников. Ср.: С. Абрамзон. «Тул» как пережиток анимизма у киргизов. Сб. «Белек» С.Е. Малову, Фрунзе, 1946. Дальнейшее развитие обряда «тул» выявляется в постановке на могилах балбалов.

[71] A.J. Heikel. Altertümer aus dem Tale des Talas in Turkestan. ТЕ, VII, Helsinki, 1918.

[72] Кенкольский могильник. Гос. Эрмитаж, Л., 1940.

[73] С. Киселёв. Саяно-алтайская археологическая экспедиция в 1938 г. ВДИ, вып. 1, 1939, стр. 254.

[74] См. доклад В. Бартольда на 1-м Тюркологическом съезде в Баку. (Баку, 1926, стр. 22).

[75] Ганму, под 261 г.; ср.: Бичурин, ч. 1, стр. 187.

[76] См.: Бичурин, ч. 1, стр. 202.

[77] А. Бернштам, Гуннский могильник Ноин-ула...

[78] Ср.: С. Trever. Excavations in the Northern Mongolia. 1932. Находка кос известна и в другом могильнике, см.: Г.П. Сосновский, Дерестуйский могильник, ПИДО, 1935, № 1-2. Трудно сказать, в каком взаимоотношении с другим инвентарём были найдены косы, да и сам могильник может быть более позднего времени, чем предполагал Г. Сосновский.

[79] С. Киселёв, ВДИ, вып. I, 1939. — Он же, Маска из древнейших Чаатас. Изв. Гос. Музея им. Н.М. Мартьянова, № 1(12), Минусинск, 1935; ср.: Л. Евтюхова. К вопросу о каменных курганах на среднем Енисее. Сб. статей по археологии СССР, М., 1939.

[80] Об этом подробнее см.: А.Н. Бернштам. Историческое прошлое киргизского народа. Фрунзе, 1942; ср.: КСИИМК, XVI.

[81] Ю. Талько-Гринцевич. Суджинское доисторическое кладбище в Ильмовой пади. ТТКОПОРГО, I, вып. 2 (1898), М., 1899. Ср. Г.П. Сосновский. Раскопки Ильмовой пади. СА, VIII; См. его: Находки китайских тканей в могилах Ильмовой пади, КСИИМК, II.

[82] Г.П. Сосновский. Дэрестуйский могильник, ПИДО, 1935, № 1-2, стр. 168 и сл. Перечень работ Ю. Талько-Гринцевича дополню указанием на статью в «Трудах XII археологического съезда» (т. I). В своей статье (стр. 168) Г.П. Сосновский отмечает раскопанные им могилы на Нижне-Иволгинском городище; см.: ПИДО. 1934, № 7-8, стр. 150-156. Замечательные коллекции из раскопок Г. Сосновского могил гуннского времени с тканями ханьского типа опубликованы в СА, IX.

[83] Ныне эти памятники продолжает исследовать А.П. Окладников, отчеты которого ещё не опубликованы. Ср. А.П. Окладников, Краткий отчёт о работах Бурят-монгольской археологической экспедиции летом 1947 г. Записки НИИКЭ, Улан-Удэ, 1948, стр. 106-116. Раскопки А.П. Окладникова ещё ярче показали роль земледельческой культуры в гуннских поселениях и высокий удельный вес в этой культуре китайцев. Ср. Г. Сосновский, О поселении гуннской эпохи в долине р. Чикоя, КСИИМК, в. XIV.

[84] См.: А.А. Захаров. Материалы по археологии Сибири. Раскопки акад. В.В. Радлова в 1865 г. ТГИМ, вып. 1, М., 1926; см. его же: Antiquities of Katanda (Altai), JAI, т. LV, 1925. См.: С.В. Киселёв. Древняя история Южной Сибири, стр. 178 сл.

[85] А.А. Захаров, ук. соч., стр. 77.

[86] Там же, стр. 81 сл., особенно стр. 89.

[87] Скифское погребение на Алтае. ИГАИМК, № 2, 1931, стр. 25-31.

