[ коллективная монография ]
Восточный Туркестан в древности и раннем средневековье.
Очерки истории.
// М.: ГРВЛ. 1988. 456 с.
Введение.
Среднюю Азию [393, с. 14-16; 545; 1091, с. 1-5] русские и западноевропейские авторы XVIII — первой половины XIX в. часто называли «Большой Бухарией», земли же к востоку от неё — «Малой Бухарией». [1] В китайских источниках нового времени последняя область после насильственного присоединения её в середине XVIII в. к Китаю получила название Синьцзян.
Топонимы «Малая Бухария» и «Синьцзян» — искусственные образования, они не были известны местным жителям и не применялись ими. В XVIII-XIX вв. на Востоке, а затем и в Европе (в том числе в России) Малую и Большую Бухарию вместе называли «Туркестан», причём иногда различали «Бухарский Туркестан» и «Восточный Туркестан». [2]
В 1829 г. Н.Я. Бичурин в одном из своих первых больших трудов («Описание Чжуньгарии и Восточного Туркистана в древнем и нынешнем его состоянии») выступил с очень важным утверждением: «Здесь приличнее было бы назвать Бухарский Туркистан западным, а Китайский восточным. Принимаемое у нас название Китайского Туркистана подлежит изменению» [258, с. 12]. В трудах выдающегося русского востоковеда второй половины XIX в. В.В. Григорьева термины «Западный Туркестан» и «Восточный Туркестан» в полной мере обрели права гражданства. В названиях и в тексте его печатных исследований встречается как тот, так и другой термины. Топоним «Восточный Туркестан» распространился и в западноевропейской географической и востоковедной науках, особенно в немецкой («Ostturkestan»). Так как абсолютное большинство исконного населения этой области в новое и новейшее время являлось тюркоязычным, именно этот топоним наиболее оправдан с историко-культурной, этнической и лингвистической точек зрения. [3]
Русская наука внесла огромный, по некоторым направлениям — решающий вклад в исследование исторических судеб Во-
(3/4)
сточного Туркестана, языков и культуры населявших его народов и племён. Достаточно указать на труды В.В. Бартольда, В.В. Радлова, С.Ф. Ольденбурга, К.Г. Залемана в области истории, лингвистики и археологии. Обобщая результаты своих собственных исследований историко-культурного прошлого Средней Азии и Восточного Туркестана и научные достижения других востоковедов, лингвистов и археологов, наиболее компетентный знаток истории Востока В.В. Бартольд пришёл к важным заключениям. Указав, в частности, что новая сводная работа по истории Восточного Туркестана может быть написана лишь в связи с результатами исследования прошлого Средней Азии, В.В. Бартольд обосновывал это следующим образом: «В обеих частях Туркестана жили народы одного и того же происхождения и действовали одни и те же культурные факторы» [122, с. 519].
На протяжении всего XIX в. и вплоть до 70-х годов нашего столетия многочисленные экспедиции (пионерами и здесь выступили русские учёные) собрали огромный фонд археологических материалов, извлекли из земли и изучили памятники искусства и письменности на санскрите и пракрите самого разнообразного содержания. Особое значение имеет открытие группы документов на кхарошти из г. Ния и других областей, а также рукописей на среднеперсидском, парфянском, согдийском, бактрийском (эфталитском), новоперсидском языках. Тогда же были обнаружены огромные серии ценнейших документов в соседних с Восточным Туркестаном районах, прежде всего в Дуньхуане. Другие памятники письменности дали представление о ранее неизвестном индоевропейском языке, который получил в науке название тохарского. Множество вновь найденных памятников письменности было создано на тибетском, китайском, сирийском, тюркских языках.
Эти находки потребовали кропотливой, длившейся десятилетия работы нескольких поколений лингвистов и историков. В ней наряду с русскими и советскими востоковедами участвовали учёные из западноевропейских стран, Японии, Индии и Китая. Дешифровка, издание и интерпретация этих памятников письменности далеко ещё не завершены. Но и то, что сделано, имеет огромное значение. Наряду с литературными и религиозными рукописями, на основании которых можно судить об идеологии населения Восточного Туркестана в древности и раннем средневековье, в распоряжении историков оказались обширные серии разнообразных документов, посвящённых государственному управлению, дипломатическим делам, географическим обзорам территорий, устройству и функционированию религиозных учреждений, торговле, ремеслу, налогам и податям, земельным отношениям и т.д. Документы содержат бесценные данные этнолингвистического характера.
Прежде сведения об истории Восточного Туркестана в значительной степени основывались на отрывочных сообщениях
(4/5)
китайских хронистов и путешественников, которые отличались неполнотой и ярко выраженной тенденциозностью, очень часто необъективностью. Местные же документы позволяют не только заново критически оценить китайские источники, но и наполнить недавно ещё прерывистые силуэты восточнотуркестанской истории конкретным содержанием, не только восстановить во всех деталях внешнеполитические связи региона на протяжении веков, но и воссоздать политическую историю многих государственных образований и владений, существовавших на территории Восточного Туркестана. Оказывается возможным также дать развёрнутую характеристику экономики и социальных отношений, религий, культурной истории, этнолингвистической ситуации и т.д.
Конечно, сложности анализа этих источников и сопоставления их между собой, а также с китайскими данными необычайно велики; ещё бо́льшие трудности возникают при попытках использовать для создания широкой панорамы истории народов Восточного Туркестана археологические, нумизматические, иконографические, архитектурные и антропологические материалы. В основном, вероятно, именно вследствие этого до сих пор не существует обобщающей работы по раннесредневековой и древней истории Восточного Туркестана, выполненной на современном научном уровне, хотя имеются добротные исследования истории отдельных народов и владений, например Кучи, уйгурского Турфанского княжества, а также по многим частным проблемам. В результате открывается простор для необъективных, ненаучных построений [519; 520; 521]. Так, в ряде работ, изданных в КНР в 60-70-х годах, история и культура Восточного Туркестана вопреки фактам рассматриваются как «неотъемлемая часть» истории и культуры Китая. В частности, абсолютно неверны утверждения, будто в древности и средние века Восточный Туркестан постоянно входил в состав китайских империй. При этом предается забвению, что первоначальный этнический субстрат населения Восточного Туркестана был индоевропейским. В политическом отношении Восточный Туркестан вплоть до нового времени был связан с Китаем лишь в отдельные, обычно не очень длительные промежутки времени. К тому моменту, когда в конце II в. до н.э. Восточный Туркестан впервые попал в сферу военно-политической экспансии Ханьской империи, племена и народности Восточного Туркестана уже прошли огромный путь исторического развития, уже сложился их этнокультурный облик и возникли местные государства-оазисы. История взаимоотношений восточнотуркестанских государств и империи Хань сводится к попыткам последней подчинить народы Восточного Туркестана, основать гам свои военные форпосты с китайскими гарнизонами. Этих целей Китай пытался достичь как дипломатическими средствами, так и путём военной экспансии, причём военные экспедиции нередко завершались неудачей. М. Лоуи, известный западноевропей-
(5/6)
ский знаток древней истории Центральной Азии, с полным основанием пришёл к заключению, что результатом попыток завоевания империей Хань Восточного Туркестана «было лишь временное проникновение, зависящее больше от локальных и нестабильных факторов, а не постоянная и твёрдо установленная оккупация» [969, с. 92-93]. Действительно, основные территории Восточного Туркестана лишь ненадолго и, как правило, номинально признавали суверенитет империи Хань.
После крушения ханьской державы в III в. на полтысячелетия политические связи Китая с Восточным Туркестаном прерываются или сводятся к минимуму. В большей степени Восточный Туркестан оказывается в зависимости от Танской империи, особенно в 630-751 гг., но и в тот период скорее можно говорить о возросшей военно-политической активности танских властей, нежели о прочном подчинении региона центральной имперской власти.
Вместе с тем элементы материальной и духовной культуры Китая проникают в Восточный Туркестан, оказывают серьёзное воздействие на культуру местных народов. Здесь распространяются китайский язык и китайская письменность, но сфера их применения ограничивалась средой поселившихся здесь китайцев. На китайском языке составлялись документы, так или иначе связанные с этой средой, велась официальная переписка, создавались буддийские сочинения. В Восточном Туркестане были распространены китайская одежда, текстильные изделия, оружие. Важным каналом их распространения служила торговля, кое-что заимствовалось от китайцев-поселенцев. В ряде случаев наблюдался синтез китайских и местных элементов культуры, причём, как правило, последние доминировали. И если в танскую эпоху (VIII-X вв.) влияние китайской культуры и искусства было весьма заметным, то культура Восточного Туркестана, а через его посредство среднеазиатская и индийская цивилизации оказали очень сильное воздействие на многие области духовной и материальной культуры Китая. Из Восточного Туркестана распространяются новые стили монументальной архитектуры, живописи, музыки, танцев, прикладного искусства; заметно восточнотуркестанское влияние и в сфере сельского хозяйства. Очень тесно и органично был связан Восточный Туркестан с Индией и Средней Азией. Эти связи восходят ещё к каменному веку (см. гл. 1).