[88] М.И. Артамонов. К истории средств передвижения. ПИДО, 1933, № 5-6.

[89] С. Киселёв. Саяно-Алтайская экспедиция в 1938 г. ВДИ, вып. 1/6, 1939. — В. Левашова. Из далёкого прошлого южной части Красноярского края. Красноярск, 1939.

[90] М.П. Грязнов. Ранние кочевники Западной Сибири и Казахстана. ИС, ч. 2, гл. 6, § 3.

[91] Г. Сосновский. К истории скотоводства в Сибири. КОДЖ. I, стр. 146 сл.

[92] См. уже упоминавшуюся нашу статью: Наследственность и выборность у древних народов Центральной Азии. ПИДО, 1935, № 7-8.

[93] См.: К. Тревер. Памятники грекобактрийского искусства. М.-Л., 1940. Там же литература вопроса. Ткани, видимо, все же более позднего времени, чем их датирует К. Тревер. О гунно-китайских и эллинистических влияниях см.: Zaltan Takасs. Some Irano-Hellenistic and Hunnic Art Formes, OZ, 1929, вып. 4 (подробнее эта литература указана далее, в гл. XV).

[94] F. Hirth. The Ancient history of China, стр. 66-67.

[95] K. Shiratori. Sinologische beitrage zur Geschichte der Türken-Völker. Ober die Sprache der Hiung-nu und Tunghu Stämme. ИАН, XVII, 1902, № 2. См.: Sur l’origine des Hiong-nu. JA CCII. Работа К. Ширатори, напечатанная в «Известиях» Академии Наук, первоначально была издана в Токио в 1900 г. под тем же заглавием. Рецензию Мункачи (Munkacsi) на первое издание см. в: RO, 1903, IV, стр. 240-253.

[96] В. Панов. К истории народов Средней Азии. I, Сюнну (Хунну). Турецкое происхождение народов Сюн-ну (Хунну) китайских летописей. Владивосток, 1916, быть может, о Панове и Ширатори см.: К. Иностранцев.Хунну и Гунны, 2-е изд. Л., 1925, послесловие.

[97] А.Н. Бернштам. Происхождение турок. ПИДО, 1935, № 5-3, стр. 43-54. По этому вопросу см. также: К вопросу о происхождения скотоводства у монголов (в сб. по истории одомашнения животных, Л., 1936, особенно стр. 411 и сл.). Ср. мнение О. Франка о том, что гунны были наполовину тюркские, наполовину тунгусские племена. См. его: Geschichte das Chinesischen Reiches, I, Berlin — Leipzig, 1930, стр. 240 (том II вышел в 1936 г.).

[98] О тюркоязычности не только гуннов, но их предшественников — племен жун и ди см.: Th.W. Kingsmill. The Ancient Distribution of Peoples on the Western and Northern Frontiers of China. ChR, т. XXV, 1900-1901, стр. 217. По вопросу о древних племенах Китая, с которыми генетически связаны гунны, см. его статьи в: ChR, XXV (Han Wu Ti and the aboriginal tribes of the south-western frontier of China): VII (Ethnological Sketches from the Dawn of History). К. Ширатори считал восточных гуннов монголоязычными (К. Schiratori. Sur l’origine des Hiong-nu. JA, 1923, стр. 71). Этой же точки зрения придерживался и П. Пелльо (см.: R. Grousset. Histoire de l’Extrême Orient, Paris, 1929, стр. 207). Кай Доннер отмечал возможность скрещения гуннских племён с иранскими и появлением в их языке соответствующей лексики (Kai Donner. Sibiriens Folk och Forntid. Helsingfors, 1933). Отто Мэнчэн Хэлфен считал гуннов (основное ядро) небольшой «нацией» и полагал, что они говорили на языке проточувашского типа (Otto Menchen Helfen. Huns and Hiong-nu. Byzantion, XVII, стр. 225).

[99] И. Сталин. Марксизм и вопросы языкознания. Госполитиздат, 1950, стр. 29.

[100] Там же, стр. 26.

наверх