Даже из тех неполных сведений, которыми мы располагаем о бронзовом веке Восточного Туркестана (они обобщены и проанализированы в гл. 2), ясно, что в регионе прослеживаются по крайней мере две культурные традиции. Одна из них связана со степными культурами Евразии, прежде всего с ареалом андроновской и близких ей среднеазиатских культур (тазабагъябской, кайраккумской и др.). Вторая — традиция культур расписной керамики, получившая новый импульс в конце бронзового века, когда возникла серия её локальных очагов, в том
(6/7)
числе на северо-востоке Средней Азии (Ташкентский оазис и Фергана). Ареалы среднеазиатских и южноказахстанских культур андроновского типа вплотную примыкают к территории Восточного Туркестана; то же самое можно сказать о среднеазиатских культурах расписной керамики. Происходящие из Восточного Туркестана материалы показывают, что на его территории, особенно в западной и северной частях, жили племена, родственные, а отчасти, по-видимому, и идентичные племенам Средней Азии и Казахстана. В условиях экологической и географической близости такая картина для эпохи бронзы представляется естественной. Разумеется, это не исключает наличия местной, восточнотуркестанской традиции и возможности влияний, идущих с востока; однако последние не являлись определяющими [335, с. 263].
Восточнотуркестанские археологические комплексы эпохи бронзы, их облик и генетические связи приобретают серьёзное значение в связи с тохарским пластом населения Восточного Туркестана. В 90-х годах XIX в. С.Ф. Ольденбург опубликовал фотографии ряда рукописей из собрания Н.Ф. Петровского, после этой публикации последовали другие, была выделена группа манускриптов, написанных письменностью брахми, но не поддающихся чтению ни на одном из известных тогда индийских или иранских языков. Оказалось впоследствии, что эти рукописи созданы на особых индоевропейских языках (А и В); первоначально они считались диалектами единого языка, названного сначала тохарским (на основании толкования уйгурского колофона одного манускрипта). Ныне, однако, такое название отвергается многими учёными.
Рукописи с текстами на тохарских языках, относящиеся к V-VIII вв., встречаются на севере Восточного Туркестана, особенно в районах Кучи, Карашара, Турфана [527; 831; 942; 961; 963; 965; 1034; 1096; 1098; 1099; 1100]. Однако в начале новой эры эти языки были распространены значительно шире, в том числе и на юго-востоке Восточного Туркестана. Так, в пракритских надписях из Нии и из района оз. Лобнор встречается неиндийская лексика (около 100 слов, свыше 1000 собственных имён) субстратного характера, которую определяют ныне как тохарскую [734; 779]. Исходя из дат указанных надписей, тохарский язык на этой территории должен был распространиться, во всяком случае, ещё до рубежа новой эры.
Для более точной датировки прихода прототохарцев на территорию Восточного Туркестана имеют существенное значение несколько обстоятельств лингвистического характера. Большинство лингвистов полагает, что весьма архаические черты тохарских языков можно объяснить лишь в том случае, если предположить, что они очень рано отделились от индоевропейской языковой общности, причём появление на востоке носителей тохарских языков произошло намного раньше, чем позднейшие индоиранцы вторглись в эту область. «Некоторые черты этих
(7/8)
двух (тохарских. — Б.Л.) языков, — пишет Т. Барроу, — кажутся очень древними, что указывает на их происхождение от сравнительно древней формы индоевропейского. Отсюда следует, что переселение тохарцев произошло относительно давно; таким допущением лучше всего объясняется большое различие между тохарским и индоиранским. Мы должны предположить, что какая-то восточная индоевропейская диалектальная группа существовала обособленно на протяжении столетий, прежде чем началась более поздняя миграция, которая занесла индоиранский из центрального индоевропейского региона» [101, с. 21].
Отмечавшиеся в лингвистической литературе тохарско-дравидийские соответствия можно объяснить, если признать, что, как отмечал автор этих строк ещё в 1963 г., «в эпоху бронзы население юга Средней Азии говорило на протодравидских языках» [335, с. 128]. [4] Анализ китайских источников также свидетельствует, что контакты с тохароязычным населением были очень ранними. По мнению Э. Пуллиблэнка, прототохарцы должны были расселиться в Восточном Туркестане, может быть, проникнуть и далее на восток, вплоть до земель, заселённых китайцами, в то время, когда произошло арийское завоевание Индии — во II тыс. до н.э. или даже ранее [1047, с. 35-36]. Предстоит ещё выявить археологические следы этих передвижений. [5] Вероятно, они были составной частью обширных миграций из первоначального ареала расселения индоевропейцев — на восток и юг [555], совпадая по времени с протоиндийской волной или даже предшествуя ей [347, с. 160]. Передвинувшаяся на восток прототохарская этническая общность едва ли была очень многочисленной, но всё же достаточно большой, чтобы, расселившись, занять почти весь Восточный Туркестан, а также обширные территории Средней Азии, в частности Ферганскую долину. Таким образом, носители тохарских языков — древнейший этнический пласт восточнотуркестанского населения (разумеется, смешавшийся с ещё более древним местным субстратом). Следует добавить, что много позже, в раннем средневековье, по крайней мере часть тохарцев называла свой язык kučaññe — «кучанский» [175, с. 304-308]. Японский специалист по истории Центральной Азии проф. Ханэда Акира следующим образом резюмировал этнический аспект древнейшей истории Восточного Туркестана: «О древних жителях Таримского бассейна можно сказать, что их языки принадлежали к индоевропейской семье, в то время как жители Трансоксании были иранцами. Хотя неизвестно, можем ли мы назвать их аборигенами в строгом смысле слова, именно они со II в. до н.э. до середины IX в. н.э. являлись осёдлыми жителями многих маленьких оазисов, которыми окружена пустыня Такла-
(8/9)
Макан» [870, с. 1]. Следует также добавить, что тохарский субстратный пласт был, возможно, доминирующим или, во всяком случае, одним из ведущих компонентов этноса Восточного Туркестана начиная со II тыс. до н.э.
Вторым очень древним этническим пластом был иранский. О его существовании стало известно после открытия и дешифровки группы рукописей, язык которых (принадлежит к сакской группе иранских языков) назван хотано-сакским или, в соответствии с самоназванием этноса, хотанским. Эти тексты, происходящие из Хотана и Тумшука, записаны индийской письменностью брахми и датируются VII-X вв. (или V-X вв.) [744; 745; 749; 822]. Сакское население указанных районов приняло буддизм задолго до времени написания этих рукописей, которые преимущественно являются переводами буддийских санскритских сочинений, хотя имеются и документы светского содержания. Хотано-сакский язык, относящийся к среднеиранским, в документах имеет особое название hvatanau, hvaṃno. Памятники на хотано-сакском языке относятся к IV-IX вв. [745, с. 8], они свидетельствуют о том, что данный язык прошёл три стадии развития от древнеиранских форм к новоиранским [192, с. 36-37; 748, с. 923; 749, с. 131-133, 135].
Часть рукописей, найденных близ Кашгара, в Тумшуке, Маралбаши и Муртуке, опубликовал С. Конов. Данные хотанские тексты, по словам Г. Бейли, свидетельствуют о наличии «двух чётко различающихся диалектов» сакского языка [746, с. 650]. Они написаны на тумшукско-сакском языке, родственном хотано-сакскому, но во многих деталях отличающемся от него и в целом более архаичном [750, с. 134-135; 935, с. 1-2]. Кроме того, как явствует из надписей I-III вв. н.э. на кхарошти из области Крорайна (к востоку от Хотана), существовал другой иранский язык, лексика которого существенно отличалась от хотано-сакской. «В Крорайне мы обнаруживаем, очевидно, третью форму родственного иранского (сакского?) языка», — полагал Г. Бейли [752, с. 651]. Носители же сакских языков и диалектов появились в Крорайне явно раньше, чем элементы их языка вошли в язык местного населения. Согласно другим данным, уже в III в. во главе Хотана стояли правители хотано-сакского происхождения. По-видимому, может отражать историческую реальность позднейшая традиция, возникшая после VII в. и зафиксированная в разных источниках, согласно которой Хотанское царство было создано в III в. до н.э. [819, с. 167-168]. Мы не имеем пока данных о времени заселения территории Хотана племенами, говорившими на «хотанском» языке. Но несомненно, прав Р. Эммерик, отмечающий в этой связи факты миграций древнейших иранцев во II тыс. до н.э. [818, с. 3]. По авторитетному мнению В.И. Абаева, «тот факт, что сакский (т.е. хотано-сакский. — Б.Л.) не разделяет некоторых фонетических процессов, которые в европейско-скифском определялись очень рано, говорит в пользу большой давности
(9/10)
разрыва между „прасакским” и остальными скифскими наречиями». Это отделение должно было произойти, «во всяком случае, до V в. до н.э.» [77, с. 12-13, 138].
Можно предположить, что в процессе распространения иранских племён в Средней Азии, в конце II или в начале I тыс. до н.э , «праскифы» расселились в Восточном Туркестане, заняв преимущественно его западные и южные оазисы, вклинившись при этом в этнический ареал тохарцев, преобладавших в северных оазисах региона. Именно тогда предки будущих носителей хотано-сакского языка отделились от остальных «праскифов», в том числе среднеазиатских. Всё это нашло отражение и в памятниках материальной культуры и искусства («звериный стиль»). Таким образом, уже с рубежа II и I тыс. до н.э. на территории Восточного Туркестана складывается массив индоевропейского населения — абсолютно доминирующий этнический субстрат на протяжении полутора тысячелетий, вплоть до того времени, когда с середины I тыс. н.э. всё ускоряющимися темпами развёртывается процесс тюркизации восточнотуркестанских этносов. Позднее индоевропейский пласт населения возрос благодаря значительному притоку индийцев и согдийцев. Проникновение буддизма из Индии в Среднюю Азию, а оттуда также в Восточный Туркестан сделало эти связи ещё более разнообразными. Именно из Индии народности Восточного Туркестана почерпнули очень многие идеи и представления из сферы религии и искусства, освоили и творчески переработали их. Связи же Средней Азии и Восточного Туркестана носят ещё более всеобъемлющий, системный характер. Оба эти региона очень близки по природным условиям. Здесь и там проживали родственные или идентичные этносы: саки, усуни, юэчжи, согдийцы, тюркские племена. Материальная культура, верования, обычаи, оружие, одежда — всё образует хотя и своеобразные, но во многом сходные или даже тождественные комплексы.
Этническая и культурная общность или генетическая близость усиливаются в периоды объединения Средней Азии, Северной Индии и Восточного Туркестана в составе обширных государственных образований, таких, как Кушанская империя, государство эфталитов, Тюркский каганат. Следует упомянуть и о государстве Караханидов, объединявшем в X-XII вв. обширные районы Средней Азии и Восточного Туркестана. Наиболее серьёзные последствия имело вхождение Восточного Туркестана в Кушанскую империю. По мнению ряда исследователей, именно в кушанское время в юго-восточной части региона образовался значительный массив индийского населения, распространяются индийская речь и памятники письменности кхарошти и брахми. Усиливается в кушанскую эпоху и приток выходцев из Средней Азии (особенно согдийцев). В денежном обращении появляются кушанские монеты и монеты с надписями на китайском и кхарошти, для весовых обозначений при-
(10/11)
меняется в документах на кхарошти термин древнегреческого происхождения — драхма (в хотано-сакских документах — draṃma, draṃmāja); употребляется в этих документах и термин, происходящий от римского денария. Кушанские термины, относящиеся к административной системе, титулатуре и многим другим сторонам государственной и социальной жизни, отражены в многочисленных документах. Энергично функционировал Великий шёлковый путь, торговый обмен между народами Восточного Туркестана и Средней Азии достиг большого объёма и велся по многим направлениям. Ещё шире и разнообразнее было культурное взаимодействие. Например, зарождение монументального искусства в Восточном Туркестане во многом обязано мощному влиянию буддийского гандхарского искусства. Новые открытия памятников настенной живописи в Хорезме (особенно в Топрак-кале) и в Бактрии (прежде всего в Фаяз-тепе) свидетельствуют, что древнейшая в Восточном Туркестане миранская живопись развивалась на той же базе, что и среднеазиатская, возможно, под её воздействием. Этот тезис верен и для скульптуры.
Особо следует сказать об идеологической сфере. Именно в кушанское время буддизм, как уже отмечалось, главным образом из Средней Азии, распространяется в Восточном Туркестане, и страна постепенно становится буддийской. Это оказало влияние на все стороны жизни. Возникают и получают значительное распространение буддийские монастыри. Наземная и пещерная буддийская архитектура сложилась под сильнейшим среднеазиатским влиянием и во многом является вариантом и развитием среднеазиатских прототипов. Погребальный обряд обнаруживает связи со Средней Азией (а также с Алтаем и Южной Сибирью). Генетическая близость углубилась в последующее время, в годы существования государства эфталитов и особенно при Тюркском каганате. Так, например, в дальнейшем, уже в раннем средневековье, монументальная живопись, скульптура и архитектура Средней Азии и Восточного Туркестана развивались параллельными потоками и оказывали значительное влияние друг на друга [338; 340; 343].
Исследование этнических процессов также демонстрирует их явный параллелизм в Восточном Туркестане и Средней Азии на базе принципиальной общности или близости субстратных пластов. В дальнейшем, в развитом и позднем средневековье, намечаются различия, например почти тотальная тюркизация населения в Восточном Туркестане, чего не было в Средней Азии.
Что касается китайского этнического элемента, то он начиная с I в. до н.э. появляется в отдельных пунктах Восточного Туркестана в результате военных экспедиций империи Хань. В эпоху Тан ханьский субстрат возрастает (что, в частности, явствует из китайских письменных документов, анализа могильных сооружений и т.д.), а затем, с падением танской гегемо-
(11/12)
нии, вновь сходит на нет. Но даже в периоды максимальной экспансии китайцы в Восточном Туркестане были в явном меньшинстве. Встречающиеся в современной китайской историографии суждения противоположного характера, на наш взгляд, с научной точки зрения некорректны. В целом ханьцы не играли сколько-нибудь серьезной роли в этногенезе населения Восточного Туркестана; об этом свидетельствует как совокупность письменных источников, так и лингвистические и антропологические материалы. Известные науке краниологические серии из Восточного Туркестана также говорят о том, что там в основном проживало население европеоидного антропологического облика.
Важным аргументом является и сам результат многотысячелетнего процесса этногенеза. По последним официальным китайским данным, население Восточного Туркестана состоит из 13 основных национальностей. Фактически же ныне в регионе проживает свыше 30 наций и народностей. Подавляющее большинство составляют тюркоязычные народы, в первую очередь уйгуры, за которыми следуют казахи, киргизы, узбеки, тувинцы. Монголоязычное население состоит из торгутов, хошутов, чахаров, халхасцев, дахуров и др. Имеется ираноязычное население — сарыкольцы, ваханцы, собственно таджики и др. Зарегистрировано небольшое число тибетцев. Кроме того, в Восточном Туркестане проживают ханьцы, а также дунгане. Массив современного китайского и менее многочисленного маньчжурского населения (собственно маньчжуры, сибо и солоны) сложился после захвата Цинской империей Восточного Туркестана. По данным на 1953 г. (т.е. до начала активной эмиграции ханьцев из восточных провинций КНР), уйгуры составляли 74,7% населения, казахи — 9,7, монголы — 2,5, киргизы — 1,4%. В нелом некитайское население Восточного Туркестана достигало тогда 94% [144, с. 91, 93]. [6] Если учесть, что по этнографическим характеристикам тюркоязычное население Восточного Туркестана (уйгуры, казахи, киргизы) близко среднеазиатскому, а иногда и неотличимо от него, значимость этногенетической общности народов обоих регионов в ретроспективном отношении ещё больше возрастает.
Для понимания исторического развития Восточного Туркестана очень важны природные условия этого обширного региона. Подробная характеристика физической географии Восточного Туркестана содержится в работах В.М. Синицына [499], Э.М. Мурзаева [394], в отчётах многочисленных путешественников. Поэтому ограничимся самыми общими сведениями.
Восточный Туркестан находится в самом центре Азии —
(12/13)
между Алтаем на севере и Тибетом на юге. Регион занимает 1/6 часть территории КНР, его площадь превышает 1,5 млн.кв.км. [7] Восточный Туркестан граничит на севере и западе с СССР, на юго-западе — с Афганистаном и Индией, на северо-востоке — с МНР; расположен в умеренных и отчасти субтропических широтах, примерно на тех же параллелях, что и советские союзные республики Средней Азии, а также Южный Казахстан, республики Закавказья, северные районы Афганистана и Ирана. В орографическом отношении регион состоит из двух больших межгорных впадин, Таримской и Джунгарской, окруженных с трёх сторон горами: с севера — Монгольским Алтаем, с запада — горами Пограничной Джунгарии и системой Тянь-Шаня, с юга — Куньлунем. Между Таримской и Джунгарской впадинами протянулся хребет Тянь-Шань, суживающийся к востоку и являющийся важным природным рубежом. Джунгарскую впадину соединяют с соседними равнинами Казахстана широкий горный проход Джунгарские Ворота и долина Чёрного Иртыша; Илийская долина, начинаясь в Восточном Туркестане, постепенно расширяется в западном направлении.
Реки в Восточном Туркестане немногочисленны, отдельные районы вообще лишены поверхностных вод. Как и горные хребты, долины рек имеют широтное и субширотное простирание. На севере имеются крупные реки Манас и Или, на юге Таримская впадина орошается реками Тарим (Яркенд-дарья), Аксу, Хотан и др. Из озёр особый интерес представляет оз. Лобнор в Таримской впадине.
Лето в регионе жаркое и продолжительное, зима очень холодная и длинная в Джунгарии и умеренно холодная — в Таримской впадине. Весенний и осенний периоды сравнительно коротки. При этом средние месячные и годовые температуры в Таримской впадине в целом значительно выше, чем в Джунгарии. Сверхтёплыми районами считаются Турфанская котловина, Хамийский оазис, Куча, Аксу, защищённые с севера горами Тянь-Шаня. Полюс жары — Турфан (средняя температура июля +33,6°).
Восточный Туркестан считается одной из самых засушливых областей земного шара и самой аридной частью Центральной Азии (эта особенность климата региона, в частности, способствовала хорошей сохранности археологических памятников). Так, в пустыне Такла-Макан количество осадков ничтожно — 10-15 мм в год. В Джунгарии количество осадков колеблется от 400 мм на восточных равнинах до 200 мм в северных предгорьях. В горах Алтая и Тянь-Шаня гораздо более влажно, там выпадает 500-750 мм осадков в год.
Территория Восточного Туркестана делится на три клима-
(13/14)
тические зоны: северную (Джунгария), южную (Таримская впадина) и высокогорные районы [394, с. 129]. Для Джунгарии характерно преобладание зерновых культур, приносящих один урожай в год, на предгорной равнине Тянь-Шаня культивируют фруктовые деревья, сахарную свёклу и хлопчатник. По климатическим данным к Джунгарии близки тянь-шаньские долины и котловины — Или и др. Здесь очень хорошие пастбища, развиты скотоводство, садоводство и виноградарство. Суровая зима, снегопады заставляют отгонять стада на пастбища в межгорных долинах и межгрядовых котловинах в песках, защищённых от снега и холода. Главный район скотоводства — бассейн р. Или.
В южной части Восточного Туркестана получают по два урожая в год, поскольку безморозный период продолжается 180 дней. Ассортимент культур более широкий, чем в Джунгарии. Славятся своим плодородием оазисы Турфан и Хами. Преобладают зерновые, произрастают технические культуры, в частности хлопок. Сажают много овощей и бахчевых (особенно ценятся турфанские и хамийские дыни), много садов и виноградников. Хотан знаменит своими гранатами, грецким орехом, тутовником, здесь развито шелководство. Следует отметить, что в Восточном Туркестане имеются многочисленные залежи разнообразных полезных ископаемых и минералов, в том числе тех, которые разрабатывались в древности и средневековье. Это, в частности, месторождения железа, меди, серебро-свинцовых руд, золота, соли, серы, нашатыря, нефрита.
Таким образом, экологическая ситуация создавала возможности для нескольких систем хозяйства: кочевого, осёдлого земледельческого, городского. И в этом отношении Восточный Туркестан сходен со Средней Азией, а различные природные зоны региона находят близкие соответствия в Средней Азии и Казахстане. Мелкооазисное расселение и земледелие, основанное на искусственном орошении, сочетались с кочевым скотоводством. Вслед за сложением двухкомпонентной системы хозяйства (земледельческий оазис — кочевая степь) последовало, как и в Средней Азии [337], образование третьей самостоятельной социальной общности — городского организма. Города постепенно превратились в важнейший центр экономической, административной и социальной (в том числе религиозной) жизни. Социально-экономические модели развития Средней Азии и Восточного Туркестана на всём протяжении древности и средних веков были одинаковыми. В силу этого представляется возможным сделать ряд заключений. В древности Восточный Туркестан неоднократно становился объектом китайской экспансии, особенно в 108 г. до н.э. — 170 г. н.э. и в 630-751 гг. Однако в конце концов войска империй Хань и Тан изгонялись из региона. Восточный Туркестан лишь со второй половины XVIII в. был включен в состав Китайской империи, получив при этом весьма многозначительное наименование
(14/15)
Синьцзян — «Новая граница» или «Новая территория». Однако и после этого господство Цинской империи над Восточным Туркестаном не раз надолго прерывалось в результате восстаний местных жителей.
На территории Восточного Туркестана в древности проживало не китайское, монголоидное, а индоевропейское, в основном ираноязычное, население, составлявшее основной этнический массив в оазисах и степях Восточного Туркестана (саки, тохары, хотано-саки, согдийцы, а также индийцы). В средние века в Восточном Туркестане последовательно оседали несколько больших групп тюркоязычных и монголоязычных народов — тюрок, уйгуров, карлуков, монголов. Все эти народы развивались в теснейшем контакте с этносами Средней Азии, Индии, Южной Сибири и Монголии, в определённой степени — Тибета и Китая.
Сопоставление восточнотуркестанских и среднеазиатских археологических, историко-архитектурных, историко-этнографических и антропологических материалов свидетельствует о том, что оба региона в древности и средние века объединялись одинаковыми моделями экономики и общими этноязыковыми, культурными и историческими традициями. Это обстоятельство повышает значение совместного вхождения Средней Азии и Восточного Туркестана в состав многих государственных образований. Анализ всей совокупности материала приводит к заключению — этнокультурная и историческая общность со Средней Азией была доминирующей константой истории Восточного Туркестана с древнейших времён вплоть до нового времени. В древности и средние века сформировался и существовал среднеазиатско-восточнотуркестанский этнокультурный регион [345].
Таким образом, история Восточного Туркестана — неразрывная часть истории всего обширного региона Центральной Азии.
Советские учёные много и успешно изучают историю этого огромного региона, они создали серию трудов по истории его народов. Однако до сих пор не было написано фундаментальной обобщающей работы по древней и раннесредневековой истории и истории культуры именно Восточного Туркестана, такого труда, впрочем, как выше указывалось, не существует и в зарубежной науке. Разумеется, подобная книга могла стать итогом лишь коллективных усилий учёных разных специальностей. Поэтому авторский коллектив, созданный в 1975 г. при секторе древних историко-культурных взаимоотношений советского и зарубежного Востока ИВАН СССР, включает специалистов по истории и культуре Центральной Азии — иранистов, индологов, тюркологов, индоевропеистов, китаистов, тибетологов, археологов, этнографов, историков религии, историков искусства — крупнейших учёных в соответствующих областях науки. Труд, написанный ими, состоит из отдельных очерков, каждый из которых носит цельный характер. Общую концеп-
(15/16)
цию монографии разработал Б.А. Литвинский [338; 340]. Перед авторами стояла задача: провести глубокое марксистское исследование источников и материалов и дать их строго научное, объективное осмысление. Совершенно исключена полемика с ненаучными или тенденциозными толкованиями, поскольку она может лишь помешать созданию строго выверенного свода фактов.
Хронологические границы труда — с древнейших времён до X в. н.э. Разумеется, последняя дата достаточно условна. Вместе с тем именно к концу I тыс. н.э. завершается формирование развитых феодальных отношений, которые начинают господствовать в Восточном Туркестане и Средней Азии при Караханидах.
Настоящий труд, как отмечалось, имеет очерковый характер, что породило некоторые повторы — в противном случае была бы утрачена цельность отдельных глав и затруднилось бы осмысление обширного исторического материала. Очерки различаются манерой изложения, степенью детализации, что зависит от состояния имеющихся источников и от успехов в их изучении. Сохранены точки зрения авторов, иногда различающиеся между собой.
Специальные тома будут посвящены этнической истории Восточного Туркестана, языкам и духовной жизни населявших его народов; экономике, а также истории материальной культуры, архитектуры и искусства региона.
Авторами труда являются: глава 1 — Б.А. Литвинский, А.П. Терентьев-Катанский (с дополнениями М.В. Крюкова), глава 2 — В.А. Ранов; глава 3 — Е.В. Антонова; глава 4 — М.Н. Погребова, Д.С. Раевский; глава 5 — И.В. Пьянков; глава 6 — М.В. Крюков; глава 7 — А.Г. Малявкин (с дополнениями Б.А. Литвинского); глава 8 — Е.И. Лубо-Лесниченко.
Археологические работы на китайском языке использованы в главах 2-4 по переводам, подготовленным Е.А. Беловым. Техническая подготовка тома осуществлена Т.А. Шерковой, иллюстративное оформление — Т.П. Удымой, карты составлены А.В. Седовым.
Академик АН Таджикской ССР Б.А. Литвинский
[1] В 1697 г. в Тобольской приказной избе казак Фёдор Скибин, вернувшийся из «Казачьей орды», сообщил некоторые сведения о «Болшей Бухарии» [526, с. 265-266]. В 1696 г. С. Ремезову было поручено «написать степи от Табольска до Казачьей Орды, и до Бухарии Болшей, и до Хивы, и до Еика, и до Астрахани» (цит. по [526, с. 39]).
[2] Критические замечания против термина «Малая Бухария» в 20-х годах XIX в. неоднократно высказывал, например, Е.К. Мейендорф.
[3] В данной работе Восточным Туркестаном именуется историко-географический регион Центральной Азии, территориально соответствующий современному Синьцзян-Уйгурскому автономному району КНР.
[4] Сейчас эту идею воспринял и развил В.М. Массон [381], не указывая, впрочем, источника.
[5] Некоторые предположения по этой проблеме см. [338, с. 128].
[6] В начале 50-х годов китайцы селились в основном в городах, больше половины их проживало в городах Урумчи и Баркуль. По сведениям, относящимся к началу XX в., китайское население Восточного Туркестана насчитывало всего около 8 тыс. человек [340, с. 99-100], его удельный вес колебался в пределах 0,3-0,4% населения региона.
[7] В научной литературе приводятся разные величины площади Восточного Туркестана- 1707,2 тыс.км2, 1946 тыс.км2 и др. В китайских источниках указывается цифра 1600 тыс.км2 [1176, 28.10.1962].
|